Исповедь в шапке Деда Мороза

Однажды я решил позвонить жене и извиниться после большой ссоры. Я знал, что не виноват, но раз уж не виноват, тем более нужно извиниться. Зная женский характер... Не хочу обидеть всех женщин, но многие из них не любят объяснений. Моя жена была такой: искала повод по мелочам. Если объясняешься — сразу считают виноватым. Короче, назначил встречу в праздничный день — день примирения.
Супруга упрекнула, и мне было обидно до смерти:
— В прошлый раз ты винил Белорусские авиалинии, будто плохо стало пилоту, и ты вынужден был менять курс, вместо Москвы сел в Польше, в Варшаве. А второй раз будто грабили банк, и вместе с грабителями тебе пришлось покидать город, и они тебе ничего не заплатили. А третий раз тебя друзья забыли в музее, и ты заснул под ёлкой и не пришёл домой. Надеюсь, в этот раз ты не будешь спасать мир. Ну-ну, не знаю, как ты выкрутишься.
Пошли вместе в кино. Вокруг было весело. Дети смеялись и кричали, Снегурочки и Деды Морозы фотографировались с посетителями. Надеюсь, такого больше не будет. В прошлый раз перед кинотеатром стояла огромная ёлка.
Пошли мы в кинотеатр вечером. Я до этого рассказывал, как был счастлив, когда открывал этот кинотеатр. Меня тут пленил сам масштаб и атмосфера. Тут было большое праздничное мероприятие. Это было время 90-х, шло награждение лауреатов «Золотого Витязя». Я рассказывал под впечатлением о фильмах, как некто Дюгашвили получил премию за фильм «Память предков». Я рассказывал о нескольких документальных фильмах.
Я сказал, что этот киноцентр показал в первый раз сам Матиль... Кинорежиссёр Матиль, что этот режиссёр был занят, но показал праздник кино. Жена спросила:
— Это где он про удачу и девять граммов сердца, поёт его песня из фильма?
Я говорю:
— Да, но не он это написал, а некий Окуджава, арбатский.
Она замолчала и сказала:
— Не надо показывать, что ты знаешь что-то больше меня.
Я тогда понял: наши словесные баталии ссорят нас, и перешёл к описанию. Я рассказывал, что этот кинотеатр тем чудеснее, что тут каждый раз разное оформление, на Новый год — разные мероприятия. И вот оно началось, кино, огромный, самый огромный зал, если не в Европе, то точно уж в Москве.
Сеанс уже начался, погас свет, и я, конечно, именно в это время захотел выпить воды. И я вышел в темноте, расталкивая попкорном и колой вооружённых зрителей. Аня осталась одна. Я побежал быстро в бар, выпил воды. Ко мне подбежала девушка и сказала:
— Мужчина, можете купить девушке воды, ей плохо.
Я купил воды, и она куда-то помчалась. Я медленным шагом прошёлся по фойе, и в середине зала меня окликнули две девушки:
— Мужчина, можете подойти на минутку? Нам помочь?
Я подошёл, и:
— Помогите, пожалуйста, её поднять с пола.
Мы вместе подняли и усадили девушку. Они быстренько убежали смотреть кино.
Девушка теряла сознание. А перед тем она мне говорит:
— Мужчина, помогите, пожалуйста, я плохо себя чувствую. Я сейчас упаду и боюсь удариться головой. Минуту посидите, пожалуйста, пока я приду в себя. Держите меня, пожалуйста, пока я не очнусь.
И не успела она что-то сказать, а я ей сумел объяснить, что я с супругой на празднике примирения. Но она не слышала, или какая-то судьба не хотела меня слышать. Она легла прямо на меня.
А потом я ей помог. Я уложил её на двухметровую мягкую лавочку, положил её ноги с пола на лавочку — одну и вторую, поправил платье, а её голову — на колени. Смотрю на неё и переживаю. Вот, думаю, девушки пошли её парня звать. А он, видимо, занят. Видимо, думаю, фильм интересный. Это тебе не студенческий фильм «Золотой Витязь». Это, наверное, намного лучше, раз он не спешит искать свою спутницу. Я нежно держал её голову.
Вышла моя жена из зала, наткнулась на меня.
— Вот оно что, — сказала она и быстро вошла обратно.
Я вдогонку:
— Ань, Аня! Ты не...
Хотел оправдаться, что она неправильно что-то поняла. Но передо мной захлопнулась дверь зала, и больше никто не выходил.
Вдруг проснулась спящая красавица.
— Мужчина, вы меня держите?
— Да.
— Я у вас уже падала?
— Нет.
— Что вы! Нет! Я вас охраняю!
Я был в мыслях, что от меня ушёл последний шанс помириться с моей женой. Девушка сказала:
— Спасибо вам, мужчина, что остались со мной.
И положила руку на мою руку, которая держала её голову. Я понял: я стал заложником своей же доброты и добродетели, а также бессовестности её парня.
Вдруг зашла уборщица, говорит:
— Молодые, поднимите ноги.
Одну я поднял. Потом поднял вторую. Очередь на уборку прошла. Она сказала, что сюда приходят досыпать. Дома им не спится, выпьют виски с колой, а потом им плохо. Дрыхнут здесь... Я сказал моей подруге:
— Может, принести тебе воды?
Поднял её. Она согласилась, и как я встал — она рухнула на пол. А уборщица:
— Алкоголики!
Я решил её саму тут не оставлять и потащить её на себе до бара. Но она оказалась неподъёмной, и я не смог её на себя взвалить. И решил тащить её до этого бара по полу. Тяну я, тяну, по полу так волнисто тяну, примерно как и шагаю от тяжести, как гусь. И дотащил. Хотел её водой облить, но вот тебе на — вода ушла на 10 минут. Ждите. Жду. А потом вон он — просвет, ясная мысль. Я стою у порога туалета и решил тащить её туда. Она очнулась и сказала:
— Мужчина, вы меня в мужской ведёте, а мне надо в женский.
Тащу... А её — в женский.
И меня перешагнули две большие, монолитные женщины, и одна из них была моя Аня. Я кричу им:
— Женщины, намочите платок, той девушке плохо!
Но, видимо, они заняты были своим делом. Увидев свою жену, я воскликнул:
— Аня!
Она стояла надо мной и увидела меня на полу, держащего на груди голову девушки. Она сказала:
— О, Боже! Что ты с ней делаешь на полу?
Я сказал:
— Помогаю ей, не целую же.
Она опять:
— Боже! Выкручивайся со своими бабами сам. А то с меня хватит.
— Не, Аня!
Она исчезла.
Я положил ей на лобик тряпку и потащил её обратно, опять также по полу. Лежу я с ней в углу, я на полу, а она тоже на полу, и её голова на моих коленях. Передо мной начала собираться пьяная компания. Вокруг, внутри фойе начала гулять компания. Начали водить хоровод и стрелять хлопушки из конфетти, одну за одной. Гремело долго, бросали блёстки и дождь, и цветные бумаги разлетались над головами. Все стулья были заняты. Почти все целовались. Двум парам понравилось, как мы лежали, как хиппи на полу. Показали рукой на нас и сами же легли вместе с нами и начали целоваться и улыбаться. Говорят:
— Хорошее место я выбрал для отдыха.
Короче, похвалили. Они целуются, а я — нет.
Начал крутиться хоровод, и один из компании говорит:
— Давай махнёмся.
Я был против менять шапку-ушанку, которую мне дала жена. И меня... на что? На шапку с ватой, красную вату с Дедом Морозом. Но со мной и не спросили. Шапку поменяли. Надели на меня шапку Деда Мороза и сами ушли с хороводом в зал. Я смотрел на мою новую красивую девушку: её лицо было покрыто новогодними блёстками. Её красиво, аккуратно уложенные кудри лежали на коленях, именно для меня. Я понял это: для меня. Я нагнулся медленно и нежно поцеловал её в губы.
Моя спящая принцесса проснулась. Она долго смотрела на меня в головном уборе Деда Мороза:
— Рома, это вы?
Я сказал:
— Да.
— А вы сюда пришли один?
Я сказал:
— Да.
— А девушки, разве у вас нет?
Я подумал и ничего не сказал. Она смотрела на потолок и сказала:
— Рома, а вам нравится смотреть на потолок снизу? Оказывается, весь потолок в шишках и маленьких ветках, и в белках, сидящих на них с маленькими красными шапочками с ватой на голове. Как красиво оформлено, да?
Я до этого смотрел только на неё, только на её тело, её прекрасные кудри и маленький крестик, выпадающий и лежащий у шеи. Я сказал:
— Да, красиво.
Она сказала, что ждёт своего будущего мужа и ждёт обручального кольца.
— Ваш будущий муж так не идёт…
Вдруг краем глаза заметил я какого-то мужчину, который остановился как камень. Он нашёл? Он смотрел на нас и остолбенел. Такое чувство, что между нами стояла прозрачная, непокоримая стена. Его лицо застыло, как это бывает, когда самая плохая мысль овладевает мозгом и доходит до сердца. Будто внезапное осознание, предчувствие о плохом. Он приостановился, развернулся и ушёл.
Я подумал: «Всё. Он не придёт». Я остался без шапки. Какое дело? Но вдруг он побежал с бутылкой воды. Я подумал: при беседе с этой девушкой признался, что я нечаянно, вынужденно держал её за грудь, когда она падала. И что она и её будущий муж не знают. Она спросила:
— Вы заглядывали туда?
Я сказал:
— Нет.
Тогда она улыбнулась и сказала:
— Я знаю.
Её будущего мужа не видно было. Но, как видно, я осознал: всё-таки любит. А я? Как же моя история? И я? Ушла, исчезла и…
Её парень её поднял, оделись, даже сказали «спасибо». Я попросил принести кока-колу: нога затекла. Парень замешкался, искал в бумажнике деньги и извинился, что денег не осталось. Тогда я дал ему деньги. Девушка сказала:
— А можно и мне?
Я сказал:
— Да.
Парень сказал:
— Если не жалко, конечно, и мне.
Я сказал:
— Не жалко.
Принесли мне кока-колу с трубкой, ушли. И я сидел один. С трубкой одной.
Вдруг начала подползать опять та женщина, маленькая, кругленькая, маленькая татарка. Она была похожа на мою знакомую, на соседку с пятого этажа. Похожа она? Дания? Кто-то… Русские женщины, которые доказывают, что они русские, но внучек учат молиться по-татарски. «Хиля, хиля, хиля…» Она моет пол. Подходит тихо ко мне и моет вокруг. Я поднимаю ногу. Она говорит:
— Не надо, мужчина, поднимать ноги, когда не просят. Я помню. Вы думаете, я не помню, где я мою? Или где подметаю?
И замялась.
— Вот весёлый мужик, дома не сидится, — сказала она и начала деловито махать своей шваброй по полу.
Я решил пойти домой и понял: головной убор пропал, и на улице похолодало. Я поднялся на стул и снял с ёлки шапку Деда Мороза — она висела на самом верху с подарками. Прихватил и белку. И я спустился вниз. На улице происходила какая-то драка. Девушки махали кулаками из-за парня. Я направился домой. Остановилась машина, полицейская машина, и сказали:
— Ваши документы.
Поговорили со мной уже в машине. Всё допрашивали, и, как узнали и убедились, что я художник, меня выпустили на волю из машины. Одежду вернули обратно, окно машины спустили.
— А что, кафе на Кантемировской правда ты оформил?
Я сказал:
— Да. Только хинкальную над метро и хинкальную на Марксистской, дом 2.
Он сказал:
— И «Фаэтон» на Академика Скрябина.
Я сказал:
— Да.
— Вот тебе на, — говорит из машины, — больше двадцати ресторанов оформил, под Новый год шляется по улице. Что, не приглашают? Нет. Раньше Гомиашвили приглашал, сейчас нет. Это тот самый, да? Художник, художник… С вами всегда что-то не так, всё музу ищете.
Вышел мужик из полицейской машины, надел мне на голову шапку Деда Мороза, сказал: «В машине забыл», а затем продолжил:
"По кинотеатрам подбирать? У них свободного времени нет. Так что белка у них своя," — сказал он, поправляя себе фуражку. — "И белку тоже забирай," — сказал, усмехаясь, упитанный полицейский. — "На, вот тебе и белка!" Мне же всучили мою белочку за пазуху. Но у моей белочки золотого орешка уже не было."
Поправил мне воротник, сказал: «Удачи, художник». Сели и поехали.
Я оказался на Красной площади. Шёл большой снег, и гулял пьяный новогодний хоровод.
Конец. Нет, пока не конец. Ко мне подбежал фотограф и сказал:
— Вашу улыбочку, пожалуйста.
И я улыбнулся. Сейчас конец.
Я вспомнил слова предсказания жены, и мы разошлись.
Я про это. Про неё. Про Аню… А потом подбежала вдруг та девушка из кинотеатра. Сказала: «Недалеко живу»... Конец.
А потом, кто-то из хоровода крикнул: «Помогите! Девушке плохо!»
И почему-то все смотрели на меня.
Но это уже другая история.