Увольнение

Увольнение

Назар Шохин

На портфель опустевший две бусинки слез стекли:
Сокращение штатов…
Дмитрий Банников

Старик, аккуратно одетый, в галстуке, с портфелем на коленях, подперев лицо ладонью, как это умеют делать только интеллигенты, сидел на деревянном стуле – на крытом рынке среди мешков с конфетами продавцов-сельчан.
– Гутен таг! Вы вышли на работу? – спросил я, перемешивая немецкие и русские слова.
– Гутен таг, майн фройнде. Нет, не вышел.
– А почему с портфелем?
– Да так, по привычке…

Профессора местного университета с полувековым стажем знали и обожали студенты, а также коллеги-педагоги в немецкоговорящих странах. Гости-немцы были в восторге от его немецкого. Он любил показывать фотографии из своих многочисленных поездок, копии полученных сертификатов.

Лет пять назад до этого случая на базаре, в 2011 году, в вузах прошло неслыханное, без преувеличения, сокращение штатов. Проходило оно одним махом, жестко, с большим количеством просто выброшенных на улицу. «Разгрузка» – как его тогда кощунственно называли. И это несмотря на то, что попавшие под сокращение – пенсионеры преимущественно – имели степени, звания, обладали знаниями, эрудицией, педагогическим опытом, а публикаций у них было едва ли не столько, сколько у всех остальных преподавателей вместе взятых. В один миг оказались ненужными педагоги, которые каждый раз тщательно и добросовестно работали над текстом лекции перед занятием, стремясь к совершенству.

Однако сокращение шло очень уж персонально: пожилая профессура была своенравной и любила справедливость, спорила с начальством, не молчала, если это начальство грешило бюрократизмом или скудоумием. К тому же пенсионеры в силу возраста не могли выполнять «мобилизационные задачи» в виде субботников, дежурств в общежитиях, участия в сборе хлопка по требованию ректората. В комиссиях знали, что старики никогда снова не найдут постоянной работы в других вузах – увольнения производились и в них без четкого согласия профсоюзов.

Педагогические кадры в результате сильно «омолодились»: на кафедрах появилось большое количество не имевших педагогического опыта молодых преподавателей, «не чувствовавших корней» – мечтавших эмигрировать куда-нибудь в Европу. Среди них почему-то было немало разведенных женщин, не обремененных семейными заботами, с амбициями доказать свою независимость. Заполнение освободившихся мест происходило и новоиспеченными магистрами, которые в обычных условиях не имели бы шансов попасть на преподавательскую работу, а многие из них и не помышляли об этом.

Для сокращенных всё складывалось печально: состояние обреченности, стресс, гиподинамия (поскольку ноги «освободились»), обострение болезней, хождение по привычке по знакомым тропам…
Ужаснее всего было, что уничтожалось все Музо, Изо, Лито, то есть то, что для города имело эстетическое и воспитательное значение.

…Я часто встречал ушедших теперь уже в иной мир и ныне здравствующих бывших коллег, сторонившихся меня на улицах, пряча глаза, боясь наткнуться на сочувственный взгляд. В груди ноет тупо и тягостно, хочется спрятать лицо в ладонях от ощущения не моей, но вины.

Сталинской чисткой весь этот процесс не назову (уж очень кощунственно), но «философский пароход» [1] он напоминал.

[1] «Философский пароход» – собирательное название для операции 1922 – 1923 годов, когда были насильственно высланы сотни представителей интеллигенции (философов, ученых, писателей, врачей) на немецких пароходах и поездах, чтобы избавиться от инакомыслящих, которые «не вписывались» в новый строй.