Раздел II. 21
Прошла уже половина июня, но внезапно нагрянувший жестокий холод измучил нас вконец. Ночами было особенно невыносимо, и нам приходилось греться друг о друга, зарывшись в кучу одеял, под тяжестью которых мы задыхались и лишались безмятежного сна.
Меня донимала назойливая мысль переманить Беляева в мою городскую квартиру, но я ждала, что он сам догадается предложить мне такой исключительно удобный вариант.
Микаэль приехал всего на один день только для того, чтобы уведомить нас, что сезон не будет считаться открытым до тех пор, пока не установится более-менее сносная погода. Он сам позаботься о сборе команды в нужное время.
- А вы действительно неплохо смотритесь вместе, ребята! - сказал он нам на прощание, иронично оглядывая нашу экипировку из разнокалиберных вещей, найденных нами в Доме и натянутых на себя. - Вам выпала редкая удача предъявить друг другу счет за бездумно растраченный душевный капитал.
- Я что-то не совсем поняла, какие расчеты по долгам предложил произвести нам Домбрович? - обратилась я к Саше, когда мы пили чай с ванильными сухарями на кухне и грелись у открытой жаровни. - У нас ведь Макула главный казначей... Это он должен производить все расчеты по финансам группы.
- Наверное Микаэль намекал, чтобы мы бездумно не растратили выделенное нам недельное денежное довольствие и проконтролировали свои запросы, - пробубнил Беляев, дыша ароматным паром из своей огромной кружки.
Мы туповато уставились друг на друга и тут же прыснули, довольные своей репризой.
Пока шли дожди, мы предпочитали не высовывать носа из Дома, даже не бродили по окрестностям, чтобы не мочить свою одежду (дождевиков в нашем арсенале не нашлось); сушить ее было бесполезно, она и без того быстро пропитывалась от сырого воздуха влагой.
Мы пытались топить камин с утра до вечера, и все же приходилось экономить дрова, ведь было неизвестно, сколько еще продлиться ненастье и этот убийственный холод, который заступал на смену стихавшему ливню.
Дорогу в деревню размыло, и не было никакого смысла даже пытаться туда наведаться. Сами мы питались прошлогодними запасами из ледника, сооруженного нашими парнями пару лет назад. Было просто замечательно, что кому-то из них пришла идея оставлять НЗ на начало сезона, а мясной рацион в консервах или в сушеном виде был все же лучше, чем залежалые сухари.
В один из холодных вечеров я и Саша сидели у камина, укутавшись в один плед. Васька-Джинс напросился в нашу компанию, грея нас своими боками словно большая, мохнатая грелка.
- Как пусто в доме, - сказала я, прикрывая ноги краем сбившегося пледа. - И не поймешь: то ли лето еще не наступило, то ли осень близко. Чем так прозябать в этом медвежьем углу, провели бы время с пользой у меня дома, вытянувшись перед телевизором. Глядишь, увидели бы в «ящике» знакомые лица или, при другом раскладе, сходили бы в кино на последний сеанс.
- Твоя идея до крайности банальна, - запротестовал Беляев, закутавшись в плед поплотнее и придвинувшись ко мне еще ближе. - Никакой романтики… В молодости, когда я работал геологом, приходилось мириться и с худшими условиями.
- Ты был геологом? Но ведь это так сложно… Нужно иметь талант, чтобы чувствовать руду. Это все равно, что быть лозоходцем!
- Поэтому я и оставил это занятие. Несколько месяцев в экспедиции без нормальной еды — не каждый мужик выдержит такое. Бывало, что и продукты пропадали по разным причинам. С собой тащили кучу оборудования. Иной раз погреться можно было только у костра, а если неделями хлещет ливень, как сейчас, то о костре нечего и думать, если живешь не на заимке. Хорошо, если руководитель группы расторопный малый и позаботиться о вьючных лошадях, а то месишь грязь в сырых обутках, и к концу экспедиции ноги, в буквальном смысле, покрываются плесенью. О такой романтике ни один поэт не напишет ни оду, ни песню, если только он сам не побывал в подобной переделке.
- Ну и как ты переметнулся из физиков, то бишь, геологов, в лирики?
- Неожиданно я занедужил и экспедиция ушла без меня. А мой друг поехал поступать на эстрадное отделение и взял меня с собой. Ночевали мы на вокзалах, что для меня было не в диковинку. Он заставил меня тоже подать документы, верно ради смеха, а может, чтобы время не было потрачено в пустую. В общем-то у меня не было стремления менять профессию, но друг настоял, чтобы на прослушивании я показал несколько пародий, которыми я часто развлекал своих товарищей-геологов в каком-нибудь медвежьем углу. Еще я так лихо травил анекдоты, что комиссия в буквальном смысле валялась под столом, умирая от смеха. И меня приняли, надо полагать, из-за моего тембра голоса. Для чтеца, особенно если он работает на радио, голос — самое дорогое, чем он обладает.
- Истинный талант всегда себя проявит, как любил поговаривать Егоров, - заметила я печально. - Мы никогда раньше не обсуждали с тобой твою жизнь до нашего знакомства: карьеру, личные пристрастия… Ведь у тебя было достаточно времени, чтобы устроить свою личную жизнь. В то же время, мое взросление проходило у тебя на глазах, ты даже мог корректировать отдельные моменты моего развития.
- И что ты хочешь? Чтобы я покаялся в своих грехах?
- Я хочу понять, в чем причина твоего упорного нежелания воспринимать меня, пусть не как лучшую представительницу женского сословия, но, во всяком случае, не худшую. Не в том ли таинственном прошлом, оставшемся за пределами настоящего жизненного пространства нужно искать ответ?
- Не знаю, что ты пытаешься там откопать? Но это никак не должно тебя беспокоить. Для любящего сердца всегда актуальны только мгновения настоящего. Прошлое для того, кто в нем жил, и оценить трезво суть произошедшего в том отрезке времени может только он сам. Так что прекрати снова раздувать эту полемику, в которой нет никакого прока. Более того, она провоцирует нездоровые эмоции.
- Подозреваю, здесь не все так чисто и гладко, как лежит на поверхности! - на меня нахлынуло такое жуткое отчаяние, что захотелось встать и уйти к себе в «детскую» или в кабинет Домбровича, но теплый плед был у нас один на двоих, и мне не хватало решимости и сил откинуть прогретый край и, распрощавшись с ласковым жаром камина, подвергнуть себя безумной пытке в ледяном одиночестве.
- Твое нежелание обсуждать со мной факты, всплывающие временами так некстати, вызывает невольное подозрение, что ты скрываешь гораздо больше, чем я могу себе представить! - я попыталась побольней уколоть Беляева в надежде, что тогда, возможно, он первым покинет насиженное место, и я целиком завладею этим мягким, пушистым пледом, и камин тоже будет только в моем распоряжении. Но Саша не желал добровольно отказываться от того уютного положения, в котором он сейчас пребывал.
- Меньше знаешь, крепче спишь, - буркнул он с достоинством правого мужчины и еще плотнее навернул на себя свою сторону пледа.
Ваське-Джинсу, судя по всему, надоело слушать наше препирательство и, недовольно ворча, он выпрыгнул из пригретого места.
Какое-то время мы сидели молча, надуто-обиженно взирая на метавшееся тонким золотистым эфиром пламя в закопченной утробе камина.
- Надо напомнить Микаэлю, что нынче снова нужно чистить каминную трубу. Вон, куски сажи то и дело сыпятся, значит наросло ее там прилично. Чего ждать? Когда она загорится и все мы задохнемся в одно прекрасное утро? - я как бы обсуждала этот вопрос вслух, сама с собой, но это был всего лишь тактический ход, чтобы снять напряжение, возникшее между нами.
Саша по-прежнему молчал, видно не считая нужным уделять внимание моему беспокойству.
- Надеюсь, ты не будешь бесконечно злиться на меня только потому, что мне вдруг захотелось узнать всю правду? - проговорила я, укоризненно глядя ему в затылок.
Саша искоса бросил на меня быстрый взгляд и, печально вздохнув, проговорил вкрадчиво:
- Всей правды никто никогда не говорит, иногда о ней лучше не знать. Зачем тебе правда, которая может глубоко ранить? Наши отношения до сих пор строились в рамках внутри командного общения. Что до туманного будущего, которое ты вправе только планировать или измышлять в силу своей писательской фантазии, то не думаю, что к тому времени недочеты моего прошлого сыграют для тебя какую-либо значимую роль.
- Теперь я вижу, что такой умный мужчина как ты не должен нести на себе груз ответственности за те непродуманные решения, которые были совершены в далеком прошлом. Вероятно, тобой все уже подверглось забвению.
- Сима, умоляю тебя, не начинай опять так цинично упрекать меня в давно преданных забвению ошибках, о которых ты не имеешь ни малейшего представления, а потому не в праве судить с позиции стороннего наблюдателя! - Саша с таким укоризненно-несчастным взглядом посмотрел мне в лицо, что мне вполне искренне захотелось пожалеть его, признав, что своим нахальным поведением я смогла довести любимого человека до грани отчаяния.
- Клянусь впредь быть беспристрастной к тем моментам, которые будут касаться твоих личных интересов! - пообещала я ему в надежде, что он тут же возблагодарит меня своим чутким, заботливым вниманием, как это бывало всегда, когда мы оставались наедине.
Саша действительно, приобняв меня одной рукой, прижал к своей широкой груди и поцеловал в лоб.
- Глупо, конечно, такому взрослому мужику обижаться на неразумного ребенка, - сказал он. - Или это я не достаточно разумен, Сима? Ведь ты стала взрослой и смышленой, только я не желаю этого замечать, чтобы не думать о том, сколько времени отмерено мне в этом жизненном отрезке. Тебя, конечно, тяготит исчезновение Рэма, а я, вместо того, чтобы утешать тебя, каждый раз упрекаю в подозрительности и разгребании мусора на чужой свалке.
- Еще я переживаю за Дона Райдера, - напомнила я Беляеву о «золотом голосе» команды. - Его не было с нами в прошлом сезоне. В его жизни все так подозрительно смешалось в одну нелепую случайность… Мне кажется, он уже жалеет о том времени, когда бросил занятие обычного фермера и определил для себя существование в бесконечной погоне за идеалами справедливости. Пока он жил как бродяга, просто плывя по течению, не думая о том, где преклонить голову и что будет с ним в какой-нибудь заварушке, ему многое удавалось. Вверив свою судьбу коварным политикам и купившись на лживые обещания, он получил от этой жизни горькое разочарование. Сейчас он оказался между двух огней и, в довершении ко всему, угодил в аварию! Мне не спокойно, мы теряем друзей. Что-то происходит в мире, но мы не в силах ничего изменить.
- Что касается неприятностей, то они всегда случаются помимо нашей воли. Это словно наказание нам свыше за нашу беспечность или указание на совершенные ошибки: что-то важное было нами упущено, впредь нужно быть внимательнее к обстоятельствам и к тем, кто рядом с нами; может не стоит биться за амбициозные планы, от которых нет никакого проку? Но такие испытания нам только во благо.
Эта дискуссия о неприятностях начала тяготить меня, и я решила сменить тему.
- Я тут недавно слышала песню на Всеиндийском радио, - сказала я как бы между прочим. - Мне так понравилась мелодия, что я, даже не напрягаясь, написала к ней слова - сразу, на одном дыхании. Рифмованные строки мне редко удаются, а тут — целая песня!
- Спой, Сима! - стал просить Саша. - Я буду благодарным слушателем. Ты же знаешь, я обожаю, когда ты поешь для меня.
Я запела:
Жизнь нам дарована одна,
жарким огнем обжигает она.
Волнует кровь нашу и нет ее краше…
Этот мир голубой
из серебряной чаши — пей до дна!
Вновь солнца луч играет,
надежда мечты питает:
в душе зарождается страстно,
в уме отражается ясно…
Жизнь — вечный огонь,
он сжигает дотла!
Этот мир голубой
из серебряной чаши — пей до дна!
- Славно, славно! - поаплодировал негромко Саша. - Такая красивая метафора: «этот мир голубой из серебряной чаши — пей до дна!» - почти что девиз всего нашего существования. Ребятам должно понравиться…
Мы умолкли. За окном уже темнело и казалось, что огонь в камине разгорелся ярче.
Откуда-то появился Васька. У него были мокрые лапы и он оставлял на сухом полу аккуратную цепочку следов. Взглянув на нас, он жалобно мяукнул, словно спросил: «Ну что, закончилась ваша словесная баталия?» - и снова полез к нам под плед греться.
Свидетельство о публикации №225120701316