Надёжная методика

(Быль 1980-х)

И нам сказал спокойно капитан...
В. Высоцкий

Я научился вам, блаженные слова.
О. Мандельштам

– Ну, Кондратьев, колись! Мы не поняли! Ты, что, шпион, что ли? – встретили однокурсники появившегося из раскрывшейся двери аудитории героя рассказа.

– Н-н-не понял, – сразу разнервничавшись и мгновенно начав заикаться больше, чем обычно, ответил заподозренный в скверных делах положительный и ответственный Антон Кондратьев.

– На какую разведку работаешь? – строгим следовательским голосом профессионально произнёс одетый в милицейскую форму Артём Старостин.

– Д-д-да вы ч-ч-что, р-р-ребят! Я с-с-свой! – опешил только что успешно сдавший зачёт Кондратьев.

Дальше автор не будет воспроизводить дробных и часто повторявшихся звуков, вылетавших из уст заикавшегося героя. Но тот заикался всегда и при всяких обстоятельствах, обычно не очень явно, а в стрессовых ситуациях особенно сильно, активно и неостановимо.

– Ага, – подался вперёд сидевший у дверей аудитории облачённый в защитного цвета форму с капитанскими погонами Витька Алексеев, – слышали мы, как ты отвечал!

Заочники встречались друг с другом редко – во время сессий, когда слушали лекции и сдавали экзамены и зачёты.

Мужская часть студенческой группы была представлена  парой человек в погонах и парой гражданских – одним учителем и тем самым Кондратьевым, на которого с любопытством накинулись однокурсники.

Изучение профильных предметов – истории и философии – являлось путём получения второго (а профессиональное у них уже имелось) высшего образования.

Сейчас заочники сдавали зачёт по английскому языку. Репутация у преподавательницы Марии Васильевны была впечатляющей и овеянной старинными мрачными университетскими легендами.

Девушек Марья Васильевна не любила, поэтому получение положительной оценки по английскому для них было мечтой и мукой.

К занимавшимся серьёзными делами мужчинам со звёздами на плечах она была хоть и строга, но в меру снисходительна, как и к моряку Кондратьеву.

Только что двое из них благополучно сдали зачёт и покинули аудиторию, но не расходились. «Отстрелявшийся» Алексеев заявил, что никуда не пойдёт и дождётся Антона, потому как стал свидетелем его нетривиального общения с Марьей Васильной. И ему, Алексееву, просто интересно узнать, как Кондратьев, который на родном языке ни слова не может сказать, не повторив бессчётное количество раз согласных звуков и слогов, теперь так сводобно, гладко, легко, бегло и быстро, не заикаясь, говорит на английском.

– Как на родном! Пел, как на сцене, – уверял однокурсников ошарашенный Алексеев.

Все привыкли к тому, что Кондратьев заикается, особенно на экзаменах, когда сильно волнуется. Хотя сдаёт всё аккуратно, педантично и хвостов не имеет.

Теперь, успешно «спихнув» зачёт, он сидел перед сокурсниками и не понимал, чем вызвал странные подозрения.

– Ну, и как ты дошёл до жизни такой? – был артистичен и настойчив в своём любопытстве Старостин.

На что Кондратьев, как обычно, немногословно и скромно ответил:

– Водно-морским путём.

– А поподробнее, – в унисон потребовали объяснений однокурсники.

– Тупо учил, – презрев нездоровое любопытство, просто сказал «подозреваемый».

Все знали, что двадцатисемилетний Кондратьев ходит в море матросом. Заикается, иногда заикается сильно. Учится хорошо. Пожалуй, это всё, что было о нём известно в коллективе.

– Подозрительная история, – промычал Алексеев.

– А ты, кстати, тоже по-английски говоришь, – обращаясь к нему, деланно озаботился вошедший в актёрский раж Старостин.

– Так я на нём летал! – начал якобы оправдываться бывший штурман Алексеев.

– А почему бросил? – вернулся к своему надоевшему всем профессиональному тону оперативник Старостин.

– Жизнь заставила, – туманно объяснил Алексеев. – Переехал сюда, в аэропорту вакансий не было – перевёлся в другую систему.

– А я думал, что агентурную сеть накрыл, – продолжал гнуть свою линию Старостин и опять обратился к Кондратьеву. – Ты ещё какими языками владеешь?

– Французским немного, – успокоившись и улыбаясь, ответил тот, сделал паузу, собрался с силами и добавил, – только в варианте девятнадцатого  века.

Этим он ещё более озаботил присутствующих.

– Ну ты даёшь! А ещё каким! – пошёл вразнос Старостин.

– Немецким разговорным, но чуть-чуть, – принял правила игры Кондратьев.

– Давай сначала! – продолжил докапываться Старостин. – Про английский рассказывай! Как и где выучил?

– Пошёл в первый рейс, – включившись в роль, начал «подследственный».

Его заикающийся рассказ, действительно, звучал, как признание. Говорить ему было тяжело, поэтому повествование  оказалось многотрудным и немногословным. По привычке он заметно настраивал себя на спокойный тон, как будто собираясь с духом перед каждой новой фразой, делал большие паузы и произносил только самые необходимые слова, не добавляя ни вводных, ни эпитетов, сконцентрированно излагал самую суть.

– Сразу после мореходки. Мне девятнадцать лет. Через несколько дней у острова Буяна – немецкого Рюгена – вызывает капитан и говорит, мол, наблюдал я за тобой. Ты самый молодой из всей команды. Вижу – с заданием справишься. Вот тебе учебник, вот словарь, вот разговорник. Освобождаю от всех работ. Но если через полгода сводобно по-английски не заговоришь, я тебя за борт выброшу. Спишу на шторм.

Слушатели ахнули, настолько убедительно прозвучала угроза – лаконичная, конкретная и логически обоснованная.

– Сказал так, что я сразу понял – выбросит и спишет, – подтвердил Кондратьев.

– А язык раньше учил? – уточнил Алексеев.

– Как все – в школе, в училище. Знал на уровне «Моё имя Антон», – очень чисто произнёс на английском «подозреваемый».

– И что, за полгода выучил и заговорил? – не поверил Старостин.

– А куда деваться? – весомо ответил Кондратьев. – Он бы выбросил. Ему переводчик нужен был. Я сидел и учил, и выучил, пока мы за океан сбегали, по морям и заливам пошлялись, потом через океан – в средиземку. В общем, заговорил. На первых же переговорах.

Впечатлённые сокурсники помолчали.

Они кожей почувствовали тогдашний испуг товарища, когда тот понял, что капитан слово сдержит, ибо явно был суров, крут и слов на ветер не бросал. Но Кондратьева вполне мог вышвырнуть – и на ветер, и в морскую пучину.

Помимо того, что капитан был строгим командиром, он оказался тонким психологом и заодно хорошим врачом, хотя и экстремалом.

– И что, так целыми днями стоял, на волны смотрел и учил? – уточнил Старостин.

– Нельзя на волны долго смотреть, – сказал Кондратьев, – зрение посадить можно. Но учил всё время – днём и ночью.

– А с французским как? – продолжал допрос впечатлившийся Старостин.

– Проще. У меня девушка – переводчица. Натаскала. Но там проблема – её в институте учили старые преподаватели по старым учебникам. Когда во Францию по работе приехала, местные от её языка обалдели. Он оказался отсталым – из прошлого века. Типа нашего «Извольте, сударь!» В общем, «Ой, ты гой еси!» Над ней смеялись, просили: «Поговори ещё так!» Она меня учила, как умела. Так что мой французский – с изъяном.

– А на французском заикаешься? – заинтересованно спросил Старостин.

– Нет, – ответил Кондратьев, понимая, что всё кажется очень странным.

– А с немецким как? – заинтересованно продолжал Алексеев.

– И по-немецки не заикаюсь. Но с немецким хуже, – затуманился Кондратьев, – пока на минимальном уровне.

– А Марь Васильна что сказала? Почему так долго отвечал? – стали уточнять однокурсники.

– Она со мной просто поговорила обо всём. Сказала, что могу больше не приходить – автоматом «отлично» сразу поставит за весь курс.

– Про то, как язык освоил, спрашивала? – уточнил Старостин.

– Спросила – доложил! – отрапортовал Кондратьев.

– И что сказала? – не унимались вопрошавшие.

– Головой покачала, сказала, что методист мне хороший попался, – выдохнул Кондратьев.

– Значит, на иностранных языках не заикаешься? – резюмировал Старостин.

– Нет, – односложно ответил однокурсник.

– Подозрительно, – засмеялся оперативник, – а мы думали – шпиён! Так чисто чешешь!

– Испугался, – продолжал реабилитироваться Кондратьев, – другие, наоборот, от страха заикаться начинают. А тут всё по-другому пошло – перестал.

Открылась дверь, из аудитории вышла Марья Васильевна.

Студенты встали, начали раскланиваться и прощаться с ней до следующей сессии.


P. S.
После получения диплома герой отправился работать «во глубину сибирских руд» в интернат для больных проблемных детей и со временем вырос до директора.

P. P. S.
«Дела давно минувших дней...»
А. С. Пушкин
«Руслан и Людмила»

P. P. P. S.

По предложению Ольги Смирновой добавляю ответ на рецензию со ссылкой на ИИ.

"Обратилась к искусственному интеллекту.
ИИ ответил следующее:
"Человек перестал заикаться на иностранном языке после сильного стресса, потому что в моменты сильного эмоционального напряжения мозг переключает фокус внимания: фокус смещается с формы речи (как говорить, контроль над произношением) на смысл и содержание (что говорить), а иностранный язык создавал "новую" речевую ситуацию, снимая привычную тревогу от "родного" языка, и сильный испуг временно "перезагрузил" нервную систему, разрушив спазмы, связанные с привычной речью, и заставив говорить «на автомате», где меньше контроля и больше спонтанности".

Всё понятно.
Методика надёжная!
Хоть и экстремальная."

«Комплимент» – Рига, 2025.