Математика чувств Эдгара По

В силу устоявшихся представлений, Эдгара По окружает ореол мистика и романтика, хотя от романтики и мистики он был предельно далёк. Сюжет его новелл строится на  ироничном обыгрывании людских суеверий и предрассудков, подчас опускаясь до откровенного издевательства не только над всем потусторонним, но и святым. По — воплощённая пошлость, насмешка над миром. Без попытки разгадать его вечные и великие тайны. Ирония может служить украшением, когда уравновешена идеалом. Однако ирония По не ведает меры. В «Очках» издевается над самой любовью. В «Мистификации» смеётся над устаревающей честью — для американца вообще недоступным понятием, прагматически бессмысленным. «Математика чувств», которую исповедовал По, обесцвечивала и обесценивала чувства. Он безусловно был великим поэтом, самым великим поэтом Америки, но поэтом рационализма, а не духа. Подлинная вдохновенность исходит из чертогов неведомого. По лишь играл с словами. У него был не только показной мистицизм, но и показной эстетизм. У Эдгара По нет полёта и метаний Байрона. Даже в разочарованности жизнью ему далеко до настоящих поэтов, подошедших к этой грани. У Бодлера, Верлена и всех, кто писал кровью, а не чернилами, были миги одухотворения, отчего и действительность окрашивалась для них новыми, неожиданными красками. По опьянялся собой, своей насмешкой, гордый, что абсолютно любого может выставить в жалком виде. Слава, окружающая его, по справедливости должна была бы достаться Гофману, истинному романтику и мистику, готичность которого не была напускной.
По — аристократ от мещанства. Его новеллы блещут юмором и стилем, они тонки как скальпель хирурга или нож убийцы. Но юмор и стиль — ещё не всё, в чём нуждается поэзия, чтобы стать великой. Тысячелетия доказали, что из поэм наиболее запоминаются те, что повествуют о Духе, о Подвиге, о Вечном и Прекрасном. Для По эти материи не существуют. Он был буен, как обычный ирландский пьянчужка-забияка. Поэтому в его жизни и возник алкоголь, и даже этому он предавался по-мещански, бросив на полпути и обратившись в завзятого трезвенника. Не иссушал себя гашишем, не травился абсентом. Устраивал скандалы, но не дуэли. По — антиромантик. Он — поэт мещанства, вдохновенный материалист. По пугает не загадочными явлениями, а непонятными и временными обстоятельствами, из которых теоретически всегда можно выпутаться. Загадочное и чудесное появляется у него лишь как элемент человеческого восприятия. A priori ему ясно, что их нет и быть не может.  Своими героями По следовало бы делать не путешественников, не европейских дворян, а коммивояжёров, перевозящих ходовой товар и озабоченных лишь тем, как бы подороже его двинуть. Цинизм По был призван ознаменовать торжество рассудка вместо «мнимого» духа. Так он стал певцом новой эпохи, сменяющей отступающий романтизм. Научные опыты, географические открытия. Казалось, человеческому разуму нет предела. Вера отступала в область предрассудков. Только вместо торжества разума восторжествовала плоть, прогресс обернулся деградацией, в том числе интеллектуальной. Этот тупик вызвал к жизни «не от мира сего» художников: Уайльда, Метерлинка, Майринка, Кафку. Даже насмешник Франс, хоть и восставал на сами Небеса, но и он не разуверялся. Он только поменял добро и зло местами и поклонялся одному вместо другого. Безрадостность и бесперспективность существования в рамках господствовавшего скепсиса вызвала потребность в проповедниках иного мира: так и появились Штайнер и Блаватская. Человеку нужно запредельное — то, что ни измерить, ни понять нельзя, то, что уравновешивает его положение в мире.