Тайны Нового порядка. Глава 4. Поворотный момент

09:30:00 ЦСВ. Отдел Социальной Гармонии. Поток данных лился на экраны бесконечной рекой. Астера сидела в своей кабинке G-47-023, привычно скользя пальцами по сенсорной панели. Лица, траектории перемещений, психоэмоциональные графики, отчёты патрулей — всё сливалось в единый, ровный шум. Её тело двигалось автоматически, словно по заранее прописанному сценарию, но сознание висело где-то на границе — между дисциплинированной аналитикой и тем новым, опасным, что уже проросло внутри неё.

Она поймала себя на том, что уже в третий раз возвращается к одной и той же записи. Камера Сектора 4-Г, жилой блок. Время: 06:47:12 ЦСВ. На экране — мужчина средних лет в стандартной серой униформе, стоит у двери своей ячейки, будто медлит, прежде чем выйти. Его биометрический браслет мигает жёлтым — повышенный уровень тревоги. Через несколько секунд он всё-таки делает шаг вперёд, присоединяется к потоку граждан и растворяется в толпе. Протокол предписывал: отметить инцидент как «локальная эмоциональная нестабильность, при необходимости — назначить дополнительную сессию коррекции». Астера вместо этого поставила метку «наблюдение отложено».

Её пальцы зависли над панелью.

«Снова», — пронеслось в голове.

Она уже делала так вчера. Несколько раз. Маленькие отклонения, которые в отчётах могли потеряться, раствориться в статистике. Но внутри неё эти отметки выстраивались в тревожную линию: неисполненные обязанности, сознательно искажаемые приоритеты, нарушение Норм.

Нарушение Норм — преступление.

И всё же, когда она видела этот жёлтый индикатор тревоги, когда смотрела на едва заметное движение плеч этого мужчины, на то, как он слишком крепко сжимает кулак, прежде чем шагнуть за порог… Она больше не могла автоматически нажать «рекомендовать дополнительную коррекцию».

«А если он просто боится так же, как я?» — мелькнула мысль, лишённая привычного фильтра самоконтроля.

09:45:00 ЦСВ. На внутреннем дисплее кабинок вспыхнуло уведомление:

«ПЛАНОВОЕ ОБНОВЛЕНИЕ ПРОТОКОЛОВ МОНИТОРИНГА.

ОБЯЗАТЕЛЬНО ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ.

ПРИОРИТЕТ: ВЫСОКИЙ.»



Документ открылся автоматически. Чёткий шрифт, ровные строки:

«В связи с повышением активности девиантных групп рекомендовано:

— усиление внимания к непрямымиповеденческим маркерам;

— снижение порога тревожности для назначений дополнительных сессий коррекции;

— обязательное документирование любых случаев «занижения приоритета» инцидентов…»



Она почти физически почувствовала, как строка «занижения приоритета» обжигает глаза.

Система сжимала петлю. Они тоже что-то чувствовали — не эмоции, а статистику, всплески, нестыковки, лёгкие отклонения. Система не спала.

Ещё несколько месяцев назад этот документ вызвал бы у неё удовлетворение: «Система реагирует. Система укрепляет порядок». Сейчас — только холодный ком в животе.

«Они знают, что что-то меняется. Не только во мне. В воздухе. В людях.»

Она дочитала до конца, поставила цифровую подпись о том, что ознакомлена, и механически закрыла окно. На экране снова вспыхнули лица, параметры, траектории.

В левом верхнем углу интерфейса скромно горела метка времени.

09:47:36 ЦСВ.

До 16:30 оставалось почти семь часов.

И с каждой секундой это время казалось не приближением к выбору, а медленным, мучительным сдавливанием.

***

11:15:00 ЦСВ. В отдел пришёл внутренний циркуляр от Министерства Безопасности. Новый набор «примеров девиантного поведения». Видео. Комментарии. Рекомендации по предварительной классификации.

Астера открыла первый ролик — и замерла.

На экране — подросток, примерно семнадцать лет. Номер жилого блока замазан, но по конструкции коридора она без труда узнала Сектор 3-Д. Мальчишка стоит напротив стены, где когда-то, до стандартизации, могли висеть персональные объявления или изображения. Разумеется, сейчас стена была пустой, гладкой, серой. Почти пустой.

На грубой штукатурке, скорей всего оставшейся с довоенных времён, был выцарапан едва заметный знак. Астера увеличила изображение, усилила контраст.

Неофициальный символ. Не из реестра разрешённых знаков. Нечто похожее на переплетение трёх линий, образующих несимметричный круг. Не эмблема Системы. Не знак какого-либо ведомства.

Подпись к файлу сообщала:

«Обнаруженный графический маркер предварительно коррелирует с неидентифицированной девиантной группой.

ВНИМАНИЕ: возможная связь с неформальными объединениями, пропагандирующими индивидуализм, отказ от Норм и подрыв общественного порядка.»

Подросток касался этого знака кончиками пальцев. Осторожно. Почти нежно. Его биометрический браслет в кадр не попал, но по частоте дыхания, отмеченной аналитическим модулем, было видно: волнение. Не страх в чистом виде. Что-то другое. Ожидание? Трепет?

Следующий кадр — тот же подросток, уже в комнате. Два сотрудника Министерства Безопасности. Нейтральные лица. Стандартные вопросы: «Кто нарисовал? С кем общался? Что значит символ?» Подросток молчит. Потом шепчет: «Это… просто знак. Напоминание». Тишина.

Протокол: «Отправлен в Центр Предварительной Коррекции для уточнения уровня девиации.»

Астера поймала себя на том, что сжимает край стола так сильно, что белеют пальцы.

«Просто знак. Напоминание о чём?» — отозвалось внутри.

Она досмотрела ролик до конца, затем второй, третий. Везде повторялась одна и та же схема: маленькие, почти незаметные жесты сопротивления — невыключенный вовремя терминал связи, задержанный взгляд на закрытой зоне доступа, попытка тихого разговора в коридоре вне зоны основных камер. Лица. Глаза.

И снова этот знак. Иногда на стене. Иногда на странице бумажной распечатки, прячущейся среди официальных документов. Иногда — просто выведенный пальцем по запылённой поверхности.

Три линии. Несимметричный круг.

У неё неприятно кольнуло в груди.

«Это и есть “Чистота”? Или что-то рядом? Они уже повсюду, а мы только начинаем замечать…»

11:45:00 ЦСВ. На внутреннем чате аналитического сектора вспыхнуло групповое уведомление:

«ОСОБЫЙ ПРИОРИТЕТ:

При обнаружении повторяющихся неофициальных графических маркеров — немедленно классифицировать инцидент как “повышенный риск”.

Незамедлительно передавать в Министерство Безопасности.

Самовольное занижение уровня угрозы будет рассматриваться как косвенное содействие девиантным группам.»

«Косвенное содействие» — фраза, которая в реальности означала одно: потенциальный статус «соучастника».

То есть — того же, кем являлся Орион.

И к кому она должна была прийти сегодня в 16:30.

В животе стало холодно.

***

13:00:00 ЦСВ. Зона питания. Стандартный обеденный интервал.

Астера сидела за одним из длинных столов, разделённых на одинаковые секции. Перед ней — лоток с питательным паёком (СБ-паёк 3.2, как всегда), гидратационный раствор, одноразовое уведомление на личном браслете о «необходимости поддержания оптимального уровня глюкозы в крови».

Она жевала машинально, не чувствуя вкуса. Вокруг — ровные ряды таких же, как она, сотрудников. Ни разговоров. Только редкий перестук ложек о пластиковые контейнеры, тихий гул вентиляции и едва слышные уведомления на браслетах.

Сегодня она впервые увидела в этой тишине отсутствие. Не «спокойствие». Не «дисциплину». Именно отсутствие — звуков, смеха, живых интонаций. Как будто кто-то выжег всё человеческое из этого пространства, оставив только оболочки, воспроизводящие предписанные движения.

«Так и должно быть», — автоматически откликнулась внутренняя, выученная часть сознания. — «Гармония. Отсутствие конфликтов. Минимизация отвлекающих факторов».

Но другая часть — та, что открылась вчера в тесной технической комнате, когда Орион смотрел на неё слишком живыми глазами, — шептала: «Это не гармония. Это пустота.»

На дальнем конце зала едва заметно мигнул один из контрольных экранов. Всплыло короткое объявление:

«ПОМИНИТЕ: ЛЮБЫЕ ФОРМЫ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ГРУППИРОВКИ

БЕЗ УТВЕРЖДЁННЫХ ПРОТОКОЛОВ — НАРУШЕНИЕ НОРМ.

СПОНТАННЫЕ СОБРАНИЯ — ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ УГРОЗА ПОРЯДКУ.

ЕСЛИ ВЫ ЗАМЕТИЛИ ПОДОБНОЕ — НЕМЕДЛЕННО СООБЩИТЕ.»

Раньше такие объявления проходили мимо как фон. Сейчас каждое слово звучало как личное предупреждение. Как тонкий намёк: «Мы чувствуем, что вы начинаете смотреть в сторону друг друга».

«И всё же…» — подумала Астера, глядя на ряды опущенных голов. — «Если бы сейчас кто-то просто заговорил… Просто спросил: “Ты в порядке?” — это уже было бы нарушением. Но разве это не то, чего мы лишены?»

Она положила ложку, осознав, что так и не съела и половины пайка. Браслет тут же мягко вибрировал, фиксируя отклонение от оптимального рациона. На экране возникло предложение:

«РЕКОМЕНДАЦИЯ: ДОКОНСУМИРОВАТЬ ПАЁК.

ОТКЛОНЕНИЯ МОГУТ ПРИВЕСТИ К СНИЖЕНИЮ КОГНИТИВНОЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ.»

Она машинально нажала «принято к сведению», но есть не стала.

В 16:30 ей предстоял выбор, в котором уже не было места «когнитивной эффективности» как это понимала Система. Там были риск, страх… и какая-то новая, пугающая, но манящая возможность.

***

15:00:00 ЦСВ. До обозначенного времени оставалось полтора часа.

Эти девяносто минут растягивались в вечность.

Поток данных на экране стал казаться вязким, как густая смола. Лица, графики, траектории — всё сливалось, переставало быть чётким. Астера пару раз моргнула, усиливая фокус, но взгляд всё равно то и дело уплывал к левому нижнему углу, где привычно отбивалось время.

14:58:12.

14:59:47.

15:01:03.

Она поймала себя на том, что не анализирует данные, а просто механически проставляет предварительные ярлыки, лишь бы «заполнить отчётность». Это само по себе уже было нарушением — алгоритмы контроля качества могли вычислить подобную монотонность решений, а затем сопоставить с её биометрическими показателями.

«Если меня прямо сейчас отправят на внеплановую проверку эмоционального состояния, — мелькнула паническая мысль, — я провалюсь. Все графики будут кричать: тревога, нестабильность, внутренний конфликт.»

И вместе с тем, в глубине, уже зрела другая мысль, более твёрдая:

«Если я сейчас откажусь… если не приду… тогда всё, что происходило последние двое суток — просто случайный сбой. И я вернусь к этой пустоте. К этой мёртвой тишине. Смогу ли я потом снова смотреть на эти лица и ставить им метки “высокий риск” так же спокойно, как раньше?»

Ответ приходил слишком быстро: «Нет».

15:10:00 ЦСВ. В терминал пришло персональное уведомление:

«СОТРУДНИК G-47-023 АСТЕРА КОРВАН.

НАПОМИНАНИЕ: В 17:00 ЦСВ НАЗНАЧЕНА СЕССИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ САМОРЕГУЛЯЦИИ (ГРУППА 5-ГАММА).

ПРИОРИТЕТ: СРЕДНИЙ.

НЕЯВКА БУДЕТ ЗАРЕГИСТРИРОВАНА КАК ОТКЛОНЕНИЕ.»

17:00. Через полтора часа после 16:30.

«Если я пойду к ним, — промелькнуло, — я не успею на сессию. Или опоздаю. А опоздания фиксируются. За последние сутки мои показатели стресса и так нестабильны.»

Она ощутила, как в голове сталкиваются два голоса:

«Сессия саморегуляции поможет тебе прийти в норму. Ты обязана. Это безопасно.»

и другой:

«Сессия просто снова тебя заглушит. Закатает сомнения в бетон. А если сегодня не пойдёшь туда, где нет камер… ты уже никогда не узнаешь, был ли у тебя шанс.»

Она долго смотрела на уведомление, потом закрыла его, не став ставить отметку «подтверждаю участие».

Это тоже было маленьким нарушением — но уже почти привычным.

***

15:45:00 ЦСВ. Время стало ощутимым, почти осязаемым. Каждая секунда — как отдельный вздох, каждый вздох — как шаг по тонкому льду.

Астера поднялась из-за терминала, сославшись через внутренний интерфейс на «кратковременный перерыв по регламенту». Регламент действительно разрешал пяти-десятиминутные перерывы каждые несколько часов. Формально — она ничего не нарушала.

Формально.

Но когда её шаги раздались в коридоре, собственное эхо показалось ей слишком громким. Она шла мимо одинаковых дверей, мимо мотивационных лозунгов: «Твоя дисциплина — наша стабильность», «Каждое отклонение — шаг к хаосу».

Интересно, сколько людей проходило мимо этих лозунгов и в какой-то момент переставало их замечать? И сколько — начинало видеть в них угрозу, а не защиту?

У боковой двери, ведущей в менее людный коридор, она замедлилась.

Внутри всё кричало: «Вернись. Сядь за терминал. Забудь. Это всего лишь разговоры. Тебя втягивают. Ты нужна Системе. У тебя высокий Индекс Лояльности. У тебя стабильная работа. Безопасность. Предсказуемость.»

Но другой голос, новый, который она ещё не успела научиться заглушать, говорил:

«А когда ты в последний раз чувствовала себя живой?»

15:52:00 ЦСВ. Она толкнула боковую дверь.

Коридор встретил её тем же тусклым светом, металлическими стенами и редкими табличками «Только для уполномоченного персонала». Здесь всегда было чуть тише, чем в основных проходах. Как будто само здание знало, что сюда лучше не заглядывать лишний раз.

В конце коридора — уже знакомая дверь «Технический доступ».

В прошлый раз её толкнул страх разоблачения — и Орион открыл первым, спасая от возможных свидетелей. Сейчас она остановилась перед ней сама. Сердце билось так громко, что казалось — его стуки слышны через стены.

«Если я сейчас войду… это будет уже не просто любопытство. Не просто “случайно зашла”. Это будет выбор.»

Её пальцы коснулись панели доступа.

Дверь открылась почти сразу — изнутри.

Орион.

Без униформы — в простой, потускневшей от времени серой куртке, явно не стандартного образца. Волосы чуть растрёпаны, взгляд — всё такой же внимательный, живой, немного насмешливый.

— Ты опоздала на три минуты, — сказал он тихо, но без укора. — Для сотрудника с твоим Индексом Пунктуальности — это почти революция.

Она выдохнула коротко, нервно — почти смех, почти судорога.

— Я… ещё могу вернуться, — автоматически вырвалось.

Он чуть склонил голову набок.

— Можешь. — Пауза. — Но ты уже пришла.

Эти слова прозвучали как окончательная точка. Как фиксация того, что произошло уже до того, как она дошла до этой двери.

«Выбор совершен с того момента, как я позволила себе подумать, что Система может ошибаться», — мелькнуло.

Она шагнула внутрь.

***

15:55:00 ЦСВ. Техническое помещение. Та же тесная комната, заставленная старыми терминалами, коробками с деталями и отжившими своё интерфейсами связи. Запах пыли, озона и чего-то ещё — слабый, но ярко отличающийся от стерильного воздуха основного здания. Воздуха, в котором редко что-то старело.

Здесь вещи старели. И это почему-то казалось… настоящим.

Кейд был на месте. Всё в том же тёмном, грубом свитере, который явно не прошёл бы ни один из текущих регламентов по униформе. Руки скрещены на груди, взгляд — острый, внимательный, недоверчивый.

— Она вернулась, — коротко бросил он, глядя на Ориона. — Значит, либо очень смела… либо очень глупа.

— Или достаточно честна с собой, чтобы признать, что устала, — мягко поправил Орион. — Это не глупость.

Астера почувствовала, как к горлу подступает привычный ком: оправдываться, объяснить, что она вовсе не «вернулась», а просто… Но фраза не сложилась.

Она вдруг поняла, что не хочет оправдываться. Не перед ними.

— Я не знаю, смела ли я, — сказала она тихо, удивляясь, как ровно звучит голос. — Но я знаю, что если вернусь сейчас… я больше не смогу смотреть на свою работу так, как раньше.

Кейд прищурился.

— Это уже что-то.

Орион улыбнулся чуть шире.

— Тогда давай без долгих вступлений. Ты хотела знать, кто мы такие и за что боремся. Сегодня у тебя есть шанс не просто услышать, а увидеть.

Эти слова кольнули. «Увидеть». Она привыкла к тому, что «увидеть» — значит просмотреть запись с камеры, отчет, статистику. Сейчас в его голосе «увидеть» звучало как приглашение в другой мир.

— Куда? — спросила она.

— Туда, где Система предпочитает не задерживать взгляд, — ответил Орион. — В места, которые на ваших схемах обозначены как “низкоприоритетные зоны наблюдения” или “неподконтрольные участки инфраструктуры”. Но для нас — это места, где люди ещё помнят, что такое быть собой.

Кейд шагнул к одному из старых терминалов, ввёл несколько команд. На экране вспыхнула карта Сектора 4 — в знакомой для Астеры сетке координат, маршрутов и зон контроля. Но поверх неё были нанесены другие слои — какие-то дополнительные отметки, линии, символы. Неофициальные.

— Ваши патрули, — кивнул он на плотные красные линии. — Ваши дроны. Ваши основные камеры. — Он переключил слой, и карта прорезалась тонкими бледно-синими нитями. — А это — то, чего вы почти не видите. Слепые зоны. Старые коммуникационные тоннели. Узлы обслуживания, про которые вспомнили бы разве что самые старые инженеры… если бы их вообще спросили.

— И именно там вы… — начала Астера.

— Именно там мы помогаем людям оставаться людьми, — спокойно закончила за неё Орион. — Не революция, не штурм Министерств. Мы пока слишком малы для этого. Мы просто… возвращаем им возможность быть собой хоть ненадолго.

Эта фраза странно кольнула. «Быть собой». В мире, где даже эмоции нормировались, где каждая реакция должна была соответствовать «допустимому диапазону», само понятие «быть собой» звучало почти как запрещённое.

— Ты хочешь, чтобы я поверила в это на слово? — спросила Астера, чувствуя, как сдержанная ирония защищает её от паники.

— Нет, — спокойно ответил Орион. — Я хочу, чтобы ты пошла с нами.

***

16:05:00 ЦСВ. Время почти вышло. Если она сейчас не вернётся на рабочее место, её отсутствие может быть замечено. Особенно в преддверии сессии саморегуляции.

Как будто прочитав её мысли, Кейд бросил короткий взгляд на старый терминал связи в углу.

— Мы отключили локальные датчики в этом помещении на ближайшие сорок минут. — Его голос был сухой, деловой. — Для системы ты всё ещё сидишь в своей кабинке и просматриваешь низкоприоритетный поток. Но это окно не бесконечно.

— Вы… можете так просто вмешиваться в систему наблюдения? — спросила Астера, хотя ответ был очевиден.

— Не так просто, как кажется, — фыркнул Кейд. — И не так сложно, как им бы хотелось. В любой сложной системе есть щели. Особенно, когда её строили в спешке, после войны, на руинах старой инфраструктуры. И особенно, когда часть из нас помогала всё это изначально настраивать.

Он посмотрел на неё пристально, и до неё вдруг дошло:

— Ты… работал в Министерстве?

— Не только в Министерстве, — усмехнулся он безрадостно. — Но это сказки на потом. Сейчас — у нас двадцать пять минут, чтобы вывести тебя из зоны тотального контроля и показать то, что ты не увидишь ни на одном из своих экранов.

Орион протянул ей небольшой, почти невесомый прибор — тонкую пластину, похожую на медицинский сенсор.

— Это?

— Локальный глушитель биометрических показателей, — пояснил он. — Точнее, их передачи. Твои датчики продолжат работать, но на центральные узлы никакая информация в течение ограниченного времени не уйдёт. Для системы ты будешь выглядеть идеально стабильной. Но учти: использовать такое часто нельзя. Алгоритмы начнут подозревать.

Слова «глушитель биометрии» прозвучали как нечто почти мифическое. В учебных курсах подобное упоминалось только в контексте «особо опасных девиантов», которые «пытаются скрыть своё состояние».

— Это… незаконно, — выдохнула она.

Кейд развернулся, глядя ей прямо в глаза:

— Всё, что мы делаем, незаконно. Это тебя ещё удивляет?

Она вдохнула глубже.

«Сейчас. Сейчас ещё не поздно отдать им это устройство и сказать: “Я не могу”. Выйти. Вернуться. Сразу же отметить своё присутствие в системе. Посидеть на сессии саморегуляции. Снова стать правильной.»

Но другая мысль уже звучала громче:

«Если я уйду… Система никогда не покажет мне эти “щели”. Никогда не признает, что есть люди, которым больно. Которые не вписываются. Она лишь отправит их на коррекцию. Или дальше.»

Астера взяла пластину. Холодный гладкий металл обжёг кожу.

— Как этим пользоваться? — спросила она.

— Просто приложи к браслету, — ответил Орион. — Активируется автоматически. У нас примерно двадцать минут относительной невидимости.

Её рука на мгновение замерла.

«Это — точка невозврата», — подумала она ясно.

И приложила пластину к браслету.

На секунду ничего не произошло. Затем биометрический индикатор на запястье мигнул багрово — как будто в знак протеста, — потом погас, сменившись ровным, нейтральным зелёным. Никаких предупреждений. Никаких уведомлений. Система — молчала.

— Готово, — сказал Кейд. — Пошли.

***

16:10:00 ЦСВ. Они вышли через одну из боковых технических дверей, за которой начинался узкий лестничный пролёт вниз. Здесь было темнее, воздух тяжелее, пахло металлом, пылью и старым пластиком. Стены — грубый бетон, без привычных информационных панелей и мотивационных лозунгов. Только редкие, тусклые аварийные светильники.

— Дальше начинаются служебные тоннели, — пояснил Кейд. — Система считает их достаточно “надёжно автоматизированными” и уделяет им меньше внимания. Основной контроль — на входах и выходах. Внутри — проще.

— И вы хотите сказать, что люди… — начала Астера.

— Люди везде, где есть хоть какой-то воздух, — перебил её Орион мягко. — Даже там, где Система предпочла бы никого не видеть.

Они спустились на два уровня ниже стандартного служебного этажа. Лестница вывела их к узкому коридору с переплетением труб, кабелей и старых, местами заржавевших технических панелей. На одной из стен кто-то когда-то неровно вывел краской: «Сектор 4-К. Узел 7». Надпись partially стёрли, но она всё ещё читалась.

За очередным поворотом Астера заметила знакомый символ.

Три линии. Несимметричный круг.

Но здесь он был не выцарапан украдкой где-то на краю кадра. Он был выведен чётко, уверенно, чёрной краской на металлической панели. Как знак. Как заявление.

— Это ваш символ? — спросила она.

— Один из, — ответил Орион. — Официально — он вообще “не должен существовать”. Но, как ты видишь, он вполне реален.

— Система пометила его как признак потенциальной девиации, — тихо сказала Астера. — Подросток… сегодня в отчётах… он назвал его просто напоминанием.

— Для многих так и есть, — кивнул Орион. — Напоминание о том, что у них есть лицо, имя, история. Не только номер, не только индекс соответствия.

Кейд коротко фыркнул:

— И за это “напоминание” их отправляют в Центры Коррекции. Удобно, правда?

Они свернули в боковой проход, потом ещё в один. Для непосвящённого это было бы просто запутанное движение по лабиринту. Но для них — явный, отработанный маршрут.

16:18:00 ЦСВ. Наконец, впереди показалась массивная дверь, отличавшаяся от остальных — более новой, с дополнительными механическими замками поверх стандартных магнитных. На ней — всё тот же символ, уже чуть стертый, но всё ещё различимый.

Кейд подошёл, постучал дважды, затем ещё один раз — с небольшой паузой. Изнутри послышалось лёгкое движение, затем металлический скрежет.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в проём показались глаза — тёмные, цепкие.

— Свои, — коротко сказал Кейд. — Орион. И… гостья.

— Новенькая? — в голосе за дверью слышалось недоверие, перемешанное с любопытством.

— Временно наблюдающая, — уточнил Орион. — У нас мало времени.

Щёлкнул замок. Дверь отворилась.

***

16:20:00 ЦСВ. Внутри оказалось пространство, совсем не похожее ни на служебное помещение, ни на жилую ячейку, ни на офисный куб. Нечто промежуточное. Большая комната, когда-то, возможно, бывшая распределительным узлом или складом. Часть старого оборудования была сдвинута к стенам, освобождая центр. Там — несколько грубых самодельных лавок, пара старых матрасов, несколько столов, явно собранных из разных кусков. Повсюду — провода, ручные инструменты, обрывки печатных листов.

И главное — люди.

Не двое-трое. Десятка два, не меньше. Разного возраста. В разной одежде — кто-то ещё в форменной униформе с оторванными или замазанными эмблемами, кто-то — в старой гражданской одежде, с заплатами. Несколько подростков. Пара пожилых — с усталыми глазами, но живым, внимательным взглядом.

Когда они вошли, разговоры притихли, но не исчезли совсем — просто стали тише. Взгляды обратились к Астере. Не враждебные. Скорее — настороженно-интересующиеся.

— Это она? — спросила молодая женщина с короткими, неровно обрезанными волосами. На её щеке виднелся тонкий шрам.

— Одна из, — ответил Орион. — Работает в Отделе Социальной Гармонии. Видит то, чего мы не видим. И уже не вполне согласна с тем, что видит.

«Одна из» — резануло слух. Как будто он уже заранее видел её частью чего-то большего.

— Добро пожаловать в пустое место на карте, — с сухой полуулыбкой произнёс высокий мужчина с седыми висками. — Для Системы здесь нет ничего. Ни официальных функций, ни зарегистрированных граждан. Просто старый, неиспользуемый узел.

Астера осмотрелась внимательнее. На одной из стен она увидела нечто, от чего перехватило дыхание.

Рисунки.

Настоящие.

Не голографические проекции, не стандартные мотивационные изображения. Рисунки, сделанные руками — красками, карандашами, углём. Линии были неровными, местами смазанными, но живыми. Лица. Пейзажи. Какие-то абстрактные узоры. На одном — ребёнок, смеющийся во весь рот. На другом — город без дронов в небе. На третьем — просто чьи-то руки, переплетённые друг с другом.

— Это… — она не нашла слов.

— То, что мы возвращаем людям, — тихо сказал Орион, следя за её реакцией. — Возможность выражать себя не по протоколу. Не в рамках уставных категорий. А так, как им хочется.

— За… такое… — Астера сглотнула. — Можно получить не только лишение статуса, но и…

— Да, — кивнул седовласый. — Можно. Многие из нас уже “получили”. Лишились доступа, работы, некоторых — пытались отправить на полное переформатирование. Но мы всё ещё здесь.

К ним подошла девушка — не старше двадцати на вид. В руках она держала кусок плотной бумаги с чем-то нарисованным.

— Это новый, — сказала она, протягивая лист Астере. — Я… не очень умею. Но мне сказали: “Попробуй нарисовать, что чувствуешь, а не что положено”.

На листе были только линии. Плотные, переплетённые, местами рваные. Никакого узнаваемого образа. Но, глядя на них, Астера вдруг ясно ощутила — тревогу, сжатие, а в самом центре — маленькую, упрямую точку света.

— Это… странно, — честно призналась она.

— Странность — это нормально, — мягко ответила девушка. — В мире, где всё должно быть “одинаковым”, странность — почти роскошь.

С этими словами она отступила, оставив лист в руках Астеры.

Астера почувствовала, как внутри что-то непривычно шевельнулось. Столкновение двух реальностей: той, в которой подобная “деятельность” была чистой воды девиацией, и этой — где её называли… чем? Свободой? Самовыражением?

В дальнем углу комнаты сидел подросток — бледный, с тёмными кругами под глазами. Его браслет — отключён, следов принудительного снятия не видно. Рядом с ним — мужчина среднего возраста, что-то тихо ему объясняющий, показывая на разобранный коммутационный блок.

— Они? — кивнула Астера в их сторону.

— Недавние, — ответил Орион. — Ещё неделю назад он был в списке на “углублённую коррекцию”. — В голосе проскользнуло знакомое ей служебное выражение, но здесь оно прозвучало с горечью. — Мы перехватили информацию, помогли… исчезнуть из поля зрения.

— То есть вы просто… забираете людей из-под контроля? — спросила она. — И что дальше? Прячете их в таких вот “пустых местах”?

— Не просто прячем, — вмешался Кейд. — Помогаем понять, кто они есть, когда на них не смотрит камера.

Эта мысль поразила её сильнее, чем она ожидала.

«Кто я есть, когда на меня не смотрит камера?» — неожиданно остро спросило что-то внутри.

Она почти не помнила этого состояния. Даже в жилой ячейке, даже в тишине, где казалось, что она одна, — всегда где-то рядом были датчики, всегда — протоколы. Всегда — взгляд Системы.

— Ты говорила, — напомнил Орион тихо, — что, смотря на лица на своих экранах, начала видеть в них не “инциденты”, а людей. Здесь ты можешь увидеть, что бывает, когда этих людей не обрезают под Нормы.

В этот момент к ним подошла женщина средних лет, с мягкими чертами лица и усталыми, но тёплыми глазами. В обычной жизни её можно было бы принять за преподавателя или врача.

— Её сегодня впервые привели? — спросила она у Ориона, кивая на Астеру.

— Да, — коротко ответил он. — Работает у них. Видит то, что они предпочитают пропускать через фильтры.

Женщина чуть наклонила голову в знак приветствия.

— Я — Гоя, — представилась она. — Когда-то была куратором в Центре Эмоциональной Стабильности. — Улыбка вышла горькой. — Помогала “корректировать” тех, кто слишком ярко чувствовал. Пока не поняла, что мы просто ломаем людей, чтобы они влезали в их схемы.

У Астеры по спине прошёл холодок. Центр Эмоциональной Стабильности — один из самых закрытых узлов. Туда они, аналитики, отправляли отчёты, туда летели “случаи”. А что происходило дальше — оставалось за завесой.

— И что вы… делаете сейчас? — спросила она, хотя ответ в общем-то уже видела.

— Стараюсь обратное, — мягко ответила Гоя. — Помогаю людям не бояться своих эмоций. Не считать себя “сломленными”, если им тяжело в этом мёртвом порядке. Давай, — она кивнула на свободный стул. — Сядь. У нас не так много времени, но… даже несколько минут могут что-то изменить.

Астера машинально оглянулась на дверь.

— Система подумает, что ты на рабочем месте ещё около десяти минут, — негромко сказал Кейд. — Потом начнутся расхождения. Так что, да. У тебя немного времени.

Она села.

Гоя опустилась напротив, не слишком близко, оставляя пространство, но и не отстраняясь.

— Ты сейчас боишься? — спросила она просто.

— Да, — ответила Астера, даже не успев обдумать.

— Чего именно?

Вопрос был так непривычен, что она на секунду растерялась. В протоколах Системы эмоции фиксировались как параметры, как отклонения, как «уровни». Но никто никогда не спрашивал: «чего именно ты боишься?»

— Потерять… всё, — наконец сказала она. — Статус. Безопасность. Жизнь. — Пауза. — И одновременно… боюсь вернуться назад и сделать вид, что ничего этого я не видела.

Гоя кивнула.

— Две формы одного и того же страха, — спокойно произнесла она. — Страх перемен и страх застоя. Система очень хорошо научилась подпитывать первый. Про второй она предпочитает молчать.

Астера вдохнула. Впервые за долгое время она вслух произносила то, что обычно оставалось глубоко спрятанным, не проходившим фильтрацию «регламентированных мыслей».

— А эти люди… — её взгляд скользнул по комнате. — Они не боятся?

— Боятся, — тихо сказал Орион позади. — Но здесь у них, по крайней мере, есть право бояться не только того, что предписано. И право — выбирать, кем быть.

У дальней стены двое подростков спорили о чём-то, размахивая руками. Их голоса были взволнованными, быстрыми — живыми. Рядом мужчина что-то записывал на бумаге — настоящей, не в цифровом виде. Чуть поодаль две женщины спорили о том, стоит ли кому-то возвращаться в “законную жизнь”, чтобы помогать изнутри. Кто-то тихо наигрывал мелодию на маленьком устройстве — старом портативном синтезаторе.

Не было единодушного скандирования. Не было задающей тон голографической трибуны.

Был — шум. Разный. Неровный. Ломкий. Живой.

И в этом шуме, впервые за долгое время, Астера услышала не хаос, а возможность.

Возможность быть разными.

***

16:28:00 ЦСВ. Кейд подошёл ближе, глядя на браслет Астеры.

— Время. — В его голосе не было ни раздражения, ни нажима — только констатация факта. — Глушитель вот-вот отработает. Через пару минут данные снова пойдут вверх по каналам. Если ты не вернёшься на рабочее место или хотя бы в зону, где твоё присутствие выглядит логичным, — начнутся вопросы.

Астера поднялась, чувствуя, как внутри всё ещё гудит от пережитого.

Она посмотрела на рисунки на стене. На подростка у разобранного блока. На девушку с абстрактными линиями. На Гою, которая всё ещё сидела спокойно, глядя на неё с мягкой, но внимательной сосредоточенностью. На Ориона — чья улыбка сейчас была серьёзнее, чем обычно.

— Ты хотела увидеть, — напомнил он тихо. — Увидела?

Она кивнула.

— Да.

— И что видишь? — спросил Кейд, чуть жёстче.

Она задумалась на секунду. Ответ всплыл сам.

— Людей, которые… — она подбирала слова, — которые не согласны исчезнуть в статистике.

В комнате воцарилась короткая, плотная тишина.

Седовласый мужчина в углу усмехнулся.

— Хорошая формулировка.

— Мы не просим тебя принимать решение сейчас, — сказал Орион. — Но нам нужно знать… хотя бы одно. — Он сделал шаг ближе, его взгляд стал почти пронзительным. — Если у тебя появится возможность сделать выбор на нашей стороне — не словами, а действием… ты сможешь?

Смогут ли её руки в нужный момент не нажать кнопку “сообщить”? Сможет ли она отправить сигнал не в Министерство Безопасности, а сюда, в “пустое место на карте”? Сможет ли, видя очередной отчёт о “девиантной активности”, “не заметить” кое-что важное?

Её профессия требовала одного. Совершенно определённого. Чётко регламентированного.

А то, что зарождалось внутри, требовало противоположного.

Она вспомнила утренние инциденты, помеченные как “низкий приоритет”. Вспомнила подростка с выцарапанным символом. Вспомнила задержанных на площади, их глаза.

«Я уже начала», — поняла она вдруг с пугающей ясностью. — «Я уже делаю выбор. Просто до сих пор это были маленькие, почти незаметные шаги.»

Она подняла взгляд.

— Если от моего решения будет зависеть… не только моя жизнь, — сказала она медленно, — но и жизнь тех, кого Система назовёт “отклонением” только за то, что они… чувствуют больше, чем положено… — Она вдохнула. — Тогда да. Я… помогу. Насколько смогу.

В этот момент ей стало по-настоящему страшно. Словно, произнося это вслух, она подписала приговор самой себе.

Но одновременно — словно внутри что-то встало на место. Ровно. Твёрдо.

Лира чуть заметно улыбнулась — не радостно, а с каким-то тихим облегчением.

— Такое решение не отменяет страха, — сказала она. — Но даёт ему смысл.

16:30:00 ЦСВ. Кейд уже стоял у двери.

— Пора, — напомнил он. — Ещё пара минут — и твой браслет снова начнёт кричать о твоём состоянии во все центральные узлы.

Орион наклонился вперёд, на ходу вкладывая ей в ладонь маленький, почти невесомый предмет — тонкую металлическую пластинку с вырезанным тем самым символом. Три линии. Несимметричный круг.

— Держи, — сказал он. — Не как знак принадлежности. Пока рано. Просто как напоминание. — Уголки его губ дрогнули. — О том, что у тебя есть выбор.

Она сжала пластинку так сильно, что она впилась в кожу.

«Просто знак. Напоминание.»

Фраза подростка из записи неожиданно зазвучала с новой силой.

— Если Система найдёт это у меня… — начала она.

— Спрячь там, куда даже она не заглядывает, — спокойно ответил Кейд. — Внутри.

Она не сразу поняла, что он имеет в виду, а потом — поняла. Не карман. Не ячейка. Не место, сканируемое датчиками.

Выбора, принципы, решимости нельзя изъять обыском.

Они втроём вышли в коридор. Дверь за ними снова закрылась, скрывая за собой “пустое место”, которого не существовало в официальных схемах.

Тоннели, повороты, лестницы. Обратный путь занял меньше времени — или им так казалось. Воздух в служебных ходах казался ещё тяжелее, теперь, когда за ними осталась комната, полная звуков и красок.

16:36:00 ЦСВ. У боковой двери Министерства они остановились.

— Дальше ты сама, — сказал Кейд. — Для всех ты всё это время была… на своём месте.

— И помни, — добавил Орион, — мы не ждём героизма. Мы ждём честности. С самой собой.

Она кивнула. Глоток. Шаг.

Коридор встретил её привычной стерильностью. Как будто ничего не произошло. Как будто она просто вышла на регламентированный перерыв и возвращалась к своим экранам.

Браслет на запястье коротко мигнул, затем стабилизировался, тихо интегрируясь обратно в сеть.

На секунду ей показалось, что за стенами она всё ещё слышит далёкий отзвук чьего-то смеха. Не стерилизованного, не контролируемого, не нормированного.

Её место в кабинке G-47-023 выглядело так же, как всегда. Терминал. Стул. Чёткие границы рабочего пространства.

Но то, что происходило внутри неё, уже не было “как всегда”.

Она села, надела гарнитуру, вернувшись в поток данных. Лица, графики, отчёты. Система требовала своего — анализа, классификации, “поддержания порядка”.

На экране вспыхнуло новое уведомление: “инкапсулированный отчёт о возможной девиантной активности в Секторе 3-Д”. Среди приложенных материалов мелькнул тот самый символ. Три линии. Несимметричный круг.

Её пальцы зависли над панелью.

Перед глазами всплыли рисунки на стене. Абстрактные линии девушки. Взгляд подростка у разобранного блока. Тихие слова Гои: «Помогаю людям не бояться своих эмоций».

На панели мерцали два варианта:

«КЛАССИФИЦИРОВАТЬ КАК ВЫСОКИЙ РИСК»

или

«ТРЕБУЕТ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЕРИФИКАЦИИ (ОТЛОЖЕНО)»

Вчера она колебалась.

Сегодня — нет.

Она нажала «ОТЛОЖЕНО».

В этот момент она знала: это уже не просто маленький внутренний протест. Не случайность. Не усталость.

Это — осознанный выбор.

Выбор помогать не Системе, а тем, кого она до сих пор называла “объектами наблюдения”.

Выбор — быть не только частью механизма, но и частью чего-то другого. Пока ещё слабого. Неформализованного. Опасного. Живого.

Пальцы дрожали. Сердце колотилось. Но в этой дрожи было не только паническое напряжение, а и… странное, непривычное чувство силы.

Она спрятала тонкую металлическую пластинку с вырезанным символом в внутренний шов рукава — туда, где сканеры вряд ли обратили бы внимание на микроскопическое искажение ткани.

«Не как знак принадлежности. Пока рано. Просто как напоминание.»

Напоминание о том, что однажды, в “пустом месте на карте”, она увидела людей, которые, несмотря на страх и давление, искали не только выживание, но и себя.

И впервые за долгое время Астера позволила себе тихо, почти неслышно, но вполне осознанно подумать:

«Я помогу им. Насколько смогу. Даже если это — против всего, чему меня учили.»

За голографическими экранами, лозунгами и показателями Индекса Общественного Благополучия что-то едва заметно смещалось.

Порядок ещё держался. Система ещё казалась монолитной.

Но внутри одного из её звеньев — того самого, которое “не должно было быть слабым” — уже родилось и оформилось решение.

Решение, которое станет первым настоящим поворотным моментом — и для неё, и, возможно, для всего того, что называли “Устойчивым Порядком”.