Пароходы

 В продолжение воспоминаний Виктора Лазарева «В памяти моей навсегда»:
                Пароходы
На фото пассажирский колесный пароход «Тургенев». В носовой части таких пароходов размещались вдоль бортов каюты 1-го и 2-го класса. Пассажиры этих кают, не выходя на палубу (через большие окна) могли наблюдать панораму берегов реки. Перед  каютами был салон с  обеденными столиками ресторана, где можно было пообедать и поужинать. 3-ий класс размещался в кормовой части. Там же был буфет, в котором всегда были вкусные пончики. Самые бедные пассажиры приобретали палубные билеты и на ночлег размещались вокруг трубы парохода в полу лежачем положении. Написал я это по своей памяти. Потому, заметивших ошибки, прошу поправить меня.

В 40-50 годы  по маршруту: г. Печора,  Усть-Цильма, Нарьян-Мар через день ходили пассажирские пароходы дореволюционной постройки (было их 4-е: Жданов, Молоков, Тургенев и Сов. Республика).  В своих воспоминаниях Виктор Лазарев написал:  «Речное, морское пароходство были развиты на должном уровне. Речные пароходы были колесной конструкции. Названия речных судов (буксиров) чисто советского времени: «Олег Кошевой», «Ульяна Громова», «Зоя Космодемьянская», «Сыктывкар» и многие другие». 
Кроме колесных пассажирских пароходов и  буксиров, которые тянули из Коми АССР в Нарьян – Мар  плоты бревен для лесозавода и баржи с Воркутинским углем, которые разгружали в  поселке Угольная.  По Печоре мимо Усть-Цильмы в те годы шло много других судов и моторных лодок.
      Но! Прибыв после многолетнего перерыва в Усть-Цильму в августе 2011 года, я долго сидел у окна родительского дома и всматривался в гладь Печоры, надеясь увидеть на воде хотя бы одно судно или моторку. Невольно вспоминались пятидесятые годы, когда в летнюю пору ни днём, ни ночью не умолкал треск лодочных моторов и гул судов, идущих по великой северной реке. В те времена перед приходом рейсового парохода зал ожидания пристани и дебаркадер так плотно заполнялись людьми, что иногда яблоку было некуда упасть. Встречающие, провожающие взволнованно ожидали очередного сообщения о том, где находится ожидаемый ими пароход.
Глядя на огромный песчаный остров, появившийся за эти годы под окнами дома и перекрывший въезд  в реки Цильму и Пижму, вспоминал, как лет двадцать пять-тридцать назад здесь ещё текла река. Поставив на этом самом месте на якорь лодку, мы с Василием Петровичем, отцом моего троюродного брата Григория Васильевича Чупрова, дёргали из неё  удочкой сорожек и окушков.
Вспоминал также, как в конце сороковых - начале пятидесятых годов другой Василий Петрович, Носов из рода Лёвкиных, почти ежегодно в июле встречал и провожал меня на пристани. Он принимал и сдавал меня с рук на руки дяде Феде, первому помощнику капитана парохода «Молоков», бескорыстно возившему в своей каюте меня из Нарьян-Мара в Усть-Цильму и обратно.   
Гостеприимный дом В.П. Носова и его супруги, Степаниды Васильевны, родной сестры моей мамы, с их многодетной семьей заменял мне пионерлагерь. У них было восемь сыновей и две дочки. Младшие из них, а ещё дети дяди Мити из рода Комаровых, известного не только в Усть-Цильме бакенщика и строителя лодок, заменяли мне пионерскую дружину. 
Этой «пионерской дружиной», под влиянием воспоминаний бабушек, мы начали в те трудные послевоенные годы возрождать одну из традиций усть-цилемских староверов - варить на природе петровщину (кашу) в Петров день. А сами бабушки вновь стали доставать из сундуков наряды (праздничные сарафаны, рукава и платы), в которых они в старые добрые времена участвовали в народном празднике – Петровой горке.
Сегодня в том доме живет семья их младшего сына, достойного продолжателя рода Лёвкиных, Валерия Васильевича Носова.
Расстояние от Нарьян-Мара до Усть-Цильмы рейсовые пароходы проходили за двое суток. Фактически всё это время я проводил не в каюте дяди Феди, а в капитанской рубке на верхней палубе парохода. Иногда даже засыпал там, на высоком ящике, покрытом брезентом. Ящик стоял у задней стены рубки. Забравшись на него, я не отрывал глаз от развертывающейся передо мной панорамы реки, чтобы первым увидеть встречное судно и, получив разрешение и белый флаг от вахтенного капитана, вместе с ним сделать отмашку, каким бортом мы будем расходиться со встречным судном.
При подходе к очередной пристани мне разрешали потянуть вниз ручку парового гудка парохода, извещая всю округу о нашем прибытии.
Колёсные пароходы унесли с собой всё очарование путешествий по водной глади матушки Печоры.
Через много лет, в 1969 году, путь от города Печоры до Нарьян-Мара на маленьком теплоходе, пущенном на смену колёсным пароходам, никакого удовольствия не доставил ни нам с женой, ни литовским друзьям, приглашённых в эту поездку. Запомнилась  поездка проблемой приобретения билетов на теплоход, теснотой и убогостью кают. Одно лишь светлое воспоминание осталось о ней ; фирменное блюдо из оленины в ресторане города Печоры.
 Вернусь в пятидесятые годы. Первую поездку на морском пароходе «Юшар» я совершил в 1955 году из Архангельска в Нарьян-Мар, когда ехал с областных соревнований по городкам. Вперёд мы летели на самолёте. Совершая рейсы по маршруту Архангельск ; Нарьян-Мар и обратно, «Юшар» делал остановку у острова Колгуев. Места там мелкие, поэтому суда вставали на якорь на расстоянии километра от берега. В посёлке Бугрино имелся одноименный малюсенький мотобот, на котором жители посёлка вышли нам навстречу, буквально облепив своё судно с носа до кормы. Когда мотобот пришвартовался к борту «Юшара», капитан парохода дал команду опустить на палубу мотобота стрелой грузового крана сеть, потому что высота борта «Бугрино» была метра на два-три ниже борта парохода.
Как только сеть коснулась палубы мотобота и все его пассажиры разместились в ней, капитан скомандовал: «Вира»! Очутившись на палубе судна, обитатели  острова, с мешками пушнины под мышкой, были «разобраны» командой парохода по своим каютам. Менее чем через час изрядно опьяневшие продавцы, уже без мешков под мышкой, оказались на палубе парохода. Матросы начали усаживать их обратно в сеть. Прозвучали команды: «Вира», «Майна» и сеть опустилась на палубу бота. При этом один из её пассажиров пытался выбраться самостоятельно и чуть не оказался за бортом.
После команды капитана: «Отдать швартовы, выбрать якоря», - «Юшар», дав прощальный гудок, взял курс на Нарьян-Мар. А я ещё долго стоял на корме, пытаясь разглядеть, удалось ли колгуевцам завести движок своего мотобота, чтобы добраться до острова. 
В следующем, 1956 году, брат Иван, учившийся заочно в Ленинграде, и сестра Татьяна, заочница Архангельского педагогического института, перед отъездом на летнюю экзаменационную сессию договорились с матерью, что та отправит меня первым рейсом «Юшара» в Архангельск. Там Татьяна пересадит меня с парохода на поезд, идущий в Ленинград, где встретит Иван.
Путешествие обещало быть нескучным. Тем же рейсом ехали выпускники нашей школы ; поступать в институты. Среди них были Олег Подольский и Лёвка Блинов, мои товарищи по поездке за морошкой в Юшино. Когда «Юшар» подошёл к лоцманскому судну в устье Печоры, капитан корабля с волевым лицом горца, но совсем не горской фамилией Жуков, неукоснительно соблюдая морскую традицию не выходить в море в понедельник, дал команду: «Встать на якорь и до ноля часов  в море не выходить».
Однако традиция не уберегла нас от встречи с девятибалльным штормом, обрушившимся на «Юшар» вскоре после выхода в море. Началась сильная килевая, с носа на корму, качка. Не только пассажиров, но и команду «Юшара» стало мутить от морской болезни. Я ехал третьим классом, который находился на корме в трюме парохода.  Единственный источник свежего воздуха ; иллюминаторы, из-за шторма наглухо задраили. В трюме стало нечем дышать, да и находиться там было страшно потому, что когда нос парохода зарывался  в морскую пучину, винт его начинал молотить воздух. При этом вся корма корабля сильно вибрировала. На полу трюма появилась вонючая вода.
Олег, Лёвка и я вылезли из трюма. Выбрав момент, мы прошмыгнули к трапу, ведущему на верхнюю палубу. Поднялись туда и спрятались за трубой парохода. Когда кто-то из членов вахтенной команды нас там обнаружил, возвращаться в трюм было поздно. Нижнюю палубу парохода уже захлёстывали волны. Поэтому нас заставили залезть в стоящую на верхней палубе спасательную шлюпку, накрытую брезентовым чехлом, и принесли чёрных горелых сухарей, заменявших таблетки от морской болезни, о которых мы тогда ещё ничего не слышали.
Приподняв чехол шлюпки, я подолгу наблюдал за бушующим морем, кроваво-чёрным закатом солнца, огромными волнами и невольно вспоминал Максима Горького: «…и гагары тоже стонут, им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни...», провожая взглядом невесть откуда и куда летящих над пароходом гагар. 
Сидеть в шлюпке пришлось долго. Из-за шторма вместо трёх суток до лоцманского судна на входе в Северную Двину, мы плыли более четырёх. Капитан приказал встать на якорь и пошёл обследовать судно. Пассажиры третьего класса начали умолять его помочь им выйти, некоторые уже не могли самостоятельно стоять на ногах. Матросы, подняв их на палубу, прислоняли к борту корабля и, не давая упасть, свешивали их руки за борт. От свежего воздуха почти у всех снова начались спазмы морской болезни. Поэтому борт корабля быстро оказался разрисован тем, что ещё несколько минут назад находилось в желудках бедных пассажиров.
Увидев это, капитан Жуков приказал опустить стрелой грузового крана за борт матроса, дабы смыть эту, позорную для любого корабля, картину.
Только после этого «Юшар» снялся с якоря и продолжил рейс в Архангельск.
В Ленинграде Иван подготовил для меня обширную культурно-ознакомительную программу. Мы с ним побывали в Исаакиевском соборе, внутри которого тогда стоял маятник Фуко, в Казанском соборе, где размещался музей Истории религии и атеизма, в Петропавловской крепости. Посетили Эрмитаж и Русский музей, посмотрели спектакли в Государственном академическом театре оперы и балета им. С.М. Кирова (в 1992 году ему возвращено историческое название ; Академический Мариинский театр оперы и балета, в народе Мариинка), и в Российском государственном академическом театре драмы им. А.С. Пушкина (ныне Александринский театр, в народе Александринка). Полюбовались статуями Летнего сада и даже съездили в Петродворец трамваем № 36, который тогда ходил от Казанского собора до руин дворца в Стрельне ; Константиновского дворца (нынешней резиденции В.В. Путина в Санкт- Петербурге). А ещё смотрели футбол на стадионе им. С.М. Кирова. Проблем с билетами тогда не было, хотя и стоили они копейки.
Дней через десять в Ленинград пришло письмо от Тани из Архангельска. Она сообщала, что из-за полученных во время шторма повреждений «Юшар» в Нарьян-Мар больше не ходит и возвращаться домой нам придётся через город Печору. Что мы и сделали.
Навсегда я уплыл из детства на грузовом пароходе «Чиатури» в конце июля 1958 года. Весна выдалась поздняя, в день выпускного вечера по реке ещё шел лёд. Из-за поздней весны Баренцево море на пути следования судов из Архангельска в Нарьян-Мар до конца июля было забито плавающим льдом. Поэтому первый рейс пассажирского судна в Нарьян-Мар отменили. Приближалось 1 августа, день начала сдачи вступительных экзаменов в вузы, а мы, выпускники, всё ещё сидели и ждали у моря погоды. В середине июля прошёл слух, что в город идёт пароход - сухогруз «Чиатури». Родители выпускников упросили капитана морского порта отправить детей в Архангельск этим пароходом.

Желающих выехать оказалось очень много. Чтобы разместить всех, в среднем трюме быстренько сколотили двухъярусные койки, и мы поплыли. Море на этот раз не штормило, но в трюме сидеть всё равно было страшно из-за скрежета льдин о борта судна. Зато на палубе звучала танцевальная музыка, и команда, свободная от вахты, галантно приглашала дам на танец. А приглашать было кого ; в Архангельск ехала группа симпатичных девушек, которых в городе, не знаю почему, называли девушками из стройбанды. Они, наверное, работали на стройке.
Я же любовался величественной панорамой сверкающих на солнце льдов и вспоминал, каким это море было два года назад.
«Юшар» и «Чиатури» закрыли эру морских пассажирских пароходов.
На смену им пришли быстроходные и более комфортабельные теплоходы, такие как «Мария Ульянова», но ненадолго.
В одном из путешествий на теплоходе «Мария Ульянова» я увидел, что Баренцево море может быть не только серым и мрачным как в 1955 году, бушующим и смертельно опасным для мореплавателей, как в 1956, величавым как в 1958, но и спокойным, ласковым и бирюзовым. Во время остановки у острова Колгуев мы с приятелем бросали с кормы теплохода двадцатикопеечные монеты и удивлялись, как долго они  поблескивают в бирюзовой воде, плавно опускаясь на дно моря.
К великому сожалению, сегодня жители НАО и туристы лишены возможности с комфортом расположиться в носовой части судна, идущего по Печоре, чтобы полюбоваться красотами  её берегов, и выйти на верхнею палубу послушать музыку и потанцевать. И увидеть, что Баренцево море может быть не только бушующим и смертельно опасным для мореплавателей, но и спокойным, ласковым и бирюзовым.