Москва тёплая

                Бывают дни, когда опустишь руки
                И нет ни слов, ни музыки, ни сил.
                В такие дни я был с собой в разлуке
                И никого помочь мне не просил.

                И я хотел идти, куда попало,
                Закрыть свой дом, и не найти ключа.
                Но верил я – не всё ещё пропало,
                Пока не меркнет свет, пока горит свеча.
                Но верил я – не всё ещё пропало,
                Пока не меркнет свет, пока горит свеча.

                (А.Макаревич “Пока горит свеча”)

                (В.А.Моцарт, Маленькая ночная серенада -
                https://www.youtube.com/watch?v=CoMB9paDTpk )

         

          К новому месту службы отца, в г.Салехард, наша семья прибыла из Омска с двумя большими чемоданами, в конце декабря 1968 года. За неимением своего жилья мы временно разместились в гостинице “Север”, на ул.Республики, напротив Городского стадиона. Комната, в которую нас заселили, была сродни келье – вытянутая, высокая и узкая, с двумя кроватями по бокам, двумя армейскими тумбочками за ними, с маленьким столиком и двумя стульями у окна, покрытого толстым слоем льда. Левый угол комнаты, при входе, от пола и до потолка занимала выступающая из стен, обитая жестью, крашеною серебрянкой, полукруглая часть печи, которая топилась из общего коридора. Холодина в комнате стояла жуткая.
          Отец сразу же договорился с администрацией, что нам позволят самостоятельно топить эту печь. Ещё он притащил откуда-то два дополнительных стула и добавил их к имеющимся. Из чемоданов мама достала тарелки, кружки и небольшую алюминиевую кастрюльку. Так начался новый этап нашей, странной для других, кочевой жизни. Родители спали на койке слева, а мы с братишкой Юркой - справа.
          Поленницы дров лежали во дворе гостиницы. С вечера мы раскочегаривали печь так, что, выключив свет, в верхней её части было видно тёмно-малиновое свечение. А к утру она выстывала и от потолка до пола покрывалась тонким слоем серебристого инея.  Впрочем, не было никаких ни утра, ни дня и ни вечера. Была одна сплошная Полярная ночь. Мы ложились спать по часам и вставали по будильнику. Над нашей с братом кроватью висел громкоговоритель местной радиоточки, типа “Обь”, из которого неслись бравурные песни про лесорубов и ребят семидесятой широты, увлекательные радиопостановки и сообщения про температуру на улице, которая не поднималась выше минус 42 градусов.
          С утра отец уходил на службу, а мама брала кастрюльку, чистила картошку и варила на электрической плитке, здесь же, в комнате, какой-то супчик из рыбных консервов. Потом мы одевались и шли знакомиться с городом, любуясь на трёхметровые сугробы, разнонаправленный дым из труб и вспыхивающие то там, то сям красные и зелёные столбы Полярного сияния. Романтика!! 

          Как-то в обед мы все уселись за стол и отец стал рассказывать маме про свою работу в военкомате и про его новых сослуживцев, героев-фронтовиков. 
           - А ещё, добавил он в конце повествования, у нас истопницей работает пожилая женщина, тётя Варя.
          Тут отец понизил голос: - Варвара Константиновна, из дворян. Мужа расстреляли в 37-м, сына в детдом определили, а её на север сослали. Сын в детдоме умер, ещё перед войной. Рассказывают, что в детстве она училась в Институте благородных девиц. Когда перед революцией его посещал Николай Второй, со свитой, всех девочек подводили к нему и Гришке Распутину, ручку целовать, представляешь?
          У мамы округлились глаза и приоткрылся от изумления рот, ложка опустилась в тарелку…
          - Да-а-а, многозначительно добавил отец, - Кстати она семь языков знает, включая латынь и древнегреческий!
          У меня, одиннадцатилетнего мальчишки, читающего запоем исключительно приключенческие повести и фантастику, всё смешалось в голове. Про дворян я слышал. Они были двух видов – французские и наши. Французские, это такие, благородные, бесстрашные и весёлые мушкетёры. А наши – противные и жестокие жлобы, которые морили людей голодом и не разрешали детям рабочих учиться. Их в 17-м году прогнали из страны и теперь мы все живём богато и счАстливо. Кто такой этот Гришка, я понятия не имел. Но уже полный взрыв мозга произошёл от услышанного про знание семи языков. Как это?!! Начав полгода тому назад учить в школе английский, я не продвинулся дальше 30-40 слов, которые в моей голове никак не складывались друг с другом.

          Буквально на следующий день отец первый раз привёл нас с братом в Военный комиссариат города. Мы вошли в просторное помещение, вдоль левой и передней стен которого, были несколько дверей с табличками. В глубине справа, ближе к стене с окнами стояла большая печь, навроде той, что была в гостинице. У печи, в стёганой фуфайке, красном платке, валенках и грубой юбке поверх шерстяных рейтуз, хлопотала какая-то бабуля. Я сразу сообразил кто это и поздоровался:
          – Здравствуйте баба Варя! В тишине мои слова прозвучали неожиданно громко. Отец замер, нахмурился и одёрнул меня:
          – Не баба Варя, а тётя Варя или Варвара Константиновна, сейчас же извинись. Бабуля распрямилась и глядя на нас с Юркой, ласково улыбнулась:
          – Отчего же извинись? Не нужно. Мне так даже приятно, давайте знакомиться. И она по очереди протянула нам свою маленькую сухую ручку.

          С 31-го декабря на 1-е января папа заступил на дежурство по военкомату. В обед мама, покормив нас, обмотала полотенцем кастрюльку с оставшимся супом, сунула её в сумку, положила рядом завёрнутые в газету хлеб и кусок оленьей колбасы, и велела мне отнести отцу.
          – Смотри не поскользнись, - напутствовала она меня.
          Выйдя за порог гостиницы я внимательно смотрел под ноги, чтобы не зацепиться валенком за какую-нибудь вмёрзшую ледяшку. Дойдя до первого перекрёстка, я вдруг обратил внимание, что на улице как-то необычно светло, поднял голову вверх и обомлел – от горизонта до горизонта всё небо было покрыто колышущейся бахромой из острых цветных игл. Переливаясь всеми цветами радуги, они висели волнами и спиралями. Перемещаясь в разных направлениях, без конца разворачивались и сворачивались, перетекали друг в друга, то и дело ярко вспыхивая при соприкосновении, растворялись и тут же воскресали вновь. Сквозь них было видно чёрное небо, усыпанное крупными, мигающими звёздами. От красоты увиденного закружилась голова.
          До нашего переезда сюда, я в Омске полтора года ходил в Музыкальную школу, где на занятиях по сольфеджио и муз.литературе нам бесконечно крутили пластинки с  классической музыкой, которую я терпеть не мог. То ли дело “Фонари” Жана Татляна или про весёлого соседа, который на кларнете и трубе… Но сейчас, глядя в небо, в моей голове сама собой возникла и начала повторяться рефреном “Маленькая ночная серенада” Моцарта. Музыка идеально гармонировала с феерией в небесах. Неужели им и тем, что происходит сейчас над моей головой, управляет один и тот же создатель? Так и шёл до военкомата, задрав голову вверх и со звучащими в ней скрипками Моцарта.
 
          Отдав папе его обед, я вышел во двор военкомата, где слева, сразу за какой-то маленькой пристройкой, во всю длину забора, в два ряда, были аккуратно выложены поленья дров и опять задрал голову вверх.
          - Любуешься? - Раздался голос выглянувшей из пристройки истопницы: – Я вот тоже не могу насмотреться. 
          - Баба Варя, я никогда ничего такого красивого не видел, даже не представлял, что такое может быть.
          Видимо мой восторженный вид рассмешил Варвару Константиновну:
          - Да уж, я тут больше тридцати лет живу, а такое видела раза три-четыре, не больше. Она заулыбалась и двинулась в сторону поленницы.
          Я повернулся, опять задрал голову и вдруг увидел летящий справа налево, вниз по пологой диагонали, пронизывающий цветные иглы Полярного сияния, метеорит. Он был ярко-зелёного цвета, размером с косточку от вишни, летел на удивление медленно, разбрызгивая вокруг себя такие же зелёные искры.
          – Баба Варя, баба Варя, смотрите, смотрите!! – орал я, тыкая пальцем в сторону метеорита. Варвара Константиновна остановилась и изумлённо уставилась в небо. Мы оба застыли завороженные этим фантастическим зрелищем.
          - Везунчик ты, - сказала она мягко.
 
          Когда метеорит погас, я повернулся к ней и вдруг увидел перед собой красивую, одухотворённую женщину, завороженно глядящую в небо. Её лицо как будто светилось изнутри, ресницы, края косынки и выбивающиеся из-под неё волосы были покрыты пушистым инеем от дыхания, а на плотно сжатых губах застыла грустная полуулыбка. В этот момент она была где-то далеко-далеко… И тут я не нашёл ничего лучшего, чем спросить:
          – Баба Варя, а вы слышали прогноз погоды на завтра?
          - Нет, тихо как бы прошелестела она.
          - Завтра обещают усиление ветра до десяти метров в секунду и мороз 45 градусов.
          Продолжая глядеть в небо и загадочно улыбаясь, она, с невыразимой нежностью в голосе, произнесла одними губами:
          - Лишь бы в Москве тепло было…

                M.V.


          Иллюстрация из Интернета