Глава 12. Бешенный

— Ничего мне объяснить не хочешь? — требовательным тоном, с претензией на обиду и с хмурым выражением лица спросила Настя, встретившая Шики на школьном крыльце. — Я, как дура, прождала весь день, отклонила кучу заманчивых предложений…
Настя, в самом деле, весь субботний день прождала Шики (да и в воскресенье ещё, будем честны, не теряла надежды). Вечером достала бутылку красного полусладкого и под песню «А по тёмным улицам гуляет дождь» и ей подобных осушила её в оскорблённом одиночестве.
— Прости, Ан-настасия, — чуть не оговорился Шики. — Понимаешь, просто…
— Просто — что?!
Глаза сверкали у обоих. У Насти от гнева, у Шики по иной, не менее уважительной причине.
— Просто я… осиротел…
Всё: заторможенная речь и движения, опухшее лицо и мешки под глазами, запах перегара от двухдневного запоя, — всё это и другие характерные признаки намекали на то, что Шики вполне серьёзен и ни разу не шутит.
— О, боже, — сказала Настя, приблизилась вплотную, нежно и сочувственно обняла. — Мне очень жаль, прости.
Проходившие мимо учащиеся наблюдали данную сцену с ревностными чувствами: мальчишки завидовали Шики, девчонки, соответственно, Насте.
— Кто-то из родителей? Мать?
— Нет, — мотал головой Шики. — Не мать.
— Отец?
— Нет, слава архангелам, не…
— А кто? — отступила шаг назад Настя, заглянула, недоумевая, в лицо. — Насколько мне известно — братьев и сестёр у тебя нет?
Дважды в течение минуты Шики стало совестно. Вначале он устыдился того, что обманул Настины ожидания. Говорить, что погиб, пускай и трагически, кот, казалось мелочным, смешным и нелепым. Этого ли хотела услышать от него Настя?
После, однако, такие рассуждения, подобное принижение, обесценивание потери мохнатого члена семьи, показались Шики своего рода предательством, осквернением памяти, кощунством…
Неловкую ситуацию разрешил классный руководитель.
— Воркуют, голубки, — сказал Лев Николаевич, поравнявшись с подопечными. — Любо-дорого смотреть, конечно, но звонок-то для кого прозвучал? Для меня что ли?

Все последующие уроки (в частности, перемены) Шики всячески избегал общества Насти. Он вообще был крайне нелюдим и социопатичен в тот пасмурный день.

Домой после школы шёл в крайне раздражённом состоянии, чему способствовали: пара полученных двоек, порванный кроссовок (гребаная коряга!), публичный разнос от учителя физкультуры и прочие неприятности. Когда Шики проходил в частном секторе, размышляя над превратностями судьбы, его напугала сторожевая псина.
— Гав-гав-гав-гав-гав (куда прёшь, ублюдок, мать твою)!
Сделав по инерции шаг назад, Шики наступил в лужу и промочил ногу. Данная неприятность послужила спусковым механизмом: весь накопленный негатив, всю желчь и яд он выплеснул, не стесняясь и не фильтруя крепких выражений, адресованных четвероногому стражу (благо, пёс сидел на цепи да за забором и реальной угрозы не представлял), а может, и не только ему.
Когда Шики вроде как закончил, к нему подошёл тщедушный мужчина интеллигентного вида, в очках с линзами на минус шесть диоптрий.
— Молодой человек, извините, но вы знали, что у мата очень сильная негативная энергетика? Нет? Сейчас поясню, — сказал интеллигент, видя на лице Шики полное недоумение. — Не знаю, может, слышали, что есть такие астральные паразиты: бесы, гады, лярвы, джинны… В разных учениях их называют по-разному. Короче, энергетические вампиры. И вот такие несведущие, непросвещённые, зомбированные молодые люди, как вы, — для них лакомство, пища. Присасываются к вам, манипулируют, провоцируют на низковибрационные токсичные эмоции: злость, зависть, обида и прочее. И сосут, сосут, сосут…
Шики решил, что над ним глумятся. И кто?! Неказистый дохлый очкарик (что он, в самом-то деле, совсем страх потерял?!).
— Слушай, лярва очкастая, пошёл лесом!
— Да-да, понимаю, — радушно улыбался интеллигент, — но не обижаюсь, ведь знаю, что это не твои слова, не твои мысли, ибо ты жертва, не в своём уме…
— О-о-отстань от меня, сектант проклятый! — взревел Шики, показал средний палец, после чего в бешенстве убежал.
Если раньше, после подобного эпизода, Шики быстро остывал, совестился, рефлектировал, то сейчас чувство ярости и гнева с пугающей прогрессией росло и ширилось.
«Как же всё бесит! А-а-а-а-а…»

Успокоился Шики лишь в тот момент, когда, разогрев гороховый суп, накрошив туда батона и приправив всё это яство доброй порцией майонеза, уселся за стол. Нет, не предвкушение праздника живота послужило гормональным балансом, не одна низменная страсть сменила другую – дело в ином. Поднеся ложку ко рту, взгляд Шики остановился под раковиной, где раньше стояла миска Барсика, а сейчас там было пустое место. Пустое, собака, место, если не считать отклеившихся, засаленных обоев и пару дохлых, лежавших брюхом кверху, стасиков. Стоит ли говорить, аппетит пропал. От слова совсем…

Настали во всех смыслах серые дни. Солнце, не попрощавшись, покинуло богом забытые края. На улице и особенно дома стало как-то некомфортно: пусто, холодно, одиноко. Световой день с каждым сутками стремительно сокращался. Ночь, как ни странно, удлинялась, властвовала.
Школу Шики посещал чисто формально. Такой низкой успеваемости у него не было за все годы обучения. Однако не это было самым ужасным. Пугающим и опасным было отношение – полное безразличие, равнодушие, апатия. И не только к учёбе. Единственный предмет гордости, собственная внешность, и та мало занимала Шики: он не пропадал перед зеркалом часами, как бывало раньше. Вопросы гигиены и питания совершал рефлекторно, через раз, а то и реже. На лечебный массаж ходил без должного энтузиазма, а специальную гимнастику, где компанию составляли люди исключительно пенсионного, пожилого возраста, воспринимал как своего рода насмешку и каторгу.
Что-то надломилось внутри, поломался какой-то духовный стержень, пошатнулась некая душевная опора. Шики и рад бы был разбить серые будни яркими и светлыми тонами, но стимулов не видел, мотиваций не имел, импульсов не получал. Без вмешательства извне, помощи со стороны, увы, было не обойтись, не выкарабкаться.

Возбудить вкус к жизни, пробудить от глубокого сна, исполнить роль опоры попыталась соседка. Увидев в окно, как Шики возвращается со школы домой с прикованным к земле пустым взглядом, Аннет, наконец, решившись, отворила входную дверь и стала ожидать. Мгновение спустя, словно привидение, в подъезде появился Шики. Аннет он даже не заметил, с опущенной головой подошёл к своей двери, механически вставил в замок ключ, повернул раз, повернул два. На третьем повороте ключа из-за спины робко, неуверенно прозвучало:
— Шики.
Прежде чем ответить, Шики немного помедлил, будто не мог сообразить, что за знакомый голос его зовёт.
— О, Аннет, — повернувшись и признав маленького друга, сказал он.
Это была их первая встреча с того рокового дня. Хоть на лице Шики и блуждала добродушная улыбка, глаза, однако, отсвечивали могильным блеском.
— Шики, — сказала Аннет, сделав шаг навстречу. — Хотела спросить тебя…
— Я весь внимание.
Заявление показалось Аннет сомнительным, в успех задуманного мероприятия верилось с трудом, но ждать дальше подходящего случая, ждать, когда почва созреет, ежедневно наблюдая через окно олицетворение траура, коим представлял собою Шики, — сил и желания не было. Решила рискнуть.
— Помнишь, мы смотрели фильм «Спеши любить»?
— Как же, помню. Хороший фильм…
— Такого ведь в реальной жизни не бывает?
— Чего именно? — не понимал Шики.
— Такого… м-м, не знаю, как выразить, — чесала лоб Аннет. — Такого душевного переворота, когда любовь очищает, делает из тебя лучшую версию себя, когда, несмотря на боль утраты, ты не ропщешь, не жалуешься, а идёшь дальше путём созидания… путём…
— Почему же не бывает? — не дал закончить Шики, которому не нравились нападки на один из его любимых фильмов. — Очень даже бывает, просто ты ещё слишком мала, чтобы…
— Не знаю, — мотала головой в разные стороны Аннет. — По-моему, это просто сказки.
Продолжая качать головой, не сказав больше ни единого слова, Аннет вошла к себе и закрыла дверь. Шики стоял несколько озадаченный.
«Ка-кая!..»

В квартиру заходил уже другой человек, нежели минутой ранее. Да, Шики словно подменили. Отличие же было одно, и было оно в голове. Впоследствии Шики дал этому феномену следующее определение: «Режим Лэндона»…
Кровь в жилах закипала небывалой жаждой возмущения, жаждой защиты, жаждой деятельности:
«Сказки-сказки-сказки…»

Остаток дня Шики провёл в постели, но не бездельничая, а активно работая мозгом. Он составлял, раскладывая по полочкам, план действий. Задумав творческий проект и будучи поставленным собой во временные рамки, он решал и прикидывал, как его реализовать и поспеть в положенный срок.

На следующий день после школы Шики отправился в городскую библиотеку, оформил членство, взял сборник лучших произведений датского прозаика и поэта, автора всемирно известных сказок для детей и взрослых Ганса Христиана Андерсена.
Проницательный читатель уже разгадал нехитрый замысел Шики. Да, всё верно: он поставил целью написать сказку. Сказку для Аннет. Но написать качественно, увлекательно, шедеврально. Чтобы этого добиться, он решил брать пример, учиться и вдохновляться у лучших, признанных мэтров и титанов своего дела. С Андерсена и его «Снежной королевы» он и начал.

Пролетел месяц — месяц небывалой деятельности и отрешения от себя прежнего. За это время Шики не выкурил ни одной сигареты, ни разу не соблазнился алкогольными напитками (хотя искусители не дремали), наглухо забыл про тайничок в шкафу с припрятанной там контрабандой. За это время он прочитал семь книг различных авторов: Шарля Перро, братьев Гримм, Редьярда Киплинга и других. За это время он сочинил сказку, состоящую из семи глав (по главе на автора).
Большую часть этой деятельности Шики претворял в городской библиотеке, которая находилась вблизи от школы, которую Шики искренне и крепко полюбил. Была там своя атмосфера, воздух, аура, что неустанно вдохновляли и питали энергией творчества, креатива. А ещё там можно было уединиться, отречься от мира.
Ближайшее окружение Шики не узнавало его, терялось в догадках, задаваясь вопросом: что с ним такое происходит? Шики отвечал уклончиво, всячески избегая прямых ответов. Причиной же были суеверия и нежелание тратить драгоценное время и силы на объяснение того, чего не поймут и не оценят.

Сочинение сказки было только полпути. Далее предстояла рутинная, монотонная, ювелирная работа: через трафарет переписать всё начисто. Каждую буковку, каждую запятую, точечку и прочие знаки препинания. И всё это без права на ошибку, иначе — начинай работу заново.
Шики неспроста сделал выбор в пользу семи глав: тут выверенный, математический расчет. Каждая глава была длиной в семь страниц, за исключением, разве что, шестой, уместившейся в шесть страниц. Таким образом, общее число составило сорок восемь страниц — ни больше и ни меньше. Тетрадь Шики выбрал с обложкой, на которой была изображена Дюймовочка. Перфекционистский подход требовал скрупулезного отношения даже к таким малозначительным деталям.

До поры до времени всё шло гладко как по маслу. Выполнив за неделю четверть работы, переписав двенадцать страниц, Шики приступил к тринадцатой, как случилось непредвиденное, что на целый день выбило из колеи, выбило из трафика. Посетила заманчивая мысль, как сделать сюрприз для Аннет более неоднозначным, более символичным и замысловатым, обмануть ожидания, тем самым увеличить эффект и подчеркнуть оригинальность. Эта мысль и терзала голову Шики целый день.
Заключалось же она в том, чтобы написать сказку не в тетради, как он планировал в начале, а в альбоме для рисования. Затем, за час до Нового года, перевязанный праздничной лентой, альбом подарить Аннет. Будучи причастной к рисованию, Аннет должна, по мнению Шики, подумать, что весь подарок в одном альбоме и заключается. Она, конечно, вежливо улыбнется, поблагодарит натянуто, а про себя от негодования прыснет: «Тьфу, как банально и пресно, скупо и…»
Как мысль ни была заманчива, как ни соблазняла, Шики, однако, не спешил к реализации, ибо его смущали две вещи. Во-первых, было жалко проделанной работы, жалко отказываться от «Дюймовочки»... Малодушно и копеечно, но как есть. Во-вторых, страх и переживания, что не поспеет к сроку…

Приобретя альбом с «Золушкой» на обложке и необходимым количеством листов, подобрав нужный размер шрифта, Шики приступил к работе. Лихо, энергично, бескомпромиссно. И всё равно не поспевал. Слишком много времени занимало вычерчивание клеточек для букв, чтобы всё было ровно и идеально, потом работа ластиком, чтобы всё было чисто и… Но Шики не отчаялся, а подумал, помозговал, взял да и украл время у сна – ложился на час позже, вставал на два раньше. Подобная жертва и жертва успеваемости (пропускал занятия и не выполнял домашнего задания) принесли свои плоды — Шики догонял сроки.

Когда треть изнурительной и высасывающей все соки работы была выполнена, случилось непредвиденное обстоятельство. Сон, зараза, в котором пришло озарение сделать ещё одну главу — восьмую… Меж тем до Нового года оставалось две недели. Шики был близок к помешательству...
«Плевать на школу!» — решил он и обратился за помощью к отцу.
Предложение вызвать на дом терапевта и солгать, что сын всю ночь промучился от температуры, которую удалось сбить за минуту до прихода фельдшера, отец встретил категорическим отказом.
— Сынок, ты и так много пропустил, а у тебя выпускной класс, хочешь аттестат себе испортить?
«К чёрту аттестат!» — чуть не слетело с языка Шики, но он вовремя одумался и вместо этого пригрозил:
— Тогда я руку себе снова сломаю. Я не шучу.
— Да что с тобой не так в последнее время? Я тебя не узнаю…
— Мне надо закончить одно дело, успеть необходимо до Нового года! — Шики чуть не рычал, от голоса шли вибрации ментальной силы, чего Михаил Васильевич не мог не чувствовать. — Обещаю, что за каникулы всё наверстаю и всё исправлю! Но сейчас мне позарез нужны эти две недели. Пожалуйста, отец…

Шики выиграл время (затравленный, измученный внешний вид не оставил терапевту ни капли сомнений…), но борьба ещё не закончилась — борьба только началась.
День ушёл на написание восьмой главы, ещё день — на необходимую правку предыдущих, чтобы всё было складно и закономерно. Подсчитав необходимое количество листов, Шики приобрёл новый альбом с «Красной Шапочкой» на обложке, и рутина продолжилась. Это было похоже на строительство Великой Китайской стены, только вместо каменных блоков материалом для Шики служили буквы, вместо рисового клея в смеси с гашёной известью — поля и клеточки, а древние инструменты, такие как деревянные опалубки, рычаги и катки, примитивные краны, блоки и канаты, Шики заменил на трафарет и чёрную гелевую ручку, карандаш, линейку и ластик. И подобно тем трудягам, что строили-строили от рассвета и до заката, Шики строчил-строчил, не жалея сил и нервов, с раннего утра и до глубокого вечера, выполняя филигранный объём работы. Как и в случае с Великой Китайской стеной, которую возводили около двух тысяч лет, сколько и как интенсивно бы ты ни работал, конца и края, казалось, сему действию нет и не будет!
Когда тело полностью затекало, Шики начинал отжиматься от пола или приседать, словом, разгонять кровь. Украл ещё один час у сна и спал в итоге всего четыре. Ещё он открыл новый для себя инструмент — ледяной душ. Бодрило сказочно…

Глеб шёл на очередной рекорд, когда раздался звонок в дверь.

Тынь-Дынь.

— Слышал? — заволновалась Алёна. — Пришёл кто-то.
— Плевать…
Алёна хотела возразить, однако не успела — рот был заткнут поцелуем.
Процесс продолжился.

Тынь-Дынь.

— Опять.
— Послышалось…

Тынь-Дынь!

— Твою ж мать, — нехотя вставал Глеб. — Лежи, — велел он Алёне, накидывая халат.
Думая, что дело не займёт и пары минут, Глеб намеревался продолжить процесс в самом скором времени и установить-таки рекорд. Каково же было его удивление, когда, открыв дверь, вместо ожидаемо опухшей физиономии и бестолкового мутного взгляда, вместо очередного пахучего клиента, разящего запахами уличного «Лондона», он увидел на пороге лучезарную и благоухающую Настю.
— Привет, Глеб, — виновато улыбалась Настя. — Разбудила?
Глеб соображал ровно две секунды.
— Разбудила, — добродушно улыбаясь, сказал он.
— Извини. Я по делу…
— Понял, — перебил Глеб. — Минуточку, — велел он, после чего прикрыл дверь, вернулся в комнату.
— Алёна, увы, рекорд отменяется.
— В смысле?
— В прямом.
Выпроводив недоумевающую Алёну, Глеб наскоро собрал диван, крупный мусор, отворил форточку, прыснул под мышками, пригласил Настю.
«Вот сука, кобель!» — оскорбилась Алёна, наблюдая происходящее через прикрытую дверь.

Настя неторопливо осмотрелась, молча, с непроницаемым лицом, будто бы осваиваясь, подошла к окну, что выходило во двор, посмотрела на дом, где жил Шики, заглянула в окно его комнаты и попыталась угадать, чем он сейчас занимается.
— Чай, кофе, что покрепче? — вывел из задумчивости голос Глеба.
— Что? — сказала Настя, не расслышав вопроса и, не дожидаясь ответа, спросила: — Что у Шики за горе случилось?
— Кот погиб.
— Барсик?
— Ага.
— Гм… И это его так ранило? Так изменило, что не узнать?
— Не знаю, — пожал плечами Глеб. — Думаю, — чесал затылок он, — думаю, не только это…
— Что ещё?
— Влияние одной юной особы, насколько я смею судить из его обрывочного разговора. Какой-то срочный проект, который забирает всё его время и силы. В подробности обещал посвятить после.
— М-м, — промычала Настя, повернувшись к окну. — У него сегодня день рождения…
— Серьёзно? — удивился Глеб. — Чёрт, я и не знал.
— Да, день рождения, — повторила Настя, подошла к Глебу на расстояние вытянутой руки. — Я хотела попросить тебя передать ему подарок от меня. Сделаешь?
— Без проблем, но почему сама не подаришь?
— Честно сказать?
— Конечно.
— Если честно, то… я его немножко побаиваюсь…
Глеб смотрел вопросительно.
— А что это за аппарат? — сменила тему Настя.
— Этот? — не сразу сориентировался Глеб. — А-а. Самогонный. Мамка бизнес решила замутить…
— Вот оно что. И как, успешно?
— Знаешь, вполне. Секрет, мне кажется, лежит в особом рецепте, что придаёт обогащение вкусу и относительно лёгкому похмелью.
— Да? Как интересно.
— Хочешь, можешь продегустировать…
— Чего?
— Продегустировать. Бахнем по рюмашечке за здоровье, так сказать, именинника.
Настя думала ровно две секунды.
— Почему бы и нет? — сказала она, лукаво сверкая глазами.
Не без внутреннего ликования, увидев знакомый блеск озорных зелёных глаз, доставал стопки из серванта Глеб.

Пока Шики в собственный день рождения потел над своим проектом, совершал рекорд по усидчивости, Глеб времени даром тоже не терял, совершал свой, пускай и иного рода, не такой возвышенный, вполне приземлённый, но очень приятный рекорд.

Проводив Настю до дома, на обратном пути Глеб зашёл к Шики, поздравил с праздником, передал подарок. Это было именное золотое кольцо, гравировка оного гласила: «Шики — красавчик по жизни».

***

Ночь с тридцатого на тридцать первое Шики не спал. Не до этого, знаете ли, было. За целый день он ничего не ел, ограничился тремя стаканами крепкого чёрного чая. Он был похож на одержимого, но родители, однако, боялись его беспокоить, чуть ли не на цыпочках ходили, а разговаривали шёпотом. Утрирую, конечно, но только чуть-чуть.
В начале двенадцатого ночи Шики встал из-за стола, размял шею, похрустел пальцами. Безэмоционально, ибо весь выгорел, сказал:
— Успел…
Да, произведение «Аннет в стране чудес», свидетельство того, что не все фильмы врут, доказательство удивительной силы любви – было полностью готово.

Приняв ледяной душ, Шики облачил тело в приталенную рубашку белого цвета без воротника, на ноги надел джинсовые рваные шорты, прыснул отцовского дезодоранта, прилизал волосы мамкиным гелем, обвязал подарок и поспешил к Аннет.
Встретила Аннет в широком от талии, длиной чуть ниже колена, платье фиалкового цвета и с таким же цвета бантом с короной на голове. Ну, натуральная принцесса. Только очень недовольная и хмурая. Да, в выражении лица Шики прочитал явное нерасположение, что его несколько огорчило и озадачило.
— Шики, ты немножко не вовремя, — сказала Аннет вместо приветствия. — Что там у тебя, подарок?
— Да, — сказал Шики и почти что грубо вручил своё детище Аннет в руки. — С Новым годом.
— Спасибо, — сказала Аннет, осматривая альбом и явно не догадываясь, какая начинка скрыта внутри. — Дай поцелую.
Шики опустил голову и зажмурил глаза. Отчего-то он ждал поцелуя в губы. Прогадал, ибо Аннет чмокнула в чело.
— Умница, — сказала она и, увидев разочарование на лице, спешно добавила. — У меня тоже есть подарок, иди к себе, я через минуту буду.

Домой Шики вернулся раздосадованный, убитый, не такой реакции он ждал. Ещё он, думая, что Аннет, скорее всего, подарит картину из-под собственной кисти, опасался, что не сможет натурально выразить чувство радости и восторга, ибо эмоционально был практически мёртв. Забегая чуточку вперёд, скажем: Аннет было чем поразить и оживить.
Ожидание затянулось на целых четверть часа. Куранты были в трёх минутах от обнуления. Стоя в коридоре, Шики решил, что Аннет уже не придёт, по крайней мере не сейчас, не в этом году. Потому он сделал шаг в направлении комнаты, где за столом уже вовсю сидели Михаил Васильевич, Ольга Владимировна, Ольга Сергеевна, Глеб, Аркаша и Миша Муляк, как раздался звонок.

Тзыыыыыыыынь!

— Прости, что заставила ждать, — входя сказала Аннет запыхавшимся голосом и держа руки за спиной. — Были некоторые сложности…
Шики, грешным делом, до последнего надеялся, что Аннет скажет, что, открыв Альбом, она не поверила своим глазам, стала читать и так увлеклась, что потеряла счёт времени. Увы…
— Это тебе, Шики, — сказала Аннет, вручая коробочку из-под детской обуви с дырочками для воздуха по краям, обвязанную праздничной лентой. — Открывай быстрее…
Приняв подарок, Шики почувствовал небольшую тяжесть, потом шевеление внутри и тут же догадался, что там какая-то живность. Прозорливость не обманула, но главного Шики не угадал и никак не ожидал.
— О, боже, это же…
Он потерял дар речи.
— Да-да, это Барсик младший! — со слезами на глазах подтвердила Аннет. — Месяц назад Юлька родила тройню: мальчика и двух девочек, которых, к сожалению, утопили, но Барсика я отстояла, — гордо добавила она. — Правда, похож?
— Удивительно похож!
— Да, удивительно, — любовалась Аннет. — Не хотел уходить от меня, спрятался под диваном, маленькая шлёндра, кое-как достала.
— Аннет, — сказал Шики и, не зная, не имея в арсенале нужных слов, чтобы выразить те неистовые чувства, тот бурный восторг, что его душили, взял да расцеловал её в обе щёки под пьяные крики «Ура-а-а!» и запалы разрывающихся хлопушек, доносившиеся из комнаты. — Люблю тебя. Люблю…
С улыбкой счастья на устах и слезами умилённой радости на глазах Аннет смотрела на Шики.
— Ты только береги его, — на прощанье завещала она. А когда дверь за ней закрылась, Барсик младший, смотря на Шики трогательным взглядом, сказал первое, но до боли знакомое, разрывающее сердце:
— М-р!