Шелковые оковы

Алиса стояла у панорамного стекла, сжимая в руке чашку с остывшим кофе, и смотрела на мокрый асфальт, на котором дрожали жёлтые отблески фонарей. Дождь стучал в окно её квартиры монотонным ритмом, будто отбивая такт её жизни. Она была успешна. В тридцать два — ведущий архитектор в престижном бюро, своя квартира в центре Москвы, уважение коллег. Она сама построила эту жизнь, кирпичик за кирпичиком, и каждая деталь в ней была выверена, продумана, заслужена.

Именно поэтому присутствие Марка в её пространстве ощущалось как диссонанс. Мелодичная, но навязчивая нота, которая вот уже восемь месяцев не давала ей вздохнуть полной грудью.

Они встретились на вернисаже общей знакомой. Марк, галерист с безупречными манерами и спокойным, тёплым взглядом. Он не был похож на тех, кто обычно оказывался рядом с Алисой — напористых, амбициозных, слегка циничных. Марк был тихим. Внимательным. Он подал ей бокал шампанского, когда она потянулась за ним, предугадав движение. Спросил, не холодно ли ей, когда она инстинктивно потеребила оголённое плечо. Улыбнулся, и в его улыбке не было привычной ей оценки — только какое-то мягкое, почти отеческое участие.

Сначала это было мило. После бурного романа с коллегой, закончившегося горьким предательством и дележом проекта, тихая гавань Марка казалась спасением. Он заботился. Всегда. Он привозил ей суп, когда она вполголоса упоминала по телефону, что пропустила обед. Он заказывал такси до её дома, даже если она собиралась ехать на метро. Он приходил и вешал на её балконе новые кашпо с цветами, потому что заметил, что старые засохли. «Пусть будет красиво», — говорил он, и в его глазах светилось удовольствие.

Но постепенно эта забота стала обволакивать её, как тёплый, но невероятно плотный шёлк. Она начала задыхаться.

Раздражение пришло тихо, как тающий снег за окном. Сначала это была всего лишь лёгкая складка между бровей, когда Марк, не спрашивая, поправлял на ней шарф. Потом — сжатые кулаки в карманах пальто, когда он, встретив её после сложных переговоров с заказчиком, сразу сказал: «Ты выглядишь измученной. Давай я всё возьму на себя. Поедем ко мне, я приготовлю ужин, ты отдохнёшь». Он не спросил, выиграла ли она контракт. Не спросил, хочет ли она праздновать. Он сразу перешёл в режим «спасения», и в его тоне сквозила такая непоколебимая уверенность, что ей нужна эта помощь, что Алисе захотелось кричать.

Она не кричала. Она была воспитана. Она говорила «спасибо» сквозь стиснутые зубы. Улыбалась, чувствуя, как трещит по швам маска благодарности. А внутри клубился чёрный, липкий ком: «Что со мной не так? Он же добрый. Он любит меня. Почему я чувствую себя так, будто меня медленно, но верно лишают воли?»

Сигнал тревоги прозвучал в её голове громко и чётко в прошлую субботу. Она работала над макетом — кропотливая, медитативная работа, которая требовала полного погружения и одиночества. Она обожала эти часы, когда мир сужался до линий ватмана, запаха картона и клея, до тишины, нарушаемой только скрипом резака. Это был её храм, её способ восстановить силы.

Марк приехал без предупреждения. У него был ключ — он сам настоял на этом месяц назад, сказав: «А что, если тебе станет плохо? А если ты потеряешь свой? Это же просто удобно». Алиса, уставшая после рабочей недели, тогда махнула рукой: «Да ладно, оставь».

И вот он вошёл, не постучав. В руках он нёс лоток с её любимыми суши и смузи.
— Я знал, что ты забываешь поесть, когда работаешь, — улыбнулся он, ставя еду на стол, заваленный чертежами. Его взгляд скользнул по макету. — О, интересно. Но тут, кажется, нестыковка в масштабе. Дай-ка я взгляну.
Он протянул руку к хрупкой конструкции.

— Не трогай! — вырвалось у Алисы так резко, что он отпрянул.
В воздухе повисло тяжёлое молчание. Марк смотрел на неё с искренним, неподдельным недоумением и… обидой. Как на неблагодарного ребёнка, ударившего мать.
— Я просто хотел помочь, — тихо сказал он, и в его голосе прозвучала такая непереносимая правдивая боль, что Алису сковало чувство вины, острое и тошнотворное.
— Прости, — прошептала она, отворачиваясь. — Просто… я справлюсь сама.

Он ушёл, оставив суши и смузи, и тягостное ощущение, что это она сошла с ума. Именно этот вопрос, этот червь, точивший её изнутри, она и задала себе в ту ночь, глядя в потолок: «Это с ним что-то не так, или с мной?»

На следующий день она позвонила Кате, своей старой подруге, психологу.
— Он душит меня своей заботой, — призналась Алиса, с трудом подбирая слова. — И я ненавижу себя за это. Он же ангел. Все подруги мне завидуют. Говорят, где я такого нашла.
Катя выслушала молча, а потом спросила:
— А что ты чувствуешь в тот момент, когда он «помогает» тебе без просьбы?
— Я чувствую… что я некомпетентна. Что я маленькая девочка, которая сама завязать шнурки не может. Что моя самостоятельность — иллюзия, которую он терпеливо разоблачает каждый день. Мне кажется, он не верит, что я могу. И это… унизительно.
— Границы, — мягко сказала Катя. — Твои границы он воспринимает как временное препятствие, которое нужно обойти с ещё большей заботой. Ты пробовала говорить прямо?
— Я боюсь ранить его. Он такой… хрупкий в своей доброте.
— А ты не боишься ранить себя?

Этот разговор заставил Алису задуматься. Она решила действовать. Начать с малого. Выстроить границы, как советовалось в тех статьях, что она тайком читала ночами.

Первый тест состоялся вечером того же дня. Марк, как обычно, предложил поехать за продуктами для неё. Раньше она бы вздохнула и согласилась.
— Спасибо, милый, но я сама заеду после работы, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал тёпло, но твёрдо.
На том конце провода — пауза.
— Ты же устанешь. Зачем лишняя нагрузка? Я мимо проезжаю.
— Мне это в удовольствие. Я хочу сама выбрать сыр и вино на ужин.
Ещё более долгая пауза.
— Как скажешь, — ответил он, и в его голосе Алиса уловила лёгкую, едва уловимую нотку холодности. Будто она отказалась не от похода в магазин, а от его любви. Её снова сковала вина, но она подавила её. «Я имею право», — сказала она себе.

Маленькие победы чередовались с отступлениями. Иногда она ловила себя на том, что снова соглашается на его помощь, просто чтобы избежать этого ледяного молчания, этой раненой тишины, которая следовала за её отказами. Марк не спорил. Он никогда не спорил. Он лишь становился тише, печальнее, и его забота приобретала ещё более изощрённые формы: он теперь не спрашивал, нужно ли привезти лекарства от головной боли, он просто клал их ей в сумочку. «На всякий случай».

Алиса начала замечать странности. Мелкие, почти невидимые. Он всегда знал, где она была, даже если она не рассказывала. Обронила в разговоре, что заходила в новую кофейню у метро — на следующий день он привёз оттуда её любимый капучино. Упомянула, что читает книгу определённого автора — через два дня на её тумбочке появлялся следующий роман этого писателя. Сначала это казалось милой осведомлённостью, сверхъестественной внимательностью влюблённого мужчины. Но постепенно это начало пугать. Создавалось ощущение, что он не просто слушает её, а сканирует, считывает данные для своей программы заботы.

Однажды, придя с работы раньше обычного, она застала его в своей квартире. Он не ожидал её. Стоял посередине гостиной, просто стоял и смотрел на её книги, на её вещи. На её мир.
— Марк? Ты как здесь?
Он обернулся, и на его лице не было ни смущения, ни удивления. Только та же мягкая, всепонимающая улыбка.
— Зашёл полить твои орхидеи. Ты же говорила, что боишься, что они засохнут, пока ты в командировке на следующей неделе.
Она не говорила. Она только думала об этом пару дней назад, разглядывая цветы. Лёд пробежал по её спине.
— Я… я ещё не подтвердила ту командировку.
— Ну, всё равно, — он махнул рукой. — Лучше заранее позаботиться.
В тот вечер Алиса впервые серьёзно испугалась. Это было уже не просто раздражение. Это был страх. Тихий, ползучий. Он знал её мысли. Он впутался  в её жизнь так глубокно, что стиралась грань, где заканчивалась она и начинался он.

Она решила поговорить. Серьёзно, откровенно, без обвинений. Они сидели в гостиной, и Алиса, собрав всю свою смелость, говорила о своих чувствах. О том, как ей нужна самостоятельность. О том, что его забота иногда ощущается как давление. О том, что ей нужно больше пространства.
— Я не хочу терять тебя, — сказала она в конце, и это была правда. Несмотря на страх, несмотря на раздражение, она была привязана к этому тихому, тёплому человеку, который, казалось, жил только её интересами. — Но мне нужно дышать.

Марк слушал, не перебивая. Его лицо было серьёзным, внимательным. Когда она закончила, он взял её руки в свои. Его ладони были сухими и тёплыми.
— Я понимаю, — сказал он тихо. — Прости. Я просто… Я так тебя люблю. Ты для меня — весь мир. Я боюсь, что с тобой что-то случится. Что ты споткнёшься, ушибёшься, устанешь. Мой отец… он тоже был сильным, самостоятельным. Никогда ни о чём не просил. А потом его не стало. Инфаркт. И я не смог ничего сделать.
В его глазах стояли слёзы. Искренние, горькие. Вся картина сложилась в мгновение ока. Его навязчивая опека, его потребность контролировать, его страх — это же не проявление эгоизма или желания показать значимость. Это была травма. Глубокая, детская рана, заставлявшая его цепляться за близких с силой утопающего.

Сердце Алисы сжалось от жалости и новой, всепоглощающей вины. Она судила его. Злилась на него. А он просто боялся её потерять. Она обняла его, прижалась к его груди, слушая спокойный стук его сердца.
— Всё хорошо, — прошептала она. — Всё будет хорошо.
В тот миг она решила: она будет терпеливее. Она постарается понять его. Они справятся. Любовь же должна побеждать, не так ли?

На какое-то время стало легче. Марк будто сделал над собой усилие. Он реже предлагал помощь без спроса. Чаще спрашивал: «Тебе помочь?» или «Ты хочешь, чтобы я это сделал?». Алиса расцвела. Она снова почувствовала почву под ногами. Она даже позволила себе мысль, что нашла решение. Нужно было просто поговорить по-человечески, объяснить. Он же услышал её!

Именно в этот момент жизни, когда она почти поверила в хеппи-энд, судьба подбросила ей новый проект. Реставрация старинной усадьбы под Тулой. Работа мечты — сложная, кропотливая, требующая полного погружения. Нужно было провести на месте несколько недель, а потом регулярно ездить для авторского надзора.
— Это мой шанс, — сказала она Марку, сияя. — Это то, ради чего я стала архитектором.
Он улыбнулся, но его улыбка не достигла глаз.
— Поздравляю. Но… это так далеко. И надолго.
— Я буду приезжать на выходные. И ты можешь приехать, когда захочешь. Там невероятная природа!
— Конечно, — кивнул он. — Конечно.

Отъезд был назначен на понедельник. В воскресенье вечером Алиса лихорадочно упаковывала вещи, проверяла документы, строчила списки. Она была счастлива, как ребёнок перед Рождеством. Марк помогал молча, аккуратно складывая её свитера в чемодан.
— Кажется, всё, — вздохнула она, закрывая крышку. — Завтра в шесть утра мой поезд.
— Я отвезу тебя, — сразу сказал он.
— Не надо, Марк, я сама. Это же так рано. Ты выспись.
— Не вопрос. Я не могу позволить тебе одной в такую рань.
Она уже открыла было рот, чтобы возразить, но увидела его лицо — напряжённое, почти испуганное. Она вспомнила историю про отца. И сдалась.
— Хорошо. Спасибо.

Он приехал без десяти шесть, бодрый и улыбающийся. Довёз её до вокзала, нёс чемодан, купил кофе и свежую выпечку в дорогу.
— Позвони, как приедешь, — сказал он, целуя её на прощание. Его губы были холодными. — Береги себя.
— Обязательно. Я люблю тебя.
— Я тебя тоже.

Поезд тронулся. Алиса, устроившись у окна, смотрела, как мелькают за стеклом задние дворы Москвы, и чувствовала невероятное облегчение, смешанное с лёгким стыдом. Она была свободна. На несколько недель — но она была свободна. Её телефон завибрировал. Сообщение от Марка: «Скучаю уже». Она улыбнулась и ответила: «Я тоже».

Усадьба оказалась прекрасной. Заброшенный дворец в стиле неоготики, скрытый в глубине старого парка. Работа закипела. Алиса с головой погрузилась в обмеры, изучение архивных документов, консультации с реставраторами. Дни летели. Она звонила Марку каждый вечер, рассказывала об успехах, слушала его тихий, размеренный голос. Он спрашивал, тепло ли она одевается, хорошо ли ест. Иногда это снова начинало раздражать, но теперь она отмахивалась: это же просто его способ любить. Он переживает.

Через две недели произошло странное. Пропал её планшет с частью чертежей. Она обыскала всю комнату в гостевом доме, где жила, — нет. Спросила у рабочих — никто не видел. Это было невозможно. Она точно оставила его на столе. Алиса была в панике. Без этих файлов работа вставала. Она уже собиралась звонить в бюро и просить срочно скинуть копии, когда планшет… нашёлся. Он лежал на пассажирском сиденье её арендованной машины. Там, где, казалось бы, она уже смотрела. Она списала всё на усталость и свою рассеянность.

Потом начались проблемы с телефоном. Он стал стремительно разряжаться. Алиса купила новый пауэр банк, но это не помогало. Странно было и то, что иногда в трубке слышались непонятные щелчки и шумы во время разговоров с Марком. Как будто на линии был кто-то третий. Она списала это на плохую связь в глуши.

Но самым тревожным стало её здоровье. Она, всегда обладавшая железным иммунитетом, вдруг стала чувствовать слабость. Головокружения. Приступы тошноты по утрам. Сначала она подумала на стресс, на непривычную воду, на что угодно. Но симптомы не проходили. Однажды утром, выпив стакан воды, она почувствовала такой приступ дурноты, что ей пришлось лечь. В голове пронеслась дикая мысль. Нет, не может быть. Они были осторожны. Но… месячные действительно задерживались. Всего на несколько дней, но с её, как часы, циклом это было странно.

Мысль о беременности повергла её в ступор. Это было не вовремя. Совершенно не вовремя. Но где-то глубоко внутри, под слоем паники, шевельнулось что-то тёплое и пугающее. Ребёнок. Его ребёнок. Их ребёнок.

В пятницу, после особенно тяжёлого приступа головокружения, она решила съездить в Тулу, в аптеку, купить тест. Чтобы просто исключить эту возможность и искать причину дальше. Она села в машину, завела мотор и обнаружила, что бензина в баке почти нет. Это было странно — она же заправлялась два дня назад. Спишем на неисправный датчик, подумала она, раздражённо хлопнув дверью. Придётся идти пешком до посёлка, там взять такси.

Она прошла метров триста по лесной дороге, когда услышала за собой звук мотора. Оглянулась. По дороге медленно ехала темно-синяя иномарка. Такая же, как у Марка. Сердце ёкнуло. Не может быть. Он же в Москве. Машина поравнялась с ней и остановилась. Окно пассажирской двери опустилось.

Водителем был Марк.

Алиса замерла, не в силах пошевелиться. Мир вокруг потерял резкость, звуки приглушились. Он улыбался своей обычной, спокойной улыбкой.
— Подвезти? — спросил он, как будто они случайно встретились на Тверской.
— М-Марк?.. Что ты… как ты здесь?
— Скучал. Решил сделать сюрприз. Садись, простудишься.
Она машинально открыла дверь и села. В салоне пахло его одеколоном и… чем-то ещё. Сладковатым, химическим запахом.
— Ты… ты же должен был быть на работе, — пробормотала она, чувствуя, как нарастает паника. Он здесь. Он нашёл её в этой глуши. Он следил за ней?
— Взял отпуск. Хотел быть рядом. Ты же плохо себя чувствовала в последнее время, я по голосу слышал.
Он говорил мягко, ласково, но каждое его слово било по её сознанию, как молоток. Он слышал. Он знал.
— Я… я просто съезжу в аптеку, за тестом, — выдавила она, не понимая, зачем говорит это.
— Уже не нужно, — сказал он, не отрывая глаз от дороги. Его голос был таким же нежным. — Я и так знаю.
Лёд. Весь её мир превратился в лёд.
— Что ты знаешь?
— Что у нас будет ребёнок. Наш малыш.
Она смотрела на его профиль. Спокойный, сосредоточенный. И в этот момент она увидела. Не любящего, травмированного мужчину. А что-то пустое и бездонное, прикрытое идеально сшитой маской заботы.
— Как… как ты можешь знать? — её голос был шёпотом.
— Я всегда знаю о тебе всё, Алиса. Я же забочусь о тебе.
Он повернул машину не в сторону посёлка, а на другую дорогу, ведущую вглубь леса.
— Куда мы едем? — её сердце заколотилось.
— Домой, милая. Мы же договорились, что я приеду. Я снял домик неподалёку. Уютный. Там ты сможешь отдохнуть, поправиться. Тебе нужно беречь силы.
— Марк, останови машину. Я хочу в свою гостиницу. У меня работа.
— Работа подождёт. Здоровье — главное. Не волнуйся, я обо всём позаботился. Сообщил твоему бюро, что у тебя серьёзные проблемы со здоровьем и тебе нужен длительный отпуск. Они очень обеспокоены. Передали тебе пожелание скорейшего выздоровления.
Она не дышала. Мир рушился.
— Ты… ты что, звонил им? От моего имени?
— От нашего, — поправил он её мягко. — Мы же одна семья.
— Марк, останови машину. Сейчас же. — В её голосе зазвучала сталь, та самая, что помогала ей пробиваться в мужском мире архитектуры.
Он посмотрел на неё. И в его глазах, впервые за все время знакомства, она увидела не мягкость, не печаль, а холодную, стальную уверенность. Уверенность хищника, который знает, что добыча уже в капкане.
— Нет, Алиса. Теперь я решаю, что для тебя лучше. Ты всегда была такой независимой. Такой сильной. И к чему это тебя привело? К стрессу, к болезням, к одиночеству. Я не позволю этому продолжаться. Я не позволю тебе губить себя и нашего ребёнка. Я буду заботиться о тебе. Всегда.
Это уже не было проявлением любви или страха потери. Это была декларация собственности. Тихой, методичной, беспощадной.
— Ты святой, — прошептала она, наконец-то осознав глубину его безумия. — Ты святой, который спасает меня от меня самой. И мир будет на твоей стороне. Все будут жалеть тебя, если что-то случится. «Он так её любил. Он так заботился. Она просто не оценила».
Он улыбнулся, и эта улыбка была самой страшной вещью, которую она видела в жизни.
— Ты умна. Я всегда это ценил.
Она посмотрела на дверь. Замок был поднят. Она потянула за ручку — заблокировано с водительской стороны. Она схватилась за телефон в кармане — разряжен. Конечно.
— Планшет… телефон… машина… это всё ты?
— Чтобы ты не переутомлялась. Чтобы ты была в безопасности.
Они свернули на узкую лесную дорогу. Впереди показался небольшой бревенчатый дом, окружённый высоким забором. Идеальная клетка. С шёлковой подстилкой.

В тот миг, когда машина замедлила ход перед воротами, в Алисе что-то щёлкнуло. Страх сменился ясной, холодной яростью. Яростью загнанного зверя, у которого отняли всё. Её карьеру. Её свободу. Её будущее. Этот человек в твидовом пиджаке с лицом доброго пастора украл её жизнь, прикрываясь любовью. И мир, увидев его «заботу», сказал бы: «Какое счастье, что он у тебя есть».

Она не позволит. Не позволит ни ему, ни этому будущему ребёнку стать заложниками его больной, удушающей «любви». У неё не было выбора. Было только это мгновение.

Марк остановил машину, чтобы выйти и открыть ворота.
— Сиди тут, — сказал он ласково. — Я сейчас.
Он вышел, оставив ключи в замке зажигания. Он был так уверен в её покорности. В том, что его программа сработала. Что она сломлена.

Алиса одним движением перебралась на водительское место. Её пальцы схватили ключ. Марк, услышав звук, обернулся. Его лицо исказилось сначала недоумением, потом — паникой.
— Алиса, что ты делаешь? Остановись!
Она включила первую передачу и вывернула руль. Машина рванула с места. Не в сторону ворот, а прямо на него. Он отпрыгнул, упал в грязь. Она проехала мимо, выровняла машину и нажала на газ. Лесная дорога неслась ей навстречу. В зеркале заднего вида она видела, как он вскакивает, бежит, его фигура быстро уменьшается. Он кричал что-то. Его крик был полон не злобы, а… страдания. Будто она отняла у него самое дорогое — возможность её спасать.

Она мчалась по бездорожью, ветки хлестали по стеклу. Слёзы текли по её лицу, но руки на руле были твёрдыми. Она не знала, куда едет. Она знала только, что должна уехать как можно дальше. От этого дома. От этого леса. От него.

Через полчаса она выехала на асфальтовую дорогу. Бензина оставалось чуть-чуть. Она доехала до ближайшей заправки, заправилась, купила самый дешёвый телефон с новой сим-картой. Первым делом позвонила в бюро. Её директор, Дмитрий Петрович, взял трубку после первого гудка.
— Алиса?! Боже, как я рад тебя слышать! Марк сказал, что ты в тяжелом состоянии, что тебе нужна срочная операция! Мы все в шоке! Где ты? Как ты?
— Дима, слушай внимательно, — её голос дрожал, но она заставила себя говорить чётко. — Всё, что сказал Марк, — ложь. Я в порядке. Но мне срочно нужна помощь. Юридическая и… полиция.
— Что случилось?
— Он… он похитил меня. Или пытался. Я не знаю. Но он опасен.
Она коротко изложила суть. Сказала, где она. Дмитрий Петрович, практичный и решительный, не задавал лишних вопросов.
— Сиди там, на заправке, в кафе. Никуда не уходи. Я выезжаю. И звоню нашим юристам и в полицию. Сейчас же.

Ожидая его, Алиса купила тест в аптеке при заправке. Две полоски. Яркие, неумолимые. Она сидела в пластиковом кресле, сжимая в руке эту белую палочку, и смотрела в окно на темнеющее небо. Внутри не было ни радости, ни горя. Была только пустота и одна-единственная мысль, отчеканивающаяся в мозгу, как приговор: «Теперь ты связана с ним навсегда».

Дмитрий Петрович приехал через три часа. С ним был адвокат из бюро и участковый из Тулы, которому уже передали информацию. Алиса дала показания. Рассказала всё. Про навязчивую опеку, про страх, про дом в лесу. Участковый, немолодой мужчина с усталыми глазами, качал головой.
— Формально… он ничего не сделал. Угроз не высказывал, насилия не применял. У него ключ от вашей квартиры — вы сами дали. В командировку он вас не задерживал. Даже дом тот снял — он есть в базе, договор аренды на его имя оформлен. Сказал, что хочет сделать сюрприз. «Позаботиться». Его слова против ваших. А ваши слова… — он развёл руками, — звучат как истерика женщины, которая испугалась слишком внимательного кавалера. Тем более вы… в положении. Гормоны, стресс.
— Вы не понимаете! — вырвалось у Алисы. — Он святой! Он всё продумал! Он специально всё делает так, чтобы выглядеть идеальным! Чтобы любое моё сопротивление выглядело как неблагодарность, как истерика!
— Может, вам к врачу сходить? — осторожно предложил участковый. — Отдохнуть? Успокоиться?
Она поняла, что бороться бесполезно. Система видела перед собой респектабельного галериста, проявлявшего трогательную заботу о беременной невесте, и нервную, измотанную женщину с богатым воображением. Мир был на его стороне.

Адвокат был практичнее.
— Г-жа Соколова, формально он прав. Состава преступления нет. Но мы можем действовать на опережение. Подать на него заявление о запрете приближаться к вам на основании того, что его действия причиняют вам психологический дискомфорт. Суд может пойти навстречу, учитывая ваше состояние. Но это процесс. И он будет доказывать, что всё делал из любви. И у него, поверьте, найдутся свидетели, которые подтвердят, какой он замечательный. Ваши подруги, например.
— Я не хочу, чтобы это доходило до суда, — тихо сказала Алиса. — Я хочу, чтобы он исчез.
— Тогда единственный выход — исчезнуть вам. На время. Сменить номер, уехать. Переждать. После рождения ребёнка вы сможете через суд определить порядок общения, но, если докажете его неадекватность, общение могут свести к минимуму или отменить. Это будет ваше главное оружие — психиатрическая экспертиза. Но для этого нужно время и доказательства его нестабильности. Пока что их нет.

Алиса вернулась в Москву. В свою квартиру. Первым делом она поменяла замки. Выбросила всё, что было связано с Марком. Даже подарки. Каждую ночь ей снился его спокойный голос: «Я буду заботиться о тебе. Всегда». Она просыпалась в холодном поту, хватая телефон, чтобы убедиться, что он рядом и он молчит.

Он не звонил. Не писал. Не приходил. Целую неделю было тихо. Алиса начала надеяться. Может, он испугался? Может, осознал? Может, эта её отчаянная попытка сбежать вскрыла что-то и в нём?

На восьмой день пришла посылка. Без обратного адреса. В ней была маленькая, изысканно упакованная коробочка. Алиса с замиранием сердца открыла её. Внутри, на бархатной подушечке, лежала серебряная ложка. Детская ложка. К ней была прикреплена записка, написанная его аккуратным почерком: «Нашему малышу. Скоро увидимся. Я всегда рядом».

Она отшвырнула коробку, словно её ужалили. Он не сдался. Он просто сменил тактику. Он давал ей время осознать: ты не сбежишь. Ты никогда не сбежишь. Мы связаны навсегда. Ребёнком. Его любовью. Его заботой.

Алиса поняла, что адвокат был прав. Ей нужно исчезнуть. Навсегда. Она не могла рисковать ни собой, ни будущим ребёнком. Она продала квартиру через доверенного агента, оформила перевод в филиал бюро в Санкт-Петербурге под предлогом необходимости спокойной обстановки для беременности. Она сделала всё, чтобы замести следы.

В день её отъезда в Питер шёл такой же дождь, как в тот вечер, когда она впервые задала себе вопрос о Марке. Она стояла на перроне, одна, с одним чемоданом. Внутри неё росла новая жизнь. Жизнь, которую она уже любила безумно и безнадёжно. И которая навсегда связывала её с человеком, чья любовь была страшнее ненависти.

Поезд тронулся. Москва уплывала за мокрым стеклом. Алиса положила руку на ещё плоский живот.
— Всё будет хорошо, — прошептала она. Не ребёнку. Себе. — Я буду заботиться о нас. Я. Сама.

Она думала, что финальный аккорд её московской жизни уже отзвучал. Но она ошиблась.

Через полгода, в маленькой съёмной квартирке в Санкт-Петербурге, когда её уже округлившийся живот был источником и страха, и тихой радости, в её новую, тщательно скрываемую жизнь пришло эхо прошлого.

Она готовила ужин, когда в дверь постучали. Негромко, вежливо. Через глазок она никого не увидела. Осторожно открыла. На пороге лежала корзина. Большая, плетёная, полная детских вещей. Идеально подобранных. Крошечные боди, пледы из мягчайшей шерсти, игрушки из экологичных материалов. Всё самое лучшее, самое безопасное. И на самом верху — конверт.

Дрожащими руками она вскрыла его. Внутри была не записка, а распечатка электронного чека. Покупка в онлайн-магазине детских товаров. Доставка по адресу: Санкт-Петербург, её улица, её дом, её квартира. Имя получателя: Алиса Соколова. Имя отправителя не было указано. Но в графе «комментарий к заказу» было всего два слова, от которых кровь застыла в жилах:

«Всегда рядом».

Он нашёл её. Он знал. Он всегда знал. И он продолжал заботиться. Тихо, ненавязчиво, на расстоянии. Потому что его любовь не знала границ. Не знала препятствий. Она была вечной, как его убеждённость в своей правоте. И теперь она поняла самую страшную вещь.

Он никогда не остановится. Он будет всегда. В каждом подарке, в каждом случайном взгляде незнакомца на улице, в каждом тихом звуке за дверью. Он растворится в самой ткани её жизни, в воздухе, которым будет дышать её ребёнок. Он станет тенью, с которой ей предстоит жить. Святым и непогрешимым призраком, чья забота будет следовать за ней до конца её дней.

И единственным способом спастись было сделать то, на что у неё никогда не хватит ни сил, ни жестокости. Потому что внутри неё билось уже не одно, а два сердца. И одно из них было его величайшим даром и самой надёжной цепью.

Алиса медленно закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и скользнула на пол. Она не плакала. Она смотрела в полутьму прихожей, на ту корзину, полную идеальной, убийственной заботы, и тихо, совсем тихо засмеялась. Горьким, беззвучным смехом обречённого человека, который наконец-то понял правила игры.

Правила, которые написал для неё любящий мужчина. Правила, по которым помощь не просят. Её оказывают. Всегда. Даже если ты этого не хочешь. Даже если она тебя убивает.