Чепуха Глава 2

                2
  Четверг  сегодня,  утро.  Лежит  Кащей  в  постели,  настроение  паршивое,  вставать  не  хочется.  Лежит,  смотрит  в  потолок  стрельчатый,  мысли  назойливые  туда-сюда  гоняет.
  (То  о  чем  выше  сказано -  это  как  раз  и  есть  его  мысли,  не  мои,  не  автора,  я  к  монархии  вполне  лояльно  отношусь  и  не  рискнул  бы  назвать  царевича  идиотом  публично.  Вот  если  на  кухне, грамм  после  двухсот,  и  если,  конечно  рядом  никого  нет  и  шепотом,  тогда - может  быть.)
   Всем  в  мире  известно,  что  по  четвергам  Кащеями  особенно  сильно  овладевает  желание  совершить  злодеяние,  от  которого  кровь  в  жилах  застынет  и  волосы  дыбом  встанут.  Не  у  него,  естественно,  у  мирового  сообщества  встанут.  Но - молодой  еще,   всего-то  лет  семьсот  или  восемьсот  (разница  невелика),  розовощекий,  кудрявый,  коренастый,  праздника  душа  просит,  танцев  бальных  и  вина  красного  урожая  свежего.  Вот  лежит  он  и  борется,  сам  того  не  замечая,  со  своими   родовыми  пороками.
  (Вот!  Надеюсь,  что  уже  сейчас  вы  видите,  что  никакой  Кащей  не  прожженный  злодей.  Вполне  обыкновенный  такой  правитель, может,  даже  с  некоторыми  элементами  мещанства,  может,  и  нет,  конечно.  Предлагаю  принять  его  таким,  как  и  все  люди.  Ну,  злодей!  Но  ведь  совсем  немного.  А  в  целом  замечательный  человек.  К  тому  же  слово  замечательный  не  всегда  синоним  слова  хороший.  Всё!  Вот  как  хотите  так  и  считайте,  хороший - не хороший,  ваше дело.  Не  в  режимной  Европе  живем,  люди  мы  вольные!)
  Надоело,  решил  позавтракать,  позвонил  по  внутреннему:
  -  Давайте! 
  Двери  мгновенно  распахнулись,  две  царевны,  бывшие  жабы,  вкатили  два  столика.  Красавицы!  Ни  в  сказке  сказать,  ни  пером  описать!  Это,  понятное  дело,  я  о  царевнах.  Они  уж  и  забыли  о  шкурах  своих  лягушачьих,  которые  Иван-царевич  c  некоторых  пор  каждое  лето  сжигает.  Поумнеет,  может,  когда-нибудь   и  начнет  стрелять  мимо  болота.  Только  сомнительно  это.
   Царевен,  как  обычно,  сопровождал  Бармалей.   Тот  самый,  с усами  до  ушей  и  кинжалом  за  поясом.  Он,  уже  никто  не  помнит,  сколько,  был  управляющим  делами  у  Кащея.  Не  нравится  он  многим,  фигура  с  темным  прошлым  и  подлец  известный,  но  если  приглядеться  к  нему  без  предвзятости,   где-то  там  далеко,  в  нескольких  парсеках  пути  прячется  в  его  душе  нечто  вполне  симпатичное.  Тоска  по  теплу  человеческому,  маленькая  такая,  худенькая  тоска.  Может,  конечно,  и  не  прячется,  только  каждому  человеку  нужно,  чтобы  кто-нибудь  его  любил,  ну,  если  не  любил,  то  хотя  бы  уважал,  а  уж  если  и  этого  нет,  то  просто  терпел  бы,  и  все.  И  работу  давал,  и  корм.  Кащей  все  эти  три  проблемы  человеческие  решал  Бармалея  ради.  Даже  то,  что   воровал  тот   безбожно,  меры  не  зная.  перетаскал  в  подвалы  свои  половину  казны  кащеевой,  ни  капли  не  тревожило  ее  хозяина  по  трем  причинам.
  Первая  -  не  чахнет  Кащей  над  златом,  выдумал  всё  это  Александр  Сергеевич,  такой  уж  он  был  человек  творческий.  Знал,  что  любит  его  народ,  в  любой  его  фейк  поверит  и  перепроверять  не  будет.  (Я,  между  прочим,  тоже  много  лет  пребывал  в заблуждении,   насмотревшись  глупых  картинок  с  худосочным  стариканом,  сидящим  над  раскрытым  сундуком  с  драгоценностями.  А  когда   увидел  этого  жизнерадостного  здоровяка  воочию,  стал  немного  сомневаться  в  правдивости  и  других  образов  «нашего  всего».)
  Вторая  - налоговую  службу  в  царстве  Упырь  возглавляет,  кружка  крови  на  завтрак  для  него  слаще  нектара  божественного.   Редкий  налогоплательщик  деньги  в  офшоры  пытается  упрятать,  потому  как  с  головой  на   свете  гораздо  веселее  жить,  чем  ее  неумолимо  лишиться,  поэтому  казна  неисчерпаема.
 Третья  -  да  пусть  Бармалей  хоть  всю  казну  себе  перетаскает,  все  равно  не  куда  не  денется.  После  того,  как  побывал  в  животе  у  крокодила,  в  котором  темно  и  тесно,  боится  за  ограду  замка  выйти,  только  если  за  спиной  Кащея.
  Взглянув  на  столик,  Кащей  почувствовал  приступ  тошноты  и  в  который  уже  раз  чуть  не  взревел  в  гневе:  «Опять  овсянка!»
  Но  снова  сдержался,  сам  не  зная  почему.  Наверное,  потому, что  вести  себя  обязан  достойно,  сдержанно,  величественно,  как  никак  -  Величество!  К  тому же  есть  другие  способы  выразить  своё   неудовольствие.  Несчетное  количество  раз  сам  Кащей  лично  сбрасывал  повара  со  скалы  в  море,  тот  возвращался  и  упорно  варил  на  завтрак  овсянку.  Бармалей  советовал  пороть  его  плетьми  или  на  дыбе  продержать  пару  суток,  Кащей  читал  труды  Ушинского  и  Макаренко  и  был  противником  физического  насилия  в  процессе  воспитания  персонала.  Понимал,  что  зря,  да  и  мать  ему  говорила  «пороть  их  надо»,  а  он  как-то  случайно  посмотрел  в  своем  кинозале  фильм  Герасимова,  в  котором  провинившегося  солдата  прогоняли  сквозь  строй,  и  огромная  дыра  образовалась  в  его  злодейской  натуре.  Ничего  не  поделаешь,  такова  сила  искусства.  Он,  естественно,  и  по-другому  пытался  перевоспитать  повара,  беседовал  с  ним  на  террасе,  тот  упорно  стоял  на  своем,  что  овсянка  жутко  полезна,  а  его  обязанность  беречь  здоровье  своего  работодателя.
   Встал  Кащей,  взял,  брезгливо  сморщившись,  тарелку  двумя  руками,  подошел  к  окну  раскрытому,  в  субтропиках  живет,  не  на  Урале  же  ему  мерзнуть,  и  выбросил  тарелку  фарфора  китайского  вместе  с  овсянкой  постылой.  А  потом  посмотрел  вниз,  не  попал  ли  на  кого,  нет,  не  получилось,   стража  привыкла  к  утреннему  броску  диска,  а  потому  стояла  поодаль.
   А  ведь  было  однажды,  выбросил   как-то  очередную  тарелку  Кащей,  а  под  окном  как  раз  стоял  Змей  Горыныч,  он  в  гости,  как  всегда  без  предупреждения,  прилетел,  и  старательно  вытирал  ноги  о  коврик  перед  тем,  как  войти.  Даже  и  гадать  не  надо,  куда  попала  тарелка,  по  закону  всемирной  подлости,  естественно,  в  голову  гостя.  Хорошо,  что  в  одну,  потому  что  тарелка  одна  была.   О  головы  Горыныча  многие  богатыри  кувалды  поразбивали,  а  тарелка,  так  та  сразу  в  дребезги,  осколки  в  лицо  и  овсянка  потеками.  Кащей,  как  увидел,  едва  не  расхохотался,   но  нельзя  -  друг  все-таки.   Пришлось  лично  морду  Горынычу  из  шланга  мыть,  а  потом  еще  извиняться  трижды,  перед  каждой  головой  отдельно  извиняться,  просить,  чтобы  не  обижались.  Обиделись,  но  Горыныч,  он  ведь  отходчивый,  пообижается   немного -  и  снова  друг.  Лет  через  двадцать  пять  или  пятьдесят,   кто  его  знает,  время,  оно  как  вода  сквозь  пальцы,  быстро  утекает,  прилетел  опять.  Улыбается  всеми  головами,   веселый,  радостный,  простил,  значит,  а  может,  просто  забыл.  Хорошо  посидели.