Мы еще поживём

Овчинцев Г. П.



МЫ ЕЩЕ ПОЖИВЁМ

(избранные рассказы о былом)


















СОДЕРЖАНИЕ

I. Предвоенный Сталинград и казачий Дон:
Смотрины
Война обязывала

II. Волго-Донской край в огне:
Смелого пуля боится
Рожденный в рубашке
Сталинградские мы…
Запоздалый буран
Цвела сирень
Мы ещё поживём
Истоки будущего
III. Дети военного Сталинграда
Прощённый грех
Победителей не судят
Нигилист
Долго будешь жить, пацан
Футбол – всему голова
Тетрадь, опаленная войной
Мы такие разные
Мичуринец
Под лежачий камень вода не течёт
IV. Жизнь потихоньку налаживалась
Не на ту напали
Непобеждённый
Я бы подписал!
Волшебное зеркальце
Чужой ужин
Приглашение улыбнуться
Святки
На охоте
На рыбалке
Прости меня
Ночной гость
На калыме
Каждому – своё
Хватит размышлять – решать пора
Разговор по душам
Невыдуманный юмор повседневности
Пережевать услышанное
Арбин пруд
V. Хозяин земли русской
Господь помилует
Гулёный
Голос сердца
Язык мой – враг мой
Тыквы не хрюкают
Встреча на улице Леваневского
Шеины открывают новые страницы истории
Зачет в квадрате
Ночные размышления у бензоколонки
Двери в мир детства
Директор на подхвате
Верка-разбойница
Мозговой штурм
Хозяин земли русской




























Предвоенный Сталинград





























СМОТРИНЫ
(рассказ)
Однажды Петр, гуляя со своей девушкой обережь реки, предложил:
- Раечка, зайдём ко мне домой, я познакомлю тебя с мамой.
- Что ты, Петя…
- Чего испугалась? Мама о тебе знает, просила привести.
Тревожилась девчонка напрасно. Мать Петра, Матрёна Ивановна, встретила приветливо, спокойно оглядела Раю, пригласила в зал за круглый стол, накрытый скатертью с бахромой.
От волнения Рая не знала, куда деть руки, сунула их под стол, потупила глаза, ждала «приговора». И вдруг услышала располагающую к беседе просьбу:
- Раечка, расскажи о семье, о своей жизни. Если не спешите, я поставлю самовар. А ты рассказывай, буду слушать.
Рая интуитивно чувствовала в этой маленькой женщине неоспоримого лидера, чья просьба звучала чуть ли не приказом. Сначала было сложно говорить – Матрёна Ивановна маячила перед глазами с чайными приборами, а потом, увлекшись воспоминаниями, Рая разоткровенничалась…
Давно остыл позабытый чай, полдня пролетело, как одна минута. После обеда на веранде Рая напросилась помыть полы. Матрёна Ивановна на заставила себя уговаривать, а, скорее, наоборот – она как будто ждала этого.
Мытьё полов для Раи было делом привычным, за этим занятием мысли работали независимо от рук. Находясь под впечатлением первого знакомства, она размышляла о случившемся, осуждала себя за излишнюю откровенность. Рая знала, что о приютских судят двояко, а она всё выложила разом, ничего не оставила «про запас». И хотя девчонка чиста перед всем миром, а вот откровенничать до такой степени при первой встрече не надо бы. Вспомнила последний наказ отца:
- Дочка, женщина интересна, если она – загадка. Не жалься, не надейся на сочувствие. Что ты выложишь по простоте душевной, может обернуться против тебя, на каждый роток не накинешь платок.
С другой стороны Рая впервые почувствовала такое облегчение, как будто сняла непомерно тяжелый груз. Незнакомая женщина словом оказывала неотразимую силу влияния, всепроникающие глаза призывали к доверчивости: «Что будет, то и будет, - заключила Рая. И вдруг её словно шарахнуло громом: - Да ведь она похожа на мою маму! Боже мой, как я сразу не заметила, ведь её глаза точь-в-точь мамины».
Вздохнув облегчённо, продолжала тщательно протирать доску за доской почти до зеркального блеска. Её движения были до автоматизма отточены, она мощно и умело отжимала тряпку и с такой силой налегала, словно хотела отшлифовать полы. Наблюдавшая Матрёна Ивановна улыбалась, удовлетворенная своими мыслями. Когда Рая добралась с мытьём до крыльца, услышала разговор Матрёны Ивановны с соседкой:
- Ты что, Мотя, аль домработницу наняла?
- Ошалела? Это моя сноха, - с гордостью парировала хозяйка.
Под впечатлением происходящего Рая присела на ещё не обсохшее крыльцо, что не укрылось от взгляда будущей свекрови.  Матрёна Ивановна подскочила и с тревогой взмолилась:
- Встань, дочка, ради Бога, встань! Нельзя сидеть на холодном!
- Спасибо, мама! – выскочило у Раи неожиданно.
Обомлевшая Матрёна Ивановна прижала её к себе и ласково гладила по голове, а Рая тем временем, уткнувшись в её грудь, тихо плакала от избытка нахлынувшего счастья. Она вновь ощутила себя шестилетней девочкой, а последний раз заслужившей тогда материнскую ласку.
Первой о Петре вспомнила Рая:
- А где же Петя?
Повторно и умышленно назвать Матрёну Ивановну «мамой» язык не поворачивался, а по-старому обращаться вроде бы и не резон.
- Посмотри в окно. Где ему жениться, коль он ещё не наигрался?
Пётр бегал по крыше сарая с длинным шестом, подвязанным тряпкой, - гонял голубей.
- Да ты иди к нему, вижу, тебе не терпится. Дети, да и только, - произнесла мать.
К ужину собралась вся семья. Старший сын Александр был женат и жил в маленьком домике во дворе с женой Клавой и дочкой Томой. Младший Володя, ровесник Раи, выглядел совсем мальчишкой.
К «смотринам» все отнеслись по-разному. Первым одобрил выбор брата Володя. Он, потаясь всех, показал Петру вывернутый на прямой угол большой палец правой руки. Степенный Александр был настроен пессимистически, выбрав момент, изрёк на ушко битую истину:
- Хороша куропатка перьями, а лучше б мясом.
Клава, мужнин «хвостик», решила пока воздержаться. Зато Тома не признавала никаких авторитетов, весь вечер сидела на коленях у Раи и они тихо переговаривались, оставаясь в центре внимания честной компании.
Смотрины затянулись до поздней ночи, первой спохватилась Рая:
- В гостях хорошо, а дома лучше.
И засобиралась. Но тут свекровь решительным жестом остановила «отходные» маневры:
- Никто никуда не пойдёт! Петя, неси шампанское!
Так Рая осталась в этой семье навсегда. В ЗАГСе их сразу не расписали: невесте до восемнадцати дет еще полгода, но на этом факте никто особого внимания не заострил. Свекровь подытожила:
- Придёт время – распишут. Куда денутся?




ВОЙНА  ОБЯЗЫВАЛА

22 июня 1941 года ранним воскресным утром, по холодку, когда розовое солнце ещё не просушило на листьях радужный бисер росы, на колхозном подсолнечном поле легко и проворно работала молодёжь – комсомольцы из хутора Ивановский. Без нажима, по доброй воле они пололи лопоухий и шершавый, как коровий язык, подсолнечник, заросший сорными травами. Полдня, играючи, под «топорные» шутки и беспричинный смех они сплошной лавиной, не разгибая спин, без передыху, двигались по полю с края на край, пока не одолели всё.
- Суши вёсла, - раскомандовался довольный вожак «комсы» Пётр Звонарёв.
Это без слов означало купанье в пруду, потом – любимая юшка из местных карасей. Симоновский пруд встречал разгорячённых  работой освежающей и чистой водой, а жёлтое полуденное солнце, взобравшись на пик небосвода, разбрызгивало щедро свой жар.
Девчата гурьбой потянулись за плотную ширму из камыша, а ребята тут же, раздевшись до «в чём мать родила», первыми нарушили водный покой, взмутив сонную гладь и распугав ненасытную стайку мальков.
Смыв просоленную пыль и лёгкую усталость, дружно, как по знакомой команде, принялись за приготовление юшки – казачьей, с дымком. Для этого всё было с собой: бредешок, казанок, картошка, пшено и прочая необходимость.
ЧТОБЫ ВЕРНУЛИСЬ…
К вечеру с песнями и частушками возвращались домой. Уже от Ивановской балки увидели необычное столпотворение в хуторе: кучковался народ, слышались крики, угрозы, проклятия. «Война!» - догадались все, и вспомнилось каждому, что не зря ещё в 1940-м году приезжий лектор из области «под большим секретом» утверждал, что войны с Германией не избежать.
На следующей неделе Василия Звонарёва, отца Петра, и ещё шестерых казаков, призванных на войну, провожали всем хутором.
После «надцатого тоста» Василий, ладный и крепкий, как дуб, подошёл к старшему, обнял ручищами его остренькие пл5ечи:
- Сынок, ты остаёшься в семье за меня, старшим. Тяжело тебе будет, на лёгкое не рассчитывай. Ну-ка, выпей за наше скорое возвращение!
- Папаня, так я не пью, - взмолился Петро.
- Ты что же, не хочешь, чтобы я скоро вернулся?
Пришлось уважить отца. Но первая в жизни чарка,  казалось, застряла в горле, сковала судорогой внутренности, в голове помутилось, и все предметы растворились, словно в тумане.
- Батя, наверное, я отравился, - прошептал неудавшийся собутыльник.
- Наташка, - закричал дочери отец, - беги за кузнецом!
Другого лекаря на хуторе не было. Войдя в избу, он занял всё свободное место. Молча и деловито что-то выкладывал из обширных карманов, а тем временем тихо и неразборчиво шлёпал губами, как будто читал молитву. Закончив подготовительную процедуру, взял гранёный стакан, налил воды, высыпал из газетного кулёчка белый порошок, размешал маленькой кисточкой, склонился над пострадавшим, продолжая шептать. Теперь Пётр чётко расслышал содержание его приговора:
Мимо острова Буяна,
В царство славного Султана…
- Не Султана, а Салтана, - поправил знахаря больной.
- Ишь ты, грамотей! Безбожник. На, держи стакан, пей!
Петя выпил снадобье, которое по вкусу ничем не отличалось от пищевой соды. Недовольный кузнец ушел разобиженным, а отравленному полегчало, и он впал в забытьё.
Очнувшись от живительного сна, узнал, что отец уехал на сборы в Панфилово. Шесть километров до станции бежал как на стометровке, но, к сожалению, поезд ушёл.
Через неделю – новый призыв военнообязанных, потом ещё и ещё. К началу уборки добрая половина техники сиротливо стояла на территории тракторного отряда.
Молодежь продолжала трудиться на разных работах: куда пошлёт бригадир. На одном из таких распределений механик Савельев не выдержал, сорвался:
- Иван Антонович, - грозно обратился он к бригадиру, - давайте смотреть чуть-чуть дальше носа. Ещё несколько таких призывов и мы останемся без механизаторов. Уборка на подходе, а с кадрами – «швах». Что прикажете делать? Ставить допризывников? Их недостаточно,  многих учить ещё надо. А если война затянется?
- Ну, раскаркался, типун тебе на язык, - разворчался «бугор». Поразмыслив немного, нашёл взглядом секретаря, спросил с хитрецой: «А что думает наш «комсомол»?
Петр, вставая, успел сам себя критикнуть: «Эх, было бы нас большинство». Но сказал, исходя из реалий:
- Думаем, что прав Михаил Иванович: надо жить с перспективой. Потому предлагаю организовать на хуторе добровольные краткосрочные курсы по подготовке механизаторов. Принимать всех желающих, независимо от пола и возраста.
НА ФРОНТЕ ТРУДОВОМ
Утром следующего дня молодёжь Ивановского брала контору«на абордаж»: на курсах пожелали учиться мальчишки и девчонки от 12 лет и старше. «Не то, что в мирное время», - удивлялся механик Савельев.
Петра упросил Михаил Иванович к себе в отряд работать учетчиком: «Сам понимаешь, дело не простое, абы кого не поставишь – нужна грамотёнка».
Опасения механика подтвердились: к концу лета из всех военнообязанных остался один он, и то лишь потому, что наложена бронь. И как не наложить, если он, как Фигаро, должен был поспевать везде. Пришли с курсов и сели на колесные тракторы СТЗ совсем ещё дети: Витя Ботанцов, Саша Звонарев, Вася Макаров, Рая Максимова, Шура Гусева и многие другие. Всем им  нужна была помощь: не хватало силёнок, чтобы запустить холодный движок, не хватало навыков, роста. Много чего не хватало, но ВОЙНА ОБЯЗЫВАЛА.
Первого сентября никто из старшеклассников, включая и Звонарёва, в школу не пошли. Вечером на семейном совете Дмитрий Яковлевич, дед Петра, возмущался:
- Ты, Петро, не ерепенься. Работа от тебя не уйдёт, а вот школу пропустишь – век жалеть будешь!
Мать, всплакнув в уголок косынки, напомнила сыну:
 - Отец твой, уходя на войну, что наказывал? Учиться и быть грамотным. Так-то ты помнишь наказ отца?
В самом деле, отец частенько говорил Петру:
- Сынок, учись до учителя. У тебя всё для этого есть: способность, терпение, авторитет.
Как не помнить? Помнил, но сказал другое, с раздражением в голосе.
- Фашисты рвутся к Москве, а я в школу пойду?
Второго сентября к Звонаревым-старшим пришло подкрепление – бригадир Егоров Иван Антонович. Вот у кого действительно было всего предостаточно: способностей, терпения и авторитета. Он рачительно вел хозяйство, был справедлив, всех разгильдяев называл Разумбаями (и что удивительно, никто на него не обижался), любил пошутить, пересыпая безвредным ругательством «ядрёный корень», в хорошем настроении терпел над собой шутки. Ещё в стародавние времена он проходил службу в Петербургском лейб-казачьем полку в качестве трубача музкоманды. Частенько казаки хутора пытали: «Как же ты, Иван Антонович, совсем неграмотный разбирался в нотной грамоте?» «А что тут хитрого, - без тени улыбки отвечал бывший трубач, - надо повышать или понижать вовремя».
Он вошёл и с порога спросил:
- Чего это вы надулись, ядрёный корень, как мышь на крупу?
- Не хочет в школу ходить, - указал дед на Петра, - говорит, что учиться будет после войны. А когда она кончится, проклятая? Никто не знает.
- Да-а, Дмитрий Яковлевич, никто не знает ядрёный корень! Вот разнёс по хутору три похоронки и сумку писем набрал – куда мне с ними? Спрашивает народ: что да как? А я что отвечу, ядрёный корень? Тут надо грамотного, умного, молодого и сильного. Сколько надо намотать километров, чтобы сделать круг? Однажды я прикинул – поболе двух десятков вёрст оказалось. А тут ещё половина стариков то не видят, то читать не умеют. Да и моральная сторона дела – не выдерживает моё старое сердце бабьих слёз, ядрёный корень.
Помолчал, с надеждой посмотрел на Петра, заключил:
- Посоветовались мы с председателем, лучше тебя, Петро, нам никого не найти.
Мать так и всплеснула руками:
- Вот так уважил Иван Антонович! Я об чём тебя просила?
- Не спеши, мать, как голый в баню. Кто тебе сказал, что ему бросать школу, ядрёный корень? Он будет совмещать два дела: учиться и почтальонить. Для этого ему выделяем любую лошадку под седлом, ну, скажем, кобылицу Лётку. Он её знает – хорошая. Шустрая ездовка. Ездить и ухаживать учить его не надо. Отзанимались школярством, получил почту и развёз по хуторам – Троецкий да Ивановский.  Вот и все дела, ядрёный корень.
Дмитрий Яковлевич, довольный таким исходом, чуть не прыгал от радости:
- Петро, ты понимаешь что тебе доверяют доставку весточек с фронта? Тебя везде будут ждать и надеяться! Что ж ты молчишь?
- А что говорить, если вы всё решили.
ЭЙ, ПОЧТАЛЬОН!
Прифрантившись в новые брюки и сапоги, прихватив портфель и почтальонскую сумку, оставленную бригадиром, Пётр с утра пораньше направился на конюшню. По дороге с ним раскланивались приветливые хуторяне. Поздравляли с первым рабочим днём. «Чудеса, - удивлялся он, для солидности подавляя улыбку, - вечером дали работу, а утром об этом знает весь хутор».
Любезно встретивший сторож – бородатый старик с отметиной на щеке, похоже, от шашки, проводил до стойла молодой кобылицы. Красавица Лётка – ездовая лошадь, высокая и гладкая, словно просила повод.
- Смотри, Петро, не стегай зазря, - вразумлял старый рубака. – она, как баба, любит ласку и доброе слово.
Пушинкой махнув в седло и чуть придавив её бока, наездник ощутил, как тепло переливается в него самого и, уровнявшись, превращает их в монолит, готовый не только на бег, но даже, как в сказке, на взлёт.
Шесть вёрст до Панфиловской школы оказались лёгкой разминкой. Поравнявшись с группой учеников из его родного, девятого класса,  Лётка на всём скаку, крутя головой, слегка присела на круп, лихо остановилась. Это надо было увидеть!
Оставив её во дворе тёти Шуры (благо, та жила рядом со школой), герой дня шёл на занятия под восхищённые взгляды девчонок.
После уроков, набив почтальонскую сумку корреспонденцией, Пётр начинал маршрут с Троецкого, а потом – да здравствует «растягаловка». Так казаки звали Ивановский за его растянутость вдоль балки. Ещё до революции помещик Жеребцов из посёлка Панфилово держал здесь три гурта КРС, вблизи которых строились дома казаков. Ставили усадьбы, кому где приглянётся. Выросшие семьи, получив большие наделы земли, удалялись от соседей на приличные расстояния, так и образовался небольшой, но разбросанный хутор.
Завидев его издалека, со всех концов устремлялись потоки нетерпеливых женщин, наверное, кто помоложе а кто постарше – терпеливо стояли и ждали у своих ворот. Сколько мольбы и надежды видел Пётр в их беспокойных глазах? Счастливчики, получившие треугольные конверты, либо облегчённо крестились, либо, чмокнув в щёчку почтальона за добрую весть, мчались на всех парусах домой.
На счастье, в этот день похоронки обошли земляков стороной. На обратном пути оставалось собрать уже написанные письма. «Сколько же я намотал за сегодня? Вот бы спидометр,» - вспомнил он и усомнился про бригадирские «поболе двух десятков вёрст».
В отличие от первого, светлого дня, позже случались и чёрные, когда приходилось вручать «казённые письма». В таких случаях почтальон не спешил, ждал, может, понадобится его помощь. Очень по-разному воспринимали такие сообщения женщины. Иная заголосит так, что кажется, все жилы из тебя вытягивает, другая – ахнет и повалится на чем стояла, приходится водой отливать. Мужчины (а это, в основном, старики и подростки), реагируют по-другому. Обычно, исступлённо глядя сухими глазами в никуда, сжимают кулаки до боли, словно протискивая слова сквозь зубы, клянут фашизм и готовы от бессилия зубами перегрызть ему глотку.
ВЕСТОЧКИ С ФРОНТА
Теплый и сухой сентябрь сменился резким октябрьским похолоданием. Небо заволокла непроглядная хмарь, как из сита, моросил ежедневно дождь. На дорогах чернозём раскис киселём, и шесть километров уже не казались лёгкой разминкой.
По части провианта Лётка ни в чем не нуждалась. У тёти Шуры, благодаря заботам Петра и помощи Ивана Антоновича, был заготовлен корм, необходимый на зиму: сено, солома, овёс…
За короткое время окрепла дружба Петра с кобылицей.  Чутьём или слухом она узнавала его шаги далеко от конюшни и весело ржала. За хорошую встречу у Петра всегда находились гостинцы. Эта лакомка ждала от него чего-нибудь сладкого, на худой конец не отказывалась и гот кусочка хлеба. Чем больше общался с Лёткой Петро, тем чаще ей удивлялся – она хорошо понимала его интонацию и даже различала несколько слов. В свободное и погожее время обучал её командам: «ложись» , «влево», «вправо», «назад». Иногда получалось…
В конце октября, закончив раздачу корреспонденции в Троецком, последнее письмо повёз на бахчу сторожу Тараненко. Ожидались первые заморозки, а урожай продолжал охранять дедушка Тарас. «Хорошо, что Иван Антонович об этом не знает, - подумал всевидящий почтальон, - наверняка назвал виновника Разумбаем».
Возле шалаша лежали арбузы и дыни, сгуртованные и накрытые соломой. Заслышав фырканье остановившейся лошади, бахчевник приоткрыл висевший брезент над входом в шалаш, показал белую всклокоченную бородёнку на морщинистом буром лице. Кряхтя, вылез на четвереньках, волоча отлежавшую ногу.
- Ах, голубчик, чей же ты будешь? – поинтересовался старик, но, увидев почтальонскую сумку, потерял интерес к родословной, - с какими вестями, сынок? С чёрными или светлыми?
- С добрыми, добрыми, дедушка Тарас, - и вложил в его трясущиеся руки треугольный солдатский конверт.
Распечатав его, дед долго смотрел в одну точку. А потом поднял затуманенный взор:
- Прочитай мне, сынок. Неграмотный я.
Из четырёх исписанных страниц на первой едва уместились приветствия и поклоны. Отец утвердительно кивал головой, а потом, тыча пальцем в написанное, улыбнулся беззубым ртом и заметил с гордостью:
 - Молодец, сына, никого не забыл.
После каждой прочитанной страницы Пётр бросал взгляд на старика, на лице которого, как в немом кино, отражалось её содержание.
По окончании читки старый казак с гордостью и тревогой одновременно трижды перекрестился с глубоким поклоном и попросил Всевышнего:
- Господи, сохрани и помилуй сынка моего, Егорушку,  от пуль и штыков вражьих…
Дождь, на это время забывший о своих обязанностях, вдруг всполошился и заморосил, а Петро заспешил с отъездом, пока совсем не промок.
Осчастливленный весточкой с фронта дед тоже заколготился: в нужном месте приоткрыл солому и стал отбирать лучшие арбузы и дыни.
- Куда мне столько, дедушка, - рассмеялся молодой почтальон, - кроме сумки положить-то некуда.
Уместив два арбуза и дыню, Пётр поднялся в седло, встал в стремена, попрощался.
- Приезжай, сынок, с добрыми вестями. Дай Бог нам праздников, - провожал дед Тарас, так и не узнав его имени.
ВОТ ТАК СЪЕЗДИЛ…
Лётка, предчувствуя близкие тепло и корм, рванула с места и легко заскользила по концам луж, разбрызгивая воду разбитым стеклом. Набирая скорость, она пошла в намёт, шлёпая копытцами по сопевшей грязи. На Ивановском повороте со стоявшего на обочине плуга неожиданно вспорхнули и забили крыльями две куропатки. Испуг и крутой поворот на скользкой земле сделали грязное дело – Лётка в доли секунды грохнулась на правый бок, подмяв под себя седока. Затем, быстро вскочив и встряхнувшись от грязи, вопрошаючи смотрела чёрными глазами, блеснувшими вдруг фиолетовым светом.
Ничего не понявший Пётр вскочил на ноги, но от резкой, невыносимой боли заорал протяжно и дико, упал на грязь, как подкошенный. Чуть отлежавшись, ощупал себя. Всё болело и ныло, но больше всего – голень правой ноги.
Лётка, почувствовав беспомощность друга, умно и внимательно смотрела в глаза, понурив морду с бессильно свесившимися ушами, не отходила. Пётр посмотрел вокруг – никого… Могильная тишина. «Ещё немного полежу в грязи – и спасать будет некого, - невесело подумал он, -надо рассчитывать на себя и на Лётку». Мысли работали лихорадочно, но ничего не оставалось, как взгромоздиться на спину кобыле.
- Лётка, - позвал Петро, - иди ко мне ближе.
Она, поводя ушами, прислушивалась.
- Иди ко мне, я сяду в седло, и мы поедем домой. Накормлю овсом и сеном вдоволь. А утром сахарком побалую. Ну, иди ближе. Лётка, Лёточка…
Наконец, она подошла ближе, коснулась здоровой ноги.
- Ложись, Лётка, ложись!
Не понимает. Тогда положил ладонь на мокрую землю, похлопал несколько раз. Ура! Всё поняла, умница.
Теперь надо взбираться, но как?
Превозмогая боль, всё же сумел сесть в седло, навалился на гриву и свесил по обеим сторонам руки.
- Пошли, - тихо скомандовал Пётр.
Лётка, осторожно ступая, пошла на Ивановский.
- Нет, не туда, возвращайся в Троецкий, так ближе.
Слишком много слов, не понимала. Дождавшись, стал твердить слово «назад!» и для убедительности похлопывать по правой стороне. Лётка с болтающейся до земли уздечкой повернула на Троецкий.
- Молодец! – радовался оживший наездник и гладил холку спасителя.
По дороге к хутору их скоро заметили хуторянки, расхохались, запричитали. Одна быстрая на ноги женщина, узнав почтальона, помчалась к Троецкий искать председателя. Через полчаса погрузили на лёгкую бричку и покатили в больницу.
Единственный врач на все случаи жизни Сальников безжалостно разрезам голенище нового сапога, щупал и дёргал, как живодёр. Из глаз у Петра летели искры, он истошно орал, но лекарь равнодушно делал своё. Наконец, «натешившись» вдоволь, сказал, улыбнувшись.
- Ну что же, парень, кость цела, но в ней трещина. Наложим гипс. Через месяц можно посылать на фронт.
Известие о случившемся облетело хутор с телефонной скоростью. От посетителей не было отбоя: родственники и друзья, школа и комсомол, правление и просто добрые люди. Все желали только хорошего, но невыполнимого: стать круглым отличником и не бросать почтальонство. А где же взять столько времени? Самый занятый человек – Иван Антонович – заявился перед выпиской из больницы.
- Ты что тут разлёгся, ядрёный корень? Пролежни, небось, одолели. Хочу упросить Сальникова, чтоб разгипсовал. Вот и костыль твой дед передал, а наш председатель – бричку пожертвовал до полного выздоровления.
Постоял, помолчал, прибавил:
- Нужен ты нам, Петро. Ждёт тебя народ, ядрёный корень.
- А Лётка как?
- А что Лётка? Тоскует, никого знать не желает, аж похудела. Всё больше лежит. Боюсь, как бы не сдохла. Ну что. Пошёл за врачом?
Не сильно преувеличивал бригадир. Судя по встрече, письма доходили не регулярно, да и отправлялись написанные только оказией.
Лётка учуяла друга издалека и встречала весёлым коротким ржанием, она пофыркивала, мотала головой, а глаза с фиолетовым переливом светились радостью…
С лёгкой руки универсала Сальникова дела пошли на поправку и вскоре Петро разъезжал по хуторам с почтальонской сумкой, так и не воспользовавшись председательской бричкой.
И «ВСЫПАЛИ» ФРИЦАМ
В ноябре – декабре с фронтов приходили невесёлые вести. Враг вплотную подошел к Москве, затягивая как петлю линию фронта. 16 декабря Петро возвращался домой. Возле бригадного дома толпился народ.
- Что случилось? – спросил он встревоженно у крайнего, и вдруг увидел на столбе громкоговоритель. Мажорный баритон передавал сообщение Совинформбюро.
«…В течение 16 декабря 1941 года наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков Западного и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя ожесточённые бои с противником, продолжали продвигаться вперёд и заняли город Клин, Ясную Поляну – южнее Тулы,  Дедилово и Богородецк  - юго-восточнее Тулы, овладели городом Калинин!..»
Полетели вверх шапки, крики «Ура!» потрясли Ивановский. Все обнимались, а кто счастливо утирал непрошенные слёзы.
Несколько казаков подталкивали бригадира сказать по такому случаю слово:
- Нашли оратора, ядрёный корень, - поскромничал он, поддался уговорам и поднялся на крыльце:
- Слыхали, казаки, как фрицу под Москвой всыпали наши ребята?! А ещё летом их бешеный Гитлер обещал своему народу лёгкую, молниеносную победу. Не будет им ни того, ни другого. Не будет им остановки, шлёпать назад до самого фашистского логова! Никакая сила н одолеет советский народ. А как же иначе, ядрёный корень!
К примеру, взять наш Ивановский. Ушли на фронт военнообязанные, но ВОЙНА ВСЕХ ОБЯЗАЛА, и на их место пришли отцы и деды, бабы и подростки. Сели за рули, рычаги и штурвалы. До единого колоска собрали весь урожай!  Страну без хлеба не оставим. Кто же эти герои? Да вот они. Передо мной… Нет, самого главного чуть не забыли, - улыбнулся дед, увидев подъехавшего на Лётке Петра – нашего уважаемого всеми почтальона Петра Васильевича Звонарёва! С переломанной ногой, не ноет, не жалуется, а ежедневно доставляет хуторянам весточки с фронта.
Договорить не дали одобрительные аплодисменты и голоса:
- Качать!
- Качать его!
- Качать его вместе с Лёткой!
Взрыв копну снега, Лётка с места пошла в намёт. Следом за ней в застывшей синеве клубилась снежная пыль.
В конце января 42-го Петро с лёгким сердцем подходил к конюшне, чтобы оседлать Лётку для поездки в Панфилово. У ворот увидел военных и бригадира. В сердце словно кольнуло шилом.
- В чём дело, Иван Антонович?
- А в том, сынок, что забирают на фронт лучших лошадей, в том числе и твою Лётку. Я прошу, чуть на колени не встал, чтобы оставили Лётку, но они слушать не желают, - объяснил растроганный дед.
Взглянув на Петра, испугался:
- Петя, родной, успокойся. Седлай любую другую, что остались, на выбор.
Лётка, увидев Петра, тревожно заржала, забилась в руках «купцов».
Чтобы не видеть всё это, Пётр, зажав руками голову, бросился бежать по дороге в Панфилово.
Прошло 63 года. Автор этих строк вёл душевную беседу с седым и симпатичным кавалеров многих орденов и медалей – Петром Васильевичем Звонаревым. На мой вопрос, что из прожитого больше всего лежит на сердце тяжёлым камнем, он ответил, не задумавшись:
- Не могу простить себе расставание с Лёткой. Почему я не отозвался на её прощальный призыв?


II. Волго-Донской край в огне


Смелого пуля боится (рассказ)
Начало воины для нас, тогдашней мелюзги, было понятием очень отдаленным. Правда, кто постарше, обзавелись деревянными пистолетами, ружьями и даже гранатами. В свои военные игры девчонок и мелкоту не брали, лишь за некоторым исключением, и то в роли фрицев. Нас окружали, заставляли поднимать руки и «расстреливали» на берегу. Ну, а кто не хотел падать, его больше в игру не брали.
Я приходил домой и жаловался маме на свою жалкую роль, но она мой серьез не принимала и отшучивалась:
- Все равно война скоро окончится, и тогда ты не пустишь их кататься на своих качелях.
А качели у нас действительно были отменные: из цельного стального листа отец изготовил точное подобие небольшой лодки на прутковых подвесках и подшипниковых опорах. Люда, моя сестра, почему-то всегда называла себя штурманом, а меня юнгой, а остальные - матросы - стояли в очереди и по двое садились на дно лодки.
Приближение войны Сталинград почувствовал впервые, когда в начале 1942 года немецкие войска прорвались к Дону. Город наполнялся военными, ранеными, все чаще и чаще громыхали составы с солдатами и военной техникой.
А однажды во время наших очередных мальчишеских «баталий» появился самолет. Он летел очень низко и по форме не был похож на наших любимых «кукурузников». Кто-то из ребят запел обычное:
- Самолет, самолет,
Ты возьми меня в полет...
Но вдруг все отчетливо увидели на крыльях немецкие кресты. От неожиданности вояки оцепенели, и только один решительно поднял в воздух свой деревянный автомат и прострочил языком:
-Тра-та-та-та!
Как будто испугавшись, вернее, встретив такое неожиданное сопротивление, самолет ретировался и быстро исчез из вида.
А строчивший из автомата долго рассказывал, как он чуть не подбил фрица. Все смотрели на него зачарованно и с завистью, как на истинного героя.
С этого дня фашистские «рамы» нагло, без опаски, кружили над городом. После нескольких таких разведывательных полетов произвели пробные бомбежки, но до нас взрывы дошли приглушенными, как далекие раскаты грома, да и, как оказалось позже, значительных повреждений не принесли. Пришедший с работы отец рассказал о первой бомбежке на заводе «Баррикады».
- Ну, Раечка, - сказал он матери, - поздравь с первым боевым крещением. Опять сегодня прилетала «рама», кружила - кружила, как прошлый раз, высматривала что- то и вдруг сбросила несколько бомб. Сначала мы не поняли - летят какие-то мячики, а потом догадались, что это такое, и бросились на землю, кто где стоял. Шума было много, земля ходуном заходила, и уши заложило до глухоты, а вреда мало - все бомбы угодили на угольный склад. А ведь совсем по соседству на площадке погрузочного двора готовились к отправке на фронт трёхдюймовые пушки и минометные прицепные устройства. Так что, на счастье, все обошлось.
А потом взрослые возмущались: где наша хваленая оборона? Хоть бы рогатки, что ли, выдали для блезиру, а то выбросят десант и, безоружных, как котят передушат.
Враг все ближе подходил к Сталинграду. В городе и на производстве готовили в подвалах бомбоубежища, строили укрытия, во дворах частного сектора рыли землянки, в оврагах устраивали щели, учили население затемнению, повсюду проверялись документы.
Теперь отец появился все реже. Сначала выходные предоставляли один раз в две недели, а к лету 1942 года они вовсе были отменены, и только в редких случаях, при выполнении участком доведенной программы, давали передышку на день-два.
Из разговора старших я слышал, что мой отец и оба его брата «забронированы». В моем представлении это означало, что их заковали в пуленепробиваемый панцирь по типу черепахи или вареного рака, и все мучился в догадках, а как же они работают в таком мундире, в такой тяжести? И однажды, не выдержав неопределенности, спросил у матери:
- Мама, а почему и нас не забронируют, как папу?
Вопрос ошеломил своей неожиданностью, и наконец, поняв, о чем я говорю, мама просияла:
- Наш папа очень нужен на заводе, и потому его пока на фронт не возьмут, здесь, в резерве, он принесет больше пользы. Вот его и берегут - как за бронью.
Братья сообща соорудили во дворе мизерное убежище - землянку, накрыли ее двойным накатом, устроили полки, лежанки, дверь обили железом. В доме под полом вырыли яму для хранения самых ценных и нужных вещей на случай пожара.
Многие семьи, не дожидаясь холодов, выехали за Волгу. Отец настаивал, чтобы и мы переехали в Пролейку, к маминым родным: все же там будет менее опасно, да и родственники не позволят умереть с голоду. Но бабушка Мотя со слезами упрекала и просила маму:
- Когда было хорошо, то жили все вместе, а когда мои дети в опасности, вы хотите бежать!
Мама решила остаться с детьми в Сталинграде и разделить общую участь.
Воскресное утро 23 августа 1942 года не предвещало ничего худого. Лишь слегка пробежал по дорожкам теплый дождичек, и опять проглянуло нежное солнышко.
Я и Люда оседлали качели, когда наша мама вышла на крыльцо в легком в трехцветную полоску ситцевом платьице, явно напоминавшим матросскую тельняшку, но с дополнительным сиреневым цветом между белым и голубым.
С ямочками на щеках, она улыбалась и вся дышала свежестью, а русые пепельные волосы струились на плечи невесомой волной.
У нас захватило дух - так красива была наша мамам.
Мама собиралась в магазин, что находился возле мельницы Гергардта, у самой Волги. Я просился взять меня с собой, но она на этот раз как-то необычно оказались непреклонной, и я со слезами обиды остался с бабушкой.
По времени ей бы уже надо вернуться, началась массированная бомбежка города. Бомбили центр и Красные казармы, но это мы узнали потом, а сейчас казалось, что небо над нами раскололось пополам, а земля испуганно вздрагивает и конвульсивно дрожит, уходя из-под ног, готовая в каждую секунду провалиться в тартарары.
Стали слышны первые истеричные голоса женщин и детей, надрывный вой собак. Мощь взрывов нарастала и нарастала, все приближаясь и приближаясь. Я стоял, как парализованный, в ожидании неизбежного.
Оцепеневшая на миг бабушка Мотя первой пришла в себя и сгребла в охапку годовалого Вовочку, делающего первые неумелые шаги по такому неустойчивому полу, другой рукой подхватила меня и мною же подталкивала закрывшую голову ладонями Людочку, направляя тем самым ко входу в землянку.
Первое боевое крещение сделало расстановку сил и на будущее: бабушка Мотя прикрывала своим телом маленького брата, хватала меня , а Люда, сжавшись в маленький и круглый комочек, вздрагивала при каждом взрыве и, закрывая руками уши, громко плакала и причитала:
- Папочка, мой папочка! Где ты, мой папочка?
Странно, но она всегда и потом в трудную минуту будет вспоминать отца.
Я же, как старший мужчина, держался самостоятельно и порывался выйти наружу и посмотреть, что там делается? Похоже, я еще не знаком был со страхом смерти. И в дальнейшем это все подтвердится. Я действительно не боялся взрывов до последних дней войны.
Моему мужеству не уступала и бабушка. Она беспрерывно молилась, а при каждом взрыве крестилась сама и крестила нас всех. Правда, это мероприятие было уже запоздалым, но такова человеческая психология.
Надрывный гул самолетов и вздрагивание земли превратились в сплошную дрожь, как при ознобе. Ходуном ходил двойной накат землянки и, казалось, готовился вот-вот рассыпаться нам на головы.
Уже Люда устала дрожать, а бабушка - молиться, лишь Вовочка умудрялся беззаботно спать на теплых руках с ангельской улыбкой на пухленьком личике. Зато я под суровым взглядом бабушки сидел на нарах обиженным, надув губы. И вот тогда мне пришла на память модная перед войной песня, но из нее я помнил только несколько слов:
- Смелого пуля боится, смелого штык не берет!
В дальнейшем этой песней я поддерживал боевой дух в наших слабых женщинах, и они (надо отдать им должное) никогда не запрещали мне ее исполнять.
Бомбежка продолжалась несколько часов. Но были небольшие промежутки затишья (возможно, у фашистов по распорядку был обед), которыми воспользовались бабушка и я. Бабушка - чтобы принести в землянку еду, воду и одежду для всех, а я, чтобы продемонстрировать, что война - дело мужское. Засунув руки далеко в карманы брюк, я самодовольно пел: «Смелого пуля боится».
Бабушка при каждом новом налете прицыкивала на меня, и я как бы нехотя входил в землянку.
Мамы не было уже много часов, и бабушка, в очередной раз прочитав молитву «Отче наш», приговаривала обреченно:
- Сиротиночки вы мои! Остались без родной матушки!
И снова неустанно молилась:
- Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли...
И просила Заступницу всех матерей:
- Пресвятая Дева Мария! Спаси и сохрани, не дай погибнуть матери невинных душ!
Потом, на миг, вспомнив и о своих детях, не видавшая их уже несколько недель, просила мать Богородицу оставить в живых и ее «кровинушек».
Ко всему привыкает человек. Стали и мы привыкать к кошмарному грохоту, дрожащей в судорогах земле, ужасному скрипу живого наката, песку и пыли в глазах, во рту и ушах.
Далеко за полночь надрывные звуки тяжело груженных и низко летящих вражеских самолетов стали реже, взрывы бомб удалились. Наступило маленькое затишье.
В этот момент дверь землянки тихонько открылась, пахнуло ночной прохладой, терпкой гарью воздуха и на пороге возникла наша мама.
Она была встревоженной, но какой красивой! Пожалуй, самой красивой. Милой и желанной на всем белом свете, во всем мире!
Все с воплями бросились ей на шею, а бабушка, сияющая от нахлынувшего счастья, впервые вымоленного счастья у небес за всю ее вдовью жизнь, крестилась и приговаривала:
- Раечка! Раечка! Ты жива! Господи, Матушка-Богородица, ты услышала мою молитву, не дала погибнуть невинным и ангельским душам!
Когда страсти немного поулеглись, слезы, размазанные по серым щекам, обсохли, бабушка призналась:
- Раечка, прости меня, но ведь мы не думали увидеть тебя в живых!
С этими словами она припала к маминой груди и наконец-то дала волю выплакаться. А мама, немного успокоившись, рассказала, что было с ней.
Бомбежка застигла ее при выходе из магазина. Первой мыслью было - найти убежище! На счастье, оно было рядом, и энергичный мужчина с красной повязкой на рукаве зазывал застигнутых тревогой людей в подвал соседнего здания. Это было просторное помещение, и в нем уже находились сотни людей. Страх перед бомбежкой исчез при мысли о детях. При первом затишье попросила дежурного, чтобы ее выпустили.
- Грудного ребенка надо накормить,- умоляла она неприступного человека с повязкой, но он плотно закрыл дверь и не реагировал ни на какие просьбы. Только в полночь их выпустили из заточения, и к маме подпарилась совершенно незнакомая женщина - попутчица. По дороге домой снова попали под бомбежку, но страх за детей гнал вперед. Тесно прижавшись друг к другу, как родные, добежали до нашего дома. А попутчица скрылась в темноте, ибо ее путь лежал дальше.
В этой стороне, куда она ушла, раздался оглушительный взрыв и все неожиданно стихло. Мама бросилась к месту взрыва, но там была громадная воронка, дымилась обуглившаяся земля. Незнакомки нигде не оказалось, только во дворе напротив раздались жуткие крики. От взрыва, как выяснилось, погиб соседский мальчик 12 лет. Этот непоседа, ранее командующий потешной мелюзгой, поплатился своей жизнью. Единственный ребенок вдовствующей матери лежал у нее на коленях, запрокинув окровавленную голову.
Наутро его похоронили во дворе.
В эту ночь и последующие дни и ночи фашистские самолеты утюжили Сталинградскую землю, пытали на прочность мирных людей, и не только взрослых. Повсюду горели постройки, в любой момент мог загореться и наш дом. Деревянный и сухой, он вспыхнул бы порохом, и никто не успел бы из него выскочить. Надо было уходить в безопасное место.
Через несколько дней заявился отец со своим младшим братом Володей, чтобы построить щель в нефтесиндикатском овраге и перевести нас туда.
За двое суток на левой стороне оврага ими была выкопана щель размером 3x3 м. и высотой около 2 метров. Зеленая глина оврага блестела металлом на потолке.
Наспех сколоченные топчаны должны были служить нам кроватями. Вход в убежище защищали наклонно стоящие жерди, а с краев оставались два узких прохода, завешанных старыми ватными одеялами.
Так мы перебрались на новое местожительство, которое для меня чуть не закончилось трагично. Прямо под нашей щелью была глубокая яма с водой, наполняемая маленьким ручейком, вытекающим из- под дамбы через водосточную трубу. Ручеек втекал и вытекал из ямы, пополняя запасы водой сомнительной свежести, так что от нее в любую погоду дурно попахивало. Как - то в очередное затишье сестренка сидела на корточках и мыла руки. Я решил ее немного попугать и выскочил из щели. Разогнавшись по склону, не мог остановиться, да еще поскользнулся на мокром - и бухнулся в воду. Испуганная Люда закричала на весь овраг:
- Гена тонет! Гена тонет!
А я и действительно уже хлебал противную жижу. Мои попытки всплыть были тщетными. Во-первых, я не имел понятия, как это делается, во-вторых, моя вмиг намокшая одежда превратилась в камень на шее. Но все равно инстинкт подсказывал бороться, уже перед глазами зарябили фонарики, вместо желаемого воздуха вливалась в легкие противная вода и тянула прямо на дно. Я видел испуганные глаза Людочки, слышал ее крики о помощи, но верил только в силу матери. Конечно, в этот миг я не мог рассуждать, но мозг не соглашался со смертью, и я, борясь из последних сил, выкрикнул, как мне показалось, довольно громко:
- Мама, мамочка, спаси!
Кто же еще спасет, если не мать? Мать - самое сильное существо на свете! Не знаю, чей крик она услышала раньше, но только в молниеносном прыжке она выхватила меня из мутной воды.
«Ну вот, - пронеслось в сознании, - не зря же я верил!» позже, глядя на черную глубину ямы, мама, громко смеясь, удивлялась:
- А ведь я и плавать - то не умею!
Я немного помолчал, восхищенный маминым подвигом, наверное, соизмеримым с солдатским, а потом с глубоким убеждением, на полном серьезе произнес:
-  Значит ты, мама, настоящий герой и моя песня тоже про тебя!
- Какая песня? - притворилась высокооцененная, как будто не знала, что эта военная песня, у меня всего одна. Тут же я с готовностью, громко и выразительно не спел, а прочитал как стих:
- Смелого пуля боится, смелого штык не берёт!

Рождённый в рубашке
Летним погожим днем 1953 года на перроне Рижского вокзала старший лейтенант Звонарев стоял чуть в стороне от толпившихся людей, ожидающих поезд. Боевой офицер выглядел молодцевато: ладно подогнанная по крепкой фигуре новенькая, с иголочки, военная форма, золотом поблескивающие погоны и пояс и, как свидетельство боевых заслуг,  солидная наградная колодка. Он снял с головы фуражку с кокардой как несоответствующую легко одетым попутчикам пляжного взморья, и легкий бриз приятно затеребил его густую шевелюру, слегка припорошенную на висках нетающим снегом.
Почувствовав вдруг на себе чей-то пытливый взгляд, резко повернул голову: в нескольких шагах остановился мужчина богатырского телосложения и рассматривал его в упор, откровенно и с любопытством, как это делают малые дети.
  - Товарищ старший лейтенант, - услышал Звонарев неуверенный, но знакомый до боли голос. Тут же, встретившись глазами, обоюдно и одновременно признали друг друга, расплывшийся в улыбке великан словно взорвался от избытка привалившего счастья.
- Звонарев?! Петя! Сынок!
- Товарищ старшина? Я Вас никогда не видел в гражданской одежде, - оправдывался офицер, смущенный, что угадал боевого друга не первым.
- А я тебя - в офицерском мундире, - грохотал басом довольный старшина Железнов.
Обнялись как родные, как отец с сыном после долгой разлуки. Потом скороговоркой, чтобы успеть до прибытия поезда, взаимно сыпали вопросами. Слегка утолив интерес, молодой офицер полюбопытствовал:
- Кого-нибудь из наших встречали за последние годы?
- В нашей противотанковой артиллерии, - вздохнул старшина, - люди подолгу не задерживались. Едва познакомишься с новичками, едва притрешься друг к другу, и уже кого-то уносят в санчасть, кому-то роют скорбную могилу. Сколько прошло вот так через наши расчеты? Много потеряли людей, смешались и перепутались имена моих недолгих побратимов. Слава Богу, тебя повстречал. Давно мы не виделись?
- Девять лет. После моего ранения под Псковом наша часть ушла в Прибалтику, я попал в Восточную Пруссию.
Помолчали с минуту, и вдруг как-то неожиданно, совсем не по теме, старшина, смущаясь, сказал:
   - Много чего я передумал. Боюсь, сегодня ты меня не поймешь, наверное, но попробую объяснить. Все, что происходит с нами, - задуманный кем-то свыше сценарий. Наши судьбы спланированы, может быть, даже расписаны поминутно. Я сделал для себя вывод: у каждого человека есть свое предназначение, и он будет жить, пока не выполнит его до конца. Знаю множество случаев, когда одни люди гибнут, едва соприкоснувшись с опасностью, а другие проходят сквозь огни и воды - и ни одной царапины! Вот, к примеру, ты, да и я тоже… Но сначала скажу о себе. Родился в рубашке, моя мать уложила ее в талисман и повесила мне на грудь, провожая на фронт. До Берлина дошел, не снимая, ни одного ранения, и это при моих-то солидных размерах, когда промахнуться почти невозможно! О тебе размышлял. В каких только переделках ты не бывал! А вот, стоишь передо мной. Твоих везений хватило бы на несколько жизней. Скажи, Петро, тоже родился в рубашке?
- Ей-богу, не знаю, - смутился офицер. - Обещаю расспросить маму. Знаю только, что родила меня в поле, где, как известно, акушеры не водятся. Вот через два дня с матерью обязательно встретимся, она и прольет свет на подробности моего появления на свет Божий.
- Ну, вот твой поезд на Москву. Давай обменяемся адресами. И помни о нашем разговоре о высшем предназначении человека, жду твоего письма.
Поезд мчал на всех парусах все ближе к родному дому, а мысли отставали на целых десять лет. В памяти сегодняшнего отпускника воскресли три случая, когда он находился между жизнью и смертью, и жизнь побеждала…
* * *
Это случилось зимой, в первые дни прорыва Ленинградской блокады. На Ладожском озере открыли "дорогу жизни", которую еще бомбили фашисты, и потому встречались коварные дыры во льду. Вот в такую ловушки угодил бортовой «газон», буксирующий противотанковую пушку. Машина на полном ходу ушла под ледовый панцирь замерзшего озера.
Из всего расчета только рядовой Звонарев боролся за жизнь. Промокшая насквозь одежда тянула на дно, но опять и опять солдат выплывал на поверхность в поисках желанного спасения. Смертельно хотелось глотка свежего воздуха, в глазах рябило, кончались силы…
В этот момент к злополучному месту подъехал старшина Железнов. Сквозь мутную толщу льда он рассмотрел вялую, но все же борьбу. Как человек редкой запасливости, всегда в кузове автомашины имел кое-какой инструмент.  Выхватив пожарный багор, он выволок солдата из ледяной воды.
Искусственное дыхание, растирание спиртом, сухую одежду и дорогу в санчасть пострадавший не помнил. Только в военном госпитале, когда пришел его навестить старшина, услышал голос спасителя:
- Ну, ты, сынок, в рубашке родился…
После выздоровления Звонарев вернулся в родной противотанковый батальон. Боевые действия вели в так называемом "ленинградском мешке". Здесь линия фронта была шириной не более 100 метров, противоборствующие стороны лица могли рассмотреть без бинокля. Что же касается противотанковой артиллерии, то, чтобы лишний раз не выдать противнику место укрытия, бойцы обзавелись (на всякий случай) бутылками с зажигательной смесью.
И это чуть не погубило молодого наводчика 76-милиметрового орудия: близко раздался взрыв, осколки снаряда попали в ящик с огненной жидкостью. Вспыхнуло яркое синее пламя…   
"Металл расплавит", - подумал Звонарев и тут же глянул на свою пушку: жар перекинулся на неё, подверглась опасности главная деталь - панорама! Солдат, долго не мешкая, намочил в луже с водой шинель, бросился к орудию. Огонь набирал силу, поджигая даже мокрую ткань, и все же он успел снять стальное сердце орудия. И тут раздался взрыв, бойца охватило пламя, Звонарев потерял сознание.
На его счастье, ближе всех оказался старшина Железнов, который в ту же секунду стал тушить огонь снятой с себя шинелью. Сообразив, что в схватке с пламенем проигрывает, схватил Петра в охапку и бросил в яму с водой. Помогло, хоть загорелся сам и его тушили подоспевшие солдаты.
При виде обгоревшего Звонарева горько охали санитарки, оперативно обрабатывая обожженные руки и ноги, не обращая внимания на стонущего героя.
Потом - госпиталь… выздоровление… и вновь - желанная встреча со спасителем.
Лечение в госпитале Звонареву казалось необоснованно затяжным. Тем более, прошли слухи о дислокации воинских частей. Менять старых друзей на новых страсть как не хотелось, потому, не дождавшись полного выздоровления, бежал из лечебницы.
По возвращении в родной батальон Петр Звонарев получил повышение в звании и должности: теперь он сержант и командир орудия. Новая пушка, другой расчет, зато рядом старые, верные друзья, старшина Железнов.
А впереди его ждали новые испытания.
Однажды Железнов приехал с кухней чуть раньше обычного, любезно пригласил к обеду. Звонарев, больше обрадованный встречей, чем угощением, скомандовал расчету построиться. Однако вчерашние гражданские люди отчего-то замешкались. И вдруг раздался визг разрезанного снарядом воздуха, последовал ужасный взрыв….
Когда дым рассеялся, все увидели, что на месте бывшего навеса, где расчет укрывался от непогоды, образовалась глубокая яма, детали убежища и останки людей разметало по веткам деревьев.
Онемели бывалые солдаты, а старшина Железнов разговаривал сам с собой:
- А где же мой сынок? Что с ним?
Кто-то, махнув рукой, проронил сквозь слезы:
 - Вон они все…
 - Ты что? - заревел старшина. - Он же в рубашке родился! Ему еще до Берлина дойти предстоит! А ну, всем искать, живой он!
Ну, бывают же чудеса на войне: из-за бугра торчали кирзовые сапоги… Железнов стал яростно раскапывать сыпучий грунт руками. Вскоре освободили пострадавшего. Им оказался… сержант Звонарев! Из носа и ушей сочилась кровь, он был без сознания, но живой!
Погрузили раненого на машину, и старшина, склонившись над названным сыном, приказал мчаться в санчасть.
   
* * *
Быстро летит время! Сегодня ветерану Великой Отечественной войны, кавалеру многих орденов и медалей 90 лет. Он жив, хоть не совсем здоров, и я, как автор будущего рассказа, у него в гостях. Хочу сказать, что все истинные ветераны войны, как один, - люди на редкость скромные. Таким и является Петр Васильевич Звонарев.
После нашей беседы он просил не публиковать в газете этот рассказ, ссылаясь на то, что в первый год службы в рядах Советской армии ничего геройского не совершал, наоборот, подвиги совершали другие, спасая его. На что я возразил:
- Пусть геройство проявляли другие, спасая Вашу жизнь, продлевая судьбу солдату, а вместе вы приближали Великую Победу и наше свободное будущее.
Правда ведь, земляки?

СТАЛИНГРАДСКИЕ МЫ
Холод и голод страшнее смерти, потому в ноябре сорок второго уцелевшие от бомбежек люди покинули сталинградский свинцовый шквал. По трупам, по зыбкой земле шла цепочка измученных неведомо куда, пока не забрела в Разгуляевку, которую заняли фашисты. И снова шли, подгоняемые страхом и неизвестностью, потом людей немцы загнали в скотские вагоны. Старых, малых и больных, не представлявших интереса для Германии, высадили, и казачий хуторок Головка, что неподалеку от станции Тацинка, приютил бедолаг.
Эту глухомань немцы обходили стороной, и только в феврале сорок третьего стали наведываться румыны, которых больше интересовали трофеи, чем судьбы третьего рейха.
...Однажды к Лебедевым, у которых временно проживала наша семья, заглянули два румына, напоминавшие своей разновеликостью циркачей Пата и Паташонка. В отличие от русских комиков "гости" были смуглыми, с пышной растительностью. С винтовками, болтавшимися на плечах, как палки. Шагали они бесцеремонно, наследив на полу навозными ошметками, придирчивым взглядом окинули обстановку - взять нечего.
Возле печки суетилась хозяйка, на дощатом топчане ютились я, четырехлетний заморыш, и сгорбленная войной бабушка Мотя. На плите в сковородке жарились тыквенные семечки, дурманя ароматом.
Порожняком румынам уходить не хотелось, и они не побрезговали халявным “деликатесом". Наблюдавшая за ними бабушка, не выдержав наглости пришельцев, накинулась на длинного грабителя:
- Ты, пенек с глазами! А ну не трожь, чего не клал!
От неожиданности румын сначала отступил, потом, придя в себя, приставил палец к своему виску, предупредил:
- Матка, ля-ля-ля - пук-пук!
Намек был ясен, в бабушкины расчеты сказанное не входило, потому пришлось ей умерить пыл.
В другой раз нас посетил толстяк той же национальности с прежней целью. Сразу сориентировался, увидев под столом ведро с картошкой. По всей видимости находку решил поделить по-братски пополам, но ведь эта картошка была нашей, ее мама добывала из мерзлой земли, хотела “растянуть" до весны, а теперь вдруг объявился на нее другой хозяин. И бабушка вновь не стерпела, забыв о недавнем конфликте, тигрицей бросилась на солдата:
- Это наша картошка, наглая твоя рожа! - И выхватила у него из рук ведро, откуда только и силы нашлись.
Пришелец расстегнул было кобуру пистолета, но душераздирающий визг сестренки остановил его, солдат плюнул и вышел.
Еще был визит румынского офицера. Он зашел с бесспорно мирными намерениями, потому что улыбался дружелюбно, полез в карман и достал яркий цветной пакетик, сунул его в мамины руки и показал на кружку. Заметив ее замешательство, офицер зачерпнул воду из стоящего рядом ведра, оторвал уголок пакетика и показал, что его содержимое следует высыпать в воду. По рисункам мама догадалась, что это сухой кисель, поставила емкость с водой на плиту. Пока мать занималась приготовлением киселя, гость присел на топчан, долго и внимательно рассматривал меня и сестру, потом протянул ладонь. Я хлопнул в ответ своей - крепко, по-мужски. Все молчали, даже воинственная бабушка глядела беззлобно. И вот когда кисель был готов, офицер выпил немного, обжигаясь, и ушел, оставив остальное нам.
...В Головке все чаще стали поговаривать о разгроме фашистов под Сталинградом, мы с нетерпением дожидались прихода наших. И дождались!
Рано поутру шел сильный бой. Несколько снарядов угодили по местной ферме. Потревоженная скотина прорвала ограду, металась по улицам. Хуторяне попрятались в погребах. Еле волочившую ноги бабушку невозможно было спустить в укрытие, потому мы все остались в доме.
  Баба Мотя читала наизусть «Живыепомощи”, мама успокаивала:
- Не погибли от немецкой пули, а от своих Бог смерти не допустит!
К обеду выстрелы стали реже, и вот мимо окон загромыхали танки с пятиконечными звездами.
- Наши, наши! - дружно закричали мы с сестрой и выскочили на улицу. Кучками собирались солдаты, двигаясь к центру. Женщины плакали, обнимали и целовали своих спасителей. Бабушка, подслеповато щурясь, вглядывалась в лица бойцов, надеясь отыскать сыновей, а мама с Людой спрашивали встречных, нет ли среди них отца. Родных среди освободителей не оказалось.
Я чувствовал себя счастливым, здоровался с солдатами за руку и пел: “Смелого пуля боится, смелого штык не берет..."
Один солдат взял меня на руки, прижал к себе, целовал, щекоча колючим подбородком.
- Что ж ты, паря, такой легкий, одни косточки!
- Сталинградские мы, - пояснял я, - голодаем.
Поставив меня на землю, боец полез в карман, достал узелок, скрученный из бинта, и развязал. В нем оказалось несколько кусочков сахара. Такой дорогой подарок мне и не снился. С благодарностью я обнял незнакомого дядьку, прилип губами к его небритой щеке...
Более полувека миновало с тех пор, но этот миг из военного детства остался в памяти свежим, как день вчерашний.

ЗАПОЗДАЛЫЙ БУРАН


Зима 1943 года никак не хотела уходить. В ночь на 25 марта нагрянул и разгулялся снежный буран. Липкий снег валил хлопьями, у самой земли стремительные снежинки в крутом пике, не успев приземлиться, подхватывались поземкой и взмывали вверх снова. Всю ночь без передыху ветер то куксился в печной трубе, то завывал совсем по-волчьи. Ветки сирени стучались в заснеженное окно, и мы с сестренкой, теснее прижимаясь к маме на топчане, вздрагивали от холода и чувствовали, как она  обнимает нас теплыми руками.
Утром, пробудившись от тяжкого сна, мы увидели яркое весеннее солнце. Мамы не было, в ответ на наше бурное пробуждение бабушка ворчала:
- Еще черти на кулачках не били, а они уж как стручки навострились. Прости, Господи, не с тех слов зачинаю божий день. Да позорюйте, неугомонные, что вы зыркаете, как сычи? Спите! Все равно кормить нечем!
Потом, сотворив молитву, пожурила:
- Ну, чего надулись, как мыши на крупу!
В этот момент по стуку в дверь я определил раннего гостя - это был мой друг дядя Костя. Он вошел, большой  и морозный, с газетным кулечком в руке. Ласково поздоровавшись с домочадцами, меня приветствовал персонально, по-мужски, моя ладошка утонула в громаде его пятерни. Пройдя в глубь комнаты, гость высыпал содержимое кулька на рассохшуюся столешницу, кусочки рафинада весело блеснули на солнце. Дядя Костя при этом призывно кликал нас: «Цып, цып, цып!»
Мы с Людой устремились к столу, но опередившая нас бабушка ловко смахнула сахар в алюминиевый котелок, только два кусочка отделила в нашу пользу.
Зная ее крутой нрав, сестренка слезно заканючила:
- Бабушка, миленькая, дай еще по кусочку! Ведь у меня сегодня день рождения!
В присутствии гостя пришлось ей «раскошелиться», по привычке старуха не удержалась, чтобы поворчать:
- Губа не дура, язык не лопатка.
И тут мы, счастливые, заметили грустные глаза дяди Кости:
-  Я проститься пришел, - сказал он. - Уходим мы, на Берлин уходим! Может, и не увидимся.
Он обнял меня, прижал к себе так сильно, что стало невмоготу, но неудержимо счастливо за нашу бескорыстную мужскую дружбу. Потом дядя Костя поцеловал и сестру, сказал:
- Подарок прощальный все же за мной! Он будет у вас под окном.
Когда гость закрыл за собой дверь, мы с сестрой устремились к окну.
Наш взрослый друг умело лепил из влажного снега ком, катал его по сугробам. Вскоре шаров стало три, из них получилась снежная баба.
Мы уже приготовились радостно стучать ему в окно, но дядя Костя вытащил из-за голенища трофейный финский нож с рукояткой из слоновой кости и буквально через несколько минут на нас смотрела курносая и улыбающаяся снегурочка.
Закончить снежную скульптуру ему не довелось, срочно вызвали на сбор. Дядя Костя оглянулся в нашу сторону и помахал рукой. Больше мы его никогда не видели.
А снегурочка еще несколько дней удивленно заглядывала в наше подслеповатое окно, и каждое утро мы ее радостно приветствовали. Но под лучами пригревающего солнца она начала склоняться на бок, потом упала совсем, оставив в памяти обворожительную улыбку - на моих глазах разрушался подарок дяди Кости!
Ночью я услышал разговор мамы с бабушкой:
- Что-то наш парень совсем захирел. Сидит у окна, на улицу не просится...
- Подстрелянного сокола и ворона носом долбит. Убери ты эту снегурочку с глаз долой - тоскует парень.
- Как бы хуже не сделать, - ответила мама. - Надо что-то другое придумать.
Наутро мать спросила:
- Хочешь продлить жизнь нашей снегурочки?
Тут я не выдержал и горько расплакался, понимая детским умом невозможность такой затеи. Мама прижала меня к себе и пыталась успокоить, утирая обильные слезы.
- Эх ты, слезокап! - произнесла она. - Послушай, что я придумала. Соберу то, что осталось от твоей снегурочки, снег растопим, а талую воду сохраним до первых теплых дней. И посадим мы с тобой тополек, польем его этой водой. Будет расти наш тополь, станет большим, высоким.
Так и сделали. Мама поставила бутыль с водой под топчан, я каждый день по многу раз заглядывал - на месте ли наше сокровище. Глядя на мои ожившие глаза, бабушка довольно говорила:
- Слава тебе, Господи! Бог вымочил, Бог и высушил!
Тополек мы действительно посадили, но только расти с ним довелось порознь - судьба нас разлучила навсегда.

ЦВЕЛА СИРЕНЬ

Едва забрезжил  рассвет, я проснулся от знакомого ощущения  голода. Картонный репродуктор, круглый и громадный, как поднос, еще  молчал: то ли время не подошло ему говорить, то ли мамa отключила, чтобы я и сестра не мешали своим ранним пробуждением спокойно проводить на работу отца. Мы  всегда  во все глаза следили за нею, в особенности, когда её хлопоты касались отцовского завтрака и заворачиваемого в газету обеда. Отец спиной чувствовал наши взгляды и к еде едва при-касался. Мать  сокрушалась, а он молча разворачивал сверток и оставлял на столе половину. С его уходом мама напускалась на  нас:
- И чего вы зыркаете,  бессовестные? Отец тяжело  работает, он один, а нас у него - четверо.  Вот, не дай Бог, сляжет? Как  будем жить без кормильца?
В тот день мой «подъем» опередил всех домочадцев, я потихоньку вышел во двор и увидел, что из подъезда показалась тетя Тома, нашa соседка по квартире. Я обрадовался:
- Тетя Тома, вы куда?
- В Безродное, к сестре.
-  Возьмите меня с собой! Пожалуйста!
Пораздумав, она велела спросить у мамы.
Я ринулся к дверям, но вдруг подумал: а если мама не разрешит? Тогда не только не видать мне Безродного, но и прощай возможное угощение. Не представляя, сколько времени займет наш поход, я почему-то наделся, что никто не успеет спохватиться. Потому и решил  первый раз в жизни схитрить - нарочно громко хлопнул коридорной  дверью и на всех парусах помчался  обратно:
- Тетя Тома, мама  разрешила!
Дорога от Четвертого  участка поселка «Баррикады» к  Волге вела по тропинке между холмов из  битого кирпича, бетона и арматуры, мимо  изуродованных останков смертоносной стали. А впереди  манила полоска зеленого бархата заволжских лесов.
Вот и Волга. Но теперь она  не горела, как в 42-м. У причала стояло несколько потрепанных войною  автомашин и топтались люди. Я обратил внимание  на солдата в черных очках и с гармонью  на шее. Его руку держала похожая на подростка женщина.
Самоходная баржа подходила к причалу. Толпа плотно  устремилась к сходням. Но вдруг что-то остановило  толкотню. Раздалось  несколько выстрелов, и шипящие ракеты, разрывая воздух, устремились  ввысь. Тут же отовсюду забасили  гудки пароходов, затрубили буксиры  недалекой Ахтубы. Люди  смотрели на капитана, державшего рупор  вместо ракетницы:
-Товарищи, братцы! Победа! Гитлер  капут!
В эту минуту  каждый по-своему выразил радость наболевшей  души. Все  обнимались и целовались, смеялись и плакали. Женщина  в трауре, глядя на слепого  солдата и его обгоревшую подругу,  запричитала:
- Да миленькие  вы мои, разнес- частныи-и-и!  За какие ж грехи на  вас кара Господняя-а-а? Неужели на муки такие вас матушка родиала-а-а?
Притихшая  толпа вздрогнула от громового аккорда. Резко  растянув «до нельзя» меха, гармонист, заглушая  жалостливые вопли, запел бархатным  баритоном:
Вставай, страна  огромная,
Вставай на смертный бой...
В его пение вплелся  освежающий голосок партнерши, пробились сначала отдельные  голоса, потом мелодию подхватили другие.  Сначала робко и нестройно, но постепенно  песня окрылилась и пошла!
Уже на палубе самоходки  гармонист улыбнулся и лихо, азартно  перешел на «Яблочко». Нашлись  плясуньи, застучали каблуками.
А в Безродном  будто не было войны.  Дворы утопали в зелени, вовсю цвела сирень. И возможное  угощение я не упустил. Сестра  тети Томы отхватила мне  на радостях громадную краюху черного  хлеба, полила подсолнечным маслом, припорошила  солью и разрешила побегать во дворе. Я познакомился с одногодками, поделился с ними  угощением, и мы, уминая за  обе щеки пахучий хлеб, направились  к речке.
Домой  возвращались к вечеру. Вдруг  недалеко от нашей квартиры, в развалинах  бывшего Дома Коммуны, раздался мощный  взрыв. Я сначала никак не среагировал, в последние  дни минеры части часто взрывали «подарки  войны».
Но вскоре  мы увидели толпу людей, мчавшихся в нашем  направлении. Не  сговариваясь, мы с тетей Томой тоже побежали к  месту взрыва, где кроме громадной воронки ничего не было Только дымилась обгоревшая  земля и пахло порохом.
И вдруг я увидел  отца. Он  повторял одно и то  же слово:
- На моем сыне война  закончилась …
Я прикинул в детском мозгу: не  обо мне ли речь, после  войны из всех братьев я оставался  один.
- Папа, ты  о ком? - дернул я отца  за руку.
Отец с секунду смотрел на  меня непонимающе, а потом сгреб  в охапку и помчался к дому. Он целовал  меня и плакал.
Поругать  меня в тот день позабыли, охваченные  двойной радостью, - победой и моим  возвращением.

МЫ ЕЩЁ ПОЖИВЁМ
Летом сорок третьего года наша семья вернулась в порушенный войной Сталинград. Отыскать отчий дом среди холмов из кирпича и бетона оказалось непросто. Только по неизменившимся очертаниям побережья реки отец определил то единственное место, где когда-то стоял добротный фамильный флигель. Но семейный приют смотрел на нас не хрусталем чистых окон, а кучками из пепла и обгоревшей земли.
- Теперь вся надежда на родной завод, - безысходно произнес отец. - Его руководство не бросит в беде, потому что знает - не привыкли мы, потомственные котельщики, в долгу оставаться.
Завод «Баррикады» со стороны Нижнего поселка казался внешне нетронутым, вероятно, обязанный своим существованием интересам воюющих сторон. Но от двухэтажных домиков поселка, некогда утопавших в пышной зелени белых акаций, остались одни воспоминания.
В отсутствии отца мы с сестрой оседлали узлы с домашней необходимостью, любовались заволжскими далями и на тощий желудок мечтали вслух о просторной квартире. Мама с бабушкой Мотей тем временем деловито осматривали развалины, чтобы отвлечься, наверное, от тяжелых предчувствий.
К вечеру вернулся отец. С «натянутой» улыбкой окинул взглядом семью и потупил глаза.
- Не томи, Петенька, - взмолилась мать. - Что тебе сказали там, на заводе?
- Не волнуйся, Раечка, все у нас будет хорошо. Приняли на завод, просят возглавить бригаду. Получил продовольственные карточки.
- А жить где?
- Тут, где стоим, - не выдержав пыток, взорвался отец. Потом, чуть поостыв, - пообещали квартиру к зиме, а пока надо размещаться в подвале. Два дня дали на обустройство.
Оказалось, не зря мама с бабушкой обследовали руины. Они приметили чудом сохранившийся угол подвала, и теперь здесь закипела работа. На следующий день приехала отцовская бригада, привезла на полуторке «бэушные» доски, какую-то облезлую дверь и, главное, печку-буржуйку.
Очень быстро настелили полы, устроили два топчана, а недалеко от входа отец сложил летнюю печь для приготовления обедов, благо, строительные материалы - кирпич и глина - все под рукой. Я и Люда тоже участвовали в артельной работе, хотя на нас то и дело покрикивали, чтобы не мешались под ногами. А вот бабушку отец похвалил: где-то в дальнем отсеке подвала ей подфартило - наткнулась на колосник и печную плиту, правда, изрядно ржавые и не без трещин, но, как она гордо заметила, в поле и жук - мясо. Мама тоже удостоилась благодарности. Она отоварила карточки и разожгла новую печь. Сначала дым шёл во все щели, и все подшучивали над горе-печником, а потом. Подсыхая, труба задымила, как паровоз.
К вечеру мы пировали за наскоро сбитым столом. Мама наварила большую кастрюлю «сливухи» - так называлась каша самого быстрого приготовления, потому что в ней не было «буржуйских» излишеств, таких, как мясо, масло, жиры, молоко и прочее. Где их взять? Наша каша состояла из двух компонентов – пшена и картошки. Мама заливала в посуду двойную порцию воды и как только вода вскипала, засыпала пшено и очищенную картошку одновременно. Через 15 – 20 минут повариха сливала лишнюю воду и ставила на слабый огонь для упревания. Но мы её всегда уговаривали этого не делать, уж больно хотелось кушать. Вот потому жидкая каша и получила семейную кличку «сливуха». И если к этой «сливухе» находились один – два ломтика хлеба, вообще от неё за уши нас не оттащишь.
... Через несколько дней мама устроилась няней, а я с сестрой стали воспитанниками открывшегося детского сада. В скученных группах среди ослабленных голодом детей быстро распространялись инфекционные заболевания. Сначала корь, потом ряд других недомоганий уложили надолго меня в постель.
Где-то в начале осени отец привел какого-то забулдыгу и представил как опытного врача. Холодными и длинными пальцами тот безжалостно простукивал мои прозрачные телеса, и боль прошивала будто насквозь. Отойдя с отцом в дальний угол, по «секрету» сказал:
- Полное истощение всех жизненных сил. Скажу откровенно, на этом свете он не жилец.
- Что же нам делать?
- Усильте питание. Ему необходимо мясо, жиры, витамины.
- Эх, если бы было где взять - и жизни не пожалел! - чуть не разрыдался отец.
Визит доктора пошел мне на пользу. Однажды, очнувшись от бредового сна, я увидел на столе свежесваренную рыбу От нее тянулся парок, и кружил голову аппетитный запах. Впервые за последние дни мне захотелось есть.
- Папа ещё до работы поймал, - заметив мое пробуждение, улыбнулась мама, и я, как всегда, погладил рукой любимые ямочки на ее щеках.
Но счастливая полоса рыболова миновала. И отец сокрушался над невезением.
- Ну откуда быть рыбе, коль берега все замазучены? - старалась успокоить жена.
- Так-то оно так, но что-то надо придумать.
И придумал. Через день после разговора он, придя с работы, обратился сразу ко мне:
- Завтра у меня выходной, пойду на охоту.
- А ружье есть? - удивился я, зная, что он не охотник.
- Зачем мне ружье? Удочкой буду ловить.
К шуткам я давно привык, потому что все старались как-то отвлечь меня от болячек. На сей раз было всерьез. Отец к бывшему удилищу привязал сначала короткую суровую нитку, а потом за самый ее конец прикрепил небольшую гайку. Я опять принял это за розыгрыш.
Ничего подобного. К обеду заявился рыбачий охотник, как я его окрестил, а в руках держал газетный кулёк:
- Вот, - протянул его мне, - лисичка гостинчик прислала.
У меня потекли слюнки от давно забытого запаха мяса. Такие подарки от обитателей леса длились несколько дней, пока я не почувствовал в себе силу, чтобы встать с надоевшей постели и выйти из землянки на воздух.
День был ясный, безветренный. Нежаркое солнце нежилось в дремлющей синеве. Помахав рукой вечно бодрствующей Волге, посмотрел на развалины. Все так же лежали белые груды битого кирпича, по-прежнему возвышался остаток кирпичной стены. Его двухэтажная твердь с укором смотрела пустыми глазницами на человеческое зло. И только птицы с удовольствием расхаживали по самому верху удобной площадки.
Вдруг на этой вершине шелохнулся какой-то нарост. Хорошо приглядевшись, узнал фигуру отца. Он медленно полз, прижимаясь к стене. В его руке была та удочка с привязанной гайкой.
- Что он задумал? - мелькнул тревожный вопрос в голове.
Я подошел ближе и четко услышал, как он вкрадчивым голосом призывно кликал пернатых: «гули- гули-гули». Любопытные птицы смотрели робко, с недоверием, готовые в любую секунду взлететь. Но когда охотник снова застыл в неподвижности, осмелели и приблизились на расстояние двух шагов.  Молниеносно  мелькнула удочка, гайка сделала несколько оборотов вокруг ноги, и отец неспеша подтянул жертву к себе. Быстро и ловко заведя голову птицы за крыло, чтобы та не наделала шума, освободил её от оков и сунул за пазуху. Потеря в стае оказалась почти незамеченной, а отец опять принял выжидающую позу.
Но тут же, с другого конца стены объявился второй любитель «легкой наживы». Громадная кошка с тигриной окраской незаметно подкралась с тыла и бросилась в самую гущу птиц. Хлопанье крыльев смешалось с грохотом плохо державшихся на краю кирпичей.
Отец поглядел вниз и увидел меня.
- Ты как здесь оказался? Быстро уходи, тут опасно стоять! - испугался он, шустро спустился и, отвернувшись, выпустил пойманную птицу.
- Папочка, миленький, - заныл я, - давай поможем кошке, ее совсем завалило.
Освободив пострадавшую, поняли, что она мертва.
- Бедненькая, - запричитал я, - она тоже хотела жить.
В этой трагедии увидел отца виноватым и набросился на него со слезами:
- Папа, почему ты не на работе?
- В обеденный перерыв решил поохотиться, - оправдывался он.
- На голубей? - осуждающе спросил я и тут же вспомнил о лисичкиных подарках. - Так, значит, меня обманывали и кормили мясом голубей?
- Что ты, сынок, это не голуби. Это же - дичь.
- Какая дичь?
- Ну, как ее... витютни.
Я хотел возразить, но в момент появился котенок. С расцветкой он в точности повторял погибшую мать. Малыш подошел к неподвижной кошке, обнюхал и стал зализывать ее теплые раны.
- Нет, папка, - твердо сказал я, когда отпустил приступ жесткого кашля, - больше я не ем голубиное мясо и завтра же иду с мамой в детсад, а этот котенок будет жить с нами.
Отец не возражал, скорее обрадовался такому исходу. На следующий день решил похоронить мёртвую кошку, но она бесследно исчезла.
Никто, кроме отца, не знал, что нам предстоит зимовать в подвале. Один раз мама все же спросила: «Зачем, Петя, нам столько дров?»  На что хозяин ответил уклончиво: на всякий, мол, случай.
А подвалы бывшего поселка ускоренно заселялись. Среди переселенцев было много детей. Из-за недостатка мест в детских садах они, предоставленные самим себе, большую часть времени проводили в развалинах. Любознательные пацаны на практике изучали военное дело, потому десятки из них гибли от неразорвавшихся мин и снарядов.
Зима сорок четвертого оказалась не лучше прошлогодней зимы.  Теперь круглосуточно горела буржуйка и коптили карбидные лампы разнокалиберных гильз. А тут ещё кошмарное нашествие серых мышей. Они были везде: кишели на топчанах, лазили по веревкам для сушки белья, даже забирались в постель. Вот когда все оценили питомца. Подросший котенок по кличке Витязь вел истребительную войну с мышиной «мафией». Но так много съесть он был не в силах и в благодарность за свое «усыновление» укладывал трупы мышей у меня под топчаном.
Так мы дожили до осени четвертого, уже настроились одолеть очередную зиму, как накануне моего дня рождения широко распахнулась  и улыбчивый отец с порога ошарашил счастливой вестью, переполнявшей все его существо:
- Завтра в обед переезжаем новую квартиру!
Мы с Людой дружно закричали  «ура!», мама от счастья заплакала, а бабушка Мотя благодарила заступницу всех матерей Пресвятую Деву Марию.
Как поётся в песне, «сборы были не долги». Задолго до обеда все сидели на «военных» узлах, от нетерпения чуть не подпрыгивали.
- Смотрите! – закричала сестра и указала рукой в вышину. Нам представилась сказочная картина: по чистому небу величаво скользил клин из семи лебедей, которые отражались в лучах полуденного солнца светящимся серебром.
Ну, вот и машина! Я взял в руки Витязя и в последний раз поглядел на пепелище. Вдруг меня насквозь прошила безудержная волна радости. На вершине стены восседала кошка с тигриной окраской и как будто благословляла нас, приютивших её дитя. На прощанье помахал её рукой и подумал:
- Нет, дяденька доктор, ты был не прав! Мы ещё поживём!

Истоки будущего
 На довоенных картах города Сталинграда этот овраг значился Долгим, хотя в сравнении с безымянными братьями выглядел коротышкой. Чуть ли не в центре, в районе Балкан, он начинал разбег с крохотной трещинки, куда детская рука не пролезет, но у самой Волги становился угрожающе глубоким. По дну оврага бежал ручеёк, питающий многочисленные запасники, поросшие камышом.
Своё название овраг получил ещё в стародавние времена, когда царицынские купцы объезжали его по долгой дороге. Однажды могутные толстосумы не поскупились и устроили через овраг земляную дамбу. Не забыли дорожники про ручеёк, уложив для него бетонную трубу в рост человека.
Промозглой осенью сорок второго, когда безбожно лили серые дожди, беззащитные жители военного Сталинграда искали спасение в наспех отрытых щелях. Словно стрижиные гнёзда, усеяли склоны оврага сотни пещер - временные человеческие жилища. Но не всё учли строители овражных щелей. При обстрелах немцами наших позиций с Мамаева Кургана правая сторона оврага была полностью разрушена от прямых попаданий. Часто слышались угасающие крики заживо похороненных людей, но прийти на помощь под непрерывным огнём и метелью смертоносных осколков было невозможно, да и бесполезно пытаться голыми руками одолеть многотонные глыбы земли...
Сейчас от оврага не осталось следов: при очистке волжского дна земснарядом он был засыпан речным песком. Только обелиск, где располагался штаб генерала Родимцева, оставил отметку выхода оврага к правому берегу Великой русской реки.
Иногда, сидя у этого обелиска, я часами любуюсь на Волгу, чья вечность несётся вместе с моей памятью...
На этот раз мои воспоминания прервал чей-то спор на высоких тонах. Двое мужчин размахивали руками, и, казалось, без рукоприкладства не обойтись. Молодой парень с аккуратной тёмно- каштановой бородой тыкал пальцем в какую-то схему, надрывно кричал. По произношению слов я понял, что он иностранец. Особенно чётко бородач произносил фамилии и названия местностей: Балканы, Родимцев, Долгий...
Позабыв о приличии, я подошёл к ним. Оппонент интуриста, высокий и худой, как хлыст, недоброжелательно посмотрел на меня и спросил:
- Вам что-нибудь надо?
- Ничего. Просто я услышал, что вы говорите об овраге Долгий. Здесь наша семья обитала больше двух месяцев.
- Не может быть!- заревел бородач. - Я читал, что в Долгом погибли все!
Он подбежал ко мне и стиснул так крепко своими лапищами, что в какой-то момент у меня перехватило дыхание. Потом, поняв, что малость переборщил, отпустил и рассматривал внимательно, как музейную редкость. Гость говорил медленно, с большими паузами, обдумывал каждой, слово:
-Ох, русские, русские... Из какого металла вас выточил Бог?
Умолк, призадумался и снова взглянул на меня:
- Господин Иванов не хочет меня слушать. Может быть, вы за него мне ответите? Я не понимаю, почему в первый день бомбёжки погибло 42 тысячи мирных жителей? Неужели нельзя было за год войны переправить всех за Волгу?
- Не было разрешения Верховной ставки, - объясняю я. - Сталинград без жителей защищать было незачем.
- Не понимаю. Зачем такие жертвы? У нас, в Америке, каждый человек дороже золота, а вы так транжирите. Я изучаю историю, и вот вычитал в этой брошюре, - он помахал красной корочкой «Хроника огненных дней»,-что за всё время битвы сталинградцам выдали сухой паёк на две пятидневки, а как же они жили ещё сто пятьдесят дней? Если в Ленинграде хоть как-то кормили, а как же могли выжить вы?
- Не знаю,- смутился я и ляпнул обычное, -  умом Россию не понять!
- Да-да! Вот именно - не понять. Господин Иванов говорит, что на этом месте располагался штаб генерала Родимцева. До Волги несколько метров. Неужели фашистам не хватило техники, чтобы сбросить вашу армию в реку? Не понимаю!
- А что же тут понимать? Солдатам было за что воевать.
- Вот я и делаю вывод, что русский солдат -  хороший воин, а генералы у вас плохие, очень плохие.
Признаться, он меня разоружил своей логикой. Я попытался возразить, что у нас были стратеги, иначе войну бы не выиграли. На это он рассмеялся, а я обиженно отвернулся и хотел отойти. Бородач ухватил мою руку и посерьёзнел.
- Простите, отец. Я смеялся потому, что вспомнил одного немца. Он показал мне глубокий шрам на голове и рассказал, как его опередил русский солдат. Немец был с автоматом, а тот с лопатой, и всё же опередил.
Вот теперь мы смеялись все.
На прощание американец долго тряс мою руку, потом обнял и поцеловал трижды по-русски.
Я шёл по берегу и размышлял, что будущего без прошлого не бывает. Прошлое - истоки будущего. Спите спокойно, солдаты и все погибшие в войну сталинградцы. Вас не забыли и не позабудут никогда!






IV. ДЕТИ ВОЕННОГО СТАЛИНГРАДА
Прощенный грех
Победителей не судят
Нигилист
Долго будешь жить, пацан
Футбол
Тетрадь, опалённая войной
Мы такие разные
Мичуринец
Под лежачий камень вода не течёт

ПРОЩЁНЫЙ ГРЕХ


МУЧИТЕЛЬНОЕ ВРЕМЯ, которое отсчитывали настенные ходики, не бежало и не шло, а словно тащилось. Я и сестра поминутно спрашивали у мамы: когда же ужин? Мама слегка прицыкивала на нас за нетерпеливость:
-  Дети, ступайте погулять во двор. Всё равно не сядем за стол, пока отца не дождёмся с работы.
Одолев мать своим докучливым вопросом, мы нарвались, похоже, на её «последнее предупреждение»:
-  Если разбудите Вовочку, всыплю обоим.
«Хорошо маленькому братишке, - ворчали мы, - его ужин всегда при маме, стоит только проснуться». Да тут ещё соблазнительная буханка хлеба! И чего мама положила её на стол, как напоказ? Этот предмет нашего вожделения притягивал как магнит. Он был завёрнут в белое полотенце и даже на расстоянии источал сытный запах ржаного хлеба. Мы прикладывали к нему ладони, словно для прослушки биения сердца, уныло вздыхали, выбегали из дома, тщетно всматривались в длинный строй двухэтажек, вдоль которых всегда возвращался с работы отец. На этот раз он задержался как никогда.
На счастье, братик проснулся без «нашей помощи». Мама сменила ему пелёнки, прижала к себе. Малыш сначала активно прилобунился «к ужину», но вскоре возмутился обманом, стал поддавать носом, как подсказывал инстинкт, покраснел как рак, выказывая недовольство. Мама приложила его к другой груди, но природу, похоже, как и воробья, «на мякине не проведёшь». Братишка расплакался.
Тогда мама подошла к столу. Мы во все глаза наблюдали за каждым её движением. Мама отрезала от буханки сверхтоненькую горбушку, отложила на полотенце. Потом по порядку - ещё один ломтик. Его мякиш смочила кипячёной водой, завернула в белоснежную полоску из марли, дала малышу. Вовочка успокоился.
Довольная мама посмотрела наконец-то и на нас. Заметив мольбу в наших глазах, тяжело вздохнула и решительно разделила отрезанную горбушку напополам. Пока она что-то искала на полке, я посмотрел одну из горбушек на свет. Она была настолько тонкой, что местами пропускала солнечные лучи. Затем мама сдобрила наши кусочки хлеба остатками горчичного масла, густо посыпала серой солью.
 - Налетайте, - улыбнулась нам любимыми ямочками на щеках.
Повторять команду не было необходимости. Мы проглотили бутерброды одним махом, почти не жуя. Такой вкуснятины век не едали, ну разве что до войны!
Охмурившись послевоенным деликатесом, хорошего настроения резко прибавилось, к тому же вскоре заявился отец, а с ним - неминуемое продолжение трапезы. За ужином мама заглядывала мужу в глаза, заметив, наверное, что-то невысказанное.
-  Петя, что-нибудь на работе случилось?
Отец как-то буднично сообщил:
- На профкоме жильё распределяли. В Вишнёвой балке приняли несколько индивидуальных домов. Один из них предложили мне в обмен на нашу квартиру.
- И что же ты ответил на предложение? - не скрывала нетерпения мама.
- Попросил подождать с ответом до завтра. Хотел с тобой посоветоваться.
- Петенька, милый, какие советы? За такое благо надо было хвататься двумя руками, не раздумывая. Нам бы хоть кусочек земли! Посадим картошку, моркошку, лучок. Заготовим солку на зиму. А как будем жить только по нищенским карточкам? На этажах – ни посадить. Ни посеять. Ты о детях подумал? Им нужен не только хлеб, но ещё витамины и чистый воздух.
- Ну, хватит меня агитировать. Крестьянская твоя душа, - засмеялся отец, не выдержав своего же показного равнодушия. - Я сразу дал «добро». Просто хотелось услышать твоё мнение, мать. На днях мы переселяемся в рабочий посёлок. Вам понятно?
- Ура! - кричали, прыгали и хлопали в ладоши все, кроме маленького Вовы.
Сборы на переезд со старой квартиры на новую заняли по времени чуть больше, чем потребовалось голому подпоясаться. Вся семейная утварь и тёплая одежда легко уместились на конной телеге. Остались лишь дощатые полки, топчаны да лавки, разбирать которые было бы бесчеловечно.
Отцова бригада котельщиков, загодя приглашённая на новоселье, изготовила в неурочное время стол и шесть табуреток в подарок по этому случаю. Надо заметить, что их проект мог бы пережить ещё не одно поколение: каркас и ножки «стильной» мебели изготавливались из доступного утиля арматуры и трубок, намертво обваренных во всех точках соприкосновения, выдерживали стократные перегрузки. Потому стол поставили так, чтоб без крайней нужды не перемещать, а табуретки на отшлифованных пятках скользили по полу, как коньки по льду, и были посильны даже мне и сестре.
Но не всё получилось по-маминому. Кусочек земли оказался рябым от снарядных воронок, сплошь изрытым зигзагами глубоких траншей. Всюду следы недавно ушедшей войны: обугленная напалмом земля, военный утиль, осколки и колючая проволока. И всё же на следующий год будут посажены картошка, моркошка, капуста, лучок. Под полом отец отроет небольшой погребок, а мама заготовит в нем соления на зиму. Но по-прежнему проблемой оставался недостаток хлеба, без которого не заглушить ощущение голода.
Новый, 1948-й год, начался с отмены карточной системы. Наш обеденный стол никогда не видел такого изобилия пищи. В центре его возвышалась гора из ломтиков тёмного хлеба, а по периметру, напротив пяти табуреток, - пять больших кусков плавленого сыра и столько же кружек вишнёвого морса.
Мы с сестрой и двухлетним братишкой Вовой, привыкшие к справедливому дележу, уставились на пахучие кусочки хлеба и ждали, когда мама раздаст каждому причитающуюся ему порцию. Но она не спешила делить, а, улыбаясь ямочками на щеках, порадовала:
- Ну вот, дети, что я вам говорила, когда мы сидели в овражной щели?
- Помним, помним, мамочка! - опередила меня сестра. - Вы сказали, что придёт такой день, когда на нашем столе появится полная ваза хлеба и мы будем есть до «не хочу»!
- Этот день, дети, пришёл! Теперь делить хлеб не будем. Ешьте на здоровье, кому сколько захочется.
Вскоре я ослабил брючный ремень, но мама всё подрезала и подрезала хлеб.
«А что будет завтра? - подумалось мне. - Взрослые поверили в радио, а вдруг хлеб кончится? ИЗ ДЕВЯТИ ЛЕТ ПРОЖИТОЙ МНОЮ ЖИЗНИ ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬ ЛЕТ Я НЕ ЕЛ ДОСЫТА ХЛЕБА! Нет! Надо сделать маленький запас!»
Незаметно для семьи я сунул в карманы два самых толстых кусочка и, выйдя из-за стола, спрятал их в укромном месте на чердаке.
На следующий день хлеба не уменьшилось, и мама снова подрезала и подрезала. Но я не верил в завтрашний день и ещё долго заготавливал кусочки впрок, пока однажды меня с позором не разоблачила сестра, подглядевшая за моими накоплениями на чёрный день.
Мама не ругала меня, а только спросила:
- Зачем тебе, Гена, запас?
- Когда хлеб закончится, - говорил я с полными от слёз глазами, - достану с чердака и всех накормлю.
Мама обняла меня, прижала е себе, поцеловала.
- Людочка, - сказала она с нежностью в голосе, твой брат думал о нас. Давай мы его простим! Но, чтобы был маленький семейный запас, будем сушить оставшиеся кусочки на сухари, согласны?
- Согласны! - кричали мы, уже позабывшие о разногласии.
Теперь главного продукта питания - хлеба - хватало на всех. Чтобы насытиться, с хлебом ели каши и макароны, пили морковный чай и вишнёвый морс. Без хлеба ели только блины, и то лишь на масленицу. Так что сытная жизнь потихоньку налаживалась. Это было заметно даже по кошке. Как-то я взял её на руки и почувствовал тяжесть. Она поправилась и особенно - в животе. Тогда я поглядел на Люду и на себя. Вроде оба в той же поре. Но мама «раздобрела» больше всех. Меня это так рассмешило, что спросил, не арбуз ли она проглотила? Мама немного смутилась, но тут же сгребла нас в охапку и сообщила с любимой улыбкой, что у нас скоро появится братик...
С приходом весны всех потянуло на витаминный стол. Пацаны, как самая организованная часть населения, отправлялись в далёкие озеленения на поиски подножного корма. Всё, что кислило во рту, признавалось съедобным: дикий чеснок скорода, щавель, кашка цветущей вербы. Излишки добытого я приносил домой. Сестра от моих подношений морщилась и отказывалась, но мама иногда потаясь всё же откушивала, и не без удовольствия.
Где-то в начале июня я случайно подслушал такой разговор родителей:
- Раечка, ты так страдаешь! Может, хочешь что-нибудь вкусненького?
- Хочу свежий огурчик!
- Где же я его возьму?
- Тогда зачем спрашивать?
Отец, может, и не знал, где взять огурец, а вот я - предполагал. Этой зимой, обновляя самоделковые лыжи, встретился с чудом: на окнах одного из домов посёлка стояла в ящичках рассада! На фоне белых сугробищ высокая и пышная зелень казалась дерзкой и сказочной. Сейчас начало лета, и если у нас посеянные огурцы на грядках только всходили, значит, эти «мичуринцы» их уже кушают.
Чтобы сделать маме приятный сюрприз, я решил никого не посвящать в свои планы. А планы мои были просты, как всё гениальное на этом свете. «Конечно, - рассуждал я логично, - задаром огурец никто мне не даст. А за деньги? За деньги можно купить всё! Но их у меня нет. Самое значительное, чем я располагаю это два расчудесных котёнка от Мурки. Уверен, за одного такого котёнка хозяин не пожалеет одного огурца».
Взяв самого пушистого трёхцветного малыша, с утра пораньше отправился за сюрпризом. Этот дом мне запомнился с осени, потому что его долго не замеляли из-за двух огромных воронок, занявших значительную площадь двора. Но, распахнув незапертую калитку, заметил, что никаких ям, ни маленьких, ни больших, нет. На месте первой была врыта ёмкость с водой, а на месте второй красовалась теплица. Я позабыл, зачем шёл, и долго стоял, задумавшись о чудесах человеческой мысли. Две мешавшие ямы от бомб, направленных на уничтожение человека, вдруг стали служить ему верой и правдой.
Весь двор был ухоженным, ровные грядки, отменная чистота, дорожки, посыпанные песком. Всё, как в сказке, - висят гроздьями маленькие помидорчики, цветут какие-то большие яркие цветы. Но где огурцы? Вот и они! Только огурцы не ползли ботвой по земле, а тянулись вверх по шпагату. Плодов было много. Даже мелькнула мысль: не продешевил ли с котёнком? Наконец он напомнил о себе, и я в растерянности оглянулся по сторонам. Ни души. Входная дверь плотно закрыта, висит замок. Ну что ж, надо дождаться хозяев.
Воспользовавшись моею заминкой, котёнок выскочил из рук и шмыгнул в сплошные заросли из помидоров. Я звал его, искал в грядках, но ни звука, он куда-то исчез.
Значит, рассчитаться за огурец нечем, кроме, разве что, второго котёнка?
И тогда мне пришла в голову бредовая идея: сорву огурец, отнесу маме, а котёнка, хоть и жалко до слёз, отдам хозяевам. Может, и беглец на счастье найдётся?
Я решительно сорвал один огурец и помчался домой. Но тут зрелое размышление охладило меня, как ледяной душ: если я взял без разрешения, значит, украл?! Потом я вспомнил страдающую маму. В войну она не бросила меня больного, а я смалодушничаю перед укором совести? Тем более я быстро обернусь, и хозяин не пострадает.
Мама обрадовалась, увидев меня, и ещё больше, заметив в моих руках огурец.
 - Где ты его взял?
В её голосе звучали радость и изумление. Меня охватили растерянность и тревога, а слова будто застряли в горле.
- Значит, ты украл огурец?! - воскликнула она сдавленным голосом. - Мой сын вор!
Я утвердительно мотнул головой.
- Вон из дома! И не приходи, пока не отдашь тому, у кого украл.
Меня не хотели выслушать. Я затяжно собирался с мыслями, чтобы всё объяснить по порядку, но мама поняла по-другому, будто украденное не хочу возвращать. Она резко развернула меня перед дверью и толкнула на выход. Толчок был незначительным, но прямо перед моим лбом оказалась дужка дверного крючка, жестоко наказавшая меня за содеянное. Рассечённая и кровоточащая рана умножила боль на досаду и придала мне ycкорение. Я выскочил «пробкой» и полетел вернуть украденный огурец.
Во дворе хозяйничала женщина. Превозмогая страх, на непослушных ногах подошёл ближе. И то, что увидел, чуть не лишило меня чувств. Передо мною была хозяйка, перенесшая, наверное, все ужасы прошедшей войны. Её руки и ноги храни страшные следы ожогов, а на лице плотно повязанный платок скрывал нечто ужасное. Заикаясь, я, наконец, выдавил из себя цель своего «визита».
- Тётенька, простите меня, я принёс Вам огурец.
- Так ты украл его? - спросила она без раздражения в голосе.
- Я хотел обменять на котёнка, а он убежал, оправдывался я.
- Не он ли это? – показала она на  беглеца. – Славный котёнок, спасибо. Я давно мечтала завести трёхцветную кошку. Значит, тебе не жалко его отдать? Захотел огурец и решил обменять на друга?
-  Нет. У мамы скоро родится мой братик. Она ничего не ест. Просит у папы огурчик. А где он возьмёт?
Тётя поглядела на меня примительно. Только сейчас увидел её глаза - светлые, голубые. Из них текли тихие слёзы. Она отвернулась, и я заметил, как содрогались её остренькие плечи. Потом подошла к огурцам, сорвала несколько штук, уложила в авоську.
- Возьми, малыш! Это тебе и твоей маме.
- Вы простили меня, что я сорвал огурец без разрешения? – вымаливал я прощенье.
- Будем считать, что ты обменял его на котёнка, а остальные – от меня в подарок твоей семье. Приходи, буду рада.
Счастливый, я бросился, не чувствуя под собой ног. Оглянувшись на прощанье, увидел, как она крестила меня вослед.

Победителей не судят


Мажорный баритон из картонного репродуктора с раннего утра и в который раз напоминал о пятой годовщине разгрома фашистов под Сталинградом. С голодухи давно не спалось, и я с закрытыми глазами прислушивался ко всему происходящему в доме
Отец, боясь разбудить меня, осторожно приподнял тяжелую крышку дощатого сундука вместе со мной и постелью. Находясь еще во взвешенном состоянии, понял, что именно разыскивал он в этом лежачем гардеробе и услышал оттуда легкий звон потревоженных медалей. Действительно, я увидел в его руке сложенную конвертом бледно-зеленую гимнастерку, сплошь увешанную боевыми наградами. Появившаяся мать не сдержалась от привычной нотации:
- Ну вот, опять повод нашелся. Егор, Христом-Богом молю, не пей сегодня! Такой холодище, упадешь по дороге, замерзнешь, мы без тебя пропадем. Сам посуди, куда мне деваться с нашей мелкотой и больной свекровью на руках? Разве что головой в омут. Лучше уж купи гостинцев детям, а то не помню, когда мы их баловали сладким.
  - Что ты, Аннушка, мелешь? Откуда у меня деньги? На автобус и то лишь в один конец. Нарвусь на контроль, стыда не оберешься.
- Премию, может, дадут.
- На можа плохая надежа, - возразил отец, но в голосе его подспудно ворохнулось что-то предположительное.
С уходом кормильца мама продолжила тему, истина которой могла проскочить мимо моих ушей:
- Леша, в четыре часа пойдешь встречать отца. Где его искать, знаешь не хуже меня.
В нашей семье приказ матери был превыше всего, и потому, учитывая необязательность соблюдения автобусного расписания, я заблаговременно стоял на остановке. На мое счастье потенциальных пассажиров оказалось немного: две старушки в черном да верзила-гармонист.
Д
ень катился под гору, и низкое солнце больше слепило, чем согревало. Из нашей нахохлившейся компании легче всех был одет гармонист: промасленная фуфайчонка казалась тонкой, как блин, а стоптанные набок кирзовые сапоги «просили каши». Сначала он финтил ногами что-то похожее на чечетку, а потом отчаянно рванул меха саратовской гармошки, ударил скрюченными пальцами по замызганным клавишам. С небольшим запозданием залились медные колокольчики, гармонист мотнул головой и простуженным голосом выдохнул популярную частушку:
Сидит Гитлер на суку,
Ест кобылию ногу.
Ах, какая гадина -
Дохлая говядина.
Я стоял рядом и смотрел на него с открытым ртом. Меня поразило не исполнение, а сам исполнитель. У него во рту оказалось всего три зуба: один снизу и два - сверху. Но и это не удивительно, главней и потешней то, что по мере закрывания рта нижний зуб точно находил щель между двумя верхними.
Пока я неприкрыто любопытствовал, подошел автобус. Он был настолько забит людьми, что даже ступеньки мало что обещали. Продрогший гармонист театральным жестом пропустил старушек, чуть призадумался на мой счет, но в этот миг ему закричали из автобуса:
- Маэстро, дуй сюда, мы тебе место забили!
Куда подевалось его былое джентльменство? Рядом с ним, на нижней ступеньке, осталось место для одной ноги и что-то мне подсказывало - этот шанс упустить нельзя, тем паче в просвете между осчастливленных уже пассажиров я увидел автобусную ручку. Поставив твердо ступню, прицельно ухватился за спасительный металл трубки и резко потянул на себя, чтобы утрамбовать соседей и обозначить себя в салоне. Но ручка вдруг ожила и больно ударила меня в грудь. На ступеньке я как не стоял, а в полете с запозданием дошло, что за опору принял инвалидский костыль. Дверь с лязгом захлопнулась, словно дожидалась такой развязки, и я в одиночестве остался на остановке.
От неудавшейся посадки хотелось заскулить обиженным щенком, но заморгав надвигающиеся слезы, я костерил все на свете и прежде всего «Вишневую балку». Кому пришло в голову построить рабочий поселок в пяти километрах от завода и почему назвали «вишневой», если нет ни одного кустика вишни - одни воронки, траншеи и горы военного лома?
Сорвав зло на стратегических непорядках, я принял запасной вариант - добираться пешком. К тому же мне знаком самый короткий путь, которым я пользовался в редких случаях, потому что он проходил по жутким местам вдоль пограничного оврага, кладбища и лагеря для военнопленных. Без долгих раздумий я сорвался с места как на стометровке.
Вот и овраг, разделяющий «Баррикады» от «Красного Октября». Неизвестно по чьей инициативе здесь разразилась «междоусобная» война. Пережившие адские испытания дети военного Сталинграда вели «боевые действия» между собой за раздел зон влияния и освоения военного снаряжения. У голодной публики карманы всегда были набиты летающим трубчатым порохом, запалами ручных гранат, рогатками и медными осколками мин. Из винтовочных патронов выстраивали «катюши»: на земляной валик укладывали их наклонно в сторону «заклятого врага», насыпали дорожку из пороха и в нужный момент поджигали. Правда, иногда патроны, вертевшиеся юлой в пороховом пламени, пуляли по своим, но на войне не без урона.
Но, слава Богу, овраг позади, «приключений» не случилось. Теперь второй этап - воинское кладбище. Здесь мы в одиночку не ходили, потому что среди взрослых поговаривали о захороненных там не только русских солдат, но и фашистских. Своих мы не боялись, но как отличить холмики без надписей? Правда, один раз в году - на Пасху - мы приходили сюда без боязни, чтобы поживиться чем-нибудь вкусненьким. У могил, обозначенных памятником и непременно с пятиконечной звездой, появлялись родственники, мы сообщали им, что Христос Воскрес. Как правило, в этот день они одаривали нас пряниками, пышками, крашеными яйцами.
Всю дорогу я смотрел только под ноги, и этот отрезок пути тоже миновал удачно. Но третий этап, самый трудный, пролегал узенькой тропинкой в пяти метрах от колючей изгороди лагеря для немецких военнопленных. Этот громадный бастион обнесен высоким забором, по периметру которого бегали сторожевые псы ростом с телка, а через каждые сто  метров стояли вышки с прожекторами и часовыми. Перед забором проходила пограничная полоса, на которой отпечатывались даже воробьиные дорожки, с краю располагалась скатанная рулоном колючая проволока, которая была, говаривали, под током. И вот отсюда, как из бездонной бочки, выливались полчища серых фрицев, чтобы строить дома для рабочих.
Я бесконечно обрадовался, когда преодолел этот неприятный путь и вышел к поселку «Сорок домиков». Обычно с этого места отец начинал свой «обход». Рядом с автобусной остановкой работала пивнушка или, на общепринятом языке, - забегаловка, а дальше по маршруту их было не счесть. На помощь превысившим дозу всегда успевал «воронок», объезжавший подобные заведения по известной дороге. Но в нашей семье такая услуга и в мыслях не допускалась, потому что, слава Богу, царил матриархат и деньги у отца водились лишь два раза в месяц - в день получки и аванса. Сегодня не в счет - праздник.
И
 вот я открываю дверь, обитую войлоком. На меня дохнуло сногсшибательным перегаром с удушающим табачным дымом. Сплошной стеной стояли выпивохи с гранеными стаканами и пивными кружками в руках, толкались, курили и спорили. Ближе всех к выходу оказался знакомый мне гармонист. Он как-то умудрялся в этой неимоверной толкучке растягивать меха и глушить бестолковый гвалт милой сердцу частушкой:
Забрехался старый хрен,
И его забрали в плен...
Рядом с ним стоял, похоже, тот инвалид, что выпихнул меня из автобуса. Только сейчас я хорошо рассмотрел его изможденное лицо - желтое, неживое.
Похоже, на этом свете он не жилец. Я сразу простил ему все и чуть не растрогался, но в этот момент увидел отца. Тот сидел за единственным столом, уронив голову на грудь. Рядом с ним стояли его подручный и ученик, словно охранявшие любимого шефа. Отец одной рукой опирался на стол, другой сжимал сетку-авоську с бело-розовыми пряниками
Заметив меня, собутыльники принялись тормошить отца. Он невидящими глазами все же признал во мне старшего сына и передал свою ношу.
- Бери, сынок, хоть раз в жизни наешься досыта.
Я взял бесценный подарок, но к пряникам не прикоснулся: вот доберемся до дома, тогда и поделим по справедливости.
Подручный отлучился на минуту и вернулся не с пустыми руками.
- Егор Михайлович, ну давай по последней, по фронтовой. За победу, за Сталина!
Отец поднял голову неожиданно резко и четко выпалил:
- За победу выпью.
Собиравшая пустую посуду буфетчица сразу покосилась в нашу сторону. И, как на грех, вошел милиционер. Идя к стойке, он небрежно кинул:
- Здорово, Бухенвальд. Так вы опять на пару? Ну смотри, композитор, в воронке и для тебя место найдётся.
«Сытенькая» продавщица поманила рукой стража порядка и что-то прошептала на ухо. Старшина резко повернулся и подошел к столу. Он молча схватил лапищей отца за шиворот и оторвал от стула легко, как котенка.
- Не пора ли прохладиться?! - прорычал хозяин «воронка».
И вдруг с ним что-то стряслось. Грозное лицо вершителя судеб неожиданно расплылось в широкой улыбке, глаза засветились добром:
- Товарищ капитан?! Ой, да что я плету? Простите меня, командир! А наш расчет давно Вас похоронил.
Взбодренный таким обращением, отец напряг отяжелевшую память и просиял:
- Костя?! Ну и здоровый, чертяка, стал! Сразу не признал.
Они обнялись, поцеловались, размазали слезы на виду у всей пьяной и ничего не смыслящей компании. Когда страсти чуть-чуть поулеглись, старшина попросил отца:
- Командир, расстегни верхние пуговицы на фуфайке. Пусть увидит, дура, на какого человека она нашептывала!
- Не надо, Костя, мы же не на параде.
- Ну тогда, командир, с вашего разрешения.
Из-под серой телогрейки притихшая толпа увидела отливающие золотом ордена и медали.
- Прости, товарищ старшина, не знала… - лепетала перепуганная толстуха.
- Не прощенья надо просить, а в людях разбираться поучиться не мешает! - вразумлял доносчицу боевой старшина.
... Домой добрались с почетом. Старшина под руки вел командира, а вышедшая на крыльцо жена героя лишь ахнула:
- Так я и думала, что все этим кончится! Не замерзнет, так обязательно осудят дурака за длинный язык
- Нет, мамаша, во-первых, ваш муж далеко не дурак, а во-вторых, победителей не судят!

НИГИЛИСТ

Я ненадолго задержался у киоска "Мороженое" и немного опоздал на первый урок. Этого хватило, чтобы мое место за партой занял какой-то пацан. Не поднимая лишнего шума, я прошмыгнул на полусогнутых и уселся рядом с новым соседом.
-Ты кто?- шепотом спросил у него.
- Второгодник, - не поворачивая головы, сказал тот.
- Я не об этом. Зовут как?
- Юрой. Фамилия Викторов.
Моя личность его не интересовала. На переменах он из класса не выходил.
Нельзя сказать, что я видел этого мальчишку впервые. Бывало, сталкивались в коридорах, встречались в раздевалке, в буфете и на школьном дворе. Но тяги к знакомству не испытывали, да и случай не подворачивался.
Трудно было не заметить его сверхвертикальную осанку - сосед будто проглотил оглоблю. При общении с одноклассниками, если хотел что-то сказать, поворачивался всем корпусом. Его густые брови сурово сдвинуты, черные глаза пронизывали собеседника насквозь, губы кривились коромыслом, вопросы задавал свысока (при его-то маленьком росте). Для себя я сделал вывод: задавака.
Потихоньку-полегоньку наладились взаимоотношения. Сегодня 13-е октября . Слава Богу, мне исполнилось 14 лет! До этого дня на вопрос о возрасте отвечал с неохотой "тринадцать" и видел сочувствие в глазах: мол, все пережили это неприятное число. Я не разделял их мнения, ведь в эту дату я родился...
На большой перемене отошел в сторонку с надеждой, что кто-нибудь вспомнит о моем празднике жизни. Вижу: ко мне идет наша учительница по математике Мария Васильевна Ускова. Все любили эту редкую женщину за безграничную доброту, ровность общения с учениками: богатый он или бедный, отличник или не очень. Она всегда, плавно проходя по рядам, нежно касалась ладонью вихрастых голов непоседливых ребятишек, словно делясь положительным настроем. Случалось, ставила двойку, но при этом в ее глазах плескалась такая грусть, что оплошавшему хотелось ее успокоить. И вот она приближалась ко мне, наверное, чтобы поздравить.
- Овчинцев, - сказала полушепотом, - завтра контрольная работа по алгебре. Очень прошу помочь Викторову. Что же ему в третий раз в седьмой класс?
- У нас будут разные варианты…
- Придумай что-нибудь. Ты ж у нас голова!
Поощренный похвалой, твердо заверил:
- Будет сделано. За мной не заржавеет.
- Вот и хорошо. Только об этом должны знать я и ты, понял?
- Не тупой.
До конца занятий думал над одной проблемой: как помочь Викторову, если он этого не захочет?
Вечером, когда мы с сестрой-всезнайкой остались одни, я спросил:
- Люда, ты знаешь Юру Викторова?
- Кто же его не знает? - удивилась отличница.
- Тогда скажи, почему Мария Васильевна просила меня помочь второгоднику?
- Викторов - инвалид. Его мама и сёстры при бомбежке погибли, а самого чуть живого вытащили из-под обломков.
- А почему его прозвали нигилистом? Что это значит?
- Нигилист - латинское слово, означающее отрицание общепринятых ценностей. Однажды на школьном педсовете учитель назвал Юру "нигилистом в математике". Викторов узнал значение слова, расстроился. После того между учителем и учеником завязалась неравная "битва": Юра постоянно срывал уроки. Закончилось все в день годовой контрольной работы по алгебре. Викторов принес с собой пустую спичечную коробку, доверху наполненную пчёлами. Выбрав удобный момент, выпустил на свободу разозленных пленом насекомых. Крики и слезы вынудили мстителя отправить пчел в оконную форточку. А в результате "схватки" того учителя перевели в другую школу, Юру оставили на второй год.
- Слушая тебя и Марию Васильевну, чувствую, что вы на его стороне!
- Ты прав. При всех недостатках Викторов положительный человек.
- И в чём же это заключается?
- Как-то на перемене твоя одноклассница Раечка Трудова стояла у окна, к ней подошел рыжий верзила, известный в школе куплетист и рифмоплётчик, и прочитал не то свои, не то чужие строки:
Девчоночка Рая
Упала с сарая.
Как тебе не больно,
Моя дорогая?
Потом устремил взгляд на её протез. Стоявший рядом Юра Викторов резким ударом закрыл рот идиоту. Тот хотел дать сдачи, но несколько рук остановили его. С таким, как Юра, не страшно в разведку пойти, - заключила сестра.
Задание на контрольной оказалось несложным, и я, обойдясь без черновика, сэкономил время, чтобы помочь подшефному. Заглянул в его тетрадь, но тот закрыл её и посмотрел на меня, как на несмышленого:
- Хочешь тыквенных семечек?
- Не откажусь,- ответил ему.
- Лезь ко мне в карман.
Воспользовавшись предложением, сунул руку в оттопыренный отворот вельветовой куртки соседа, что-то захватил, вытащил: на моей ладони смирно сидел лягушонок. От неожиданности вскрикнул и брезгливо отшвырнул находку. Надо же было угодить на парту, где сидела Раечка Трудова!
Бесхвостое земноводное распласталось на ее тетради. Обомлевшая девочка, наверное, в войну так не кричала от страха, подпрыгнула на стуле и повалилась в проход между партами. Крики, визг, суета.
В этот момент только Викторов думал не о себе: молниеносно подскочил к лежащей в полуобморочном состоянии Раечке, помог подняться, усадил за парту. Лягушонка выкинул в открытую форточку, прямо на цветочную клумбу.
Когда страсти улеглись, Мария Васильевна подошла к нашей парте и раздраженно спросила:
- Овчинцев, твоя работа?!
В замешательстве я не знал, что сказать. Выручил "нигилист":
- Нет, Мария Васильевна, во всём виноват я!
И вдруг эта сильная женщина, слегка заикаясь, жалобно произнесла:
- Юра, почему ты так презираешь математику?
- А за что её любить? Несколько лет пролежал в госпиталях и больницах, видел каких-то людей, подсчитывающих живых и мёртвых. Зачем математика моим погибшим родителям и маленьким сестренкам? Ответьте, Мария Васильевна!
Учительница не скрывала слёз. По-матерински обняла его.
- Редкую семью обошло горе. Мы должны это помнить и жить! А у математики, действительно, две стороны. Одну ты назвал, но есть вторая - вернулись с войны отцы, мужья, братья, сыновья и дочери - герои Великой Победы! Теперь на всех нас, оставшихся в живых, лежит серьезная ответственность, как сказал Николай Островский, "жить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы".
- Не стану оценивать твоих знаний до тех пор, пока ты не догонишь хотя бы среднего ученика. Предлагаю в день, когда будет урок алгебры по расписанию, оставаться в школе ещё на 30 минут для разборки домашнего задания. Как только почувствуешь себя уверенным, закончим дополнительные занятия. Согласен?
- Трижды клянусь: Вас никогда не подведу!
Я шёл в школу с философским настроением. Конец второй четверти, завтра снова контрольная по алгебре. Опять недолго задержался у любимого киоска, снова чуть-чуть опоздал на первый урок, и опять этого времени хватило, чтобы кто-то занял моё место - это была Раечка Трудова!
Я сел за свободную парту и сделал вывод: "Вот что нужно человеку всегда: любовь, доброта и признание".
Я верю в тебя, Нигилист!

Долго будешь жить, пацан

В нашей семье был заведен строгий порядок: при любом раскладе ужин мог состояться только с приходом с работы отца и стопроцентным присутствием всей «мелкоты». Во время трапезы мама запрещала говорить по пустякам и при этом напоминала не меньше чем в тысячный раз: «Когда я ем, я глух и нем».
Все соблюдали требования, кроме меня. За день столько появлялось любопытного, а спросить по-настоящему не у кого. Я не выдерживал долгого молчания и всегда как вулкан извергал накопившееся: ведь после ужина все разбегались по своим делам, а как же мои вопросы?
На этот раз, в спешке проглотив оставшуюся корочку черного хлеба (голод научил не оставлять на завтра то, что можешь съесть сегодня), я спросил:
- Наша семья в годы войны была на оккупированной немцами территории?
Такой реакции я, ей-богу, не ожидал: мама из рук выронила половник, отец поперхнулся и выскочил из-за стола, а сестра грозно взглянула в мою сторону.
- У тебя что, недержание речи?
- Как это?- удивился я.
- Болезнь такая, когда слово опережает мысли! Сначала думай, потом спрашивай, понял?
- Ага. И все же ответь мне, пятёрошница...
- Были... Половина России оказалась в оккупации. Мы с тобой сначала прятались от фашистов в щели оврага у подножия Мамаева кургана. На наших глазах Сталинград превращался в сплошные руины, горела Волга, повсюду смерть, голод, воду пили из ручья пополам с кровью - пришлось нашей семье покинуть приютивший нас овраг.
Потом судьба забросила а Ростовскую область, в Белую Калитву. Мне было шесть лет, а тебе едва исполнилось четыре годика. Думаю, в твоей памяти осталось не меньше моего, так что, дорогой, не притворяйся глупеньким, а лучше рассказывай: кому это потребовалось знать?
- Сегодня в школу приходили двое мужиков. Такие важные. С портфелями. Даже по их походке я определил сразу: тыловые крысы. Они раздали всему классу какие-то бланки и обязали отвечать на поставленные вопросы: когда и где появился на свет, кто родители и так далее. Но больше всего их интересовало, были или нет на оккупированной территории. Когда подошла моя очередь, один из них, толстый такой, в очках, заглядывая мне в глаза, пытался выудить: «Ну что, Овчинцев, задумался? Были или нет на оккупированной территории?» «А что это такое? С чем её едят?» - притворился я дурачком.
Следователь, как я его окрестил, резанул напрямик: «В войну у немцев были?» Как мне хотелось щелкнуть его линейкой по лбу, но, сдержавшись, твёрдо сказал: «Мы у немцев не были. Это они были у нас!»
В этот момент отец зашел на кухню:
- Люда, не ругай брата. Он хорошо ответил. Молодец.
И ушел. Но сестра сдаваться не собиралась и, погрозив мне пальчиком, назидательно заключила:
- А ты, Генашка, нос не задирай и своими выходками не о                сложняй жизнь себе, семье и, главным образом, отцу. Он у нас один кормилец, его надо беречь.
Чуть помолчав, добавила:
- В следующий раз маме расскажу, с кем ты дружбу завел.
- И с кем же?- удивился её осведомленности.
- С этим хулиганом, Вовкой Рязановым. Случайно слышала разговор его отца с нашим завучем. Оказывается, семья Рязановых недавно переехала в Вишнёвую Балку, а до этого они жили в частном секторе возле Мамаева кургана. Причиной смены места проживания отец, оглядываясь по сторонам, назвал свое беспокойство за единственного сына. Дело в том, что тот со своим дружком чуть ли не весь бугор перекопали в поисках пороха и уцелевшего оружия. Думает, на далекой окраине города сын изменит род занятий. Пусть думает, как хочет, но здесь тоже шли тяжелые бои, и дай бог, чтобы его Володька не продолжил начатое на кургане. Так что знай: я тебя предупредила!
Сестра, довольная выполненной миссией, мое молчание приняла за полное согласие. Но нахлынувшие воспоминания уже несли меня в день первого знакомства с моим лучшим другом Вовкой Рязановым...
Первого сентября наш четвертый класс наполнился сразу двумя новичками. Это были Вова Рязанов и Андрей Выдрин. Никто особого внимания им не уделил. Учеба катилась словно по накатанной колее. После большой перемены - урок рисования. Как было заведено, выложил из сумки альбом и новый, хорошо оточенный карандаш - подарок сестры.
И вдруг вижу, как Андрей Выдрин взял этот карандаш и безжалостно переломил его пополам. Себе взял с оточенным концом, а мне вернул безобразный огрызок. Я подбежал к нему и со злом выпалил:
- Ты что делаешь, фашист?!
- Это не грабеж, а простой дележ, - заржал экспроприатор.
Я со всего маху ребром ладони ударил его по шее. Но весовые категории были несоизмеримы: он - слон, я - Моська. Не знаю, чем бы все кончилось, если б не Рязанов. Он перехватил «слоновью» руку, вывернул на спину, как мокрую тряпку при мытье полов. Тот дико заорал, а победитель отпустил ему смачный пинок.
Учебный год прошел на небывалой высоте. За это время я узнал, кто обучил моего заступника приемам борьбы: его отец - бывший десантник, боевой офицер, с честью прошедший войну. Теперь он работал кузнецом в какой-то артели, обеспечивал нас самоделковыми коньками-снегурками, санками и санями, лыжами и самокатами.
В июне я и сестра по требованию родителей уехали отдыхать в пионерский лагерь, а когда вернулись, ахнули. Нас встречал мой друг с перевязанной головой: с группой единомышленников устроили «катюшу» из ржавых боевых патронов, собранных на крутом берегу речушки Сухая Мечётка, подожгли костер из пороха и сухой травы. Не ожидали, что их «грозное оружие» в пороховом жару может крутиться и даже палить во все стороны. К счастью, никто из мальчишек серьезно не пострадал, кроме Володьки Рязанова.
В сентябре досужая ребятня увидела первые плоды Сталинского плана преобразования природы. В неблизком от Вишневой Балки озеленении, как мы называли тогдашние молодые лесопосадки, спели боярышник и паслен, соблазняли красавцы арбузы и дыни. Ну и как усидеть непоседливым пацанам? Тогда мой друг собрал команду из четырех подростков, прихватив и меня, но вышедшая из дома сестра послала их куда подальше.
Спасибо ей: из четырех отчаюг живыми остались двое. Позже, когда допустили врачи проведать пострадавших, мой друг признался, что нашли заминированную детскую игрушку. Он отговаривал друзей и даже отошел на несколько шагов, потому уцелел.
Так что права оказалась предсказательница. Пришла очередь моему отцу оградить сына от случайной опасности, и он решил строить дом подальше от рабочего поселка Вишневая Балка, как можно ближе к другой школе.
Но не всегда удается все предусмотреть. Наш земельный участок расположился на футбольном поле для местных ребятишек. Они долго возмущались этому нежеланному факту, с нами никто из них не здоровался, кое-кто показывал в нашу сторону сжатый кулак. Чтобы избежать недоразумений с детворой, решили начать стройку с возведения штакетного забора...
Новый дом рос. Обиженные пацаны рядом с нашим подворьем засыпали землей многочисленные воронки от взрывов снарядов, углубления от бывших траншей, ровняли, трамбовали и размечали границы будущего поля футбольных баталий..
- Ну, слава Богу,- заметил отец. - Вроде, разногласия разрешились миром. А я им предлагал свою помощь. Отказались. Спасибо и за то, что зла долго не держат.
Ближе к осени в палисаднике увидел большую горку (несколько десятков) ржавых снарядов, разных по форме и размерам. Откуда они взялись? Мы с отцом никакого отношения к ним не имели.
«Работа пацанов,- мрачно подумал я, - никак не могут простить новоселов. Откуда собрали так много «добра»?»
Пришедший с работы отец не удивился этому явлению, утром приехали минеры на двух бортовых машинах. В одной из них в кузове был толстый слой песка, а на второй - сами спецы. Без лишних разговоров, в замедленном темпе уложили в песок снаряды, утрамбовывая каждый.
Закончив погрузку, старший из них обратился ко мне:
- Сынок, поедешь с нами.
- Зачем я вам нужен?
- Мы в равной степени рисковали жизнью. Сам увидишь, с какой силой рванет этот металлолом. Придешь домой, соберешь пацанов и расскажешь, что видел и слышал. Хорошо?
- Будет сделано,- пообещал я неуверенно.
И вот в карьере прогремел ужасный взрыв, земля колыхнулась под ногами и я упал бы, если не подстраховали минеры. Пришлось данное слово держать...
Зимой, когда свободного времени хоть отбавляй, отец ближе познакомился с соседями.
Тот, с кем у нас смежный забор, в пылу откровенности признался, что при планировке земли обнаружил ящик со снарядами и прикопал их где-то за изгородью, на свободном участке. Сейчас это наше подворье, а где этот «клад», не вспомнил.
Ранней весной 1953 года, уходя на работу, отец сказал мне:
- Гена, где мы с тобой забили кол, копай яму под будущую яблоню. Вечером сообща посадим.
Хорошего мало, в футбол поиграть хочется, но в семье дисциплина - прежде всего.
Выбранное место оказалось податливым, вскоре я ударил лопатой по твердому предмету. Отложил инструмент в сторону, стал углубляться вручную. И вдруг замер, увидев военный утиль, вызывающий дрожь. Превозмогая себя, обнажил ржавые снаряды. Значит, это о них говорил сосед. Осторожно, один за другим я относил смертоносный груз, складывая снаряды стопкой на огороженном палисаднике.
Вечером отец, видя сотворенное, вытирал холодный пот со лба и молча гладил рукой мою голову.
Утром приехали минеры. Мой старый знакомый обратился ко мне:
- Сынок, мы не сможем вывезти их на машине. Придется тебе копать яму в свой рост. Взрывать будем на вашем дворе.
- Значит, снаряды могут по пути взорваться?- удивился я.
Тот утвердительно кивнул головой.
- А я несколько раз ударил их лопатой... И ничего!
- Долго будешь жить!- на глубоком выдохе сказал ветеран.

Тетрадь, опаленная войной

Притихший девятый “б” с любопытством и настороженностью ожидал прихода в класс нового учителя математики. В таких случаях педагога представляет директор школы или на худой конец - завуч, а с ним для солидности парторг и кто-нибудь из общественности.
Видно, не зря говорят умные люди, что в каждом правиле есть исключения. На этот раз дверь тихонько открылась и в класс вошёл какой-то инвалид с бадиком. Никто его не представил, да он, как оказалось, в этом и не нуждался. С трудом и нескрываемой болью он перемещал свой поскрипывающий протез и на первый взгляд нисколько не был похож на преподавателя. Крупный фиолетовый нос, взъерошенные волосы и надтреснутый бас больше относили его к разряду пропойц. Да ещё усугублял дешёвенький хлопчатобумажный костюм, какие бесплатно выдают на производстве в качестве спецодежды. Ну, в общем, разочарование было с первого взгляда!
После обоюдного приветствия, Пётр Иванович (так звали нового учителя) сказал не привычное “садитесь”, а какое-то обидное короткое “сядьте”. С каждой минутой он отчубучивал что-то новое и необычное. На его очередной вопрос “задачники приобрели?”, все дружно зашелестели в портфелях.
Вижу, что приобрели, - ошарашил новый учитель, - но они вам не потребуются!
Все облегчённо вздохнули. Уж эти задачки! Сколько нервов потрепала бывшая математичка, а всё равно решать их не научились. А этот посочувствовал. Похоже, что он не хуже сегодняшних своих подопечных пережил в своё время такое же. Но за десять минут до окончания урока осчастливленных подкараулила горькая безысходность:
- Та-а-к! Взяли ручки, открыли тетради, записываем условия пяти задач на дом. За каждую нерешённую задачку я буду ставить в журнале “кол”.
- А за решённую? - обнадеживающе спросили с “галёрки”.
- А за решённую вы получите моральное удовлетворение!
По классу прокатился шипящий ропот, напоминающий шум растревоженной пчелиной семьи.
- Ну, прошу успокоиться! - прозвучал уверенный голос учителя не очень громко, но грозно. - Что вы не согласны, я это знаю, наверное, но не во мне дело! А вот в чём, узнаете на выпускных экзаменах. Так что прошу рассупонить свои нервы и всё внимание - на задание.
Не уложившись в лимит урочного времени из-за дебатов, он продолжал диктовать, как будто не слышал звонка. А экспериментируемые, как под гипнозом, дружно скрипели мягкими перьями “рондо”. Закончили запись, прихватив лишних три минуты. Пётр Иванович извинился и сказал дружелюбно, как, наверное, необстреленным перед атакой:
- Дети, поймите меня правильно! Пусть каждый из вас испытает свои силы самостоятельно. На этот раз отметки ставить не буду ради нашего знакомства. Поймите меня правильно!
Он явно волновался, и потому не заметил, что повторился. В спешке, скрутив трубочкой потёртую тетрадь, тяжело захромал на выход.
К следующему занятию все приготовились, как было заведено в стародавние времена: поскольку задачи оказались не по зубам и не решались, срабатывал запасной вариант - приходили в школу несколькими минутами раньше и “добросовестно” слизывали с тетради отличницы Струганиной. Эта длинноносая “зубрила” добровольно (наверное, чтобы не нажить лишних врагов) приходила раньше всех и бросала на парту свою спасительную тетрадь, как на съедение кость голодным зверям, потерявшим самолюбие “постоянным клиентам”.
Но на этот раз произошла маленькая “неувязоч- ка”: заблаговременно заявился весь класс, а “кормилица” - не соизволила! Она, красная и взлохмаченная, шмыгнула перед самым носом учителя и первым делом вытащила из портфеля теперь уже ненавистную тетрадь, услугами которой воспользоваться было невозможно, и потому вся надежда оставалась на обещанные “льготы”.
Пётр Иванович положил на угол стола закрытый журнал и развернул общую тетрадь с “личным составом” класса. Совершенно спокойно и даже с чуть заметной улыбкой объявил:
- Сегодня отметки будут условными! Но на следующий раз - по всамделишному.
Первой жертвой на пути “палача” оказалась лучшая ученица класса. Она всегда сидела прямо перед носом учителя и проглатывала каждое его слово, ну а остальные - что оставалось после неё (так шутила неуспевающая и ехидничавшая “галёрка”).
Пётр Иванович это предположить не мог и потому, долго не задерживаясь, хладнокровно вынес
"смертельный приговор”:
- Вы, Стругалина, правильно решили только две задачи, а потому я вам ставлю сегодня три “кола”.
Откуда было знать старому солдату, что даже за “четвёрку” дом Стругалиных содрогается от истерик. Все замерли от неожиданности, а “поверженный гений” завалился на парту.
- Придумай что-нибудь! - прошептал на ушко Олег своему другу, - я вообще и тетрадь-то не открывал, весь день с отцом доски стругали!
Как всегда, Костя выручил:
- Пётр Иванович, Савилову плохо! Можно выйти, я ему подсоблю?
Хмурый учитель, так неудачно начавший проверку со слабой (как ему представилось) ученицы, машинально кивнул головой, в этот момент думая совсем о другом.
Только на перемене “симулянты” узнали, что хоть и условно, но на “колах” прокатились все.
Второй раз в жизни Олег чувствовал себя обделённым судьбой. В первый раз - когда из-за продолжительной болезни пропустил фильм “Тарзан”, и второй - сегодня. Олег ругал себя за малодушие и упущенный шанс участия в разборке всего задания. Ведь на это ушёл целый урок. Когда же ещё такое может быть? Конечно, в математике он себя ничем не проявил, да и как проявить, если на его пути не встретился добрый наставник. Зато душой чувствовал себя приверженцем этой божественной науки. И так, как его друг Костя читал “запоем” криминальную литературу, так он хотел бы утонуть в море формул и загадок.
Но казнить себя долго не было смысла, и он принимает решение начать всё сначала. Во-первых, Олег пошёл к Струганиной (она жила ближе других), чтобы переписать решения прошлых задач и условия новых. Здесь он впервые столкнулся с коллегиальным решением домашних заданий: отец и мать отличницы корпели над замысловатыми условиями, а шокированная дочь уплетала за обе щёки громадную чашу вареников со сметаной.
У Олега не было ни высокообразованных родителей, ни высококалорийной пищи. Отец - инвалид, имел четыре класса образования, мать вообще не училась в школе, сестра из-за нужды после семи классов поступила в техникум и уехала.
Но Олег не унывал, у него был бойцовский характер. После посещения Стругал иных он, разобравшись с прошлыми задачами, приступил к новым. Они так увлекли его, что бедная мать подумала, что сын не в себе, и поминутно щупала у него лоб и просила что-нибудь поесть. Только к утру четыре из пяти задач поддались решению. Зашедшему за другом Косте мать с нескрываемым беспокойством заглядывала в глаза:
- Костик, не знаешь, что стряслось с Олежком? Не ест, не пьёт, чуть не сутки сидел за уроками!
- А ну, Эйнштейн, покаж, что натворил! Ого! Ну, иди, позавтракай, а я тем временем позаимствую соответственно. Жаль, что одну не дотянул до комплектности.
Сегодня Олег шёл на занятия, как на праздник. Но его вдохновенный вид остался незамеченным классом. Толпа страждущих окружила тетрадь Струганиной, и только Костя с независимым видом прошёл к своему месту и театральным жестом швырнул тетрадь на стол:
- Чего столпились? Пользуйтесь моей добротой!
Кучка вмиг раздвоилась.
розыгрыш, улыбаясь, заключил:
- Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй?
- Не понял юмора! - ангельски удивился автор.
- А что же тут непонятного? Точный аналог решения Савилова. Может, он у тебя списал?
- Да нет, мы решали вместе! - заявил, не моргнув, “сама невинность”.
- Ну, что ж, допустим! Тогда закрой тетрадь и к доске-шагом марш! Реши-ка нам, например, третью задачку.
Костя шёл и недовольно ворчал:
- Хоть бы условия прочитали! Что я вам, Юлий Цезарь?
- Память, что ли, куриная - чего не знал и то позабыл?
Откуда было знать учителю, что как раз у Кости была феноменальная память! Недавно он отмочил такое, да жаль, один Савилов и знает. Разбушевалась старая учительница по литературе, что замарала полжурнала двойками за отсутствие конспектов по роману “Мёртвые души”. Потом остановилась и раздражённо спросила:
- Кто-нибудь из класса конспектировал роман?
- На миг всё замерло, как в пещере - время и жизнь.
- Поставлю пятёрку!
Пещерная тишина взорвалась немалым соблазном. Каждый в этот момент пожалел упущенную возможность.
- Да вот я кое-что отобразил! - как-то неожиданно и на полном серьёзе выручил Глухов.
- Отлично, прошу к доске! Зачитайте написанное, что касается образа Чичикова.
Костя читал с выражением, как стихи, смачно перелистывая страницы.
- Достаточно! Садитесь, пять с плюсом! Вот видите, Глухов нашёл время, а у вас его не оказалось? - торжествовала осчастливленная учительница.
Только Олег знал, что Костя читал по чистой тетради! А сейчас он просто выигрывал время. Вскоре на доске красовалось Олегово стройное решение: буква - в букву, цифра - в цифру, как копия у нотариуса.
- Ну, что ж, садись, убедил! - поразился учитель. - Да-а, такого пехтелем в ступе не прищемишь! - заключил всевидящий Пётр Иванович. Затем быстро “сменил пластинку”. - Жаль, что времени не хватило на повторение теоретического материала. Хоть повторение и мать учения, зато не повторение - отец учения. Так что ли, князь?
Все поняли, что это касалось Олега.
А дома отец рассказал, что их новый учитель - бывший балканский “духан” и отчаюга в кулачных боях - к точным наукам никогда никакого отношения не имел, но, правда, с тех пор прошло без малого пятнадцать лет. Имел или не имел, но никакого продыха не давал, в особенности тем, кого считали “любимчиками”. Олег тоже попал в эту гильдию, но только, в основном, по части оппозиции к Струганиной и для разрядки эмоциональных вспышек учителя, которые проявлялись по-разному, в зависимости от его самочувствия. Олегу он мог поставить по-свойски пять “колов” сразу и даже в пылу гнева однажды в начале четверти выставил “двойку” за всю четверть, что надолго послужило поводом для насмешек одноклассников. Они ржали от удовольствия:
- Ну, Олег, хорошо тебе! Ты уже аттестован за четверть и можно не ходить на занятия, нечего трепать последние нервы!
Но иногда Пётр Иванович мог раньше звонка на урок прийти в класс. Тогда он отыскивал взглядом Олега:
- А ну, князь, чего насупился? Давай поборемся?
И в подтверждение предложенного вынуждал оппонента сопротивляться. Конечно, Олег признавал шутку и выскакивал из его железной руки потный и взъерошенный.
Наконец Пётр Иванович добрался и до “писателей” -так в шутку называл любителей списывать. Он легко отличал задачу, решённую дома, от переписанной в условиях, ограниченных “временем
и пространством”. Подозреваемый “писатель” приглашался для объяснений к доске и от него требовалось лишь устное подтверждение самой сути. Но, как правило, выходить было не к чему, и “писатель” выплачивал контрибуцию в “колах”. В таких случаях Пётр Иванович издевался:
- Хотел бы купить немного ума, если б его где-нибудь продавали?
Но при этом Олег замечал, что его весёлые глаза человека, который не сдаётся, .становились отрешёнными и остекленевшими, как у покойника. В эти минуты все пригибали ниже головы, как в бомбёжку, и молили Бога, чтобы пронесло.
Если домашние задания выжимали семь потов, то требования к знанию теории были ещё выше и не пот, а душу выжимали наизнанку. Избави Бог, при доказательстве теоремы заикнуться или перевести дыхание. Пётр Иванович аж подпрыгивал от нетерпения и с каким-то бесовским азартом выпроваживал на место:
- Всё, всё, не знаешь! Садись - два “шара”! А- а, ты ещё не согласен? Тогда два шара с минусом!
У него была своя система оценок за теоретические знания - в “шарах”. Самая низкая - два “шара”, самая высокая - четыре. По этом поводу он говорил:
- На пять “шаров” знает только Бог. Я - на четыре. А вы всё равно больше меня не знаете!
Зато эта трёхбальная система расширялась за чёт “плюсов” и “минусов”. Так что в конечном счете его система оказалась дифференцированной существующей - пятибальной.
Но бесконечно такая “пытка” продолжаться не могла. Однажды самый “непробиваемый” из галёрки - Пьянов, когда в журнале против его фамилии выстроилась шеренга из пяти “колов”, не выдержал. Он выскочил из класса, уткнувшись в ладони и содрогаясь всем телом.
- Что это с ним? - будто не понимая, спросил Пётр Иванович. - Ну, вольному воля, а спасённому - рай!
На перемене староста Скороходова объявила о классном собрании после окончания занятий. Вопрос был один: что делать с математикой?
Утомившись дебатами до крайности, класс сначала раскололся на три группировки, а потом “заговорщики” пришли к единому мнению, что грызть науку легче скопом. Первая группа “прилипал” образовалась вокруг Стругалиной, “дикая” галёрка осталась с Савиловым, а остальные, нейтралы, поближе к старосте.
Зёрнышко истины, порождённое спором, пустило первые ростки. После занятий обозначившиеся кланы “оккупировали” опустевшие помещения и на одном дыхании преодолевали барьеры королевы наук. Результаты оказались ошеломляющими. Даже Пётр Иванович не понял, что случилось
с классом? Но, поняв в чём дело, изменил свою тактику. Он сверял ответы с лидерами групп и, если замечал неточность, “выдёргивал” произвольно из племени виновных. Это смахивало на игру, на соперничество, но - полезное для всех.
Слухи об эксперименте дошли сначала до директора, а потом и до районо. Первым заявился директор. По образованию он физик, и раньше вёл предмет в старших классах, но элементарную математику знал как свои пять пальцев: нельзя постигнуть физику без математики. Он был слишком высокого роста, чрезмерно худощав, и, может, потому определяющим предметом его внешности был громадный орлиный нос, а подпольная кличка Обернос вполне отражала истину. Возле Пьянова место было свободным, и директор, кое-как определивший свои “ходули” под столом, раскрыл тетрадь.
На этот раз группа Савилова оплошала и Пётр Иванович вызвал к доске Пьянова. Но “пончик” (такова была его кличка) был на высоте. Ещё по дороге к доске Олег шепнул о допущенной ошибке и теперь он уверенно реабилитировал свою группу.
А тем временем Обернос шёл своим путём, и когда его сосед водворился на своё место, он ещё не получил ответа.
- Пётр Иванович, - произнёс начальствующе директор, - мой сосед, как я понял, из числа сильнейших учеников. А нельзя ли к доске попросить слабенького?
Класс дружно рассмеялся.
- Не понимаю, что я сказал смешного. По-моему, совершенно естественно для каждого педагога показать лучшие свои достижения!
На этот раз Пётр Иванович поднял руку, что означало для развеселившегося класса сигнал внимания.
- Борис Петрович, у нас нет слабых! Вот журнал, выберите сами, кого посчитаете нужным.
Выбор директора пал на Савилова, потому что против его фамилии стояло больше всех “колов”, а за третью четверть уже была выведена жирная двойка. Опять лёгкий смешок пробежал по классу. Олег уверенно прошагал к доске.
- Пётр Иванович, - снова начал инспектирующий, - можно попробовать не из решенных, а из завтрашнего задания на дом?
- С удовольствием!
Учитель диктовал, а все, включая и директора, записывали условия. В классе установилась обычная рабочая обстановка: все уткнулись в свои тетради, а Савилов лихо стучал мелом.
Борис Петрович не хотел снисходить до “слабенького” и ни разу не взглянул на доску. Он ещё мороковал над решением, когда услышал голос Олега:
- Пётр Иванович, ответ готов!
- Не слепой, вижу! Садись на место.
Директор поднял голову:
- Ответ правильный?
- Да, - обыденно ответил учитель.
- Так отчего же он двоечник? Мне кажется, его решение заслуживает не меньше “пятёрки”! Ну, ладно, я доволен. Спасибо за урок.
И направился к выходу, а весь класс по-военному поднялся с мест.
- Нет-нет! Сидите, не отвлекайтесь!
Через несколько дней в класс заявилась комиссия из трёх лиц, а с ними сам директор. Старшая по возрасту (и, похоже, по чину) оказалась матерью нашей первой ученицы. Они уселись вразнобой, где были свободными места. Стругалина- мать, обращаясь к учителю, всё больше адресо- нала ученикам:
- Пётр Иванович, мы в курсе, что ваш класс экспериментируется на задачах внешкольной программы. Наша цель выяснить: соответствует ли объём знаний ваших учеников программным требованиям. Для этого нами проводятся в школах района плановые контрольные работы на качество знаний. Сейчас каждый из ваших учеников получит билет с пятью задачами. За правильное решение одной - ставится один балл. Начисто переписывать не обязательно. Заранее предупреждаю, что на списывание не рассчитывать: задания у всех разные. Время работы - два часа. Кроме того, для особо подготовленных будет предлагаться дополнительная задача повышенной сложности. Итак, засекаем время, контрольная началась!
На следующий день та же комиссия, в том же составе прибыла в класс, но уже более улыбчивой, чем вчера. Оказалось, что в практике района этот случай был уникальным: ни одной двойки! Даже несколько учеников воспользовались дополнительной задачей.
И всё же у комиссии были вопросы.
- Пётр Иванович, - обратилась Стругалина-старшая, -  вы не будете против, если я в вашем присутствии задам несколько вопросов ученикам?
- Да ради Бога!
- Сначала обращаюсь ко всем ученикам. Нам известны жёсткие правила в вашем классе. Были случаи, когда дело доходило до слёз и сердечных приступов. Мы в состоянии немедленно решить вопрос о переводе любого из вас к другому учителю. Прошу поднять руку, кто хотел бы перейти в другой класс?
Тишина звенела и давила на перепонки. Комиссия всматривалась в лица. Пётр Иванович опустил голову на грудь.
- Так! Замечательно! Другого мы и не ожидали.
Пётр Иванович смахнул непрошенную слезу. Все сделали вид, что не заметили этого.
- И всё равно, - не успокаивалась Стругалина, - вот ученик Савилов! Олег, Вы согласны со своей двойкой за четверть?
- Вполне, - как из пушки выстрелил ответом.
- Но вы вчера получили условно шесть баллов! И в итоге? Неуспевающий! Разве это справедливо?
- Я считаю, что справедливо, потому что заработал за незнание таблицы умножения, - не моргнув, свято солгал Олег.
У обезоруженной комиссии, как и у матросов - не было вопросов.
После этого Пётр Иванович исправил Олегову двойку на пять (похоже, опираясь на авторитет комиссии) и уверенно расписался в журнале.
Но оброненное учителем “не во мне дело” так и осталось загадкой. На выпускных экзаменах его одолела старая рана и он слёг в госпиталь, а потом и вовсе его след потерялся. И всё же через тридцать лет совершенно случайно прольётся свет. Оказалось, что будущая жена Олега некоторое время проживала в одной квартире с Петром Ивановичем. Это была коммунальная квартира в Тракторозаводском районе с общей кухней и туалетом на три семьи.
Пётр Иванович действительно выпивал, чтобы заглушить не только телесные, но и душевные боли. В такие минуты он был разговорчив и так часто твердил одно и то же, что на столько запомнилось:
- Коротки ноги у миноги на небо лезть! А куда лезть мне, культяпому? Отнял фашизм мою ногу! И друга тоже сожрал! Но память о моём единственном – при мне. Труд его – в мозгах моих учеников. Буду хромать за двоих, сколько милушек хватит. Не до благодарностей, лишь бы смысл имелся!
И показал потрёпанную ТЕТРАДЬ, пёстро исписанную корявым почерком, и представлялось, ОПАЛЁННУЮ ВОЙНОЙ и пропахшую порохом.

Мы такие разные

После окончания мною полного курса неполной школы моя семья стала решать вопрос, как мне продолжить начатое образование. Мама сказала:
-  Наша Людочка третий год учится в механическом техникуме. Она с удовольствием поможет брату поступить туда же, при её поддержке он будет учиться не хуже других.
- Нет, моя родная, - возразил отец. - Мы с тобой не дали дочери возможности получить высшее образование, хотя у неё в свидетельстве сплошные пятёрки. Всему виной наша нищета. Давай хоть сыну позволим стать инженером: пусть продолжит учёбу в средней школе, потом поступает в институт. А мы сделаем всё возможное, чтобы выжить.
- Папа, что Вы говорите?- возмутилась сестра. - Какой институт, если у него только две четвёрки - по арифметике да алгебре, а по остальным предметам «удочки»?
Впервые я услышал, как круглая отличница возразила старшим. После короткой паузы она назидательно выдала:
- Лучше оформить его в ФЗО Может, из этого троечника хороший мастеровой получится.
Эти слова всегда послушной дочери пришлись не по нраву не только отцу, но и матери, которая с необычной твёрдостью промолвила:
- Ни «пятёрышницам», ни «троешникам» не позволю свысока разговаривать с родителями. Они хотят сделать из вас достойных людей. Потому надо уважать мнение отца.
Моих желаний никто не спрашивал, лучше было промолчать, как это делают деревья у дороги...
Ближайшим учебно-воспитательным учреждением, где мне надлежало скопить весомые знания для поступления в ВУЗ, оказалась новая школа № 30. Трёхэтажная, громадная, из красного кирпича, она казалась неприступной крепостью. Располагалось здание почему-то вдали от всякого жилья, почти на границе двух районов - Баррикадного и Тракторозаводского (это был Сталинград), на голой, опалённой войной земле.
Первого сентября 1953-го года, взяв в руки увесистое достояние восьмиклассника - наследство сестры, начиная от потёртого портфеля до чернильной непроливашки, я отправился в школу. В дверях мама перекрестила меня и прошептала: «Помоги ему, Господи!» По какой дороге идти - по любимой Арбатовской или по глухому переулку имени Руднева? Выбрал первую - по принципу «тот путь короче, который знаешь»
По дороге, заросшей колючками, больше часа шёл в одиночестве, ни одного жаждущего знаний не повстречал. Чуть-чуть не опоздал на торжественную линейку. И вдруг в строю - о, чудо! - увидел лучшего друга детства Вовку Рязана. Несмотря на предостережения родителей, мы вновь оказались вместе, а стоило нам лишь объединиться, как избежать несчастного случая становилось невозможно, с той лишь разницей, что я был храним Всевышним, а у подельника живого места от приключений не осталось.
Уселись за одну парту и одновременно заметили: за нами как привидение следовал неизвестный одноклассник, Потом узнали, что его зовут Костей, по фамилии Глухов.
После занятий я спросил:
- Вовка, ты по какой дороге в школу шёл?
- От Вишнёвой балки по Гончарной, до посёлка Сорок домиков, свернул налево и по наезженной дороге мимо Силикатного завода, ЖКО, Четвёртого и Пятого участков. А ты не так, что ли?
- Пацаны, - не дал мне ответить другу Глухов. - Я проведу вас путём в два раза короче.
Рязан мрачно проронил:
- Ты откуда такой умный взялся?
- С Палласовского района. Дикий край, полупустыня,
С раздражением мой друг продолжил:
-  А где же вы воду берёте?
- Из глубинного колода с помощью верблюда.
- Зачем верблюд?
- День и ночь он ходит по кругу вокруг этого колодца. С его помощью опускается мешок из верблюжьей кожи, наполняется водой, поднимается наверх и по лотку она сливается в резервуар. Позже нуждающиеся в воде люди разбирают её вёдрами.
Ошеломлённые услышанным, мы доверились попутчику и зашагали по песочному карьеру. Силикатный завод в послевоенное время еще не выпустил ни одного кирпича, зато в поисках песка устроил антропогенный ландшафт в угоду лягушкам и малышам - любителям мелких и тёплых бассейнов.
- Костя, а как вы, обиженные судьбой, восприняли недавнюю смерть товарища Сталина? - продолжал допрашивать нового знакомого мой друг.
- Почему обиженные? Родину и родителей, как говорят, не выбирают. У нас много того, чего у вас не хватает. Например, бесподобно сладкие, ароматные арбузы и дыни... А какой вкусный арбузный мёд - нардек, великолепное озеро Эльтон, выносливые верблюды, жирные овцы, да и много чего другого Люди полупустыни - верные и надёжные. С именем Сталина смело шли в бой за Отчизну. Потерю вождя переживаем искренне, со слезами,
- Если у вас всё так хорошо, зачем в нашу школу пожаловал?
- Думал, здесь рай земной, а на самом деле - анчар какой-то.
- Что такое анчар?
- Дерево, похожее на тутовник. Произрастает в тропиках Азии и Африки. Их несколько видов, один из них выделяет ядовитый сок, которым в стародавние времена отравляли стрелы. О нем написал Пушкин стих под названием «Анчар»:
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит один во всей Вселенной...
Бездорожный путь на самом деле оказался значительно короче, таким образом Костя был молча зачислен в нашу группу из двух человек, а к школе «приклеилось» прозвище «анчар».
В одну из сентябрьских суббот ко мне неожиданно явился Рязан и предложил посетить баню. Моя мама не возражала против чистоты, собрала всё необходимое, и мы двинулись к Косте. Тот внес другое предложение:
- Купайтесь у меня под душем, а я на ваши деньги мороженое принесу.
Мы согласились, тем более, что хозяин решил угостить гостей хвалёным нардеком и ещё какою-то сушкой. Ею оказалась бывшая дыня, порезанная на ломтики и высушенная под летним палящим солнцем. Её нежная, как курага, мякоть была такой вкусной, сладкой! Запивали нардеком, разбавленным водой. Есть принесенное мороженое не захотели Зато я увидел гитару, висящую на стене:
- Ты на гитаре играешь?
- Бренчу. Средний брат - музыкант.
- Играй, мы послушаем, - веско сказал Рязан.
Глухов не скромничал. Правой рукой замахал по струнам, как на балалайке.
И вдруг запел. Мы не специалисты, чтобы судить о слухе и голосе, нас поразило содержание песен. Он пел о незавидной доле заключённых, о драке матроса с бродягой, об алкашах, неудачниках и прочее. Мы это слышали впервые, не понимая, откуда такие познания, если родился и жил в глухомани? Размышления прервала шумно открывшаяся дверь. На нас с удивлением смотрели двое незнакомых мужчин. Костя полушёпотом произнес:
- Братья.
Старший (судя по солидной фигуре), не приветствуя пришельцев, прямиком прошёл в соседнюю комнату. Средний, в форме курсанта лётного училища, вырвал гитару из Костиных рук и повесил на место
Незваных гостей словно ветром сдуло.
Союз трёх школяров оказался крепким. Я иногда задумывался: что объединяет нас, таких разных во всём?
На первый взгляд Вовка смотрелся худощавым, даже изможденным. А когда оголял торс, мощный и мускулистый. девчонки не скрывали восхищения. Но он к ним был равнодушен, зато в спорте и стрельбе - фанат. Мечтал о воинской службе,
Костя был словно пришелец с другой планеты по своеобразности интеллекта и мировоззрения. Восхищал начитанностью, отличной памятью, был хорошим рассказчиком. За три года в совершенстве освоил семиструнную гитару и чудным голосом пел народные и блатные песни запрещённых авторов и исполнителей И внешне выделялся привлекательностью.
Моя роль в этом союзе скромна. Не было особых талантов, разве что любовь к точным наукам. От физики и математики друзья испуганно шарахались. Я обеспечивал выполнение домашних заданий и контрольных работ.
В начале десятого класса я серьёзно захворал: сказался пережитый в войну голод. Но вот наконец вновь посетил «анчар». Меня как родного встретил класс, в особенности друзья, которые пожаловались, что по математике «завалили» первую четверть
По дороге домой Вовка сказал:
- Видишь, Генашка, как ты не вовремя заболел?
- Нет, господа двоечники, я заболел, скорее всего, своевременно. Вот тебе, Вовка, на спортивном состязании мы можем помочь, а? Или тебе, Костя, когда играешь и поёшь на сцене и вдруг что-то не получается, мы чем поможем? Каждый отвечает за себя. Я предлагаю, начиная с сегодняшнего дня, после уроков математики собираться вместе и выполнять домашние задания. До тех пор, пока вы не научитесь самостоятельно решать задачи любой сложности. Согласны?
Рязан думал, а Костя, вдохновлённый предложением, поддержал:
- А что, разумно! Я - за, а ты, Вовка, чего молчишь?
- А я - как большинство!
На первых порах была выявлена явная запущенность знаний основ математики. Я старался изо всех сил, не смеялся и не упрекал. Успехи появились не сразу, но к Новому году первая контрольная прошла почти без моей помощи. А когда завершалась третья четверть, наш математик Пётр Иванович Железное, обходя ряды, подошёл ко мне и сказал:
- Овчинцев, вы опять втроём уселись за один вариант? Поставлю оценку одну на троих, Вас это устраивает?
- Лучше пересадите нас на разные варианты, - без тени сомнений ответил я.
Подытоживая результаты контрольной работы, учитель математики произнес:
- Рязанов, Глухов и Овчинцев, вы меня приятно удивили. Всем поставил оценку «хорошо»
И всё же без курьезного случая не обошлось. После очередной болезни в самом начале учёбы в выпускном классе я почувствовал неладное со зрением. В очках ходить стеснялся, и покинуть друзей по «Камчатке» не входило в планы.
Завершить курсы военной подготовки в школе наш военрук решил стрельбой из малокалиберных винтовок. В подвале тира на спортивных матах в положении «лёжа» мы палили по мишеням. Справа - Вовка Рязан.
- Вовка,- прошептал я. - Направление стрельбы совсем не вижу Что делать?
Тот молча сгрёб левой рукой кучку патронов, предназначенных мне для стрельбы, и прицельно расстрелял мою мишень, на свою цель времени не осталось, и он в спешке, выпустил все пять зарядов. И вот военрук объявил результаты:
- Лучший результат - из возможных пятидесяти очков - сорок пять - у Овчинцева, худший - сплошное «молоко» - у Рязанова. Стрелок Овчинцев, выйти из строя!
Я, не покидая шеренгу, твёрдо заявилил:
- Мою мишень поразил Рязанов, а «молоко»- моя работа! Позже всё объясню.
- Ничего мне объяснять не надо, - выдохнул из себя холодок стали ветеран войны. - Всё видел. Потому ставлю тебе не одну пятёрку, а две! Первую - за отличную стрельбу, вторую - за совесть и честь! Но чтобы такое не повторялось…
* * *
Сегодня 24 июня 1956 года. Мы, трое верных друзей, шагаем по любимому маршруту - в песочный карьер. В портфелях лежат новенькие аттестаты зрелости. Завтра мы не встретимся, как обычно, и не пойдём в школу. Сердце наполняется грустью.
- Ребята,- прервал тишину Рязан,- давайте дадим слово, что не забудем друг друга. Конечно, будут новые друзья, но, как говорит мой отец, «старый друг - лучше новых двух»
- А я вспомнил слова мудреца четырнадцатого века, - продолжил Костя. - «Жизнь, что книга, которую мы читаем по строкам медленно и торжественно. Утопая в нашем прошлом, мы не оставляем ничего, кроме следов памяти о святой материнской любви и бескорыстной мужской дружбе».
Мы обнялись и разошлись строить каждый свою судьбу.
МИЧУРИНЕЦ  (рассказ-быль)
Давно это было. И все же не настолько, чтобы забыть. Когда-то, еще в бытность Иосифа Виссарионовича, с людей много спрашивали, но и не забывали оказывать помощь тем, кто в ней остро нуждался.
Наша семья была многодетной, и в послевоенное время прокормить всех было задачей не из простых. Конфеты, фрукты и овощи называли буржуйской едой, но с некоторой гордостью говаривали: "Щи да каша - пища наша". Хлеб оставался "всему головой", да и картошка по значимости занимала твердую лидирующую позицию. Ее запасали впрок и хранили в основном под полом, в небольшом приямке.
И вот на майские праздники завод "Баррикады" организовал посадку картофеля за Волгой, на богатых землях благодатной поймы. Как у поэта Некрасова ("Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то"), так и у нас: отца да меня откомандировали на эту работу. В последний момент дала "добро" на поездку моя сестра - круглая отличница, дома остались мама, бабушка, мелкота-братья.
Руководство завода все продумало: провели разметку равных участков непаханой земли из расчета две сотки на одного работающего, выделили бортовой ГАЗончик, двух грузчиков для погрузо-разгрузочной помощи
Нашим соседом оказался здоровенный мужчина - плечистый, скуластый, с наметившимся брюшком. Он молча разгрузил семенную картошку в мешках и улегся на них почивать.
Сестра прошептала:
- Он что, приехал сюда отсыпаться?
Отец решил пошутить:
- Вы разве не заметили, как он щупал землю? Утром она всегда холодная, значит, подождет малость, пока солнышко обогреет землю. Знамо дело – мичуринец.
В три лопаты мы уверенно продвигались вперед, вскоре вплотную приблизились к "плацкарте" соседа. Похоже, своей прытью вдохновили того на трудовые подвиги, он быстро встал и начал с того, что шагами замерил участок. Потом из-под мешков достал авоську с посудой, вновь продолжил обмер с тем лишь отличием от предыдущего, что через определенное число шагов ставил на землю пузырек с какой-то прозрачной жидкостью.
Сестра опять заинтересовалась деятельностью соседа:
- Папа, что он делает?
- А я откуда знаю? Вижу: разбил длину участка на четыре равных отрезка, наверное, привык работать по плану. Давайте лучше не отвлекаться. Если быстро управимся, поможем мичуринцу.
- Папа, а разве Мичурин занимался картофелем? - не унималась отличница. - Ведь он биолог и селекционер, академик, автор новых сортов плодово-ягодных культур.
Отец вынужден был оправдываться:
- Сказал первое, что на ум взбрело. Просто Мичурин проводил опыты не под землей, как Стаханов, а на земле.
- Ну, тогда, пап, лучше назвать нашего соседа Трофимом Лысенко, он ученый-агроном, тоже академик, - продолжала спор "ходячая энциклопедия".
- Не люблю я твоего лысого агронома, любимца Сталина. Лучше погляди, как пашет наш "коллега", пот вытирать ему некогда
Действительно, тот будто демонстрировал, на что способен сильный мужчина. Часа не прошло, как завидный "пахарь" добрался до первой цели. Ею оказалась чекушка водки. Он уселся на мешки с картошкой, вылил содержимое в большой граненый стакан, залпом выпил, крякнул, утерся рукавом рабочей спецовки, чуть посидел и снова ринулся "в бой".
Второй и третий этапы были, как близнецы, похожи на первый. Но и не без отличия. Сначала он иногда разбивал крупные комки земли, слегка бороновал "для культуры", чтобы не стыдно было перед другими, но потом его участок больше походил на поле, пострадавшее от извержения вулкана. Зато догнал нашу команду, "уговорил" очередной "стимул" и прилег отдохнуть после ударной работы.
Мы же соблюдали все агротехнические нормы: копали на полный штык, строго по натянутому шнуру укладывали во влажную землю нарезанные клубни ростками вверх, по мерной рейке соблюдали дистанцию, бороновали как пограничную полосу. К концу трудового дня на исходе последние силы, одно упрямство осталось. Мичуринец же проснулся свеженьким, как огурчик, и устремился к финишному пузырьку. Он энергично, с завидной легкостью, переворачивал глыбы земли, бросал в полученные дыры цельную и крупную картошку и не так уж частил, как мы по своей мерке...
Вскоре, одолев план по намеченным мероприятиям, ударник подошел к нам:
- Ну что, соседи, может, помочь?
- Нет, что вы, спасибо. Сами управимся, - хорохорился отец, а мы, глубоко разочарованные в крестьянском рабстве, молча продолжали работу безо всякого интереса к ней...
В течение лета в том же составе ухаживали за посаженной картошкой: пололи, подсыпали, травили вредителей
Мичуринец ни разу не появился.
Наша посадка дружно цвела, потом отцветала, а "ударный" участок так и не увидел должного ухода от своего зачинателя: зарос сорной травой и вообще не видно было, есть там картошка или нет
Настало время уборки урожая. Мичуринец заявился с женой и двумя взрослыми сыновьями. По такому случаю сестра съехидничала:
- Приехали собирать урожай, только где искать кусты картофеля? Весь участок надо сплошь перекапывать!
- Не говори "гоп!", пока не пере прыгнешь. Привыкла получать пятерки, думаешь, и тут тебе их приготовили? - отрезал я.
На этот раз прав оказался я, троечник. Несмотря на все наши старания, урожай вышел незавидным, мелкие клубни, много пораженных какой-то болезнью, да и по объему мы ожидали большего.
А вот у соседей случилось чудо: картошка выросла крупной, урожай не сравнить с нашим. "Пятерочница" не унималась, все претензии выложила отцу:
- Что же теперь скажешь, папочка?
- Ошибочка вышла: не на Мичурина надо было молиться, а на лысого агронома.

ПОД ЛЕЖАЧИЙ КАМЕНЬ ВОДА НЕ ТЕЧЁТ
Шел многообещающий 1956-й год. Все информационные источники переполнены восклицаниями, что решения XX съезда КПСС - исторические, что мы построим коммунизм к 1980 году, что наконец-то наступил долгожданный период оттепели, что вот-вот догоним и перегоним Америку...
У народа голова кругом. У бывших одноклассников и у меня тоже проблем хоть отбавляй, но масштабом поменьше. После окончания средней школы надлежало решить: как строить будущее. Друзья без колебаний пришли к выводу, что дальнейшее образование лучше продолжить после воинской службы, а пока что Костя Глухов подался в родную Палласовку, Вовка Рязанов пожелал получить профессию кузнеца и стал подручным у отца.
Я, как рождённый по гороскопу под знаком Весов, мог бы долго взвешивать различные варианты поступления в вуз, но одноклассник Борис Аистов спросил:
- Какой у тебя средний балл аттестата?
- Ну, три и семь десятых. А что?
- Был в приёмной механического института. Там сказали, если мой балл меньше четырёх, лучше год не терять, а поступать куда-нибудь пониже рангом. Давай сдадим документы в строительный техникум. Он в Краснооктябрьском районе, пешком можно ходить.
Первым вступительным экзаменом оказалась математика. Когда увидел условия задач и примеры, удивился смехотворной простоте. За считанные минуты «расправился» с заданием, а на выходе меня остановил член приёмной комиссии:
- Молодой человек, вы отказываетесь сдавать экзамен?
- Я положил свою работу на стол перед Вами.
- Задержитесь немного. Я ознакомлюсь, - с глубоким сомнением в голосе произнёс старичок с калининской бородкой. Вскоре заинтригованный экзаменатор почтительно заключил:
- Молодец, сынок. Иди.
После зачисления в строительный техникум я размышлял: зачем школьный математик занижал оценки? Задания на дом давал не по учебнику, а из толстой общей тетради. Даже моя сестра, окончившая механический техникум с красным дипломом, признала, что эти задачи повышенной сложности. Знал бы - рискнул в институт, Но теперь решительно взялся за учёбу, за два с половиной года тройки «забыли мой адрес».
Мои друзья исполняли воинский долг, а мне дважды давали отсрочку. Но вот я в Новочеркасске. Школа артиллерийских мастеров готовила военных специалистов, будущих командиров отделений - требовали не только теоретические знания, но и всестороннюю физическую подготовку. Через полгода режим, дисциплина и чувство патриотизма закаляли и меняли характер курсантов так, что они себя порой не узнавали.
Однажды в конце мая, в воскресный день, закончив утреннюю поверку, старшина после команды «Вольно, разойдись!» объявил, чтобы курсанты Овчинцев и Худяков зашли в каптёрку. Худякова я близко не знал, учились в разных группах и по разным специальностям. Но когда называли его фамилию, у меня невольно появлялась улыбка: никакого отношения к худобе он не имел - был крупный, мощный парняга, выглядевший старше своих лет
И вот мы вместе в «резиденции» старшины. Он сидел за столом, перед ним - чайник, печенье и сгущённое молоко. От приглашения за стол мы не отказались, а из его рассказа узнали, что старшина женатый, имеет дочь- старшеклассницу. Командир части обещает новую квартиру в только что начатом доме, а пока им предложили реконструировать заброшенный гараж под временное жильё.
- Из всех курсантов только у вас строительные специальности: Овчинцев - мастер-строитель, Худяков - плотник. Дадите «добро» на помощь в стройке - освобожу от всех нарядов по службе, работать в выходные дни и свободное время - на ваше усмотрение. Думайте до завтра.
И начались наши строительные работы и дружба с замечательным Владимиром Худяковым. По задумке старшины начали с кладки обыкновенной печи на дровах и угле. Каждая ее сторона должна обогревать одну из четырёх комнат: две спальни, санузел и кухню.
Пока мы со старшиной размечали основание печи и комнатных перегородок. Худяков заготовил изрядную гору кирпича. Старшина, видимо, считал, что окончивший строительный техникум должен уметь всё. Со мной ему просто повезло: когда мыс отцом строили наш дом, сами выкладывали голландскую печь. В доме всегда было тепло.
Дело двигалось по-ударному. Мы с Володей использовали каждую свободную минуту, жертвовали телевизионными передачами, китайскими кинофильмами (ими нас «потчевали» изрядно), а зачастую своим отдыхом, но только не баней. На сэкономленную солдатскую получку (3 рубля 80 копеек в месяц) выручали буфет покупками печенья, лимонада, иногда -  сгущённого молока.
В один из банных дней у нас не хватило на банку сгущёнки. Тут подошёл наш коллега из другой группы и, поставив на стол уже открытую банку, сказал панибратски:
- Макайте на здоровье.
Позже наш щедрый компаньон оказался в санчасти. А после посещения приболевшего наш союз пополнился третьим другом - родом из Дагестана, Хабибом Гапизовым. Дабы ускорить «сдачу объекта в эксплуатацию» мы попросили старшину усилить бригаду третьим строителем, поскольку Гапизов оказался отделочником. И вскоре мы стали работать еще быстрее.
Жена старшины чуть не каждый день подкармливала нас горячими пирожками с картошкой или капустой. Иногда приходила их дочка Светлана. Эту сверхподвижную девчонку с пламенным взглядом и обворожительной улыбкой хотелось видеть ещё и ещё.
К осени мы закончили перевоплощение заброшенного гаража в жилую квартиру. Старшина пригласил нас троих в любимую каптёрку и тихо, по-товарищески, спросил:
- Вы для меня и моей семьи сделали чудо-квартиру. Что я вам должен?
При этом он почему-то смотрел на меня.
- Ничего, - ответил за всех, уверенный, что выражаю мнение друзей.
- Есть просьба: не разлучайте нас при дальнейшем распределении в места службы, направьте в одну воинскую часть.
- Сделаю всё, что от меня зависит.
Заканчивался первый год службы. Иногда я подытоживал прожитое: чему меня научила армейская жизнь? Многому. Способствовала воспитанию мужества, терпения, выносливости, силы духа и силы воли. Получил третьи разряды по метанию фанаты и спортивной гимнастике, подъёмом по канату удивил командира части, и он вручил мне за это полное собрание Достоевского. Но самое важное - почувствовал себя нужным Отчизне, родителям, коллегам, друзьям.
Мы служили в Закавказском военном округе, недалеко от Тбилиси, рядом с грузинским посёлком Кода.
Несмотря на то, что у нас различные воинские специальности, иногда встречались по-братски. Угощались, как прежде, лимонадом, печеньем, сгущёнкой. Но иногда раскошеливался Хабиб, и меню обогащалось фруктами, шоколадом.
Однажды мы спросили:
- Хабиб, откуда у тебя деньги? Родители прислали?
- Это гонорары из воинской газеты.
Вытащил из-за пазухи пачку свёрнутых тбилисских газет и показал заметки на первой странице: короткие сообщения об успехах воинской части, о празднествах, стрельбищах и учениях, подписанные фамилией нашего корреспондента.
А я стал пробовать силы в рассказах! Получилось с первого захода. Мои темы - призывники, курс молодого бойца, первогодки и старослужащие, учёба и вершина воинского дела, самородки и таланты художественной самодеятельности. В конце третьего года службы наш тройственный союз успешно окончил подготовительные курсы для поступления в институт. Обменялись адресами.
* * *
Миновали 54 года. Что осталось невыполненным? За вечной суетой позабыл друзей!
Вот и сегодня с женой едем с удачной грибной охоты. Четыре полных корзины с боровиками и зеленушками заняли заднее сиденье нашей «семёрки». Вдруг где-то на середине пути, между Солонцами и Алексеевским постом ГАИ, увидели не меньше десяти громадных фур, груженных арбузами. Остановились, у водителей спросил:
- Ребята, можно купить немного арбузов?
Отвечают:
- Хозяина нет. Скоро будет.
Шоферы молодые, все, как один, брюнеты.
- Он тоже из Армении?- ляпнул я отчего-то.
- Мы все из Дагестана.
- Из Дагестана у меня был друг. Три года вместе служили, сначала в Новочеркасске, а потом в Грузии.
- Фамилию помните?- поинтересовался другой.
- Гапизов Хабиб.
- А какой он народности?- не унимался последний,
- Даргинец.
- Мы даргинцы. Вам сколько нужно арбузов?
- Ну, штук пять.
- Открывайте багажник.
За секунды все наши собеседники, принесли в руках по два громадных арбуза. Бедная машина заметно осела.
И всё же, прощаясь, на вид самый старший из них произнёс:
- Знаю одного Гапизова. Сейчас он на пенсии, а раньше работал корреспондентом в местной газете. Гапизов - это в переводе на русский язык. Не знаете, как его фамилия звучит по-даргински?
- Хапискула. Он всегда это подчёркивал с гордостью.
У моего собеседника чуть-чуть дрогнули губы, и он тихо попросил:
- Дайте номер Вашего телефона...
Долго не выходила из головы эта встреча. Так хочется встретиться со старыми друзьями из далёкого детства и армейской службы, ну хотя бы получить маленькую весточку от них! Вот когда по достоинству оценил мудрость старого друга Володи Худякова, много раз повторявшего: «Под лежачий камень вода не течёт»...


V. ЖИЗНЬ ПОТИХОНЬКУ НАЛАЖИВАЛАСЬ
Не на ту напали

Наконец-то первая послевоенная зима сменила злющую стужу на весенние солнечные дни. Природа и люди вздохнули с облегчением, а крохотная речушка Кархинка не стала разменивать прозрачный панцирь на ледовые куски, плавно опустила его на дно.
Теперь жителям хутора Новинский для того, чтобы перебраться на другой берег, где разместились десятки хаотично разбросанных домиков, служил жидкий бревенчатый мосток.
Правда, такая необходимость возникала в половодье, не более двух недель в году, а с наступлением тепла речка пересыхала и превращалась в сухое русло
В тот день, с утра пораньше, вездесущие казачата воспользовались услугами нехитрого сооружения, чтобы обследовать увеличившиеся площади для игр. Их мажорное настроение не ускользнуло от взгляда маленькой Леры, внимательно наблюдавшей из окошка дома, стоявшего на крутояре Девчушка накинула случайно попавшуюся одежонку. нырнула в галоши для взрослых и стрелою рванула к соблазнительной переправе.
Возле неказистого мостка повстречался сосед в сапогах и солдатской шинели, словно
- Куда навострилась?
- На тот берег хочу
-  Смотри под ноги. На мосту дыра. Обходи стороной!
-  Ладно!- обрадовалась малышка такому легкому исходу.
На середине пути вдруг увидела возвращавшихся пацанов. Они шли толпой, захватив всю ширину прохода. Чтобы не ломать их строй, Лера попятилась и пошла обратно вперед спиной...
И вдруг - провал! Очнулась в холодной, бурлящей воде. Мелькнула мысль: "Так вот люди и тонут!" Барахталась как могла, плавать еще не умела. Невзначай увидела свою босую ногу. "Ой, а где же галоши? - испугалась, ведь за обувку мама ругаться будет!
Услышав всплеск воды, один из мальчишек сказал с восторгом:
- Какой карась шлепнулся!
- Ты что, одурел? Гляди, Лерка в речку упала! - закричал другой. - Скорее бежим, надо сообщить ее отцу!
Крики услышал Зубков, недавно повстречавшийся Лерочке. Шмыгнул под мост - никаких признаков. Зашел до пояса в ледяную воду, прощупывая дно. Тут подоспел отец Валерии, Григорий Александрович забрел до середины потока.
- Господи, помоги! - слезно молил Всевышнего.
Кто сказал, что Бога нет?! Есть. На бегущей волне на одно мгновение мелькнул кусочек одежки... Сжавшись в комок, отец, проявив чудеса ловкости и бесстрашия, выхватил дочь из пучины и с ней, как со святой иконой, помчал домой.
В жарко натопленной избе лишенную чувств пострадавшую раздели догола, растерли самогонкой, укутали в нагретый тулуп и уложили спать на лежанку русской печи, горячей и ласковой, как мамины руки.
Семья сидела за столом молча, потрясенная случившимся. Ни звука. Лишь ходики размеренно отстукивали словно новый отсчет времени для Лерки.
Очнувшись, та тревожно сказала:
- Ой, я галоши потеряла, мама!
Все смеялись и плакали одновременно...
Утром следующего дня явился несостоявшийся спасатель Зубков и с порога спросил:
- И где наш чемпион мира по прыжкам с моста в ледяную воду?
- На печи второй день хоря давит, - ответил Алексей, братишка вчерашней неудачницы
- Вот я и смотрю: пол не подметен и посуда не мыта, - подмигивая Леше с хитринкой в глазах, поглядывая на казачий кожух, ворковал Иван Федорович. - Я ей медку принес, пусть поправляется.
Приоткрыв тулуп, Лера признала колхозного пчеловода. Вспомнилось, как в середине прошлого лета сестра Люба не взяла ее с собой на пасеку: мол, маленьким укус пчелы опасен. Но запретный плод всегда сладок. Сговорившись, Лера и подружка Лида преобразились в старушек, чтобы с пасеки не погнали. Напялили древние юбки, надели галоши, покрылись косынками. Работники на пасеке сделали вид, что не признали новых "помощниц”, а главный пасечник Иван Федорович даже пригласил отведать свежего меда. Навек запомнился майский мед: жидкий, прозрачный, тягучий и сладкий. Он собрал весь аромат лесной поляны. Окуная пышки в налитые янтарем блюдца, чувствовали себя на седьмом небе!
- Такого хорошего человека я своим лежанием огорчила! - бичевала себя выздоравливающая. И сделала спячке отбой.
Домочадцев не удивили чистые полы, вымытая посуда и собранный из множества деталей молочный сепаратор. Привыкли к помощи этой хлопотливой девчушки.
Проведав малое хозяйство - кур, гусей и поросят, отправилась в детский сад. Бывший купеческий дом, белый, под железной крышей, с колоннами, встретил буднично. Одно утешение: на завтрак давали бурсаки. Печеные булочки, пышные и сладкие, компенсировали минувшие неприятности. Затем отправились в начальную школу, где вели уроки два педагога на четыре класса учеников. Старшая сестра Леры, Любовь Григорьевна Арбина, преподавала во втором и четвертом классах в одной аудитории и в одно время: одни ученики в левой стороне комнаты, а другие - в правой. Ее коллега и подруга Лидия Яковлевна Ковылина давала уроки в первом и третьем классах.
Для Леры сюда двери были открыты, она заняла свободную последнюю парту в зоне второклассников. Напротив восседали не очень близкие родственники председателя и главного агронома. Они считали себя привилегированными и свободными в своих действиях.
На уроке литературы они чем-то увлеклись и не заметили, как подошла учительница. Независимые личности рисовали профиль своего педагога.
- Получается? - спокойно спросила Любовь Григорьевна.
Хмурый пацан в очках вздрогнул, выронил карандаш, а второй, сытый, с холеными ручками, не отличающий сена от соломы, от неожиданности воткнул ручку в дерево парты. До конца урока оба сидели тише воды, ниже травы.
Следующий урок - изложение. Все скрипели перьями, лишь один не знал, куда деть руки: при ударе о парту сломалось перо.
- Возьми моё, - невозмутимо предложила учительница
Розовое лицо ученика превратилось в красное.
- Буду учителем, - решила Лера, наблюдая за ситуацией
Шел 1947 год. Карточная система, нищета и голод объяснялись просто: не хватало рабочих рук. Трудоспособное население полегло в войну, защищая Отчизну.
К первому сентября Люба на попутных машинах отправилась на рынок станции Алексиково, чтобы снарядить к школе младшую сестру. Купила необходимое и на оставшийся «капитал» один мандарин. Этот мандарин Лера «боготворила» весь день, даже уснула, не выпуская фрукт из руки.
Брат Алексей, старше девчушки на как-то пять лет, ради шутки заменил драгоценность на кусочек сухого кизяка. Проснувшаяся Лера горько заплакала и сказала:
- Не пойду в школу. Лучше в садик ведите - там бурсачками кормят.
На что отец сказал:
- И то правда. Всем, что ли, учеными быть? Кто страну поднимать будет? Вставай, Лера, пойдешь пасти свиней и гусей, поливать огород, маме помогать по хозяйству.
Ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой…
Отцовская шутка не удалась: у дочери оказался мужской характер. С раннего утра позднего вечера "пахала”, исполняя возложенные на нее обязанности. К ней даже приклеили прозвище "Ивановна" в честь бабушки Натальи Ивановны, дожившей до 90 лет в беспросветном труде.
Однажды Женя - средняя сестра, студентка педучилища - явилась на летние каникулы и сообщила:
- Завтра наша очередь коров пасти. Ложись спать пораньше, утром чуть свет подниму.
Утром достала из сундука красное платьице для младшей сестры, чтоб не потерять её среди животных.
Бело-рыжий бугай-производитель, громадный, как скала, надвигался на маленькую пастушку. Лера опешила перед опасностью, oна слышала от взрослых, что от этих парнокопытных чудовищ бегством не спасешься: скорость у них нечеловеческая. Лучше стоять, что она и сделала. А бык готовился к нападению: опустив толстолобую башку, рыл копытами землю, ревел, аж поджилки дрожали.
Сестра бежала на выручку, размахивая палкой. Злодей оторопел от мужества маленького человека, а тут "вооруженная" спасительница Леры споткнулась и повалилась к ногам разъяренного животного. Ситуацию спас соседский мальчишка Генка Варков. Он галопом прискакал на красавце-дончаке, щелкая кнутом, как из ружья, Бугай сдался...
Позже, подытоживая год, каждый из членов семьи пришёл к выводу, что все Леркины несчастья не на ту напали. Как любые трудности, они лишь закалили ее характер.

НЕПОБЕЖДЁННЫЙ

 Ранним июньским утром из соседней комнаты донесся не по-детски звучащий голос младшего сына. Я и жена, кроме слов "мама" и "папа", от него ничего до этой поры  не слышали. И вдруг чисто, почти без искажения, раздалось:
- Фатит экономить!
Я удивился: в этой спальне малыш сегодня один, старший гостит в деревне у бабушки. С кем же он разговаривает? Увидел удивленно распахнутые глаза супруги. Она словно искала какое-то подтверждение:
- Ты что-нибудь слышал из детской?
- У меня, наверное, непорядок со слухом.
- Да нет, все правильно, это наш малыш потребовал: "Фатит экономить!".
- Уста младенца глаголят истину, - заключил я. - Наша семья растет, едоков прибавляется, пришло время подумать о пропитании. Давай купим в инкубаторе сотню цыплят. По осени разделим их на петушков и несушек. Будет нам нежное мясо и свежие куриные яйца.
И откормочная работа закипела. Когда цыплята подросли, их разместили на базке, огороженном металлической сеткой. С этого момента началось что-то непонятное: ежедневно сокращалось поголовье цыплят без всяких на то причин и следов преступления.
В выходные дни мы поочередно сидели у окна, надеясь определить способ охоты на наших цыплят: с земли или с воздуха? Вскоре потенциальный грабитель появился во дворе. Это был шикарный кот - гигант, ухоженный красавец бело-черный масти. Бросалась в глаза его удивительно симметричная окраска: белее снега живот и мордашка, чернее ночи - спина, хвост и голова в словно надетом шлеме.
Эту животину я примечал во дворе супружеской пары, работающей до недавнего времени на мясокомбинате. Теперь они на пенсии, а лохматого иждивенца, ничего, кроме мяса, не признающего, обрекли перейти на "живой" мясной рацион. Конечно, он мог бы охотиться на воробьев или мышей, но тех и других надо выжидать, да и поймать с его животом сложновато, а цыплята сами в лапы даются, привыкли к хозяйским ласкам и нежностям. Ворюга спокойно перешел бетонную дорожку, соединяющую дом с летней кухней, легко преодолел двухметровую изгородь, взобравшись по дубовому столбу, красиво, почти театрально сиганул на землю, цапнул зубами цыпленка и той же дорогой скрылся стрелой.
Мы наблюдали за этим процессом с раскрытыми ртами.
- Вот наглец, - первой отошла жена, - среди бела дня сожрал. Да так он всех цыплят перетаскает.
- Не успеет, - заверил я авторитетно, - завтра же займусь его перевоспитанием.
В понедельник после разнарядки я задержался в кабинете директора. В двух словах рассказал о своих проблемах, а в заключение попросил.
- Юрий Васильевич, у нас на складе хранится одноствольное оружие. Может, разрешите взять его "на недельку, до второго"?
- Это ружье - музейное наследие бывшей артели "Рассвет". Стрелять-то умеешь?
- Три года Родину защищал. А ружье мне нужно, чтобы злодея лишь попугать.
- Ну, это меняет дело. Ты знаешь, что в поселениях стрелять запрещено, так что по-любому держи ствол ближе к половине шестого.
Не успел я повесить ружье на стену, как увидел через окно своего врага: он стоял на дорожке и внимательно рассматривал сбившихся в кучу цыплят. Я вскинул ружье, жестко прижал к правому плечу, надавил на спусковой крючок. Раздался выстрел, не достигнувший цели, потому что пришедшая на обед жена толкнула меня в спину.
- Ты кому помогаешь? Этому животному или мне? - рассвирепел я.
- Кошке, которую ты принял за кота.
- Не может быть. Как ты это определила?
- Коты трехцветные не бывают. Если бы ты ее убил, наша тетя Дуся котлету б из тебя сделала.
Утром обнаружилось, что охотник сменил тактику и навестил цыплят ночью. До вечера незваный гость не пожаловал. Как стемнело, я уселся на высоком крыльце с ружьем соответственно. Мои ночные размышления прервала медведка. Это копательное насекомое величиной с мизинец трескотней затушит любую звонкоголосую птицу. Не успел я засечь место свистухи, как моя половинка тихонько толкнула в плечо.
- Давай подменю. Все равно не спится.
- Сдаю свой пост, гляди, не пальни по летней кухне!
Не успел толком заснуть, как услышал оглушительный хлопок, похожий на выстрел дальнобойной пушки. В чем был, выскочил на крыльцо.
- Убила кота?
- Еще как. Выстрелом подбросило вверх на метр, он свалился в кусты.
- Молодец! Пошли в дом, а то соседи сбегутся узнавать, что случилось.
Едва взошло солнце, принялись искать убитого вора. Обыскали все - не нашли. Случайно кинул взгляд на кухню - и обмер: входная дверь рябая от дроби, напрочь выбиты стекла.
- Вот потому вас, баб, в армию не берут! - сказал я во зле.
- Это почему?
- По кочану и еще по двум на то причинам, - стал понемногу отходить я.
- А первая какая?
- Когда вы, бабы то есть, целитесь из ружья, то при нажатии на спусковой крючок глаза закрываете.
- А вторая?
- Некоторые команды выполняете не по Уставу, - совсем отошел я, уже улыбаясь.
Если с женой все решилось по-мирному, то коту его злодейство простить было нельзя: поголовье упорно снижалось. В обеденный перерыв, который обозначился раньше обычного, пошел искать рыболовные снасти и на крыше навеса для кур увидел отдыхающего кота, по всей видимости, сытого. Взял ружье - и (что там целиться в трех шагах от цели) выстрелил. После содеянного увидел убитого ворюгу: весь в крови, рядом отсеченный пулей хвост.
Пошел на работу. Вернул складу ружье. А вечером с нескрываемой гордостью заявил неудачному стрелку.
- Учись, пока я живой. Никто твоим цыплятам уже не угрожает.
Жена не поверила.
- А где ж твой убиенный? Хвост лежит на шифере, а кота там нет!
- Значит, издыхать пошел.
Кот не появлялся до самой осени. Однажды с братом сидели на крыльце, общались после долгой разлуки, весело уминали колбасу и запивали свежей простоквашей. Вдруг на дорожке от дома к летней кухне появился кот бело-черной масти с будто надетым на голову шлемом, хромой и без хвоста. Подошел к сетчатому базку, взглянул на цыплят, ставших тяжелее его, смерил визуально непреоделимое препятствие - дубовый столб изгороди - и застыл в неподвижности. Не прав был Дарвин, утверждая, что животным не дано думать. Сейчас этот инвалид не только думал, еще и делал выводы, ибо направился в сторону своих противников - людей.
Все же это было: кот, гордое создание, не просил, а просто стоял и смотрел, похоже, рассчитывая на сострадание, а может, по большому счету, контрибуцию требовал. В этом противостоянии каждый из нас защищал свои интересы.
С колбасой во рту уходил кот, изрядно пострадавший от нервной борьбы, но непобежденный.

Я БЫ ПОДПИСАЛ!
Впервые в своей жизни хочу встать в защиту позиции коммунистической партии о хозяине земли. Увлекшись реформами, мы и не заметили, как ловкачи растащили страну по кускам и с возрастающей скоростью превращают всесильную раньше державу в обыкновенную колониальную страну. По сути дела идет третья мировая война против России – по превращению ее в колонию с богатыми и дешевыми сырьевыми ресурсами и рабочей силой. Распухшая бюрократическая машина "съела" практически все: промышленность, энергетику, жилье и так далее. Осталась земля. Ну, а затем дело наверняка дойдет до воды и воздуха! А что потом?
Коммунисты отказались от своей идеи разрушений до оснований и даже сами, наверное, не понимают, как они правы. Саратовская область ликует от удачной распродажи земли. А кто скупил ее? Крестьянин? Нет! У него даже на одну лампочку не всегда есть деньги. Так кто же прячется под ширмой нового хозяина? Чеченец? Американец или европеец? Последние уже "изнасиловали" свою землю, выжали из нее все и вконец отравили. Им нужны наши свежие угодья и чистые урожаи в обмен на дешевую отраву!
Кто сказал, что общественное пользование землей хуже частного? Наоборот, это самый прогрессивный способ хозяйствования. Заокеанские страны отдали бы все, чтобы вернуться к государственной монополии на землю. Да и не только на землю, но и на то, что в ее недрах.
Не дай Бог продать неизвестно кому нашу кормилицу, на которой мы живем, и будут жить наши потомки. Что они о нас скажут?
И все же я не против фермерства или частной собственности на землю. Фермеры, конечно, нужны. Но пусть они занимаются тем, до чего еще не дошли руки у общественного производителя. Это - огороды, сады, бахчи. А частная собственность на землю нужна только под индивидуальное строительство, чтобы хозяин жил уверенно и был спокоен за свою и потомков судьбу.
Земляки, я призываю вас, если вам дороги честь, свобода и будущее, поддержать инициативу компартии по сбору подписей для открытого письма президенту. И еще прошу не отвергать прогрессивного прошлого, может быть, в нем скрывается зерно истины?
Свою мысль хочется закончить словами поэта - нашего современника и даже земляка:
О, как спешим мы зачеркивать прошлое!
В прошлом не все исключительно пошлое.
Может быть, завтра, а может, чуть позже
То, что отвергнем, вдруг станет дороже?
Жаль, что ко мне не обратились за подписью, я бы подписал!

Волшебное зеркальце
Зимой, когда земля отдыхает от трудов праведных, самому труженику не помешает немного расслабиться. Вот с таким слегка облегчённым настроением я пожаловал в город- герой навестить семью младшего сына. Все домочадцы обрадовались мне и привезенным крестьянским гостинцам, а сноха даже добавила:
- Папа, как вы нас здорово выручили. У нас с Мишей билеты на концерт, а Олесю не с кем оставить. Посидите, пожалуйста, с внучкой не более двух часов. Да она, к счастью, сегодня после обеда не отдыхала, так что скоро уляжется баиньки. Никаких проблем. Хорошо?
- Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Ваша мама наградила меня лишь сыновьями. Потому заниматься с девочками - не моя стезя, не обучен. Как она будет общаться с таким старым, малознакомым дедом? Почаще надо было приезжать в станицу,- с горечью упрекнул я обоих.
В наш разговор вмешался сын:
- Папа, кто тебе виноват, что дочку не заказал? Вот теперь тренируйся на внучке...
И вот мы одни. Пока Олеся переодевала Барби в зимние одеяния, на миг задумался, сравнивая свое послевоенное детство и сегодняшнее внучкино. Чем я могу удивить её, чему научить, если время так скоротечно и неумолимо! Свои познания о зле и добре мы черпали не из книг - их у нас почти не было, не из телевизоров и компьютеров, а из бабушкиных сказок – как то «Красная шапочка», «Волк и семеро козлят» и так далее. Я обратил внимание, что у внучки в спальне множество детских книг в шикарных переплётах и ярких цветовых гаммах, ходячие и говорящие куклы, барбосы, летающие вертолеты и бабочки, флэш карты и диски, мобильные и совсем незнакомые моему поколению и воображению игрушки. Всё это сравнивать со своими познаниями - извините, не хочу!
Тут я вспомнил об обещанном снохе и решил взять ситуацию «на абордаж». Решительно подойдя к целеустремлённой внучке, напористо предложил:
- Олеся, давай я расскажу тебе сказку про злого волка, который охотился на малых зверюшек. Но когда беззащитные объединились и пригласили к себе для охраны семейство ежей, волк чуть с голоду не околел! Хочешь послушать?
- Нет, деда, бабушка мне всегда рассказывает про доброго волка.
- Странно. Тогда что же он кушает в лесу?
- Пирожное, мороженое, шоколадки.
- Знаешь, внучка, бабушке просто повезло с таким волком встретиться...
Получив «от ворот поворот» я понял, что с девчонками идти напролом не получится. Надо искать другие подходы, иные варианты в общении...Такие неожиданные мысли были прерваны настойчивыми толканиями в бок:
- Дед, а дед, пойдём, посмотрим мультики по телевизору, а?
Я молча согласился и послушно поплёлся за вундеркиндом. В гостиной мы остановились у большого и плоского экрана величиной чуть ли не с ковёр, висящий над моей кроватью в станичном доме.
Повелительно, как человек без комплексов, Олеся, не глядя в мою сторону, приказала:
- Включай, дед!
Мрачно я проронил:
- Не умею я.
- Не умеешь?
- Не умею.
- Леся умеешь!- и уверенно нажала какую-то кнопку. Из панели телевизора выскочил диск. Это почему- то её нисколько не удивило. Она повторила немного левее и вдруг экран ожил. «Уф!»- выдохнул я с облегчением. С сияющей улыбкой эта кроха, которой недавно исполнилось три года, привычно отыскивала полюбившиеся программы и позабыла напрочь о моём существовании.
Чтобы не мешать просвещённому зрителю, я решил побродить по пустынным комнатам. Ничего не заметил особенного, лишь поразило изобилие зеркал, их формы и размеры. Изменяя углы зрения, они будто умножали число присутствующих в неосвещённой квартире, и казалось, что без компаса, при желании, можно чуть-чуть заблудиться.
С запозданием вспомнил о внучке и опять о плане, так легко предложенные снохой. Чем бы её занять при моих скромных возможностях? Впервые пожалел, что не писал стихов. Глядишь, под монотонные вирши внучка бы и уснула. И вдруг словно открыл дверь в свое детство! Какая добрая мысль! Бегом, чтобы, не дай Бог запамятовать пришедшее, ринулся к Лесе.
- Внучка, скорей выключай свой телек с дурацкими боевиками и ужастиками. Сейчас я прочитаю на память маленькую поэму, с которой выступал на вечере для выпускников начальной школы!
-Ты, дедушка, сам её написал, да? - широко распахнула бездонные глаза малышка.
- Нет, никогда стихов не писал, я просто прозаик.
- Как?! Стихов никогда не писал, а про заек что - не считается?
- Нет, про зайцев писать мне не приходилось. Проза меня увлекала.
- Ну тогда прочитай, что умеешь,- слегка притупилась в голосе недавняя острота.
Как говорится « с чувством, с толком и расстановкой» я стал входить в свою роль:
-Купец путешествовал в царстве далёком
и зеркальце там обронил ненароком.
А в этой стране не бывало зеркал.
Там далее во сне их никто не видал.
- Дедуля,- беспардонно перебила чтеца убаюкиваемая, - а как эта страна называется ты знаешь?
- Так и называется - Маленькая.
- А почему же у них зеркал не было? У нас их в каждой комнате полно, - удивлялась малютка.
- Я не могу забегать вперёд, но кто-то из близких царя не разрешал купцам торговать зеркалами. С Вашего позволения, моя красота, продолжу сказание:

-Гуляла в саду молодая царица.
Нашла она зеркальце, смотрит, дивится.
«Ах, что за картинка, отправлюсь к царю
И чудо-находку ему подарю!»
- Значит, царица не догадалась, что в зеркале это она сама?- перебила моё выступление беспокойная слушательница.
Наверное, она от удивления ни разу не моргнула, не пошевелилась.
- Значит, царь будет день и ночь любоваться собой, а царица так и не узнает, что она красавица? ,
-Нет, всё будет иначе. Лучше послушай:
Вот царь красноносый, спесивый урод,
Хихикая, зеркальце в руки берёт.
И молвит разгневанно: «Что за причина?
На ней пучеглазый, нахальный детина.
Надутый как жаба, вертлявый как уж,
Вертлявый, корявый и злющий к тому ж...
- Царь тоже не понял, что видит себя в зеркале?- вопрошала девочка.
- Ну, он о себе, похоже, был высокого мнения, думал, что красивый, умный и добрый, а тут увидел полную противоположность.
- И что он сделает с зеркалом?- была ошеломлена милая кроха.
- А вот об этом последние слова владыки:
-Немедля того разыскать, часовой,
И в пропасть швырнуть его вниз головой!
***
О глупом уроде окончен рассказ,
Был в точности выполнен царский приказ.
Мы оба помолчали немного, а потом... Сцепив руками острые коленки, Олеся подняла голову и засыпала меня вопросами, как из рога изобилия. Мои ответы, может быть, не отличались ясностью, но как мог, отвечал по теме.
Два часа пролетели, как две минуты. Наконец- то явились концертники.
- Ах, вы ещё не заснули? - Удивилась сноха. - Ну как Вам, папа, наша «почемучка»?
- Прошу принять от меня заказ,- на полном серьёзе отвечал я.
- Это какой ещё заказ?
- Я хочу, хотя бы одну, ещё такую внучку!
ЧУЖОЙ УЖИН
Наконец-то на моем холостяцком пути встретилась та, о которой долго мечтал. Наши свидания иногда заканчивались далеко за полночь, а утром, чуть свет, на работу.
И в этот раз все случилось как по написанному сценарию: заявился домой, как всегда, в полтретьего ночи, мама будто ждала, свежим голосом предложила:
- Сыночек, щи и каша на плите. Отведай на сон грядущий.
Так на какой же плите мой поздний ужин? На кухне их две: газовая и печная. Начал обследовать первую. Действительно, тут стояли две кастрюли - большая - под первое блюдо и поменьше - под второе. Сначала открыл крышку той, что покрупнее. Понюхал - мясом почти не пахнет, на вкус ничего хорошего. Кое-как похлебал, перешел ко второму блюду. Каша оказалась накрытой зеленым капустным листом. Наверное, мама придумала новый рецепт. Но угощение оказалась недосолено, недоварено и без намека на присутствие масла, молока или сахара. Голод не тетка, поднапрягся - и "уговорил" добрую половину кастрюльки. Потяжелевший не от удовольствия, а от нужды, отправился на боковую.
Утром стряпуха меня пытает:
- Ну как, сынок, я тебя накормила?
- Мама, не хочу Вас обижать, но первому и второму даже до третьего сорта очень далеко.
Мать обиженно подошла к печи, открыла поочередно обе кастрюли, которые, как и вчера, были нетронутыми. Удивленно спросила:
- А где ты еду-то брал?
- На газовой плите.
Моя родная, как стояла у табуретки, так и села на нее, - не глядя.
- В большой кастрюле, что на газе, я собрала помои для поросенка, а в малой - курочкам мешанку приготовила. Ты, получается, слопал чужой ужин? Чем же я теперь хозяйство накормлю?

ПРИГЛАШЕНИЕ УЛЫБНУТЬСЯ

ТАК И ЗНАЙТЕ!
Однажды вечером, в свободное от службы время, комбат неожиданно приказал построить личный состав на плацу. Самым удивительным было присутствие при этом дамы. Комбат сказал, явно чем- то раздраженный:
- Товарищи солдаты! Кто-то из вас обидел эту женщину. Обидчику выйти из строя на три шага вперед!
Строй не шелохнулся. Мертвую тишину нарушил комбат:
- Я вынужден разрешить  женщине осмотреть личный состав.
Обиженная дама обошла все шеренги и смущенно сказала комбату:
- Какие они у вас одинаковые. Я никого не признала.
Потом плутовато обвела бездонными глазищами строй бравых солдат и добавила с дальним прицелом:
- Угадать одного из множества равных мне оказалось не под силу. Да к тому же я слегка поостыла. Как говорят умные люди, что минуло, становится милее, а что далеко - то желаннее. Больше жаловаться не приду. Так и знайте!
СЪЕЛИ?!
Старушка забальзаковского возраста пришла в лабораторию поликлиники. Ее вежливо слушают две молодые женщины в белых халатах.
- Дочки, я была у докторши на приеме, а у ней нету моего анализа. К вам послала. Я-то хорошо помню, что надысь лично вам сдавала кал. Отыщите, родные, - век не забуду.
Дочки долго искали пропажу. Не нашли. Взбешенная бабуля всплеснула руками:
- Да куды же вы его подевали? Съели, что ль?
ТРАМБУЙ ГОЛОВОЙ!
Наконец собралась вместе большая и дружная семья, чтобы помочь старикам подлатать древний, завалившийся забор. Копали ямки, ставили дубовые столбики, уплотняли грунт вручную.
Самый молодой, крупный детина трамбовал с затяжным роздыхом, как в замедленных съемках.
- Не пойму, студент, кто кого у вас тягает: ты трамбовку или трамбовка тебя? - укорял старший брат младшего.
- Не люблю я работать руками.
- А чем же любишь работать?
-  Головой.
- Ну, трамбуй тогда головой!..
ПОДАРОК ДЛЯ ДЕДА
На юбилейный день рождения дети в складчину купили отцу мобильный телефон.
- Зачем мне, пенсионеру, этот чертогон? Я все равно в нем ничего не смыслю, - рассуждал юбиляр.
Но дети убедили его в обратном, доказали, что без этого аппарата нынче не обойтись. А внук Андрей установил звуковой сигнал на полную мощность, ведь дед был глуховат.
Прослушав музыку, дедушка недовольно проворчал:
- Зачем мне эта дергатня? Поставь лучше что-нибудь подходящее моему возрасту.
Внук мигом управился с заказом и убежал по своим делам...
В районном Доме культуре чествовали ветеранов. После торжественной части случилась маленькая заминка, и в этот самый момент в зрительном зале громко зазвонил «подарочный» телефон. Он отчётливо воспроизводил гимн Советского Союза!
Сначала поспешно вскочили с мест несколько человек, еще и еще, и вскоре, как по цепной реакции, встал весь зал, кроме нашего деда. Он деловито отыскивал на телефоне нужную кнопку…
МАЛЕНЬКИМ ГРАФИК
Дед перевоплощался с внуком в сказочных героев.
- Я буду королем, - с напускной важностью предложил дед, - а ты кем?
- А я – графиком, - с неменьшей гордостью заявил внук.
Дед удивился:
- Как это графиком?
- Ну, граф - это большой человек, а график - маленький, - разъяснил пятилетний малыш непонятливому собеседнику.
ТОЛЬКО РАЗ В ГОДУ
Женька, счастливый именинник четырех лет от роду, с восхищением рассматривал принесенные гостями подарки.
- Вот бы каждый день отмечать свой день рождения! -  размечтался виновник торжества.
На что стоящая рядом бабушка назидательно произнесла:
- Если каждый день отмечать свой день рождения – скоро состаришься.
Посмотрев внимательно на седую и морщинистую старушку, внук сочувствующе заметил:
- Ох и часто ты, бабуля, отмечала свои праздники!
ВЫИГРАЕМ!
Дорога из Москвы до Волгограда короткой не показалась. Взрослые возбужденно «перемывали косточки» устроителям последней Олимпиады. И вдруг при въезде в город-герой заговорили молчавшие дети Олеся и Андрей. Девочка недавно научилась выговаривать букву «р» и теперь искала повод применить свои навыки. Oна спросила:
- Этим мы всем пр-р-р-оиг-р-рали?
Все посмотрели в сторону, куда был направлен ее указательный пальчик. За окном легковушка победно развевались на флагштоках яркие флаги многих государств. Таким образом придорожный гостиничный комплекс завлекал иностранных туристов. Взрослые натянуто улыбались непонятно чему, а гимназист Aндрей - восходящая звезда большого футбола - заключил пророчески:
- Там проиграли, а здесь выиграем... все содержимое их кошельков.
ПЬЕМ ПИВО
За столом собрались самые дорогие гости - дети со своими семьями. Их обслуживала мама, бабушка и жена (в одном лице). Обращаясь к младшему сыну, угодливо спросила:
- Миша, тебе принести молочко, творог со сметанкой?
- Мама, ты же знаешь, когда я пью пиво, молочное мне противопоказано.
Тогда заботливая хозяйка устремилась к его дочери. Олеся, папочкин хвостик, не отходила от отца ни на шаг и во всем его дублировала.
И сейчас она сидела рядышком и вместо пива ей налили лимонад точно такого же цвета.
Бабушка спросила:
- Олеся, а тебе налить парного молочка?
- Бабушка, ты же видишь, что мы пьём пиво!

СВЯТКИ

1



«Счастливые люди, кто родились в хуторе Новинском», - думала курносенькая девчушка Верка, наблюдая в заснеженное окно и любуясь черно-белыми березками, густо усыпанными пушистым инеем.
И действительно, место для Новинского было выбрано неповторимо красивое. Большая часть домов рассыпалась по косогору, а внизу, в мелких глинистых берегах, заросших дикорастущим терновником, бесшумно текла речушка Кархинка. В засушливое лето речка местами пересыхала и местные жители, минуя мосток, переходили ее по мягким кочкам, обросшим зеленым бархатным мхом. На мелководье прогретая солнцем вода, что парное молоко, притягивала ребятишек, и стоило больших трудов вызволить их оттуда. Осенние дожди заполняли запасники, и при первых морозах казачата располагали идеальным катком. Ну, а для саночников и лыжников всех возрастов крутой косогор служил не хуже ухоженных альпийских трасс.
Любила Верка свой райский уголок, знала всех людей в хуторе, и земляки хорошо знали эту бедовую озорницу: что бы ни случилось необыкновенного, ни у кого не возникало сомнений, что это дело ее рук.
Вот и сейчас голова проказницы была забита заботами: как бы не обделить вниманием сегодняшний (последний день святок), канун Нового года по старому стилю.
Ее отец - самый начитанный человек Новинского - много рассказал интересного. От него Верка узнала, что дни от Рождества до Крещения в народе назвали Святыми, или Святками. В эти дни ходят друг к другу в гости, балуют подарками, поют колядки, гадают и одеваются ряжеными. Со слов отца она записала тексты колядок и с созревшим планом побежала к Валюхе.
Валюха - ее одноклассница, соратница во всех похождениях. Выше на голову и шире в плечах, она, как ни странно, во всем слушалась Верку, была денщиком, тенью и исполнителем капризов и начинаний.
- Валюха, - начала с порога запыхавшаяся Верка, - вот тебе текст колядок, выучи наизусть. Начнет темнеть - пойдем колядовать. Наряжайся в цыганку, напомадься хорошенько и жди меня. Все!
Ошарашенная подруга ничего не понимала, а Верка уже выпорхнула из избы. Вечером кто-то постучался, и тут же распахнулась дверь. На пороге стояла цыганка и голосом Верки спросила:
- Ну как, похожа на гадалку?
На миг обомлевшая подруга не нашлась, что и сказать. Она плюхнулась на кровать и, по-старушечьи покачивая головой, призналась:
- Если б ты не заговорила, я точно не узнала бы!
- Быстренько одевайся, да накинь на плечи какую-нибудь цветастую скатерть из старья или накидку для пущей убедительности.
Накрашенные сверх всякой меры, в длинных юбках бабушек или прабабушек, в платках, надвинутых до бровей, они и в самом деле походили на цыганок.
Поднявшись по крутояру, Валюха, хватаясь за руку подруги, взмолилась:
- Тут живут мои родственники. Давай углубимся по улице, где нас меньше знают.
- Это зачем? - удивилась Верка. - Мы что, воровать пришли или побираться? Мы с праздником поздравляем! Заходим в тот дом, где свет горит в горнице.
Вот изба, где ярко горел свет во всех комнатах. Вышедшая вперед Верка как-то мимоходом постучала в стылое окно и прямехонько пошла в гулкие сени. На ее стук никто не ответил. Потопав по звонкому от мороза полу, вошла в избу. За столом сидели несколько мрачных старушек с кутьей и булочками перед каждой. Поскольку отступных путей не предвиделось, Верка, как всегда, «взяла быка за рога»:
- Коляда-маляда прикатила молода.
Мы искали Коляду да во Новинском двору.
Как на улице мороз подмораживает,
Не велит долго стоять, велит скоро подавать
Или тепленький пирог, или маслице-творог.
Или денежку копьем, или рубль серебром.
Хозяйка бабка Борисиха встала молча из-за стола, взяла конфетницу и высыпала содержимое в подставленный Веркин подол. Ни здравствуй, ни прощай. Не дрогнул ни один мускул на непроницаемом тёмно-медном скуластом лице.
- Не в каждом доме праздник, - упрекнула Валюха упрямую Верку, когда выходили на дремотную, застывшую улицу.
- А ты почему меня не поддерживала? Я же просила выучить текст. Времени не хватило до вечера? Проспала, небось! - разворчалась Верка.
В соседнем доме жили куркули. Все знали, что у них зимой снега не выпросишь.
- Может, пошли дальше? - заикнулась Валюха. - Ничего здесь не выгорит.
- Выгорит. У меня запляшут.
По пути, хорошенько побарабанив в створчатые ставни, озорница вломилась в дверь. Навстречу вышел хозяин, дожевывая и вытирая рукой масляный рот.
- Уходите, ничего у меня нет!
Но не на ту напал. Верка не отступает и, толкнув Валюху, запела:
- Коляда, коляда, подай пирога!
Не подашь пирога, то - корову за рога,
Кто не даст хлеба - уведу деда,
Кто не даст ножку - расколю окошко.
Овсень, коляда, суконная борода!
Отведя душу на жадном хозяине, Верка, притворно поклонившись, гордо выпрямилась.
- Спасибо этому дому, пойдем к другому!
Первые неудачи подействовали на Валюху удручающе.
- Может, хватит колядовать? Давай по домам, а?
Верка, казалось, не слышала этого нытья. Очарованная голубым лунным сиянием, она уверенно шла по искрящейся целине, и податливый снег весело хрустел под ее ногами.
- Ты проведала своих родных, теперь пойдем к моим, - сказала настырная, направившись по расчищенной дорожке к добротному дому.
На стук услышали веселые голоса:
- Заходите! Дверь не заперта!
Ввалившись, подруги без предисловий приступили к делу:
- Коляда, коляда, подай пирога!
А подашь пирога – целый двор живота.
Окол вашего двора растет шелкова трава:
На каждой травинке - по жемчужинке.
Ваши детушки - как пчелушки,
А хозяюшка в дому - как оладейка в меду.
Вы подайте пирога-заговенышка.
Подошедшие поближе хозяева дотошно рассматривали лица колядующих.
- Молодцы, девчата, спасибо! Только никак не признаю, кто вы такие, - не то притворялся, не то на полном серьезе ворковал хозяин.
- Да что ты не признаешь? Верку, свою племянницу, не угадал! - смеялась жена.
- Ну, проходите в горницу, садитесь с нами, девчата!
Верка острым глазом оценила сразу обстановку дядя с теткой и их кумовья, чьи дома разлучены смежным забором, заканчивали трапезу. На столешнице оставались налитые мутным самогоном четыре граненые рюмки и общая чашка кислого молока.
- Ну-ка, Верка, - сказал близкий родственник, - пригубь из моего стакана на дорожку, чтобы мороз отскакивал.
Он протягивал стакан как-то неуверенно, наверное, не сомневался, знал твердо, что его племянница терпеть не могла выпивох. Однако, оценив обстановку, она взяла подношение, взяла уверенно и еще уверенней опрокинула, не хуже заядлых любителей выпить. Дядя глядел, не веря своим глазам. Стакан, налитый вровень с краями, она поставила опорожненным да еще эффектно приземлила на стол и крякнула, как полагается после принятия первака.
Почуяв критически затянувшуюся паузу, дядя схватил первую попавшуюся ложку и протянул собутыльнице:
- Верочка, закупи кислым молочком, чтоб назад не пошла.
Увидев ложку со следами кем-то оставленного молока, Верка, зажав рот рукой, выскочила во двор. Импульсивно хватая руками снег, набивала рот, лихорадочно глотала, проталкивала очередную порцию. Потом сдобрила сосательной конфеткой, погоняла во рту. Полегчало.
Валюха шла следом и гадала о следующих действиях непредсказуемой подруги. Она очень надеялась, что выпитая самогонка, от которой Верке стало не по себе, ускорит процесс водворения. Но через минуту вынуждена с огорчением понять, что бесповоротно ошиблась. Верка, будто взбодренная выпитым, прибавила скорости.
Теперь они заходили в избы, где светилось не только в горнице, но хотя бы тусклое окошко на кухне. У нее появилось второе дыхание: приподнятость настроения, мелодичность в голосе, юмор в общении. Она даже гадала по рукам не хуже цыганок!
Отягченная наколядованным, Валюха еле плелась, отставала, просила подругу о передыхе.
- Ну, давай зайдем в последний дом, - заверила Верка, - и возвращаемся.
Следующим на их пути оказался не дом, а избенка, вросшая в землю. Маленькие, подслеповатые окна, прогнившие без ремонта, завалинка и крыльцо. В этой развалюхе жила тетка Нюра. Много про нее говорили нелестного: что, якобы, у нее дурной глаз. Бывали случаи, как выйдет к воротам свою корову встречать, так ни с того ни с сего новинские коровы молоко теряли. Недаром все избегали встречаться с ней. Да и поверить можно было. Тетка Нюра - баба мощная, необыкновенная: ростом и в плечах пошире мужика хорошего. Руки толстые, конопатые, а лицо мучнисто-серое, широкое, на губе большая бородавка.
- Бежим отсюда, - взмолилась Валюха и уцепилась судорожно в Веркин рукав, - накличем на себя беду!
- Не боись! Только посмотрим, чем она занимается, и пойдем.
В оттаявшее окно подруги увидели тетку Нюру, сидевшую за пряхой, ее сына Сережку и охотничье ружье, висевшее на стене.
- Сегодня праздник, а эти колдуны работать вздумали, - высказалась Верка, постучав в стекло чуть громче, чем надо бы.
- Стоп! - скомандовала тетка Нюра, остановив пряху и подняв вверх указательный палец. - Сережка, бери ружье!
Девчат, хорошо расслышавших команду и знавших придурочного Серегу, как ветром сдуло. Они слышали выстрелы, крики «держи вора!», топот бегущих. Но страх только придавал им сил. Наконец, они свернули в какой-то переулок, добежали по рыхлому снегу до крутого яра и скатились вниз.
Валька цеплялась за какие-то кусты, визжала, звала на помощь, пока не кончился спуск. Только уже на берегу Кархинки, отряхиваясь от прилипшего снега, пожаловалась:
- Гостинцы все растеряла...
- Умолкни, - приказала Верка, - слышишь, как кто-то спускается по нашему следу?
Валька мчалась так, что даже Верка за ней не поспевала. У самой калитки своего дома чуть расхрабрилась:
- Давай спрячемся и посмотрим, кто же за нами гонится!
Но преследователь в развевающемся пальто, как на крыльях,
вот уже совсем рядом.
- Валюха, беги домой! Я его задержу.
Пока Валюха барабанила в дверь, Верка решила увести нападающего подальше от подруги и рванула в сторону своего дома. И, когда оставалось до калитки рукой подать, она обо что-то споткнулась и кубарем покатилась в сугроб.
Этим воспользовался нападающий и бросился с каким-то диким воплем на лежащую Верку. Левой рукой удерживая подол юбки с наколядованным, правой она, не хуже кошки, бросилась тому в лицо. И вдруг, словно оглоблей, шибанули по голове. Она услышала знакомый до боли голос:
- Ты что, круглячка, очумела?!
Это был ее брат Лешмарь. Так она звала его в шутку, а вообще-то он Алексей. Брат, старше на каких-то пять лет, всюду ее опекал, все ему мерещилось, что сестру могут обидеть. Верке это не нравилось. Да еще называл ее обидным словом «круглячка». «Хорошо, что еще не толстушкой», - прощала иногда вольность брату. Сейчас Верка сидела в снегу, опустив руки.
- До смерти выпугал, Лешмарь! Зачем устроил за нами погоню?
- Да мать распорядилась загнать тебя в дом. Я-то знаю, как трудно это сделать помимо твоей воли. Ты уж прости, сестра.
Он поднял ее на ноги, обнял счастливый, что все хорошо обошлось.
А за столом сидела вся их большая семья. Стол ломился от аппетитных кушаний. Ждали ее.
«Счастливые люди, кто родился в деревне», - второй раз за этот день заключила бедовая озорница.

На охоте



Много зим тому назад угораздило меня испытать фортуну на лосиной охоте, где я «крепко» подсобил эемлякам-добытчикам. Эта случайная вылазка, возможно, оставшаяся для всех незамеченной, свинцовым грузом улеглась и лежит по сей день на моей несостоявшейся охотничьей совести. Вот потому и решил покаяться, не с собой же грехи уносить...
Припозднился я как-то на службе и водворился таким «хорошеньким», со свежим душком, которому теперешний «орбит» уже не помощник Жена в допотопном серо-печальном костюме, сплошь обсиженном пухом, обозлённо махала чёсками, готовясь, кажется, к взлету.
- А че, для ведьмы хороший наряд, - пошутил я, притворно щупая дерюжный материал. И тут же понял, что моя топорная шутка только прибавила скорости для полного её разноса.
- Значит, ты, ангелок, натаскался где-то и к ведьме прибился? Что же на этот раз наплетёшь?
- Ничего. Ты у меня умница, сама придумай, где я побывал, а пока пойду чуток покимарю.
Сухой блеск, её глаз вдруг пробуравил мой затуманенный взгляд, и я протрезвел перед бунтарской решимостью
- Недурно ты, голубчик, устроился, - сказала жена. - Но я тебе не рабыня и даже не домработница. Думаю, не для того пятнадцать лет учили меня. Завтра же пойду в районо и соглашусь на любую работу. А сегодня я, как и ты, устрою себе маленький передых.
С этими словами она сгребла свое пушное хозяйство и вышла во двор. Там брезгливо сбросила старомодный шушун, кинула в общую кучу и, чтобы не передумать, поспешно её подожгла
Затем «бунтарь» приняла ванну и вышла солнечно чистой. Она излучала приятный аромат молодого тела и была облачена в женский халат, наверное, на десять размеров больше потребного, потому что почти дважды обернула его вокруг себя и оттого казалась изящной...
Утром, после планерки, я задержался в кабинете директора. Юрий Андреевич выслушал все сердобольно, но отказал:
- Сам понимаешь, дружище, профиль завода не тот. Только заврайоно может решить твой вопрос.
- Не вхож я к нему, ничего нас не связывает, а к вам, шеф, он частенько заглядывает. Может, собраться да посидеть, как люди? - цеплялся я за спасательный круг.
- Что ты, Петрович, на магарычи он не падкий, и со шкурными делами на драной козе не подъехать. Разве рискнуть на охоте?
- Из меня охотник, как скакун из этой самой козы. Я отродясь близорукий и ружья в руках не держал.
- Кто тебе сказал, что стрелять придется? На охоте главное - наливай и пей!
Обговорив подробности, я уходил от директора с просветленным лицом: если предстоящая «смычка» не даст результата, хоть совесть очищу перед женой…
Ранним воскресным утром к дому подрулил УАЗ. Чуть не волоком дотащил я «охотничий завтрак» и всю дорогу ворчал: «Не кирпичи ли она туда наложила?»
С рассветом въехали в сосновый лес. Опередившие нас вездеходы взбудоражили устоявшуюся снежную благодать и наполнили опушку гамом, суетой и выхлопными газами. Среди легковых, горой возвышался трехосный «Урал». Хоть и не из клана охотников, но сразу сообразил, что он здесь для перевозки добычи.
Кругом мельтешились вооруженные люди в теплых одеждах и валенках, решали что-то важное, долго спорили и по-мирному соглашались. Неопределенными оставались я и ещё две борзые собаки, беспорядочно кружившиеся и вынюхивающие всех подозрительно. Я тут же подметил человеческую несправедливость: хозяин нюхачей - с красным здоровьечком, от лица можно прикуривать, а собаки - тощие, кожа да кости.
Наконец подошел Юрий Андреевич. На полном серьезе он вручил мне одноствольное ружье, какими в сорок седьмом снаряжали сторожей коллективных бахчей. Погладив рукой облезлый приклад, я подумал, что этакий жалкий предмет, наверное, из музея сбежал. Из потертого патронташа шеф со вздохом извлек две медные гильзы и, словно по большому секрету, шепнул:
- На всякий случай возьми пару жаканов.
Вскоре обезлюдела лесная поляна. Я стоял под разлапистой елью, на которую мне указал с командирскими замашками егерь и от избытка покоя и тишины надолго отключился от времени, как будто попал в другой мир, в другое его измерение. «Вот что значит природа, - думалось мне, - не то, что наш неряшливый быт. Все здесь продумано до совершенства, потому и время её измеряется вечностью! »
Но красоте до меня не было дела. Растелешённые осенью белоствольные берёзки бесстыдно прижимались к чернокожему дубу, а стайка сосёнок под белыми шапками как будто спешила к матери – стройной сосне, своей вершиной ластящей непреодолимую высь…
Какой-то шорох вернул меня к жизни, в которой живу. Я вспомнил вмиг о жаканах и зарядил ружьё. Только сейчас обратил внимание, что на стволе не было пушки. А как же целиться? – обеспокоился я и попробовал отыскать створ по черной глади вороненной стали. Незаметно для себя нажал на спусковой крючок. Грохнул ошеломляющий выстрел и тут же ожил дремлющий лес. 
С криками «Кто стрелял?» отовсюду бежали разъярённые промысловики. В мои планы не входил досрочный дембель с охоты и потому побежал вместе со всеми и с тем же вопросом.
Не отыскав браконьера, все разбрелись по своим местам Взбодренный удачной концовкой, я перезарядил ружье ..
Пробудившаяся тишина вновь блаженствовала на чистейшем снегу. Только к обеду её покой нарушил далекий собачий лай.
Вспоминая случившееся, скажу, что пословица «на ловца и зверь» подходит не на все случаи жизни, потому что лось вышел на меня. Это было незабываемое зрелище! Тёмно-рыжий красавец остановился в десяти шагах и явно не видел опасности, лишь мотнул головой в сторону блуждающих звуков и замер в классической стойке, прислушиваясь к шорохам леса. Я не дышал в надежде продлить столь прекрасный миг. Но этот миг оказался недолгим. Каким-то образом учуяв меня, зверь резко повернул голову, увенчанную парой жиденьких рожек, и мое сердце полоснула детская беззащитность в лосиных глазах. Из его трепещущих ноздрей валил густой пар и я, кажется, ощутил на себе его разгоряченное дыхание. Но, слава Богу, мои габариты и ружье, висящее палкой, похоже не вызвали страха, и он беззвучно сиганул в кусты.
Через несколько секунд появилась борзая. Она мчалась точно по следу и с любопытством смотрела в мою сторону
Благо, что собаки не умеют ругаться, зато глаза её чуть не кричали: «Ты что же, олух, не стрелял?» За свою грубость она тут же и поплатилась. Излишне уделив мне внимание, она не заметила впереди стоящее дерево, на полной скорости врезалась в него и рухнула кулем. Тяжело поднявшись, взглянула на меня с укором и вяло продолжила бег.
Дабы не навлечь на себя ещё и человеческий гнев, я сменил дислокацию. И вовремя. Выросший невесть откуда взбешенный егерь кипел необузданной злостью:
- Лося не видел?
- Нет, - как можно тверже ответил я.
Он повернулся ухом к уже неслышному лаю, вынул из кармана крохотную дудку и затрубил «отбой».
- Копец охоте, - обреченно вздохнул
- Почему копец? - смалодушничал я из жалости к этому ещё недавно сильному, властному и царственному человеку.
-  Ушел. В соседний район подался.
...Совмещенный завтрак с обедом больше походил на поминки. После третьей Юрий Андреевич, помня наш уговор, пытался «закинуть удочку», но Николай Федорович - заврайоно, хмурился, косился на меня, что-то подозревая, и молча жевал.
«Теперь ни коза, ни скакун уже не помогут, - раздумывал я, - одно утешение, что совесть очистил перед женой!»
В ожидании собак разогретые «промышленники» устроили стендовую стрельбу. Когда были изрешечены все консервные банки и побита стеклянная тара, мой тезка, однофамилец известного космонавта, повесил на кусты отбитое горлышко. Или цель была маловата, или выпито лишнее «с горя», но стекляшка словно была заговоренной.
- Петрович, - обратился ко мне все тот же Геннадий со знаменитой фамилией, - что ты не пальнешь?
Я вскинул ружье, прицелился, но не только горлышко, но и куст расплылись перед глазами. Тогда, чтобы отделаться, резко спустил курок. Первым подбежал тезка:
- Ты чем стрелял?
- Жаканом.
- Жаканом? Это же чистейшей воды снайперский выстрел.
- Случайно, - поскромничал я из страха, что попросят повторить выстрел
Вторым подошел егерь и, дружески похлопав по плечу, просиял:
- Прости, Петрович, что я о тебе плохо подумал. Теперь вижу, от таких стрелков лось не уйдет.
Последним подошел Николай Федорович и заговорил примирительно:
- В понедельник жду твою жену в районо. Может, подберем что подходящее.
 ОКУНИ или РЫБАЦКОЕ СЧАСТЬЕ

ОКУНИ

Разворчалась как-то жена:
- Плохой, - говорит, - ты мужичишка, ни охотника из тебя не вышло, ни рыбака...
И тут через окно я увидел, что сосед с рыбалки вернулся, снасть из машины выгружает.
Бегу к нему, спрашиваю:
- Рыбки не продашь? Моей, видно, колбаса надоела.
- Да нечего мне тебе предложить, вишь, улов какой, им и кошку из-под стола не выманишь! Поехали завтра со мной, лови на здоровье, все необходимое на твою долю захвачу, так и быть.
Раненько, когда еще город спал, к моему двору подрулил “жигуленок”. Я выскочил навстречу. Сосед, не скрывая ухмылки, спросил:
-Ты что, Петрович, на дискотеку собрался?
- Не боись, не замерзну, в этой амуниции на рынке выстаиваю полдня.
Пожал плечами сосед и тронул машину.
К Альсяпинскому пруду подъехали перед рассветом. Теперь я увидел, что такое рыбацкая экипировка. Сосед вытаскивал из багажника лопату, топор, ледоруб, какие-то коробки и баночки, стул, палатку из пленки, а главное - объемистый харч и удочки разных калибров. Сам облачился в тулуп, натянул валенки и шапку-ушанку.
Из-за лесопосадки выкатилось солнце, на нетронутый снег разлился холодный малиновый свет. Сосед вручил мне ледоруб, обозначил следами места будущих лунок и велел долбить лед до воды. Сам же пробуравил одну, раскинул свой «шатер» уселся на стульчик и замер.
От рьяной долбежки моя спина стала мокрой, отдышаться не давал злой и колючий, не то, что в городе, ветер. Вскоре я продрог до костей и пошел погреться в машину. Для "сугрева" принял нужную дозу и незаметно заснул. Пробудился от хриплого голоса
- Петрович, иди испытай свое рыбацкое счастье, а я чуток погреюсь теперь, совсем задубел. Возле одной из лунок лежали два спиннинга и свежий улов - щучонок не больше четверти и два совсем «глупеньких» окунька. Рыбалку со спиннингом я видел только по телезизору, но ведь не боги горшки обжигают? Решительно размотал леску и сунул в кашицу замерзающей воды
Блесна вдруг резво потянула, я чуть не упал за ней в прорубь. Поспешно сматывая леску на барабан, почувствовал явный зацеп.
Бросил под ноги удилище и ухватился за нее руками, потянул на себя что есть силы. Оборвал. Тогда взялся за другой спиннинг. Не пройдя и метра вглубину, леска дернулась и пошла раскручивать барабан. Потихоньку подтормаживая рукояткой, остановил рыбную прыть и стал подтягивать. Вскоре вода заколыхалась, я поднатужился и дернул... Из лунки что-то молнией выскочило и заплясало, как гимнаст на батуте. Вот она, первая в жизни пойманная мной рыба! А леска почему-то опять не поддается...
Ничего не понимая, рванул ее на себя и вытащил вторую рыбину. И это был еще один окунь! Как же могло так случиться, что на одну блесну поймались две жертвы? Мало-помалу дошло: первого окуня заклинило в лунке, вторым я вышиб его как клин клином.
Не знаю, сколько времени я ликовал, но появился сосед. Увидев улов, вытаращил глаза и, чуть заикаясь, спросил:
- А эт-ти откудова?
- Из лунки, вестимо...
С минуту он задумчиво чесал в затылке под нахлобученной шапкой и «выдал на-гора» со знанием дела:
- Полтора кило, похоже, потянут вместе... Не-е-т, у нас таких не бывает!
- Да ты что, не веришь мне, что ли?
А вы мне верите, люди?!
Прости меня

Поселок, где теперь Дине предстояло жить, может быть до конца дней своих, оказался обычным казачьим хуторком. Домики его рассыпались обережь заросшего камышом пруда и купались в белом мареве цветущего терна. После суетливого города тихая деревенская благодать показалась приветливой. Дина покосилась на потешно шагавшего рядом сына. Пятилетний Костик едва успевал за старшими, смотрел на них снизу вверх и постоянно расспрашивал:
- Папа, почему ты так долго не приезжал?
- Я же говорил тебе - служил на флотах, ходил за границу, - терпеливо, не в первый раз, повторял Николай. Немалого роста и могучий в плечах, он действительно походил на бывалого моряка, каких видывал Костик в мультфильмах.
- Теперь мы будем жить в этом доме? - одолевал вопросами малыш и, не дожидаясь ответа, продолжил: - А рыбу будем ловить?
-  Будем, будем, еще как, - гладил шершавой ладонью отец белесую голову "переселенца”
Но гостей не очень-то ждали. Поджарая женщина в упор рассматривала пришедших. На ней все было серое: старый халат, штапельная косынка, брезентовые тапки и хэбэшные чулки, собравшиеся в гармошку. Ее землистое и хмурое лицо, изборожденное множеством мелких морщин, впалые глаза и рот вызывали жалость и какое-то чувство края человеческой жизни.
- Мама, знакомься, моя жена Дина, - бодро выпалил Николай.
- Так уж и жена? А этот чей довесок?
- Это наш сынок Костик, - смутился здоровяк
Для разрядки затянувшегося молчания Дина, не ожидавшая такого приема, спросила давно выношенное в душе:
- Можно я вас буду звать мамой?
- Мамой? - злобно переспросила старуха, - это надо сперва заработать. Небось, немало найдется желающих захомутать такого парня. И для всех быть мамой? Зови пока Прасковьей Ивановной. Поживем - увидим.
Николай молчал и Дина заключила для себя, что в доме всем заправляет мать. «Ну что ж, - мрачно подумалось ей, - была сиротой, ею и останусь».
Свадьбы, как таковой, не было. Пришли какие-то престарелые соседи, две вдовствующие подружки свекрови. После выпитого Прасковья Ивановна разговорилась не на шутку:
- Вить хто они, городския? Вертихвостки! Накрасяца - напудряца и никакой совести…
И понесла старая по кочкам весь женский род из города, не стесняясь в выражениях, не щадя самолюбия снохи. Не забыла прихватить и деревенских олухов, охочих до соблазнов. Дина терпела все.
... Покатились беспросветные будни в заботах по дому и угождениях вечно недовольной свекрови. Николай прибивался домой только к вечеру, уставший и угрюмый, он разговаривал мало. Костик видал отца разве что по праздникам и редким выходным дням. Иногда он жаловался бесправной матери:
- Мама, почему папа за меня не заступается? Баба Паша всегда ни за что бьет по голове, а вчера так больно накрутила ухо, чуть не выдернула. Погляди, как распухло и посинело. Даже шкура вся слезла.
- Некогда папе. Он работает механизатором, все время в поле или на ферме, устает. А ты не заслуживай, чтобы тебя наказывали.
Сын уходил, Дина частенько бежала на пруд, садилась на дощатый мосток, тихо проливала слезы и просила Божью Мать:
- Пресвятая Дева Мария, защити моего сына, подскажи мне, как поступить, как жить?
... И опять, может быть, в тысячный раз в ее памяти оживали картины прошлого: умирающая подруга, грудной младенец-сирота, просьба матери не бросать малыша, не отдавать в детдом. На фотографии отца ребенка был адрес, по которому Дина организовала тщетные поиски, а потом усыновила мальчишку и годы мытарилась с ним по общагам, пока отец Костика не явился лично, чтобы забрать мальчика Сначала была ссора, потом Дина приняла предложение выйти замуж за Николая. Но об этом никому и никогда, ведь малыш ее знает и любит как родную мать.
Наверное, однажды Бог услышал просьбу Дины и умиротворил всех: Костик «обзавелся» братом, Николай стал дважды отцом, свекровь наконец обрела желанного внука, а Дина - младшенького сынка.
… Летели годы. Николай уже заведовал фермой, дома его видели реже прежнего. Дина занималась хозяйством и воспитанием сыновей. Костику сравнялось пятнадцать лет, он все более походил на отца. А младшенький, которого назвали Григорием в честь деда, не пришедшего с войны, был копией еще здравствующей бабы Паши. Она в нем души не чаяла, кормила с ложечки и купала в корыте только сама.
И вдруг неожиданные события изменили устоявшуюся семейную жизнь. Тот летний день, тихий и нежаркий, ничего плохого не предвещал. Костик готовил рыболовную снасть, а Прасковья Ивановна гонялась с кнутом по двору за чужими курами. Вдруг какой-то глухой шум, похожий на звук упавшего куля, заставил мальчика содрогнуться в страшном предчувствии. Из открытого люка погреба Костя услышал короткий крик и жалобный протяжный стон. Бросился вперед:
- Бабушка, миленькая, родненькая, потерпи немножко! Сейчас я тебя вытащу.
Прижимая к груди кричащую от боли Прасковью Ивановну, Костя кое-как преодолел крутые ступени кирпичной лестницы и донес пострадавшую до кровати. Потом он удивится самому себе: откуда силы взялись?
Врачам Прасковья Ивановна сказала так:
- Не трожьте меня! В больницу не поеду, помру дома.
Попросила сына привезти священника и нотариуса. После причащения мать огласила желание оставить после себя все движимое и недвижимое внуку Григорию. Дина смотрела на всех заплаканными глазами, потом вся она сжалась в комок, словно ожидая удара. Но вдруг распрямилась и решительно заговорила:
- Прасковья Ивановна, в своем ли ты уме? Зачем наших детей делаешь врагами?! Побойся Бога! Ведь ты обижаешь Костика, своего родного внука! Родной он тебе, понимаешь, родной!
Махнув рукой, Дина выскочила из дома. Костя - за ней.
- Ты теперь должен знать, не мать я тебе, а мачеха!
Сын прижал ее к себе, по-взрослому заговорил:
- Мама, выслушай меня, пожалуйста. То, что ты говоришь, для меня давно не новость. Мне отец рассказал, а сейчас и бабушке объяснит. Не волнуйся, я тебя все равно люблю. Успокойся. Пойдем в дом.
Дина неуверенно подошла к умирающей свекрови. Та ее перекрестила и сказала чуть слышно:
- Прости меня, дочка.
- Прости и ты меня, мама!
Слабеющими руками старуха разорвала и бросила на пол завещание. Потом поманила к себе сына и выдохнула последнее.
- Решите сами, как лучше...

Ночной гость

НЕСКОЛЬКО часов я кружил по полям, отыскивая нужный мне хутор, наконец подъехал к какому-то селению. Не успел обрадоваться, как у самой околицы кончился бензин.
Смеркалось быстро, и пока я дошел до ближайшей хаты, на сером небе появилась первая звезда. По расчищенным от снега дорожкам пробрался до двери, опасаясь собак. На неуверенный стук долго никто не отзывался. Я толкнул дверь, она открылась. Странно, но никаких задвижек, кроме кованой щеколды, не было. Встретивший незваного гостя крепко сбитый старичок с белой квадратной бородой смотрел спокойно из-под непоседевших густых бровей.
- С наступающим праздником, - неуверенно приветствовал я.
- Воистину с праздником, - улыбнулся старик. - Что-нибудь стряслось?
Пока я рассказывал, мой хлопотливый слушатель устлал пахучим сеном обеденный стол и деревянные лавки. Затем в красном углу зажег лампаду и восковые свечи у образов. И тут явилась его жена - небольшого росточка, круглолицая, подвижная и быстрая, как юла. С собой она принесла морозный воздух и большую чашу с румяными пирожками. Узнав о причине моего ночного визита, добродушно рассмеялась. У нее оказалось редкое имя - Емилия, но отчество, слава Богу, простое - Петровна, язык не сломаешь. Имя приютившего меня хозяина было еще более нехитрым - Александр Иванович.
- А у меня сегодня день рождения, - тарахтела улыбчивая непоседа, - но водку пить будем завтра. Так что милости просим, оставайтесь с нами.
- Нет, Петровна, меня дома теперь ждут, волнуются. Как развиднеет, у шоферов разживусь бензином - и дай Бог ноги. Спасибо за душевное тепло.
Вместе с женой Александр Иванович накрывал ужином стол, а потом, стоя у образов, долго произносил молитву вслух. За столом он вновь сотворил молитву, вместе с ним трижды неумело перекрестился и я. Затем мы уселись на мягкий ковер из трав. Перед каждым стояла глиняная чашка с рисовой кашей и большая кружка компота. Каша оказалась необычной – очень сладкая, похоже, на меду, с маком, орехами, сушеной вишней и главное - было в ней много изюма. Мы молча ели и запивали из кружек. Компот был совсем без сахара, как в городских столовых, даже чуть кислее, что тоже пришлось мне по вкусу. Только на донышке литровой посуды я распознал богатое содержимое напитка: тут были сушеные яблоки, груши, сливы, вишни и тот же изюм.
Не удержался, полюбопытствовал, как эта еда называется. Оказалось, каша и компот - это праздничное коливо: каша - кутья, а расчудесное питье - взвар.
Добрались и до пирожков. Их начинка - целый букет с хозяйственного подворья. Петровна надламывала их и предлагала откушать, как она выражалась, каждого сорта - с картошкой, рисом, тыквой и даже с грибами.
После обильного ужина Александр Иванович произнес благодарственную молитву «Слава Богу за все» и трижды положил крест. Мы следовали его примеру.
- Где гостю стелить? - услышал я голос Петровны.
- Стели на нашей кровати, сама – на печи.
- А как же ты?
- Ты же знаешь, у меня ночное богослужение…
- Александр Иванович, Петровна, - обратился я, - можно мне на лежанку? В жизни не спал на русской печи. Хоть будет что вспомнить и рассказать дома.
На горячей печке такая благодать! Расстеленный овчинный тулуп дурманил уютом, а подушкой служил покрытый поверх валенок мех с нежной и мягкой шерсткой молочного жеребенка. Ноющая спина наслаждалась проникающим теплом - я мгновенно провалился в сладкую дрему. Только раза два просыпался ночью, на мгновение пугался необычностью обстановки, потом, вспомнив все, снова погружался в приятное небытие. А за окном насвистывала вьюга и стучались в стекло мерзлые ветки сирени.
Утром чуть свет резко забарабанили в дверь.
- Можно Христа прославить? - кричали в несколько голосов.
- Можно, можно. Заходите, открыто, - раздался приветливый, бодрый, голос хозяина, уже одетого, а может, еще не ложившегося в постель.
Христославцев было предостаточно: двери ежеминутно открывались, впуская новую партию. С рассветом Александр Иванович вышел из дому, вскоре появился с десятилитровой канистрой бензина. Денег не взял, проводил до самой машины. На заднем сиденье я взял припасенную на праздник коробку конфет и отдал новому знакомому.
- Это вашей супруге. Поздравьте её от меня с днем рождения. И простите за любопытство. Вчера я не решился спросить: зачем на стол и лавки вы стелили траву?
- Кутья, взвар и сено имеют символическое значение, - услышал ответ. - Кутью едят при похоронах и поминовении, а взвар - при рождении ребенка. Соединение этих блюд как бы объединяет воспоминание о рождении и смерти Христа. А сено делает стол и лавки похожими на те ясли, в которые при рождении был положен Спаситель.
Я возвращался домой. Мягко светило солнце, и на сердце было легко. Спасибо тебе, Господи, за новый день и за добрых людей, что ты сотворил!

НА КАЛЫМЕ

Каждое лето мы приезжаем в этот райский уголок не только ради заработка. Здесь строителей открыто встречают добродушные жители, душистый воздух и поющая тишина, а главное - сероглазая речушка.
Удивляюсь, глядя на ее высохшее русло и тонкий ручеек, как можно так растранжирить обилие вешних вод? А ведь я видел речушку весной: получив снеговое подкрепление, она резко меняла кажущийся мягким характер. Талые воды, накормившие досыта изголодавшееся русло, делали ее буйной и даже опасной. Она уносила дощатые мостки, опрокидывала со льдин отважных казачат, грозила подмыть близко подступавшие строения. Куда-то торопясь, она заполняла вешней водой многочисленные пруды, убегающие вдаль по склону на несколько километров. При большой воде плотины зачастую размывало, и верхние водоемы оставались голыми, обнажая лежбища жирных и ленивых карпов. В таких случаях весь хутор разговлялся свежей рыбкой, а кто и запасался  впрок. Но после такого пира наступало горькое «похмелье» - возникали проблемы с поливом огородов и водопоем скота. Вот потому в хозяйстве наконец решили раскошелиться на строительство водосброса. Лишние воды не должны разрушать земляные дамбы, а с миром уходить через бетонный канал.
Этим делом теперь и занималась наша бригада под предводительством Ивана Ефимовича. В составе «наемщиков» были «спецы» широкого профиля от механика до ветеринара. Ефимыч, как его все звали, большую часть жизни проработал механиком на заводе, где получил травму и теперь хромал на левую ногу. Кстати, хромота ему никогда не мешала, даже наоборот, без нее он не был так интересен. Передвигался Ефимыч не хуже других. Ветеринаром слыл Михалыч, но война не позволила ему ни одного дня поработать на ферме. Зато в бухгалтерском учете он преуспевал. В первый же день в роли строителя Михалыч «забеременел» идеей научной организации труда и вскоре «разродился» скрупулезным расчетом. По его прикидкам, все были готовы к трудовому подвигу и в действительности единогласно проголосовали за двенадцатичасовой рабочий день.
Проект Михалыча оказался живучим - никто не жаловался на изнуряющую работу. Тем более, за месяц плоды труда были налицо, и довольный председатель с любовью поглаживал ладонью прохладное тело схватившегося бетона.
Конечно, были технологические и не совсем технологические остановки. К первым относились приезды прораба и районного гидротехника, ко вторым - когда на стройплощадку заглядывал колхозный механик Микулин. Он не только фамилией, но и внешностью походил на знаменитого клоуна. Только клоун перед выступлением гримировался, а механика без грима можно было выпускать на арену. И вот этот «артист» нашел родственную душу в Ефимыче и частенько под ужин подруливал на своем видавшем виды мотоцикле. Его “коня” с оторванным глушителем слыхали за версту, каждое явление Микулина было оригинальным. Он обращался сразу ко всем
- Простите за грубое слово, вас че, из Африки выписали?
Ефимыч начинал суетиться и применял «власть»:
- Суши весла, шабаш!
В этих случаях Микулин, разряжая обстановку, обращался ко мне, как самому младшему, и подшучивал:
- Ну че, студент, науки штудируешь?
При этом иногда листал толстую тетрадь с моими конспектами.
- Молодец! Знамо дело, ученье - свет, а неученье - чуть свет на работу!
В другой раз, будто изучая написанное, философски заключил:
- Верно говорят умные люди: повторение - мать ученья, а неповторение - отец учения. Так што ли, студент? Ну, че молчишь? Совсем со стариками одичал. Прогулялся бы вечерком в клуб, может, какая жалмерка приглянется? А то дома скажут: три года морячил, а моря не бачил!
Однажды заявился Микулин и начал известную тему, но с другого конца:
- Чи вам жить надоело, чи в запасе еще одна жисть, простите за грубое слово?
«Бугор» молча мыл руки, а Михалыч потихоньку ворчал:
- Вот бочки бездонные!
Водворялась «влюбленная пара - гусь да Гагара» чуть тепленькими. Микулин провожал сотрапезника до самой постели и уже потом всей бригадой взгромождали его в седло. И что удивительно, едва коснувшись опоры, механик неожиданно отрезвлялся и мог бы прокатиться хоть на военном параде. Мало того, еще успевал поучать:
- Простите за грубое слово...
Михалыч не выдерживал:
- Да езжай ты, ради Христа, а то глушитель потеряешь!
Глушителя уже давно не было, а вот дружка однажды он в самом деле потерял.
Уже смеркалось, когда лягушачий концерт прервал одиночный рокер. Он вместо «простите за грубое слово» удивленно спросил:
- А где Ефимыч?
- Как, - удивился я, - вы же вместе уехали! Может, он вывалился из люльки?
- А Бог его знает. Да я с ним всю дорогу разговаривал. Правда, он чей-то молчал, а я подумал, обиделся. Ну, поехали, а то вдруг грузить придется.
Я уселся в коляску и вскоре в балочке увидел лежащего бригадира. Он свернулся в комочек, его головы не было видно. Мурашки забегали от охватившего ужаса, сердце как будто оторвалось и докатилось до похолодевших рук. В голове молнией проносились тревожные мысли, представлялось, как мы с Микулиным грузим мертвого, как едем в больницу...
А в это время опередивший меня механик тормошил погибшего друга:
- Ефимыч, а Ефимыч, прости за грубое слово, ну, чего ты разлегся, а?
И вдруг, к моему удивлению, новопреставленный заговорил:
-А? Что, друг? Похмелиться привез? Озяб я что-то, сквозит.
...В следующий приезд Микулин, чувствуя за собой вину, решил «подлизаться».
- Простите за грубое слово, смотрю я все на вас и думаю: че вы, двужильные или рабы римские? Надо, вить, и о себе подумать. Взяли б аванс да погуляли с недельку. Может, и вдовушек на старости приголубили? А че, была бы водка, найдется и молодка.
Только обостренный нюх бригадира уловил положение друга - выдохся его «золотой запас». Потому, выслушав гостя, он авторитетно изрек:
- И то правда! Что мы, железные? Суши весла! Поеду к председателю за авансом.
Зная крутой характер «бугра», все промолчали, лишь седой интеллигент Михалыч буркнул под нос:
- С ветром божьим не поспоришь.
Наступил всамделишний недельный перерыв. Старики загуляли. Я не разделял праздничного буйства и не знал, куда себя деть. Это не скрылось от Микулина и он однажды, еще с порога, начал:
- Простите за грубое слово, но я скажу без обид: зачем вы запрягли молодого? Ладно уж вам, все равно помирать, а на него девки заглядываются. Он на ваших харчах как конь у Щукаря, испитой какой-то. Все, с сегодняшнего дня я забираю его к себе домой. Нехай поживет по-людски, отъестся хорошенько.
Старики дружно согласились, а Ефимыч уткнулся горбатым носищем в щетину дружка.
Поскромничать я не успел, потому что в ту минуту лицо механика расплылось в безразмерной улыбке:
- Ну поглянь, студент, какая фартовая девчонка к нам пожаловала! Это племянница моя Оксанка. Давно на тебя посматривает!
На самом деле, в последнее время зачастила на стройку завклубом, лихо управляя мопедом, - она вручала бригаде свежие газеты, журналы, хотя вряд ли кто ее об этом просил. Каждый раз Оксана пытала, что бы я хотел почитать и каждый раз разочаровывалась моим ответом. Я знал, что в клубе нет Достоевского, а спрашивал потому, чтобы лишний раз увидеть ее смущение, заглянуть в голубые глаза, еще нетронутые косметическими пытками.
- Ну вот, - продолжал Микулин, не обращая на нее никакого внимания, - наша красавица отвезет тебя к моей Нюрке. Занимай, студент, всю горницу, да к столу шустрей садись, не стесняйся! С женой мы все уже обговорили.
До хутора было рукой подать с гаком, а у мопеда не оказалось второго сиденья. Легко и мягко мы ехали по мелкой траве, день был как по заказу: в чистом небе замерли предвестники хорошей погоды - кучевые облака, белые, пушистые, как котята. Солнце, казалось, тоже мечтало об отгуле и потому ленилось раскалять не нуждающуюся в жаре землю. Я прервал молчанье:
- Значит, юморист Микулин – ваш родной дядя?
- Никакой он не юморист. Дядя Юра – простой и душевный человек, а из-за схожести с артистом Никулиным он чаще всего и страдает. Перед вашим приездом был такой случай. Весной на ферме внедряли технологию мехдойки системой «тандем». Дело новое, долго не получалось. Дойка срывалась, доярки нервничали. Однажды терпение лопнуло и они, собравшись, пришли к заведующему с требованием, чтоб он при них созвонился с председателем. Тот и сам кипел, как самовар…
Меня больше волновал не рассказ, а сама рассказчица. Её воздушное ситцевое платьице, синее в крупный белый горох, распушилось веером, подчеркивая фигуру, золотая коса металась на ветру. Её обаяние – не в искусственных изощрённостях, а наоборот, в неумении подчеркнуть природную красоту. Оксана продолжала повествовать, жестикулируя пухленькой ладошкой.
- Председатель оказался на месте и по сути дела больше догадывался, чем слушал, такая у нас телефонная связь. Кричал в трубку: «Сегодня к вам приедет Микулин с бригадой, принимайте гостей!» А завфермой толком не расслышал и переспрашивает: «Приедет кто? Юрий Никулин? Циркач?» Пред отвечает: «Да хоть и хохмач, но таких спецов у нас поискать. Так что пораньше начинайте дойку. Я тоже с обеда подъеду посмотреть».
- Ну вот, - обратился заведующий к дояркам, - слыхали? Значица, не всегда с нас работу только спрашивают. Пораньше управляйтесь с дойкой – и в клуб.
Вскоре новость долетела и до соседских хуторов. Женщины, весёлые, расфуфыренные, с детьми и внуками, школьники удрали с уроков, колхозники оставили работу, а деды достали из сундуков казачьи фуражки, нацепили награды и приковыляли на представление. Все собрались на встречу с великим артистом цирка. Председатель подрули на ферму, а его одни замки встретили. Он – в хутор, народ к нему с претензиями: «Где Никулин?»
Пока разбирались, явился пьяненький Микулин, пред и указал: «Да вот он, чем хуже клоуна? Это его посылали к вам на подмогу!»
Представив празднично одетое и глубоко разочарованное сборище, ничего не понимающего механика, я хохотал от души:
- И чем всё закончилось?
- На следующий день с его помощью «тандем» заработал. А в остальном как с гуся вода. Он будто заговоренный, всё ему прощается, всё сходит с рук. Да без него, пожалуй, скучно было бы жить!
Закончилось лето и калымная стройка. Пора уезжать. На станции Ефимыч вдруг исчез, а потом появился с запелёнатым в бумагу громадным свёртком. Он нервно хромал по перрону и часто смотрел на часы.
Перед самым приходом поезда появились Микулин с Оксаной, которую нетерпеливо ждал и я. Руки завклубом были заняты стопкой книг в зелёных обложках, механик искренне улыбался. Вскоре всё прояснилось: свёрток оказался выхлопной трубой к мотоциклу, а книжная стопка – собранием сочинений Достоевского.

Каждому – своё

Я сел на скамейку, где, нахохлившись, притулилась какая-то серая фигура. Сосед неожиданно ворохнулся и спросил без предисловий:
- Слушай, друг, ты хороший человек?
Заросший белой щетиной, он жалко смотрел на меня из- под разбитого надбровья.
- А тебе это зачем?
- Ради Христа, дай рубль...
- А сам-то в Бога веруешь? - спросил я бомжа, не торопясь расставаться с монетой.
- Как тебе сказать. Ну, в общем, как все.
- Молитву “Отче наш” можешь прочесть наизусть?
- Не-а.
- И в церковь не ходишь?
- Чего я там потерял?
- Где ты живешь?
- Где сижу, там и живу, - грубовато ответил мужчина. Потом, словно оправдываясь, добавил: - Для меня свобода - главное. Я никому не должен и мне - никто!
- А где зимой скитаешься? - не унимался я.
- Котельных много, на мой век хватит.
- Стало быть, у тебя и семьи нет?
- Зачем мне, паря, семья? Живу в своё удовольствие, никто меня не ругает, не учит.
- Но когда-нибудь у тебя была крыша над головой?
- Всё имел - и жену, и дом. Лишился всего. Против баб не попрёшь, все законы на них работают.
- Но ведь такая жизнь сродни бродячему псу. Не обижайся, я говорю образно.
- Какие обиды? Каждому - своё.
При этом плечи и голова бомжа склонились так низко, будто человек что-то искал на земле.
- Ну, ладно, Бог с тобой, - поспешно сказал я, сунул ему в руку металлический рупь и ушёл.
...Через несколько месяцев встретил "своего” бомжа в новом обличье. Выбритый, в чистой рубахе и улыбчивый, он протянул мне выпрошенную когда-то монету
- Ты, видать, разбогател! Клад нашел, что ли?
- Больше, чем клад - друга! - и указал на шелудивого пса, крутившегося в ногах.
- Он, похоже, с приданым пришел к тебе? - пытался отгадать причину бомжового благополучия.
-  Не с приданым, а с идеей.
-Что-то псина на идейного мало смахивает.
- Нет, кроме шуток. Однажды ночью ко мне прибился, прилип, как банный лист. Я утром собираю бутылки в парке, а в траве их не всегда видно. Так мой дружок сразу смикетил, что требуется, и стал помогать. Найдет пузырь, лает. Иной раз за день мешок тары собираем. Как-то пес нашел чуть начатую бутылку водки. Я на радостях купил ему полкило ливера, с тех пор он, как увидит распивающих, сядет недалеко и ждёт.
- Похоже, свобода после дружбы ушла на второй план? - вспомнив содержание прежнего разговора, спросил я.
- А что свобода? За неё кусок хлеба не купишь.
- Скоро же ты изменил своё убеждение.
- Почему изменил? Одно другому не помеха. - Потом, чуть подумав, доверительно прибавил: - Решили мы с Дружком денег немного скопить и снять квартиру. Одобряешь?
- Похвально, - поддержал я.
- Что же ты об «Отче наш» не спросишь? - Бомжа подмывало поделиться своими успехами.
- Зачем спрашивать, по тебе видно, что другим человеком стал, появился интерес к жизни.
- Жить всегда хочется, тем паче, когда цель имеется, - выложил бомж выстраданную мысль и зашагал вдоль по улице в сопровождении лохматого друга.
ХВАТИТ РАЗМЫШЛЯТЬ - РЕШАТЬ ПОРА

При социализме с защитой и помощью простому человеку было полегче. Тут вам и профком, и партком, и товарищеский суд... Сейчас защитников поубавилось, да и с возможностями они крепко поиздержались. А может быть, хватит просить милости у тех, кто ничего не может поделать и не хочет думать о людях, его избравших?
Если вы спросите, куда я клоню, отвечу прямо: к общественному самоуправлению. Но не к сегодняшним уличным комитетам или казачеству. Если говорить в местном масштабе, то власть должна принадлежать районному общественному управлению, назовём его для краткости РОУ,
которое будет представлять что-то вроде комитета из пяти человек. Эта пятерка должна быть избрана всенародным голосованием. Народные избранники будут новыми людьми, не связанными ни в какие времена членством ни с одной партией, зрелыми по возрасту - от 40 до 55 лет, с опытом руководства производством, избранными большинством голосующих, достигших совершеннолетия.
РОУ из своего состава избирает председателя. Назначает городскую и сельские администрации, все необходимые инспекции и службы, устанавливает их количественный и качественный состав, оплату труда и оставляет за
собой право назначения или смещения с должности без всяких ограничений.
С переходом к местному самоуправлению отпадает необходимость в услугах милиции и охраны, их функции возьмет на себя казачество по долгу службы. Упростившаяся налоговая система приведет к сокращению численности работников в этой области и значит к высвобождению новых рабочих рук. Таким образом, благодаря упразднению чиновничьих и силовых структур расходы казны уменьшатся и появится возможность вливания денежных средств в здравоохранение, образование, культуру и другие отрасли, незаслуженно обойденные вниманием до сего времени.
А освободившиеся свежие силы не ограничивать выбором занятости и всячески поощрять их полезные для общества начинания. Только тогда появятся надежда и возможность получить для себя защиту и помощь.
Свои предложения я изложил в краткой форме в надежде на отклики и предложения единомышленников. Пришла пора не только для размышлений о судьбе нашего Отечества, но и для принятия решений.

Разговор по душам
Седой мужчина, одетый во франтоватую казачью форму, со знанием дела пытал продавца о сроке годности бразильского кофе и на полном серьезе требовал сертификат качества. Я знал этого привередливого покупателя - его суровость была нaпускной. Управившись с покупкой, он подошел ко мне с открытой бутылкой «Фанты» и, подмигнув, сделал жадный глоток.
- Похоже, господин есаул, «клапана» подгорели? - пособолезновал я.
- Это все ерунда, ты лучше мне скажи, Петрович, что за шумиха поднялась вокруг доллара? Я прожил долгую жизнь, а доллара не только не держал в руках, но и не видел, какой он есть из себя. На что он мне сдался? Пусть на здоровье растет или падает, что нам, крестьянам, до этого?
- Ты не прав, Иван Кузьмич. Покупая кофе, ты не подумал о том, что он не произрастает в нашей местности, стало быть, его приобретаем за валюту. «Фанту» смакуешь - а этот напиток тоже ею оплачивался, причем на уровне мировых цен.
- Зачем нас к мировому рынку привязывать? Есть свой рубль, вот и торгуй.
- Действительно, раньше так и было: страна как бы изолировалась от несоциалистического мира. Теперь цены у нас мировые.
- Тогда почему же наши деньги обесцениваются? Помнится, после войны несколько раз проводились реформы по удорожанию рубля. Ежегодно в марте цены снижались, а сейчас инфляцию стали планировать. Старые люди говорят, при царе-батюшке в ходу были золотые монеты...
- Почему же им не быть, если перед caмой революцией имелся золотой запас в три тысячи тонн? А сегодня - в десять раз меньше. Вот и стал наш «рубль» «деревянным», потому что в России с лесом проблем нет, а с золотым содержанием - туган. Оттого торгуем газом, нефтью, берем взаймы, распродаем последнее на корню.
- Почему бы не усилить добычу золота в стране?
- Начиная с 1991 года она непрерывно растет, но вот беда, что основная масса, 700 тонн металла, осела в руках россиян, а у государства и в банках - кот наплакал.
- Та-а-к, кажется начинаю соображать, - почесал в затылке казак. - Значит, чтобы в стране был соответствующий баланс денежной массы и золотого запаса, надо личное золото доверить государству, а доллары разместить в банках. Много ли найдется желающих так рисковать?
- Для этого нужен авторитет государства и банков, а народу - вера в незыблемость своего вклада.
- Какая там незыблемость?! - Он подтвердил свою мысль набором связующих слов. - У меня перед этими самыми реформами, язви их душу, было двадцать тыщ рубликов! Я их не крал и в наследство не получал, за всю жисть горбом заработал. Ну и носился с ними, как курица с яйцом, а ума им дать не успел. Как я их мог разумно потратить, если в магазинах голые полки, хоть футбол гоняй. А деньги жевать не станешь, так и накрылись мои капиталы.
- Когда все-таки тебе жилось лучше - тогда или сегодня? - спросил я.
- Конечно, сегодня. Чего греха таить, кто, как не вы, предприниматели, накормили Россию? Да еще как! Вот погляди мою сумку - купил все, что хотел.
- Где же ты деньги на это находишь? - не унимался я.
- У меня пенсия, два десятка поросят держу, небольшой клочок огорода под землянику разделал. А кабы помоложе был, в десять раз больше взял бы землички. С ней наш брат, крестьянин, не пропадет. Правда, тяжеловато, не то что вам, торгашам, халявные деньги лопатой грести. А теперь тем более заломили цены и в ус не дуете.
- Тут у тебя, Иван Кузьмич, прокол вышел. Этот «обвал» рубля на руку сыграл только валютным спекулянтам, банковским воротилам, мафии и оптовикам. А для многих «сумочных» предпринимателей, которых в стране девяносто пять процентов от общего их количества, этот удар оказался роковым. Нет у многих средств на оборот, да и покупателей поубавилось. Так что судьба малого бизнеса под вопросом: или это сословие - вымирающее, или еще поживет, если государство не задушит.
- Выходит дело, не зря народ закупает продукты впрок?
- Зря. Оснований для паники пока нет, что будет дальше - посмотрим.
- А если хуже будет?
- Ну тогда тебя на кофе и «Фанту» не потянет, да и к форме казачьей тяга отпадет. Продашь ее и купишь футбольный мяч - пригодится с пустых полок пыль собирать!
Невыдуманный юмор повседневности
Снаряженный "до зубов" охотник вышел из калитки, навстречу ему сосед:
- Куды, Петрович?
- На кудыкину гору!
- На охоту, небось, собрался?
- Куды еще с ружьем и кобелем
пару?
- Ну, тогда удачной охоты!
Вот этого Петрович отродясь не любил. Матюгнул соседа, вернулся омой, раскинул по углам снаряжение, кобелю незаслуженно дал пинка. И крепко задумался: "Нынче будут гости. Чем кормить буду?"
Чертыхаясь, снова собрался на хоту. И не зря: двух уток подстрелил!
Пришлось извиняться перед соседом за допущенную грубость. Тот невозмутимо подкинул условие:
- Говоришь, четверых уложил? Тогда, так и быть, прощу, коль добычу поделим по справедливости: тебе и мне по паре крылатых.
***
Однажды в рейсовом автобусе час пик услышал содержательный разговор:
- Сколько я могу стоять на одной ноге?
- А у Вас только одна нога?
- Нет, две, но ты занял место второй!
- Значит, просите кондуктора, чтобы она вернув Вам половину стоимости проездного билета.
Кучка молодых пассажиров дружно заржала, а моя соседка - женщина забальзавских лет - обиженно насупила брови.
И тут же все отчетливо услышали голос кондукторши:
- Остановка "Кинотеатр "Родина".
Пробил звездный час для обиженной и оскорблённой:
- Молодёжь, - едко обратилась дама к насмешникам, - ваша остановка, выходите, уродины!
* * *

Когда-то цена проездного билета в троллейбусе была 5 копеек, но все равно у каждого пассажира прибавлялось xopoшего настроения, если машина оказывалась без кондуктора. Но однажды моего знакомого удача обошла стороной: энергичная сборщица транспортной казны лихо протискивалась сквозь плотные ряды пассажиров. Вот она подошла к слегка подвыпившему клиенту средних лет, спросила:
- Что у Вас на проезд?
Тот в замедленном темпе зашарил по карманам и даже потряс содержимое хозяйственной сумки и, не найдя искомого, запел:
-  Не надо печалиться...
Слова расчудесной песни и хорошо поставленный голос исполнителя словно оживили слушателей - всех, кроме кондукторши. Она опять и опять требовала своего, а певец отвечал словами знакомой всем песни.
При выходе из троллейбуса я незаметно сунул свой билет прямо в руку певца, тот весело помахал им перед носом строгого контролера и закончил песню словами:
- Все у нас впереди,
Надейся и жди.
***
Мудрая жена, разбирая в шкафу старые вещи, нашла позабытую бельевую веревку и сказала измученному уборкой хмурому мужу:
- Отнеси в сарай. Может, пригодится.
- При такой жизни обязательно!
***
Древний дед сидел на дряхлой завалинке и диву давался своему отражению в зеркальных поверхностях легковушек - собственности приехавших внуков и правнуков.
- Диву даюсь: между собой они обзывают эту технику тачками, да еще отчего-то крутыми, - размышлял сегодняшний юбиляр. - У меня тоже есть тачка. Также на четырех колесах. Правда, без мотора, да слегка скрипучая и вихлючая, вот- вот развалится. Но сколько я на ней за полвека перевез навоза и всякого шухера-мухера! Ну и крутая: любую кручу мы с ней одолевали!
Пробегавшая мимо внучка спросила на ходу:
- Чего делаешь, дед?
- Думаю.
- О чем?
- О тачках.
- Поздно.
- Чего?
- Раньше надо было!
***
Иду по рынку, вижу за прилавком соседа - в фартуке, нарукавниках, рядом - рекламный лист: "Для проголодавшихся и командированных свежие вареные яйца - 5 р. за 1 шт."
Знаю, что у него на пятом этаже курятника нет, потому спрашиваю:
- А где же ты яйца берешь?
- Покупаю на рынке
- По какой же цене?
- По пять рублей за одно яйцо.
- В чем тогда смысл твоей коммерции?
- Во-первых, бульон остается, во вторых, это самое главное – для жены удовольствие: муж при деле!
***
Еду на легковушке и вижу, как цыган бьет пацаненка ремнем. Остановился, спрашиваю:
- Это твой сын?
- Ну.
- За что бьешь?
- А чтобы деньги не терял.
- Значит, он их потерял?
- Нет.
- Зачем тогда бьешь?
- Когда потеряет, бить будет поздно.
***
Сегодня хозяйка в доме одна. Суетится у плиты, а далеко не голодный кот одолевает ее попрошайничеством. Наконец стряпуха не выдерживает и выпроваживает иждивенца за магнитную занавеску.
Через несколько секунд раздается шум, похожий на легкий скрежет металла. Хозяйка, увлеченная готовкой, не глядя, возмутилась:
- Опять пришел?
- Опять, - сказал ошеломленный племянник, приехавший из Москвы, - и еще через год приду!
***
До пенсии оставались считанные дни. На завтрак жена варила картошку в мундире. Вспомнив о давно позабытой заначке, решил сделать своей половине сюрприз и пошел в магазин. Моего "клада" хватило лишь на развесной пакетик сибирских пельменей. Когда я взялся за упаковку, пакет неожиданно порвался и содержимое высыпалось на не очень чистый пол. С помощью полученного от продавца веника собрал рассыпанное, пришёл домой и рассказал жене о своей неудаче.
Вскоре мы ели картошечку, а под столом лохматый иждивенец наяривал пахучие уральские пельмени. Потом кот сладко потянулся и попросился за дверь, похоже, на свиданье пошел - март на дворе! Выпустив блудника за порог, сказал вслед:
- На свадьбу пригласи, дармоед!

Пережевать услышанное

Дождь, которого так ждали этим летом, непоправимо запоздал, и теперь лил в угоду только грибникам. Вот он-то и загонял озябших прохожих под крышу красно-белого магазина.
Я, как и большинство мужиков, не любитель связывать руки предметами не первой необходимости, типа буржуазного зонтика, и потому зашёл переждать ливень в полупустой (так мне предположилось) магазин. Но на этот раз я крепко ошибался: в центре торгового зала скучковался народ, а из самой его гущи слышался голос эмоционального оратора. Без труда догадался, что очередной спич толкает координатор от ЛДПР. Поскольку не разделяю идей этой “пупырчатой” партии, поискал глазами укромное местечко и заметил знакомую фигуру, одиноко стоящую в стороне. Это был мой давнишний оппонент по рыночным спорам, где нас по воскресеньям Бог собирал.
- Ну что, Кузьмич, болтологией наслаждаешься? - спросил я, стараясь задеть за живое бывалого дебатчика. - Что-то давненько не встречались! Говорят, в Москве промышлял, не так ли?
- Моего промысла и врагу не пожелаешь: ехал на свадьбу, а попал на похороны. А послушаешь этих “соловьев”, и совсем жить не хочется. Вон как заливается, только заносит на поворотах, как и его любимого шефа: начал за здравие, а кончает за упокой. Ну, каков поп, таков и приход.
- А кого сейчас не заносит сладкий запах власти? Тем паче проще тем, у кого легко с фантазией: мели, Емеля, пришла твоя неделя. Вот коммунисты понятней, реальней и ближе к народу, - подъеферивал я, зная позицию горячего собеседника.
- Хрен редьки не слаще. Хотя в истоке это была партия от рабочих. Но возглавили её уголовники: Ленин, Сталин, Дзержинский и так далее. Кто из них не сидел, кто не замаран человеческой кровью? Да и в дальнейшем за все восемьдесят лет из двадцатимиллионной гвардии не нашли доброго лидера, а кого и находили, всё равно не признавали правым - все они были уличены самой же партией, как злодеи, самодуры, дебилы. Так за кого из них сейчас голосовать? Разве что за Апарину? Она вроде бы изо всех подходящая кандидатура, за народ, кажется, радеет. Только непонятно: в Думе возглавляет комитет по делами семьи и молодёжи, а у самой никогда семьи не было, да и образование “заушное”, на шпаргалках выезжала, к тому же географ. Куда заведёт? По части совести тоже не совсем чисто. Вместе со всей КПРФ она голосовала за думские привилегии. Одних отпускных за июль месяц получила 62 тысячи рублей. Это как же надо работать?
- Откуда тебе известны такие подробности?
- Пусть опровергает, я за свои слова – голову на отруб! И не из зависти это говорю, а от досады. Приезжала она в наш район, наобещала помочь пострадавшим от наводнения. Люди понадеялись, и потому пришлось зимовать в старых дощатых сараях. Могла бы помочь от такой зарплаты! Вот тогда бы можно и поверить в её сердоболие.
- Ну тогда чем плох Черномырдин? Вон какой размах политического совета партии, оказывает материальную поддержку артистам, организовывает фестивали, большими миллионами ворочает.
- У богатого гумна и свинка умна. Партия власти, оказавшаяся не у руля - просто пассажир, попутчик, а стране нужен рулевой, водила. Что они предлагают свежего, в чём видят выход? Одни обещания, значит - опять ложь! Ложью нас не удивишь, не накормишь. Знакомы с ней, четыре поколения на ней выросли. И вообще он народ в упор не видит. Как говорят наши братья-славяне, “три года морячил, а моря не бачил”.
- Твоё мнение, Кузьмич, о “Яблоке”? По-моему, за ними будущее. Молодые, энергичные. Как думаешь?
- Уж больно суетливый народ. Одни призывы, критика да обещания. Мечутся-мечутся, что-то всё ищут, вынюхивают, а дела от них - никакого.
- Значит, как я понял, ты мечтаешь о твёрдой генеральской руке?
- Не дал бог лягушке хвоста, а то бы она всю траву пришлёпала.
- Так ты вообще на выборы не пойдёшь?
- Пойду, да ещё как!
- И за кого голос отдашь?
- Только за царя-батюшку! Знаю, единомышленников у меня маловато, время ещё не подошло. Ведь совсем недавно мы были чуть ли не все атеистами, но сейчас Вера всё более и более завладевает нашими душами. И на этот раз народ поймёт, что Россия не готова стать парламентской страной. Её единственный путь - монархия! Царь не позволит растаскивать страну по кускам, а будет готовить державу сильной и неделимой для своего наследника. Только царь решит любую национальную проблему и никогда не посрамит русского оружия.
Кузьмич много говорил и так распалился, что не заметил, когда исчез элдэпээровец, кончился надоедливый дождь и в широкие окна заглянуло тёплое осеннее солнце. Его жёлтые лучи пробежались по яркой витрине, блеснули радужными лучами и мягко погладили седую голову раскрасневшегося трибуна.
Неожиданно раздались аплодисменты не то небесному светилу, не то Кузьмичу.
Я очнулся, завороженный простотой истины, и заспешил домой, чтобы неспеша “пережевать” услышанное.

Арбин пруд

Увлекшись поиском новых грибных мест, я потерял наезженную дорогу, машина наглухо увязла в кочках какого-то озера. Вокруг ни души. Напуганные шумом лягушата таращились ка меня, забыв о своей «болотной симфонии».
Похлопал заглохшего «Москвича» по капоту и обследовал окрестности. Понял, что попал в покинутый людьми хуторок. На месте прежних дворов кучковались корявые груши и облысевшие чернокорые вишни. Осиротело смотрели заросшие бурьяном глазницы обмелевших погребов и размытые силуэты хуторских дорог.
Обогнув озерцо, я наткнулся на жилье. Меня встретил громадный рыжий пес. Беззлобно обнюхав сапоги, он пошел досматривать собачьи сны.
Единственный жилой дом, совсем новый, стоял на высоком фундаменте и широкими окнами смотрел на озерную гладь. А в нескольких шагах от берега скользил настоящий лебедь.
Из подъехавшего бортового УАЗика выскочил молодой мужчина:
-  Какие проблемы, земляк?
- Помощь нужна. Засел мой «Москвич» на озере, возле бывшего хутора.
- Ясненько. Только не озеро это, а пруд. Арбин пруд! Ну что, перекусим или двинем туда сразу?
- Давайте двинем... Если можно, - обрадовался я.
Мы кружили по разноцветным полям, чтобы без приключений добраться до брошенной мною машины. Я полюбопытствовал:
- Чьи же это такие ухоженные поля?
- Мои, - спокойно ответил водитель.
- Так вы, выходит, фермер? И все это ваше?
- А чему вы так удивились? Чем мы хуже колхозников?
По моим меркам он больше тянул на фотомодель, чем на фермера: высокий и худощавый, с тонкими чертами, чистым и симметричным лицом. И только крупные кисти рук да въевшаяся в них чернота от пыли выдавали в нем механизатора.
- Мой пращур был создателем Арбина пруда. Вот народ и окрестил пруд в его честь.
Прибыв на место, Володя легко вытащил мою машину.
- Ну давай, Петрович, пока прогревай мотор, а я пойду проведаю свои корни.
Моя «тачка» совсем раскапризничалась и не поддавалась заводке. Владимира я нашел у могильной ограды, он, не глядя в мою сторону, проговорил:
- Ну вот, Петрович, благодаря тебе повидался с прабабкой, заодно и могилку прибрал. А ты зря не мучься. Катушка у тебя сгорела. Готовь трос. Придется буксировать ко мне на фазенду. Там что-нибудь придумаем.
Через несколько минут нас снова встречала вездесущая псина. Пока мы отсутствовали, на фазенде закипела работа. Двое разновозрастных мужчин раздавали зеленку бычкам, женщина в красной косынке занималась у поросят.
- Почти все мои работнички, кроме дочери, в сборе. Пойдем знакомиться.
Володя представлял всех по старшинству.
- Алексей Григорьевич Арбин - мой дядя, горожанин, работающий пенсионер, а ныне заведующий крестьянским хозяйством, надо признать, незаменимый. А это - моя родная половина.
- А что, и двоюродная есть? - сверкнула жуковыми глазами смуглянка.
- Не до гарема нам. Да и к чему, если суженая, как говорит бабка Кочетиха, сто-сотая? А этот чумазый - мой сын. Александр Арбин. Студент, будущий юрист. Пока что у меня, шофера, на практике, - смеялся отец.
...Сдвинутый по времени обед оказался не совсем «на скорую руку», как предвещала хозяйка. На длинном столе под навесом плоды образцового хозяйства и даже жареные караси.
Наевшись, я вдруг вспомнил о своих грибах.
- Нина, - обратился к молодой фермерше, надеясь внести и свою продуктовую лепту, - а с моими грибами можно что- нибудь сотворить?
- Живем рядом, а я в жизни столько их не видела. Ну, к ужину обещаю деликатес!
Потом пошли полюбоваться на озеро. И снова я увидел лебедя. У самой воды стояла его кормушка - может, потому и не улетел.
- Летом ближе не подпускает, а зимой из рук кормится, - сказал Володя. - Охотники подстрелили подругу, зимой я выловил его в полынье. Чуть не замерз Ромео. Перезимовал в сарае с бычками. Прошлым летом ненадолго улетал, но осенью опять вернулся. С тех пор больше не покидает озера. Так и живем по соседству.
С озера потянуло вечерней свежестью и приторным запахом чебреца. Подуставшее солнце уже не слепило своей желтизной. Тут к навесу подрулили два «жигуленка». Из легковушек высыпал народ разного калибра. Володя засмеялся:
- Нина, туши свечи! Гости на свет прут!
Оказалось, это его сестры Света и Марина со своими мужьями и чадами.
На столе дурманили ароматом жаренные в сметане грибы. По такому случаю я достал из «загашника» бутылку армянского коньяка.
- Петрович, убери-ка этот клоповник, - скомандовал хозяин, - мы угостим свойским напитком.
- Но это же настоящий коньяк, - пытался защищаться я.
- Зато с нашего «коньяка» завтра голова будет светлой, как стеклышко!
...Никто не заметил, когда чернобровая Маринка принесла гармонь. Володя сел по правую руку от гармониста и вкладывал душу в свою любимую «Ямщик, не гони лошадей». Его поддержали слаженные голоса, и скоро песня, разрастаясь и набирая мощь, выплескивала в степь тоску об утраченном.
Потом гармонист улыбнулся и, без перехода, взорвав меха, породил озорные частушки. Хозяйка, растянув по плечам невесомую косынку, застучала каблуками и поплыла по кругу.
Наутро, проснувшись, сразу вышел во двор.
- Слишком рано, - подумал я. - Похоже, и коров-то еще не доили.
- Петрович! - неожиданно услышал я голос хозяйки, - возьми с собой на дорожку.
Свежая и улыбающаяся, она протягивала мне полную четверть парного молока.
- Зря беспокоились, - засмущался я, - мне еще заниматься машиной.
- Сашок вчера заменил катушку. Может, еще что - так он поможет.
Машина действительно была на ходу. Тепло распрощавшись, я решил спросить на всякий случай:
- Володя, сколько я должен за катушку?
- Должен? Ах да, конечно, должен: не проезжать мимо, когда будешь в наших краях.
Мы обнялись как родные.
Поднявшись на насыпь, я оглядел фазенду и понял, что окна нового дома смотрят на Арбин пруд! Нет, не пропал труд прадеда. Есть еще продолжатели его дела, которые вернутся на родную землю. Так дай им Бог сил и терпения! И пусть брошенный хутор возродится, обретя имя Арбиных - истинных наследников земли русской!

VI. ХОЗЯИН ЗЕМЛИ РУСКОЙ

Господь помилует

В Иловле автобус сделал остановку. В открывшуюся дверь ворвался свежий воздух, по высоким ступенькам неуклюже поднялся малыш лет пяти. Я снова впал в дремоту, но ее стряхнул с меня певучий детский голосок. Передо мной стоял малец, что недавно появился в автобусе.
- Дядя, у тебя есть хлеб?
Смысл вопроса до меня дошел не сразу, и я, чтобы не опростоволоситься перед «племянником», решил отшутиться:
- Нет. А у тебя?
Мальчишка ответил новым вопросом:
- А денежки есть?
Тогда до меня дошло, что ребенок просит милостыню, и я с любопытством посмотрел на него. На просителе было все крайне скромно: поношенное серое пальтишко, из которого он давно вырос, стоптанные набок сапоги размером гораздо больше нужного, коричневая шапка-ушанка, подвязанная красным шарфом. В руках пустой целлофановый пакет.
- Денежки есть.
Я высыпал всю мелкую купюру в его гремучий пакет, а он торопливо проталкивал их на дно тоненькими, словно прозрачными пальчиками.
- Что же ты такой худенький? Мама, наверное, не кормит?
- Нет у нас мамы. С бабушкой живем, - и, чуть подумав, добавил, - голодаем мы.
Теперь серые глаза пацана смотрели мимо меня. Я перехватил его взгляд и увидел своего соседа, открывающего дипломат. Вслед за моими сотенными он всыпал в пакет малыша свой кулек с ярко оранжевыми мандаринами. Заискрились глазенки мальца.
Когда он отошел, сосед перекрестился и тихонько сказал:
- Господи Иисусе, Сыне Божий, спаси и сохрани невинную душу.
Это был крепкий мужчина пенсионного возраста с белой квадратной бородой. Где-то я видел это лицо. Но где? Наконец я сдался своему любопытству и спросил:
- Вы, наверное, священник?
- Нет, я проректор Царицынского православного университета. А вы верующий?
- Да как вам сказать. Церковные праздники признаю, жертвую Богу на ремонт храма. А в общем, как и все мы, воспитывался со школы атеистом.
Мой попутчик стал смотреть в окно. И тут я наконец вспомнил, где его видел. Совсем недавно прочел одну из книг, была в ней его фотография. Значит, это профессор Половинкин! Александр Иванович вдруг повернулся ко мне и сказал:
- А вы знаете, что «атеист» дословно переводится - «против Бога», противник Бога - Христа, то есть сатанист, отрицающий все христианские заповеди. А вы несколько минут назад доказали обратное, сотворив милосердие и христианскую любовь. Значит, вам не чужды такие заповеди Божии, как «почитай отца своего и мать свою», «не убий», «не прелюбодействуй», «не кради», «не произноси ложного свидетельства на ближнего своего», «возлюби ближнего своего как самое себя»? Вам следует говорить «я не знаю Бога». И еще вы сказали, что жертвуете Богу. Нет, вы Богу не жертвуете. Это Бог дает вам возможность, здоровье и достаток, чтобы вы очистили душу свою, сотворив милосердие.
- Александр Иванович, вы говорите о милосердии. А благотворительность - это то же самое?
- Благотворительность - когда человек дает от избытка, а милосердие - когда дает от недостатка и скудости. Апостол Марк в двенадцатой главе Евангелия описал так: «И сел Иисус против сокровищницы, и смотрел, как народ кладет деньги. Многие богатые клали много. Пришедши же, одна бедная вдова положила самую малость. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое».
- Профессор, у меня из головы не выходит этот мальчуган. Если побираются дети, значит ли это, что у России нет будущего?
- Ни в коем случае. В последние годы по разным признакам можно наблюдать, что россияне трезвеют, вразумляются и все более понимают, что спасение себя и Отечества заключается в приближении к Богу, соединении с Ним, обретении православного образа жизни. Россия пробуждается - это начавшийся неостановимый рост могучего дерева из малого саженца. Россия пробуждается и поднимается. Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе. Как долго будет длиться путь страданий - зависит от нас самих, от нашего покаяния, которое каждый начинает с себя.

Гуленый

Иван Михалыч вошел в сарай твердой, как е казалось, походкой. У плетневой стены жевала жвачку Мальвина и неприветливо косилась в сторону.
- Ну, как дела, кормилица? Может, с родами малость повременишь? Вот сыграем поскребышу свадьбу, тогда и валяй на здоровье, а? - уговаривал корову разнаряженный хозяин, поглаживая теплую шею.
Он уже собирался уйти, как вдруг заметил под яслями новорожденного. Обсохший теленок свернулся комочком и мелко дрожал всем телом. Напрочь позабыв о шерстяном одеяле, припасенном по такому случаю, несостоявшийся акушер сорвал с плеч праздничный пиджак и, плотно укрыв коровий «подарок», взял его на руки.
Полусогнутый от ноши, под марш истерично повизгивающего снега он на непослушных ногах завензелил в летнюю кухню, где с утра была жарко натоплена печь. При этом Михалыч подумал, что раньше, этак лет двадцать назад, или он был поздоровее, или телята помельче.
- Да это телочка, - обрадовался хозяин, рассмотрев её хорошенько. - Молодым на обзаведение хозяйством пойдет.
Он почесывал малышку в местах будущих рожек и говорил вслух:
- Моя ты маленькая, я за тобой доглядать буду не хуже, чем за родной Степанидой. И ты меня будешь любить, так ведь, ну, давай теперь поцелуемся, вот так... Ты тут отдохни пока, а я пошел.
Возле двери Иван Михалыч столкнулся с женой.
Её глаза сверлили супруга насквозь, а рука нетерпеливо нащупывала висящий на стене сковородник. Грубо отталкивая его, Стеша прошипела со злобой:
 - Я его ищу, пол-улицы обежала, а он с кем-то сюсюкает, кобель гуленый!
- В молодости не был таким и сейчас ни к чему, оправдывался Иван, - хоть бы раз в жизни за напраслину извинилась.
Времени на разборки не было, в просторной горнице шумела «подогретая» компания. Несговорчивый тамада орлиным взором выискивал «сачков», требуя уважать законы застолья. К прибывшему нарушителю подскочил петухом:
- А вот и хозяин! Ты где был? Штрафной ему! Театральным жестом слуга застолья умудрился лихо налить граненый стакан с верхом, не потеряв при этом ни одной капли термоядерной самогонки.
- Запей водичкой, - услужливо пододвинула открытую бутылочку городская сваха, сидящая рядом со Степанидой.
Михалыч нашел порожний стакан, налил как всегда по краям, чтобы жизнь была полной, резко выдохнул и на одном дыхании опрокинул до дна сначала из правой руки, затем - из левой...
Прожил Иван, сын Михаила, на белом свете более полувека. Многое повидал, но такого, чтоб  водку запить «перваком» - случилось с ним впервые. С трудом отдышавшись от дозы, он украдкой зыркнул по сторонам, желая обнаружить насмешника, но никого, кроме городской свахи, не заподозрил. Она притворно уделяла внимание своей собеседнице - хозяйке дома и подозрительно подхихикивала. |
- Если б не знать, что они чужие с моей Степанидой, - размышлял Михалыч, - можно подумать, что их одна мать родила.
А разговор у женщин тем временем подошел к главной теме:
- Что же ты, сваха, такая молодая и красивая, а не замужем? У вас в городе женихов не хватает или они все слепые?
- Женихов, слава Богу, хватает, но мужья стали убыточными. Работать не хотят, а права качают. Вот и стирай им штаны, не зная за что.
- Это верно, что с ними не сахар, но и без них жить невозможно. Хоть плохой плетнишка, но за ним затишка. Я тебе так скажу, свашенька: к ихнему брату надо приспосабливаться. Вот мой, к примеру, с похмелья - зверь зверем, а поднесешь рюмочку - ласковый, собаке в пояс кланяется, к кошке и то на «вы» обращается!
Иван Михалыч отродясь не был мстительным, но сейчас ему нестерпимо захотелось «насолить» расчетливой свашеньке. Он налил из графина самогон в бутылку с этикеткой «лимонад», которую подсунула новая родственница, накрепко запечатал пробкой!
- Что же ты, сваха, печенье ешь всухомятку? Вот, пожалуйста, запивай лимонадом, - нарочито ласково предложил хозяин.
- Рыбак рыбака видит издалека? - шёпотом съязвила и без того обозленная жена, - мне почему-то газировку не предложил. На жалмерочку потянуло, что ли?
Не захотел Иван объясняться, вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Предновогодняя ночь была как по заказу: на чистом небе ярко мерцали далекие звезды, мягко пощипывал легкий морозец, отдыхала на снегу дремлющая тишина. Словно на конкурсе красоты природа выложила все наилучшее.
Не помнил Иван Михалыч, сколько ещё было выпито «на посошок», «стременных», «закурганных». Глубокой ночью он проснулся от ощущения одиночества. Вместо кровати счастливый папаша спал на раскладушке. Осмотрелся вокруг. Ему показалось, что попал в какое-то общежитие: кровати кругом. Наконец «дошло»: это его дом, его горница, но где Степанида? Пробираясь от раскладушки к раскладушке, он натыкался на спящих, ощупывал носы и носики разных калибров. Под руку попались чьи-то усы. На него шикали, ворчали и матерились. Но вдруг Иван обнаружил знакомый профиль жены и главное - почувствовал знакомый запах: на него приятно дохнуло печеньем!
- Степанида, подвинься, - не просил, а приказывал он.
Раскладушка не выдержала и в тот же момент с грохотом развалилась. Поднялся истеричный гвалт, никто не понимал, что случилось. Чья-то неведомая рука включила свет - и всем представилась такая картина: полуодетый хозяин с городской свахой, едва прикрытой одеждой, никак не могли поделить единственное одеяло и каждый тянул его на себя, пытаясь укрыться от взоров гостей.
На пороге с подойником стояла разъяренная Степанида:
- Ну, кобель гуленый, опять ты за свое?..

Голос сердца

Музейная "копейка” затормозила с протяжным свистом и облегчённо, как старый конь перед роздыхом, остановилась под отживающим свой век кустом сирени. Настигший машину рваный клуб пыли перекатил через крышу и, будто удовлетворившись результатом гонки, улёгся отдышаться на жаркую землю.
Первой из легковушки выскочила девчушка лет десяти, худенькая и длинная, как былинка, и по заросшей сорняком дорожке пулей устремилась к дому. Следом за ней «затяжно» выбиралась из салона «широкая» пара, разминая затёкшие ноги и с облегчением поглаживая нудящие поясницы. Расфранчённых и взмокших гостей никто не встречал, даже древнего пса на месте не оказалось, только змеилась по земле оборванная цепь
За дверью веранды, где скрылась девчушка, раскатились каскадом грохот и пронзительный визг. У матери внутри будто всё оборвалось, и она рванула с места, как бывало на тренировках.
- В-о-т, опять шебутная что-нибудь натворила, - недовольно проворчал отец.
На перекошенном крылечке столкнулись все три женщины, включая хозяйку пятистенного дома. Вместо приветствия она всплеснула руками:
- Это надо угодить ногой в кастрюлю со щами? Чем же я вас кормить-то буду?
С испуга девчонка прыгала на одной ноге, а с другой стряхивала прилипшую гущу. Её мать, схватив какую-то драную тряпку, бегала с ней, ловко рулила по капустным следам, пока не остановила бестолковые маневры дочери легким подзатыльником. Потом сгладила досадную оплошность родного сорванца:
- Мама, ты не беспокойся, щас яиц насобираем и пир на весь мир закатим!
Разумный зять дал женщинам вволю наохаться и занялся осмотром хозяйского двора. Как истинный крестьянин, заглянул в обмелевший колодец, походил по безмолвствующему хлеву Покривившаяся ограда, отвалившаяся помазка стен и жуткий мрак заброшенных сараев говорили об обреченности подворья без мужского догляда. Только разбредшиеся по всему двору разноцветные куры деловито копались и барахтались в навозных буфах.
Возле кладовки гость остановился, почувствовав на себе пристальный взгляд. Сквозь щели рассохшихся досок двери он увидел живую морду, похоже, белого медведя! Правда, особого ужаса зверь не нагонял, потому что, во-первых, был в заточении под амбарным замком, во-вторых, его размеры не устрашали и, в-третьих, почему-то дружелюбно помахивал длинным хвостом. Приглядевшись, Василий (так звали героя) сообразил, что это вовсе не экзотическое существо а домашний кобель Дружок, с ошейником и висящими на нём несколькими звенками оборванной цепи. А метаморфоза объяснялась тем, что «заключенный» порвал пуховую подушку, и мелкий гусиный пух облепил всю его липучую шерсть. «Укротителю» пришлось водворить охрану на рабочее место. Удивительно, но псина не только не воспротивилась насилию, но, как показалось досужему зятю, посмотрела на него с благодарностью.
Пока Василий решал вопрос, “мыть или не мыть руки, а если мыть, то где и чем?”, мимо промчалась вихрем его Оксанка с пустым решетом в руках. “Ну, буйный ветерок, что-то сейчас отчубучит”, - предвещал отец.
В летнем душе не было воды, потому что запорный вентиль и рассекатель нашли, похоже, другого хозяина. Ветхий колодец с трудом выдал полведра воды, но обжигающе холодной, чистой и вкусной, словно подслащённой мёдом.
Папа, пошли пить яйца! Мама зовёт. - на бегу бросила дочь, затаренная с верхом добычей из курника.
В горнице его Нюрка вела деловую беседу:
Мама, не колготись ты с обедом. Домашние яйца лучше есть сырыми Там, в городе, этого себе не позволишь без риска. Хоть здесь побалуемся чистым продуктом. К тому же, мы заехали к тебе ненадолго, чуть ли не проездом. К морю пробираемся. Надо Оксанке перед школой сил поднабраться, да и мы с Василием порядком устали с этой проклятой городской суетой! Ну а к тебе с просьбой: дай взаймы немного деньжат на дорогу.
Что ты, дочка, взаймы просишь? Неужто вы для меня чужие? Возьмите всё, что накопила. Зачем мне деньги? У меня всё своё: яйца, картошка-моркошка, грибы. В магазин хожу за хлебом-солью, сахаром и мылом, да топку с лета запасаю. Словом, бери всё, не стесняйся. Надеюсь, не забыла, где деньги лежат?
Нюрка подставила табуретку к буфету, слегка оттолкнулась от пола левой, толчковой ногой, а правой - легко отжала молодое тело. Наблюдавшая за ней Пелагея Ивановна слегка позавидовала: “Ить надо, на одной ноге себя подымает. Деньги, что ли, так подстегнули?"
- Мама, тут у тебя их много. Может, что-то оставить тебе на пропитание?
- Скоро пенсию принесут. Забирайте всё, только на себе не экономьте, и, главное, Оксанку побалуйте. Уж больно худенькая, кожа да кости. Да и вообще, ехали бы сюда. Ваша половина дома всегда вас ждёт. Жили бы на земле, обзавелись хозяйством, а с деньгами и отсюда можно Оксану учить.
- Нет, мама, - возразила дочь, взяв из общей кучи очередное яйцо, но на полпути ко рту вдруг замерла с удивлённым лицом. В её руке разбитое яйцо издавало писк! Нюрка поднесла его к уху, послушала. Потом аккуратно отшелушила помятое место и обнажила клювик пищащего существа, брезгливо положила на стол перед собой.
- Оксанка, ты где собирала яйца? Небось, по всем углам пробежалась?
Та согласно кивнула опущенной головой.
- Вот городские! Ничего-то вы не умеете! - корила мать всех горожан, а заодно и своё непутёвое потомство.
После ахов и вздохов Пелагея Ивановна молча включила электродуховку, нашла старые мужнины шапку и овчинную рукавицу, осторожно уложила яйцо. Мягкое и теплое гнездо разместила на откидной дверце духового шкафа, от которого исходило необжигающее тепло.
- Ну всё, мама, нам пора ехать, - засобиралась дочь.
Всё время молчавшего Василия словно прорвало:
- Как это, “пора ехать”? Мы что же, оставим мать без воды? А совесть у тебя есть?
Нюрка поглядела на мужа с удивлением. С ним, молчуном, такое выступление случалось редко.
- Что же ты предлагаешь?
- Ничего! Поедем завтра.
- А сегодня воды натаскаем на месяц. Так, что ли?
- Нет, сегодня почистим колодец.
Василий решительно встал и вышел, в сердцах хлопнув невиновной дверью.
Вскоре во дворе закипела работа. Зять пригласил соседа, такого же крупного и мускулистого, как сам. Спустившись по верёвке на дно колодца, он сначала вычерпывал воду ведром, а потом выбирал со дна затянувший колодец песок. Его напарник без устали вытягивал “на-гора" тяжелый мокрый плывун. Со дна и всех щелей выступала вода, но Василий черпал её вместе с песком, и она не успевала переливать его высокие охотничьи сапоги.
К вечеру то ли верзилы вконец приустали, то ли вода здорово обозлилась на незваных гостей, но последним пришлось уступить. У посиневшего от холода Василия зубы будто стучали чечётку.
Победившая человека вода обрадовалась желанной свободе и быстро поднималась по срубу. Из любопытства Василий опустил в колодец ведро, которое легко скрылось в густой и мутной жидкости, ещё мало похожей на питьевую.
- Пусть отстоится. Завтра определим столб воды, - пожимал работодатель на прощанье руку соседа, обоюдно разочарованные отсутствием магарыча. Тем временем разумная хозяйка не пожалела по такому случаю своих старых запасов: на лавочке у колодца появилась белоголовка с пшеничной водкой застойных времён в окружении салата из крупно порезанных помидоров и пахучих кусков серого хлеба.
- Выпейте с устатка, сынки, - колготилась бабуля, довольная привалившим счастьем.
Наутро немногословный зять, убедившись в добром качестве и приличном количестве отстоявшейся воды, отправился в сельмаг. В недавнем прошлом голые полки ломились теперь от избытка товаров. Без проблем приобретя всё необходимое, возвратился довольный в тёщин дом.
Со знанием дела Василий протянул от розетки электрический удлинитель, опустил в колодец вибрационный насос - и тотчас из шланга ударила мощная струя чистой воды. Припав губами к фонтанирующей воде, облегчил душу от вчерашнего выпитого, крякнул напоследок, как после хорошего первака. Установка на бак вентиля и рассекателя отняла считанные минуты, и вскоре отпотевшая трёх- ведерная емкость наполнилась холодной колодезной водой.
Василий неспеша пригласил на “презентацию" всех заинтересованных лиц, нажал пусковую кнопку, и перед удивлёнными глазами домочадцев полилась из шланга живительная влага. Она нашла себе лёгкое русло и побежала задорно мимо ног Пелагеи Ивановны под купающихся в перегное кур. Завидев чистую воду, хохлатки дружно окунули клювы в живой поток и дегустировали, высоко задирая головы в небо.
А зять продолжал удивлять. Он открыл вентиль душа: из рассекателя брызнул сноп хрустальной воды, в тонких струйках которого весело играли радугами солнечные лучи.
Пелагея Ивановна обвила руками своего благодетеля, многократно твердила “спасибо”, потом припала к его руке, и смущённый Василий почувствовал, как жгучая слезинка покатилась по ней...
Гости уехали так же неожиданно, как и появились. Зато с хозяйкой остался живой свидетель заезда самых близких людей: из яйца вылупился цыплёнок. Первоначально он был таким жалким, едва копошащимся серым комочком, но, хорошенько обсохнув, преобразился в красавца серо-голубой масти. Пелагея Ивановна звала его Петей, Петрушей, иногда вырывалось и Петькой, но это в случаях, когда тот попадался под ноги. Цыплёнок привязался к хозяйке (наверное, считая её за мать), и не отходил ни на шаг, а когда садилась она за рукоделие, умащивался к ней на ступню и спокойно дремал под убаюкивающие звуки пряхи. Уходя почивать, Пелагея Ивановна укладывала приёмыша в свой нагретый тапочек, и в нём он чувствовал себя распрекрасно.
Время шло. Цыплёнок превратился в роскошного петуха, но с тапочком так и не расставался. Правда, теперь в нём Петька явно не умещался, но своему гнезду оставался верным.
Что же касается Пелагеи Ивановны, надо сказать, что иногда её мучили надоедливые сомнения. Если первоначально она выхаживала куриное дитя из жалости, то потом сознательно оставила его при себе из личных соображений. Длинными осенними вечерами, когда поливали серые дожди и неугомонные ветры завывали в печной трубе, было жутковато оставаться одной в четырёх стенах. К тому же, Петька оказался хорошим слушателем. Он, как и прежде, усаживался на любимый тапочек и, как всегда, ловил каждое её слово. А Пелагея Ивановна ничего от него не скрывала. Вот уже несколько раз, приходя уставшая со двора, жаловалась:
- Плохо мне без хозяина. В сараях холод, крыша течёт, двери не прикрываются. Кругом нужен мужской догляд, а что я могу? Руки, что ли, не тем местом пришиты? Встал бы мой родной да поглядел, как его жена замучилась..
В другой раз, когда в доме пыхтела жарко натопленная печь и трещали, прыгая на сковородке, тыквенные семечки, Пелагея Ивановна меняла мнение:
- Тяжёлый был человек, неуживчивый. Всё скандалил, на чужих баб поглядывал, кобель гулёный. Нет, пусть уж лучше лежит, Бог с ним. Пусть тяжело одной управляться, но на душе спокойней.
Однажды глубокой осенью, далеко за полночь, в двери сильно забарабанили. Пелагея Ивановна тяжело поднялась, накинула на плечи пуховый платок и потянула за собой отстающую больную ногу. Хотела было дверной крючок откинуть, да усомнилась, к окну подошла. Снаружи двое неизвестных, похоже, подвыпивших мужчин, заметив её, кричали:
- Открывай, старая! Самогонка есть? Пусти, а то дверь вышибем!
- Что вы, сынки! Откуда у меня самогонка? Не видите, еле хожу!
Поверили. Но уснуть до утра не смогла. Усевшись за вязание, пожаловалась Петьке:
- Был бы живым муж, он показал бы этим алкашам кузькину мать! Вообще он был отчаянным. Многие из мужиков побаивались его кулаков. А мне позволял бить себя. Я иногда колотила его по голове, а он, бедный, поддавался, терпел мои выходки. И всё из-за баб. Хотя позже ничего не подтверждалось. Один раз пришёл выпивши, разругались мы в пух и прах. Ушёл, сердешный, хлопнув дверью. Всю ночь я не спала, всё представляла, как он обнимает какую-нибудь жалмерку. А утром пошла накормить скотину, глянула, а мой благоверный спит, согнувшись, на сеновале. Не стала будить, интересно узнать, что на этот раз придумает. Он и вправду стал сочинять, что заночевал у соседки Маруси. Я ему и скажи: “Да видела я, где ты ночевал. Только не у Маруси, а под боком нашей козы Машки!
Если бы Петька мог говорить, он бы не сдержался заметить, что эти истории слышал неоднократно. Но не для этого его так сытно кормили...
Так и дожили они до первых весенних дней. Подсыхала земля. Чёрная и пуховая, она манила к себе землепашца. Но вышедших на залитый солнцем двор никак землепашцами не назовёшь: Пелагея Ивановна после зимы опиралась на палочку, а Петьку интересовал больше курятник. Тяжело присев на скамью у колодца, бабуля услышала вдруг скрип петель распахнутой калитки и восторженный голос мчавшейся по дорожке Оксанки:
- Бабушка, бабушка! Мы приехали к тебе, навсегда! Мы приехали к тебе навсегда! .
- Слава тебе, Господи! - перекрестилась Пелагея Ивановна, - ты услышал мою молитву и вразумил детей.
- Бабушка Поля, почему ты плачешь? - забеспокоилась внучка. - Разве ты не рада, что мы будем жить вместе?
- Я, внучка, плачу от радости. Твои родители услышали голос своего сердца и вернулись на Родину. Значит, не зря говорят люди, что где родился, там и сгодился...

Язык мой – враг мой

С Петровичем мы встретились в магазине 2 января. Старик "страдал" хроническим недержанием речи, его слова опережали мысли, потому мог легко схлопотать за длинный язык, и возраст не выручал. Я взглянул на него и обомлел:
- Кто же тебя так разукрасил?
- Жена "угостила"...
Начал, как всегда, издалека.
- Как-то по весне к нам приезжал женин племянник - высокий, красивый фермер, большой охотник и, похоже, не только за дичью После третьей он похвалился, что той зимой у него на зайцев был "урожай". Ты знаешь, я не из тех, кто за каждым словом в карман лезет, говорю, мол, бабы твои теперь в заячьих шубах зимой щеголяют, а твоей тетке никак на теплый жилет пенсии не хватает.
В следующий заезд племяш подарил моей суженой пять выделанных заячьих шкурок. Как водится, обмыли хорошенько их нежность и красоту, потом о них позабыли, и мех остался в пакете в гараже. Нашел его, когда искал треногу для елки. Надо сказать, качество пушнины сильно пострадало от моли и мышей.
И я решил использовать оставшийся материал и сшить из него костюм Деда Мороза, поздравить в нем мою родную с Новым годом. Портной из меня вышел, как из бабки футболист. Кое-как сшил шапку, вырезал нечто похожее на бороду, усы и брови, приклеил их скотчем, надел дырявый тулуп, напялил подшитые валенки с калошами на одну ногу, сгондобил клюку из прошлогодних стеблей кукурузы, набил полмешка соломы и, как стемнело, постучался в окно своего дома
На крыльцо явилась жена с веником, уставилась на оборванца.
Хриплым голосом Джигурды я поздравил ее с Новым годом, но, похоже, абсолютного перевоплощения не получилось: поздравляемая с подозрительными нотками в голосе спросила:
- Чевой-то ты, дедушка, так бедно одетый? Может, в лесу пенсию не дают?
Продолжая метаморфозить, я отвечал:
- Пенсию дают неплохую, но Снегурочка ее всю оприходует!
И добавил:
- Хозяюшка, дайте воды напицца, а то жрать хотицца, аж переночевать негде.
Эта присказка, давно известная жене, сгубила меня окончательно, и получил я веника, да не тем концом, каким пол подметают.

ТЫКВЫ НЕ ХРЮКАЮТ
Моя жена, будучи в длительной командировке, позвонила точь-в-точь тогда, когда "утютюшился" мой провиант, заготовленный ею впрок.
-  Чем, дорогой, ты питаешься?
- Курочки, - говорю, - выручают. С их помощью кормлюсь обедами наибыстрейшего приготовления.
- Понятно. На сырых яйцах сидишь. На будущее думаю расширить твой ассортимент. Вот девочки с Украины советуют нам поросёночком обзавестись. В эту субботу купи.
- Ты что, моя родная, в этом деле я ни бум- бум.
- Тебе не надо притворяться добрым хозяином. Просто спроси боровка. Надеюсь, отличишь захудалого от сытенького?
Мне, рождённому под знаком Весов, да ещё недавнему горожанину, этот вопрос за две недели не обсосать, а она решила вмиг, причем в одностороннем порядке. Наверное, в этом наше главное различие: задуманное женой, что закон, подлежит безоговорочному и немедленному исполнению с момента его рождения.
Ранним субботним утром я тщательно осматривал торговые ряды колхозного рынка. Первой удачей на моём пути оказался "жигулёнок" с открытым задним капотом. На дне багажника лежало несколько поросят. Чистые, румяные, согревшиеся друг от друга, они улыбались, похрюкивая во сне от удовольствия. "Чего же ещё искать?" - спросил я самого себя и подошёл к продавцу. Молодой хозяин всем своим видом будто намекал, что человек мог произойти от орангутанга: все видимые части тела щеголяли густой растительностью, даже из-под незастёгнутого ворота клетчатой рубашки прорывались наружу рыжие кольца волосатой груди.
- Чем торгуем? - спросил я у лохматого продавца с пи дом осведомлённого свинаря.
- Кабанчиками, - как-то недобро блеснул глазами торгаш.
"Неудачный дебют", - подумал я.
Похоже, он надо мною смеётся, потому что не единожды слышал, как на местном диалекте кабаном или кабанчиком называют тыкву. Гордо повернувшись, пошём дальше по ряду.
С этой машиной соседствовала подвода, а возле неё на земле - тоже поросячье племя, только помельче и пощетинистей. Они стояли и лежали в дощатом ящике с прозорами. По причине своей близорукости нагнулся к ящику пониже, чтобы рассмотреть интересующий товар. Но "товар" имел вид далеко не товарный: поросята были перемазаны с головы до ног и смердили, как из общественного туалета. Поглядел на рядом стоящего продавца. Им оказалась женщина весьма крупных размеров, ну, если ближе, баржа баржой. От неё так же несло - явно не "Шанелью".
Блаженно улыбаясь, хозяйка уминала беляш и при этом зазывно смотрела на подошедшего "купца".
- Что это за звери? - пошутил я.
- Боровки, - и, не скрывая гордости, добавила: - Знам дело, мясные поросята.
- Что же от них так разит?
- Да они завсегда у гамне мараются и воняют... Зато зимой на столе хорошо пахнут!
- К тому же, - не унимался я, - они все какие-то заморённые. Возьмёшь его, а он через неделю сдохнет.
Ну, это был с моей стороны перебор! "Баржа", позабыв о беляше, "разгрузилась":
- А ты почём такой испитой? Даже взгляду задержаться не на чем!
Я хотел свести счёт хоть на ничью, напомнив, что слишком много в ней "хорошего" человека, но в этот момент из щели ящика ударила жёлтая струйка и разлетелась брызгами по её ногам. Мой гнев сменился на милость:
- Ну, вот, а ты беляш ешь всухомятку!
В завершение на миг представил, как моя "стерильная" жена увидит поросёнка из этого ящика. Да она меня вместе с приобретением со двора сгонит! Возле подводы ничего меня не удерживало, и я продолжил обход.
Наконец, увидел достойного продавца. Дед с аккуратно подстриженной бородой, каким представляли нам кулака, демонстрировал своих поросят. Со связанными ногами на душистом сене лежали его питомцы, чистые и румяные, но разновеликие.
- Что это они у вас такие разные?
- А какими они должны быть, если это хряки и свинки?
Потом, внимательно изучив, что за купец перед ним, добавил:
- Берут на завод! А вам нужны, наверное, мясные?
- Жена велела взять боровка.
- Тогда вот у соседа спроси. У него сегодня столпотворение!
Возле "Москвича", именуемого в народе "пирожком", действительно, стояли купцы. Продавец с красным, хоть от него прикуривай, лицом, спешил закруглить торговлю:
- Подходи, налетай! Не купите - будете жалковать потом.
Я заглянул в будку "пирожка". По железному полу бегали поросята жалкого вида: мелкие, худые и грязные. Одного, сутулого, хозяин ухватил за заднюю ногу. Тот завизжал, как недорезанный.
Хозяин, не спрашивая, любят ли его, стал целовать мокрый пятачок:
- Ах, ты, моя ягатка! Потом, обращаясь ко мне, спросил:
- Чем интересуетесь?
- Мне бы боровка - покрупнее.
Изловчившись, он выхватил из сбившихся в кучку поросят самого крупного.
- Вот ваш боровок!
Подошедший седой мужчина со знанием дела огорошил продавца:
- Какой же это боровок, если не выложенный?
Хозяин, заторможенно посмотрев боровку под хвост, с трудом согласился:
- Ваша взяла. Крёх это!
Бросив его, как неживого, на пол, тут же ухватил какого-то малыша, худющего и заросшего длинной щетиной, как дикобраз.
- Ух, красавчик! Бери, друг, не пожалеешь!
Это он снова обращался ко мне.
- Такого хилого я не возьму, - пытался я отказаться от нехалявного по цене подарка.
- Може, табе кабанка-зимнуха зараз надыть?! - взорвался он, позабыв о культуре обслуживания.
- Ничего мне от тебя не надо, - сказал я, собираясь совсем уйти с этого рынка.
Оказавшаяся поблизости женщина с беляшом (не знаю, с которым по счёту) заметила с ехидцей:
- Да ничё яму не нужна. Ходють такие по рынку, лишь зубоскалють. Можа, жена тыкву велела купить?
Ну, это было уж слишком. Я приблизился поближе к уху и тихо, но чётко спросил:
- Тётка, ты зачем младших родственников продаёшь?
Сквитавшись, подался на выход. В стороне от базарной толчеи экспонировала избытки поросячьего хозяйства девчушка лет двенадцати. Неужели такая кроха что-то смыслит в делах "купи - продай"? Я подошёл к ней больше из любопытства.
- Чем богата, красавица?
- Кабанчиками.
- Тыквой, что ли?
Девочка опустила низко голову, и её плечики стали содрогаться часто-пречасто. Неужели я так обидел её? Но тут же понял, что у девчушки такая манера смеяться. Наконец, утолив попавшую в рот смешинку, подняла голову и выдавила из себя через силу:
- Ты... ты...
И снова с ней такое же отключение. "Дожил до весёлой жизни, что дети смеются, как над дурачком, и на "ты" погоняют", - горько подумалось мне. И, будто прочитав моё настроение, девчушка подняла голову и закончила начатое:
- Тыквы не хрюкают!..
Она хотела добавить, но опять не смогла. Тут же подскочил какой-то верзила и, схватив меня за грудки, грозно прошипел прямо в лицо:
- Ты чё к дитю пристаёшь?!
- Да не пристаёт он, папа! Дядя хотел что-то спросить.
- И что ж ему надо?
- Нужен боровок, жена приказала, - понял я, что дали мне слово, - а вы продаёте кабанчиков.
Хозяин примирительно похлопал меня по плечу.
- Эх, друг, мы и сами порой не знаем, что продаём! Или, если по-другому сказать, где торгуем, так по-ихнему и называем. К примеру, у вас кабанчик - тыква, а у нас боровок - часть дымохода. Вот тебе нужен поросёнок. А на что? Небось, на мясо?
- Думаю, да, - как-то уже неуверенно сказал я в надежде, что хозяину видней, что мне надо.
- Тогда бери вот этого кабана, а жене скажи, что купил боровка. Усёк? Не обману, не боись!
Я уложил покупку в мешок, а верзила вырезал в нем ножницами дырки для "духа".
Дорогой хотел разобраться и разложить всё по полочкам, а потом махнул рукой и сказал себе: «Не бери в голову, здесь заморочка какая-то!»
Вот так. А вы не подскажете, что я купил?
Встреча на улице Леваневского

Сегодня, в последний день декабря, Кузьмичу мало кто позавидовал бы. Чему тут завидовать, если ему выпало дежурство на пороге Нового года! А дома – приехавшие дети и внуки вот-вот за праздничный стол усядутся, но без него. Особенно тяготил душу разговор с младшенькой внучкой Олесей. Она спросила, поздравит ли ее дедушка Мороз, и смотрела так, словно это целиком зависело от родного деда. Тот понес нечто несуразное типа "если не заблудится, непременно поздравит"...
Вдруг взгляд Кузьмича остановился на вешалке, где понуро висел костюм Деда Мороза. Похоже, сотрудники, отмечая корпоративом торжество, в спешке позабыли упаковать наряд до следующего Нового года. Давно мечтающий сыграть роль Мороза, дежурный не спеша примерил костюм, который оказался будто сшитым по заказу. Валенки, шапка и борода также порадовали "актера", входящего в роль. Ряженый громыхнул мешком из-под подарков: в нем, на счастье, остались кое-какие "не востребованные" сотрудниками сувениры.
"Отлучусь на полчасика, удивлю внуков и вернусь на службу", - отчаянно решил новоявленный Дед Мороз и вышел в ночную темень. Чтобы не привлекать излишнего внимания людей, тем паче, собак, решил идти окольным путем: мимо гортопа, через старый железнодорожный переезд, у "Сельхозснаба" свернуть вправо, а там до родного переулка рукой подать...
Не дошел Кузьмич до первого ориентира, как столкнулся с молодой парой, будто караулившей его около уличного фонаря.
- Дедушка, миленький, выручи, пожалуйста, - умоляла блондинка с роскошной косой, - мы с мужем обещали детям, что к нам придет Дед Мороз с подарками.
Кузьмич поглядел на свой поджарый мешок и нашли причину для отказа:
- Простите, нет лишних подарков. Все по заказу.
- Нам не надо ничего чужого. У нас свои сюрпризы запасены. Вы их только вручите ребятишкам - и всё!
Блондинка без лишних слов запихнула в полупустой мешок электронную машинку и красавицу Барби...
После внепланового поздравления Кузьмич поспешно вышел, утирая рукавом губы и располагая в дальний угол мешка личное вознаграждение, приятно булькающее в темноте.
За железнодорожным переездом развеселая компания молодых людей выставляла на снегу "катюшу" из пиротехники.
- А вот и хозяин праздника, очень кстати, - зубоскалил здоровяк с непокрытой рыжей шевелюрой - Может, для сугрева по маленькой, а, дед?
Кузьмич, не ломучий в таких случаях, для приличия поскромничал:
- Простите, молодежь, спешу по заказу.
- Ну, пусть мы и будем вашим первым заказом, - продолжал балагурить кудрявый. - Поздравьте и выпейте с нами за уходящий год. Только не говорите о трудностях прошлого, ну их к такой-то бабушке!
И с недовольством поглядел в сторону худощавого очкарика, еще не допившего остаток от предыдущего тоста.
Быстро сообразив, что от него требуется, "Дед Мороз" произнес короткий спич из творчества любимого поэта - тоже не дюже трезвенника:
- Не надо плакать о былом...
Веселый тамада замер от неожиданности:
- Вот это да! Краткость - оружие королей.
- Могу сказать еще короче, - хорохорился Кузьмич.
Излишняя самоуверенность и погубила зарвавшегося
тостующего, потому что все "стали играть в одни ворота". Накачали Деда "под завяз". Последний тост уложился в три буквы:
- Всё!
Непослушные ноги завели лже-Мороза в незнакомую местность: всюду кочки и ямы. Вдруг - провал, короткий полет в неизвестность, удобное ложе после удачного приземления и сладкий глубокий сон. Очнулся Кузьмич лежащим на животе в неудобной позе. Потрогал руками под собой, слева и справа - везде холодный свежевырытый грунт и пещерная темнота. Неужели могила? Однако впереди не оказалось тупика, и Дед Мороз, встав не четвереньки, потихоньку принялся осваивать невидимое пространство. Вскоре его голова уперлась в препятствие. Неужели конец путешествию? Превозмогая страх, дрожа щей рукой нащупал перед собой сначала один рог, рядом - второй. Исходящие от незнакомца тепло и резкий запах означали, что перед ним живое существо. Когда "Мороз" нащупал ещё и бороду, в голову ему словно молнией шарахнуло: "Чёрт!"
К счастью, тот первым издал членораздельный звук:
- Бе-э-э!
- Вот зараза! Это ж козел! - обрадовался совсем отрезвевший "артист". - Но как козла угораздило попасть в эту странную яму?
Тут Кузьмич рассмотрел хмурое зимнее небо, разлом длинной траншеи. Козел с пристрастием стал обнюхивать мешок для подарков.
- Ты чем это там интересуешься? А ну пошел вон, алкоголик несчастный! - и замахнулся на животное мешком. Козел дал деру и быстро скрылся из виду.
- Фу-у! - облегченно вздохнул Дед Мороз и тут же ошалел от свалившейся на него тяжести. "Неужели козел вернулся отомстить за унижение?" - мелькнула мысль. Однако "мститель" застонал по-человечески.
- Ты кто? - спросил придавленный
- Я - Дед Мороз. А ты кто? - пытался сориентироваться свалившийся с неба.
- Я тоже. Зовут-то тебя как?
- Иваном.
- Иван, ты как попал в эту траншею?
- Услышал чью-то речь, пошел на голоса.
- А где мы находимся?
- На Леваневской.
- А-а-а, на этой знаменитой улице, где сегодня копают, а завтра закапывают? Иван, отдохнул - и хватит, слезай с моей спины. Чего расстонался, как будто не ты меня, а я тебя придавил.
- Чем-то твердым из твоего мешка все ребра пересчитал.
Кузьмич забеспокоился, извлек из дальнего угла мешка булькающий предмет: всё в целости!
- А дураки говорят, Бога нет...
- Еще как есть, - оживился молодой Дед Мороз, позабыв о помятых боках.
Спустя некоторое время братья по несчастью кое-как выбрались из траншеи. Неподалеку их поджидал все тот
же козёл...

Шеины открывают новые страницы истории

Явившись в апартаменты районной власти раньше условленного времени, я бесшумно ходил по просторным и безлюдным коридорам, занимая себя знакомством с фотографиями прославленных земляков. На первом этаже, слева от центрального входа с Доски почета «За веру, Дон и Отечество», на меня смотрели бравые военные, в костюмах, украшенных Георгиевскими крестами.
Особое впечатление произвел портрет уроженца хутора Рог-Измайловский, есаула Семена Максимовича Шейна - он красовался с офицерскими погонами и четырьмя Георгиевскими крестами всех степеней. Казак сверлил меня черными глазами и будто «пытал»:
- А что ты сделал для защиты Родины от ее врагов?
Его мужественное лицо, уверенный взгляд, роскошные усы со слегка подкрученными и острыми, как казачьи копья, кончиками, высокий лоб и светло-серая папаха «тянули» на генеральский вид.
Из всех двадцати героев - кавалеров, награжденных высшими орденами солдатской доблести, облик есаула Шеина, кажется, навсегда сфотографировался в моей памяти.
А совсем недавно, при моем более глубоком и детальном изучении истории Российской государственности, то есть, политики и экономики, вновь сталкиваюсь со знакомой фамилией Шейн. Оказалось, она широко известна в XVI веке. Родоначальником этой знатной фамилии стал боярин Василий Михайлович Морозов, по прозвищу «Шея». Его сын Дмитрий Васильевич писался уже как Шеин. Причина такой метаморфозы кроется в полюбившейся потомкам боярина его распрекрасном прозвище. В те далекие времена прозвище «Шея» на Руси могли дать человеку высокому или еще вероятнее - возвышенному, в смысле чина и его возможностей. При этом подразумевалось, что шея вообще управляет головой или как церковная шея держит позолоченный купол, купающийся в ярких солнечных лучах.
Мой интерес к роду Шеиных прогрессировал. Я, к своему удивлению и к стыду нашей школьной программы, узнаю, что первым русским генералиссимусом был Шеин Алексей Семенович. Из многих опрошенных мною знакомых на этот вопрос все называли первым А. В. Суворова.
Почему история скрывает сей интересный факт? Ведь в Большом энциклопедическом словаре легко находим, что Шейну А. С. чин генералиссимуса пожалован царем Петром I, перед вторым Азовским походом в 1696 году.
Таким же воинским званием удостоен и Суворов А. В., но в 1799 году.
Затем меня мучил такой вопрос: «Не из той ли династии знаменитой русской фамилии наш земляк Шеин Семен Максимович, уроженец хутора Рог-Измайловского?»
Чтобы получить ответ, редакция газеты «Авангард» любезно предоставила мне транспорт и помощь фотокорреспондента...
Фамилию Шеиных в хуторе каждый знает чуть ли не с пеленок. В местном магазинчике указали место проживание уважаемого всеми гражданина, ныне пенсионера, Михаила Кондратьевича Шеина.
Забегая вперед, скажу, что нам крупно повезло, потому что Михаил Кондратьевич - родной внук Семена Максимовича Шеина.
У распахнутой настежь калитки нас встречал роскошный рыжий петух. Он взъерошился и нападал на двоих в одиночку, но по-бойцовски. Помогла защититься моя солидная красная папка, а про себя я подумал: «Наверное, каждая животина норовит быть похожей на своего хозяина». Однако владелец ухоженной усадьбы встретил приветливо, с улыбочкой, не то что этот куриный охранник.
После короткого объяснения цели нашего визита, фотокорреспондент Алексей Харченко занялся своим профессиональным делом, а я не спеша знакомился с хуторской жизнью ныне здравствующих Шеиных.
Признаться, немножко им позавидовал: чистый двор, ничего лишнего и -... сад. Такая красота! На прогнувшихся от тяжести ветках плодовых деревьев и кустарников висели созревающие краснобокие яблоки, пышно-фигуристые груши, гроздья чёрной смородины и колючего бархатного зелёного крыжовника. Всё сразу не успел рассмотреть, потому что навстречу незваному гостю спешила, похоже, хозяйка радушного дома...
На знакомство с предполагаемыми мною представителями старомосковского боярского рода, с защитниками отечества Шеиными, с внуком прославленного земляка и обладателем сказочного подворья Михаилом Кондратьевичем Шеиным редакция всё-таки отвела мизерное время - посетовал я. Сам Харченко, под завязку занятой человек, умчался по другому делу, а мне представилась возможность спокойно взять интервью.
На мое счастье, Михаил Кондратьевич оказался на редкость осведомленным и хорошим рассказчиком. Он беседовал по принципу: «Чтоб словам было тесно, а мыслям - просторно».
Вот что я услышал от Михаила Кондратьевича и почерпнул из достоверных источников…
Неожиданным оказалось удивительное переплетение двух человеческих судеб - командующего Первой Конной армией Семена Михайловича Буденного с казачьим полковником Императорской армии Семеном Максимовичем Шеиным.
Поскольку история одна на всех, несколько слов надо сказать о Буденном
Семен Михайлович родился на хуторе Козюрин (ныне Пролетарский район Ростовской области) в 1883 году. Он был небольшого росточка, худощавый, носатый. Друзья по школе шутили, что его нос семерым рос, а одному достался. Если тот обижался, друзья опять шутили, чтобы не огорчался - девки больше будут любить. Но спустя много лет за подобную шутку Семен Михайлович так «врезал» насмешнику, что приказом по дивизии был лишен своего первого Георгиевского креста за рукоприкладство к старшему по званию, а обидчику пришлось воспользоваться услугами военного госпиталя.
В 1903 году Буденный был призван на службу в Императорскую армию, там же остался на сверхсрочную. Участвовал в русско-японской войне 1904 - 1905 годов. В 1907 году, как лучший наездник казачьего полка, направлен в Офицерскую кавалерийскую школу для низших чинов. До 1914 года служил в Приморском драгунском полку и ничем, кроме джигитки, не проявил себя.
У Семена Максимовича Шеина автобиография складывалась также без намека на геройское будущее. Как и Семён Михайлович, он родился в семье казака, на хуторе, опередив своего тезку на три года
В отличие от Буденного, Шеина Бог ничем не обделил. В классе он был выше всех мальчишек, широким в плечах, сильным, красивым, но не по годам серьезным. Так что у пацанов не возникало желаний выискивать в его внешности недостатки.
Окончив семь классов (это было немало по тем временам) в Рог-Измайловской школе, он стал надежным помощником отца в плотницком и столярном ремесле.
Мечта Семена Максимовича о воинской службе сбылась из-за досадного случая: во время обработки доски отскочивший сучок поранил ему левый глаз. По этой причине приемная комиссий признала его «негодным».
Разочарованный в несбывшихся надеждах, он рано обзавелся семьей и в 1914 году стал отцом троих детей. Несмотря на навалившуюся на его плечи бытовую рутину, читает исторические книги и продолжает втайне мечтать об офицерской карьере, не желая глушить в себе это призвание - голос сердца. Потому, когда началась Первая Мировая, уходит на войну добровольцем.
Судьба распорядилась так, что встретились наконец эти два человека - Семен Михайлович Буденный и Семен Максимович Шеин, такие, в общем, разные, но идеально дополняющие друг друга.
Буденный отчаянно смел, решителен до безумия. Он бросался на врага, не соизмеряя сил своих и противника, дрался, не считая нападающих, ничего не видя вокруг себя. Такая храбрость может быть и похвальна, но когда нужна победа, этого явно оказывалось недостаточно. К тому времени Семен Михайлович командовал взводом разведчиков и ему позарез не хватало помощника - умного, расчетливого и хладнокровного.
Примерно таким оказался новобранец Семен Максимович Шеин. Конечно, Буденный не сразу заметил в нем нужные качества, но после нескольких вылазок в тыл врага приблизил его к себе и не расставался ни в одной из операций. Одно лишь присутствие Шеина, его огромная фигура и ни тени сомнения в удаче поднимали боевой дух бойцов, вселяли уверенность в исходе дерзкого похода за «языками».
В вынужденных сражениях с неприятелем все казаки, как пчелы возле матки, обступали богатыря - и такой боевой круг становился неприступным для нападающих. Не только за это ценил Шеина унтер-офицер 18-го драгунского Северского полка Буденный, а за тактичность, дипломатичность и ненавязчивость своего мнения. Шеин хорошо ориентировался на местности, быстро соображал, и когда предлагал свой вариант, не задевал самолюбие командира, будто одабривая его действия. А в рукопашной, как Бог войны, он тем более был неповторимым и надежным бойцом, и Буденный неоднократно замечал, как тот прикрывал его грудью.
За три года совместной службы Буденный и Шеин участвовали на германском, австрийском и кавказском фронтах, были награждены за проявленную храбрость Георгиевскими крестами четырех степеней и четырьмя Георгиевскими медалями.
Октябрьская революция 1917  года повела друзей разными дорогами: Буденного соблазнил красный цвет, а Шеин остался верным присяге царю и Отечеству.
Семен Михайлович оказался более удачливым. В 1918 году создал на Дону революционный конный отряд, действовавший против белогвардейцев, потом этот отряд вырос в полк, бригаду, а затем - в кавалерийскую дивизию. В1919 году Буденный создает Конный корпус, побеждает войска генерала Денискина под Воронежем и РВС Республики переименовывает Конный корпус в Первую Конную Армию, где был назначен командующим.
И Шеин тоже время даром не терял: из простого добровольца вышел боевой офицер, которому генерал Павлов доверил командовать полком. Тогда же Шеин ведет мирные переговоры с Махно, Подтелковым и Мироновым. Его выводы об этих руководителях оказались безошибочными. Он предсказал, что Махно, возглавлявший анархо-крестьянское движение и воюющий против всех, плохо кончит. Подтёлкову сказал, что за свою жестокость с белыми его повесят белые; а вот Миронов - неразрешимая загадка: защитником какой идеи он окажется в данный момент? Генерал Павлов высоко ценил не только дипломатический талант Шеина, но, прежде всего, полководческие способности. Существует легенда, как полк Семена Максимовича выиграл сражение с передовыми частями Первой Конной армии. Это произошло 20 января 1920 года на реке Маныч. В этом бою участвовал сам командующий Буденный, который потерял 3000 сабель и бросил всю свою артиллерию. В конце битвы белоказаки окружили взбесившегося Буденного и словно смаковали расправу над прославленным большевиком.
Увидев такое, Шеин крикнул:
- Не троньте его! Он мой!
Все отступили, подчиняясь командиру, а Буденный и Шеин поскакали в открытое поле и устроили поединок, в результате которого никто не сомневался
Как выяснится позже, в поединке пострадавших не оказалось, но результат все- таки был, потому что эта встреча положительно повлияла на дальнейшую судьбу Шеина.
Семен Максимович этой легенды не подтверждал и даже нервничал, когда донимали с расспросами. Подросшим детям и позже - внукам, говорил: «Чем меньше знаешь, тем крепче спишь».
После окончания Гражданской войны он вынужденно покинул страну и поселился в Болгарии. С выходом в свет Указа о помиловании эмигрантов вернулся на Родину, в родной Рог-Измайловский. Колхозу нужны были специалисты, а он не забыл столярное дело.
Шел жестокий 1937 год. Злопыхатели не забыли, что Шеин когда-то воевал за белых, его арестовали, дали срок -10 лет тюрьмы. Семен Максимович написал письмо на имя Буденного. Освободили. Его еще дважды вызволял Семен Михайлович. В общей сложности, казаку пришлось отсидеть в неволе 15 месяцев.
После каждой «ходки» Буденный предлагал Шеину воинскую службу в Московском военном округе, где он был в то время командующим. Обещал дивизию. Шеин отказался, заявляя трижды, что он присягал царю и Отечеству, изменить клятве не может.
- Ну и дурак, - заключил Буденный и написал кубанскому другу доверительное письмо, чтобы его там устроили на работу.
Перед Отечественной войной Семен Максимович три года работал председателем колхоза. В 1942 году был заброшен на оккупированную немцами территорию в качестве подпольщика. Но по возвращению в свой колхоз - снова арест. Выручили друзья-подпольщики. В колхоз не вернулся, переехал жить в Ленинград. Работал столяром.
Когда Семен Максимович почувствовал конец жизни, вернулся в Рог-Измайловский и вскоре умер в 1955 году.
Рассказчик умолк, а я все обдумывал услышанное: где правда жизни? На мой взгляд, Семен Максимович Шеин жил честно и открыто. Так в чем же его вина? Разве мы сегодня определили победителей и побежденных? Конечно, нет. Такие люди, как С. М. Шеин достойны признания и уважения за верность присяге защищать родное Отечество от врагов, что он и делал всю свою жизнь.
Мои размышления прервала хозяйка дома:
- Может, немного прерветесь? Чай на столе. Под навесом.
Навес оказался сплетенным из виноградных лоз. Низко над головой висели соблазнительные гроздья винограда, к сожалению, еще недозрелого. Мы молча пили современный чай в пакетиках, сыпали сахар по вкусу Процесс чаепития для меня, думами углубленного в необычный материал, проходил почти механически. Но хозяину, похоже, показалось, что хмурый гость обижается из-за скромного угощения, потому заметил проходящей мимо жене:
- Мать, ты нас упоила чаем да чаем. Вода плотины рвет - слыхала? Принеси-ка нам чего-нибудь посущественнее.
-  Водочки? - расслышал я краем уха
-  Правильно, Петрович? - вместо того, чтобы ответить супруге, Михаил Кондратьевич спросил у меня.
Долго не раздумывая, я поддержал разговор:
- Чай - не водка, много не выпьешь.
Через несколько минут появилась наша благодетельница со шкворчащей на сковородке глазуньей – яичницей т обещанным питиём.
Тут я понял, что мою шутку приняли буквально, а хозяин ни в какую... Пришлось немного уступить:
- Давай, Кондратьевич, как учили в школе. “Сделал дело - гуляй смело”. Видел на полках у вас, Михаил Кондратьевич, много исторической литературы. Может, что-нибудь о династии Шеиных имеется?
- Обязательно, - не без гордости в голосе отозвался хуторянин. - Вот книга Ксенофонтова «Пять веков на службе Отечеству».
Стал перелистывать красочно иллюстрированное издание и по ходу сопровождать комментариями:
- Вот немалая плеяда защитников земли Русской: внуки Морозова - воеводы Юрий и Василий Шеины, сын Василия Дмитриевича – Борис Шеин. Служил при Иване Грозном, в 28 лет Тульский воевода, а через три года по приказу царя отправился с войском защищать город Полоцк от превосходящей в разы польской армии и погиб геройски в неравной битве
Помолчав, продолжил:
- Младший сын прославленного Тульского храбреца Михаил Борисович Шеин - мужественный защитник Смоленска. Тоже воевода...
- А что-нибудь есть о генералиссимусе Шеине Алексее Семеновиче? - поторопил я.
- Он правнук Шеина Михаила Борисовича, в этой книге немало страниц ему посвящено. Даже существует Фонд имени первого русского генералиссимуса  А. С. Шеина. ..
Я уже не слышал рассказчика, а жадно рассматривал карту Азовских походов 1695 и 1696 годов. Это была первая весомая победа в борьбе за выход Российского государства к морям. Всего лишь за один год создать парусный и гребной флот, реформировать многотысячную армию и вырвать победу над Великой Османской империей Петр Первый мог доверить только гениальному полководцу - Шеину Алексею Семеновичу. И не ошибся, назначив его главнокомандующим, присвоив ему перед сражением высшее воинское звание - Генералиссимус.
Азовская крепость была взята. Вот как сдача турецкой твердыни отражена в 1791 году в «Сказании о взятии Азова»: ... все Воеводы (идет длинный перечень виновников поражения) с ратными тремя тысячами бешлен и янычар с знаменны и с оружием к шатру к Боярину и Воеводе Алексею Семеновичу Шеину пришли с войски и знамена и оружие под ноги коня его Боярскаго положили, и у кафтана его Боярскаго полу целовали, и говорили Боярину и Воеводе. Начальный Турский воевода начал речь сими словесы: “Благодари де Господа Бога, что Великий Государь ваш и ты его Боярин и Воевода в правде своей устоял, пожаловал де ты нам, изволил даровать вместо смерти живот, и совершенно в нашем
деле учинил ты, Боярин и Воевода, всё по Бозе, как Богу годно, учинил де ты великую себе славу, воистинно слово твое праведное, а за твою де правду и впредь, куда ты ни пойдешь, великий Бог пути твоя и все дела твои милостиво совершит и исправит», - и, изговоря сию речь, отдал городовые ключи».
Алексей Толстой в сзоем романе «Петр Первый» описал полководца следующим образом:
«С великой пышностью… ехал на греческой колеснице приземистый, напыщенный, с лицом, раздававшимся в ширину, боярин Шеин, генералиссимус, жалованный этой честью перед вторым Азовским походом.  За ним волокли полотнищами по земле шестнадцать турецких знамен»…
После покорения Азова Россия в полный голос заявила о себе как о морской державе. Вдохновленный успехом, Петр Первый устремил свои помышления к Балтике. Молодое государство осваивало просторы Дикого Поля, награждало победителей вотчинами с земельными наделами. С образованием регулярной армии отпала нужда в воеводах и народных ополчениях Бывшие воины оседали на новых-землях и становились землепашцами.
Такая судьба постигла и род Шеиных. С ростом их семей дробились и мельчали дарованные вотчины и земельные наделы. Новые горизонты осваивали Шеины: служили на южной и западной границах государства стрельцами, рейтарами, драгунами, пушкарями и воротниками при крепостях и крепостной артиллерии, служили казенными кузнецами и плотниками, уходили в казачество и в государственное крестьянство. Но, где бы ни служили Шеины царю и Отечеству, всегда оставались людьми высокого долга и высокой ответственности перед Родиной.
За пять прошедших веков много воды утекло, а человеческая память не компьютер. Может быть, в будущем изобретут «машину времени», и вот тогда...
А пока о Шеиных мы судим по их делам. Потому сегодня я попросил Михаила Кондратьевича рассказать о своих обозримых корнях и о семье в том числе.
- О чем рассказывать? Вот мы все перед вами. В воинских формах. При погонах, - и указал на столешницу, где лежали фотокарточки, оставленные Алексеем Харченко после снятия копий. Потом продолжил:
- Это мой геройский дед Семен Максимович Шеин. Много он унес с собой интересного. За нас всё боялся. Я служил в Германии, в танковом полку, до старшины дошел, сын Анатолий - тоже в Германии, но уже в ракетных войсках, сын Юрий – в Монголии, оба сержанты. А вот внук Михаил с детства мечтал о море, потому и нёс службу на Северном флоте, в Северодвинске, тоже сержант. Сейчас служит в ГАИ.
Чуть помолчав, добавил:
- Вот такие мы, Шеины, уродились: живем на земле, а все помыслы о воинской службе.
Всю обратную дорогу домой я не переставал восхищаться династией Шеиных. Никто из этой славной фамилии не увиливал от воинской повинности, живя и работая на земле, они мечтали о военной службе. Такие люди - надежные и верные сыны Отечества. Горжусь, что живу с ними на одной земле!
НА СНИМКАХ: Михаил Кондратьевич Шеин с супругой Евгенией Петровной у ворот своего дома; генералиссимус Алексей Семёнович Шеин.


Зачет  в квадрате

Без пяти минут студент вышагивал победителем. С улыбкой до ушей он окунулся в седой мир столицы, омоложенной ночным дождем. Думать о серьезном не хотелось, ведь главное позади: из проходных тринадцати баллов в его активе все четырнадцать. И вот сегодня Михаилу нужен всего лишь безобидный зачет по сочинению.
С легким сердцем он подошел к закованной в бетон реке, спустился по крутым ступеням и вдруг на пустынной и серой воде заметил плавающую надувную лодку. Сидящий в ней бородатый гигант что-то недолго поколдовал над маленькой собачкой светло-каштановой масти и резко швырнул ее за борт.
У парня защемило сердце: вот так, наверное, и Герасим утопил Муму. Но, к счастью, у собаки на шее не было двух кирпичей, и она радостно кружила возле лодки. Когда громила замахнулся палкой, стал ясен его коварный замысел. Михаил собрался закричать на всю ивановскую, останавливая человеческую жестокость, но, слава Богу, обошлось. Палка далеко улетела, и за ней понеслась востроносая, как торпеда, каштанка.
...Получить “зачет” оказалось непросто. Председатель комиссии, старичок с калининской бородкой, перед тем, как огласить темы, заявил:
- Хочу предупредить вас, испытание выдержат не все. Комиссию больше интересуют ваши оригинальные мышления, взгляды, позиции на те или иные вещи, а не заученные образы и навязанные учебником идеи. Вы люди, а не роботы...
Первые четыре предложенные темы были политизированы, и Михаилу на этот счет вспомнились слова любимого поэта, что ни “при какой погоде я этих книг, конечно, не читал”. Поэт, может быть, не читал по причине неприемлемости чуждых ему идей, а у Мишки после любимой математики не оставалось времени на эти бредни. Зато от последней темы “Лирика Тургенева” дохнуло незабвенным детством, потому что первым делом вспомнились Каштанка и Муму.
Первоначальная радость померкла, когда он засомневался по части авторства “Каштанки”. “Муму” сомнений не вызывала. Но “Каштанка”? Хоть и стыдновато, но пришлось - слишком много поставлено на кон - обратиться за помощью к соседу:
- Не знаешь, кто “Каштанку” написал?
Сытенький, с холеными ручками сосед сначала закатил под лоб глаза, а потом выдал:
- А хрен его знает!
Но подумав, что составит о себе незавидное мнение, переспросил у своего соседа слева. Тот долго грыз конец авторучки и обратился с тем же к  другому. И так вскорe «интересным» вопросом была охвачена вся аудитория. Кто говорил, что автор Гоголь, кто – Лесков, Некрасов, Толстой и даже не забыли про Пушкина. Спорили, предполагали, уверяли.
Миша в ожидании ответа обернулся назад. Не по годам серьезная девица с орбакайтическим профилем посмотрела на него с презрением и бросила:
- Ты что, дебил?
Наконец, обладатель козлиной бородки не выдержал всеобщего гудения, встал, постучал карандашом по графину и резко спросил:
- Что за шум? Это экзамены или Сорочинская ярмарка? Кто ответит, что за вопрос вы так бурно обсуждаете? Вот вы, молодой человек, встаньте и скажите, о чем спросили у соседа?
Пытуемый, совсем еще мальчишка с острым кадычком, покраснел до ушей и пролепетал пересохшим голосом:
- Я у него спросил, кто написал “Каштанку”...
- Зачем вам понадобилось узнавать про "Каштанку"?
- Это у меня хотел узнать вот этот парень.
- «Каштанку», - примирительно продолжил шеф, - написали до вас. Теперь очередь за вами раскрыть таланты.
На этом аудитория стихла.
«Ну что ж, - подумал недождавшийся подсказки, - замахнемся на классика и без «Каштанки».
В памяти особо много было не воротить, потому что кроме “Муму” в багаже знаний о Тургеневе ничего не значилось. Оставалась надежда на оригинальность мышления, и Михаил уверенно застрочил:
“Великий классик Тургенев, дворянин по происхождению, в вопросе социальной справедливости занимал непримиримую позицию. Даже в детском, казалось бы, по содержанию рассказе “Муму" автор криком кричит о насилии нравственных убеждений над человеческими чувствами.
Давайте разберемся по порядку.
На первый взгляд, писатель делает нажим на судьбу глухонемого Герасима и его четвероногого друга. На самом деле, при детальном изучении каждой строки рассказа, поневоле приходишь к выводу, что Тургенев завуалировал главного героя и саму центральную нить произведения. Основным героем, несомненно, является барыня. Автор очень бедно писал её самую и совсем ничего не сказал о её чувствах. Но проследим за событиями.
Барыня – вдовствующая женщина, не совсем еще старая, поскольку разговора о ее внуках не шло. Двухметрового гиганта Герасима она заметила сразу и привезла в свою московскую усадьбу. Определив его дворником, барыня выделила ему над кухней комнату с двухсторонними запорами, купила новые сапоги, праздничный кафтан и на зиму дубленый тулуп.
Под маской равнодушия крепостница неусыпно следила за каждым шагом Герасима, узнав об его ухаживаниях за прачкой Татьяной, она мигом отдает ее замуж за пьяницу- башмачника. А вот за грубость к кастелянше не только ничем не накажет его, а напротив, на следующий день вышлет подарок - целковый!
Но когда Герасим заведет Муму и все свободное время будет отдавать собачке, барыня взъестся на беззащитное животное и однажды под ее нажимом слуга продаст щенка за бесценок покупщику.
За три года проживания Герасима в Москве порушилась размеренная жизнь в сером доме с белыми колоннами. Теперь каждое утро, да еще по времени раньше прежнего, дворецкий начинал свой доклад с глухонемого и его собачки.
С гибелью Муму и исчезновением Герасима весь дом был поставлен с ног на голову. Барыня гневалась и плакала, велела во что бы то ни стало отыскать дворника и уверяла, что никогда не приказывала убивать собаку.
Но с появлением Герасима в деревне барыня успокоилась. Сначала, вгорячах, распорядилась вытребовать беглеца в Москву, потом, подумав, отменила свое распоряжение, сославшись на то, что такой неблагодарный человек ей ни к чему. На самом же деле похоже, что ложные предубеждения не позволили ей свободно решить свою судьбу по своему усмотрению.
От тоски по любимому человеку и досады за несостоявшуюся любовь барыня, имени которой автор так и не назвал, вскоре покинет этот «несовершенный мир”.
...Судьба распорядилась так, что Мишин экспромт проверял сам председатель. Члены комиссии долго мороковали над непонятной оценкой, а спросить у непредсказуемого старика не решились. Под “альтернативной классикой” рисовалась крупная красная “двойка”, а ниже слева от нее - еще крупнее слово “зачет”. Поскольку факультет математический, стало быть, труд абитуриента оценен как «зачет в квадрате». Вот так!


Ночные размышления у бензоколонки

Далеко за полночь раздался оглушительный звук, похожий на сильный удар по пустому ведру. Меня словно катапультой подбросило на диване. Еще ничего не осознавая, с запредельным биением сердца панически искал виновника дикого шума. Им оказался мой же мобильный телефон. Аппарат нервно плясал на подоконнике, многоголосым хором безоговорочно требовал: «Вставай, проклятьем заклейменный»…
He иначе, это работа внука Андрея. Я его попросил подобрать к телефону сигнал в соответствии с моим возрастом, слухом и вкусом. Вот он и поставил на максимальную громкость гимн «голодных и рабов».

Кое-как пришел в себя, нажал кнопку ответа. Звонил младший сын Михаил:
- Папа, еду к вам на московском автобусе. Часа в три сойду у поста ГАИ. Встретишь?
- Не сомневайся, сынок, - ответил я отчасти окрепшим голосом. - Считай, уже выехал
Не подвела старушка-«шестерка», завелась. Еду. У поворота на Новоаннинский забарахлил бензиновый датчик, его стрелка показала нулевой отсчет. Не может быть, я всегда оставляю в баке топливо не менее чем на 20 километров пути. Тут же вспомнился вчерашний случай. Не успел поставить машину в гараж, подъезжает какой-то мальчишка на мотоцикле. Просит:
- Дед, дай стакан бензина до дома доехать.
- Возьми.
- А шланг у тебя есть? - осмелел обнадеженный проситель.
- Найдем.
Порылся я в багажнике, как пани Моника в безразмерной дамской сумочке, наконец, нашел искомое.
- А во что нальете? - не унимался пацан.
- Ну ты, парень, как тот солдат.
- Какой ТОТ? - притворно полюбопытствовал проситель.
Я поделился с ним своим любимым анекдотом:
- Идет солдат со службы домой. Стало темнеть. Постучался в окно ухоженного домика на краю хутора. Вышла старенькая женщина. Обратился солдат: «Бабуля, дай напиться, а то так жрать хочется, аж переночевать негде».
- А дальше что было? - затягивал хитрец содержательный разговор.
- А дальше не для твоих ушей, понял?
И тут жена отвлекла со своим каким-то заданием. А когда вернулся к машине, мальчишки уже не было, на капоте лежали шланг и пустая 1,5-литровая баклажка из-под лимонада, которую я одолжил для слива стакана халявного бензина.
- Похоже, налил парень свой бак под завязку, - предположил я про себя, - и слава богу, что не попалась трехлитровая. Жене об этом случае - ни гу-гу, - дал себе команду. В последнее время стал замечать: что бы ей ни сказал, все оборачивается против меня. И в этот раз наверняка она терпеливо выслушает, а потом снисходительно заключит:
- Простофиля ты мой, простофиля. Все тебя, старого, дурят. То малограмотные цыгане, то пацаны - желторотики.
Вот с машиной у нас всегда взаимопонимание, обращаюсь к ней, как к одушевленному существу. Сейчас я ей высказал невыполнимое желание:
-Давай, дружище, дотянем до заправки, а...
До ближайшей АЗС, что возле бывшего авторемзавода, она чихала, дергалась, но из последних сил все-таки добралась до цели и расслабленно заглохла.
Наскоро опустил заправочный пистолет в горловину бензобака, на бегу нащупал бумажник и вот - заветная дверь заправочной станции. Но как бы ни дергал ручку, мне в ответ - безмолвие. И только табличка, прикрепленная к стеклу у входа, отвечала за все причиненные неудобства: «Извините, идет формирование сменного отчета».
У меня безвыходное положение. Надо ждать. Для пользы сравнил свою наличность с ценой на табло и ужаснулся.
Огромная стела из стали, выкрашенная на зависть всем попугаям, вся залитая ярким светом, стояла. как грозный часовой, с высоко поднятой головой и с не менее высоко поднятыми ценами на бензин. Мой АИ-92 достиг отметки 24 рубля и 55 копеек за один литр. Помню, совсем недавно залил и поставил в гараж двухсотлитровую бочку с бензином Расценки были гораздо дешевле!
Что же произошло? Может, резко улучшили качество горючего или услуги на АЗС подскочили на небывалый уровень из-за резкого повышения комфорта для клиентов? Признаться, ничего подобного я не заметил, скорее, наоборот.
Рассчитывая на загашник, наткнулся на многократно свернутый листок бумаги. Напрочь забыл про него, значит, «что-то с памятью моей стало» . А ведь всего лишь в конце мая этого года мой сосед, работая за компьютером, спросил: - Петрович, каким бензином заправляешь машину?
Я ответил, что 92-м и заодно сообщил действующую цену
- - Хочешь узнать стоимость этого вида горючего в других странах? - разжег мой интерес собеседник. За считанные минуты сосед распечатал компьютерную информацию и вручил мне стандартный листок. Рассматривать было некогда, я сунул его в бумажник до свободного часа. Это время, похоже, пришло, и вот что меня удивило.
В пересчете на родные «деревянные» рубли литр бензина стоит:
в Казахстане - 17руб. 97 коп.,
в Азербайджане -14 руб.37 коп.,
в Туркменистане - 68 коп.,
в США - от 12 до 18 руб.,
в Эмиратах - от 11 до 15 руб.,
в Иране - 2 руб. 39 коп.,
в Ливии - 4 руб. 17 коп.,
в Венесуэле - 47 коп.
Возникает вопрос: в чем же кроется причина большой разницы ценообразования на бензин? В каждой стране свои экономические трудности, свои плюсы и минусы. Затраты на добычу и переработку нефти должны быть примерно близки по значению.
Приходится «грешить» на политику, а может, цену на бензин определяет тот, «кто в домё хозяин». Я так увлекся размышлениями, что представил себя за трибуной перед аудиторией слушателей и продолжал уже вслух:
- Для примера рассмотрим три страны с разными политическими обустройствами. Первая - Объединенные Арабские Эмираты. В стране абсолютная монархия, предполагающая неограниченную власть монарха. В то же время ОАЭ - федерация в составе семи эмиратов. Высшим консультативным органом является Федеральный национальный Совет, выбирающий президента ОАЭ из числа монархов эмиратов сроком на 5 лет.
Прибыль от нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности делится на все население страны подушно. Таким образом, нефть и нефтепродукты являются национальным достоянием.
Вторая - Ливия - социалистическое арабское государство. Правящий орган - революционное руководство, законодательный - Всеобщий народный конгресс. Действует режим народной власти, то есть прямая народная демократия: народ - хозяин страны.
Третья - Российская Федерация. Читатель знает не хуже меня, кто в нашей стране хозяин нефти, газа и продуктов их переработки. Кучка «прихватизаторов» завладела народным достоянием. А ведь всем хорошо известно, что Земля и ее недра должны принадлежать народу! Значит, «прихватизация» была не только ошибочной, но и преступной А потому (на мой взгляд) ошибку надо исправлять - национализировать и нефтегазодобывающую и нефтегазоперерабатывающую промышленность.
Не сомневаюсь: найдутся читатели «Авангарда», которые возразят, что, мол, за соблюдением розничных цен в пределах закона следит управление федеральной антимонопольной службы. В нашей области тоже есть такой контролирующий орган.
Кстати вспомнил случай «в тему». Недавно, ожидая момента, чтобы зайти к главному редактору районной газеты, услышал, как тот громко разговаривал по телефону с региональной пресс-службой Волгоградского УФАС:
- Стоимость горюче-смазочных материалов на АЗС характеризует качество топлива или это просто ненасытная меркантильность монополистов? Вообще, контролируют ли качество ГСМ на автозаправочных станциях? Существует ли список недобросовестных хозяев АЗС?
Как я понял, ответчик оправдывал “народных обирал”, а в конце разговора посоветовал обратиться за разъяснением в Центральный аппарат ФАС России.
Выводы читатели газеты пусть делают самостоятельно. У меня вновь зазвонил телефон. Сын обеспокоено сказал:
- Буду на месте через 20 минут. До встречи.
Я подошел к входной двери АЗС и с отчаянием забарабанил кулаком по стеклу. Вышла молоденькая операторша и спросила словно спросонок:
- В чем дело?
- Сколько можно делать этот долбанный отчет? Почему на вашей табличке не обозначены начало и конец перерыва? Очень удобная позиция, на все случаи жизни!
- В тамбуре есть пояснение: электронный отчет идет с 2 часов 45 минут до 3 часов 25 минут.
- У меня с собой нет бинокля, - стал оправдываться я, - нельзя ли в таких случаях продавать бензин в баклажках, как масло или тосол?
-  Может, и можно, - ответила на редкость спокойная операторша, - но у нас это пока не практикуется.
- А почему цены на горючее растут?
- Спросите что-нибудь полегче.
Потом открыла дверь и бросила надоевшему покупателю:
- Заходите. Дождались своего.
К счастью, автобус тоже не баловал точностью соблюдения расписания, и я приехал на пост с запасом в несколько минут.
Сын при встрече стал извиняться:
- Прости, папа, давно ждешь? Шофер заправлялся за Городищем и всю дорогу промучился с халтурным бензином - до сих пор двигатель не прочихался.
Вот так мне удалось выполнить сразу три дела: заправить машину, встретить сына и излить душу у бензоколонки. Заканчивая ночной вояж, я пришел к выводу, что мои размышления у бензоколонки не дали желаемых ответов на вопросы: почему без конца дорожает бензин и когда будет установлен надлежащий контроль над качеством топлива?

Двери в мир детства

Сегодня на редкость удачный день. После долгого перерыва в творчестве (семь лет!) вышла из печати моя третья книга - "Вишневая балка”. По такому случаю, подъехав к магазину "Радеж", пулей помчался к намеченной цели. Однако "пуле" свободного коридора не дали: на каждом шагу встречались друзья, следовали вопросы, ответы. Возвращаясь с покупками, увидел, что дверцу салона "железного коня" оставил открытой. А ведь там расположились на заднем сиденье почти 300 экземпляров новых томов - 14 упаковок по 20 штук, остальные россыпью. Ревизия показала: все на местах, слава Богу!
Сел за руль, задумался: "А если бы в машине лежали не книги, а колбаса или коньяк? Вряд ли прошли мимо. Нужно ли нынче писательское творчество? Увы, при Интернете и таких ценах на печатные издания - редким людям. А я помню, как на многих торжествах власть имущие вручали книги знаменитым комбайнерам, знатным дояркам и свинарям. Недавно хорошо знакомый офицер рассказывал, как один автор подарил военкомату вязанку своих сочинений, положил ее на подоконник, чтобы любой воспользовался чтивом. Упаковка оставалась нетронутой, пока уборщица не перенесла ее в... туалет. Один чудак, выходя из "домика", по достоинству оценил подарок: "Очень своевременная книга!"
С мрачным настроением я вышел из "Жигулей", чтобы проверить давление в шинах. И столкнулся с незнакомой девчушкой. В руках она держала небольшую стопку детских книг и на ходу, низко нагнувшись, жадно вглядывалась в цветные обложки. Недолго думая, обратился:
- Где же ты столько книг накупила?
Та с готовностью отозвалась:
- Зачем покупать, когда есть детская библиотека?
Обычно многоречивый, я не нашел нужного ответа, но продолжил диалог:
- Библиотечные книги - общественный фонд, а хочешь, подарю тебе свою книгу, и она станет лично твоей?
Смущенно, но твердо прозвучало:
- О-о!
Взяв первую попавшуюся книгу, открыл цветную обложку и полюбопытствовал:
- Как зовут моего юного читателя?
- Дина.
Начертав надпись, вручил одариваемой издание и получил такое душевное "спасибо", что захотелось побольше узнать о девочке:
- В каком классе учишься?
- В шестом.
- А почему твои книжки такие разновозрастные? От дошкольных до произведения для старшеклассников.
- У нас большая семья. Хочу порадовать сестренок и братьев.
- А для кого я подписал "Вишнёвую балку"?
Зря излишне полюбопытствовал, потому что увидел в детских глазах... сверкнувшие слёзы.
- Сегодня день рождения у подружки. Сделаю ей подарок.
- Не расстраивайся! Подписанную вручи ей, а тебе ещё - одна!
Расстались счастливыми в равной степени. Хотя мне этого чувства хватило ненадолго. Мозг буравила, мысль о литературном труде: пропадёт он или не пропадёт? Есть люди, у которых, кроме интернет-увлечений, есть любовь к литературе. Неожиданное знакомство с юным читателем - пример тому.
На следующий день после обеда отправился для детального ознакомления с потенциальными читателями - абонентами детской библиотеки.
Старожилы нашего провинциального города свидетельствуют, что на заре советской власти, в 1919-м году, библиотека родилась в числе первых объектов культуры и образования победившего пролетариата! Место для самого здания выбрали многолюдное - на улице Селиванова (ныне улица Мира). Здесь управлялся один библиотекарь. Город рос, а вместе с ним - библиотечные дела. Сейчас в книжном царстве работают пять библиотекарей, на читательских полках насчитывается 60 тысяч книг - на все возрасты и вкусы!
Здесь я встретился с двумя пацанами – детьми нашего
стоматолога Б. Н. Мельниченко. Одному - 11, а другому - 12 лет. Нам навстречу шла улыбчивая Ольга Олеговна Яровая, заведующая этим замечательным учреждением. На многочисленных выставках, стендах и полках, были только две моих книжки: "Подснежники на пожарище" и "Даль деревень".
- Слышала о Вашей новой книге "Вишнёвая балка". Может, поделитесь для фонда?
- С радостью. Поговорить бы, да у Вас отчего-то нет кабинета...
- Каждый день в библиотеке проходят кружки, их у нас четыре, или библиотечные уроки по культуре чтения среди школьников, просмотры представлений кукольного театра "Забавушка". Мы проводим выставки, обзоры, заседания
кружков и клубов, читательские конференции и встречи с областными и местными авторами детской литературы. Не отказываем желающим в спокойной обстановке полистать новые журналы, почитать любимые книги и даже газеты. Словом, все места заняты... - ответила на мой вопрос хозяйка читального зала Л. В. Челышева.
А вот отдел, которым заведует А. В. Желудкова, для читателей совсем юного возраста. Библиотекаря "атаковали" ученики младших классов, дошкольники с родителями. Анна Валентиновна всех терпеливо выслушивала, находила интересующие издания.
Затем зашли в абонементный зал для старшеклассников, во владения Л. А. Бяховой. На полках от пола до потолка - сотни книг. Спросил:
- Как находите нужное?
- Знаю каждую "в лицо", - ответствовала Любовь Александровна.
Трем мальчишкам она нашла издание о кругосветных путешествиях русских мореплавателей. А вот девочка в длинном платье, Ульяна Мирошникова, в прошлом году установила рекорд, прочитав 238 книг! Чемпионке вручил свою книгу.
Приятно удивили "хранители" писательского труда. Перевернули мои представления об их повседневных заботах. Воочию увидел и почувствовал значимость работы скромного библиотекаря.
Выдача книг абонентам занимает лишь часть основного рабочего времени. Зачастую библиотекари совмещают прямые обязанности с необходимостью расширения кругозора юных читателей: организуют читательские конференции, встречи с писателями, книжные выставки, литературные занятия кружков, создают электронный каталог библиотеки, изготавляют библиографические материалы. Замечательные творческие работы получаются в собственной детской мастерской-студии "Умелые ручки"! А какие интересные кукольные представления ставят для детей участники театра книги "Забавушка" под руководством О. О. Яровой!
Заключение таково: библиотекари - не только хранители и распространители литературного творчества, но главным образом - проводники великой культуры. Верю в них и в юных книголюбов, возродивших во мне чувство надежды найти своего читателя.

Директор на подхвате

Володя проснулся, с трудом приоткрыл веки, отяжелевшие от вчерашнего выпитого, и встретился с пронзительным взглядом своей первой и, похоже, последней любви.
- Хватит, начальство, зоревать. Проспишь все царствие небесное.
На этот раз, как ни странно, строгий голос жены звучал не без тайного удовольствия. Она была свежей, подкрашенной и в любимых черных колготках. Сбитый столку новизной обращения и воскресшим очарованием жены, он лихорадочно прокручивал в памяти картины минувшего дня. Сонно озираясь, заметил какие-то папки, связку ключей и венский стул, «оседланный» накрахмаленной белой рубашкой и выходными брюками. Понемногу всё прояснилось: сегодня он - директор!
А дело было так. С погрузного, как всегда, бригада приехала с последним рейсом автосамосвалов. Машина директора стояла у входа в административное здание. «Значит, шеф еще в кабинете, - мелькнула тревожная мысль у бригадира, - хоть время и не рабочее, но лучше бы от греха подальше».
- Латий, - услышал он голос из форточки, - зайди! Сколько сегодня чугуна вывезли? Так мало? Завтра еще уголь добавится. О, да ты опять под хмельком?
- Это все от безделья, Юрий Васильевич.
- Как от безделья? Люди у тебя есть, техники достаточно.
- Скажешь правду - потеряешь дружбу. Ну, какая... техника? Мехлопата подоспела ко второму завтраку, один самосвал заявился к обеду, а другой лучше б вообще не показывался.
- Но почему? Утром на планерке неясностей не было. Да и ты молчал тоже.
- А че говорить? Не первый год работаю, знаю, чем все кончится. На погрузочный пошли пешком, автобус ведь вы отдали военкомату. Мехлопата битый час только до ворот пиликала. Один самосвал с утра пораньше «зам» захватил, а второй - у вас банк выпросил на часок. Нет, Юрий Васильевич, я так работать не могу и не хочу. Сейчас напишу заявление и разойдемся, как в море корабли.
- По-твоему, я во всем виноват?
- И не только в этом. По механизации для грузчиков никто пальцем о палец не ударил - все на пупке! Даже на складе единственный тельфер и тот давно не работает.
- Ты хочешь сказать, что из меня плохой директор? - побагровел взбеленившийся босс. - Давай поменяемся ролями: вот тебе папки и ключи, а мне твои рукавицы. Покажи, на что рабочий класс способен, а я на «подхвате» попробую.
- А давайте денек поэкспериментируем!
... Дома его Валентина и рта не открыла: нутром чуяла что-то новое в поведении и интонации мужа.
- С завтрашнего дня я на литейке – директор. Постирай белую рубашку, погладь штаны. Да смотри в оба за этими папками и ключами. Утром разбуди пораньше.
Долго жена ломала голову над случившимся, потом заключила чисто по-бабьи: «А чем мой муж хуже директора? Собой пригож и мастер на все руки. Од беда - засела в нем, как культурно говорят, вредная привычка к спиртному. Да не на век же это!».
...Сдержанно поздоровавшись со сторожем, новоиспеченный директор прошел в кабинет, который показался ему чужим и просторным. Слегка защемило сердце. Но надо быть мужчиной, и решительно сел в директорское кожаное кресло, открыл папку с нарядами на сырье.
Латий вздрогнул от первого неожиданного звонка. Сообщали с товарной станции, что под разгрузку поставили вагон с углем, другой подали под погрузку. Потом позвонили из автоколонны и поинтересовались, нужны ли машины. Эти два вопрос он сходу решил на «отлично».
Первым появился «зам» по снабжению и сбыту. Мельком взглянув на разодетого бригадира грузчиков, он срикошетил:
- На свадьбу что ль собрался? Дай, Володя, я позвоню.
- Для кого и Володя, а для вас, Александр Андреевич, я - Владимир Никифорович. Позвоните из соседнего кабинета. На погрузной и в колонну звонить не надо. Я все решил.
«Зам», легкий на повиновение, быстренько исчез в двери. С ним едва не столкнулся осторожный и угодливый инспектор по кадрам. Он успел схватить на лету лишь последние слова и потому и всякий случай вспомнил отчество Латия, и когда приветствовал восседающего полным именем, уже подходили и рассаживались все участники планерки. Появился и сам директор - в спецовке, кирзовых сапогах, при кепи. С невозмутимым видом, невзирая на всеобщий интерес, прошел и уселся на замасленный стул бригадира.
Новый директор непривычно вышел из-за стола и своим гигантским ростом заставил всех задрать вверх головы. Первым на его пути оказался «зам».
- Александр Андреевич, вы вчера сорвали вывоз чугуна, оставили грузчиков без зарплаты, на завод навесили штраф, но хоть трубы-то привезли?
- Не-ет.
- Почему?!
- Кладовщика не было. Потом крановщик запропастился...
- А почему полдня самосвал продержали? Придется вам оплатить простой машины и тариф грузчикам, да еще возместить штраф за полежалый груз. Семен Сергеевич, пишите приказ, - стрельнул взглядом в сторону инспектора по кадрам, - но с вас, Александр Андреевич, не снимается ответственность за получение труб. Как они будут доставлены на завод - ваши проблемы, хоть на собственной спине. Сколько потребуется времени?
- До обеда управлюсь и доложу.
- Хорошо. Вы свободны.
Второй объект обхода - новый «бугор» грузчиков - почтительно встал и смял в руках свое хэ-бэшное кепи.
- Юрий Васильевич, пришел вагон с «семечкой». Вы - царь и бог всех самосвалов. Выгружайте уголь на землю и сразу развозите рабочим по списку. Мне - в первую очередь.
- Будет сделано, - выскочило у исполнителя почти по-армейски.
- Берите автобус и чтобы никаких гастрономов. Ясно? Свободны.
Планерка шла как по маслу, и вскоре кабинет опустел. Владимир остался в одиночестве. Пчелиным роем загудел заводской двор: шныряли груженые машины, гремели сбрасываемые трубы, сверкала сварка и темпераментно колотили пудовые кувалды рабочих, прокладывающих по асфальту путь гусеничных тракторов.
Начальнику отовсюду сыпались звонки: требовали отчетов, оплаты счетов, замены марок, исходные данные для каких-то разработок и т.д. и т.п. Голова шла кругом, вспотевший Владимир отфутболивал всех то к бухгалтеру, то к технологу, потом позвонил на погрузной и попросил приехать настоящего директора. Тот вскоре заявился на самосвале.
- Что случилось? - испуганно спросил он.
- Вот что, Юрий Васильевич, пошутковали и хватит. Я свою лопату на ваши телефоны и палки не променяю. Садитесь в кресло, отдайте мои рукавицы.
- А знаешь, Володя, из тебя неплохой получился бы помощник.
- Нет, Юрий Васильевич, как говорят умные люди, «рожденному ползать летать негоже». Пошел я.
- Погоди.
Он открыл сейф и достал бутылку коньяка.
- Спасибо за помощь. Выпей и иди отдыхать. Сегодня ты наворочал поболе, чем на погрузном.
До родного дома Володя кое-как добрел, а одолеть громаду привезенных ему «в первую очередь» отборных угольных «семечек» не смог. Появившаяся на пороге жена не верила своим глазам: на черной куче распластался «директор» в белоснежной рубахе и своими ручищами загребал уголь под себя. Валентина подумала:
- Ну, у нашего бога всего много. Ещё бы дрова привезти, а рубаха постирается. Делов-то!
И поспешила на помощь несостоявшемуся  начальству.

Предварительно, как объявила дежурная, поезд опаздывал на тридцать минут. Озябшие люди покорно потянули к прокуренному теплу вокзала. Но промозглый сиверко смахнул с перрона не всех ожидающих. Четверо пёстрых девиц, разодетых от “мини” до “макси”, смеялись неестественно громко. Я, занятый мыслью, что мизерный шкалик здоровью не навредит, подошёл к весёлой компашке,
- Девчата, - обратился сразу ко всем, - не подскажете, где бы согреться?
Они, как по команде, повернулись ко мне и взорвались пуще прежнего. Самая мелкая и густо, сверх всякой меры накрашенная, просверлила взглядом насквозь, аж под дублёнкой заходили мурашки.
- Дашь закурить, сама согрею.
Меня, впервые не нашедшего ответ, выручила супербдительная жена.
- Вот охальницы, ни стыда, ни совести. Да и ты тоже, хорош...
К счастью, последняя мысль оборвалась, едва зародившись. Подобревшим взглядом лучшая половина смотрела мимо меня на какую-то полную женщину.
- Валюха, - не выдержала она, - ты ли это?
Женщина в норковой шубе сначала уставилась, явно не признавая, а потом широко развела руками, и моя “сытенькая" жена показалась хрупкой девочкой в объятиях этой крупной особы. Слёзы, поцелуи, расспросы. Я вспомнил о кормильце-буфете, когда мимо нас проплывал знакомый квартет.
- Не пойму, чем от них так несёт, - не могла простить моя родная их недавнюю выходку. - А помнишь, Валюха, как мы учили таких уму-разуму?
Так, благодаря необязательности соблюдения расписаний движения поездов и неожиданной встрече подруг, я многое узнал о хуторской жизни пятидесятых годов, когда тоже не обходилось без моральных уродов, но всегда находились отчаянные головы, которые боролись за чистоту человеческих отношений. В память о том далёком времени, когда о развлечениях думали реже, а быть счастливыми так же хотелось, я изложил частичку услышанного на бумагу...
Под Новый год погода испортилась. С Кархины подул порывистый ветер и зашипел верхушками сухого камыша. В студёном небе расколотый тучами месяц расплывался в пятно и бросал от сгорбившихся хат сероватые тени.
В такую-то непогодь всё живое, небось, прибилось к затишке или теплу, а вот над этой парой фигур издевалась позёмка.
Первой, с гордо поднятой головой, шла курносенькая девчушка лет шестнадцати. Она почему-то далеко сошла с занесённой дороги и прямиком катила к намеченной цели. От неё всё время отставала вторая, хотя на вид казалась покрепче, да и росточком повыше. Она шла по глубоким следам и по-стариковски ворчала, но с таким расчётом, чтобы подруга её не услышала.
- И на кой ляд я с ней увязалась? Грела бы косточки на горячей лежанке да сладкий пирог уплетала. И вот, на тебе... Принесла нечистая эту Верку-разбойницу. Почему я не могу ей отказать? Приколдовала она меня, что ли?
Вдруг в зарослях чакана зловеще сверкнуло несколько огоньков. В сердце словно шилом кольнуло.
- Волки, - шарахнулась дрожавшая Валька.
- Что ты, трусиха. Вот я их щас, - рассмеялась “разбойница” и метнула по кустам громадной кубышкой. Из зарослей шумно выскочил заяц и, взрывая каскады пушистого снега, покатился по сугробам, как мячик.
- Ну, вот и первый объект, - пошутила геройская подруга, подходя к крайнему дому на выселках. Она отыскала не сплошь замерзшее окно и, поднимаясь на цыпочки, заглянула и поманила к себе Валюху.
В горнице за круглым столом сидела расфранченная пара. Гостя узнать было нетрудно. Все хуторские знали Сахно - главного зоотехника с центральной усадьбы. Этот женатик неприкрыто ухаживал за экономкой фермы - Руфиной. Чудная пара - “гусь да гагара”, - была чистой воды антиподом. Если Сахно выглядел коротышкой и круглым, как пузырёк, то его предмет пристрастия был длинным и плоским, как щепка.
- Простите нас великодушно, но праздник малость подпортим, - на полном серьёзе раскручивала сценарий пришедшая из ночи моралистка. Из кармана плюшевой куртки она извлекла шпульку ниток и размотала конец, на котором оказались привязанными гайка и перо “рондо” от ученической ручки. Воткнув носик пера в верхний брус рамы, она спокойно и тихо сказала:
- Валюха, возьми шпульку, спрячься вон за тот куст и дёргай за нитку, чтобы гайка ударяла в стекло, а я останусь здесь, за углом.
Когда командир исчез, Валька натянула нить, затем отпустила резко. Гайка звонко звякнула и по инерции отбила барабанную дробь. “Как бы не разбить”, - затрусила барабанщица. Но “договор дороже денег”, и она, приноровись к новому делу, стала вскоре колотить в аккурате.
К освещённому окну прижалась худая Руфина. У Вальки перехватило дыхание, а когда всё улеглось, тяжело вздохнула и застучала вновь, как было приказано. Теперь к окну прилипла уже нестандартная парочка, а Валька опять замерла. И так несколько раз. Потом Руфина набросила на плечи шушун и вышла в снежную муть. Никого. Походила кругами возле калитки, бросила взгляд на пустынную улицу, пожала плечами и со словами “странно всё это” возвратилась в избу.
После удачного дебюта от угла отделилась сама “атаманша”. Она осторожно несла всё ту же кубышку, от которой снизу исходил загадочный свет.
- Не поджечь ли собралась? - струхнула Валюха.
- Стучи, - скомандовала Верка, когда появились тени в окне.
“Разбойница” поднесла вплотную к стеклу то, что  несла. Бледно-молочного цвета кубышка с пробитыми дырками походила на человеческий череп, а мерцающее пламя свечи словно оживило и сделало его угрожающим...
В унисон непритворному визгу Руфины, казалось, дребезжали обледенелые стекла.
- Пора сматываться, - определил “победитель”. Когда первый объект растаял в снежном мареве, одурманенная успехом Валюха спросила у остановившейся подруги:
- Кто же второй клиент?
- На тебя смотрит.
Валька знала этот добротный дом. В нём жила Зинка-продавщица. Глядя на неё, невольно подумаешь, что эта особа питается осетриной и вместо хлеба черную икру ложками ест. Однако ничего не скажешь, - хороша! Всё при ней, умеет подчеркнуть свои прелести, на всех мужиков улыбок хватает, а те, бедные благоверные, тают, как сахарные. Да так, что порой забывают, зачем в магазин приходили. Да Бог с ней, была бы свободной! Но у неё муж, да ещё какой! - высокий, красавец, моряк торгового флота. И чего ещё ей не хватает?
- Чего загрустила? - голос “ведущей” прервал Валькины думы. - Зинку вдруг пожалела? Тогда жди, может, жениха отобьёт.
В подтверждение слов какой-то очередной воздыхатель в нахлобученной шапке со свёртком в руке торопливо, на полусогнутых, нырнул в незапертую дверь.
- Убедилась? А может, твой, а? Давай фуфайку!
Валюха позабыла, что всю дорогу тащила эту промасленную телогрейку, на которой очередной заплатке места уже не хватало. Судя по уверенным действиям, у Верки всё было продумано. Она ловко взобралась по лестнице, потом вскарабкалась по наклонной доске, оставленной осенью печниками, уцепилась за край кирпичной трубы. Затем фуфайку набросила на дымоход, да ещё для верности уплотнила дыру кулаком. С крыши расчетливо соскочила в сугроб.
- Бежим? - качнулась вперёд высокая Валюхина тень.
- Зачем? Давай понаблюдаем!
Ждали недолго. С грохотом распахнулась дверь, и посыпался иней с поникшей берёзы. Зинка связок не пожалела:
- Караул! Помогите! Горим!
Действительно, вслед за ней из двери тянулся шлейф чёрного дыма…
Верно заметили умные люди, что на охотника и зверь бежит. В нескольких шагах от Зинкиного дома стоял жеребец, впряженный в сани. Без всяких сомнений Верка определила его хозяина – председателя сельсовета Рубана Максима Илларионовича или по-местному – Максима Районовича, с чьей-то легкой руки перекрещенного для простоты общения. Это был всеми уважаемый человек, особенно с женской стороны: высокий, симпатичный, седой, как лунь, но достаточно крепкий, с военной выправкой. Лошади и женская красота были предметами его особого восхищения.
Но хулиганка сейчас думала не об этом: она слегка подтолкнула Валюху в спину и бросила скороговоркой:
- Садись быстро, поехали!
- Максим Районыч прибьёт!
- Не успеет. Нам до клуба и обратно.
Валька обречённо бухнулась и утонула в разостланном мягком тулупе, а Верка твёрдой рукой отвязала от жерди поводок и, тпрукая, сиганула в сани. Застоявшийся вороной словно обрадовался новому боссу и рванул с места, не нуждаясь в унизительной хворостине. По скользкому катнику заскрипели полозья, а за санями клубилась, как липовый цвет, снежная пыль…
Клуб встретил неожиданным холодом и кулижками семечной шелухи. Кучковалась и тут же расходилась хмурая молодёжь. Верка приоткрыла дверцу печи – в нос ударил зловонный пепел.
- Айда к Нюрке! – продолжая сердиться, обратилась к Валюхе, совсем обленилась баба, даже под праздник печь не топила и в зале не прибрала.
Нюрка-уборщица жила на самом краю далеко растянувшегося хутора. На носастую и редкозубую жениха не нашлось, потому так и жила до сорока лет старою девой. Иногда ей не хотелось жить, но с годами пристрастилась к самогоноварению, обзавелась дружками, а втайне мечтала о встрече с Максимом Районычем.
Возле её дома Верка остановила разгулявшегося жеребца. Из приоткрытой двери вырывались пьяные голоса и хрипатый солист пытался заглушить всех своим «опавшим клёном».
- Рановато начали. Пойди, Валюха, и скажи Нюрке, чтобы быстро, на одной ноге, была в клубе. Максим Районыч, мол, приехал, а там холодно и не убрано. Вот и сани за ней прислал.
В считанные секунды посол вернулся с негасимой улыбкой до ушей.
- Ну как? Собирается?
- Летит на всех парусах!
- Пусть летит, а мы пока поедем.
На месте изначального пути, где девчата позаимствовали сани для пользы дела, стоял взбешенный хозяин. В развевающемся на ветру полушубке, с откинутой на затылок папахой, Максим Районыч размахивал плёткой и кричал так, что, наверное, все собаки попрятались:
- Ну, Верка-разбойница, твою мать, засеку насмерть!
- Прыгай! - приказала Верка и почти выкинула долго размышлявшую за борт. Сама же выбросилась прямо под ноги “озверевшего” преда. Он уже приготовился привести приговор в исполнение, но увидел, что экзекуируемая сжалась в комочек и страдальчески ухватилась за ногу. Бросив плетку, Районыч склонился над пострадавшей.
- Что с тобой, Верка? Верочка, тебе больно?
- Ногу не чувствую.
- Ну, потерпи маленько, я тебя мигом домой доставлю.
У самых ворот отчего дома Верка подняла голову и, улыбаясь, заговорила лисой:
- Битый небитого к дому подвёз.
Максим Районыч опешил было, затем поднял плеть и увидел вдруг, как загорелись её глаза лунным блеском. Опустилась рука.
- Ну, проваливай, плутовка.
Постоял, почесал кнутовищем затылок и улыбнулся:
- Иди с Богом! - и перекрестил её вслед. Не видел старый вояка, как запрыгали бесенята в глазах у Верки-разбойницы: завтра хуторянкам будет о чем у колодца судачить...
Вот и московский поезд.
Когда снова увидимся?
К “эмансипированной” четвёрке подошёл милиционер. Ну и поделом!

Мозговой штурм

В последние три года, ранним летом, закончив с посадкой овощей на своем лилипутском подворье, я отправлялся поездом в Подмосковье на заработки, каждый раз уверяя жену, что это «последний и решительный бой». Но ничего под Луной не менялось и, обновляя четвертый сезон, снова приветствую любимую верхнюю полку. Освеженный прохладой чуть влажной постели, на миг расстаюсь с одолевшими душу заботами, закрываю глаза и проваливаюсь в невесомое забытье...
Не знаю, сколь долго длилось мое отключение, только вернулся в зыбкое царство вагона от пронзительного смеха. Кинул взгляд на нижние полки. На них уютно устроились незнакомые люди: седоватая женщина «забальзаковских лет», хмурый парнишка в очках и белокурая девушка, наверное, виновница моего пробуждения.
Молодой человек держал в руках популярную коммерческую газетенку «Мозговой штурм» и на полном серьезе «штурмовал» с очаровашкой сканворд, рассчитанный, по моему разумению, на двоечников и наивных соискателей приза. Старшая из женщин купе в «ворде» участия не принимала, однако глаза ее лучились нежностью, с губ не сходила едва заметная улыбка, а в мыслях она, похоже, далеко опередила наш тепловоз...
- Вагонный устой опять прошил ликующий визг  Белочка, нельзя чуть потише? Всех людей раз- булгачишь, - вздумал вразумить ворчун, но, заметив гнев распахнутых глаз, уткнулся в газету и тут же, виновато крутясь, подлизался, - а вот и не знаешь, что такое собачья радость?
- Кость, - скороговоркой щелкнула Белочка.
- Ну, хорошо, а плохая оценка из трех букв, причем, первая - «к»?
- Кол, - неудержимо расхохоталась удачница, и золотистые локоны расплескались по округлым плечам.
- Речной отшельник? - не унимался экзаменатор.
- Рак.
-А Леопольд кто?
- Кот.
- Молодец, убедила. Но вот интересный вопрос. Сначала многоточие, а потом «...спасет Русь?» Слово из семи букв.
- Красота. Всем известно, - без задержки, улыбаясь, выдала «на гора» отличница.
- Уж слишком у тебя все легко и просто. Мой вариант - «доброта». И тоже из семи букв. Что ты скажешь на это?
- Как? Ты сомневаешься, Платоша? - на ее булочках щек загорелся румянец, - красота, да будет тебе известно, это не только совершенные линии и пропорции, это еще идеальные отношения, стремление к счастью, естественная потребность людей.
С этими словами она положила пухлые ручки на гибкую талию, капризно насупила брови, а прозрачная челка непокорных волос высветила вдруг взморщинившийся лоб.
- Но ... как стремиться к прекрасному, когда в обществе царят жестокость, разболтанность, воровство и пьянство? Кругом зло! Значит, людям не хватает добра. Да и вообще, - пошел в атаку Платоша, - идея «добра» отображает требования человека к действительности. Это значит, что, когда ты говоришь об отношениях, стремлениях и потребностях, надо заменить слово «красивые» на «добрые», потому что «красота» - понятие вторичное, то есть, входит в понятие «доброта», является ее составляющей.
Блондинка надула лазоревые губки, капризно махнула рукой, и «мозговой штурм» спикировал куда-то под стол. В купе, наконец, улеглась облегчающая всех тишина.
Недолгий покой нарушил вдруг жалобный писк: на пороге двери появился котёнок.
Половину его головы занимала выжженная плешь, по всему телу следы от жестоких побоев. Котенок прямиком направился к Белочке и потерся об ее голые ножки.
- Фу, какая гадость, - брезгливо возмутилась красотка и отфутболила пришельца снова к двери.
До сего времени молчавшая женщина подняла бедолагу, посадила к себе на колени, сокрушилась дрогнувшим голосом:
- И кто же посмел обижать такую малютку? Бедненький, одни косточки.
Она отхватила кусок колбасы, в крышку от банки налила молока. Завершив обильный обед, хвостатый малыш долго и тщательно умывался. Все чувствовали себя виноватыми перед этой женщиной, а Платоша, чуть заикаясь, спросил:
- Простите, я не знаю вашего имени, отчества?
- Надежда Матвеевна.
- Надежда Матвеевна, вы мать-героиня, человек с богатым житейским опытом. Скажите, пожалуйста, так что же по-вашему спасет Русь?
Теперь и я заметил у нее на груди этот редкий для русской женщины орден. Надежда Матвеевна немного смутилась, потом, чуть подумав, подняла красивую голову и посмотрела на каждого, будто рассчитывая на нашу поддержку:
- Думаю, что Русь спасет жалость.
- Да - а, - почесал да ухом Платоша, - это слово тоже из семи букв. - Значит, верно говорят славяне: у каждого Абрама - своя программа. Безобидная шутка разрядила неловкость, и Надежда Матвеевна смеялась вместе со всеми.
- Нет у меня никакой программы, — словно извинялась она, - но по такому случаю могу рассказать, если хотите, о своей маме. Пример ее жизни, может, и ответит на ваш затяжной спор.
Молодежь без притворства пожелала послушать, а довольный котёнок, красиво умывшись, выразил тоже свой интерес: удивительно громко запел кошиную песню и с доверием положил израненную голову на теплую руку неожиданно найденной мамы.
- Моя мама родилась инвалидом. Умершие от тифа родители оставили ее, десятилетнюю, на попечение старшей, еще несовершеннолетней, сестры. Не буду рассказывать, как они выжили, только никогда не расставались. Старшая вышла, замуж, перед самой войной родила двух сыновей. Муж моей будущей тетки погиб под Сталинградом, а она сама, переходя реку, провалилась под лед. Почахла немного и оставила убогой сестре осиротевших детей - трех и пяти лет. Перед смертью ничего не просила, только смотрела на подопечную и взглядом просила не бросать малышей.
Чтобы выжить, пришлось сменить московскую квартиру на более скромную - в поселке строителей под городом Пушкино.
Однажды, в конце сорок седьмого, отправилась на станцию «Заветы» отоварить продовольственные карточки. На обратном пути с тяжело набитою сумкой шла через лес, присела отдохнуть и вдруг услышала детский плач. Возле тропинки стоял поношенный зембель, а в нем, запеленатый во множество тряпок, плакал ребенок. Скажу заранее - это была я.
Будущая мама осмотрелась по сторонам, стала звать на помощь людей, но сосновый бор был глухим и страшным. К тому же, говорили, в этих мастах завелись одичавшие собаки и были случаи когда они нападали. Подумав, она взяла зембель в одну руку, а сумку с харчами - в другую. Но надолго ее не хватило: занемевшие пальцы не мог ли держать тяжести, а ноги совсем перестали слушаться. Тогда мама оставила сумку и понесла только меня. Пройдя немного, подумала, что будет если вернется с пустыми руками. Значит, умрут с голода дети? Она положила притихшее дитя ни дорогу и вернулась к харчам. Донесла до зембеля, а в это время я дала о себе знать. Тогда они взяла меня на руки и пошла вперед. И так поочередно, то меня, то харчи, пока не принесла все это домой.
Умолкла Надежда Матвеевна, смахнула слезу Посерьезневшая  Белочка, чуть выждав, спросила:
- Так вы сейчас к матери едете?
- Да. Моя мама жива. Правда, сильно беспокоят больные ноги. И братья в полном здравии, но оба поселились далеко от Москвы. Редко ее навещают
Платоша, не закрывавший рот во время рассказа, зачем-то снял очки и спросил:
- А родная мать не объявилась?
- Почему же? Объявилась. Я училась на первом курсе МГУ. Однажды вызвали с лекции, сообщив, что приехала мама. Я выскочила в надежде увидеть дорогого мне человека, а натолкнулась на незнакомку. Шикарная дама в мехах и золоте, словно сошла с экрана кино. Взяв меня за руки и глядя в упор, ошарашила:
- Милочка, я твоя родная мама. Ты должна понять, что в сорок седьмом мы бы с тобой не выжили. Но сейчас я живу в Москве в полном достатке. Переезжай ко мне, а?
Замолчала рассказчица, отвернулась к окну.
Я забыл, что не участвовал в разговоре и спросил с любопытством:
- Что же вы ей ответили?
- Я выдернула руку из ее цепких кистей и сказала, что у меня только одна мама - та, кто спасла и поставила на ноги, а остальных я знать не хочу.
Опять притихло наше купе. Наверное, каждый размышлял о своем, а мне не давали покоя последние слова Надежды Матвеевны: «Мать - та, кто спасла и поставила на ноги». Может, так и с Россией? Кто же ее спасет и поставит? Снова Платоша не давал всем покоя. Теперь он добрался и до меня:
- Трое высказали разные мнения, но вторая полка молчит, может, что-то она замышляет?
- Почему вы решили, что у всех разные мнения? - спросил я в свою очередь, спустившись на нижнюю полку, - вы единомышленники.
- Как? - удивился наш юный друг.
- Во-первых, - раскладывал я по полочкам, - названные вами качества: красота, доброта и жалость свойственны женщине, во-вторых, давайте обратимся к сканворду. Что же задумал автор? Это легко установить, если заполнить свободные по горизонтали клетки и проверить по вертикали. Четвертой буквой обязательно должна быть «щ», потому что по вертикали спрашивается слово из двух букв, означающее первое блюдо русской национальной кухни, то есть - «щи».
- Ваша взяла. У матросов нет вопросов, - признал будущий философ, - но по части спасителя-женщины разговор преждевременный. Согласитесь, у руля власти - мужчины. Как же им удастся спасать?
- Очень просто. Если верить статистике, женщин в стране большинство, плюс к сему - активность и инициатива во всех сферах жизни переходит в их руки. Что им стоит проголосовать только за женщин? Значит дело за малым - женщинам нужен лидер. Думаю, они это решат и в очень недалеком будущем.
- Ну хорошо, допустим, что все так и стучится. Но вы не высказали своего мнения: кто или что спасет Русь? И какую Русь - царскую, есенинскую или коммунистическую?
- Боюсь, что у моего мнения мало сторонников. Россию спасти может только монархия.
- Это что же: вперед назад?
- Может и так, но сегодняшняя Россия обречена, как загнанная жертва среди ненасытных волков. Сильные, ловкие рвут большие и лакомые куски, а старым и слабым достаются после этого пиршества обглоданные кости. Добиться справедливости в стае может только могучий и справедливый вожак. Так и Россия нуждается хотя бы в одном человеке, кто не ворует сам у себя, кто укрепляет державу, чтобы передать своему наследнику сильное и неделимое государство.
... Сомневаюсь, что я сумел кого-нибудь переубедить, но до самой Москвы споров не возникало.
На перроне столицы встречать нас, похоже, никто не собирался. Я уже хотел это высказать вслух, как услышал восторг Надежды Матвеевны:
- Вот моя мама!
Маленькая смуглая женщина, опираясь на клюку, подслеповато рассматривала плотный поток пассажиров. Свое дитя мать узнала по голосу и протянула навстречу трясущуюся руку...
На Пасху наши свидания с Ефимычем стали традиционными. В этот день бывший хутор Новинский, а ныне просто кусок благодатной земли, наполнялся людскими восторгами и уютными кострами. Вот когда я (и, наверное, Ефимыч) могли вдоволь наспориться по любому вопросу. Благо, с ним мы слишком разные: он - от земли, а я - из разряда «новый торговый - старый нищий».
... Увлекшись очагом для будущих шашлыков, я и не заметил, как ко мне подошёл мой любимый партнёр по розыску истины:
- Ну что, казак, сигналы своим подаёшь?
Не скрывая удовольствия от встречи, я утопил свою ладонь в шороховатой громаде его пятерни. Ефимыч, как и год назад, оставался таким же улыбчивым, поджарым и колготным. Его краснокожее лицо, похоже, никогда не просящее пощады у солнца, ещё более изрылось морщинами. Но лучистые глаза не признавали стремления времени и как бы вызывали на турнир идейных побоищ. С ним спорить было всегда в удовольствие, потому что он умел не перебивать и беспристрастно возражать при случае. Его суждения были выстраданы в одиночестве и исходили из библии, логики и богатого жизненного опыта.
- Знать бы кто свой, может быть, и подал! - нащупывал я тему будущего разговора.
- Так ты что же, голубчик, до сих пор не определился? А ещё статейки пописываешь, народ учишь уму-разуму.
- Избави Бог, Ефимыч, чтобы народ учить. Считаю за великий грех ставить себя мудрее народа. А вот не определился я с курсом наших реформ. Не нравится мне этот резкий контраст. Малая кучка купается в роскоши, носят золотые цепи, на Канарах покупают дачи, учат детей за границей, а народ обнищал по самое “дальше некуда”. И вообще странно как-то всё это: новые русские, старые русские. В голове какой-то ералаш. Как ты на это смотришь?
- Смотрю положительно.
- Как это? Да над нами весь мир смеётся!
- А кто смеётся? Аристократы.
- Что-то темнишь ты, Ефимыч.
- Нет, не темню. Новые русские шикуют потому, что у них рост роскоши опережает рост культуры. А что аристократы? Они так резко не богатели, а больше думали о культуре. Подожди немного, и новые русские не станут носить золотые цепи - оденут золочённые, а дети их будут учиться в хороших российских школах. Я-то не доживу, а ты, может быть, и увидишь.
- Но ведь богатыми стали совсем немногие.
 А ты думаешь лучше, когда все были нищими? Я бывал за границей, правда, в плену, но видел их отношение к нам. Вот тогда и ещё долгие годы после того над нами действительно смеялся весь мир. А сейчас русский - самый дорогой и почётный гость. Пусть знают наших.
- Но всё равно, Ефимыч, я не согласен с такой диспропорцией. Может, мы делаем что-то не так, упустили главное?
- Упустили? Да, мы упустили в штаны ещё в начале двадцатого века! Может, и грубо, но другими словами лучше не выразить. Ведь Россия перед первой мировой войной была в пятерке сильнейших стран мира. Её ожидало блестящее будущее. Спрашивается, чего же ей не хватало? Похоже, она встала кому-то поперёк горла. Много с тех пор делали не так, много чего наворочали! Но изначальными ошибками были и мягкотелый царь, и его необдуманная женитьба. Всё-то Николашка видел в розовом цвете! Даже Ленина содержал в Шушенском, как на курорте: тут ему и служанка, и личный повар.
- А ты откуда знаешь такие подробности?
- Историю надо читать, Радзинского слушать. А вам, торгашам, всё некогда.
- Ну ладно, Ефимыч, не задирай нос. Лучше скажи, какой выход?
- Это смотря для кого! Если для нашего правительства, то у них выход один - в распродаже земли! Спросишь: почему? Да потому, что больше продавать-то ничего не осталось, а взаймы им давать всё меньше и меньше желающих. Ловкачи - дети “прихватизации” за бесценок растащили страну по кускам, а распухшая бюрократическая машина проглотила последние крохи с их обеденного стола. А жить-то им, слугам народа, ой как хочется, в особенности у халявной кормушки - за уши не оттащишь! Вон, Саратовская область как ликует от удачной распродажи земли! А кто скупил её? Крестьянин? Нет! У него даже на одну лампочку не всегда есть деньги. Значит, под ширмой нового хозяина прячется кто угодно: мафия, американец или европеец. Последние уже “изнасиловали” свою землю, выжали из неё всё и вконец отравили. Им нужны наши свежие угодья и чистые урожаи в обмен на дешёвую отраву! По сути дела идёт третья мировая война против России - по превращению её в колонию с богатыми и дешёвыми сырьевыми ресурсами и рабочей силой.
- Постой, постой, Ефимыч! Так ты совсем скатился на платформу коммунистов?
 Ни в коем разе. Никогда в жизни я не воспринимал ни их голых лозунгов, ни рутинной уравниловки. Но в вопросе о ХОЗЯИНЕ ЗЕМЛИ наши позиции совпадают: ЗЕМЛЯ И ЧТО В НЕЙ - ДОЛЖНЫ ПРИНАДЛЕЖАТЬ НАРОДУ! И не дай Бог продать неизвестно кому нашу кормилицу, на которой живём мы и будут жить наши потомки. Что они скажут о нас? |
- Значит, ты за общественное пользование землёй?
- А кто сказал, что общественное пользование землёй хуже частного? Наоборот, это самый прогрессивный способ хозяйствования. Заокеанские страны отдали бы всё, чтобы вернуться к государственной монополии на землю.
- Ну, тогда ты против фермерства?
- Почему? Я совсем не против фермерства. Фермеры, конечно, нужны. Но пусть они занимаются тем, до чего ещё не дошли руки у общественного производителя. Это - сады, огороды, бахчи.
- Похоже, о частной собственности на землю лучше и не заикаться?
- Заикайся на здоровье. Я - человек сходный, не то, что твердолобые в Думе, потому и допускаю частную собственность на землю. Но учти - только под индивидуальное строительство. Пусть хозяин живет спокойно и уверенно за свою и потомков судьбу.
- Как я понял, Ефимыч, распродажа земли - это лжевыход. Тогда что же делать правительству, чтобы добиться перелома в этом затянувшемся переходном периоде?
- Вот именно - делать, а не латать дырявый бюджет. А оно лишь и делает, что пересматривает кабальные налоги и заглядывает в карман “загнивающему капитализму”, будто берут без отдачи. Потому перелом настанет тогда, когда налоги и иностранный заём уйдут на второй план после занятости населения. Но только занятость без этих нахлебников - центров занятости. А то развелось их, как вшей в нагашнике. Центры есть, а занятости - нет!
- Ну, здесь мы как будто определились. Недостаёт только, чтобы у нас попросили совета. А вот где, Ефимыч, ты видишь выход для народа?
- Я могу сказать только за крестьянство. Не надо им ждать, что жизнь-наладится сама по себе, а самим определить свою занятость. Когда это было, чтобы при таких-то наделах земли, как сегодня, крестьянин стал безработным? Да если б столько земли привалило моему деду, он умер бы от счастья. А многие хуторские не то чтоб по-хозяйски распорядиться своим паем, живут латрыж- ками - одного курчонка на базу нету. Стало быть, хлебороб раскрестьянился, ему нужен обратный процесс. Вот и весь выход.
... Давно затухли пожухлые листья и живительный ветерок напрасно раздувал последние искры костра. Мы молча сидели на мягком дёрне и любовались крохотной речушкой Кархинкой, едва заметной среди камыша, куги и сочных прибрежных трав. А рядом осиротевшие вербы что-то рассматривали во мраке заброшенного пруда.
- Ну и хитёр ты, мой юный друг! - прояснилось лицо неутомимого искателя истины, - все подспудные мысли у старика выведал. Уж не собираешься ли ты баллотироваться в президенты?
- Нет, пока не собираюсь, - отшутился я, - Просто мне хочется знать мнение человека, прожившего всю жизнь на земле, с материнским молоком познавшего её ценность. А то ваши, крестьянские судьбы в основном решают горожане. Как бы снова что не упустили и не наворочили, как всегда. И ещё один вопрос на засыпку. Скажи, Ефимыч, где черпать силы, чтобы устоять в борьбе с этим дьявольским экспериментом над русским народом?
- Надо обрести утраченную ВЕРУ! Коммунисты ВЕРУ уничтожили, а своей - не создали. Вот мы и живём в пространстве безверья. Сам-то ты в церковь ходишь?
- Нет, Ефимыч, всё не хватает времени.
- Так лучше писать брось, или ещё чем-нибудь поступись, но время на общение с Богом - найди!
- Ты прав, Ефимыч, я давно уже думал об этом. Спасибо тебе большое и дай Бог тебе доброго здоровья.
- За здоровье благодарствую, а “спасибо” за что?
- За всё. И главное - за то, что ты живёшь на белом свете!