Неведомое. Глава ХС

(продолжение. Предыдущая глава LXXXIХ - http://www.proza.ru/2025/11/20/1476)
(Начало. Глава I - http://www.proza.ru/2020/01/01/1248)

    Селятин уже пребывал в сладких объятиях Морфея и видел первый сон, когда взбудораженный урядник разбудил и поднял на ноги весь дом, в котором остановился на постой молодой следователь.

      Громов бесцеремонно растолкал следователя, ворвавшись в горницу, где на широкой лавке под окнами безмятежно почивал Нил Карпович. 
   
      - Что такое? Что случилось? – испуганно спрашивал  еще не вполне отошедший ото сна Селятин.

      - Прошу прощения, Нил Карпович, гляньте-ка вот на это! – урядник шумно переводил дыхание и протягивал ему раскрытую ладонь.

      - Что это? – протирая заспанные глаза, пытался понять Селятин,  которому Громов совал под нос потемневшие от времени нательные греческие крестики.

      - Это, ваше высокоблагородие, - почти кричал урядник: - нашли у того молодца-артельщика, что давеча подстрелили на пристани! Это  крестильные крестики сестер Крутицких – старших дочерей отца Серафима! Я сам привез эти кресты из Болгарии!  Убивец этот артельщик! Самый настоящий убивец! И десятник энтот Елизаров - морда хитрая, нечистый его забери,  тож убивец! По всему выходит!

      - Боже ты мой! – застонал мгновенно все понявший Селятин и стал торопливо одеваться. – А где Михеев, Тит Наумович?

      - Должно быть у Анисьи Медуновой бражничает.  Баба вдовая, ладная. Я видел, как оне под ручку с ундером на околице под липами прохаживались.

      - Пошли за ним кого-нибудь, Тит Наумович! Сдается мне, что Елизаров не тот, кто будет под замком тихо сидеть. Не дай Бог,  натворит что-нибудь!

      - Дык он же в подвале у старосты прохлаждается. И мужики его стерегут справные: Фрол Незнамов и Аким Собакин. Пусть только дёрнется, они ему сами укорот сделают!

      - Проверить все же не мешает! Слишком опасен этот десятник!

      Через десять минут Селятин, урядник Громов и унтер-офицер Михеев уже быстро шагали к дому местного старосты, на ходу проверяя оружие.

      Ворота высокого забора вокруг дома старосты оказались распахнуты, а навстречу им со двора выбежал  перепуганный староста в исподнем, но с ружьем в руке.

      - Мать Пресвятая Богородица! – причитал он, лихорадочно осеняя себя размашистыми крестами. – За что ж мне беда такая!

      - Что стряслось, Силуан Акинфыч? – крикнул ему урядник.

      - Конягу мово Серко свели со двора лиходеи! 

      -  Давно?

      - Да только вот, едва глаза продрал! Как услыхал, как ворота стукнули и копыта по двору застучали, так и выскочил на двор. Токмо ускакал тать, язви черт его душу!

      - А мужики складские от купца Рубинчика где?

      - Так в подвале расположились. Арестанта вашего стерегут!

      Бесцеремонно оттолкнул с дороги старосту Михеев и Селятин бросились в дом и бегом спустились в подвал. Стражей на месте не оказалось. Внутренняя дверь оказалась заперта, на стук и крики судейских никто с другой стороны не отвечал.

      Пришлось бежать на двор и спрашивать у старосты ключ. Тот ключ, каким заперли внутреннее помещение подвала, оказался единственным,  и тогда побежали звать на помощь соседских мужиков, чтобы сломать дверь.  Безуспешно провозившись с ней больше четверти часа, мужики решили принести со двора тяжелое бревно и использовать его как таран.  Бревно оказалось слишком велико для подвала и еще с четверть часа разыскивали двуручную пилу, чтобы его укоротить, потом почти полчаса долбили обрезком бревна в неподатливую, основательно сколоченную дверь, пока не выбили внутренний замок.

      За открывшейся дверью обнаружили только двух  забитых насмерть мужиков. Их оружие с добрым запасом боевых припасов исчезло.

      Вскоре установили, в какую сторону ускакал на коне Елизаров.  Несколько человек слышали на улице, ведущей к Санкт-Петербугскому тракту, быстро удаляющийся топот конских копыт.

      Через час снарядили в погоню восемь местных охотников с ружьями. К ним присоединился унтер-офицер полицейской стражи Михеев и стражник Колываев. Партию охотников возглавил сам следователь Селятин. Урядник участвовать в погоне отказался, сославшись на плохое самочувствие. А телеграфиста Железнова с собой просто не взяли. Обиженному Григорию Петровичу сказали, что он один во всей округе владеет телеграфной азбукой, и рисковать им следствие не имеет права.

***

    Уже на рассвете пароход «Ермак» бросил завозной якорь*(1)  в полуверсте от пристани. Появление судна, захваченного ранее бандой атамана Пупырева, вызвало переполох среди подразделения жандармов, несущих охранную службу в Рябиновской.

      - Кой черт понадобилось здесь Федьке Упырю? – ругался поручик Писаренко, рассматривая  вставший на якорь пароход в подзорную трубу. - Чтоб ты провалился, окаянный!

      - Похоже, нам подают сигналы белым флагом с мостика, Михаил Осипович. – сказал Каминский. – Обычно таким манером дают понять, что готовы сдаться! Но в такое при всем желании поверить не могу! Атаман Упырь не из таких предводителей разбойных шаек, что добровольно сдаются!

      - Гляньте-ка в мою оптику, Владислав Леопольдович. – сказал Писаренко, протягивая журналисту подзорную трубу. – Возможно, вы сможете различить в неё при десятикратном-то увеличении самого атамана или какие-нибудь знакомые физиогномии*(2)? Я же вижу только толпу оборванцев самого звероподобного вида.

      Каминский некоторое время внимательно рассматривал в подзорную трубу собравшихся на палубе «Ермака» людей, потом улыбнулся и, возвращая прибор поручику, сказал: - Действительно, Михаил Осипович, в основном это люди Федьки Упыря, но между ними есть и матросы из экипажа парохода, а вот белым флагом размахивает чиновник клинского уголовного сыска коллежский секретарь Верещагин. Рядом с ним стоят казачий сотник Колояр и капитан «Ермака» Меркурьев.  За этих людей могу поручиться, как за самого себя! Не знаю, что там произошло, но, по всей видимости, капитан на своём месте, а Верещагин и сотник командуют этим сбродом. Господина Пупырева на пароходе не видно! Тем не менее, лучше не рисковать и послать кого-нибудь проверить обстановку на пароходе.
 
      Писаренко кивнул и послал на разведку двух нижних чинов.  Двое жандармов на лодке подошли к  правому борту судна и крикнули палубному матросу, чтобы тот спустил к ним веревочный трап, но  Верещагин, перегнувшись к ним через борт, предостерег от посещения  парохода, сообщив, что  на «Ермаке»  из-за выявления одного холерного больного объявлен карантин и доступ на палубу временно закрыт.

      Жандармы действительно увидели стоящих позади Верещагина людей самого подозрительного вида, и один из них, сидевший на корме,  недоуменно спросил: - А что это за странный народ с побитыми рожами находится на пароходе?

      Верещагин засмеялся и ответил, что это раскаявшиеся разбойники из шайки Федьки Упыря. Они взялись за ум, ушли из банды и перешли на сторону закона. А что касаемо их побитых рож, так то - характерные отметины, полученные ими как раз во время вразумления. Следы побоев на их неприятных лицах неоспоримо  свидетельствуют, что расставание с преступным промыслом оказалось очень болезненным для людей с тёмным прошлым, мрачным настоящим и беспросветным будущим. Однако, сейчас бывшие бандиты полны желания искупить свои грехи, подробно перечисленные в  «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных», действующем в правовом поле с 1846 года. Они де снова хотят стать
законопослушными, порядочными, богобоязненными и чистыми помыслами гражданами.

      Жандармы молча выслушали объяснения коллежского секретаря, переглянулись и взялись за весла.

      - Ну, тоды не зевай и гляди в оба! – мрачно сказал один из них, вставляя свое весло в уключину.

      - Спаси и сохрани тебя Господь! – сказал другой и перекрестил Верещагина широким крестом. Потом с громким стуком оттолкнулся веслом от борта парохода.
 
      - Что это вас так испугало, ребята?  Боитесь заразы? – спросил Верещагин.

      - Знамо, что боимся! И заразы тоже! – сказал первый жандарм.

      - Сколько волка ни корми – он всё в лес смотрит! – добавил второй. – Что начальству-то передать, ваше благородие?

      - Скажите, что на пароходе карантин. Есть один больной с подозрением на холеру. Атаман Пупырев и полтора десятка разбойного народа с ним сошли с парохода в десяти верстах выше по течению. Вполне могут вскоре появиться в окрестностях Рябиновской. Сейчас на пароходе четырнадцать человек из шайки Упыря. Они сдали оружие и перешли на сторону правосудия. Так и передайте! 
 
      Служивые переглянулись и пожали плечами: - Так и скажем, ваше благородие, что бандиты, мол, раскаялись и своё поганое ремесло отвергли начисто!

      - Вот-вот! Так именно и передайте!

      - Передадим! А вы, все ж,  не шибко с ими лобызайтесь, ваше благородие, а то сунут ненароком ножик под ребро! Таковский народец, иудино племя!

       Жандармы налегли на вёсла и направили лодку к пристани.

      Через полчаса на пароходе началась генеральная уборка. Бывшие разбойники без всякого удовольствия, но довольно усердно скребли швабрами палубу, время от времени окуная тряпки в бадейки с дезинфицирующим раствором.  Свободные от вахты матросы тщательно отмывали дверные ручки и задрайки люков* мыльной пеной и до блеска натирали их пемзой. Даже вахтенный аккуратно вымыл штурвал  с мылом, а потом с любовью драил его кирпичным порошком. На корме поставили жаровню и в большом котле кипятили воду, чтобы основательно ошпарить все имеющуюся на пароходе посуду и столовые приборы.

      Работа шла полным ходом, и довольный доктор Глухов ходил среди занятого уборкой и дезинфекцией народа в кожаном фартуке и с благоухающей хлоркой большой тряпкой в руке. Он зорко наблюдал, чтобы борьба с холерой  велась по всем правилам, предусмотренными на такой случай  предписаниями Министерства внутренних дел при возникновении очагов заразных болезней.

      К обеду бывшие бандиты стали роптать и просить доктора отпустить их на все четыре стороны, так как шансы заразиться холерой, находясь на корабле в общей куче, намного выше, чем в чистом поле.

      Их жалобы Глухов пропустил мимо ушей и строго отчитал жалобщиков. Он сказал, нет никакой уверенности, что они уже не подцепили заразу, так как болезнь может не проявляться в течение трех суток. Они могут оказаться переносчиками холеры и заразить других людей. Тут они хотя бы под его присмотром, и, в случае чего, он сможет вовремя помочь заболевшим и спасти их от смерти.

      Возможные пациенты Глухова выслушали доктора без восторга, но внимательно и возражать не стали. Они молча разошлись и вернулись к своим тряпкам и швабрам в самом угрюмом настроении.

      Коллежский секретарь Верещагин, настоявший, чтобы уголовники сдали все имеющееся у них на руках оружие, мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Он отозвал Колояра в сторону и шепнул ему на ухо, чтобы тот держал ушки на макушке и не расслаблялся, так как бандит – это не профессия, которую легко поменять, а сама натура лихого человека. Мол, чёрт его знает, что может прийти на ум вчерашнему головорезу, который не выпил ни шкалика уже почти целые сутки!

      Несколько раз на причале появлялся поручик Писаренко в компании с немцем фон Клюге. Они обсуждали что-то и рассматривали пароход в подзорную трубу. Уже после обеда они привели с собой человека огромного роста и характерной внешности. Бандиты сразу же узнали в великане Герасима - ординарца Пупырева. Видимо, они сказали об этом доктору, и вскоре тот уже радостно махал руками стоявшей на пристани троице.

      Увидев на пароходе Ерофея Поликарповича, воскресший гигант так расчувствовался, что даже заплакал. Обливаясь слезами, он умолял фон Клюге немедленно отправить его на пароход к своему хозяину. Видимо, он всё ещё считал агента командиром гарнизона Каминским. На все попытки объяснить великану, что на пароходе холера и что там введен строгий карантин, Герасим только мотал головой и, прижав руки к груди, умолял: - Христом-Богом прошу, барин, отпустите к Ерофею Поликарпычу!

      Наконец, Каминский сдался. Он пожал плечами и обратился к Писаренко: - Отпустим бедолагу к доктору Глухову, Михаил Осипович?

      Поручик согласно кивнул: - Надо бы! Пусть у вашего Ерофея Поликарповича там будет личный телохранитель, среди головорезов. А что касается холеры, то доктор, надеюсь, убережёт верного слугу от заразы.
 
      Обрадованного гиганта посадили в лодку и отправили на пароход.

      Писаренко посмотрел, как Герасим с удивительной для своей комплекции ловкостью взобрался на палубу по спущенной с борта веревочной лестнице и бросился в ноги доктору, не смог скрыть невольной зависти: - Какую преданность, однако, показывает этот воскресший великан!

      - Не могу не согласиться с вами, Михаил Осипович! Даже холеры не убоялся! Скорее всего, он готов и жизнью пожертвовать ради доктора.

***

      Между тем атаман Пупырев и пятнадцать  оставшихся ему верными бандитов подходили к окрестностям Рябиновской. Сквозь ветви прибрежных кустов был хорошо виден пароход «Ермак», стоявший на якоре посередине фарватера в пятнадцати саженях от правого берега.

      - Что там такое творится? – удивлялся атаман, видя, как прилежно трут швабрами палубу его бывшие головорезы.

      - Кажись, оне полы моють, барин!  - изумился Дикой. – Бабьим делом занимаются!

      - Не полы моют, а драют палубу, болван! – поправил его Пупырев. – Не в матросы ли нанялись?

      Почему «Ермак» стоит на якоре, а люди не сходят с парохода на берег, и почему жандармы на лодках подходят к его борту, но не поднимаются на палубу, осталось для Пупырёва загадкой.  Чтобы разведать обстановку, Федор Дормидонтович послал Дикого на другой берег.
 
Дикой был по своему неглуп, наблюдателен, обладал своеобразным брутальным обаянием и редким для бандита умением завязать беседу с незнакомым человеком. В разговоре он быстро располагал к себе собеседника и тот мог выложить ему все сплетни и секреты, которые знал сам и о которых только слышал от других людей. Подручный атамана переплыл Волгу и, под видом крючника, желающего получить работу на пристани, присоединился к группе местных крестьян, благо в лицо его здесь никто из них не знал.  Соглядатай безусловно рисковал, так как его мог узнать фон Клюге, но он благоразумно держался от пристани подальше, когда там появлялся немец.

      К вечеру  Дикой уже знал, что на пароходе из-за холеры объявлен карантин, что один из выловленных в реке утопленников неожиданно пришёл в себя и попросился обратно к своему хозяину на пароход, что двое злодеев, сказавшись германскими посланниками, пришли в контору на пристани,  устроили там стрельбу, но теперь сидят в кандалах в погребе под стражей у жандармов.

      Мужики, рассказали ему, что утром на пристань прибежал простоволосый барин в помятой одёже, который оказался большим начальником. Теперь жандармский поручик у него на посылках и служит ему, как верный пёс.

      Ближе к вечеру местные, ожидавшие работы на пристани, стали расходится по домам. Пришлось уйти и Дикому.

      Атаман встретил его в плохом настроении. У Пупырева были зашиты в одежде несколько золотых на всякий случай, но он побоялся дать их своим людям, посланных по деревням, чтобы купить съестного у окрестных крестьян. Золото у оборванцев сразу же вызвало бы подозрения, а  грабить местное население, он запретил, чтобы не раскрылось нынешнее расположение банды. Разбойники едва сумели выменять на  побрякушки немного провизии. Ужин оказался более чем скромный, и от голодного бурчания в животе настроение Пупырева не становилось лучше.

      Тем не менее, Федор Дормидонтович держал себя в руках и внимательно выслушал все, что рассказал ему бандит. Некоторое время он сидел в задумчивости, анализируя услышанное, потом неожиданно снял с указательного пальца серебряный перстень с дымчатым топазом и протянул изумлённому разбойнику.

      - На вот, держи от меня подарок, Дикой! Спасибо за верную службу! – сказал он, улыбнувшись лишь уголками тонких губ. Глаза же на его холёном лице так и остались холодными.

      - Так где, ты говоришь, сидят арестованные немцы? – спросил атаман, рассматривая свою руку, лишившуюся одного из дорогих украшений на пальцах.

      - В кордегардии*(3), барин, что в постройке на взгорке.  Её и отсюда видно! – ответил Дикой и указал пальцем на крытую медными листами крышу караульного помещения.

      - Очень хорошо!  А приметил ли ты, где на пристани стоят лодки?

      - Одна у мостков, другая, что поменьше, у самого берега. На ночь её на треть длины выносят из воды.

      - Отлично! Как стемнеет, пошли пловцов к пристани, чтобы пригнали обе лодки сюда. А сейчас скажи молодцам, чтобы проверили и приготовили оружие, а потом пусть ложатся спать. Ночью пойдем на дело. Посмотрим:  сomment vont-ils tenir le coup en tant que combattants s'ils sont sobres au combat?*(3).

      Последнюю фразу Дикой не понял, но переспрашивать атамана не решился. Он просто прижал правую руку к груди и поклонился, прежде, чем удалиться.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Задрайка* - поворотные рычаги и приспособления для плотного закрытия водонепроницаемых корабельных дверей и люков.
 
Завозной якорь*(1) – вспомогательный якорь на корме судна.

Физиогномия*(2) – именно так называлась в России 19 века нынешняя «физиономия»

 « Comment vont-ils tenir le coup en tant que combattants s'ils sont sobres au combat?»*(3) – Какими они себя покажут бойцами, если будут трезвыми в бою? (франц.)    
   
(продолжение следует. Глава ХСI - http://www.proza.ru/2025/12/08/1459)