От Умбы до Тювы на шлюпке 5

*5*
Очередное утро похода начинало историю нового дня, какого именно, и не вспомнить. Район горла Белого моря, но не строго, а очень и очень приблизительно. Настолько предположительно и ориентировочно, насколько позволяла совесть быть уверенным, что привязка к берегу правильная после очередного куска побережья, “выпавшего и не покрытого” картой. Напомню, что копировали те карты, которые были в наличии, и очередной развёрнутый лист из тетради в клетку с карандашным рисунком береговой линии, отметками глубин и характеристиками грунтов представлял из себя весьма замысловатый ребус. Данных для определения места недостаточно.
Судовод рассматривал этот листок и тщетно силился понять, они уже на нём или ещё где-то внизу, вне его. Нет карт с изрядным куском акватории и побережья, счисление пути потеряно. Ввиду отсутствия явных ориентиров этот лист пока не привязать.
“Эх, посоветоваться бы!” — сетовал внутренний голос, но нет, нельзя показать неуверенность. Пусть парни думают, что всё о'кей. А ветерок настраивался северный, не сильный, но противный такой ветерок. В обоих смыслах: во-первых, самый что ни есть вмордувинд, а вследствие того и отвратный, так как втупую по ветру теперь плыть не получится — это уж во-вторых.
— Что, православные, дождались встречного ветра? — бросил для затравки беседы судовод.
Надо сказать, подействовало. Никто даже не задал столь неприятного для него вопроса о месте на карте. Стали обсуждать, как двигаться дальше.
— Погребём теперь! — с преувеличенным энтузиазмом говорили одни.
— Галсами против ветра пойдём! — весьма неуверенно предлагали другие.

Утренние переходы на вёслах для зарядки для сугреву, которые практиковались больше для развлечения и тренировки, ребят не тяготили, и никто не жаловался на усталость и мозоли от вёсел. Однако все понимали, если грести целый день до изнеможения, поддерживая темп против ветра, то мозолей не избежать. Сколько удастся пройти за день? Стоит ли результат потраченных усилий?
Под парусом двигаться галсами, придерживая максимально на ветер — это спортивный режим для яхты и опытного экипажа. А тут гружёный ял с парусным вооружением от другого похожего яла, где  парусиновое полотно не совсем соответствовало размерам мачты и гафеля… Но самое главное, сырые навыки мореходцев, только с неделю как  осваивающих премудрости управления шлюпкой под парусом, были явно недостаточны.
— Братцы, — взял слово судовод, — а мы не будем делать короткие галсы, лишний поворот — потеря скорости, времени и снос по ветру. Мы сходим один раз вправо, — потом оверштаг, — затем влево в сторону берега. Три часа туда, три часа обратно!
Так и приняли план на день. Никто, совсем никто не оценил возможные риски этого совсем незамысловатого плана. А риски присутствовали…

После отплытия рулевой правил не на очередной мыс и вдоль берега, а прямо в море. Прижимался к линии ветра как мог, только чтоб парус не хлопал в разные стороны, а оставался надутым. Подвахтенный, тот кто будет рулить следующим, сидел рядом на кормовой банке. Пятеро остальных сгрудились, прижавшись друг к другу под баночками, упёрли спины в левый борт, чтоб компенсировать крен на правый. Разливали настоявшийся дочерна чай по эмалированным кружками. Из рук в руки кружки передавались хозяевам, им вслед тем же конвейером следовали баранки-пряники.
— Мишаня, что ты там заикался про первый поход? Давай уж, рассказывай! — жующие репы, одна потешнее другой, выглядывали из-под сложенных вдоль борта вёсел и уже расплылись в улыбках, готовые слушать были-небылицы о прошлых путешествиях.
— Да, славяне, это была потрясающая, как её…, — Миша пытался подобрать подходящее слово. — …афёра или афера! Да, именно так, — авантюрная затея! И по-другому не назовёшь! Но я, лично я, веселился от души!
— Миш, может не к времени рассказ? — бросил судовод, то и дело поглядывая поверх транца в сторону удаляющегося скалистого, такого неприветливого, но всё-таки берега. — Скажешь же тоже; не “Афёра — авантюра”, а лыжный поход…
— Помолчи, дай рассказать, Жека! Это было эпическое выступление туристов мореходки! Три группы сразу и параллельными маршрутами! Там от Имандры к финке есть железная дорога. Набились все то ли в матрису, то ли в дрезину и помчали к границе. Группы выходили, каждая на своей остановке. Наша группа вышла в Ёне, другие поехали до Куропты и до Ковдора. А дальше на лыжах на юг, чтоб встретиться всем в Алакуртти.
Мы тогда на втором курсе были: все механики из моей роты и Жека один судовод. Шестеро нас. Золотое число, как раз, чтоб уместиться в турклубовскую палатку. Кстати, мне и пришлось её переть, — Миша повёл как бы уставшими плечами и продолжил.
— Вова, Юра, Яша, Женя вот. Руководителем должен был быть Мясников с кафедры Технической механики. Он выпускник СМФ, на несколько лет нас старше. Кто ж шестой? Никак не вспомню.
— Себя посчитал?
— А, ну да, точно… Стали мы на лыжи и пошли. Женька путь показывал, кстати, как и сейчас… Мясников на первом привале умудрился так посушить ботинки над костром, что те скукожились, не натянешь на ноги. А других ботинок нет. Пришлось топором задники отрубить, только так и надел. И бахилы, конечно, но всё равно холодно. И обидно Мясникову, в самом-то начале похода… Этот кент ему и говорит, — Миша скосил глаза в сторону друга, — “Ты давай, типа, топай по лыжне назад, пока недалеко отошли. Замучаешься, дескать, так ковылять весь поход…” Это руководителю нашему, преподавателю!
— Я ж ещё не разобрался, думал, он курсант с вашей роты, — смех присутствующих заглушил ремарку судовода.
Миша продолжал свой рассказ, совершенно не обращая внимания на мористую волнишку и забрызгивание внутрь яла. Только кто-то ближе к корме “на автомате” время от времени  вычерпывал кружкой воду из-под дощатой рыбины.
— Так Мясников и тащился весь поход сзади. Представляю, каково ему было — крепления-то не застегнуть, лыжи не зафиксировать! Может и лучше ему было бы сразу вернуться... Впрочем,  всем досталось. Вот палатка колом встала после оттепели с дождиком, брезент пропитался влагой и заледенел. Снимаемся с лагеря; стойки вынули, а палатка как стояла, так и стоит. Пришлось всю поклажу из моего рюкзака распределить по другим ребятам. А я с палаткой корячился: утаптывал её в свёрток, привязывал к рюкзаку, нёс... Мы взяли направление по компасу и пошли. Одна гряда сопок за другой поперёк намеченного нами пути, и эти гряды мы преодолевали. Даже не сами гряды, ложбины между грядами, как снежные ловушки, в которых снег копился с начала зимы. В них ни солнце, ни ветер не доставали, поэтому снег был не слежавшийся, а лёгкий и мягкий, как взбитая перина. Скатывались с очередной гряды, проваливались в лыжах в этот снег по горлышко и не могли выбраться вверх. Приморозило тогда прилично, а мы раскрасневшиеся, вспотевшие выкарабкивались из этих ловушек. В один из дней так получилось, что прошли всего-то километров пять. Выбились из графика похода. Поняли, что не выйти нам в Алакуртти к намеченному дню для встречи с другими двумя группами. Всё, Женя, завёл!
Рассказ механика Миши выходил на любимую стезю — вышутить судовода. Все это понимали и предвкушали уморительное продолжение рассказа.
— Хотя никаких упаднических настроений не было — я только больше веселился от всех этих трудностей! Надеюсь, ты тоже, дружище? — вопрос с подколом Миша адресовал конечно судоводу.
— Я-то веселился, но больше вас веселил! Кто-то должен же быть ответственным за наши развесёлые горести.

Брезент, покрывающий запас продуктов, натянутый от носа до мачты, был мокрый. В левую скулу накат за накатом била волна и, расшибаясь о борт, забрасывала брызги в лодку. Пожалуй, этот брезент очень даже хорошо выполнял свою функцию, хотя бы часть воды стекала с него за борт. Остаток хлюпал под рыбиной, и уже двое прохлаждающихся непрерывно черпали её наружу.
Компас, доселе задвинутый за ненадобностью под кормовую банку, теперь стоял по центру деревянной решётки. Медная его крышка была снята.
Миша продолжал свой рассказ:
— Вот-вот, как и тогда, если Женя вынул компас, я предчуствую авантюру! Повеселимся, помяните моё слово! А в том походе мы пёрли по азимуту и неизвестно куда бы пришли, если б не мужик на “Буране”. Там ни одного населённого пункта. Чудо — откуда он взялся? Мужик сказал, что увидел лыжню и почуял неладное. Ведь через те тундровые сопки никто не ходит. Он поехал по нашему следу, догнал нас. Сам предложил, чтоб мы за ним шли и стал бить буранку к своей охотничей хижине. Оказалось, мы-то шли за нашим Сусаниным в совсем другом направлении! Ну, ответь, Женя, сейчас-то чего компас показывает?
— Знамо чего, на север путь держим! — судовод ткнул пальцем в картушку, — и если б это было так на самом деле, мы б уже по суше топали!
Заинтересованные репы склонились над 75-миллиметровым компасом.
— Курс: ноль градусов! — подтвердил электрик Болик.
Миша торжествовал и смеялся громче всех, хотя остальные хохотали тоже не слабо.
— А мы между тем в море, аж берега не видно, — подыгрывал судовод.
Народ оглянулся по сторонам и смех стих. Все осознали, что первый раз оказались вне видимости берегов, посреди волн цвета стали, посреди совсем неспокойного моря. "Какая разница видно сушу или нет? Чем эта тёмная полоска у горизонта может помочь?" — размышляли путешественники. А по небу неслись обрывки слоистой облачности, солнце скрылось за тяжёлой тучей.
— Дождя только нам не хватало. Может пора поворачивать к берегу? — поинтересовался вахтенный рулевой.
— Не, ещё час правым галсом. А магнитный курс — это фигня, — пояснял судовод, — здесь склонение восточное, плюс ветряной дрейф нехилый, плюс течение нам неизвестное… В итоге истинный курс на северо-восток, точнее не оценишь. Представьте треугольник: основание — это берег, и два бедра — плавание правым галсом к вершине треугольника и от вершины к берегу — левый галс.
— До вершины ещё целый час?
— Получается так…
— Тогда пора сгущёнкой перекусить с печеньем! — Куда денешься с лодки, покоришься участи мореплавателей.
Из-под брезентового тента пожаловали голубоватые жестянки сгущённого молока. Пара ударов ножом по крышке, и все снова заняты делом.
— Эй, Мишаня, чего замолк?  Рассказывай, что было дальше.
— По буранке за мужиком пришли к хижине. Там устроили днёвку. Юра тогда сходил на рыбалку и принёс четырёх налимов. Двух из которых упустил Жека, пока чистил! Понёс чистить четырёх, принёс двух! — Миша свой смех заедал сгущёнкой. Его примеру следовали все остальные.
— Как же ты налима упустил? — только этот вопрос и интересовал всех сидящих в лодке, болтающейся неизвестно где по студёным волнам Белого моря.
— Это как раз совсем не сложно, — отвечал судовод. — Наверно вам не приходилось чистить налима у лунки?
— Дальше, славяне, становилось веселей и веселей! — радостно голосил Миша, продолжая свою историю про самый первый поход. — После оттепели, известно, быть морозам! Термометр упал градусов за двадцать, установился колотун. А нам надо топать, ведь мы отстали от графика.
На прощание тот мужик геройский, который нас спас, указал идти по его старой буранке. Там, дескать, увидите брошенный снегоход. “Это мой второй. Он сломался. Пришлось бросить и пешком идти к хижине. Потом, когда куплю деталь, то заберу его. Так от того сломанного “Бурана” до автодороги Алаккурти – Кандалакша ещё километров 25. Уже сами дотропите.”
Он-то сказал, а мы по заметённой еле видной буранке ещё четыре дня топали до сломанного снегохода. Устали как черти и, признаться, уже не верили, что этот снегоход вообще существует. И вот дошли… Стоит в лесу брошенный хозяином, заглохший “Буран”. Мы обступили, впёрлись в него, глядим; и вот тут я реально прозрел, какие у нас люди! Представьте эти пустынные необжитые лесотундры! Он одинёшенек… а снегоход сломался! Заглох, и ничего не поделаешь. Так он слез и пошёл пешочком. А мы группой четыре дня пилили на лыжах. И это не отбило его охоту к походам!
Ночевали тут же. Неподалёку разожгли костёр, поставили палатку. В тот вечер прикончили все припасы. Ведь мы пару дней лишних были в пути. А должны были уже встретиться со всей мафией в Алаккурти. Этот факт, пожалуй единственный,  что омрачал настрой нашей группы.

Погодка тем часом разродилась дождём. Жужжание чашек анемометра вызвало у компании прилив снисходительного веселья над всеми этими штурманскими игрушками. Миша прервался с рассказом, по-медвежьи сунулся под носовой тент, шурудил там, перекладывал компактнее поклажу. Пара пустых картонных коробок вылетели за борт. Под тентом образовалось место если не для сиесты, то хоть схорониться от дождя. Подвахтенные, обретающиеся под дождём под банками, не преминули воспользоваться возможностью примоститься под тент. Где места было мало одному, уместились все.
— А не слабо ЛИСТРИГОНАМ поворачивать на обратный галс? — кинул глас судовод.
— Кливер заполоскал! Шкот на правый борт!
— Бойся гафеля!
Горизонтальное полено с парусом на манер стрелы крана описало сектор над головами всей шлюпочной команды, румпель утвердился в новом положении, откреновались — вот и весь манёвр оверштаг. Но восприняли радостно этот первый неучебный поворот, который сулил наконец путь к берегу. Ощущение не по себе без видимой тверди было слишком непривычным. Впрочем не только удачный манёвр, и всякое событие ребята принимали задорно, так как события казались ребятам уж слишком и чересчур редкими.  Ну в самом деле, думал каждый: “болтаемся в корыте, и никакой движухи”.
— Миха, трави дальше, что там с вами приключилось потом!
Миша, по натуре любитель звучных обращений, с новым вдохновением предался воспоминаниям:
— Пусть мы листригоны — это достойные персонажи. Ну так слушайте... Опаздывали мы критически, и всё благодаря Сусанину (он опять выразительно кивнул в сторону судовода). Не хотелось, чтоб начали поиск нашей группы. Для этого надо было хоть позвонить, как-то обозначиться. Мы ломили на юг к дороге, перпендикулярной направлению нашего хода. Поэтому были уверены, что рано или поздно её достигнем. Хотя совершенно не представляли, в каком месте автодороги мы выйдем. В довершение дня я умудрился сломать лыжу.  Про ботинки Мясникова уже говорил. Все были уставшие, замёрзшие и раненые: у одного мозоль, у другого вывих. И голодные, как собаки. Рассчитывали поймать машину, чтоб добраться до Алакуртти, но знали, что шоссе это отнюдь не многоезжее, — сколько ждать попутку? К удивлению, когда мы вышли к дороге, там были учения партизан… ну, сборы. Уже поздний-поздний вечер настал… Там у мужиков и подхорчевались, и переночевали. Причем Вова вообще в палатку не пошёл. Забрался в кунг дизель электростанции, пригрелся, там и спал. Мы перекантовались ночь и настолько устали, что с утра поймали попутку и уехали на Кандалакшу. В сторону Алакуртти не было машин. В Кандалакше отобедали замечательно в домовой кухне, два пузыря водки прикупили. И, блин, короче говоря, в Мурманске нас проводница вообще не могла вытряхнуть из вагона, разоспались в тепле. Ну, в общем, еще раз говорю. Главное, что там никаких упадочных настроений не было! Реально было весело, то есть там, ну, блин, я вот от души веселился! Как бы, было классно и круто! Я еще раз повторил бы, если бы, конечно… — Миша расчувствовался, было видно, что нет таких слов, чтоб передать весь его кайф от того похода (или от его окончания).
— Надеюсь, у тебя тоже самые приятные воспоминания!? — снова он обратился к судоводу.
— Конечно! — без доли сомнения согласился Женя.

И плавание продолжалось, и дождь лил, и волны били в борт, и раз от раза окатывали листригонов. Это звание, обозначающее аборигенов Крыма, которые предстали кровожадными гигантами в глазах античных проповедников собственной демократии в обмен на местное Золотое руно,  прижилось среди мореходцев. В сущности листригонами были простые рыбаки, отправляющиеся в море на утлых своих баркасах на промысел, но сумевшие дать должный отпор завоевателям. Образ тех листригонов, стойких мореходов, импонировал курсантам мореходцам. Слово-то стало обыденным, а вот виды безбрежных вод, уходящие вдаль, тревожили. Теперь всё чаще кто-нибудь переспрашивал “Который час?” — ведь судовод ясно объяснил про треугольник. Значит через три часа причалим к берегу. Но три часа минуло, а плавание продолжалось, и земли пока не было видно ни с одной стороны. Рыбный деликатес “Килька в томате” пришёлся не по вкусу. Кто-то не доел, свою жестянку выбросил за борт.
Скорые северные сумерки сгущались, день близился к своему финалу, но не та история, начавшаяся поутру.

07.12.2025.