Зеркало правды

В ветхой неприбранной комнате сидят друг против друга два почтенных ровесника первых послевоенных лет.
– Скажи, брат Григорий, много ль нажил ты от долгой и честной жизни? – спрашивает ровесник № 1, расставляя рюмашки.
– Да, брат, есть что доложить по команде, – отзывается Григорий (ровесник № 2), поднимает указательный палец вверх и горько усмехается:
– Вопрос в другом: с какой стороны смотреть. Сегодня ты герой и освободитель, завтра – тюремщик и вертухай…
– Ты-эт брось! – хмурится собеседник. – Мы люди подневольные, Нам говорят: надо – мы отвечаем: есть! И молчок.
– Э-э, нет! – Григорий разливает. – «Молчок» твой я не разумею. Чокнемся, друже!
Чокнулись.
  – Чудак ты, Гриша. До трёх ноликов* дожил и всё поперёк оглобли прёшь.
– А ты вспомни, как гусеницами утюжил Прагу в шестьдесят восьмом. Много ль правды на перед;к намотал, освободитель хренов?
– Так я ж офицером был! Старлей – лицо подневольное. Нету моей вины в том злобстве!
– Вот-вот, ты и есть чудачок: право на жизнь получил, а прожил бесправно, как собака. Та хоть брешет, а ты и того не смеешь!
– Не зли, Гриша, и меня с собой не ровняй…
Лицо старлея заливает багровый румянец, ногти врезаются в ладонь, как тогда, в Праге.
– Опять злобушка подступила? – скалится в усы Григорий, наблюдая перемену в поведении товарища.
Ровесник № 1 ярится, неловко приподнимается со стула и тянет к собеседнику жилистый четырёхпалый** кулачок. Гриша выставляет кулак навстречу. «О-о-ох!» – охают от боли старички, схлопывая кулачки друг с другом. «А-а-ах!» - ахают ровесники, в ужасе отслоняясь друг от друга, а огромное напольное зеркало, оказавшееся между ними, рассыпается на сотни острых и безжалостных, как время, осколков.

Прим.
*Три нолика – цифра 80.
**Большой палец старлей потерял в 1968 году в Праге при «забавных» обстоятельствах. Колонна советских танков остановилась на площади святого Вацлава (попросту – на Вацлаваке). Танкисты открыли люки, чтобы перекурить и полюбоваться завоёванной столицей. Разглядывая Староместскую ратушу, старлей поднял вверх большой палец и крикнул товарищам: «Годится – беру!» Вдруг к танку подскочила дворовая собачонка. В два прыжка псина оказалась на башне и, запрокинув лапы на плечи курящего старлея, откусила поднятый вверх палец. Шуму было! Началась стрельба. Несколько пуль попало в стену ратуши.
Позже пулевые отметины заделали, но одну, самую глубокую оставили в память о собаке-патриотке. И теперь экскурсоводы, гуляя с туристами по Вацлаваку, предлагают любопытствующим вложить большой палец в пулевое отверстие - следок 1968 года - аки неверующий Фома вкладывал персты в рану Спасителя. Но если евангельская история подтверждает акт божественного Воскресения, то отверстие в стене напоминает о страданиях Спасителя на Кресте за праведников и не ведающих, что творят.


Рецензии
Каждый человек, пожалуй, испытывал на себе муки не видимого, но душевного одиночества, когда есть что сказать, когда есть о чём спорить, когда в голову так и лезут правдивые аргументы, хваткие слова, но зато как назло не хватает единственно важного, что нужно для речи, нужно для спора – не хватает кого-нибудь, кто сможет понять. И, действительно, в минуты таких обострений, за неимением лучших кандидатур, собеседником становится или стена, или собственное зеркальное отражение. Как должно быть болезненно, остро и мучительно невысказанное переживание героя, что в пылу разговора со своим собеседником, правда, не слишком-то дружелюбным, который ни с чем не согласен, и который с каждой новой ответной фразой неуклонно перерождается из приятеля в полярного оппонента, – он забывает, что рядом нет никого и что тот, кого он попытался было толкнуть кулаком и разбил из-за этого зеркало – это он сам, если можно, конечно, назвать самим собой своё отражение.

Виктория Филиппенкова   14.12.2025 04:07     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.