Колхоз - как много в этом слове...

Осенью 1929 года по всей стране – в том числе и в наших краях – началось масштабное переустройство села. Государство пошло на беспрецедентный шаг, решив объединить все единоличные крестьянские хозяйства в коллективные – в колхозы! Мнения самих крестьян особо не спрашивали, а в идеологической обработке населения была выработана такая позиция – все крестьяне ратуют за коллективное хозяйствование, против лишь кулаки,  да ещё не совсем сознательные, не понимающие своей выгоды, некоторые середняки. Даёшь коллективизацию! Объединение маленьких наделов в большие коллективные поля позволит механизировать работу при сельхозпроизводстве, увеличит за счет этого производительность труда, улучшит жизнь крестьян, поднимет урожайность – и обеспечит продовольственную безопасность страны!
Что представляло сельское хозяйство в нашей волости в 1929 году, когда всё это начиналось? Район образуется только спустя год с лишним, поэтому будем пока оперировать цифрами волостного масштаба. Итак, в нашей волости к началу 1930 года было 73 населенных пункта с 22108 жителями. Домохозяйств же было 4409. Что интересно – по переписи, произведенной десятью годами ранее (1920 год) – в Мишкинской волости было всего 34 населенных пункта с населением 18923 человека и 3480 домохозяйствами. Откуда такая разница всего за десять лет? Особенно, по населенным пунктам – в два раза! Дело в том, что волость увеличилась территориально – в неё вошли Рефанды, Бирюбаш, Старонакаряково, Малонакаряково, Камеево и ещё несколько деревень поменьше, которые были возле этих сёл. Но главное даже не это – прирост по населенным пунктам произошел благодаря основанию многих мелких хуторов и деревень в середине и второй половине двадцатых годов, когда проходило новое межевание и землеустройство, когда возникло много Товариществ по совместной обработке земли (ТОЗов), получавших землю на новом месте и куда её владельцы, или, вернее,  пользователи (все земли сельхозназначения по Земельному кодексу от 1922 года уже являлась собственностью государства) перевозили свои дома. Так возникли десятки новых населенных пунктов, такие, как, например,  Марий-Олык, Унур, Ошкуп, Чукудо-баш, Рождественское, Восход, Ленинское, Спартак и прочие, прочие. Естественно, что и домохозяйств стало больше за эти годы, и не только из-за возникновения новых поселений. Дети в семьях вырастали, женились, отделялись от родителей,  строились – этот процесс был постоянный. 
В 1930 году совпало так, что и административно-территориальная реформа произошла, в результате чего образовался наш Мишкинский район (как и 47 других в Башкирии), и коллективизация (вместе с раскулачиванием) начала набирать обороты.  И  ещё одно новое, доселе невиданное, событие случилось – газета своя появилась в Мишкино, о чем никто даже и помыслить не мог буквально за пару месяцев  до того, как вышел здесь первый номер 24 марта 1930 года. Газета эта тогда была органом парткома ВКП(б) Мишкинской волости и колхоза-гиганта «1 май», организованного «волюнтаристским» методом «по-быстрому» зимой 1929-30 годов. Колхоз этот – совершенно нежизнеспособное образование – тут же распался после известной статьи И.В.Сталина «Головокружение от успехов», опубликованной в газете «Правда» 2 марта 1930 года. И вот уже после этого, с весны 1930 года, начался второй, более «осознанный» этап образования колхозов в наших краях, когда ни о каких «гигантах» уже не мечталось, а цель была такой – в каждом селении чтоб было своё коллективное хозяйство, а совсем маленькие поселения, вроде тех же бывших ТОЗов, чтобы входили в колхозы ближайшего населенного пункта покрупнее.
Но что это такое – колхозы? Для чего нужно было государству сделать так, чтобы общинное землевладение в деревне, которое существовало столетиями, уничтожить полностью, заменив его коллективным трудом крестьян на их объединённых наделах бывшей сельской общины? Зачем? Давайте признаем – всё было правильно! Всё строго укладывалось в логику действий нового государственного строя, возникшего в стране, провозгласившую курс на строительство социализма. Да, основной массе крестьян колхозы были не нужны, ломать привычный уклад единоличной жизни многие не хотели, при НЭПе крестьянству - особенно, если помнить «беспредел» недавних ещё лет «военного коммунизма» - жилось совсем неплохо. Кто хотел нового, объединялся в ТОЗы, кто не хотел – жил по-старому, кто-то вообще довёл своё хозяйство «до ручки», предпочитая батрачить на более зажиточного соседа, ну, а кто-то развернулся в полную силу, проявив все свои деловые качества – прибрал к рукам наделы бедняков-соседей (за плату, конечно), увеличил площади посевов, завёл много скота, да и торговлю вёл – богател год от года. Именно этих людей потом определят, как «класс» новых эксплуататоров на селе, места которому при новой политике государства, взявшему курс на коллективизацию и индустриализацию – уже не будет. Было открыто сказано – «уничтожим, как класс». Так и было сделано, в процессе коллективизации эта зажиточная прослойка крестьян полностью исчезла. В рассказе «Уничтожить, как класс...» я привёл цифры, сколько было раскулачено крестьянских хозяйств в нашем районе, какой была судьба людей, вовлечённых в этот процесс, и как он проходил,  этот самый процесс раскулачивания.  Поэтому повторяться не буду – здесь речь пойдет только о коллективизации, об этом новом явлении в деревне, о том, как колхозы возникали, как они развивались и с какими результатами пришли к началу войны, победа в которой и показала, что путь, взятый партийным руководством нашего государства в конце двадцатых годов на коллективизацию и индустриализацию, был абсолютно правильным и единственно в тех условиях возможным...
Мелкотоварное производство, когда каждая крестьянская семья на своих наделах производила определённое количество сельхозпродукции – было совершенно неэффективно. Полное отсутствие механизации, невозможность внедрения передовых агротехнических приёмов и технологий, отсутствие сортообновления и удобрений в зерновом производстве – всё это было причиной низкой производительности труда и, соответственно, таких же низких урожаев. Но крестьян всё устраивало. Мало хлеба собрали, значит, продавать просто ничего не будут, только в своём хозяйстве и потребят. Удался урожай на славу, повезло с погодой  – можно излишки и продать. Но такой подход совсем не устраивал государство. Ему нужен был стабильный источник поступления хлеба, причём, в гораздо больших объёмах,  и по очень низким ценам, поскольку платить рыночную цену крестьянину за его продукцию – никакого бюджета не хватит. Да, уже были совхозы, образованные ещё с начала двадцатых годов на базе бывших крупных помещичьих хозяйств, там уже и трактора работали (своих пока не было – за рубежом покупали), но совхозов было недостаточно для производства всего необходимого для страны. Сельхозпродукция была нужна не только, чтобы обеспечивать ею жителей городов и кормить растущую армию, но и для продажи за рубеж. Начиналась индустриализация, нужны были огромные средства на строительство новых фабрик, заводов, электростанций, на возникновение новых промышленных отраслей, на строительство дорог, на освоение новых месторождений полезных ископаемых,  на закупку технологического оборудования в других странах и наём специалистов оттуда же – где взять деньги на всё это? Советский Союз был в плотном кольце окружения вражеского капиталистического мира, ни о каких «международных кредитах и инвестициях» и речи не было, индустриализацию страны можно было проводить, рассчитывая только на свои силы и на свои деньги. И у Советского Союза не было зарубежных колоний, которые можно было бы беззастенчиво грабить, как это делали зарубежные капиталистические страны, когда создавали свою индустрию. У государства был только один ресурс – крестьянство. Огромная масса людей – восемьдесят  процентов населения страны  – жила в сельской местности, худо-бедно, но в двадцатые годы НЭПа приспособилась к новым реалиям, чувствовала  себя вполне комфортно, постепенно, год от года, но увеличивала своё благосостояние. Власть была своя, народная, налоги терпимыми, детей в школах учили, культуру и медицину поднимали, дороги строили,  социальные лифты для желающих развиваться, учиться, двигаться вперёд – работали, пути наверх для всех были открыты, из вчерашних батраков можно было стать хоть министром, всё от самого человека зависело. Жить было можно.
Но ничего не меняя в существующих порядках, индустриализацию было в стране не произвести – не хватило бы не только материальных ресурсов, но и людских. Кто-то же должен будет работать на новых заводах и фабриках, в угольных шахтах, на нефтяных промыслах,  прокладывать новые дороги по всей стране,  как железнодорожные пути, так и автомобильные магистрали. Планы были грандиозные! И всего-то нужны только две составляющие для их претворения в жизнь, для строительства социализма в стране – деньги и люди. И всё это можно взять только от крестьянства. Оно и стало той опорой, на которой в тридцатые годы была построена – удивившими весь мир темпами! – материально-техническая база промышленного производства в СССР, позволившая затем и в страшной войне победить, и человека в космос первой отправить, и атомную энергетику развить. И все это благодаря простому крестьянину из тридцатых годов, который вынес на себе тогда все тяготы и издержки быстрого экономического роста в стране, поднял на своих плечах народное хозяйство, заплатив при этом  дорогую цену. Но как были взаимосвязаны между собой возможность быстрой индустриализации и  необходимость при этом коллективизации, почему этому придавалось такое большое значение?
Если говорить простыми словами и оперировать такими же простыми «понятиями»,  то вот, как одно следовало из другого.  Стране было нужно гораздо больше зерна, чем оно производилось в конце двадцатых годов. А его тогда не хватало даже для внутреннего потребления, местами вводились уже в городах продуктовые карточки с нормированной продажей хлеба. Зерна нужно было производить больше, гораздо больше! И зерно это должно быть очень дешёвым для государства, оно должно было закупаться у крестьян по очень низким, фиксированным ценам. Зерно нужно, во-первых, для обеспечения нормального потребления внутри страны, во-вторых, для продажи за рубеж, а вырученные средства уже можно будет пустить на закупку необходимого оборудования и технологий для начинающейся в стране индустриализации. Других источников получения средств у государства не было и быть не могло – только экспорт сельхозпродукции. Взял у своего производителя задёшево, продал в заграницу задорого. И вот на эту разницу – огромную разницу! – и можно проводить индустриализацию. Но  крестьянина заставить продать зерно по низким ценам трудно, он его лучше в амбаре попридержит, спекулянту продаст, или, учитывая недавний опыт времён «военного коммунизма», просто в землю зароет «до лучших времён». И заставить его производить зерна больше, чем он его производит сейчас – тоже методов нет.  Образовав же колхозы, государству придётся иметь дело уже не с десятками миллионов мелких собственников, а всего с несколькими десятками тысяч сельскохозяйственных кооперативов, управляемых преданными строю людьми. Забрать у этих предприятий их продукцию по тем ценам, которое укажет само государство, гораздо легче и проще. Кроме того, теперь можно будет начать централизованный процесс механизации в сельскохозяйственном производстве, что при миллионах мелких собственников было невозможно сделать – не снабжать же их техникой бесплатно, а купить им не на что, да и зачем нужен трактор на пяти-шести десятинах?   А вот для колхозов можно будет построить по всей стране тысячи машинно-тракторных станций, которые возьмут на себя задачу механизации самых трудоёмких процессов в производстве. Да и специалистов будут для колхозов готовить – агрономов, зоотехников, бригадиров, учетчиков, счетоводов.  Это должно было дать желаемое увеличение урожайности, а, следовательно, и валового  сбора продукции. При увеличении же производительности труда село получит ещё и переизбыток рабочей силы,  «лишние люди» при этом станут перебираться в города, становясь рабочей силой теперь уже на растущих производствах индустриализации – что тогда было совершенно необходимо.  Так же будет  использована и раскулаченная часть крестьянства – при освоении новых территорий, при лесоразработках, на строительных площадках новых производств. Нельзя забывать и об идеологической составляющей этого процесса. Крестьянство (кроме его беднейших слоёв) воспринималось государством, взявшим курс на строительство социализма, как последний оплот частнособственнического мелкобуржуазного мировоззрения, как капиталистический элемент и пока этот «элемент» имел в своих руках средства  производства – землю и возможность её обрабатывать в частном порядке – таким бы он дальше и оставался. В колхозах же, полностью контролируемых государством, крестьяне превращались в сельских пролетариев. Да, они  считались «хозяевами земли», могущим самостоятельно принимать решение на своих собраниях о том, как им жить, как развиваться, что и сколько производить, во что вкладывать свой труд, умения и навыки, но это было фикцией, идеологической ширмой, администрирование их деятельности, с самого начала возникновения колхозов, было абсолютным. Без согласования с райкомом партии и исполкомом райсовета ни одного самостоятельного шага в колхозе было сделать нельзя. Вся колхозная жизнь была регламентирована, начиная с любой мелочи.  Не для того создавались колхозы, чтобы отправить их в свободное плавание, совсем не для того. Они должны были стать надежной опорой страны в плане её продовольственной безопасности и, что не менее важно, - стать  источником получения валютных доходов от продажи за рубеж полученной от них продукции. Опорой надёжной, полностью  управляемой, не имеющей в себе никаких противоречий. Всё так и вышло – все годы советской власти колхозы такой опорой и были, развивались попутно и сами, улучшая жизнь  своих работников в «хорошие» для страны годы и затягивая пояса потуже в годы лишений и испытаний, самыми страшными из которых были годы войны, да и несколько последующих лет восстановления после неё, которые тоже были не легче и не лучше. Как и для всей страны, «золотым» временем для колхозов было время в семидесятые и восьмидесятые годы. Увы, дальнейшая жизнь показала, что жизнеспособность колхозов, как форма организации жизни на селе – имеет право на существование только при том государственном строе, при каком она и была создана. Не стало Советского Союза - и за несколько лет полностью развалилась и колхозная система, к середине девяностых годов всё для неё было кончено...
  Но вернёмся к самому началу. Как бы там ни было, беднейшая часть крестьян в наших краях приняла идею о коллективизации вполне лояльно и даже с энтузиазмом, середняки сомневались, «кулаки» восприняли её, естественно, в штыки. По-другому и быть не могло. Начиная с осени 1929  и всю зиму 1930 года в волости шла напряженная общественная жизнь – волостные партийные и советские работники всеми правдами и неправдами, агитацией и давлением, а где  угрозами и принуждением – создавали колхозы. Весной к вопросам коллективизации активно подключилась газета «Комун корно», сразу, с первых же номеров, взявшая напряженный темп – даешь сплошную коллективизацию в волости! Великая вещь – агитация и пропаганда! Газета сыграла свою роль, что было доказано цифрами в первую же посевную после начала коллективизации – весной 1930 года. Если по Бирскому кантону в коллективные хозяйства в среднем было вовлечено только 11 процентов всех домохозяйств, имеющих земельные наделы, то в нашей волости этот результат был вдвое выше – 22 процента! И это даже после того, когда из колхозов основная масса записанных туда людей уже вышла после статьи Сталина «Головокружение от успехов». В колхозах тогда остались только самые идейные (и самые бедные, которым терять было уже нечего) люди. А поскольку государство возникшим в тот год колхозам активно помогало и семенами, и инвентарём, и льготными кредитами, то и результат по осени у них был совсем не плохим. И потянулись середняки в колхоз снова. Что делать? С одной стороны давят, с другой агитируют, с третьей - государство помощь обещает, да и видно наглядно, как эта помощь уже поступает – а с четвёртой стороны, замечая, какое давление пошло на «кулаков», как решительно государство взялось за реформы и,  понимая, что обратной дороги уже не будет, ну, так и что теперь упираться? В колхоз, так в колхоз, начальству видней. И хоть жаль былого уклада, когда сам себе был хозяином, и хоть страшно неизвестности завтрашнего дня, а дело пошло – началась коллективизация уже более быстрыми темпами.
  Вот цифры. В августе 1930 года в районе было 10602 домохозяйства, имевшие  земельные наделы для занятия хлебопашеством. Из них 1459 хозяйств уже объединились в сельскохозяйственные кооперативы (артели, колхозы – это всё одна и та же форма хозяйствования, как ни назови). На другой год их было уже 6459, а к 1934 году коллективизацией было охвачено уже 8346 домохозяйств, или 75,5 процентов от общего числа дворов. Но и единоличников оставалось ещё немало – причём, это были не крепкие «кулацкие» хозяйства, которых к тому времени уже не осталось на селе, а просто упёртые в своём нежелании идти в колхозы середняки. Кто-то по склону своего характера был настолько индивидуалистом, что ни в какую не хотел объединяться для коллективного труда,  кто-то по иным причинам не шёл, но рано или поздно и им пришлось делать свой выбор. Или иди в колхоз, или уезжай в город, или жди «твёрдого задания» от сельсовета по заготовкам и сдаче сельхозпродукции, а не выполнив его (а выполнить было трудно, настолько эти задания были обременительными для хозяйства) – по решению районной «тройки», в которую входили секретарь райкома партии, председатель райсовета и начальник райотдела ОГПУ, отправляйся вместе с семьёй за пределы республики в дальние края – на выселение. Естественно, с полной конфискацией имущества.  Такими мерами всё-таки и добились того, что единоличников к 1936 году уже практически  не осталось в округе. Да и нечего им было уже делать в новом дне новой советской деревни. Жизнь за несколько лет поменялась круто, и колхоз 1930 года, когда его немногочисленные члены выходили на весеннее поле часто ещё с деревянными  сохами, в корне отличался от колхоза 1936 года, когда на полях уже хоть и не так массово, как хотелось бы, но уже работали трактора Мишкинской и Чураевской машинно-тракторных  станций, когда появились уже планы постройки своей гидроэлектростанции на Бири, а во многих колхозах заработали стационарные двигатели-«болиндеры», где крутя жернова мельниц, где – колхозные пилорамы, а где и динамо-машины. Техническая революция шла по деревне широким шагом, придя сюда вслед за коллективизацией, не отставала от неё и социально-культурная революция, тоже показывая значительные результаты – так что держаться за старое было уже незачем. Осталось старое в прошлом, новый день ставил новые задачи, сулил новые перспективы, звал дальше, увлекал своим романтическим настроем – особенно, молодежь, которая не знала и не помнила «старой» жизни.  «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек, я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» -  агитпроп на местах знал своё дело, в школах дети с первых классов уже узнавали, что они живут в самой лучшей в мире стране, газеты, радио тоже ежедневно внушали гражданам СССР о преимуществах социалистического образа жизни, об успехах на пути строительства промышленности и сельского хозяйства. И разве это не было правдой тогда?  Да, было правдой – но не всей. Всю правду простому советскому человеку знать было незачем. Например, в 1932-33 годах в отдельных областях станы был настоящий голод – но разве об этом писали в газетах или говорили по радио? Нет. Да и правильно, что не говорили. Что бы это дало, кроме растерянности, сомнений для патриотов и радости для врагов и недоброжелателей? В Советском Союзе с самого начала его возникновения и до самой середины «перестройки» конца восьмидесятых годов была такая установка – в информационное поле попадало только хорошее, говорящее об успехах социалистического общества, а о проблемах замалчивалось. Поэтому в «перестройку» одним из лозунгов и стало требование  «гласности», открытости, общество хотело знать всю правду о происходящих в стране событиях. Но вернёмся в тридцатые годы...
Итак, колхозы. Какие они были по составу в первые годы своего существования, какие имели названия, кого мы помним из первых председателей или просто известных людей того времени? Какова была материальная база, какие были урожаи, какая оплата труда была у членов сельхозартелей, какими были главные вопросы, что предстояло решать в первую очередь? Так ли сильно вредили колхозам кулаки, как это представлено в советской историографии, какая была помощь от государства, и что оно требовало взамен за эту помощь? Вопросы всё значимые, интересные, ответы мы знаем уже не на всё, многое забыто, современников давно нет, судить о жизни в колхозах по публикациям  в газетах того времени не совсем корректно, так как там всё подано под идеологической основой, что вполне понятно и объяснимо. А вот в перестроечное время, когда ещё были живы свидетели того, первого колхозного десятилетия, и когда можно было уже печатать в газете всё, что думаешь,  любое мнение – вот тогда появлялись на страницах газет, в том числе и в нашей «Дружбе», очень любопытные факты и цифры, свидетельства и оценки очевидцев и участников. И часто совершенно противоположные – от мнения, что колхоз был единственным выходом и лучшей возможностью для жителей села того времени, до того, что колхозники тогда были «крепостными» государства, лишенными всяких прав, кроме одного – права на тяжелый труд, не получая ничего взамен, кроме нарисованной в книжке учетчика палочки-трудодня. Позже я приведу несколько отрывков из этих  газетных статей восьмидесятых годов. В девяностые, когда Советского Союза уже не стало, а колхозы тоже доживали свои последние дни, в газетах совсем стало «модно» писать про историю коллективизации только «черными» красками. Истина же, как всегда, где-то на стыке таких полярных мнений. Но я опять отвлёкся. Итак, первые колхозы района, вот некоторые истории из их начала...
В Мишкино колхоз, образованный в 1930 году, носил имя Крупской. Правление расположилось в бывшем здании волостного исполкома, которое стояло тогда на пересечении нынешних улиц Революционной и Яныша Ялкайна (северо-восточная часть перекрёстка). Видимо, названия у улиц тогда ещё не было, поскольку первое название улицы Яныша Ялкайна – Колхозная, которое она могла получить только после образования здесь колхоза. Ближе к Иняку построили с годами конный двор, овчарню, помещения для крупно-рогатого скота, там же была и кузница.    Первым председателем колхоза был Ямай Яныбеков, счетоводом Шахмадей Мандияров. Сколько мишкинских хозяев вступило в колхоз в первый год его существования – неизвестно. Но хозяйство было немаленьким уже с самого начала его основания, так как в этот же колхоз вступили и почти все жители Марий-Олыка, в котором до этого был ТОЗ «У илыш» - товарищество по совместной обработке земли. Вряд ли бы они сделали это без внешнего давления – ТОЗ процветал, хозяйство получало хороший доход от своей деятельности, имело трактор «Фордзон», приобретенный еще в 1926 году, большие помещения для скота, которого тоже здесь развели немало. Но время «товариществ» подошло к концу, у них имелась принципиальная разница с сельхозартелями (колхозами), выражавшаяся в том, что в сельхозартелях обобществлялись все «активы», вступающего в неё нового члена – земельный надел, тягловый скот (лошади и быки), сельхозинвентарь. Всё, если ты вступил в колхоз, забудь о «своём частном», теперь всё «общее колхозное» и пришел ты в колхоз с одной овцой и деревянной сохой или с тремя лошадьми, железным двухлемешным плугом и конной косилкой в придачу – это не имеет никакого значения при распределении в конце хозяйственного года полученной прибыли от деятельности колхоза (если она есть, конечно). В ТОЗах, активно возникавших (абсолютно добровольно, надо сказать) в середине двадцатых годов в наших краях, было всё по-иному. Работали сообща, как и в будущих колхозах, да и учёт трудодням вели так же, как и в колхозах, и на распределение прибыли это влияло, конечно. Но  главное отличие ТОЗа от сельхозартели – там не было обобществления «средств производства», в любой момент человек мог выйти из товарищества и забрать обратно всё, что он предоставил для ведения совместной деятельности – скотину, сельхозинвентарь, лошадей. Всё это оставалось его собственностью, всё, что он отдал в хозяйство при организации ТОЗа. И, что важно – прибыль в конце хозяйственного года распределялась тоже с учётом, какие «активы» человек имеет в общей материально-технической базе хозяйства. Вот этого в колхозах не было – хоть стадо коров отдай в общее пользование, доход будешь получать только от «трудодней». Поэтому и были все обеспеченные более-менее крестьяне против колхозов, такое положение казалось им крайне несправедливым, особенно по сравнению с деятельностью ТОЗов, о порядках в которых все прекрасно знали. Вот и из Марий-Олковского  товарищества двое-трое самых обеспеченных крестьян, получающих хорошие «дивиденды» от своих активов в этом хозяйстве, в мишкинский колхоз имени Крупской вступать не пожелали. Кончилось это для них печально – раскулачили и выслали вместе с семьями.
На территории Мишкинского сельсовета  было тогда, в 1930 году, организовано еще несколько коллективных хозяйств. В Нововаськино был образован колхоз «У памаш», где председателем стал Владимир Янаев, в Староваськино – колхоз «У ял», в деревне Чукудобаш – колхоз «Большевик», в Унуре – колхоз «У нур», председателем в котором выбрали Яндимира Айбердина.  Из Нововаськино выделилась ещё одна группа людей, которая организовала колхоз «У вий» и обосновалась вообще где-то в глухом лесу между деревнями Крещенское и Бабаево. Возглавил этот колхоз Ижбулдо Бикбулатов. В лучшем положении был, конечно, колхоз «У памаш». Ему досталась от местного кулака Андрея (единственного русского, жившего в этом селении) водяная мельница, которая стояла на Втором Иняке в километре ниже Нововаськино. Дом мельника разобрали и перевезли в Мишкино, где он стал основой для здания районной милиции, построенной в начале тридцатых на перекрёстке улиц Ленина и Революционная (это здание и по сей день там стоит – последнее из построенных в тридцатых годах   общественных зданий),  а мельница – в прекрасном рабочем состоянии – перешла в актив колхоза. Она давала неплохой доход за счёт гарцевого сбора с приезжающих на помол и исправно ещё работала почти тридцать лет, даже и тогда, когда колхоз в Нововаськино в начале пятидесятых вошел в мишкинский колхоз имени Крупской при объединении мелких хозяйств в более крупные. Но вот когда в 1957 году все колхозы северной зоны района были объединены в огромный совхоз «Мишкинский», возникший на базе расформированной Мишкинской машинно-тракторной станции, вот тогда этой мельнице был подписан окончательный приговор – совхозу она была совершенно не нужна, в первое же половодье запруду прорвало, а постройки снесло, восстанавливать  ничего не стали (незачем это уже было – другие времена, другие технологии помола, на смену жерновам пришли вальцы). Теперь на этом месте только длинный земляной вал плотины бывшего пруда да большой старый жернов, наполовину вросший в землю с его краю, и напоминают о том, что здесь когда-то была  водяная мельница...
  И насчет имени мишкинского колхоза, под которым он просуществовал почти тридцать лет. В начале коллективизации в районе было два колхоза имени Крупской (если кто из молодых читателей не знает, то так звали жену В.И.Ленина – Надежда Константиновна Крупская). Первый был в Мишкино, второй – в Андреевке. Но осенью 1932 года председатель андреевского колхоза Аплекай Аптыкаев был убит, по версии следствия, кулаками. Вот тогда колхоз и переименовали, назвав именем своего первого председателя, под которым он и просуществовал всё советское время. Про историю  этого колхоза, а также о жизни и смерти его первого председателя я достаточно подробно написал в рассказе «О забытых героях прошлого», вошедшего во второй том этой книги, и, кстати, уже есть результат того, что к этой теме было привлечено общественное внимание. Управлением по государственной охране культурного наследия Республики Башкортостан был принят приказ №487 от 21 октября 2024 года «Об утверждении границ и режима использования объекта культурного наследия регионального значения «Могила организатора колхоза, бывшего партизана, убитого кулаками в 1932 году». Какое будет продолжение я, конечно, не знаю, но,  может быть, заброшенную могилу на андреевском кладбище, где перезахоронены останки Аплекая  Аптыкаева (до 1967 года его могила была на площади в центре Мишкино), приведут в порядок и поставят достойный этого человека памятник?
И опять же насчёт названий колхозов. К 1939 году колхозов было чуть больше сотни – 103. И названия их делились строго по двум признакам – либо по названию селения, где этот колхоз возник, либо  были связаны с историческим или революционным наследием. Абстрактных, не несущих идеологической нагрузки, имеющих только эстетическое значение – таких названий не было. Идеологические же названия делились на три категории – во-первых, это были имена героев революции, гражданской войны или текущего советского времени, во-вторых, несущие в себе символы новой жизни (были колхозы «Трактор» (Тигирменево), «Радио» (Букленды), «Мотор» (Елышево), «Динамо» (Сафарово), «Актив» (Терекеево) и т.д.), в-третьих, напоминали о прошлых событиях, имеющих отношение к международному коммунистическому движению,  к революции или, вообще, к истории Советской власти. Причём, много было названий на марийском языке, в переводе имеющих такое же значение. Например, в Тынбаево был колхоз «У корно» (Новый путь), в Яндыганово – колхоз «У пасу» (Новое поле), в Баймурзино – колхоз «Волгыдо» (Свет), в Курманаево – колхоз «Йошкар куралше» (Красный пахарь), в Ирсаево – колхоз «Шемер» (Трудящийся), в Камеево – колхоз «Ленин корно» (Ленинский путь), в Староарзаматово – колхоз «Чевернур» (Красивое поле), в Озерках – колхоз «Ужара» (Заря). Но есть и такой ещё интересный факт, когда колхоз никак не мог быть назван в начале тридцатых годов тем именем, под которым он потом проходил по документам. Например, колхоз в  селе Старомокрушино имел название «Двадцать лет Октября». Но двадцать лет со дня Великой Октябрьской социалистической революции случилось только в 1937 году, и этот колхоз никак не мог так называться в самом начале своего становления. Дело тут вот в чём - был он, скорее всего, назван, к примеру,  именем Тухачевского, или иного известного советского военачальника или политика – а того взяли, да и репрессировали в годы Большого террора (1937-38 годы) – вот колхоз срочно и переименовали, старое название вычеркнули из всех списков, постараясь быстрее забыть, а новое вписали. Так же, видимо, произошло и с колхозом имени Матросова в Вернесухоязово. Александр Матросов стал Героем Советского Союза в Великую Отечественную войну, а колхоз к этому времени существовал уже десять с лишним лет – как он в то время назывался, уже и не узнать. То же самое можно сказать и о Каргино, колхоз в нём носил имя Чкалова. Но летчик Валерий Чкалов стал известен в стране только после своего беспрецедентного перелёта из Москвы на Дальний Восток, случилось это  в 1936 году. Скорее всего, его имя каргинский колхоз тоже стал носить только после 1937 года, а до этого имел имя какого-либо советского или партийного деятеля, репрессированного в те годы. Или вот в деревне Алексеевка был колхоз имени Блюхера, а этот знаменитый Маршал Рабоче-крестьянской Красной армии тоже был репрессирован в 1937 году. Колхоз тут же переименовали в «Борец».  Таких «переименованных» колхозов было тогда немало. Самым известным случаем стало переименование колхоза имени Сталина (Большие Шады) уже в 1963 году, после развенчания «культа личности»  – в колхоз «Шады». Есть вообще уникальный случай в нашем районе, связанный с наименованием колхоза и его переименованием. В селе Уразаево, (оно тогда входило в наш район), что находится за лесом ещё дальше Старонакаряково, в 1935 году колхозники на своём собрании решили переименовать свой колхоз (а как он уж до этого назывался неизвестно) и назвать его именем Кидалашева. Николай Александрович Кидалашев работал там в это время директором школы, а в самом начале тридцатых возглавил этот колхоз во время его образования, совместив с учительской деятельностью. Настолько авторитетным был этот человек, что односельчане решили дать его имя своему колхозу ещё при его жизни. И райсовет утвердил это решение колхоза. Да только недолго носило это хозяйство имя учителя, в 1938 году Николая Александровича  арестовали работники НКВД, после чего колхоз снова срочно переименовали, убрав имя «врага народа» из истории колхоза. Но «враг» оказался совсем не врагом, в 1939 году Кидалашев вернулся обратно, обвинения против него были сняты, но имя его колхозу уже не вернули. Насколько я знаю, это единственный случай по всей округе, если вообще не по всей Башкирии, когда колхозу давали имя его основателя ещё при жизни. И, кстати, такая практика – когда учителей или директоров школ выбирали председателями колхозов и они совмещали сразу два вида деятельности – была хоть и не повсеместной, но и не редкой. Например, отец директора Мишкинской средней школы Ю.А.Каюмова – Ахат Каюмов – в начале тридцатых, будучи тоже директором школы, также совмещал эту должность с председательством в колхозе. Как люди успевали всё в те годы – можно только гадать.
Коли зашел разговор о названиях колхозов той поры, упомяну ещё несколько из тех,  уже забытых, названий. В Иштыбаево, например, колхоз назывался «Пахарь», в Кочкильдино – «Ермак», в Староакбулатово – имени Карла Маркса, в Новоакбулатово – имени Фридриха Энгельса, в Лепёшкино – «Пахарь», В Большесухоязово – имени Калинина, в Иштыбаево – имени Микояна, в Малых Шадах – «КИМ»,  в Верхнесорокино – «9 января», в Нижнесорокино – «Сталинец», в Кайраково – имени Парижской коммуны, в Байтурово – «Путиловец», в Ленинске и Восходе – «Агроном», в Михайловке – имени Шмидта, в Татарбаево – имени Кагановича, в Атнагулово – имени Ворошилова, в Старонакаряково – имени Кирова, в Токтарово – имени 8 марта, в Сабаево – имени Жданова, в Кигазытамаково – «Алга», в Родыгино – «Новая жизнь». А вот как трансформировались названия колхоза в Чебыково, по мере его укрупнения – «Исанчури», затем «Правда», затем имени Маленкова, затем «За коммунизм» и, наконец, последнее название (1991 год) – «Рассвет».  А вот чураевский колхоз имени Ленина никогда не менял своего названия – и во время укрупнений тоже. Уникален этот колхоз тем , что остался единственным, сохранившимся сельскохозяйственным  предприятием с советских времен. И сейчас его преемник – ООО «Колхоз имени Ленина» по-прежнему существует. А в Рефандах колхоз был назван именем Пушкина – и это единственный случай подобного рода, имён писателей и поэтов, хоть дореволюционных, хоть советских – в названиях наших колхозов больше не встречалось...   
В первых колхозах, возникших в самом начале тридцатых годов, всё производство было полностью основано на ручном труде. Никакой механизации практически не было. Пахали даже ещё и деревянными сохами – и не так уж и редко, железные плуги имелись в колхозах, но не повсеместно. Сеяли из лукошек, разбрасывая семена руками, заделывали посевы деревянными боронами, урожай убирали косами и серпами, обмолачивали потом снопы всю зиму ручными цепами – это всё «технологии», которым было уже сотни, да, наверное, даже и тысячи лет.  Были, уже, конечно, и конные косилки в некоторых колхозах, и жатки-лобогрейки, и конные молотилки – это и был верх механизации, предмет зависти соседей. А так, в большинстве своём, первые колхозы начинали свою деятельность с работы «по-старинке», не отказываясь ещё ни от деревянной сохи, ни от серпа с цепом для молотьбы снопов.  Но Советская власть не бросала слова на ветер, когда обещала колхозникам всемерную помощь и поддержку, так как само государство было заинтересовано в увеличении производительности труда в сельскохозяйственном производстве. Никакой благотворительности тут не было, только трезвый, даже циничный расчёт.  Получат в колхозе больше урожая, значит, и забрать у них можно будет тоже больше. На это ведь всё и было рассчитано, когда начиналось. А достичь высокой производительности труда можно было только за счет механизации трудоёмких процессов и за счет повышения общей культуры в агротехнике. Поэтому уже быстро (в 1932 году),  буквально на третью осень после образования в районе первых колхозов у нас была открыта Мишкинская машинно-тракторная станция (МТС), государственное предприятие, на двадцать пять следующих лет взявшая под свою опеку все колхозы в округе – сорок пять коллективных хозяйств. Что же такое – МТС? Какова была её структура, материальная база, взаимоотношения с колхозами, чем ещё здесь занимались, кроме предоставления услуг по механизации работ, какая техника была у неё в первый год работы и какая – в последний перед началом войны?   
Открытие МТС стало важнейшим делом, внесшим  огромный вклад в развитие коллективизации в наших краях. Ведь никакой механизации, как я уже упоминал,  в создаваемых коллективных хозяйствах не было. В лучшем случае - механизмы на конной тяге, да и те считанные. Трактор же в округе существовал вообще в единственном экземпляре. Это был тот самый "Фордзон", который сначала принадлежал Марий-Олковскому товариществу по совместной обработке земли "У илыш», а потом перешел «по наследству» уже в мишкинский колхоз имени Крупской. Так что этот колхоз был тогда единственным, где имелся "железный конь". Но это именно – в ближайшей округе от Мишкино. А так-то, когда в 1926 году приобретался этот самый первый «Фордзон», вместе с ним приплыли на барже из Уфы еще два таких же трактора. В Бирске на пристани их выгружали вместе. Но вот дальнейшая судьба этих тракторов неизвестна...
С образованием же МТС положение изменилось - на полях многочисленных колхозов, которые вошли в зону её ответственности, а это было чуть ли не половина всего района - появилась техника. Механизацией были охвачены в первую очередь такие работы, как вспашка зяби, сев, уборка и обмолот зерновых. А за работу колхозы рассчитывались с ней (а фактически – с государством) только произведенной продукцией, никаких денежных расчётов не было.
Не сразу тогда решили, где будет строиться база новой организации. Места рассматривали всякие - и на Горе, где впоследствии была построена подстанция, и на месте, где сейчас стоит магазин "Пятёрочка" (на старой бирской дороге). В итоге всё же выбрали то место, где потом возник совхоз "Мишкинский". Улица Тракторная как раз и обязана своим названием этой новой организации, так как застраиваться она начала именно в те годы.
МТС была очень большим и влиятельным предприятием все двадцать пять лет своего существования. Политотдел МТС не подчинялся районному руководству, он сам был даже как бы "надзорным" органом за общественно-политической жизнью в районе, по своей инициативе мог проводить расследования действий председателей колхозов, бригадиров, специалистов, передавать материалы в милицию и райотдел ОГПУ, требовать привлечения подозреваемых в "саботаже и вредительстве" лиц к ответственности. Политотдел в течение  первых трёх лет своего существования выпускал даже свою газету, которая называлась  "За большевистский колхоз".
Но кроме политической деятельности МТС занималась всё же больше деятельностью экономической. Здесь не только обеспечивали услугами по механизации те колхозы, что входили по территориальному принципу в зону влияния станции - а их перед войной было 45 из 103, имеющихся тогда в нашем районе - но занимались всем, что было необходимо для увеличения эффективности работы в коллективных хозяйствах. Постоянно проводились курсы по обучению и подготовке различных специалистов - учетчиков, бригадиров, полеводов, яровизаторов и протравливателей семян,  сушильщиков зерна.  И  само  собой – курсы по подготовке механизаторов, трактористов, шоферов, комбайнеров. Первыми трактористами в районе тогда стали А.Яныбин,  М.Русеков, С.Бабинцев, К.Кансияров, В.Ванюшкин, В.Пойлов, И.Каренгин. А первым директором нашей МТС стал выходец из Калтасинского района Георгий Иванович Михайлов. Увы, судьба его незавидна - несмотря на то, что он многое сделал в годы становления МТС для её развития - в 1937 году он был арестован, осужден, расстрелян, как  "враг народа"...
В чураевской стороне тоже была открыта своя машинно-тракторная станция, которая обслуживала колхозы  уже той стороны района. Случилось это в 1936 году. Эта станция имела техники меньше, чем Мишкинская МТС, всю же остальную работу по организации сельскохозяйственного производства делала точно такую же.
В первый год образования Мишкинской МТС в ней было десять тракторов марки СХТЗ 15/30. Это был тогда самый массовый трактор в Советском Союзе, выпускавшийся сразу на двух заводах - Сталинградском и Харьковском. Количество техники постоянно росло, и перед войной в Мишкинской МТС было уже 67 тракторов, пятьдесят из которых были марки СХТЗ 15/30, а шесть тракторов были марки "Универсал-2". Это были тракторы на железных колесах с двигателями, работавшими на керосине. Еще 11 тракторов были гусеничными, марки С-60 и С-65. Это были тяжелые "Сталинцы" Челябинского тракторного завода, который тогда был единственным заводом, выпускавшим гусеничные машины. С-60 работал на лигроине, а вот С-65 был уже дизельным, причем производство топливной аппаратуры (топливные насосы высокого давления - ТНВД) освоили здесь же, на самом заводе. С началом войны все гусеничные трактора мобилизовали на фронт - колонна такой техники в  первые же дни после начала боевых действий своим ходом ушла в Бирск на пристань, откуда технику доставили на баржах в Уфу. Забрали и часть колесных тракторов - МТС сильно обеднела техникой. Ушли на фронт и трактористы, ставшие в военное время механиками-водителями танков. На их место пришли женщины - всю войну в МТС работали курсы по подготовке трактористок. Многие из них потом трудились в колхозах по этой профессии вплоть до шестидесятых-семидесятых годов...
В 1957 году Мишкинскую машинно-тракторную станцию закрыли, образовав на базе всех колхозов, что она обслуживала, огромный совхоз "Мишкинский". Это была территория от Новотроицкого до Кигазов. 11 отделений насчитывал этот совхоз. В 1965 году совхоз разделили на две организации, так возник совхоз "Рефандинский". Еще через некоторое время на базе первого отделения совхоза "Мишкинский" был образован совхоз "Заря", главной деятельностью которого должно было стать пчеловодство...
Мишкинская машинно-тракторная станция имела большое значение в свое время, была, по сути, "градообразующим предприятием" в нашем селе, её наследник - совхоз "Мишкинский" - тоже затем всё советское время имел такое же значение. И хоть сейчас уже ничего (кроме первого кирпичного здания мастерской МТС) не напоминает о том, что здесь когда-то кипела жизнь - история Мишкинской машинно-тракторной станции навечно вписана в историю села и района. Да и место, где находилась когда-то эта организация, а затем долгие годы была центральная усадьба совхоза "Мишкинский", не пустует - здесь теперь тоже строятся помещения, развиваются различного вида производства, но теперь уже, конечно, только частной инициативой предпринимателей. И это можно считать своего рода преемственностью - сменилась эпоха, сменился государственный строй, но стремление людей к созидательному труду, к самовыражению своего творческого начала, к желанию учиться и постигать новое - не изменились...
Вернёмся вновь в тридцатые годы, в первые колхозы, в совершенно иную атмосферу того времени, когда на глазах менялось всё – от социальных отношений, от вчерашнего уклада жизни (а он менялся на глазах) – до появившихся  совершенно новых явлений, таких, как, например, своя газета. Пришло время обратиться к цифрам – сколько сеяли, сколько скота имели, какая урожайность была в те годы, как стали зарабатывать в коллективных хозяйствах – как вообще воспринимались перемены, были ли люди довольны ими, или жалели о прошлом, вздыхая по временам НЭПа? И в каких селах или деревнях образовались самые первые коллективные хозяйства?
Одной из самых первых сельскохозяйственных артелей можно с уверенностью назвать баймурзинский колхоз «Волгыдо» (Свет). Он был образован практически сразу же после 15-го съезда ВКП(б), провозгласившего курс на коллективизацию. Съезд прошел в декабре 1927 года, а колхоз в Баймурзино был создан уже в январе следующего, 1928 года. Причем, люди тогда объединились совершенно добровольно. Это вообще характерно для самых первых колхозов – беднякам нечего было терять, они объединялись сознательно, с одной стороны, вместе жить и работать было легче, с другой – надеялись на помощь государства. Тогда, в январе 1928 года, в баймурзинский колхоз «Волгыдо» объединились 15 домохозяйств. Инициатором этого объединения в сельхозартель и первым её председателем стал Яныбай Тынбылаев. Он был очень активным человеком – и в Бирск, когда надо было оформлять документы на регистрацию хозяйства, ездил, не затягивал, и кредиты вовремя оформлял, и планы работ составлял, вплоть до самых мелких смет всё рассчитывал. Деловой был, в общем, человек. А в артели на первое время было только пятнадцать лошадей, столько же плугов с сохами и борон. Но это, в общем, немало для начала, совсем бедных, безлошадных хозяев в этом колхозе не было, каждый из вступивших привёл с собой коня – главную тягловую силу того времени.  Были в районе колхозы, которые начинали, вообще, имея семь-восемь лошадей и ни одного железного плуга – только сохи. А колхоз «Урал» даже не в самом начале, а, фактически, уже через девять  лет после образования – в 1939 году – имел на двадцать дворов только семь лошадей и шестнадцать коров в общем молочном стаде. Так что разные были колхозы тогда по экономическому положению, разные. От многих причин это зависело, не последнее значение имело и то, кто стоял во главе хозяйства.   Баймурзинский же колхоз  «Волгыдо», например, к 1930-му году состоял уже из тридцати домохозяйств, добиваясь под руководством своего делового председателя совсем неплохих результатов. Одним из первых, вступивших в этот колхоз,  стал впоследствии известный в районе человек – Акадий Сагадеев. Он потом и председателем райсовета в Мишкино был, и в Уфе в БашЦИКе работал заведующим отделом национальных меньшинств, в Москве даже на курсах учился недолго – незаурядный был человек. Наган имел наградной, полученный им от командования части, в которой воевал на фронтах Гражданской войны, а в Красную армию он пошел добровольцем в возрасте всего девятнадцати лет. Увы, как и многие незаурядные люди того времени, объявлен он был в 1937 году «врагом народа», членом вымышленной в недрах НКВД «контрреволюционной буржуазно-националистической марийской повстанческой организации», осужден и расстрелян. Работал он до ареста заведующим финансовым отделом райсовета в Мишкино...
Ещё один колхоз, образованный тоже в «первом эшелоне», ставший волею и желанием своих создателей добровольным союзом людей, объединившихся для коллективного труда в надежде на лучшую жизнь – старокульчубаевский сельхозкооператив «Первомайский». Организатором здесь стал Яманай Камаев с друзьями-единомышленниками. В артель вошли двенадцать  подворий, были в ней и две женщины, самостоятельно ведущие хозяйство. Что интересно – после войны Яманай Камаев, к тому времени уже бывший председатель этого колхоза, загорелся идеей электрифицировать Старокульчубаево и ведь добился этого, несмотря ни на что! Сумел убедить людей в нужности этого дела, просчитал всё и с технической точки зрения, и с экономической. Стали строить плотину на реке Кынгыр – всё вручную, никакой техники в колхозе не было – возили на быках дубы из леса, делали из их сваи, забивали в русло реки, «обвязывали» сваи жердями, заваливали образовавшиеся полости камнями, глиной, утрамбовывали.  Установили водяное колесо, как для мельницы, подключили к нему динамо-машину и уже в 1949 году загорелись в домах колхозников электрические лампочки. А ведь промышленный ток пришел в наш район только в середине шестидесятых. Да, где у «руля» колхоза стояли люди инициативные, деловые, да ещё и честные, думающие больше об общем деле, а не о своей выгоде – там колхозникам жилось много легче. Беда, если в председатели попадали люди случайные – а бывало такое – пьющие, не чистые на руку, бессовестные, ставящие личные интересы превыше всего. Тут уж никакого добра ждать нечего было. А если такой человек угодлив райкому с исполкомом, «связи» там имеет, все «указания» выполняет слёту и берёт любые обязательства, чтоб начальству угодить – то и снять его с занимаемой должности не так-то и просто, намучаются колхозники с таким «председателем» немало... 
Главной проблемой для колхозников в тридцатые годы были... деньги! Вернее, их отсутствие. Ну, негде их было взять, кроме, как продавать что-то, выращенное на своем дворе и в своём огороде. В колхозе же оплата была только натуральной, из того, что колхоз произвёл. В колхозе и в самом денег не было. Сначала после сбора урожая,  выполняя «первую заповедь», сдавали запланированную часть зерна на государственные элеваторы. Затем за услуги МТС рассчитывались, тоже  натуроплатой, излишков после производства такой оплаты для свободной продажи  оставалось мало, да и их всеми способами государство пыталось получить опять себе же. Предлагалось сдавать их через систему потребкооперации, планы такие тоже доводили до хозяйств, а взамен колхоз мог на начисленные за дополнительную сдачу продукции средства приобрести, например, автомобиль. Так к концу тридцатых годов были приобретены 58 машин ГАЗ-АА, знаменитых полуторок Горьковского автозавода. В некоторых колхозах их было даже по две машины.
Проблема денег для простых колхозников была очень острой. Налоги с каждого двора надо было платить не только натуроплатой, но и живыми деньгами. И в школах с 1 сентября 1940 года обучение с восьмого по десятый класс тоже стало платным, как и в техникумах, и ВУЗах. Вроде бы и небольшие по тем временам деньги, но именно из-за введения оплаты за обучение многие дети колхозников не смогли продолжить учёбу дальше, ушли, стали работать. Деньги небольшие – но и тех не было лишних. Вот что писал о том времени в «Дружбе» от 16 декабря 1989 года в статье «Боль моя - деревня» янагушевец Ш.Бикбулатов, современник колхозной жизни тридцатых: «С 1931 года колхозников стали облагать заданиями по сдаче животноводческой продукции. Мяса требовалось сдавать 40 килограммов, молока – 250, яиц – 200 штук, овчин -2 штуки, шерсти – 400 граммов с овцы, картофеля – 5-6 центнеров с хозяйства. Кроме того, были большие денежные налоги, насильственные займы. Если колхозник не мог сдать в указанный срок, агенты уполминзага уводили скот со двора сами, не имея на это никакой санкции, или оформляли материал в суд, как на злостного неплательщика. Суд приговаривал таких колхозников к лишению свободы сроком на 3-4 года...»
Да, в тридцатые годы было тяжело. Налоги, подписки на госзаймы – всё это было.   В наших краях легче всего «с деньгами» было работникам мишкинского колхоза имени Крупской. У них был стабильный источник дохода все тридцатые годы – пускали к себе квартирантов, плата тогда «за квартиру» была ощутимой. Много в Мишкино появилось народа с образованием здесь райцентра в 1930 году, жить было негде, вот и квартировали у местных «в тесноте, да не в обиде». Редкий дом тогда в Мишкино обходился без квартирантов, не только одиночных, но и семейных. А в других колхозах способом получения денег была только «контрактация», когда выращенный на своём дворе скот приобретался колхозом для пополнения общественного стада,  да торговлей на базаре в выходной день – не только на мишкинском, но и в Бирск ходили, выходя в дорогу ещё с ночи. Лошадей своих уже не было, все в колхозе, вот и ходили пешком. Бабаевские женщины, например, на мишкинский базар ходили напрямую через лес, через Нововаськино. И медведей не боялись. Обычно вешали на шею коромысло, на нём два ведра, в вёдрах молоко, сметана, творог, яйца – и в путь, пока ещё солнце не встало...   
Уже с середины тридцатых годов производство в колхозах становилось постепенно многоотраслевым. Кроме зернового и мясо-молочного направления стали развивать огородничество, садоводство, пчеловодство, рыбоводство, кролиководство и даже охотничий пушной промысел. В общем, брались за всё, что может повысить доходность хозяйства. Но главным, конечно, оставалось производство зерновых культур. К 1936 году площадь под зерновыми превысило 82000 гектаров, причём посевы ржи неуклонно сокращались, а посевы пшеницы и технических культур – соответственно росли. Всё это повышало товарность продукции сельхозартелей. Росла постепенно и урожайность. Особенно урожайным оказался 1937 год. Рекордными в ту осень урожаями могли похвастать многие хозяйства. Но превзошел всех бабаевский колхоз «Коммунар», где урожайность овса (очень важной культуры, поскольку овес – незаменимый компонент корма лошадей) составила более 41 центнера с гектара.
Развивалось и животноводство. В 1932 году в районе было 15 ферм, где содержалось 576 голов крупного рогатого скота, 7 свиноводческих ферм (551 голова) и  десять овчарен с тремястами овец. Увеличение поголовья ферм производилось тогда не только за счёт естественного прироста молодняка, но и за счёт населения, у которого этот скот приобретался по программе «контрактации». Тогда это слово было очень популярно, его значение знал любой деревенский школьник. За счет этой «контрактации» к 1935 году планировалось довести количество ферм до 84, а содержащихся на них стадо молочных коров увеличить по сравнению с 1932 годом в пять с лишним раз – до 3050 голов. На цели «контрактации» государство давало кредиты, поскольку своих денег, на которые можно было закупать скот у населения, в колхозах не было.
Деньги в сельхозартелях пытались зарабатывать на всём, чем только можно. Создавали колхозные пасеки, разбивали сады, развивали овощеводство, запружали реки, запускали туда мальков. От рыбоводства, как и от кролиководства, толку, правда, вышло мало, а вот всё остальное при умелом хозяйствовании доход приносило. Из самых экзотических способов получения доходов колхозами тех лет было создание в отдельных из них охотничьих бригад по промыслу пушного зверя – белки, лисы, рыси. И были успехи! В 1934 году наш район, например, за перевыполнение плана по продаже пушнины был отмечен и награждён – премирован пишущей машинкой «Ундервуд», которая стоила тогда уйму денег. Машинка эта потом в райисполкоме  без всяких поломок и накладок проработала почти тридцать лет, но в 1962 году, при объединении районов и неразберихе переезда госучреждений в Бирск, была утеряна. А жаль, был бы сейчас хороший экспонат для районного музея. Эту машинку можно часто  видеть  на исторических фотографиях тех лет, когда группа специалистов, собравшихся на какое-либо  своё очередное совещание, обязательно считала своим долгом сделать фотографию «на память». Для солидности на передний план всегда ставили что-нибудь из достижений тогдашнего технического прогресса – телефонный аппарат или пишущую машинку, или то и другое вместе, простые же бухгалтерские счёты, присутствующие тогда на каждом канцелярском столе любого специалиста, наоборот, стыдливо задвигали куда-нибудь с глаз долой...
Сады были очень популярны тогда в колхозах для повышения доходов, десятки гектар их были разведены  по всему району. Особенно славился мокрушинский сад в колхозе «Двадцать лет Октября», среди сотен яблонь в  котором ещё и пасека большая находилась. Продукцию – яблоки, смородину, вишню – сдавали через систему потребкооперации, которая работала без сбоев. А огородничество? Были целые хозяйства, которые даже специализировались на этих культурах. Одним из таких хозяйств был колхоз имени Красина, который был организован в небольшом посёлке Рождественское на Втором Иняке. Селение это основали в середине двадцатых годов пятнадцать  русских семей, выселившихся из Елышево по программе нового землеустройства. Когда образовывался здесь в 1931 году колхоз, жителей здесь было чуть меньше сотни (вместе с детьми), а домохозяйств было уже восемнадцать.  А к  середине тридцатых годов там к первой улице стала пристраиваться уже и вторая, понемногу население увеличивалось, дети вырастали, женились, обзаводились своим хозяйством. К 1939 году население было уже 136 человек. Вот в этом колхозе огородничество, как начало развиваться с самого начала, так и велось все годы до того времени, пока деревушка эта к семидесятым годам совсем не исчезла. Даже и планы им в районе ставили не столько зерновыми культурами и животноводством заниматься, сколько огородничеством. Так здесь фермы никогда и не было. Зато поля с рядами капусты, грядками моркови, огурцов,  помидоров – тянулись от деревни на закат солнца чуть ли не до тракта, идущего от Мишкино в сторону Елышево. Десятки тонн воды для полива нужно было перетаскать ведрами из Второго Иняка на эти поля в течение каждого дня во время сезона, а сколько прополки, затем уборки? И всё вручную. Был у них план приспособить для полива двигатель с насосом, да что-то не получилось с этой идеей, хотя таких стационарных двигателей-болиндеров, работающих на всём, что горит, включая и сырую нефть, в районе в те годы было уже около двух десятков.    Да, колхозники из тридцатых годов не знали, что такое покой, работа в летний день с раннего утра и до глубокого вечера была нормой. Например, вскопать руками 18 соток земли, при подготовке почвы под посадку – обычное дело даже для женщин, столько и в наряд закладывалось. А трудодень «закрывался» отметкой-палочкой в учетной книжке, только если он был не менее 12 часов. «Было работано...» - как вспоминали потом те, кому пришлось поднимать на своих плечах колхозную экономику в те годы. Согласимся – было! Как легендарные атланты держали на своих плечах небо, так простые колхозники в тридцатые – да и в последующие годы тоже, вплоть до шестидесятых – держали на себе неподъёмным грузом растущее с каждым годом сельское хозяйство страны. Потом стало легче -  отказались от трудодней и натуроплаты за них, избавили от налогов, в том числе и натуральных, ввели оплату деньгами, в колхозах стало много техники, труд механизировался не только на полевых работах, но и в животноводстве, на селе строилось много социальных объектов – школ, магазинов, клубов, фельдшерско-акушерских пунктов, даже квартир для специалистов и передовиков. Колхозники получили паспорта (это уже в семидесятые), можно стало свободно уехать из деревни в город, сменить положение сельского пролетария на городского. В общем, стало легче, гораздо легче. Но до этого времени из тридцатых годов было далеко, очень далеко, нужно было пережить войну, когда деревня обезлюдела на мужское население до самой критической точки, когда, за неимением лошадей, на коровах не только пахали, но и в телеги с санями запрягали, а там, где и коров не было, впрягались в плуг четверо-пятеро женщин, чтобы хоть как-то вспахать свои огороды и хоть что-то посадить с весны, иначе – пропадать семье. Не легче было и после войны, особенно тяжелыми  были 1946-47 годы, когда угроза голода нависла снова над многими областями страны...
До того, как в начале пятидесятых годов началось укрупнение колхозов, они были очень маленькими – в каждой деревне был свой. А в больших сёлах было даже по два колхоза. Например, в Новотроицком были образованы колхоз имени Куйбышева и «Рабселькор», а в Янагушево – «Трудовик» и имени Будённого. Объединение колхозов проводились и дальше, все пятидесятые годы, они становились всё крупнее, объединяя в себя уже по несколько сёл и деревень. Последняя самая  крупная реорганизация произошла после возвращения нам статуса района и отделения его от Бирского. Произошло это в 1965 году. Были организованы десять крупных колхозов - "Дружба" (с центральной усадьбой в Камеево), имени Фатхинурова (Урьяды), имени Карла Маркса (Староакбулатово), "За коммунизм" (Чебыково), "Шады" (Большие Шады), имени Аптыкаева (Кайраково), имени Ленина (Чураево), имени Мичурина (Баймурзино ), "Первомайский" (Тынбаево ), имени Калинина (Большесухоязово). А совхоз «Мишкинский» разделился надвое – так был образован совхоз «Рефандинский», ещё позднее на базе первого отделения совхоза «Мишкинский» был образован совхоз «Заря», главным направлением которого стало развитие пчеловодства. 
Высокими показателями в сельхозпроизводстве наш район никогда не блистал – ни в первые годы коллективизации, ни в последние. Конечно, некоторые хозяйства в отдельные годы показывали хорошие, даже отличные результаты, но в среднем и по удоям молока от коровы, и по привесам на откорме скота, и по урожайности ходил наш район в середняках - в лучшем случае. Но был всё же один год в истории колхозного производства, когда отличные результаты показали все хозяйства. Это 1985 год, год, ставший особенным в истории производства зерна нашими сельхозпредприятиями. Небывалый урожай собрали тогда с полей - по 16,6 центнеров с гектара! А ведь, бывало, что и восемью-девятью центнерами обходились в иные годы. А тут - почти семнадцать! И это ведь только в среднем на гектар. Были хозяйства, урожайность в которых доходила на отдельных полях до сорока центнеров – неслыханное дело на наших  не очень плодородных землях и при нашем климате. Не зря ведь считалось, что наш район находится в зоне рискованного земледелия!
Но летом 1985 года природа не поскупилась и сразу рассчиталась за все прошлые промашки - зерна на токах было столько, что его не знали, куда девать! Элеваторы тоже были уже переполнены, так что наши колхозные и прикомандированные водители возили его не только в Бирск, но и в Чишмы, в Янаул, даже в Куеды, а это уже Пермский край.
Начиная с самых первых лет после организации колхозов и до самого их конца, была традиция - отправлять зерно и другую сельхозпродукцию при продаже его государству целыми обозами, состоящими из десятков гужевых повозок в начале колхозного движения, и десятками грузовиков уже потом, когда механизация сделала свое дело. Обозы эти назывались "красными", отправить такой "красный обоз" было делом чести для любого сельхозпредприятия. Обставлялось все это очень торжественно, с речами и чествованием передовиков на митинге, с оформлением самого транспорта флагами, плакатами и транспарантами, с песнями и маршами. Колонна такого обоза растягивалась при движении на несколько километров - зрелище было внушительное!
Лето 1985 года стало "лебединой песней" наших колхозов и совхозов. Уже был объявлен курс на "перестройку", но ничто тогда еще не предвещало, что реформы, начинающиеся в стране, закончатся полным развалом той формы организации сельхозпроизводства, что сложилась за десятилетия советского времени. Почти каждый день тогда, начиная с середины августа, на улице Ленина напротив райкома партии (где сейчас находится отдел образования) формировалась сводная колонна "красного обоза", почти каждый день звучали торжественные речи, почти каждый день играл духовой оркестр, провожая колонну с зерном в дорогу на элеваторы - "в закрома Родины", как тогда было принято говорить. Тридцать тысяч тонн зерна было продано в тот год государству - никогда ранее и уже никогда после такими цифрами у нас не оперировали. Тридцать тысяч тонн! Собрать и перевести такой урожай было не просто, огромного напряжения это стоило, в первую очередь, колхозным и совхозным механизаторам, водителям, сутками не выпускающими из рук рулей комбайнов, тракторов и автомобилей!
24 октября 1985 года духовой оркестр (у нас в РДК тогда был свой духовой оркестр!) сыграл марш в честь последнего "красного обоза" - в последний раз. И это был уже реквием по уходящей эпохе - но кто тогда мог это знать?

Автор Геннадий Легостаев
(Из книги Мишкинские рассказы», третий том)