Шикифриния

Глава 1. Фантазёр

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок, вставай, родной, в школу пора… — ласково, шёпотом, щекоча усами кончик уха, будил по сложившейся традиции отец.
Без лишних капризов и фокусов сын вставал с постели, тянул к потолку худощавое, рельефное тело, совершал утренние ритуалы и шёл на кухню, где его ждал тёплый чай и пара бутербродов со сливочным маслом и молочной колбаской, приготовленные заботливым родителем. Во время трапезы возле ног Шики возбуждённо урчал и гипнотизировал взглядом домашний питомец. Выждав, когда хлопнет входная дверь (сигнал, что отец ушёл на работу), Шики, покромсав колбасу на маленькие кусочки, угощал кота.
— Бон аппетит, Барсик.
— М-р!..

Покончив с чаем, Шики начал собирать необходимые школьные принадлежности. Прикоснувшись к учебнику литературы, с холодком на сердце подумал, что впервые не сделал домашнее задание — не подготовил пересказ из «Анны Карениной». Причиной тому послужила музыка. Днём ранее, пожертвовав несколькими обедами (отец выдавал каждое утро по червонцу), скопив нужный капитал, Шики приобрёл у товарища перемотанный синей изолентой, но вполне рабочий кассетный плеер. Бонусом в комплекте шла аудиокассета местной, но популярной в федеральных масштабах группы «Знаки вопроса». Творчество резонировало, нашло отклик в душе, и до позднего часа, пока окончательно не разрядились батарейки, Шики наслаждался музыкой. Попсовый рэп, ориентированный на молодёжь, затрагивал темы неразделённой многострадальной любви, что Шики было знакомо и понятно.
Взяв с комода обеденный червонец, Шики без особого сожаления отметил, что и сегодня придётся прибегнуть к аскезе, зато на сэкономленные деньги можно будет купить комплект новых батареек, что скрасит предстоящие выходные.
— Уф-ф!..

Прежде чем выйти из дома и отправиться в школу, Шики задержался у зеркала, внимательно изучая собственное отражение. Его внешность служила главным, а возможно, и единственным предметом гордости — на загляденье хорош, дивно, пленительно красив. Что, однако, Шики и смущало, и мучило. Такие данные, особенная поэтическая внешность, возлагали, по его мнению, и особенные надежды: романтические подвиги, любовные победы. А что же он? Чем же мог похвастаться?
Увы…
Своей привлекательной и завидной внешностью Шики был обязан, конечно, родителям. От Михаила Васильевича унаследована была шикарная густая шевелюра тёмно-русых волос, офицерский стан, очерченные благородной симметрией скулы. От Ольги Владимировны сын перенял правильной формы брови и пышные ресницы, подчёркивавшие колорит и глубину серо-голубых глаз, аккуратный нос, а также выразительные, идеальной пропорции и объёма губы.
Не раз Шики ловил себя на чувстве неловкости, когда во время общения замечал, что собеседник его совсем и не слышит, а, попав под чары, стоит и лицезреет чуть ли не с благоговением. Повторюсь, Шики и сам был влюблён в свою наружность, но вместе с тем и страшился её, страшился наложенных негласных и эфемерных обязательств.
Причиной страхов и смущений служило также социальное положение Шики и лакейское воспитание. Семья была небогатой, крестьянского происхождения, с амбициями маленького человека. Жили в двухэтажном деревянном доме не первой свежести, чуть ли не в предаварийном состоянии, зато в отдельной двухкомнатной квартире. Отец числился на заводе дежурным электриком, а мать трудилась поваром в школьной столовой. Михаил Васильевич третий год как копил деньги на новую машину, так что во многом экономил и себе отказывал. Телевизор в доме был один, отечественного производства, но цветной и, к сожалению Шики, стоял в родительской комнате. Вообще импортных вещей в доме практически и не было, мебель была грубая, ещё советская, безвкусная, но в терпимом состоянии. Ольга Владимировна тоже откладывала копейку, как раз таки на убранство квартиры, но не этой, а другой, новой, когда дождутся очереди.
Свой невзрачный, скудный гардероб Шики ненавидел лютой ненавистью, но в открытую не роптал, виду не показывал, ибо, несмотря ни на что, родителей чтил, любил и обидеть не желал. А вообще он ждал лета, когда, устроившись на работу, сможет сам поправить своё финансовое положение со всеми вытекающими. Благо ждать оставалось недолго.

Тзыыыыыыыынь...

Звонок в дверь прервал процесс самолюбования.
Удивлённый, теряясь в догадках (кто бы это мог быть?), Шики отворил дверь. На пороге с мученическим выражением лица и точно таким же внешним видом стоял сосед-инвалид с квартиры напротив. Резкий, сопревший запах сразу ударил в нос, что Шики отчего-то возмутило и оскорбило.
— Доброе утро, — совсем не добрым голосом сказал он. — Чего вам? Родителей дома нет, — совсем уж грубо добавил Шики, вышел за порог, спеша закрыть дверь, чтобы запах не успел проникнуть внутрь.
— Хлеба… кусочек…
— Увы, — пожал плечами Шики и, не считавший нужным более объясняться, демонстративно прикрывая нос, закрыл дверь ключом. — Простите, опаздываю, — с нарастающим раздражением сказал он и, когда мужчина покорно уступил дорогу, отправился в школу.

Данную черту – потерю самоконтроля под гнётом эмоций, в раздражении, когда все берега путаются, становишься безжалостно прямолинеен, бесцеремонно резок и груб, — Шики в себе презирал и тщетно пытался искоренить.
Вот и в данном эпизоде, подходя к перекрёстку, когда ветер остудил голову, Шики стало совестно.
«И чего я так завёлся? Обидел человека на ровном месте…»
С подобным грузом на душе в школу идти не хотелось. Стоя на перекрёстке, Шики посмотрел в правую сторону, где находилась школа, затем повернул в левую, где крупными буквами над входом в продуктовый магазин была выцветшая надпись: «Шестая лавка. 24 часа».
Полминуты колебаний и сомнений, после чего Шики махнул рукой и повернул-таки налево. Помимо буханки хлеба, денег хватило и на пакет лапши быстрого приготовления, коробок спичек и две сигареты поштучно. Исправляться — так по полной.
Сосед-инвалид был приятно удивлён, растроган; в глазах блеснула слезинка признательности, в знак благодарности он с чувством пожал руку, что довольный собой Шики посчитал уже лишним, но протестовать не стал. На улице первым делом почистил руку снегом, после чего лихо стартанул в направлении школы.

Как ни торопился, как ни бежал, но четверть часа, потраченные на очистку совести, сыграли свою роль — опоздал.
Первым уроком была литература. Учителем (классным руководителем) был пожилой мужчина советской закалки, строгих нравов, карикатурной внешности: узкие щёлки вместо глаз сверлили насквозь из-под могучих густых бровей, выразительный мясистый нос украшали раздувающиеся ноздри, а затылок отсвечивал роскошной залысиной на полчерепушки.
— Шики! Явился, голубчик, — искренне обрадовался педагог.
— Прошу прощения, — всё ещё задыхаясь, пролепетал Шики.
— Ничего, ничего. Прошу.
— Спасибо, — поблагодарил Шики и направился было в сторону своей парты.
— Нет, Шики, ты не понял, — остановил вдруг Лев Николаевич. — Прошу к доске.
— К доске? — сказал Шики, чувствуя, как голос ему изменяет. — З-зачем?
Не подготовив урока, предвидя конфуз, Шики поддался панической атаке. Пульс участился, тело моментально увлажнилось, а кислорода стало катастрофически не хватать.
— Как зачем? — натурально удивился педагог. — Домашнее задание рассказывать… Зачем, гм, тоже мне.
— А… задание…
— Да, задание. Ты же его выполнил?
Шики был хорошистом (по литературе и вовсе отличником), прилежным, беспроблемным учеником, и тот факт, что он не сделал уроков, не приходил учителю в плешивую голову. Чего не скажешь об одноклассниках, которые, так же как и Шики, не потрудились подготовить урок (по разным, но уважительным причинам) и которые, видя растерянность, прочувствовали момент, сопереживали, но не знали, однако, как и чем тут можно помочь.
— Шики? — стал прозревать Лев Николаевич. — Ты выполнил задание, которое было задано?
Спасаться ложью было бессмысленно. Только бы усугубил и так незавидное положение. Оставалось одно – уповать на чудо.
— Должен признаться…
— Простите! — влетев в класс, мелодичным голосом, с беззаботными, жизнерадостными нотками (что было не совсем уместно в данной ситуации), игриво улыбаясь (демонстрируя ровный ряд белоснежных зубов), сказала одноклассница. — Проспала!

Чудо свершилось, и этим чудом была Анастасия Царёва. Объект тайных юношеских (не исключено, что не только юношеских) воздыханий, беспокойных снов, головокружительных, дерзких мечтаний, что неудивительно и закономерно, ведь Настя была первой раскрасавицей школы. Красота была породистой, аристократичной: бледная, ухоженная кожа, волнистые волосы пшеничного цвета, высокий лоб, светло-зелёные глаза, греческий нос, губы формы «лук Венеры», нежные, натуральные румяна на щеках, тонкая шея, стройная талия, рано развитая грудь, упругие ягодицы в виде перевёрнутого сердечка. И всё это природное благолепие Настя подчёркивала грамотно подобранным гардеробом, сладким парфюмом, умеренной косметикой. И всё это модных люксовых брендов (о которых Шики даже и слухом не слыхивал), эксклюзивных коллекций, уникальных, сшитых по индивидуальным меркам заказов. И вот, когда Шики и Настя стояли рядом на всеобщем обозрении, представляли хоть и красивую, но довольно-таки контрастную пару.

— Проспала, говоришь? Что же, бывает, — пожал плечами учитель. — Так, давайте сюда свои дневники, и ты, Шики, садись на место, а Настеньку мы все дружно и с превеликим удовольствием послушаем.
Двоякие чувства, направляясь к парте, испытывал Шики: с одной стороны – облегчения, с другой - волнения и переживания за Настю, ведь успеваемость была её бичом, Ахиллесовой пятой.
Опасения, однако, не оправдались. К всеобщему удивлению, напротив зафиксированного размашистым почерком опоздания, стояла отметка «отлично». Феноменальность явления объяснялась просто – вечером минувшего дня в доме Насти отключили электричество, и чтение оказалось единственным доступным развлечением.
Приземлившись за парту, Шики обнаружил, что находится под пристальным прицелом соседа, а вернее, соседки Лизы Кондратьевой, к которой он испытывал не самые тёплые чувства. Во-первых, девушка не упускала случая и при любой возможности глумилась над ним, ударяя в самые больные и незащищённые места (гардероб, неуверенность в себе и прочее). Во-вторых, за близость и влияние на Настю — они были лучшими подругами. В-третьих, за обыденную внешность, ничем не примечательную, разве что лошадиными губами.
— Что тебе? — спросил Шики, доставая учебные принадлежности.
— Чего красный, как помидор? — осведомилась Лиза.
— Отвали, дура.
— Пф…

На перемене у Шики случилось неожиданно неприятное событие: подходя к кабинету, он так мощно и неудачно чихнул, что густая кровавая мокрота запачкала ладони. Совсем рядом находился женский туалет. Оглядевшись кругом и никого не обнаружив, Шики решил зайти и по-быстрому сполоснуть руки и нос. За метр до входа его остановил знакомый мелодичный голос.
— Красивый. Обаятельный. Неотразимый, — говорила воодушевлённо Настя, делая театральные паузы, подчёркивая восторженный тон. Шики, признав голос, встал по команде смирно, затаил дыхание, навострил слух.
— Одна деталь, однако, — продолжала Настя. — Единственный минус — одежда… ммм… безвкусно… скромно… ммм…
— Короче, нищеброд? — подытожила Лиза.
— Ага.
Сердцебиение, после сделанного вывода, стало стучать так громко, что, казалось, могло и выдать. Побоявшись быть пойманным с поличным, Шики спешно ретировался. Продолжения разговора он не слышал, но это было уже неважно…
Тем временем диалог в женском туалете продолжался.
— И вот его-то собака и взяла приз зрительских симпатий, а моя Лариса оказалась лишь второй, представляешь, в каком я была шоке?
Ответить Лиза не успела, ибо прозвенел звонок.

Все последующие уроки Шики провёл в каком-то сладостном дурмане. Его даже провокации Лизы не задевали, сгорая в щитовом поле блаженства. Самые смелые, авантюрные мечты казались вполне осуществимы, и мысль об этом не давала покоя, сводила с ума.

Засыпал Шики в тот вечер с улыбкой на устах, музыкой в душе (Вивальди, кажется). Предстоящие выходные и не отпускавшие слова Насти, трепетный тон, которыми они были произнесены, внушали уверенность в прекрасном оптимистическом будущем.


Глава 2. Беспредельщик

— Какая чудесная погода, — сказал Шики, выйдя субботним утром на улицу вынести мусор. Весна, наконец-то (с приличным опозданием!), добралась и до этих богом забытых мест, добралась-таки на край света и тут же начала хозяйничать.
Солнце нежно ласкало кожу, пение птиц — слух, а Глеб Филин с большой немецкой овчаркой — волновали глаз.
— Однако…
Глеба Шики видел впервые. Будучи по характеру интровертом, не отличаясь коммуникабельностью, робея с незнакомыми людьми, Шики никогда не заводил знакомств первым. Ему было комфортнее и безопаснее оставаться в тени. Что-то, однако, в Глебе подкупало, что-то родственное угадывалось во внешнем облике, языке тела, какая-то необъяснимая, но притягательная сила манила к этому таинственному незнакомцу. Ростом был чуть выше, шире в плечах, имел крепкий, видный зад от природы. Внешность была кинематографическая – этакая славянская версия Рассела Кроу юных лет. Плюсом Шики всё ещё пребывал в благостном состоянии, под впечатлением от подслушанного им вчера разговора, что окрыляло и толкало на подвиги. Сочинив подходящий предлог, он отважился сделать первый шаг:
— Какая красивая псина, — искренне восхищаясь, сказал Шики.
— Сам ты пёс, патлатый! — неожиданно огрызнулся Глеб, а собака, почуяв настроение хозяина, оскалив пасть, грозно зарычала.
— Ты чего это? — отступал назад Шики, сохраняя безопасную дистанцию. — Угомони собаку, слышь?
Глеб был глух: безумный блеск глаз, маниакальная ухмылка…
— Больной что ли?
— Айза, взять! — прозвучала команда, после которой поводок был спущен. Метким броском Шики запустил мешок с отходами в пасть приближающегося зверя. Поймав на лету снаряд, животное разделалось с ним в считанные секунды. Данного времени, однако, хватило Шики, чтобы добежать до ближайшего тополя и ловкими движениями взобраться на недосягаемую высоту. Такую резкую смену настроения Шики испытывал впервые.
— Ты попал, придурок! Попадёшься мне один, без охраны, я тебя уничтожу! Закопаю! Запомни – наказание неизбежно! Понял? Ходи и оглядывайся! Ходи и...
Пока Шики сыпал угрозами, чувствуя себя в безопасности, Глеб привязал собаку к соседней берёзке.
— Всё, как видишь — один и без охраны. Спускайся, друг, наказывай.
Ледяное спокойствие, невозмутимый тон, смеющиеся глаза смутили Шики.
— Ну, чего ждёшь? Будешь отвечать за слова? Или ты у нас трус?
Воспитанный сериалом «Бригада», художественными фильмами «Брат» и «Брат 2», Шики не смог вынести подобного оскорбления: спрыгнул на землю и тут же кинулся в драку. Издавая страшный боевой клич, он махал руками, ногами и, зачем-то, головой. Тщетно. Глеб, играючи, издевательски пританцовывая, уходил от ударов, а когда противник окончательно выдохся, ловкой подсечкой уложил на лопатки.
— Лежи, балабол, не дёргайся.
Голос разума и инстинкт самосохранения велели повиноваться.
— Сдаюсь, — покорно сказал Шики, поднимаясь.
— Команда «лежать» была!
Дважды повторять не пришлось.
— Молодец, хороший пёс, — победоносно бросил Глеб, после чего, отвязав собаку, гордо удалился.
Отряхивая куртку, Шики чуть не плакал от незаслуженной, несправедливой обиды. Он хотел только познакомиться, возможно, подружиться, преследовал самые чистые и добрые помыслы! И что получил в ответ? Неадекватную реакцию, грубую провокацию и откровенно унизительное поражение в кулачном бою. Да, проигрывать всегда больно. Тяжко и мучительно. Шики, однако, воодушевила мысль: проиграно сражение, но не война…

Действие сей картины вырисовывалось в провинциальном городишке, в районе ветхих деревянных двухэтажных домов, где преимущественно жила (и процветала) творческая интеллигенция. Ну, в кавычках, разумеется. Люмпенов и маргиналов, конечно, хватало, но в целом народ был простой и дружелюбный. Все друг друга знали (если и не лично, то заочно), знали и дорожили этим. В особенности все знали и даже побаивались юного авторитета Емельяна Малютина. У Емельяна была старшая сестра Варвара, не последний человек в околоблатных кругах, крутого нрава, дерзкого характера. Явное доминирование внутри семьи, откровенный матриархат, а также слухи, распускаемые недругами, что без покровительства Варвары Емельян — нуль без палочки, терзали честолюбие юноши. Он был небольшого росточка, смуглой, цыганской наружности, яйцеголовый, с аккуратной бородавкой на щеке, всегда идеально причёсан, а его одежда — опрятно чиста и выутюжена.
— Да где же она?! — рыскал Емельян по шкафам в родительской комнате, будучи один дома. — Так, а это что? Не то, не то, не то! А это… опачки! — В будоражащем волнении сползал с табуретки Емельян, держа в руках предмет невинной шалости, которым, однако, он безмерно злоупотреблял (гормоны-с). — Клад найден…
Стоило, однако, поудобнее расположиться в кресле, подготовить влажные салфетки, чтобы скрыть следы преступления, нажать кнопку воспроизведения, как раздался звонок в дверь.

Тзыыыыыыыыыыыынь.

— Какого… красавчика принесло так некстати! — выругался Емельян, наспех натягивая штаны.
Нежданным визитёром оказался Шики, который, пребывая в не менее возбуждённом состоянии, с порога, задыхаясь от возмущения, начал горячо и истерично жаловаться.
— Значит, беспредел посреди бела дня?
— Отвечаю — полный!
— Эх, не вовремя всё это, — глубоко и тяжко вздохнул Емельян. — Хотя, людей бить тоже кайф. Идём.

Глеб возвращался из гастронома, когда дорогу ему преградили воинственно настроенные Шики и Емельян.
— Он?
— Он.
Емельян подошёл вплотную, провёл взглядом с пят до головы.
— Ты чё беспределишь, урод?!
— А ты чё так базаришь? Где беспредел? Где беспредел?!
В следующее мгновение Емельян поймал удар коленом в пах, громко взвизгнул и сложился пополам. Голову убегающего Шики догнал прицельно брошенный пакет с продуктами. Неизвестно, как бы события сложились дальше, не окажись поблизости двух тесных друзей Варвары Малютиной.
— Емеля, братишка! Что за нездоровая канитель тут происходит?
— Да так, — приходил в чувства Малютин. — Подрались.
— Может, помочь?
— Спасибо, мужики. Разберёмся.
Как только группа поддержки отчалила, Емельян сказал:
— Чё, как баба, по яйцам-то бьёшь?!
— О-о. То ли дело вдвоём на одного — это по-мужски! — парировал Глеб.
— Гм... Ну, хорошо. Раз пошли такие игры... молись, падла!
Как только драчуны и Глеб разошлись, Шики, поглаживая ушибленное место, сказал:
— Блин, Лютый! Зачем ты от помощи-то отказался? Вчетвером мы бы его наверняка уделали!
— Да, а если бы это Варя узнала? Представляешь последствия? Нет, не годится. Но ты, мой друг, мыслишь в верном направлении, — загадочно улыбался Емельян.

Прозвище "Бог" Ваня Боженко получил не просто так и даже не из-за фамилии. Виной тому сумасшедшая генетика, экзотическая восточная внешность, орлиный нос, атлетическое сложение и прочие прелести и таланты, коими природа Ваню щедро наградила. Везде-то он был первый, к чему бы ни прикасался, ждал успех и лавры. Всё давалось легко, без сопротивления. Чтобы не быть многословным, в подтверждение вышесказанного, приведу краткую статистику: первое место на открытом состязании города по подтягиванию (33 раза), первое место по приседанию (тут цифры разнятся: по одним источникам 111 раз, по другим 222 раза), в забегах на длинные дистанции первое место, ну и прочее, и прочее.
Наслышанный о спортивных подвигах Вани Б., Емельян решил сделать на него ставку. Шики, однако, предложил подстраховаться.
— Брось, Шик! Ванёк его на раз-два сделает. Парень рождён побеждать! Это будет красиво. Это будет по-мужски!

Перспективу стать орудием мести Ваня Б. встретил без должного энтузиазма.
— Мутная история какая-то, ребят. Разве этому меня в секциях учили? Первое правило...
— Так, я не понял, — перебил Емельян. — Кто тут у нас фанат «Человека-паука»?
— А это-то здесь при чём?
— При том! Как говорил дядюшка Бэн? А? Дядюшка Бэн говорил: «Большая сила несёт большую ответственность!»
— Золотые слова, — почтительно качал головой Шики.

Глеб дрессировал Айзу, когда к нему вразвалочку подошёл Ваня Бог. Когда его внимание привлекла собака, он повторил роковую ошибку:
— Красивая псина…
Единственное, в чём не ошибся Емельян, — бежал Бог красиво, с чемпионским азартом...
— Я же говорил, надо подстраховаться, — ликовал, вопреки очередному провалу, Шики.
— Критикуешь — предлагай, — огрызнулся Емельян.

Ваня Пушкин был человеком уникальным. Имея солидную домашнюю библиотеку, где художественная литература занимала меньше половины, а остальное — различные биографии выдающихся людей, исторические опусы (в том числе и запрещённые), научные труды, книги религиозных, эзотерических и мистических направлений, Ваня, с детства любивший читать, осилил данную кладезь знаний более трёх раз. Такая образованность и пример родителей заковали в его юном сердце железные принципы. Наркотики, алкоголь, табак, сахар, кофеин и прочие стимуляторы и вещества, изменяющие сознание, он на корню исключил из своей жизни. Уважал грецкий орех и квашеную капусту, а водичку кушал дистиллированную.
Помимо эрудированной подкованности (что ни спроси — ответ с энциклопедической точностью), Ваня П. отличался находчивостью, изобретательностью, неординарностью мышления. Да, это был интеллектуал и стратег с большой буквы. Светлость ума подчёркивала и славянская внешность: голубоглазый блондин с неправильной чёлкой и очками с нулевыми диоптриями для имиджа.
Уникальность (или закономерность?) же заключалась в том, что с такими вводными, с таким уровнем осознанности Пушкин начисто был лишён честолюбивых амбиций, жил наблюдателем и довольствовался этим. За его мудрым советом и предложил обратиться Шики.
— Идея здравая, — одобрил Малютин.

Ваню П. застали дома, за чтением книги.
— Чем обязан? — снимая очки, приветствовал Пушкин.
Пока Шики красноречиво повествовал о возмутительном и дерзком незнакомце, Ваня П. слушал молча, не перебивая. В его светлой голове уже зрел коварный план мести.
— После чего Ванёк наглядно продемонстрировал первое правило…
— Убежал?
Бог, на всеобщее удивление, уронил орлиный нос и густо покраснел.
— Что ж, это нам пригодится, — задумчиво сказал Пушкин.
— Есть идеи, как его наказать? — спросил Емельян.
Ваня П. высокомерно промолчал, всем видом давая понять: вопрос риторический.

На следующий день, когда план был озвучен, детально изучен и дважды отрепетирован, Шики, Емельян и два Ивана сидели в засаде, ожидая жертву. Фигура Глеба замаячила на горизонте ближе к полудню. Так как он был в компании Айзы, первым на сцену выступил Ваня Бог. Поравнявшись с оппонентом, фамильярно выдал:
— Знаешь, за что я получил своё прозвище?
Глеб ответом не удостоил, даже не взглянул, равнодушно прошёл мимо. Благо светлый ум предвидел подобный исход. Действуя по инструкции, Ваня достал заранее приготовленную палку и со всего маху запустил в Глеба. Попал в Айзу. Получив удар по хребтине, собака жалобно заскулила.
— Ты чё творишь, мразь?
— Прозвище своё я получил за...
— Взять!
Как только бегуны исчезли из поля зрения, настала очередь Шики. Беззаботно, прогулочным шагом он подошёл к обидчику. Сердечко лихорадило, голос дрожал, поэтому Шики, забыв текст, сразу перешёл к главному:
— П-писю б-будешь?
Наигранная дерзость показалась Глебу подозрительной.
— Буду, — ответил он с вызовом.
Задача Шики заключалась в том, чтобы заманить объект в западню, поэтому ответ его слегка смутил (подобного поворота даже Пушкин не предвидел!). Пришлось экстренно включать смекалку и импровизировать на ходу.
— Круто, э-э… только давай не здесь, не перед окнами, — нашёлся Шики.
— Где?
— Вон там, за углом, — показал Шики в нужную сторону.
Конечно, Глеб сообразил, что это ловушка, что там его, скорее всего, поджидают недоброжелатели. Но его это не пугало – он не боялся драться, быть побитым. Было любопытство, некий азарт, жажда адреналина, что угодно, только не страх.
Дойдя до места, Шики тут же сиганул в сторону, а в одиноко стоявшего Глеба полетели снаряды – снежные комки, пропитанные мочой (идея Малютина). Четверть минуты спустя Шики, надев резиновые перчатки, присоединился к артиллерийскому огню.
Глеб ловко уклонялся, когда надо подпрыгивал, приседал, уходил влево, вправо. Почти ни один комок не достиг цели. Почти. Лишь Шики удалось изловчиться и попасть последним снарядом прямо в нос. О, какой у Глеба был взгляд, когда он, отряхивая лицо, понял, что снежок-то с сюрпризом, — красноречивее всяких слов.
— Получай, падла! – крикнул Емельян, после чего показал средний палец. Шики и Ваня П. последовали его примеру. В ответ Глеб закольцевал большой и указательный пальцы, говоря тем самым – хорошо.

Вечером ребята праздновали удачно проведённую кампанию. Несмотря на успех, Шики чувствовал какой-то осадок, некий холодок под ложечкой, что отравлял вкус победы. А каждый выход на улицу сопровождался нервическим состоянием, изменой. Он ходил и оглядывался. Ходил и…


Глава 3. Бунтарь

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок, вставай, родной, на работу пора…

Наступило лето. Шики, однако, впервые в жизни не получил от этого должного удовольствия. Скорее даже наоборот. Причин тому несколько.
Во-первых, все дворовые друзья разъехались кто куда. Кому-то (Ване П.) улыбнулась поездка в деревню на уединение с природой; кому-то повезло меньше (Малютину Е.), и против своей воли он отправился отбывать срок в летний лагерь на все три смены; ну а самые баловни судьбы (Ваня Б.) улетели за границу в экзотические страны на лазурные берега.
Во-вторых, Шики устроился работать переборщиком макулатуры на склады вторсырья. Вначале график был свободный, а зарплата сдельная – 10 копеек за килограмм. За первую рабочую смену Шики перебрал бумаги на баснословную сумму в 18 рублей. У него была благородная цель – заработать денег на модный, стильный лук. Поэтому Шики быстро набирался трудового опыта: самые тяжёлые коробки взвешивал по два, а то бывало и три раза (кладовщиком был кузен, и на такие вольности закрывал глаза), приплюсовывал себе часы за разгрузку машин, а также за уборку территории и проч. Бывало, до ста рублей в день зарабатывал! Управляющему, однако, переплачивать не нравилось.
— Что у Шики опять за час уборки территории и два за разгрузку? — выпучивал глаза из орбит Станислав Абрамович, а вены на его бычьей шее, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. — Это, между прочим, твои обязанности, Аркаша!
— Да, верно, но он же помогал.
— Помогал, значит? Ну-ну, ну-ну...

В скором времени кудрявую голову Аркаши посетили щекотливые мыслишки о бренности бытия. Шики по этому случаю вызвали на ковёр.
— Садись, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Как это что? — сказал управляющий, смотря испытывающим взглядом. — Это откуда? — достал он порножурналы, которые Шики нашёл часом ранее, перебирая макулатуру, и которые пожалел отправлять в пресс, имея на них более гуманные взгляды.
Шики густо покраснел, в горле пересохло.
— Я... я… не в курсе...
— Гм. Не в курсе, как они у тебя в рюкзаке оказались?
— Да… Меня подставили, честное слово, это… какое-то недоразумение…
— Ладно, дело молодое, проехали, — подмигнул Станислав Абрамович. — Расскажи-ка лучше, где Аркашу вторую неделю носит?
— Не знаю, — пожал плечами Шики. — Болеет, наверно.
— Ясно, что болеет. И это плохо. Это очень плохо. Ведь плохо?
— Да уж, как-то нехорошо.
— Во-от. Поэтому вопрос надо решать. Надо или как?
— Надо.
— Правильно. Ну, как у тебя с амбициями?
— Не понял? — понял Шики.
— Кладовщиком стать готов? Опыт имеется, — многозначительно улыбнулся управляющий. — Исполнительный, шустрый – все качества для карьерного роста. Ну, что скажешь? Или дать время на подумать?

Конечно, открывающаяся перспектива льстила самолюбию, и, ослеплённый, Шики тут же дал добро. Подписался, не узнав толком условий. А условия, как оказалось, были не самые радужные: финансовая ответственность, плотный график (6/1), пониженная заработная ставка (70 рублей смена вместо 100, получаемых на этой должности кузеном). Этот грабёж списали на то, что Шики несовершеннолетний. Насколько это юридически законно, Шики, конечно же, углубляться не стал. Возмещал при случае махинациями, коими грешил в своё время Аркаша.
Вроде бы есть повод для гордости и самоуважения, Шики, однако чувствовал себя крайне несчастным. Не этого всего он хотел в свои лета. Он хотел, чтобы было как раньше: гулять до полуночи, смотреть фильмы допоздна, спать до обеда, ползать по деревьям, прыгать с ветки на ветку, ездить на велосипеде на море, искупаться, если с погодой повезёт. Хотел каких-то приятных неожиданностей, позитивных свежих эмоций, увлекательных и, возможно, даже романтических приключений.
О, как ему было грустно, когда он, возвращаясь с работы, не мог перепрыгнуть с разбегу через изгородь, потому что сил не было, не было энергии, не было огня.
Чтобы высыпаться, он ложился в 9 вечера, но не мог заснуть, ведь за окном стояли белые ночи, и всё кругом жило и пахло. И это справедливо: лето на севере короткое, его все ждут, а когда оно, наконец, приходит – жадно насыщаются.

Так, в один субботний вечер, придя с работы, обессилевший юный кладовщик упал пластом на кровать лицом в подушку. От мысли, что две трети лета позади, что ничего интересного, запоминающегося не произошло, что впереди ждёт та же самая скучная рутина, слёзы выступили на глаза.
— Стоит ли оно того? — задался вопросом Шики, после чего спешно вытер насухо лицо, ибо в комнату вошла мать.
— Шики, сыночка, в магазин сходишь? — спросила она, присев на край кровати.
Приподнятое, игривое настроение матери не гармонировало с подавленным состоянием сына и даже, более того, оскорбляло.
— Не поверишь, мам, но я дико устал. Может, ты сама сходишь?
— Ну, куда же я пойду, Шик? Это ведь надо краситься, наряжаться, не могу же я…
— Всё ты, мам, прекрасно можешь, — сказал Шики утомлённо-раздражённым голосом. — Прекрати.
— Ты это о чём? — начала заводиться женщина.
Была у Ольги Владимировны слабость, имелся этот ген проклятущий: с приходом лета, в сезон отпуска, реже в праздник или выходной, позволяла себе расслабиться. Когда же источник радости в самый неподходящий момент кончался, чтобы самой не показываться, себя не компрометировать, мать использовала сына или мужа (при совместной пирушке) в качестве посыльного. Без восторга, но с пониманием, Шики никогда матери не отказывал. В данный же вечер молча, осуждающе, презрительно сверля взглядом, мотал головой.
— Бессовестный! — бросила мать, после чего от души хлопнула дверью.
Стыд и гнев обуяли Шики. Раздираемый противоречивыми чувствами, он достал из-под матраса все свои денежные накопления. Секунду помедлил…
«Плевать!»

Яростно ступая по улице, Шики поймал себя на мысли, что в данный момент готов порвать любого — был бы только случай. Зайдя в «Шестую лавку», после долгого выбора, взял две полторашки пива «Охота крепкое», три пачки солёного арахиса. Оплатил товар, после чего отправился на местный водоём. Выбрав безлюдное, но живописное место, спешно устроился в тенёчке. Закинул в рот одним махом полпачки арахиса, жадно пригубил. Из-за высокой доли содержания спирта вкус пива был ужасно терпким. Но не смаковать, не гурманских целей преследовал Шики. Задача стояла простая — быстро и качественно захмелеть.
Смотря вдаль после очередного глотка, думая о несовершенстве бытия, Шики стал невольным свидетелем страстного животного соития. Две довольно крупные лохматые ондатры лихо и бесцеремонно совокуплялись на песчаном островке. Отчего-то увиденное вызвало приступ небывалой грусти. С ещё большим азартом Шики стал налегать на спиртное.

Тем временем к Шики подступала опасность в виде Глеба Филина, который шёл в мрачном настроении, неся на левом плече мёртвое тело Айзы в мешке, а в правой руке — садовую лопату. Он шёл хоронить четвероногую подругу. Хоть Глеб и был человеком флегматичным, слишком для своего юного возраста хладнокровным, презирающим всякого рода сентиментализм, но и для него сей удар судьбы был чувствительно болезненным.
Когда Глеб пришёл на водоём и стал присматривать подходящее место, его слух приятно резанул знакомый голос:
«Всё, я вызываю такси.
Я уезжаю, нет, не надо, не проси.
Остаться? Опять обманешь, напрасно время тратишь,
Словами сердце ранишь, знаешь — всё не исправишь…» — проникновенно, с чувством, душой надрывал связки Шики.
«Однако!» — подумал Глеб, после чего положил труп животного на землю. Бесшумно подкрался. На очередном куплете аккуратным движением руки убрал разделяющую его и Шики растительность.
Догадка подтвердилась, что вызвало улыбку ликования.
— Балабол, — радостно приветствовал он.
— Я, — моментально протрезвел Шики. — Пиво пью. Будешь?
Щенячий взгляд, которым Шики пытался загипнотизировать незваного гостя, напомнил о цели прихода.
— Копай! — кинул лопату Глеб.
Дважды повторять не пришлось. Шики работал быстро, энергично, с огоньком. Когда яма была глубиной метр, а Шики сырой от пота, Глеб велел заканчивать.
— Прости за тот подлый поступок, — сказал Шики, вылезая. — Получилось как-то некрасиво, низко, не по-людски.
Глеб ничего не ответил, смотрел только тем самым красноречивым взглядом, что вызывал дрожь в коленках и спазмы в горле.
— Но, если честно, то ты сам виноват... со своей бешеной собакой! — истерично выпалил Шики, чему был приятно удивлён — эмоциональный срыв был расценен как проявление мужества. — Пошёл ты!
Острым лезвием напоминание об Айзе полоснуло по сердцу. Молча и угрюмо Глеб взял мешок с телом, аккуратно положил в яму.
— Лопату.
— Это кто? — спросил Шики, протягивая инвентарь.
— Бешеная собака.
— Да ладно! А что с ней?
— Сдохла, — будничным тоном ответил Глеб и, засучив рукава, начал закапывать.
— Ну да. Логично, — Шики в очередной раз за день стало стыдно. Он решил загладить вину и поддержать недруга. — Держи, — протянул бутылку, когда Глеб кончил орудовать лопатой. — Помянем.
Минут пять пили, не произнося ни слова, думая каждый о своём. Глеб прокручивал в голове слайды воспоминаний, забавных и трогательных моментов жизни с Айзой. Шики думал о том, как бы поделикатнее смыться.
— Блин! Что за гадость ты пьёшь? — нарушил молчание Глеб, морща лицо. — Спиртяга голимая!
— Не знаю, — пожал плечами Шики. — По телевизору сказали, что это выбор настоящих мужчин.
— И?
— Что и?
Глеб посмотрел на Шики, и его откровенное недоумение вызвало чувство умиления.
— Напомни, как тебя зовут?
— Шики, — протянул руку Шики.
— Глеб, — пожал руку Глеб. — Интересный ты тип, Шики.
— Спасибо, — принял за комплимент Шики. — Мне даже однажды натуральная француженка письмо написала, — счёл нужным поделиться он. — Каралет Сесиль.
— Серьёзно?
— Ага.
— Зачем?
— Как зачем? Познакомиться хотела.
— Почему хотела? Ты ей что, разве не ответил?
— Нет, не получилось, но я пытался, аж два раза.
— Как это — пытался?
Прежде чем ответить, Шики справил нужду.
— История вышла комичной, — сказал он, застёгивая ширинку. — Первый раз я сглупил и по неопытности заклеил конверт «Моментом». Мне его вернули обратно. Я решил не отчаиваться и купил новый конверт, но указал неверный индекс. А потом мать постирала мои брюки, где в заднем кармане лежало её письмо, а адреса-то я не помню. Такой вот анекдот.
— Значит, сейчас где-то во Франции сидит некая Сесиль, скучает, ждёт письмо от русского парня, местного Алена Делона, но даже не догадывается, что обречена?
— Oui (Да).
— Гм, трагично.
— La vie est douleur (Жизнь — боль), — качал головой Шики.

Тем временем, где-то во Франции.
…Вынужденно извиняюсь, но изначально в этом месте планировалась пошлая, грубоватая острота, однако в силу нравственного роста, целомудренного взросления и духовного просветления читательской аудитории сей срамной эпизод мы смело, без тени сожаления (эх-х!), опускаем…

Возвращаемся на родину.
— Пива больше нет? — спросил Глеб, последними каплями смочив горло.
— Увы, — виновато развёл руками Шики.
— Печально. А деньги? Есть?
— Допустим.
— Будь другом, одолжи пару соток.
Предложение Шики не нравилось, казалось сомнительным, рискованным, но он чувствовал вину за собой, за особую некогда меткость, и, вручив деньги, на которых поставил мысленно крест, очистил совесть.
Поблагодарив, Глеб отправился в ближайший гастроном. Через четверть часа вернулся на то же место с двумя пакетами. В одном было две большие бутылки светлого карамельного пива. Во втором — фисташки, копчёный сыр-косичка, вяленые морепродукты.

Вода в водоёме была прохладной, чем воспользовался Шики (прежде чем идти домой, надо было протрезветь, да и после интенсивного труда освежиться). Выйдя на берег, он не ожидал вновь увидеть Глеба.
— Как водичка, француз?
— Пойдёт, — слукавил Шики. — Тоже искупаться решил?
— Я что, на дурака похож?
— В смысле? Не понял.
— Сюда, так-то, канализационные воды сливают. Искупаться…
— Канализационные воды? — переваривал информацию Шики. — Да я в курсе, я тут у бережка, тут-то чисто, просто надо было протрезветь, прежде чем домой идти, а то, знаешь ли, чревато, — выдал он, как казалось в тот момент весомый, неоспоримый аргумент, но в глазах Глеба встретил лишь неприкрытую насмешку.
— Значит, пиво больше не будешь?
— Почему не буду?

Час-полтора разговор строился на поверхностные темы: компьютерные игры, занудные взрослые, роль Тинто Брасса в истории итальянского и мирового кино. С повышением градуса в крови беседа стала принимать более глубокий, интимный характер.
— А у тебя есть мечта? — спросил Шики.
— Не знаю, — ответил Глеб и пристально уставился в глаза собеседнику. — Когда-то я очень желал уйти из дома, но...
— Серьёзно? — перебил Шики и, не дав вставить и слова, возбуждённо продолжил. — Я частенько об этом думаю! Дорога меня так и манит, зов приключений... Иной раз воображение так разыграется, что я отчётливо вижу, как еду на товарняках, еду на юга, в Сочи! О, круглый год лето, солнце, девушки в бикини – это ли не мечта?
— И что держит?
— Что держит? — переспросил Шики, подумал и постеснялся ответить.
— Что, душка не хватает?
— Возможно. Да, одному страшновато. Вот если бы вдвоём — другое дело!
— Да ты у нас авантюрист?
— Кто? — не понял Шики и, приняв выражение за оскорбление, сказал: — Сам такой.
— Да не совсем, — не согласился Глеб.
— Как же? Ты же только что говорил, что хотел уйти из дома?
— Говорил. Только вот причины у меня были несколько иные, — сказал Глеб, после чего угрюмо замолчал. По тону голоса Шики понял, что тема скользкая, колючая, сокровенная, но тем-то и соблазняла, и влекла.
— Поделишься? — с надеждой спросил он.
Никогда ещё Глеб ни с кем не откровенничал, никому не доверялся, не распахивал душу наизнанку. Не то чтобы не хотел, а просто-напросто откровенничать было не с кем. Товарищи и одноклассники были, соседи там и прочее окружение, а друзей и близкого человека не было. Ни одного. За исключением, разве что, Айзы, которая была с ним с самого его рождения, ещё щенком, и весь ад, что выпал на его долю, видела и проживала лично. Но вот и её не стало.
Глеб сделал внушительный глоток, выдохнул.
— Всё дело в Гене, — от одного воспоминания лицо Глеба оскалилось жгучей ненавистью. — Больной на голову тиран, он…

Исповедь, что длилась более часа (прорвало, что называется), ужасала как откровенностью повествования, так и самими деталями, на которые Глеб не скупился. Чтобы не травмировать нежную психику впечатлительного читателя, подробности опустим. Уделю два слова, укажу, так сказать, причинно-следственную связь, и довольно.
Отдыхая как-то в столице, Геннадий Филиппович Филин, не гнушавшийся лёгкого заработка, решил поправить шаткое финансовое положение весьма пикантным способом – донорством спермы. После проведённого анализа, однако, выяснилось, что сей вариант обогащения для Геннадия негож. Бесплодие… Объяснив таким образом раннюю нелюбовь к сыну, подтвердив зарождавшиеся сомнения, домой Геннадий возвращается сущим демоном…

— Бежать из дома теперь казалось мне актом малодушия, — заканчивал свой горький монолог Глеб. — Я хотел большего, я возжелал крови! Два года жёсткой дисциплины, изнурительных тренировок в секции рукопашного боя… И не спрашивай, где я брал деньги на оплату, — добавил Глеб, читая во взгляде Шики вопрос. — Это мелкий вопрос, не надо… Фух, да, короче! Возвращаюсь как-то зимним вечером домой и наблюдаю такую картину: пьяный Гена поднимает руку на мать. Тут-то я и понял, что пришёл долгожданный час, настала минута расплаты. Сходу прописал Гене в голову, положил с удара. Аж жалко стало, что он оказался таким слабаком и так быстро пал, ибо я представлял это себе несколько иначе… После Гена пропадает, исчезает из нашей жизни, не попрощавшись. Какое-то время мы жили спокойно, о нём даже и не вспоминали. Но эта дрянь сделала-таки нам прощальный сюрприз: пришли какие-то люди, внушительные, очень культурно и доходчиво пояснили, что за Геной карточный долг, так что сутки на сборы и квартирку освободить.
Глеб умолк и всем видом давал понять – продолжения не будет. Хоть у Шики и остались вопросы, некоторые моменты хотелось прояснить, Глеба всё же пощадил и мучить не стал. Вместо этого решил сменить тему, поговорить о чём-то светлом и ободряющем. Жизнеутверждающем.
Минута напряжённой думы, а после:
— А у меня дома Барсик живёт.
— Кто живёт?
— Барсик. Котяра деревенский. Он классный: гадит только на улице, в еде неприхотлив, любит играть в догонялки, нежный и ласковый. Хочешь, познакомлю?
— Давай. Барсик подождёт до следующего раза.
— Эх…
— Тебе сколько лет, Шики?
— Шестнадцать.
— Девственник?
— Нет.
— А если не чесать?
Шики уронил взгляд, густо покраснел.
— Подруга есть?
Шики тяжело вздохнул.
— Ясно. Ну, может, нравится кто?
Это были удары ниже пояса, в самое сердце. С первого взгляда и по сей день Шики был пленён главной красавицей школы. Стоически хранил это в себе, не предпринимал ровно никаких попыток по завоеванию. Зато люто мечтал и дико фантазировал.
— Да что я, по ней вся школа сохнет! Начиная с первоклашек, кончая директором. Представляешь, какая конкуренция? Хотя иной раз я ловлю её взгляд, и мне кажется…
— А ты пробовал пригласить её на свидание?
— Нет, конечно.
— Почему? Чего ты ждёшь?
— Гм. — Шики развёл руками, обречённо вздохнул.
— Понятно, — сказал Глеб, смотря вызывающим взглядом, взглядом осмеяния и презрения.
— А знаешь что?!
— Что?
— Я возьму, сейчас же пойду к Насте и поцелую её по-взрослому, в засос!
— По-французски?
— Oui!
— Вот это другое дело, вот это я понимаю, Шики! — одобрил Глеб, поднимаясь. — Я с тобой, дружище.


Глава 4. Сердцеед

По мере приближения к дому Насти решимость Шики стремительно улетучивалась. Дорога, по которой он бродил сотни раз, воображая, что Настя встретится на пути, у них завяжется разговор, пробежит высоковольтная искра, что положит начало чему-то новому и прекрасному, действовала отрезвляюще.
— Настя, подари мне счастья, подари мне ласку, подари любо-о-овь! — напевал Глеб, не догадываясь, какую панику тем самым сеет в душе товарища.
«Господи, а если она ответит взаимностью и захочет отношений со мной? Это же какая ответственность! У меня же нет никакого опыта, я ничегошеньки-то не умею… Нет — чмокну в щёчку и убегу!» — успокаивал себя Шики.
Глеб же, напротив, шёл в приподнятом, возбуждённом настроении, любуясь центральной и самой красивой улицей, которая особенно была хороша в это время года. Где же Насте ещё жить, как не в сердце города, на улице, полностью сохранившей исторически сложившийся архитектурный облик, улице, где однородные здания сталинского периода строго выдерживали ансамбль — этакий памятник непростой эпохи, атрибут советского жилищного строительства. Когда они проходили у кинотеатра «Родина», внимание Глеба привлекли барельефные маски — символы трагедии и комедии, украшавшие фасад здания с двух сторон. Глебу это показалось странным: столько раз здесь был, но никогда не замечал этих затейливых декоров на фронтоне.
«Чудно», — подумал он и, обратив внимание на плотные свинцовые тучи, заволакивавшие небо, сказал:
— Гроза намечается…

Когда они дошли до нужного адреса и поднимались по лестнице, Шики молил Всевышнего об одном: чтобы Насти не оказалось дома.
— Выше голову, — подбадривал Глеб. — Плечи расправь, не сутулься.
Поднявшись на четвёртый этаж, ребята подошли к дверям с роковой цифрой 13, позвонили. Второй раз. Третий. Вхолостую.
— Ну вот, никого нет дома, — с напускным разочарованием сказал Шики.
— Не судьба, — обречённо вздохнул Глеб. — А жаль…
— Давай контрольный, чтоб наверняка, — предложил Шики и, чувствуя себя в безопасности, бесцеремонно надавил кнопку звонка.
Вдруг, неожиданно, дверь отворилась. На пороге стояла сонная, растрёпанная Настя в гламурной розовой сорочке. Увидев ребят, девушка нецензурно выругалась, после чего дверь резко захлопнулась.
— Что это было? — спросил Глеб, на что сконфуженный Шики пожал плечами.
Через минуту Настя вышла в шёлковом халате и с убранными в хвост волосами.
— Извините, я думала, это Лизка пришла, так дерзко только она звонит, — пояснила Настя, переводя вопросительный взгляд с Шики на Глеба.
— А это мы: я и мой лучший друг Глеб.
Наличие такого товарища, да ещё в таком высоком ранге должно было, по мнению Шики, придать ему веса.
— Глеб? — задержала взгляд Настя на незнакомце, что-то как бы соображая. Наконец сообразив, она блеснула жемчужными зубами, по-дамски протянула руку тыльной стороной. — Анастасия.
— Оченно приятно, — ответил Глеб, нежно пожимая руку одними пальцами.
Взгляды, которыми обменялись молодые люди, Шики не понравились. Будто высоковольтная искра пробежала между ними, что больно обожгла его.
— Ну, слушаю, чем обязана? — обратилась Настя к Шики, который, соображая, что делать, впал в ступор. Чмокать в щёчку казалось смешным и глупым. Целовать по-взрослому — кишка тонка.
«Может, сказать, что у Глеба псина сдохла? Мы её на водоёме закопали, стали поминать, разговорились, выяснилось, что я авантюрист, а Гена бесплодный на всю голову тиран. Потом мы хотели познакомиться с Барсиком, но решили, что Барсик подождёт, и, так как я девственник, пришли к тебе…» — накидывал варианты Шики. — «Господи, что за пьяный бред в голову лезет? Ну, какой Барсик! Какой девственник Гена!.. Что я, чёрт возьми, такое несу?!»
— Дело в том, что сегодня Международный день дружбы, — нашёлся Глеб, видя потерянность Шики. — Отмечать такое событие вдвоём будет оскорблением данного праздника, кощунством, ошибкой…
Глеб говорил первое, что брело в голову, не беспокоясь о форме и содержании, логичности и цельности, уповая на уверенный тон и природную харизму. Тем временем за окном сверкнула молния, раздались трескучие раскаты грома, забарабанил хлёсткий ливень.
— Непременно оскорбление — это вы тонко подметили, — светилась улыбкой Настя. — Вообще, у нас с Елизаветой Антиповной были планы на сегодняшнюю ночь, но раз открылись такие обстоятельства, да к тому же родители раньше завтрашнего вечера домой не явятся, а за окном творится сущее безобразие, то лучшего варианта, как пригласить вас к себе, я не нахожу.
Шики, удивлённый тем, как всё вышло просто и складно, пошёл было в квартиру, но на пороге был задержан Глебом:
— Вначале в магазин, — пояснил он.
— Погодите, зонтик дам.

Когда ребята оказались на улице, теснясь под гламурным голубым зонтом, Шики поинтересовался:
— Ну, что скажешь?
— Да, губа твоя, Шики, не дура, — почтительно качал головой Глеб. — Хороша, чертовка, даже сказал бы слишком… И, кажется, где-то я её видел…
— В смысле?
— Не помню… Да она не в моём вкусе, расслабься.
— А-а…
— Да, кстати, — внезапно остановился Глеб и заглянул Шики в глаза. — Хочу попросить прощения за нашу первую встречу, — с чувством глубокого сожаления и искреннего раскаяния сказал он. — Фляга временами свистит, детские травмы, сам понимаешь. Но в целом я вполне адекватный, так что не пзди, а то, что ты в драке уступил, не принимай близко к сердцу, это не ты плох…
— Да всё нормально, — поспешил заверить Шики. — Ты тоже зла не держи, мы тогда пере…
— Квиты? — протянул руку Глеб.
— Квиты, — крепко пожал Шики.

В магазине взгляд Шики остановился на бутылке пива «Жигулёвское» объёмом два с половиной литра.
— Думаю, две хватит.
— Прикалываешься? — опешил Глеб, но «покер фейс» Шики говорил об обратном. — Поставь на место, дурик.
— Чё?
— Предоставь выбор мне.
После изучения ассортимента, консультации с продавщицей зрелого (компетентного) возраста, Глеб взял 4 бутылки шампанского, 2 бутылки красного вина, горький шоколад с цельным фундуком, сыр с плесенью, спелую и сочную клубнику. Весь товар средней ценовой категории и по акции.
— 963 рубля, — посчитали на кассе.
— Шики, мне буквально 950 рублей не хватает, добавишь? — сосчитав мелочь, спросил Глеб.
— Можно подумать, у меня есть выбор, — с сарказмом сказал Шики, доставая деньги.
— Не переживай, братик, сочтёмся.

Вернувшись на квартиру, ребята вместе с Настей застали Лизу Кондратьеву, сушившую волосы феном. У неё была свежая стрижка каре, которая ей шла, а также она покрасила свои блёклые «мышиные» волосы и стала жгучей брюнеткой. Правую бровь украшал свежий пирсинг, так что Шики её не сразу и признал, лишь когда она поздоровалась:
— Привет, Шиканутый, давно не виделись.

Квартира Царёвых была трёхкомнатной: спальня, детская, гостиная, в которой молодёжь и расположилась. Девчонки сидели на кожаном диване, напротив, на кожаных креслах — мальчишки, а в центре между ними находился журнальный столик, на котором стояло игристое, фужеры и закуска. Также в комнате присутствовал телевизор с большим экраном, на котором шли музыкальные клипы с канала MTV. Комната была просторная, с высоким потолком, центр которого венчала ювелирная люстра с переливающимися кристаллами. Также в углу комнаты стоял антикварный комод, а над ним висело огромное зеркало в красивой резной раме. На комоде стояла фарфоровая ваза и винтажная лампа с абажуром. Стены украшали обои в манере туманного Альбиона — элегантно простые, однотонных светлых оттенков. В общем, вся эта сдержанная роскошь и респектабельная изящность недвусмысленно намекали: личности здесь живут утончённые (не вам, челядь ущербная, чета).

Глеб, находясь под впечатлением от окружавшей его обстановки, от греха подальше отобрал бутылку шампанского у Шики, намеревавшегося открыть её самым пафосным образом, и сделал всё красиво: без суеты и хлопка, не пролив ни капли. Наполнив фужеры, вручил каждому из присутствующих.
— Позвольте, — не присаживаясь, сказал он. — С царственного позволения Шики, предлагаю, прежде чем пить за знакомство и прочие торжественные поводы, поднять бокалы за милых и очаровательных дам: Анастасию и Елизавету. До дна.

За время отсутствия юношей Настя облачилась в короткие шортики, открывающие завораживающий вид на стройные загорелые ноги. Аппетитную женскую грудь во всей красе демонстрировала майка алкоголичка. Беседовать с Настей и удерживать взгляд становилось затруднительно. Инстинкты брали своё.
Отдадим должное и Лизе. Путём особой диеты, физических нагрузок и солнечных ванн девушка приятно похорошела. Тело дышало здоровьем, кожа сияла свежестью, глаза блестели страстью. Да и гардероб её был не менее вызывающим: промокшая рубашка, обвязанная на талии, говорила об отсутствии бюстгальтера, а короткая юбка-плиссе, когда Лиза закинула левую ногу на диван, кричала об отсутствии нижнего белья. Бедный Шики, раскрасневшийся от алкоголя и возбуждения, не знал, куда девать глаза…

Когда первая бутылка была распита, девочки отправились в дамскую комнату, чтобы пошептаться и подпудрить носики.
— Французского поцелуя я дождусь сегодня или нет? — с напускным раздражением спросил Глеб. — Ты погляди, как она вырядилась — это же явная провокация!
— Серьёзно? Не знаю, волнительно как-то всё. Непривычно, нежданно…
— Что-то меня терзают смутные сомнения.
— Ты о чём?
— Ты вообще целовался?
— Тьфу, спрашиваешь!
— А если не чесать?
Шики уронил взгляд, поджал губы.
— Понятно, так я и думал.
— Да ладно, сейчас ещё подопьём, наступит подходящий момент, и я себя покажу, — не внушая доверия, сказал Шики.
— У меня есть идея лучше, — почёсывая бровь, сказал Глеб.

Как только девчонки вернулись и расселись на свои места, Шики на одном дыхании, как-то резко, с надрывом выдал:
— В «бутылочку»?!
— Я за, — согласилась Лиза.
— И я не против, — поддержал Глеб.
— Нет, — твёрдо сказала Настя. — Не хочу в «бутылочку».
Такой категоричный отказ, по мнению Шики, свидетельствовал только об одном: Настя его не любит, и даже более того — он, с его жалким видом и футболкой с принтом «Черепашек-ниндзя», ей смешон и противен. Но не успел он взгрустнуть по этому поводу и вдоволь пожалеть себя, как Настя сказала:
— Давайте лучше в «Кис-брысь-мяу» сыграем!
Возражений не последовало, лишь Шики выказал нейтралитет:
— Я не знаю, а какие правила?
За пять минут Настя доступно и доходчиво объяснила суть игры. Глеб, с позволения хозяйки, внёс кое-какие поправки, упрощения и вызвался быть ведущим.
— Шик, вставай на исходную.
Прежде чем встать спиной к дамам, Шики осушил фужер и кинул на Настю недвусмысленный взгляд. Настя же смотрела в сторону окна и что-то неразборчиво шептала. Шики был уверен: Глеб не подкачает. А это значит — первому поцелую по большой любви быть! От осознания, что это случится вот-вот, дух захватывало, сердечко лихорадило…
— Готов?
— Так точно!
— Хорошо, — сказал Глеб и указал на Лизу. — Кис?
— Мяу.
— Кис? — указал на язык, что означало поцелуй взасос.
— Брысь.
— Кис? — снова язык.
Шики медлил, боясь сделать ошибку…
«Сейчас? Или рано? Эх, как жаль, что мы не подготовились заранее…»
— Кис?!
— Э-э…
— Кис?!!
— Брысь!
— Кис? — язык.
— М-м…
Напряжение росло.
— Кис?!
Нервы сдавали.
— Кис?!!!
— Мяу! — не выдержал давления Шики. — Мяу-у, — капитулировал он.
Повисла могильная тишина.
Шики повернулся к истязателям. Заглянул в глаза Насти, пытаясь понять: радоваться ему или не стоит?
— Ну что же, — встала Лиза, оправила юбку, подошла к Шики вплотную. — Надеюсь, зубы ты сегодня почистил, — сказала она и, не дав парню опомниться, начала страстно и вожделенно лобызаться (по-другому это, увы, не назовёшь).

Таким чудным образом случился исторический момент — состоялся первый взрослый поцелуй Шики. Не по большой любви, как он того желал. Не так, как воображалось в суровых фантазиях, свирепых мечтаниях. С человеком враждебным, ненавистным, испившим столько крови… Сказать, однако, что было неприятно, что было противно, будет преувеличением, согрешением против истины. Сказавший так — лгун и врунишка.

Процесс затянулся, лобызавшиеся явно увлеклись, поймали кураж. Когда кислорода стало катастрофически не хватать, на помощь пришла Настя.
— Довольно, кажется, — сказала она и, когда пара рассосалась, хмуро добавила: — Я не хочу больше играть. Лиза, на пару слов.

Оставшись наедине, Шики возмутился:
— Что за подставы, дружище?!
— Так и знал, что не поймёшь и не оценишь, — невозмутимо ответил Глеб. — Никаких подстав — это было полезно, для опыта.
— Опыта?
— Да, чтобы с Настей не облажался.
— Гм, Настя вообще больше играть не хочет.
— Это же ревность, дурачок! Радоваться надо, а не предъявы кидать.
— Думаешь? — повеселел Шики. — Блин, эта дура меня всего обслюнявила… Как я смотрелся?
— Как в кино.
— Серьёзно?
— Дам тебе ещё один совет…

Как только девчонки вернулись и расселись на свои места, Шики на одном дыхании, как-то резко, с надрывом выдал:
— Ну что, в картишки на раздевание?
— Я за, — согласилась Лиза.
— И я не против, — поддержал Глеб.
— Нет, — твёрдо сказала Настя. — Не хочу в картишки.
Такой категоричный отказ, по мнению Шики, свидетельствовал только об одном — Настя потеряла к нему всякий интерес. Конечно, поцеловавшись с Лизой, он оскорбил её чувства, ранил хрупкое сердце, наплевал в душу…
Изменник! Иуда! Авантюрист! Только Шики начал упражняться в самобичевании, как Настя сказала:
— Давайте лучше потанцуем.
— Белый танец, — объявила Лиза, после чего поставила фужер и пригласила Глеба.
Настя, смотря на Шики, пожала плечами.
— Шики, не знаю как по батюшке, вы же не откажете даме? — проворковала она, протягивая руку.
— Разумеется, — сказал Шики, чувствуя, как лицо предательски пылает.
Выдерживая пионерское расстояние, держа руки на талии, Шики не осмеливался заглянуть в изумрудного цвета глаза. Движения Насти были легки и грациозны, чего не скажешь о Шики, который двигался как Буратино, не попадая в такт. И тут нет ничего удивительного, ведь та сумасшедшая близость, упругость наэлектризованного тела, пьянящий аромат духов и прочей химии парализовали волю. Пока Шики собирался духом, чтобы хотя бы встретиться глазами, песня закончилась. Но не успел он выдохнуть с облегчением, как вновь заиграла медленная композиция — легендарный хит из художественного фильма «Титаник». Это был любимый фильм, десятки раз просмотренный, любимая песня, сотни раз прослушанная. Сладкий голос Селин Дион подействовал самым магическим образом, придал сил и уверенности. Шики резко и грубо прижал Настю вплотную. Чувствуя, как грудь девушки увеличивается в размерах, Шики наконец-то, волнующе, с претензией обольстителя, посмотрел в лицо. Прочитав во взгляде шаловливую игривость, он закрыл глаза, потянулся выпученными губами вперёд... Когда до контакта оставалось совсем ничего, жалкий миллиметрик, в доме взял и погас свет. Стало темно и тихо.
— Твою мать! — грубо выругалась Лиза.
«Момент упущен», — с сожалением думал Шики.
— Без паники, привычное явление в этом грёбанном доме, — причитала Настя, направляясь к выходу в коридор. Через минуту вернулась, держа в руках зажжённые восковые свечи. — Да будет свет.

— О, мы как раз планировали погадать ночью, — вспомнила Лиза. — Атмосферка подходящая. А?
Глеб безразлично пожал плечами, а Шики пребывал в прострации…
Настя принесла какие-то экзотические карты и, когда все уселись по своим местам, спросила:
— Есть желающие узнать, какое славное будущее ему заготовила судьба?
Желающих, однако, не оказалось.
— Смелее же, ну? Чего такие трусихи? — переводила Настя лукавый взгляд с Глеба на Шики. Глеб был непоколебим, а вот Шики на провокацию повёлся.
— Давай я, — с вызовом сказал он.
После несложных, но душных манипуляций с картами, Настя с самым серьёзным и строгим выражением лица, голосом обречённой неизбежности поведала:
— Нелёгкий путь ждёт тебя, Шики. Очень часто ты будешь совершать роковые ошибки и падать. Но тем самым ты будешь открывать в себе скрытый потенциал, могучую силу, ещё не пробуждённую, дремлющую. А потому снова станешь подниматься, а потом снова падать, чтобы опять подняться ещё выше. И чем выше ты будешь подниматься, тем больнее будет падать. В итоге ты так сильно упадёшь, покалечишься духовно и физически, что больше не поднимешься…
— Гадание просто пушка, — не сдержался Глеб. — Никакой конкретики, одна вода. Падать-подниматься, падать-подниматься… Давайте оставим эту чушь и продолжим уже тупо бухать.

Четвёртая бутылка, по канону, была открыта с громким хлопком, а вылетевшая пробка, срикошетив от потолка, на радость присутствующим, угодила Лизе в нос. Несмотря на боль, девушка нашла в себе мужество скрыть негодование и посмеяться со всеми.
— А как вы познакомились, мальчики? — эротично покусывая клубнику, спросила Настя.
Невинный на первый взгляд вопрос заставил понервничать Шики, и он осушил фужер шампанского одним глотком.
— Думаю, гордость не позволит моему другу рассказать ту памятную встречу, поэтому это сделаю я, — сказал Глеб.
«Пропал», — думал Шики, стушёвываясь и уменьшаясь в размерах.
— Это был солнечный день, день нашего с матерью переезда в новый для нас район, — с воодушевлением начал повествование Глеб. — Несмотря на ясную весеннюю погоду, на душе было мрачно и тоскливо, ведь мы вынужденно уехали с Ягров, подальше от любимого мною моря. Вечером, уставший и обессилевший от тяжёлой работы, я решил поднять себе настроение и отправился в магазин за чипсиками. На перекрёстке нарвался на неприятную встречу. Двое отбитых на голову отморозков стали приставать, требовать денег, угрожать расправой. Я был не в том состоянии, чтобы трезво оценить ситуацию, а потому имел неосторожность грубо выразиться, чем вызвал ответную агрессию. Меня повалили на землю, я прикрыл голову руками, ожидая безжалостных ударов. И в этот самый момент появился Шики. Сказав загадочную фразу: «Левый коронный, правый похоронный», он прописал двоечку одному из отморозков (бац-бац), тому, что был крупнее, отправив тем самым в глубокий нокаут. Второй тут же, без раздумий, кинул товарища, только пятки сверкали. Шики протянул мне руку, помог подняться, представился. Я представился в ответ, мы поручкались, и с того самого момента стали не разлей вода.
— Ты же прикалываешься? — не верила услышанному Лиза. — Ты же только что это сочинил?
— Нет, — невозмутимо врал Глеб, наполняя фужеры. — Истинная правда, — настаивал он, и, вручив фужеры, провозгласил: — Тост — за спасителя моего, за бесстрашного героя Шики.
— За Шики, — сказала Настя, отпила и то ли насмехаясь, то ли всерьёз добавила: — А я всегда знала, что, несмотря на внешнюю скромность, Шики по натуре своей доблестный рыцарь.
— Не знаю, а я искренне поражена, — призналась Лиза. — Удивил, Шики, удивил.
— Да что там, бывает…

Время близилось к полуночи. Город окутала тьма. Кто-то уже давно спал сном праведника, кто-то только отходил ко сну, а в квартире Царёвых пирушка принимала обороты самой натуральной вакханалии.

— А почему бы нам снова не поиграть в «Кис-брысь-мяу»? — предложил хорошо расхмелевший Глеб.
— Не хочу «Кис-брысь-мяу», — сказала Настя. — Хочу в «бутылочку».
— Давайте в «бутылочку», — согласился Глеб. — Только предлагаю поднять ставки — вместо поцелуя парочка уединяется в отдельной комнате на 10 минут. Идёт?
— А это ещё зачем? — заволновался Шики.
— Ну, это каждый сам решит, в том и интрига, — пояснил Глеб.
— Да всё, все согласны, — сказала Настя и, освободив столик от всего лишнего, положила на центр пустую бутылку. — Я первая.
Когда в полной тишине, затаив дыхание, все следили за крутящейся бутылкой, ожидая кульминационного момента, приговора судьбы, Шики взывал ко всем богам, в которых и не верил, но обещал, в случае удачи. Богов, однако, ультиматум не устроил — горлышко остановилось на Глебе.
«Дьявол!» — чуть не вырвалось у Шики, который не хотел верить в случившееся и который до конца ждал, что Глеб или Настя, кто-нибудь из них, обязательно как-нибудь откажутся или предложат переиграть.
Увы.
Глеб отпустил какую-то пошлую остроту, Настя также пошло и вульгарно посмеялась, после чего они дружно удалились. Шики сие происходящее казалось каким-то неправильным, неестественным, сказочным и бесчеловечным по отношению к нему.

Как только двери затворились, Лиза тут же примостилась на колени Шики.
— Давай выпьем, — предложила она, разливая остатки вина.
— Давай, — равнодушно ответил Шики, подставляя фужер.
Минут пять или больше Лиза что-то говорила, но для Шики её не существовало в тот момент, всё своё внимание он концентрировал, чтобы постараться услышать, что происходит за стеной. Ему хотелось, конечно, вежливо попросить прикрыть рот, но воспитание не позволяло.
— Шики, а тебе говорили, что ты ужасно красив? — сказала внезапно Лиза, проведя кончиками пальцев по румяной щеке. — Какие скулы, какие правильные черты, линии, и даже эта дурацкая футболка сидит на тебе — прекрасно…
Лесть подействовала, Шики на мгновение забыл о своих душевных муках и терзаниях.
— Ужасно, ужасно красив, — Лиза поставила фужер на стол, после чего нежно чмокнула Шики в лоб. — Ужасно…
Отпуская шёпотом комплименты, Лиза сопровождала их распалёнными поцелуями, опускаясь всё ниже, к губам. На мгновение время остановилось, Шики подумал: происходящее не есть хорошо. Настя с Глебом явно просто разговаривают, ведь не может же Глеб, зная о его чувствах, так подло с ним поступить?
«Нет, так быть не должно, и неправильно всё это!» — решил в итоге Шики, однако сил сопротивляться соблазну он не находил. Вот если бы кто помог!
Лошадиные губы приближались к цели. Когда до контакта оставалось совсем ничего, жалкий миллиметрик, в доме взяли и дали свет.
Шики воспользовался моментом и, отпихнув Лизу, вскочил на ноги.
— Ты куда это? — не поняла Лиза.
— Электричество дали, — сказал Шики, полагая, что это всё объясняет.
— И что с того?
— Ну как? Разве мы не должны ребятам об этом сообщить?
— Зачем? Не надо им мешать.
— По-моему, 10 минут уже прошли, — не сдавался Шики.
— Прошу тебя, не тупи. Ты думаешь, они там в шахматы играют? Нельзя же быть таким наивным, Шик.
Слова Лизы будто обухом по голове ударили. Плюс ещё слова песни, доносившиеся из телевизора, подсыпали соли:
«А он тебя целует, говорит, что любит,
И ночами обнимает, к сердцу прижимает…»
Понимая, что продолжения не будет, Лиза стала ехидно подпевать: «А я мучаюсь от боли со своей любовью…»
Провокация сработала. Шики совсем растерялся, не понимая, как ему быть и что делать.
— Я в туалет, — сказал он. Выйдя в коридор, наскоро обулся, отворил входную дверь и что есть силы хлопнул на прощанье.

Через четверть часа был дома. Он снимал обувь, когда в коридор вышла мать.
— Сыночка пришёл, — сказала Ольга Владимировна, не заметившая, будучи под хорошим градусом, особого блеска глаз чада. А капли дождя маскировали предательские слёзы на щеках.
— Мамочка, — сказал Шики, после чего крепко обнял женщину, прижался мокрой головой к груди и не спешил отпускать. — Мамочка...


Глава 5. Идеалист

Весь последующий день, всё воскресенье Шики провёл в постели. Его карало: физически, морально и, если хотите, духовно.
Подобные страдания Шики раньше не испытывал. Разве что в фильмах видел. Там, однако, всё выглядело иначе: под красивый видеоряд и под задушевную, грустную музыку, да и длилось сие несколько минут экранного времени, а в конце главного героя, чаще всего, ждал счастливый финал.
Если рассматривать кино как энциклопедию жизни (наш герой именно так к этому виду искусства и относился), то на пути к счастливому финалу нужно, как правило, преодолеть трудности, преодолеть себя, найти сил и, умудрённым багажом житейского опыта, двигаться дальше. Так как сил преодолевать себя не было (полная импотенция воли), Шики решил начать с музыки. В этом деле ему помог приобретённый весной кассетный плеер. Коллекция Шики насчитывала аж целых три кассеты со следующими альбомами: «Жизнь и свобода» уличных ребят из группы «Многоточие»; «Строчки» знакомой читателю группы «Знаки вопроса»; до мурашек трогательный саундтрек классической инструментальной музыки композитора Джеймса Хорнера к фильму всех времён и народов «Титаник». С него-то Шики и начал.
На единственной песне с альбома «Моё сердце будет биться дальше» в памяти Шики стали всплывать воспоминания минувшего вечера. Тот самый волнующий момент, когда он, кружась в медленном танце с Настей, уверовал в себя и творил невозможное. Магия песни работала и на сей раз, и тогда Шики решил: пускай мысленно, пускай только в фантазии, но он доведёт дело до конца и поцелует-таки фантом. И вот, в том же самом месте, когда до контакта, до слияния жарких губ оставалось совсем ничего, жалкий миллиметрик, песня берёт и резко обрывается.
«Чёрт!» — в сердцах восклицает Шики и, сорвав наушники, швыряет плеер на пол. Мистики, однако, не было – банально и скучно разрядились батарейки. Впрочем, может, и было в этом некое предзнаменование свыше. Шики, во всяком случае, видел в этом только злой рок и ничего более.

Ближе к вечеру страдальца и великомученика обеспокоила мать.
— Шики, сыночка, ты чего это весь день с постели не встаёшь? Не ешь ничего?
— Не голоден, — сухо ответил Шики, после чего отвернулся лицом к стене, стесняясь мокрых глаз и влажных щёк.
— Что такое? Как не голоден? Я там картошечки с грибами пожарила. Папа твои любимые гренки приготовил. Беги скорее, пока не остыло.
— Благодарю, мам. Сыт.
— Гм, — хмыкнула, слегка недоумевая, Ольга Владимировна. — Кассетник валяется, — подняла с пола плеер и, положив на место, покинула комнату. Через пять минут вернулась с подносом в руках. Молча придвинула стул к самой постели, сверху поставила поднос с ужином и, посчитав миссию выполненной, тихо испарилась.
Аромат свежеприготовленной пищи быстро возбудил аппетит. В желудке заурчало. Минут пять Шики выдерживал характер, пытаясь сопротивляться искушению, в итоге плюнул и слопал всё в одно мгновение. После плотной трапезы его сморил сон.

— Ши-и-ки-и-и, просыпайся, сынок…

На склады Шики шёл неохотно. Его до сих пор чуточку мутило, да и разочарование в любви и людях лишало мотивации работать. Зачем? Для кого? Пустое…
На складах возле вагончика управляющего Шики встретил хорошо опухшего Аркашу, который дымил папиросой с озадаченной гримасой на лице. Крепкого сложения, коренастый, с кудрявой светло-русой шапкой волос на голове и подобной кудрявой бородой на лице, бывший богатырь и молодец Аркадий Мамонтов олицетворял собой картину Репина «Не ждали».
— Здравствуй, брат. Чего не переодеваешься?
— Уволили, — нервно тушил хабон кузен. — С-суки. И самое главное, за что?!
Брюзжа слюной, импульсивно жестикулируя руками, истерически топая ногами и, не скупясь на пикантные выражения, Аркаша поведал, какого он мнения о менеджерах среднего звена. Дословно эту красноречивую тираду приводить не будем: смысл сказанного заключался в том, что стоит людям чуток понюхать власти, как они начинают воображать о себе невесть что. Отчасти Шики был согласен с суждениями Аркаши, но мог и возразить, что он сам виноват, ибо полтора месяца отсутствовал без уважительной причины. Решил, однако, не обострять.
— Не горячись, брат, — сказал он ласково. — Стой здесь и жди меня, — приказал кладовщик, после чего с твёрдой решимостью и непоколебимостью духа вошёл к управляющему.

— Что значит, увольняешься? — расстроился Станислав Абрамович. — Ты же хорошо работал, прекрасно справлялся… Ну, хочешь, я тебе зарплату подниму? Будешь 75 рублей в день получать! А, заманчиво?
— Премного благодарен, но, увы.
— 80 рублей?
Шики отрицательно качал головой.
— 90! И это моё крайнее слово!
— Дело не в деньгах, поймите. Я не хочу работать, устал, хочу отдыхать, — с нотками нервозности сказал Шики.
— Гм, отдыхать. А две недели кто отрабатывать будет?
— Как две недели? Зачем две недели?
— По закону положено время на поиски замены.
— А-а. Так, а я уже нашёл замену! Возьмите Аркашу обратно. Он на улице стоит. Дело знает, обучать не надо, к тому же закодировался. Чем не кандидат?
— Закодировался, говоришь? — задумался управляющий. — Хорошо. Я готов тебя отпустить и взять Аркашу.
— Уф.
— Но при одном условии…

Третью подряд сигарету смолил Аркаша, когда из вагончика вышел Шики. Его лицо имело неопределённое выражение: грустно-радостную неизбежность.
— Зайди, брат, — сказал он, бодрясь с каждым словом. — Кажется, тебе дают второй шанс…

Обратный путь сопровождали глубокие размышления. О непредсказуемости жизни думал Шики. Ещё совсем недавно он тосковал по свободному времени, и вот, казалось бы: ясное голубое небо, палящее солнце, ласковый, освежающий ветерок, густая зелень кругом, кокетливые взгляды девчонок в коротких юбчонках, целый месяц лета впереди – а счастья, как не было, так и нет. Анализируя своё душевное состояние, Шики пришёл к неожиданному выводу. Больше зла и обиды он испытывал не к Насте, которая ему ничего не обещала, а к Глебу, который знал о его чувствах и уверял, что Настя не в его вкусе. Такого предательства Шики не ожидал. Читателю может казаться странным и надуманным подобное отношение к человеку, которого знаешь всего лишь вечер. Справедливо, но Шики успел за столь короткое время привязаться к Глебу. В нём он видел старшего брата (не по возрасту, но по опыту), которого у него никогда не было, но о котором он всю жизнь мечтал. Брата, который будет покровительствовать, учить уму-разуму, наставлять и поддерживать. Брата, с которым можно не стесняться быть естественным, быть откровенным, быть самим собой. Брата, который будет рядом в нужную минуту и никогда не предаст.
«Может, я спешу с выводами и ничего криминального не произошло?» — размышлял Шики, перелезая через забор. Будучи в горьких думах, он не заметил торчавший ржавый гвоздь в штакетнике и, когда прыгнул на землю, зацепил, а следом и порвал брюки в области ягодиц.
«Мля-а-а! Третьи штаны за лето!.. Ненавижу! Не прощу! Ни-ни-ни…»
Вину за порванные брюки Шики повесил на Глеба. В тот момент он твёрдо, бесповоротно и безапелляционно решил: конец отношениям. Всё, баста!

Подойдя, однако, к дому, Шики стал свидетелем пикантной картины: на деревянной разноцветной скамейке возле крыльца, у роскошного куста шиповника (за которым Шики брал труд и обязательство ухаживать каждое лето), сидел давешний обидчик, на коленях которого, мурча от удовольствия, нежился Барсик.
«Как это мило», — подумал Шики, в сердцах уже простивший и Глеба, и кота, да и Настю тоже. Всех простил (но только не Лизу).
Вслух же, напустив на лицо суровую гримасу, сказал:
— Сидят, предатели.
— Шики! — обрадовался Глеб и, бесцеремонно скинув (под возмущённое «Мяу!») кота с колен, встал навстречу с протянутой рукой. — Здорово, француз! Только от тебя, мамка твоя сказала, что ты на работу отчалил. Отгул взял?
Хоть Шики и был несколько фраппирован хамским отношением к любимцу семьи, но руку всё-таки пожал, и пожал крепко, если не сказать подобострастно. Понимая, что обличается, он овладел собой и, как мог, строго сказал:
— Адрес мой откуда узнал?
— Настя дала, — простодушно ответил Глеб.
— Настя дала? Гм…
— Да, расстроил ты девку — ушёл посреди вечера, ни с кем не попрощался… Что за номера, Шикич?
Новость, что Настя расстроилась его внезапным уходом, лечебным пластырем легла на душу. Шики даже не ожидал, что это его так оживит. Значит, он всё-таки ей не безразличен?
— И как, сильно расстроилась?
— Ну, как сказать сильно, взашей выгнала нас с Лизой из дому.
— Серьёзно?
— Я, разве, на балабола похож? — сверлил Глеб не моргающим взглядом. — Кстати, — достал из кармана деньги. — Держи, 200 занимал, 500 моя доля за поляну, итого 700 рублей. Правильно?
— Правильно, — был приятно удивлён Шики. — И весьма кстати, — сказал он, после чего повернулся задом, демонстрируя изодранные брюки.
С трудом поборов порыв язвительно и грубо пошутить, Глеб, оценив масштаб трагедии, сказал:
— Дело поправимое. Знаю местечко, где за сущие копейки можно прилично и со вкусом приодеться.
— Да? Такое место существует?
— А как же, — сказал Глеб и, посмотрев на часы, добавил: — Только бы надо поторопиться.
Шики, пожав плечами, уже собрался идти за Глебом, который с улыбкой на устах не сводил с него взгляд.
— Так и пойдёшь? С порванным дуплом?
Шики театрально хлопнул себя по лбу, затем поднял указательный палец вверх, говоря тем самым: «Момент».

Разуваясь, Шики услышал заливистый, безудержный смех, доносившийся с кухни, где проходила скромная, но оживлённая пирушка: Миша Муляк (сосед со второго этажа) проставлялся за долгожданный отпуск.
— Сыночка пришёл, — с чувством умиления, смотря на чадо, сказала мать, когда Шики показался на кухне.
— Я на секунду, переодеться, — пояснил свой приход Шики и, протиснувшись через стол, отправился в свою комнату, но на входе был остановлен грозным откликом отца.
— Не понял! — сверлил взглядом Михаил Васильевич. — Почему не на работе?
Шики ответил односложно:
— Уволился.
Повисла напряжённая пауза, длившаяся четверть минуты. Дерзновенно, смело, с невозмутимым видом чадо держало пытливый взгляд родителя.
— Хорошо, — удовлетворился ответом отец и великодушным кивком головы дал понять: свободен.

Через полчаса Шики и Глеб стояли в очереди перед входом в самый популярный секонд-хенд города. Магазин пользовался спросом как среди низших слоёв населения, так и среди людей зажиточного класса. Причиной всему богатый ассортимент товара: качественные фирменные вещи со всего света — Европы, Азии и даже Америки. И ключевой фактор — беззубые цены.
— Откуда столько народу? — не понимал Шики.
— Сегодня первое число, а в этот день скидки на весь товар 50%, — со знанием дела пояснил Глеб.

Когда ребята попали внутрь, неприятно отметили, что от богатого ассортимента мало что осталось. Нужно было спешить. По совету Глеба Шики приобрёл: мешковатую футболку монотонного чёрного цвета с глубоким вырезом, приталенную рубашку белого цвета без воротника, джинсовые рваные шорты, классические кеды с белым прорезиненным носком. Оставалось найти штаны. Шики хотел что-то универсальное, такое, чтобы можно было носить как в будни, так и в красные дни календаря. Вот тут-то и возникли проблемы, сомнения. Шики капризничал, как избалованная, прихотливая барышня.
— Эти последние, — устало сказал Глеб, принеся в примерочную странного пошива джинсовые клёши от колена. Смотрелись респектабельно, да и с рубашкой сочетались, только Шики смущала одна деталь — пуговица, что была с левой стороны.
— Вроде и прикольные, — любовался зеркальным отражением Шики. — Но чего они такие узкие в бёдрах?
— Без понятия, может, писк моды сейчас такой? — предположил Глеб.
— Возможно…
Покрутившись ещё с минуту, Шики махнул рукой.
— Берём.
Оказавшись на улице, держа в руке пакет обновок, Шики испытывал небывалый прилив радости и чувства долга.
— С меня простава, — сказал он.

Через полчаса, с тортом "Наполеон" в руках, Шики поднимался по крутой лестнице на второй этаж, направляясь к Глебу. Дом Глеба, называемый в простонародье "тридцаткой", находился в ста метрах от дома Шики; их разделял пустырь, на котором когда-то была детская площадка, где из элементов осталась только железная радуга.

Когда Шики разувался, в коридор вышла женщина бальзаковского возраста, невысокого роста, крепко сбитая, напомаженная и эффектная. Это была Ольга Сергеевна, мать Глеба. Увидев незнакомое лицо, она с интересом пробежала оценивающим взглядом с головы до ног, после чего протянула руку тыльной стороной к губам Шики, который стоял как истукан, не понимая, что происходит.
– Целуй, – велела Ольга Сергеевна.
Шики повиновался, после чего женщина, потеряв всякий интерес, обулась и покинула квартиру. С кухни вышел Глеб.
– Чайник поставил, пойдём, пока греется, в шахматы сыграем, – сказал он.

Квартира была коммунальной, Глеб с матерью занимали крайнюю правую комнату. Убранство ничем особенным не выделялось: шкафы-стенка, импортный телевизор, два мягких дивана (по одному на каждого члена семьи), компьютерный стол (без компьютера), пара табуреток, на которых гроссмейстеры и расположились.
Будучи крайне посредственным шахматистом, Шики играл, мягко говоря, неважно. В первой партии он умудрился получить мат в два хода (дурацкий мат). Далее немного прогрессировал и проиграл от детского мата в четыре хода.
– Соберись, Шик, дерьмово играешь, – злорадствовал Глеб.
Позорная игра Шики мало задевала. Столкновение с Ольгой Сергеевной напомнило ему о Насте, потому он витал где-то неприлично высоко, в романтических краях, сказочных перспективах.
– Значит, Настя вас сразу выгнала, как только я ушёл? – затронул Шики волнующую его тему.
– Именно так, – ответил Глеб, не сводя глаз с доски. – Велела тебя догнать и привести обратно, – добавил он, делая ход конём.
– Почему же не догнали?
– Извини, друг, но Лиза наотрез отказалась выходить на улицу под такой ливень.
– Понимаю, – кивал Шики. – И что было дальше?
– А дальше мы, к своему везению, обнаружили, что дверь на чердак не заперта, тихонечко поднялись и уединились.
– Вот как, – сказал Шики, несколько изумлённый таким развитием. – И что там делали, чем занимались?
– В шахматы всю ночь играли, чем ещё.
Тема Глебу была неприятна, мучительна, но одновременно с тем носила и развлекательный характер – его забавляла реакция товарища.
– А-а, типа, потрахались? – спросил Шики, смущаясь своей желторотости.
– А ты, типа, сомневаешься?
– Гм, – почувствовал укол ревности Шики (однако, если спросить, кого именно ревновал, то он бы затруднился с ответом). – И как она?
– Бревно, но рот рабочий, – сказал Глеб, после чего сходил ферзём, поставив оппонента в безвыходное положение. – Шах и мат, Глебыч рад.
«Бревно» и темперамент Лизы плохо вязались в одно целое, но Шики не стал выказывать своих подозрений, не стал развивать данную тему, испугавшись докопаться до истины...

Когда они пили чай, на кухню вошла девушка, примерно их возраста, сельской привлекательности: мясистые щёки, нос картошкой, губы бантиком, нуль интеллекта во взгляде, грудастая, пышнозадая, щедро благоухавшая бюджетным ароматом – ароматом звенящей пошлости. Звали сию особу Алёнка Пирогова.
— Приятного, — пожелала Алёна, после чего налила стакан воды из-под крана. Утоляя жажду, девушка не сводила глаз с Шики, который, съедаемый любопытством, косился в ответ. Осушив тару, Алёна грубо отрыгнула, поставила стакан на место и, виляя бёдрами, удалилась.
— Кто это? – спросил Шики, чувствуя себя отчего-то оскорблённым.
— Соседка с крайней левой комнаты. С деревни с отцом приехали.
— Гм.
— Понравилась?
— П-ф! – Шики аж подавился от такого неслыханно глупого вопроса. – Издеваешься? – спросил он, восстановив дыхание. – Как… это (не смог подобрать лучшего определения) может нравиться? К тому же, когда твоё сердце принадлежит другой? Принадлежит Насте, — с чувством обожествления добавил он.
— И что? – невозмутимо сказал Глеб. — Да — не модель, да — вульгарна, да — колхоз, но попороть-то можно? Палку, другую, исключительно для опыта, чтоб потом не ударить в грязь лицом с дамой сердца, кинуть-то можно. Разве нет?
— Нет уж, увольте, — ни секунды не сомневаясь, ответил Шики.
Философия Глеба в столь интимном вопросе не гармонировала с мировоззрением Шики, а циничный тон даже несколько ужасал своей аморальностью. Нет, это неправильно, грязно, не по-людски. Только Настя, только моногамия и никакого другого опыта, никаких порок и палок на стороне. Ни-ни-ни и баста!

Придя домой, Шики испытывал не самые одухотворяющие чувства, некоторое смятение, как будто его идеализированный мир где-то дал трещину. Однако сюрприз, который его ждал, поднял настроение в стратосферу, а может, и чуточку выше. Миша Муляк, прежде чем уехать до конца лета в санаторий поправить здоровье, оставил на хранение импортный моноблок и целую коробку видеокассет. Так как в комнате родителей уже стоял телевизор, то они великодушно решили порадовать чадо и в его отсутствие установили технику в детской.
Не веря внезапно привалившему счастью, Шики внимательно слушал отца, который, инструктируя сына, показывал на практике, как пользоваться пультом. Быстро освоив это нехитрое дело, Шики приступил к изучению коробки. С жадным нетерпением он осматривал кассеты.
— Не то, не то, не то… Гм, не может быть…
Увы, бочка мёда оказалась не без ложки дёгтя. Непотопляемого шедевра по непонятным причинам не было. Странно, загадочно и очень обидно.
Зато в качестве утешительного приза среди боевиков с такими мэтрами, как Шварценеггер, Сталлоне, Ван Дамм, Норрис, Уиллис, Смит, Чан, Шин и прочих, он обнаружил три фильма с романтическим направлением и в тот же вечер, и кусочек ночи на одном дыхании их посмотрел. Фильмы гармонировали, нашли отклик в душе, вызывали эмоции. Больше всего сочувственных слёз Шики пролил на драме «Спеши любить», ей-то и отдал первое место в рейтинге лучших экранных лав стори. Этот фильм показал Шики, какой бывает настоящая любовь, что нечего стесняться своей неопытности, что чистота и целомудрие есть благость, суть и фундамент здоровых отношений. Второе место заняла молодёжная комедия «Соседка» (с героем данной картины Шики легче всего было себя ассоциировать). Из этого фильма он подчеркнул, что такое нравственная сила… Бронзы удостоилось кино «Жестокие игры», где, помимо красивых актёров, Шики приглянулось имя главной героини Аннет, в котором он (неким оком интуиции) видел что-то судьбоносное, роковое…

Заснуть Шики так и не смог в ту ночь. Гамма разных чувств и ощущений переполняли душу. Просмотренные фильмы даровали стойкую уверенность в том, что он достоин счастья. И, как минимум, малодушно с его стороны лишать этого счастья других. Да, он должен действовать, рисковать, совершать подвиги. Во имя себя и Насти… Молодости и красоты… Во имя… Любви.


Глава 6. Романтик

— Во имя любви, значит?
— Так точно.
— М-р…
Глеб, Шики и Барсик, сидя следующим утром на разноцветной скамейке возле живописного куста шиповника, нежились под солнцем, вели разговоры о важном.
— Кстати, Шики, ты заметил, что у тебя в районе один твой дом имеет облицовку зелёного цвета, когда другие подобные дома все жёлтые? — попытался сменить тему Глеб.
— Да? Не замечал, — нервно сказал Шики. Такие ничтожные пустяки в ту возвышенную минуту его мало занимали. — Так я могу на тебя рассчитывать?
— Рассчитывай, — нехотя согласился Глеб. — Правда, я не совсем понимаю, чем могу быть полезен. Ты хочешь устроить Насте романтическое свидание, в конце признаться в глубоких, неистовых чувствах, после чего предложить ей стать твоей девушкой, и чтобы подчеркнуть серьёзность твоих намерений, подаришь ей золотое кольцо, ибо кольцо есть символ… э-э…
— Нерушимости, единства, вечности! — вдохновенно, пребывая в каком-то лирическом экстазе, подсказал Шики. — Вот тут-то мне и нужна твоя помощь. Может, знаешь, где есть такие ювелирные магазины, где есть хорошие вещи, но, желательно, недорогие?
— И ещё чтоб скидка в пятьдесят процентов была?
— Вообще бы было замечательно.
— М-р.
— Ох-х, — глубоко вздохнул Глеб. — Как вы мне дороги…

Через пять минут они стояли возле ломбарда, что располагался на соседнем крыльце напротив магазина «Шестая лавка».
— Думается, здесь есть то, что тебе надо.

Бюджет, которым располагал Шики, был тысяча двести тридцать рублей, а кольцо, которое ему приглянулось, с розовым изумрудом и хрустальный футляр для него в виде сердечка, стоили полторы тысячи. А если взять во внимание, что ещё предполагалось кафе, цветы и прочие расходы, то денег явно и катастрофически не хватало.

— В чём проблема? — спросил Глеб, когда они вышли на улицу, а Шики смотрел на него взглядом крайнего отчаяния.
— Дорого…
— Ну, не знаю, можно и в ювелирный сходить, может, там акции какие есть?
— Как вариант…

Увы, цены в ювелирном магазине были ожидаемо выше и «клыкастее». От таких цен у Шики волосы дыбом встали. И не только на голове, и не только волосы — могли бы мы сострить, однако не будем (дело-то серьёзное…).
— Тебе обязательно золотое нужно? — пытался найти компромиссное решение Глеб, когда они возвращались домой. Шики шёл в глубокой задумчивости, с хмуро-унылым выражением лица.
— Если бы это была не Настя, а, скажем, Лиза, то я бы взял медное, или какое там самое дешёвое, и вообще не парился. Но это же Настя, она достойна самого лучшего и пре…
— У родителей денег возьми.
— Угу, так они и дали.
— Займи, на работе же должны расчёт дать?
— Неа, не должны.
— Почему?
— Эти деньги пошли в счёт штрафа за прогулы брата, — Шики был рад, что Глеб, и именно он, поднял этот вопрос.
— Не понял, какого брата?
— Да-а, есть там один…
Диалог, казалось, зашёл в тупик.
— Ладно, — решился Глеб. — Есть вариантик тебе помочь.
— Да?
— Да. Но для начала ответь — на что готов пойти?
— На что готов пойти? — вдумчиво переспросил Шики, которому тон Глеба отчего-то не нравился. — Кажется, догадываюсь — криминал?
— Возможно, если ты к этому готов.
— М-м. Риски?
— Минимальные. Условка — максимум.
— М-м, — колебался Шики. Было боязно, волнительно, но и соблазнительно заманчиво.
Авантюрная сторона характера в итоге одолела страх и сомнения.
— Согласен!
— Ох, Шики-Шики, — качал головой Глеб. — Пугаешь ты меня, товарищ. Подписался, даже не узнав толком, на что.
Шики смутился, пожал плечами, в оправдание сказал:
— Во имя Любви же…

Через два часа они стояли возле каменного забора с колючей проволокой, пущенной верхом вдоль периметра.
— Ты куда меня привёл? — спросил Шики, опасливо озираясь по сторонам.
— Куда надо. Главное, не ссы, слушайся меня, и всё будет путём.
— Ладно.
Воспользовавшись подкопом, они оказались на закрытой территории, принадлежавшей заводу (цех по очистке воды). Местность была холмистой, площадью с жилой квартал. Местами стояли кирпичные строения, но людей видно не было, и ничто не указывало на их присутствие. Подозрительная тишина, прерываемая вороньим карканьем.
Попетляв гуськом вдоль забора, пробежав открытый участок с олимпийским ускорением (лучшие спринтеры мира позавидовали бы), они спустились в низину, обосновались в заброшенной будке, перевели дух.
— Ну что, жим-жим? — спросил Глеб, доставая инструмент.
— Бывало страшнее, — признался Шики. — Дальше что?
Дальше Глеб вручил Шики пассатижи, а сам пошёл наружу снимать алюминиевые листы с водопроводных труб. Шики их разрезал на четыре части, плотно сминал, набивал ёмкости. Глеб всё время находился на улице, мониторил локации на предмет облавы.
Всё шло гладко как по маслу.
Нажившись до предела, они пустились в обратный путь. До подкопа оставалось метров двести…
— Пригнись! — скомандовал Глеб, заметив опасность. В ста метрах от них стоял спиной сторож и поливал кусты. Справив нужду, мужчина скрылся за ближайшим углом неровным шагом.
— Не заметил, — выдохнул Шики, вытирая пот со лба.
Получив добрую долю адреналина, беспрепятственно преодолев оставшееся расстояние, выбрались наружу. Восстановили дыхание, сердечный ритм и, оглядевшись кругом, отправились в ближайший пункт приёма цветного металла.

— Ты когда сказал, что идём за листами, я всё понять не мог, за какими! — делился эмоциями возбуждённый Шики, когда они избавились от компромата и обогатились рублями. — Думал, бумажными, думал, где взять столько макулатуры? Ха! И часто ты таким промышляешь?
— В случае крайней необходимости, — строго сказал Глеб и ещё строже добавил: — Об этом никому ни слова. Ясно?
— Могила, — со всей серьёзностью заверил Шики.
Таким (крайне сомнительным) способом бюджет Шики возрос до 2150 рублей. Ломбард, однако, к тому времени уже закрылся. Покупку кольца пришлось перенести на следующее утро.

Ночью Шики мучили кошмары. Снился суд: разбиралось страшное, чудовищное уголовное дело. В чём именно оно заключалось, при всём старании после пробуждения Шики вспомнить не мог. Зато он чётко и ясно помнил, что на скамье подсудимых сидел именно он. Но ужаснее всего было то, что лица присутствующих в зале людей смотрели осуждающе, с ненавистью, злобно, с гневливым отвращением. На нескрываемую радость публики, прокурора и даже адвоката был вынесен обвинительный приговор с самым суровым назначением наказания. Но что было самое лютое в этом сне, что Шики и сам чувствовал, хоть и не понимал, в чём именно, и всё равно чувствовал: виновен…
Сей сон Шики не нравился. Уменьшил радость от приобретения кольца. Сидела на душе заноза, что отравляла сладостное предвкушение предстоящего вечера.
«Да, Шики, ты — самый настоящий вор!» — вёл он мысленный диалог, стоя напротив зеркала, внимательно изучая своё отражение, будто пытался обнаружить внешние признаки, обличающие дурное поведение. Это был именно что диалог, так как Шики спорил сам с собой, вёл речь от двух воображаемых лиц: обвинителя и защитника. Обвинитель говорил, что Шики поступил неправильно, что, украв, он согрешил, совершил ошибку, что замарался в грязи беззакония. Защитник оспаривал тем, что лично он никого не обокрал, что цель благородная, что в первую очередь виноват Станислав Абрамович, который лишил честно заработанных денег (сука). Последний аргумент казался Шики столь убедительным, что, дав себе обещание никогда больше такими делами не промышлять, он избавился от мук совести, удалил душевную занозу. А если и не удалил, то запихал её так глубоко, что влияние стало незначительным, уступив место более сильным переживаниям.

В основе более сильных переживаний лежало составление программы романтического вечера. Первостепенный вопрос — вопрос гардероба. Шики решил его быстро и без колебаний. Безоговорочными фаворитами стали новые рваные джинсовые шорты и мешковатая футболка монотонного чёрного цвета с глубоким вырезом, что придавало внешности некий шарм брутальности, некий крик и вызов самому себе, своему прежнему, пресному и безликому образу. Он должен излучать уверенность и независимый тон, и новый смелый прикид, выражаясь языком сленга, — хороший тому инструмент.
Букет цветов (три красных розы) Шики решил купить сразу, по пути к Насте. Во-первых, это избавит от лишней хлопоты таскать его с собой. Во-вторых, это обозначит намерения и характер встречи. В-третьих, если Настя вдруг окажется не в настроении, то это должно будет её смягчить и задобрить.
Далее Шики пригласит Настю на прогулку. Они дойдут до площади Победы, что в пяти минутах ходьбы. Воспользовавшись услугами такси, которых на площади пруд пруди, отправятся на остров любви Ягры, к сказочному Белому морю. В каком-нибудь летнем кафе с открытой террасой Шики побалует Настю экзотическим десертом, а после они отправятся в сосновый бор кормить дружелюбных белочек с руки.
И вот, с замиранием сердца, Шики приближается к кульминации вечера. Они стоят на песчаной дюне, откуда открывается впечатляющий размахом вид на море, нежный ласкающий ветерок играет локонами волос, тропический (с чего-то?) закат своими огненными красками очаровывает глаз, переворачивает душу…
Всё — дальше шла откровенная банальнейшая пошлость, от которой Шики самому было смешно и неловко: правое колено, томный взгляд, драматический тенор…
«Тьфу! Как неоригинально и старо!» — мысленно плевался Шики. «Примитивно и… Ладно, без паники, на месте сориентируюсь…» — успокаивал он себя.

В 18:00, прежде чем отправиться к Насте, Шики зашёл к Глебу получить благословение.
— Ни пуха, ни пера, — перекрестил товарища Глеб.
— К чёрту! — выдохнул Шики.
— Я буду ждать тебя, спать не лягу, пока ты не придёшь и не расскажешь, как прошло.
— Долго, думается, ждать придётся.
— Без разницы, хоть поздней ночью, хоть ранним утром, всё равно.
— Ладно.

Не прошло, однако, и часа, как Шики снова посетил Глеба, с букетом красных роз и озадаченным выражением лица.
— Не понял? — вопросом встретил Глеб. — Адресом ошибся?
— Настя с матерью вчера в Испанию до конца лета улетела, — сообщил, отчего-то пафосным тоном, Шики. Устыдился, почувствовав фальшь, призрачную претензию, как будто он имеет законные основания на причастность к той жизни, что ведёт любимая девушка.
— Испания, значит? — соображал Глеб. — Букет, получается, не нужен?
Забрав цветы, Глеб отнёс их в крайнюю левую комнату и вручил Алёне Пироговой.
— За что? — тупо смотрела девушка, ни разу в жизни до этого не получавшая цветов.
— За красивые глаза, — сказал Глеб и, не добавив ни единого слова, раскланялся и вернулся к Шики.
— В таком случае, в связи со сложившимися обстоятельствами, что имею предложить…

А предложил Глеб ровным счётом то, чего Шики был лишён этим летом и о чём так отчаянно грезил. Тут и поездка на море на велосипеде. Правда, на обратном пути случился неприятный казус: лопнула рама, на которой сидел Шики. К счастью, обошлось без травм, за исключением лёгкой психической и, собственно, самого инвентаря. Второй поход на море был осуществлён пешей прогулкой, конечной целью которой являлся маяк. Два личных рекорда установил Шики в тот солнечный день: искупался в море в середине августа (большая редкость и удача для здешних краёв), намотал около тридцати километров прогулочным шагом (могло выйти и больше, но на обратном пути, заметив откровенную измождённость товарища, Глеб глотнул фанты…).

Тут и компьютерные игры. Отведя в игровой клуб «Галактика», Глеб открыл перед Шики двери в новый, удивительный мир. Правда, этот новый мир очень быстро поглотил все финансы Шики, предназначавшиеся для завоевания Насти, но Глеб сказал, что это суета и неважно, что главное — это кольцо, символ нерушимости…

Пригодилась и кошачья ловкость, и любовь Шики ползать по деревьям: привязал пожарный шланг, добытый где-то Глебом, к высокой крепкой ветке тополя. Получившаяся «тарзанка» оставила в памяти много ярких и запоминающихся моментов, один из которых особенно был дорог Шики — победа в прыжках с наивысшей точки. Сиганул с третей от земли ветки и каким-то чудом (слава ангелу-хранителю!) остался цел и невредим. Глеб на такое не отважился, признав за собой, с должным уважением к сопернику, поражение.

Не менее сладкая победа была и в шахматах. Одна-единственная из десятка партий, и всё же… Шики точно знал, что Глеб никогда не играл в поддавки, что, собственно говоря, и послужило толчком и необходимым стимулом к быстрому прогрессу. Осознание чистой победы в честной игре увеличивало значимость, услащало вкус.

Ещё Шики смог увлечь Глеба игрой в футбол. До позднего вечера они гоняли мяч на стадионе, что находился рядом, через дорогу. Несмотря на былое равнодушие, Глеб искренне пристрастился к данной игре и, будучи гибким и легко обучаемым, прогрессировал на глазах, а посему составлял достойную конкуренцию как Шики, так и другим любителям футбола.

Это были счастливые, беззаботные дни, проведённые в компании лучшего друга (именно таким статусом Шики негласно наградил Глеба и нисколько не сомневался во взаимности). Счастливые, беззаботные дни… Всему, однако, свой предел.

Глубоким вечером 31 августа Шики и Глеб, уставшие, но довольные (одержали волевую победу, обыграв с минимальным счётом дерзких малолеток), шли со стадиона домой.
— Интересно, какой оттуда вид на город? — сказал Шики, указывая на вышку освещения.
— Давай выясним.
— В смысле? Предлагаешь забраться на мачту?
— Именно, — подтвердил Глеб. — Слабо?
— М-м, — сомневался Шики. Было боязно, волнительно…
Несмотря на усталость, наверх забрались быстро и ловко.
— Вау! Вот это панорама, — восхищался Шики, любуясь огнями ночного города.
— Красиво, — сдержанно оценил Глеб.
— Может, сделаем традицией — каждый год так лето провожать?
— Может, ещё поцелуемся?
— Хех, — послышался нервный смешок.
— Не знаю, Шик, не привык я так далеко загадывать, — сказал Глеб, а тон голоса отчего-то Шики насторожил. — Вдруг ты меня завтра люто возненавидишь?
— А есть повод?
Глеб ничего не ответил, улыбнулся только как-то виновато и смущённо, что ему и не шло, и было как-то не свойственно. Пожав плечами, Шики продолжил любоваться панорамой, что открывалась с высоты птичьего полёта.


Глава 7. Марафонец

Всё валилось из рук. Пальцы дрожали. Ладошки потели. С трудом, с напряжением воли Шики вдевал пуговицы в прорезанные петли рубашки.
«Если меня сейчас так колбасит, то что будет, когда я буду объясняться с Настей?» — с нарастающей и всепоглощающей тревогой думал он, доставая из потаённого места футляр с кольцом.
«Нет-нет-нет!.. Мля-а-а-а…»
Случилось неприятное.
Футляр выскользнул из влажной руки, ударился об угол стола, приземлился на пол. Краешек откололся, а посередине пошла трещина, символизируя как бы разбитое сердце.
Увы и ах — товарный вид был безвозвратно утерян. Была, конечно, шальная мысль — залатать изолентой, но Шики вынужденно от неё отказался.
— Плевать… к чёрту… так сойдёт! — бормотал под нос Шики, доставая кольцо и убирая его в левый карман брюк.
Времени катастрофически не хватало!

Погода стояла солнечная, но восточный пронизывающий ветер добавлял дискомфорта и ускорял спешившего Шики. Облачённый в новые джинсовые клёши и белую приталенную рубашку без воротника, по мере приближения к школе, он испытывал смешанные чувства: холод, волнение, трение в паху. Эту малоприятную деталь невозможно было обнаружить во время примерки, она открылась только при интенсивном движении, в ходьбе.
«Спокойно, красота требует жертв», — подбадривал себя Шики, не поддаваясь отчаянию.
Помимо одежды, жертвой красоты пали: треть флакона лака для волос, что Шики позаимствовал у матери, и четверть объёма туалетной воды, позаимствованной у отца.

И вот на горизонте красивейшее и старейшее здание города. Вот она, родная — школа номер семь. Уникальное, приметное среди деревянных домов строение, украшенное двумя широкими парадными лестницами с балясинами и оригинальной лепниной в школьной тематике над входами. Вот они, родные — кучкующиеся, улыбающиеся, нарядные и взволнованные школьники, двоечники и отличники, учащиеся первых, средних и выпускных классов. И вот он, родной — красавец Шики…

Впечатление окружающих Шики не мог чётко и ясно определить. Девушки смотрели как-то сочувственно, будто бы даже с неким сожалением, разочарованием. Юноши глядели озадаченно, изумлённо, обменивались вопросительными взглядами и провожали Шики.
«Что такое? Неужели с лаком переборщил? Или с парфюмом?» – входя в класс, гадал встревоженный Шики.

Насти ещё не было, зато присутствовала её протеже.
– О-ля-ля, кто это у нас пожаловал, – приветствовала Лиза, бесцеремонно блуждая глазами и расстреливая колким взглядом. – Шики, ты просто сексуальный секс!
– Благодарю, – смущённо сказал Шики и, приличия ради, добавил: – Ты тоже ничего.
Это была истинная правда – за три месяца лета девушка после усердной и дисциплинированной работы естественным образом преобразилась и расцвела. Кашемировый джемпер кофейного цвета, одетый поверх белой блузки, в сочетании со светло-бежевыми брюками располагал и придавал образу чувство уюта и комфорта.
– Спасибо, – сказала Лиза, и в тоне её голоса Шики не уловил ядовитых ноток сарказма, даже что-то обратно противоположное ему послышалось…
Но Шики не мог заострить на этом внимание, так как ему стали слышаться насмешливые комментарии, язвительные перешёптывания, раздаваемые в разных углах класса:
– Королева эпатажа…
– Пафос из трущоб…
– Гламурный п-подонок на минималках…
«Что такое? Не про меня ли?! Да нет же, успокойся, успокойся, тормози…»

Раздался звонок. В класс наконец-то вошла Настя, став центром всеобщего внимания.
«Хороша, как никогда!» — восхищался Шики.
Справедливо: загорелое средиземноморским солнцем тело было украшено распущенными волосами с перекрученными прядками, лёгким нюдовым макияжем, классическим гардеробом. Мятного окраса жакет, кремового цвета блуза, джинсовые клёши от колена…
«Что?..»
Чувства восторга, гордости и восхищения быстро сменили панические, упаднические чувства. Обратив внимание на красивые Настины ноги, с лютым ужасом и леденящим всё естество кошмаром Шики обнаружил, что клёши на ней точно такие же, что и на нём! Материал, фактура, цвет — всё кричало об одном: «Точно такие же! Точно-точно, сука, такие же (разве что новее)…»
«Нет! Нет. Ну пожалуйста, нет…»
Да, да и ещё раз да.
Да, увы и ах — женские.
Это всё объясняло: странный пошив, неудобства в промежности, косые взгляды. Всё: пуговицу с левой стороны, разочарование женской аудитории, изумление мужской. Всё-всё объясняло и ужасало своим смешным, нелепым положением.
Так стыдно Шики ещё не было. Так осрамиться перед всем классом, школой, Настей…
О боги… За что? За что этот испанский стыд?
Весь классный час Шики смотрел в одну точку перед собой, а как только прозвенел звонок, в хаотичном ужасе, не замечая никого и ничего вокруг, лихо стартанул в сторону дома. Это был самый быстрый марафон в его жизни.

Дома, прежде чем снять и выкинуть свидетельство своего позора, Шики залез в левый карман, куда он положил кольцо. Ничего, кроме дырки с палец, не обнаружил. Забыв, что собирался сменить штаны, Шики сел на диван.
— Мур-р-р, — возбуждённо урчал и гипнотизировал взглядом домашний питомец. — А-мур-р-р…
Шики поддался гипнозу, взял кота на руки и крепко прижал к груди. Барсик, предвкушая вкусный сытный обед, дискомфортные тисканья переносил стоически.

Тзыыыыыыыынь...

«Кого там ещё?» — мысленно ворчал Шики, направляясь в коридор.
— Здорово, бандит, — бодрой уверенной походкой вошёл Миша Муляк. — За видеодвойкой, — пояснил он, встретив недружелюбный вопросительный взгляд.
Шики молча проводил соседа в свою комнату, показал на стол и, отойдя в сторону, безучастно наблюдал. Прежде чем отключить аппаратуру от питания, Муляк достал из магнитофона кассету с фильмом «Жестокие игры» и неприкрыто ухмыльнулся. Раньше это Шики бы смутило: он стеснялся, что хорошую драму предпочитает брутальным бездушным боевикам, но в данный момент его психическое состояние было таким подавленным, что эмоций на какие-то условности и комплексы не имелось.

Четверть часа спустя комната опустела. Казалось бы, забрали всего-то вещи, но нет – для Шики это было нечто большее, чем примитивный бездуховный предмет интерьера. Это был проводник, посредник в другой мир, иную реальность, где невозможное возможно, где зло и подлость наказуемы, а любовь, добро и справедливость торжествуют. А если и нет, то, как минимум, в этом мире жива надежда…
Поддавшись фаталистическому настроению, Шики не пожелал оставаться дома. Оставив кота неудовлетворённым, он отправился к Глебу. Дома Глеба, увы, не оказалось. Прождав безрезультатно около часа в подъезде, Шики отправился к Емельяну.

Отворив дверь и увидев старого приятеля, Емельян не смог сдержать эмоций.
— Шики! — воскликнул он, после чего сковал друга в железные объятия. — Тысячу лет тебя не видел! Отлично выглядишь, вкусно пахнешь, просто секс!
— Давай не будем, — грубо прервал лобызания Шики. — Я по делу.
— Слушаю.
— Одолжи полтишку.
— Гм, — резко похолодел Емельян. — Ты же знаешь, в долг не даю.
— Ч-чёрт.
— А на кой тебе?
— Нажраться.
— А-а. Так бы сразу и сказал.
Через минуту Емельян вышел из комнаты, держа в руке пластмассовую полторалитровую бутылку без этикетки с прозрачной жидкостью на три пальца.
— Держи, бухай на здоровье.
— Что это?
— Спиртяга. У сестры с днюхи осталась.
— А чё так мало?
— Разбавишь — будет много.
— Понял. А закусить есть?
— Нет, но там пробка апельсином пахнет. Можешь занюхать.
— Что ж, спасибо и на этом, — поблагодарил Шики, приняв бутылку. — Компанию составишь?

Емельян жил в угловом доме, в крайнем правом подъезде. Крайний левый был нежилой, туда ребята и отправились. Расположились на лестнице, ведущей на второй этаж.
— Лагерь — полный отстой! — жаловался Емельян. — Вожатые — имбецилы, кормёжка — параша, девчонки — недотроги…
Емельян не договорил, так как сверху, с чердака, стали доноситься женские стоны. Оханья и аханья недвусмысленно намекающие на суть происходящего. Жестом правой руки Емельян велел молчать, левой — следовать за ним. Выйдя из подъезда, они пробежали в другой, где жил Емельян. Поднялись на чердак. Чтобы не быть обнаруженными, бесшумными шагами крались к источнику стонов. Шики так сильно разволновался, что сделал внушительный глоток. Занюхал пробкой, тем самым поборол рвотный позыв.
Цель была достигнута: подкрались незамеченными. Когда выглянули из-за угла, их взору открылась непристойная, но пикантная картина: в конце чердачного помещения поперёк балок лежали две широкие доски, накрытые фанерным листом, а сверху был постелен потрёпанный матрас, на котором со спущенными штанами расположился Глеб, которого оседлала лихая наездница Алёна Пирогова. Увиденное привело Емельяна в бешенство.
– Эй! Вы что, совсем страх потеряли? – поинтересовался он, стремительно приближаясь к совокупляющимся.
Без грамма смущения Алёна ловкими кошачьими движениями сползла с Глеба, прикрыла срам и закурила.
– Покурим, – сказал Глеб, получил сигарету, подкурил её и только после этого удостоил Емельяна вниманием. – Что хотел?
– Вы что, шкуры, вытворяете?
Далее Емельяна ждало очередное потрясение: молчавший и стоявший доселе в сторонке Шики, успевший осушить ёмкость ещё двумя внушительными глотками, воспользовался минуткой и вставил слово:
– Привет, Глеб, Алёна. Я и не знал, что вы встречаетесь и что ты куришь тоже.
– Ты ещё многого обо мне не знаешь, – наигранно пафосным тоном сообщил Глеб, беззаботно пуская кольца дыма.
– Не понял! Что происходит? Вы успели сдружиться? – недоумевал Емельян.
– Да, не было времени рассказать. Глеб – отличный парень, зря ты быкуешь, – сказал Шики, уже хорошо расхмелевший. – Извинись за "шкуру", и давайте уже выпьем мировую.
– Пошёл ты, предатель! – сказал Емельян и, пробежав всех презрительным взглядом, бросил: – Вы за это ответите!
– Стой, Лютый, не уходи.
– Пускай чешет, – сказал Глеб, потушил окурок и натянул брюки. – Что там у тебя?
– Шило, – протянул бутылку Шики.
– За дам! – сказал Глеб и махнул, не моргнув и глазом.
– Держи, – протянул пробку Шики. – Занюхай.
– Лишнее. Присаживайся. Рассказывай, как успехи в любовном тылу?
Прежде чем ответить, Шики сделал глоток, поморщился и глубоко выдохнул.
– Это был позор века…
– Чего такое? Неужели отшила?
– Не в этом дело, – мотал головой Шики. – Клёши, что мы купили на распродаже, оказались бабскими.
– Инфа сотка?
– Да. На Насте оказались точно такие же.
Глеб чуть было не прыснул со смеха, но вовремя себя остановил и ободряюще сказал:
– Зато у вас вкус одинаковый.
– Ха-ха. Очень смешно. Плюс ко всему я потерял кольцо. Положил вот в этот карман, а здесь оказалась дырка! – голос Шики надрывался с каждым словом. – Дырка!
– Тише, дружище, не кричи, – успокаивал Глеб, не желавший себя компрометировать перед жильцами дома. – Да, это всё драматично, но не трагично.
– Что это значит? Что ты хочешь этим сказать?
— Хочу сказать, что всё ещё поправимо. Предложить встречаться можно и без кольца. Ведь так? Пойди прямо сейчас, покажи, что тебе плевать на утреннее происшествие, будь невозмутим — вдруг Настя и оценит.
— Думаешь? — спросил Шики, пригубив в очередной раз.
— Да, только не пей больше. Хотя, отставить быть невозмутимым, — передумал Глеб. — У тебя сейчас очень жалкий вид, можно попробовать сыграть на этом, на женских чувствах, на сострадании… Чёрт! Да это же так просто, что гениально!
— Что-что? — возбудился за Глебом Шики.
— Ничего выдумывать и не надо. Расскажи всё, как есть. Всю правду-матку выложи: как кольцо купил, как рисковал, добывая деньги, как хотел ещё летом сделать предложение во время романтического свидания, как лоханулся со штанами. Как тебе ужасно стыдно и досадно, но чувства к Насте сильнее прочих, поэтому ты здесь, то есть у неё, и всё в том же духе. Понимаешь?
— Гм! А что?! Идея хороша, — сказал Шики, который, будучи под градусом, всё видел в розовом цвете. — Последний глоточек — и в путь.

Через пять минут, слегка шатаясь, Шики шёл в направлении Настиного дома.
— Настя, девочка моя, с первого класса, с первого, собака, класса ты у меня здесь, — тыкал в грудь Шики, сочиняя речь, стоя возле Настиного подъезда. — Не, чушь, не годится… Может, лучше… Настя, ведь ты не подарок, ты до невозможности избалованный ребёнок, но при этом, Настя, ты самая поразительная, очаровательная, удивительная девушка из всех, что я встречал... Ой, как это недурно! — похвалил себя Шики и с увлечением продолжил: — Я не идиот, я знаю, как устроена жизнь, у меня только пять рублей в кармане, мне нечего тебе предложить, я знаю это. Я понимаю, но теперь я в ответе…
— Шиканутый, совсем головой ударился? — раздался Лизин голос из-за спины.
— Елизавета, меня зовут Шики! — резко повернулся Шики, но с трудом сохранил равновесие, ибо вестибулярный аппарат штормило. — Запомни раз и навсегда — Шики! Ясно?
— Ясно — бухой, — заключила Лиза. — Это тебя твой дружок напоил, Глеб?
— Неважно. Он увлечён другой, забудь.
— Пф! Почему это я должна его забывать?
— А кто? Ты же с ним на чердаке трахалась.
— Я?! Это кто, он тебе такое сказал?
— Да, сказал, что ты, Лиза, бревно.
— Вот сволочь! — воскликнула Лиза, после чего влепила Шики звонкую пощёчину.
— Ай! А мне-то за что?
— За то, что наивный безмозглый дурак, веришь кому попало.
— Что? Думаешь, он мне соврал? — не верил Шики, одной рукой поглаживая горевшую щёку, а другой держась за грудь в области сердца.
— Гм. Не знаю, что он тебе там наплёл, и знать не желаю, но, когда ты тогда сбежал по-английски, как и сегодня, кстати, что за дурная привычка? Убегать, как последний трус? Ой, ладно, неважно, — закрыла вопрос Лиза, увидев, как Шики теряет лицо в краске. — Когда ты ушёл по-английски, я вошла в спальню, застукала Настю и Глеба за французским поцелуем. Решив, что я там явно лишняя, последовала твоему примеру. Не веришь, можешь сам у Насти спросить, всё равно ведь к ней идёшь.
Сначала, под натиском душераздирающих чувств, Шики хотел убежать и выть в голос, однако хмель и обвинения в бесхребетности побороли порыв. Шики решил разобраться, решить вопрос по-взрослому, по-мужски.
— Ты идёшь со мной, — велел он тоном, не терпящим возражений.

Четвёртый этаж. Тринадцатая квартира.
Бесцеремонный, дерзкий звонок в дверь.
— Ещё раз так позвонишь, руки вырву и в жопу запихаю. Усёк? — был любезен Настин папа.
— Угу, — сконфузился Шики. А когда статный и видный мужчина исчез за дверью, сказал: — Не был бы он её отцом — в бороду за такие разговоры прописал бы.
— Да-да, я бы на это посмотрела.
Когда Настя вышла, всё в тех же роковых клёшах, Шики поприветствовал её холодным кивком головы и, обратившись к Лизе, попросил повторить вышесказанное. Спокойно и чуть ли не дословно девушка повторила рассказ.
— Скажи одно: это правда? — спросил Шики, смотря на Настю суровым, осуждающим взглядом.
— Хотелось бы сказать, что тебя это, Шики, волновать никак не должно, но, допустим, было дело. Дальше что?
Высокомерный тон и смеющиеся глаза нанесли сильный удар по самооценке и решимости Шики.
— За что? — только и смог жалко выдавить он.
— За что? За что ты мудак, Шики? Не знаю, у тебя надо спросить.
Этот день, принесший столько боли, казалось, уже ничем не может удивить. Слова Насти, однако, из которых Шики вынес только одно — желание оскорбить, насмеяться, растоптать, — выбили таки почву из-под ног.
— Простите, — выдавил он, после чего поспешил уйти. Спускаясь по лестнице, поравнявшись с окном между третьим и вторым этажами, ударил по стеклу. Удар был несильный, но его хватило, чтобы разбить окно и поранить руку в кровь. Страх за содеянное придал ускорения, что помогло совершить второй за день рекорд по бегу на длинные дистанции.

Оказавшись дома, Шики принял контрастный душ, дважды почистил зубы, залез под одеяло с головой. Попытался заснуть, но тяжкие мысли не отпускали ни на секунду. Ещё вчера всё было безоблачно и ясно, а уже сегодня — беспросветная тьма. Как можно быть таким наивным, слепым, так неразборчиво ошибаться в людях? Как?! Глеб. Шики полюбил его как брата, как родного и близкого человека, а он только использовал его в корыстных целях, и иного интереса он для него не представлял. Настя. Он души в ней не чаял, но и она предала, не моргнув и глазом. Прекрасным, очаровательным, собака, глазом. А ещё Емельян затаил недетскую обиду. А утренний позор? А потерянное кольцо? Разбитый футляр. Разбитое окно. Разбитое…

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок, вставай, родной, в школу пора…

По обычаю на кухне Шики ждали свежезаваренный чай и два бутерброда с маслом и молочной колбаской. Трапезничать (на радость кота) Шики отказался, ибо его мутило. Карало физически, морально и, если хотите...

В школу шёл, словно на каторгу. Воображение рисовало страшную картину, как отец Насти наказывает за вчерашние хулиганские настроения, наказывает на глазах одноклассников, на потеху недругов. К счастью, обошлось. Настю он встретил одну, на школьном крыльце.
— Шики, ты совсем дегенерат? — приветствовала дама сердца.
— Настя, прости. Честное слово, я не специально. Это вышло случайно.
— Случайно? Я кое-как папу вчера успокоила, так что для твоего же блага советую домой ко мне не приходить.
— Ладно.

Первым уроком было черчение. Чертил Шики неважно: руки не слушались, тело лихорадило.
— Извините, можно выйти?
Добежав до женского туалета, так как он был ближе, Шики пал в объятия белого брата. Умываясь, заметил на стене большое сердечко, внутри которого была надпись: «Шики – красавчик!»
— Гм…

На перемене, в силу плохого самочувствия, Шики отпросился с уроков. Придя домой, мужественно выпил графин воды, запихал два пальца в рот и очистил желудок. Остаток дня провёл в постели.

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок…

Позавтракав с большим аппетитом, Шики отправился в школу. По дороге в его голове зрел коварный план мести. Раз судьба к нему несправедливо жестока, раз этот фальшивый мир настроен враждебно, он отплатит той же монетой, станет жить по их законам, играть по их правилам. Вызов принят, пути назад нет…

* * *

— Покурим?
— Почему ты никогда не покупаешь сигарет? — спросила Алёна, протягивая пачку.
— Зачем? — ответил Глеб, прикуривая.
— Действительно…
Глеб не лукавил, искренне не понимал необходимости тратиться. Он мог и любил подымить после снятия сексуального напряжения, в состоянии алкогольного опьянения за философской беседой и размышлениями, в компании одноклассников на перемене, когда есть риск быть пойманными. Но вместе с тем мог не курить по целым дням и неделям, чувствуя себя при этом комфортно и свободно. Ну, так ему, по крайней мере, казалось.
— Куда, интересно, твой верный пёс подевался? — спросила Алёна, туша хабчик.
— Какой пёс, ты о чём?
— Шики, какой ещё-то. Второй день не видать.
Глеб внимательно посмотрел на Алёну:
— А что, почему это тебя волнует?
Девушка замешкалась и не сразу нашлась, что ответить.
— Запала?
— Нет, конечно! Он хоть и симпатичный, но жалок и смешон. Сам знаешь…
— Да? А покраснела-то чего?
От необходимости отвечать Алёну спас приближающийся шум, вульгарный смех, грубый мат. Так вольно приближались недруги: Емельян и два Ивана. Запахло жареным. Глеб напрягся. Не за себя, но за Алёну. Не видя количества противников, не имея данных об их вооружении, он не имел права рисковать. Нужно было срочно, экстренно и незамедлительно действовать. Бежать, однако, некуда, ибо они были в чердачном тупике, где все выходы, кроме одного (от которого приближалась угроза), были заперты. Прятаться негде, найдут, да ещё и на смех поднимут. Оставалось одно…
— Петушару санного опускаем. Делаем ему Факин Маус, а потаскушку его по кругу пустим! — нарочито громко говорил Емельян.
— Чур, я первый, — забил очередь Боженко.
— А можно я ей биту в попу запихаю? — спросил Пушкин, размахивая снарядом.
— Не можно, а нужно, — поправил Емельян.
Когда сия весёлая компания вырулила из-за угла, то, кроме сигаретного дыма, ничего не обнаружила.
— Спрятались, мыши, так я и думал. Бог, ты прочёсываешь левую сторону. Пушкин — правую. Мой — центр. Глядеть в оба, они где-то здесь.
Десятиминутные поиски увенчались неудачей. Ни Глеба, ни Алёны обнаружено не было.
— Что за мистика? — не понимал Емельян. — Лично видел, как поднимались. Накурено, опять же. Нет, тут дело нечисто, продолжаем искать.
Ещё четверть часа прошли вхолостую.
— Пацаны, отвечаю — мистика.
Мистикой на самом деле и не пахло. Глеб и Алёна ушли верхом. Забрались на балку перекрытия и медленными, но верными шагами проскочили незамеченными, чему способствовало плохое освещение и противоположные приоритеты поиска.
— Что это за идиоты были? — спросила Алёна, оказавшись на улице.
— Так, местные клоуны.
— А что такое Факин Маус?
— Глуши Мышь, — дословно перевёл Глеб и был таков.

Вечером того же дня Ваня П. в комнате-библиотеке, где две стены были полностью заставлены книгами, орудовал ножницами (поправлял неправильную), когда его побеспокоил Шики.
— Здравствуй, Иван.
— Увы.
— Чего — увы?
— Ты в чёрном списке. Увы.
— Что? Не понял.
— Лютый запретил нам с тобой общаться.
— Гм.
— Ничего личного...

Очередной философский вопрос разрешал Аркаша, когда к нему в гости заглянул кузен.
— Здравствуй, брат.
— Шики.
— Поможешь мне, ладно?
— Увы.
— Чего — увы?
— Денег нет.
— Да нет, советом.
— А-а, у меня сегодня как раз акция — два совета по цене одного, — пошутил Аркаша, после чего разразился прокуренным свистящим смехом.
Шики вежливо улыбнулся.
— Меня волнует вопрос интимного характера.
— Молодость, гормоны, понимаю, — с лукавой ухмылкой, освещающей наполовину беззубый рот, сказал кузен. — Разувайся, проходи.
На кухонном столе стояла откупоренная бутылка портвейна («Три топора») и тонко порезанный лимон.
— Угощайся.
Сморщив нос, Шики отрицательно покачал головой.
— И это правильно. Меня всегда восхищала в людях сила воли отказать соблазну, — сказал Аркаша, нацедил полстакана, хряпнул. — Внимательно.
— Да. Судя по рассказам, ты опытный ходок в амурных делах.
— И?
— Подскажи, как мне совратить девушку?
— Смотря какую. Если неискушённую…
— Деревенскую.
— Тьфу ты! Тратить моё драгоценное время на такие пустяки! — Аркаша опрокинул ещё полстакана, закусил. — Записывай: напоить и задоминировать. Стопроцентный верняк, отвечаю.
— И всё? Так просто?
— А чего ты хотел? Пойми, Шик, бабы любят наглых…

В словах Аркаши Шики узрел истину: наглости — вот чего ему так остро не хватало по жизни. И это справедливо и закономерно, если ты живёшь в мире, где правит естественный отбор, эволюция, слабые не выживают. Отсюда следовал напрашивающийся вывод: хватит быть травоядным. Пора подниматься в пищевой цепочке. Пришло время стать хищником. Лютым, свирепым волчарой, а не жалкой скулящей псиной.
Сиюминутное настроение Шики расценил как душевный перелом, что чуть не сыграло с ним злую шутку. Подходя к дому, он увидел, как Барсика, любимца семьи, загнал на дерево соседский питбуль.
— Эй, шавка, какие-то проблемы?
Одного взгляда хватило собаке, чтобы остудить волчий пыл.

Вечером перед сном Шики обдумывал детали своего коварного плана, который, как и всё гениальное, был прост: совокупиться с Алёной. Он искренне верил, что успех операции причинит боль как Глебу, так и Насте, а, возможно, в качестве бонуса — и Лизе. Ещё одной (если не ключевой) неосознанной мотивацией было поквитаться со своими принципами. Что-то из разряда чувственного мазохизма. Не получается, мол, созидать — будем крушить. Да, ломать — не...
В успех операции, однако, Шики верил с натяжкой. Делал ставку на алкоголь и удачу. И чтобы её испытать, оставалось разрешить две маленькие, незначительные задачки: достать денег для спонсирования вечера и на время данного вечера ликвидировать соперника. В общем, сущие пустяки.

На следующий день Шики впервые прогулял школу. Червонец, выданный отцом на обед, сын потратил на пачку сигарет. Чтобы произвести на Алёну впечатление крутого парня, мало было создать образ — нужно было стать им. Пришлось учиться курить по-настоящему.
Спрятавшись в соседнем дворе, Шики приступил к делу. На третьей подряд сигарете, делая более глубокие затяжки, он почувствовал опьянение, головокружение, а затем и тошноту. Организм сигнализировал об отравлении, изнасиловании ядом, но Шики сознательно шёл на эту жертву, ибо цель оправдывает средства.

Когда мать ушла на работу, Шики вернулся домой. Выложил из ранца учебники и тетради. Вместо школьных принадлежностей положил свёрнутый клетчатый баул и пассатижи. Оделся в тёмное и неприметное, накинул на голову капюшон. Прежде чем выйти на улицу и отправиться на дело, заглянул в зеркало.
— Что ты творишь? — не узнавал себя Шики. — Что Ты Творишь?
Ответа не последовало.

Дорога заняла полчаса. Да, всё верно: Шики шёл добывать металл в знакомый читателю цех по очистке воды. Ничего не предвещало беды: погода ясная, мысли радужные, настроение боевое. Однако Шики караулила неудача в виде маленькой, но очень горластой дворняжки. Её посадили на цепь с внутренней стороны подкопа, и когда металлоналётчик просунул голову, четвероногий страж громко, заливисто затявкал, выполнив тем самым вверенный ему долг. В паническом ужасе Шики спешно ретировался.
Несмотря на провал и пережитый страх, Шики не спешил выкидывать белый флаг, ибо о других источниках шального обогащения он не ведал. Мало ли в городе водопроводных труб! Надо просто найти другое надёжное место и сделать всё по красоте: быстро, тихо, без суеты.

Полтора часа ушло на поиски надёжного места. За воинской частью, в лесной безлюдной глуши, решил попытать счастья Шики. Прежде чем приступить к делу, он выкурил сигарету, откашлялся, намеренно не прикрывая рта. Прислушался и ещё раз осмотрелся кругом — ни души (ни духа).
Полчаса интенсивного труда, и три листа сняты, четвертованы, смяты и аккуратно уложены. Заполнив баул, Шики решил перекурить. Он делал маленькие затяжки, тут же выпускал горький дым, смотрелся при всём при этом очень глупо и нелепо, хоть и думал иначе, считая, что сигарета придаёт ему брутальности и роднит с такими кумирами, как Джон Маклейн, Данила Багров и, конечно же, Саша Белый.
— Молодой человек, сигареткой угостите? — раздался голос из-за спины, принадлежавший человеку в форме (прапорщику).
— Пожалуйста, — протянул пачку Шики и, увидев звёзды на погонах, совсем растерялся.
Заметив конфуз, служивый почуял неладное. Беглый осмотр окружающей местности подтвердил опасения.
— Что тут, чёрт возьми, происходит?
Поняв, что пойман с поличным, Шики решил действовать незамедлительно. Благо у него была фора в отношении военного, который страдал лишним весом и за резвым юнцом в силу физического дефекта поспеть не мог.

Несмотря на то что удалось спастись бегством, радоваться Шики не спешил, ибо баул с нажитым товаром и пассатижи (а ещё и пачку сигарет) пришлось оставить на месте преступления. Потерпев два фиаско кряду и лишившись инструмента, от затеи с металлом волей-неволей пришлось отказаться.
В любое другое время, при любой другой ситуации Шики бы плюнул и поставил крест на этой затее, обвинив небеса в незаслуженной жестокости и бессердечии. Но сейчас им двигала стальная мотивация, страсть и азарт, потому он не спешил опускать руки и сдаваться.
Накидывая варианты лёгкого и быстрого заработка, ничего лучше, чем воспользоваться услугами банального бартера, Шики не придумал. Однако сразу же встал вопрос: что и кому продать?
Единственное, что можно было продать, что представляло ценность (да и то, только в глазах Шики), был кассетный плеер, но за него много не дадут, да и лишать себя последнего источника радости…

— Сын, ты пассатижи мои не брал? — прервал размышления вошедший в комнату отец.
— Нет.
— Уверен?
— Конечно. Зачем мне?
Пристального взгляда Шики не выдержал, и тогда отец начал обыск комнаты. Очень напряжённый и волнительный момент был, когда Михаил Васильевич осматривал шкаф с одеждой, где была припрятана контрабанда (журнальчики для плохих мальчиков), которых отец то ли не заметил, то ли попросту закрыл глаза, что вероятнее всего, на счастье Шики.
— Что за мистика, куда же они подевались? — не понимал Михаил Васильевич, после чего залез под диван и четверть минуты спустя вылез, держа в руке золотое кольцо с розовым изумрудом. — Это что такое?
— Это моё, — сказал Шики, с жадностью взирая на решение своих финансовых проблем.
— Откуда?
Шики подумал и решил, что нет ничего постыдного в том, чтобы сказать правду (слегка её приукрасив).
— Купил на заработанные летом деньги, чтобы порадовать свою девушку.
— А у тебя есть девушка?
— Конечно. Да. А как же…
— Гм. — Новость, что сын не безнадёжный онанист, да ещё и не смалодушничал, не поскупился на дорогой подарок, отца приятно удивила. — Альтруизм, сынок, хорошее качество, молодец, — похвалил он, возвращая кольцо.

На следующий день вместо школы Шики повернул в ломбард, где обменял Настину радость на 300 российских рублей.
Денежный вопрос был только половиной пути, далее предстояло подумать о том, как устранить соперника. Этим Шики хотел заняться по приходе домой, за распитием чая с французскими вафельками. Небеса, однако, смилостивились раньше, и решение данной задачи пришло оттуда, откуда не ждали. Глеба встретил Шики, выходя из гастронома.
— Привет, — протягивая руку, сказал Глеб. — Чего счастливый такой?
— В смысле? — насторожился Шики, крепко пожимая ладонь.
— В прямом — улыбка на всё лицо. Настя, что ли, дала?
— Не совсем. Шутку смешную вспомнил, — объяснил Шики и поспешил сменить тему. — А ты чего не в школе?
— А ты?
— Болею.
— Чем?
— Не знаю, отравился походу, — сказал Шики, а выражение лица сразу приняло мученический вид. — Слабость, тошнота…
— М-м. Вот, значит, почему несколько дней не заходил?
— Да. Именно поэтому.
— Жаль. Хотел тебя сегодня вечером в «Галактику» позвать.
— Зачем?
— Финал турнира по КС смотреть. «Теремок» с «ДНК» играют. Будет жарко.
— Увы, не получится. А во сколько начало?
— В шесть.
— Хорошо. Если самочувствие позволит, может, заскочу.
Сознавая, что лучшего случая исполнить акт мести может не предвидеться, Шики принял твёрдое решение: «Сегодня!». От одной мысли, что до этого (речь идёт о возможной интимной близости) остались считанные часы, захватывало дух, а по коже шли мурашки.
— Сегодня…

В 18:00 по московскому времени Шики стоял в доме напротив, давил кнопку звонка коммунальной квартиры. На случай, если Глеб окажется дома, была заготовлена нехитрая легенда: «Дружище, мне легче, идём за «Теремок» болеть». Звёзды, однако, непривычно располагали – двери отворила Алёна.
— Привет, — с искусственной хрипотцой в голосе (для особого шарма и сексуальности) сказал Шики.
— Глеба нет, — грубо отрезала Алёна и уже стала закрывать дверь, но Шики успел поставить ногу.
— И это хорошо.
— Не поняла.
— Я к тебе пришёл.
— Ко мне? На кой это?
— Посидеть, попить пивка, познакомиться, так сказать, поближе.
— Что, пивка? — подозрительно спросила Алёна, ища подвоха. — Угу – за мой счёт?!
— Зачем за твой? Я угощаю, я же мужчина.
Алёна колебалась ровно секунду:
— Чеши в магазин тогда, пока отец с работы не пришёл, мужчина…

Советы Аркаши работали – стоило включить режим «Альфа», как все двери стали распахиваться. В магазине Шики взял джентльменский набор: пива, снеков, пачку сигарет. Когда расплачивался, по радио заиграла песня Филиппа Киркорова «Ой, мама, Шика Дам!», а воспалённый мозг Шики слышал: «Ой, мама, Шики дам, Шики дам…», что придало уверенности, и Шики, даже ни разу не моргнув и не покраснев, отважился попросить пачку презервативов.
— О-у, у кого-то намечается ночь волшебства, — подмигнула кассирша.

Пока Шики отоваривался, Алёна успела освежиться в душе и прибраться в комнате. Меблирована комната была незамысловато, скромно: вдоль правой стены стояли сложенные салатного цвета софа и кресло-трансформер, вдоль левой располагались шкаф из ДСП и сервант из дуба, у окна стоял раскладной стол-бабочка и пара стульев, на полу лежал синтетический палас бордового оттенка, а освещало всё это благолепие одиноко висевшая на потолке лампочка, да не простая, реквизитная и агитационная «В космос»…
— А у тебя ничего так, уютненько, — сказал Шики, разуваясь.
— Благодарю, — ответила Алёна, принимая пакет. — Проходи, располагайся и рассказывай.
— Что рассказывать?
— Всё: где пропадал, как дела с Настей и с чего вдруг такой интерес к моей скромной персоне?
— А ты мне, Алёна, сразу понравилась. Ты какая-то необычная, привлекательная, загадочная… Отец во сколько приходит?
— В восемь.
— В таком случае не будем терять времени, — сказал Шики, разлил по стаканам пиво, протянул один (что пополнее) Алёне. — За знакомство.
— За знакомство, — чокнулась Алёна.

С каждой выпитой кружкой, с каждым новым глотком мир вокруг становился всё красочнее и ярче, а Алёна — привлекательнее и желаннее.
Поначалу у Шики присутствовал страх, что, имея в багаже скудный опыт общения с противоположным полом, он не сможет поддержать качественной и увлекательной беседы. Опасался, однако, напрасно. Взяв инициативу в свои руки, Алёна начала исповедь о наболевшем (тягостях и лишениях сельской жизни), да так увлеклась, что Шики требовалось лишь поддакивать или молча кивать болванчиком, изредка вставляя наводящие вопросы.
— А ты хороший собеседник, с тобой приятно поговорить, — заключила Алёна, излив душу.
С повышением градуса в крови Шики снимался со всех якорей, что помогало чувствовать себя вольно и непринуждённо. Он начал отпускать остроты, местами безобидные, а местами грубые и недвусмысленные. То, что три четверти шуток «пуляли», свидетельствовало об успехе, а ту четверть, что «ушла в молоко», Шики великодушно списал на ограниченность ума и интересов собеседника.

Когда пиво было выпито, а время близилось к восьми, Шики решил пойти ва-банк:
— Ну что, Алёна, на чердак? — в лоб выдал он.
— Зачем? — напряглась девушка.
— А зачем вы туда с Глебом ходите?
— Курить.
— Вот и мы… покурим, — многозначительно сказал Шики, улыбаясь одними глазами.
— Не знаю, не уверена…
— Да, хорош, чего ты?
Алёна красноречиво молчала, показывая всем видом, что тщательно взвешивает столь щекотливое предложение. Видя, что Алёна сомневается, Шики решил действовать более тонко, сыграть на женской слабости:
— Чего тебя смущает? Посидим, покурим, тайну, если хочешь, одну открою.
— Что за тайна?
— Про Глеба.
— Конкретнее.
— Пошли и узнаешь. Это тебя, между прочим, тоже касается.
— Гм. Ну, ладно, — по инерции взяла пустой стакан Алёна. — Только сначала в магазин.

Когда сладкая парочка оказалась на чердаке, на улице уже совсем стемнело. Лунный свет, проникавший в помещение через слуховые окна, создавал интимную атмосферу и приватный антураж.
— Угощайся, — протянул пачку Шики.
— Оу, Камел, да ты крут, парень.
Крутой парень сделал глубокую затяжку, выдержал паузу, выпустил дым. Краем глаза пытался оценить, какое впечатление производит. Алёна, однако, оставалась равнодушна, о чём-то глубоко размышляя.
— Спасибо, Шики.
— Пожалуйста, кури на здоровье.
— Ты первый молодой человек, который меня угощает, — не замечая насмешливого тона, сказала Алёна. — Непривычно, нежданно, но жутко приятно.
— Да? А Глеб?
— Ха-ха, Глеб! — в голосе зазвучали истерические нотки. — Что за тайну ты хотел рассказать?
— Да, сейчас, — сказал Шики, затушил хабон, хлебнул пива. — Вынужден тебя разочаровать, но Глеб оказался бессовестным мерзавцем.
— Так, подробнее?
— Он воспользовался моментом и посягнул на мою любимую девушку, прекрасно зная, какие я к ней испытываю чувства. А после, смотря мне в глаза, уверял, что у них ничего не было. Кто он после этого?
— Да, он странный: то весь горит, нежный и ласковый, то безосновательно груб и холоден. По-моему, он нас тупо использует.
— Согласен. Поэтому мы должны отомстить. Здесь и сейчас.
— В смысле?
— Мы должны переспать, — сказал Шики и от слов перешёл к действию, положил правую руку на спину Алёны, медленными, нерешительными движениями стал поглаживать плечи, опускаясь постепенно всё ниже и ниже.
— Шик, не надо, — попыталась освободиться Алёна.
— Прости, — сразу же отступил Шики.
— Дай сигарету.
Угостив папиросой, Шики подумал, что надо дожать, что рано сдался, что если бы Алёна была категорично против, влепила бы пощёчину, в возмущении ушла, ан нет, сидит, курит, ждёт…
«Думай, думай, думай!»
Шики напряжённо ломал голову, перебирая варианты наступления и, как только Алёна потушила огонёк сигареты, пришло озарение.
— Алёна, ведь ты не подарок…
— Чё?
— Ты до невозможности избалованный ребёнок, но при этом, Алёна, ты самая поразительная, очаровательная, удивительная девушка из всех, что я встречал.
— Шики, прекращай…
— Нет-нет, дай мне высказаться. Ты просто… — тут Шики глубоко выдохнул и продолжил. — Я не идиот, я знаю, как устроена жизнь, у меня только пять рублей в кармане, мне нечего тебе предложить, я знаю это, я понимаю. Но теперь я в ответе…
— Заткнись, — устала терпеть этот цирк Алёна (это, как ни странно, тоже был её любимый фильм) и, видя, что Шики собирается продолжать, сама заткнула ему рот поцелуем. За сим дело не встало…
Как Шики ни пытался, ни мучился, самостоятельно приписюнить не получилось. Благо, Алёна оказалась небезучастна, помогла, и волшебство случилось, контакт состоялся. Исторический момент…

Одна мысль в самом начале процесса внушала тревожный страх, притупляя остроту ощущений. Шики боялся фальстарта, скорострела, преждевременного финиша. Опасался, однако, напрасно – всё вышло с точностью до наоборот. Это был долгий марафон с несчётным количеством женских оргазмов, литрами пролитого пота, тысячей сожжённых калорий.
Во время акта Шики пару раз показалось, что его ногу кто-то трогает. Решив, что это мыши или крысы, Алёне он ничего говорить не стал, дабы не давать законного повода прекратить процесс раньше времени.

– Удовлетворил, что называется, по полной, – тяжело дыша и прикуривая сигарету, сказала Алёна.
– Это потому что я такой. Я… я… я альтруист.
– Кто? Аутист?
– Мазохист, мля! – раздался внезапно голос Емельяна Малютина, вырулившего из-за угла в сопровождении свиты. – Надо любить боль, иначе мне сложно объяснить ваш наглый и дерзкий визит в мои владения.
– Мы ничего не делали, мы только курим, – запаниковала Алёна, увидев биту.
– Звездит, – внюхивался Пушкин. – Пахнет сексом.
Смешанные чувства испытывал Шики в тот напряжённый момент: с одной стороны, ему льстило, что засвидетельствовали его постельные подвиги, с другой – пугали возможные последствия.
– Лютый, ребята, вы чего? Это же я – Шики. Алло, очнитесь! Мы же сто лет дружим, вы чего творите-то?!
– Грустно, Шики, грустно. Но рассуди сам – я должен тебя наказать, иначе люди не поймут.
– Лютый, давай не будем горячиться и ломать дров? Пойдём, я тебе наедине всё объясню.
– Поздно, Шик. Если бы ты этого действительно хотел, зашёл бы раньше. А сейчас будь мужчиной, прими удар достойно, – сказал Емельян, после чего два Ивана пошли в атаку.
Хищный оскал и бесинка в глазах кричали о серьёзности намерений. Понимая, что дело дрянь, закрыв Алёну спиной, Шики пятился назад. Когда отступать было некуда, жертвы закрыли лицо руками, зажмурив от страха глаза…

В самый последний момент из темноты появился Глеб, схватился в прыжке за балку, нырнул вперёд ногами и нанёс двойной удар. Получив с пятки в лоб, Иваны упали дезориентированные. Далее точечным ударом с вертушки аккурат в бородавку был положен Емельян.
— Уходим, — скомандовал Глеб, и шокированные происходящим Шики и Алёна последовали за своим спасителем.

— Что ты там делал? – оказавшись на улице, спросил Шики.
— А вы? – обезоружил Глеб встречным вопросом.
— Мы просто курили, — сказала Алёна.
— Да-да, слышал уже…
— Так, давайте вы сами разберётесь, а мне уже давно домой пора, — сказала Алёна, после чего бесцеремонно удалилась.

Когда юноши остались наедине и молчание затянулось неприлично долго, Шики сказал:
— Это ты меня за ногу дёргал?
— А кто ещё-то, не крысы же? – ухмыльнулся Глеб.
— Гм. И как долго ты там… шкерился?
— Если тебя волнует, слышал ли я, как вы ласково обо мне отзывались, то вынужден огорчить...
— И что скажешь?
— Грустно, Шики, грустно, — сказал Глеб и тяжело вздохнул. – Может, покурим? Крутых сигарет…
Поняв намёк, Шики протянул пачку.
— И зажигалку, пожалуйста. Благодарю, — подкуриваясь, сказал Глеб. — Пройдёмся?

Как только они синхронизировали шаг, Глеб сказал:
— Виноват, каюсь. Но прежде, чем меня осуждать, позволь исповедаться.
— Валяй, — сказал Шики как можно безразличнее.
— Я целовался с Настей, было. Но я так устал ждать французского поцелуя, устал смотреть, как ты весь вечер сидишь и тупишь, тупишь и сидишь, что вначале, идя в комнату, хотел только заставить ревновать тебя, хотел таким способом тебя растормошить…
— Ну-ну, оставим благородные мотивы, дальше.
— Дальше? Ну, я был пьян, а Настя… так чарующе привлекательна…
— И что? Это тебя оправдывает?
— Нет, не оправдывает. Смягчает, может быть?
— Гм.
— Ладно. Это был первый опыт в моей жизни, — признался Глеб и многозначительно замолчал. Смысл сказанного медленно доходил до сознания Шики.
— Не понял! То есть ты был…
— Да, такой же, как и ты, неопытный.
— Значит, и Алёна была первой?
— И Алёна.
— Гм.
Шики не верил ушам. Получалось, Глеб был точно такой же желторотый, как и он сам. Это, если и не оправдывало его полностью, то как минимум сближало и роднило.
— Честно скажи, дальше поцелуя дело зашло?
— К сожалению, нет.
— К сожалению?
— А ты бы об этом не жалел? — сказал Глеб, смотря удивлённым взглядом. — Это она меня стопорнула, сам бы я не устоял. Мы даже не заметили, как вы ушли, но стоило дать больше воли рукам, как она велела тормозить. Я не сразу послушался, думал, капризничает, цену набивает, но она была убедительна, отрезвила пощёчиной. Потом, когда заметила, что вас нет, вежливо, но категорично попросила оставить её одну. Было видно, что она сильно расстроена и подавлена, так что в этом плане я тебе не врал.
— В смысле?
— В прямом. Думаешь, она из-за Лизы так расстроилась?
— Гм…

Глеб говорил ещё долго, куря сигарету за сигаретой, но Шики его уже не слышал. Три вещи занимали его ум: грех был, но копеечный; друг искренне раскаивается, и нет причин ему не верить и нет поводов его не простить; с Настей ещё не всё потеряно…
Мысли были созвучны сердцу, окрыляли, но вместе с тем что-то Шики смущало: какая-то неосознанная деталь, какой-то момент, исторический и бесповоротный.


Глава 8. Убивец

— Шик, чего сонный такой? — спросил одноклассник, стоя в компании других учащихся на школьном крыльце.
Понимая, что вот он — звёздный час, Шики имел неосторожность сказать:
— Да так, деваху одну полночи порол…
Вместо удивлённых и завистливых возгласов Шики внезапно услышал мелодичный голос, что раздался из-за спины:
— Надеюсь, презервативом пользовался?
— Что? — сказал Шики, поворачиваясь в парализующем страхе.
— Презервативом, спрашиваю, пользовался? — повторила, обворожительно улыбаясь, Настя.
— П-пользовался.
— Молодец, нечего челядь ущербную плодить.
Взрыв гомерического смеха, тыканье пальцев и колких комментариев прервал родной голос, что раздался откуда-то с небес:
— Ши-и-ики, просыпайся, сынок…

По дороге в школу, вместо того чтобы смаковать вчерашние приключения, Шики думал о минувшем сне. Будучи человеком суеверным, он очень трепетно и серьёзно относился к подобным вещам. Символичность сна трактовала одно: лишившись девственности с нелюбимым человеком ради мести, ради низменных чувств, Шики просчитался и совершил роковую ошибку. Всю жизнь он строил воздушные замки, мечтая полюбить раз и навсегда, встретить одну единственную, которая будет первой и последней. Алёна, со всем к ней уважением, на титул дамы сердца даже с пивом не тянула. Получалось, Шики изменил не Насте, он изменил себе, предав идеалы и мечты.

Первым занятием был французский. Это был единственный урок, на котором Шики сидел за одной партой с Настей. Это были самые чудесные школьные мгновения, ведь вся атмосфера, казалось, была пропитана особым шармом: колоритная французская речь, одноимённый аромат духов, который источала любимая девушка, случайные нежные прикосновения, электричество от которых заряжало каждую клеточку, атом, молекулу и даже воздух вокруг. Одно из таких прикосновений случилось и на сей раз: Настя задела рукой руку Шики, который, находясь в исступлении, резко схватил её, поднёс ко рту и жадно впился губами (благо педагог стояла спиной, увлечённо орудуя мелом).
— Ты что творишь?! — высвободив руку, грозно прошептала Настя. — Совсем сдурел?
— Прости, — был ответ.
— Больной, блин.
Шики хотел поспорить, опротестовать, сказать, что это не так, а если и так, то это не просто так, а из-за больших глубоких чувств, из-за любви. Хотел признаться, что согрешил, изменил, попросить прощения, покаяться, но всё никак не мог дождаться подходящего момента.

Прозвенел звонок.
— Настя.
— Ну чего тебе, Шики?
— Эээ…
— Ну?
— Ммм…
— Рожай быстрее!
— Дай, пожалуйста, конспект за вчерашний день переписать.

На перемене Шики ждали неожиданности: приятные и не очень. На выходе из класса его караулил лучший бывший школьный товарищ, ныне заклятый враг и искусный провокатор с типичной внешностью антагониста: худощавый, а местами откровенно костлявый, с тонкими холодными чертами лица, рыжеволосый, но не конопатый, имеющий изящный вкус, безупречные манеры, железные принципы и дефект речи — заиканье. Звали юношу Янис Лисицын.
— Ш-шики, пойдём по-по-по…
— Поссым?
— Покурим!
Приглашение Яниса было приятной неожиданностью, ведь, несмотря на вражду, этот человек импонировал Шики, а в его памяти ещё были свежи воспоминания былых совместных приключений. Опыт с Глебом, однако, Шики кое-чему научил, потому он не спешил бросаться с распростёртыми объятиями, а режим бдительности включил на максимум. Противоречивые же чувства, чувства недоумения вызывала осведомлённость Яниса относительно новой, порочной и вредной привычки Шики. Откуда?
Сей вопрос Шики и задал, когда они оказались за гаражами на школьном задворье, где по обычаю спешно дымили курильщики.
— Н-неважно, — отмахнулся Янис и, протянув открытую пачку «Веста», сказал: — Угощайся.
Вообще, достигнув цели, Шики планировал завязать с курением, но в том, чтобы побаловаться сигареткой-другой, ничего катастрофичного не видел.
— С чего вдруг такое расположение? — спросил он, подкуриваясь.
Решение сделать шаг к примирению Янис объяснил простым желанием не иметь врагов и родившимся интересом к поведенческим изменениям Шики.
— То внешним в-видом эпатируешь, то ш-школу прогуливаешь, то вот — к-куришь.
Такое детальное внимание сразу же подкупило Шики, он не уловил ноток фальши в голосе, а глаза излучали неподдельную теплоту и участие.
«Дело ясное», — думал Шики, решив более не искать подводных камней в мотивации Яниса.
— Янис, дай сигаретку! — попросил борзый толстый семиклассник.
— Куришь — кури свои, — был ответ.

Вернувшись в школу, Шики имел неосторожность нарваться на классного руководителя.
— Здравствуйте, Лев Николаевич, — приветствовал он, спеша удалиться.
— Постой, Шики, задержись на секундочку.
— Да, слушаю.
— Это я слушаю. И очень внимательно.
Тон учителя Шики не нравился.
— Если вы по поводу моего двухдневного отсутствия, то беспокоиться не о чем, у меня были веские обстоятельства.
— Так. Конкретнее, пожалуйста.
— Болел я.
— Понимаю. И справочку, конечно же, принёс?
Ладони потели, лицо предательски пылало, а в горле пересохло.
— Справочки, к сожалению, нет, — едва слышно произнёс Шики, поднёс ко рту сжатый кулак, прокашлялся. — Дело в том, что я отравился, но чувствовал, что скоро поправлюсь. Смысл был зря беспокоить врачей?
— Понимаю, — сказал мужчина, демонстративно внюхался, сморщил нос. — Фу, чем это пахнет?
— Чем? — покраснел Шики ещё пуще.
— Враньём, табаком, скользкой дорожкой! — понесло педагога.
Пятиминутная проповедь о вреде курения, лжи и опасности переходного возраста кончилась приглашением отца в школу.
— Может, не стоит, Лев Николаевич?
— Свободен, — сказал учитель под шум звонка.

Все последующие уроки Шики провёл в абстракции, думая о том, как серьёзно попал и как из этого всего выпутываться. Не найдя выхода, он решил принять удар судьбы стоически и отправился домой в сопровождении Яниса.
— Ты же в другой стороне живёшь? — спросил Шики, минуя дом Пикуля.
— Л-летом переехали.
— Вот оно что. Ну, рассказывай тогда, чем ещё интересным летом занимался?
— Лысого д-душил.
— Пф! Баб давно пороть пора, — было повернул разговор в нужное русло Шики, как на горизонте, в ста метрах от них, нарисовались два знакомых силуэта. — Твою мать!
— Шо?
— После, — сказал Шики и, сделав полицейский разворот, что есть духу дал по газам. Былая бурная ночь отразилась на физическом состоянии, и даже пробудившийся адреналин не помог спастись. В считанные секунды Боженко нагнал беглеца и ловкой подсечкой сбил с ног. Он снял со спины Шики ранец и кинул подоспевшему Пушкину. Пушкин, сделав невиданные жертве махинации, со словами: «Привет от Емели Лютого», кинул ранец под ноги поднимавшемуся Шики, после чего Иваны лихо испарились.
— Не т-трож! — рявкнул подбежавший Янис, прекрасно всё видевший. Далее он героически открыл ранец и только собирался освободить содержимое от постороннего предмета, как раздался оглушающий хлопок разорвавшейся петарды. Бах!..

В чувства Янис приходил постепенно. Сначала вернулось зрение: обеспокоенный Шики, придерживая одной рукой за плечо, махал второй перед лицом. Затем прорезался слух:
— Янис, братишка, живой?
Последним вернулся дар речи:
— Живой — живой, — сказал юноша, встряхнул голову, принял вертикальное положение. — Сука, самую малость не успел, — смотрел Янис на идущий из ранца дым. — Что это за обиженки были?
Впечатлённый благородным поступком товарища, Шики не сразу заметил отсутствия дефекта речи.
— Да есть одни… Погоди, ты, кажется, заикаться перестал?
— Да?
— Да. Ну-ка, скажи что-нибудь длинное…
Четверть минуты напряжённой думы, лукавая ухмылка и, как следствие, пошлый анекдот:
— Идёт лиса по тропинке, вдруг слышит в кустах петух кукарекает… Она раз и туда… Возня, шум, визг, пыль… Выходит из кустов волк, застёгивает штаны… Вот что значит знать иностранный язык!
— Хах! Обалдеть! Во дела!
Чувство изумления, радости и восторга сменил панический страх, когда, достав из ранца учебные принадлежности, чтобы проверить их на предмет повреждений, было обнаружено, что пострадала (весь удар на себя приняла) одна единственная вещь – Настина тетрадь по-французскому.
— Чего скис? – заметил Янис резкую смену настроения.
— Та…
— Чего та? Такие чудеса происходят, а ты из-за какой-то вшивой тетрадки расстроился?
— Если бы. Это не моя тетрадь. Это Настина тетрадь!
— И? Чего так истерить? Пошли шалавье идти лесом, делов-то.
— Какая шалавье? Какой лес? Ты чего такое несёшь?
— А чё?
— Настя богиня! Небожительница! Исида!..
— Пф, тоже мне Исида, — возразил Янис, но шёпотом, так как Шики не на шутку возбудился и был страшен в ту минуту. — Хорошо, если это так важно для тебя, то я знаю, как тебе помочь.
— Да? И как же?
— Идём.

Через 10 минут ребята оказались у Яниса дома. Первое, что отметил Шики, — вид из окна, выходившего на тот самый двор, где он пару дней назад практиковал курение. Второе — плакаты на стенах, на которых красовались звёзды Голливуда (преимущественно мужчины). Тут были и Леонардо Ди Каприо с постера фильма «Пляж», голый по пояс стоявший в воде, и Брэд Питт с обнажённым торсом на постере «Трои», и прочие представители прекрасного сильного пола. Комментировать увиденное Шики не отважился.
Решение проблемы заняло меньше часа. Янис, славившийся аккуратным стилизованным почерком, переписал конспект из своей тетради в чистую, подписал её Настиным именем, вручил Шики.
— Не благодари.

Оказавшись дома, Шики почувствовал зверский аппетит. На помощь пришли мамкины щи, которые сын разогрел в железной миске, накрошил туда батона и шлифанул всё это дело доброй порцией майонеза. Набив брюхо до отказа, Шики расположился на постели в родительской комнате, включил телевизор. Шёл популярный молодёжный сериал:
— Мы тут не любим иностранцев, — сказала главная героиня.
— Мне очень жаль, но могу поспорить, что ты в меня влюбишься, — парировал главный герой, после чего заиграла музыкальная тема и пошли финальные титры.
«Жиза», — отметил Шики, выключая телевизор. Красивая, сочная, с округлыми формами актриса возбудила молодую кровь, зародила почву для шальных мыслишек. Поддавшись соблазну, влекомый инстинктами, предвкушающий торжество плоти и белковый салют в качестве апофеоза, Шики полез уже в тайничок в шкафу, как раздался звонок в дверь.

Тзыыыыыыыынь...

— Мля-а-а…
Идя к дверям, озлобленный юноша желал, чтобы незваным визитёром оказался сосед-инвалид с первой квартиры, что повадился в последнее время терроризировать семью Шики просьбами о куске хлеба и с которым у Шики были старые счёты (обидели Барсика, больно и, самое главное, ни за что — забавы ради, ударили костылём по хребтине).
— Пинка под вонючий зад тебе, а не хлеба кусок! — чуть не слетела с уст заготовленная фраза, однако Шики на мгновение онемел, отворив дверь.
— Здорово, Казанова, — переступая порог, приветствовал Глеб. — Один?
— Один.
— Ништяк, — разулся без приглашения гость. — Есть что пожрать?

Во время приёма пищи Шики поделился событиями дня с присущими ему (нерастраченной энергией) эмоциями.
— Ну что сказать, Шики, нам объявили войну, и ударили, извиняюсь за откровенность, в слабое место, чего и следовало ожидать от этих крыс, — заключил Глеб услышанное.
— Слабое место — это типа я? — уточнил Шики.
— Да, но, задев тебя, они задели и меня. Выкупаешь?
— Ну, так и ладно. Главное, что всё кончилось хорошо. Разве нет?
— Нет. Месть будет. А месть, как известно, что?
— Что?
— Месть в два раза сильнее.
— Ну, не знаю…
— Да ты не переживай, ответим завтра, я всё устрою. Ты только раньше времени ничего не предпринимай, сиди дома и не высовывайся. Усёк?

Вечером, когда отец пришёл с работы, сын прилежно делал уроки, в частности задание по литературе: читал отрывок из романа Ф.М. Достоевского. И делал это не без удовольствия.
— Привет, пап, — отложил учебник в сторону Шики, когда Михаил Васильевич заглянул в комнату. — Тут такое дело: тебя Лев Николаевич в школу завтра приглашает…
— По поводу?
— Кто его знает? Навыдумывал себе всякого вздора…
— Например?
— Ну, типа, что я курю, а я ведь не курю. Я только с ребятами рядом постоял, вот одежда и пропахла...
— Отвечаешь?
— Отвечаю.
— В глаза смотри.
— Отвечаю! — повторил Шики с вызовом.
— Хорошо. Всё?
— Не совсем.
— Говори.
— Ещё я два дня школу прогулял, делал сюрприз своей девушке, а учителю сказал, что отравился.
— Что за сюрприз?
— Пивные бутылки собирал, потом сдал и купил букет цветов, — от такого наглого вранья Шики покраснел до кончиков ушей.
— Серьёзно? — прищурил левый глаз и изогнул правую бровь Михаил Васильевич. Шики пристыженно молчал.
— Ладно. Завтра как раз с утра кровь поеду сдавать, на обратном пути тогда и в школу загляну, — сказал отец и, выходя из комнаты, добавил: — Заодно и с девушкой со своей познакомишь.
Чего-чего: допроса с пристрастием, выбивания чистосердечного, строгого наказания в виде лишения карманных денег или домашнего ареста — чего угодно ожидал Шики, но только не этого.
"Подстава, блин. Придётся Настю уговаривать, чтоб подыграла", — не видел других вариантов он.

Утром следующего дня Настя встала не с той ноги, и на это были веские причины – начало красного календаря. Туалет пришлось совершать холодной водой, ибо горячую без предупреждения (в экстренном случае) отключили. Такса по кличке «Лариса», в силу физиологических потребностей или скверного характера, справила нужду посреди кухни, за что смачно отхватила по длинной заднице, и это укротило время на завтрак и сборы вдвое. Из-за спешки Настя обожгла язык чаем, забыла напарфюмиться, о чём вспомнила уже на улице, а когда закрывала дверь на ключ, сломала ноготь на среднем пальце.
— Фак!

Тем временем Шики и Янис встретились в условленном месте, обменялись крепким рукопожатием, отправились в школу.
— Решено: сто сигарет курю и исключительно для галочки, — сказал Шики, прикурив.
— А потом?
— Бросаю.
— Понял.

Придя в школу, первым делом, что запланировал Шики, было вербовка Насти, которая, однако, опоздала. Лев Николаевич, не признававший авторитетов, потребовал дневник, где в воспитательных целях размашистым почерком зафиксировал нарушение порядка. Заметив на лице Насти явное неудовольствие и раздражение (вместо покорного раскаяния), учитель потребовал рассказать домашнее задание – отрывок из романа Фёдора Михайловича.
— Честное слово, я пыталась это читать, но текст оказался таким нудным и тяжёлым, такой тягомотиной, что я не смогла его осилить, — не стеснялась Настя в выражениях.
— И что делать?
— Простить за откровенность, а ещё лучше – перестать мучить нас этой вашей… долбанной классикой.
— Это уже дерзость! — вскипел учитель, но, увидев на лице Насти страх и сожаление за сказанное, проявил милость. — Садись, Царёва, два. Есть желающие к доске?
Тут-то бы Шики следовало проявить чувство такта, не высовываться, но, ослеплённый тщеславием и желанием угодить классному руководителю, он усердно тянул руку вверх.
— Прошу, Шики.

— Тварь ли я дрожащая или право имею? — ключевой фразой кончил монолог Шики.
— Браво, Шики, пять, — сказал учитель, а класс, пребывая под впечатлением, не ожидавшей от тихого и скромного Шики такой экспрессии и проникновенности, наградил овациями.

На перемене довольный собой Шики подошёл к Насте.
— Привет, Настя. Шикарно выглядишь. Впрочем, как…
— Чего хотел?
— Есть одно деликатное дельце, тебя касающееся.
— Ближе к сути.
— Помощь твоя позарез нужна — вопрос жизни и смерти.
— Боюсь, не вовремя.
— Понимаю, но всё же вынужден просить…
— Ты тетрадь мою принёс?
— Ах, да, — сказал Шики, открыл ранец, достал тетрадь. — Вот, держи.
— Это что? Это не моя тетрадь.
— Знаю, не поверишь, но…
— Что?! Это что — почерк рыжего?
— Ага, красивый, правда?
— Да вы что, сволочи, издеваетесь сегодня все? — сорвалась Настя на истеричный вопль.
— Не понял.
— Верни тетрадь своему заднеприводному другу, а ещё лучше запихай в этот самый задний привод! — швырнула Настя тетрадь в грудь Шики. — Идиоты, затрахали!..
— Вот блин, — поднял тетрадь обиженный и всеобще пристыженный Шики.

— Чего кислый такой? — спросил Янис, смоля табак в мужском туалете.
— Да… овца одна настроение испортила.
— В смысле?
Шики кипел негодованием и, не фильтруя речи, языком высшего возмущения поведал, какого он ныне мнения о богине Насте.
— А я тебе сразу говорил — лесом шли! Не слушаешь умных людей, и зря, — поучал Янис.
— Блин, а отец в школу явится?
— И?
— Он хочет познакомиться с моей девушкой… Девушкой, которой у меня нет! — Шики схватился двумя руками за голову, демонстрируя масштаб трагедии. — Ну, и что посоветуешь, умный человек?
— Скажи, что поссорились, не знаю…
— Может, тупо сбежать?
— И как это решит вопрос? — резонно заметил Янис. — Погоди, а ты называл ему имя?
— Нет, кажется…
— Вот и решение — подговори лояльного к тебе человека, и дело с концом.
— Лояльного человека? Гм…

Весь следующий урок Шики мысленно проводил кастинг на роль псевдодевушки и кандидата лучше, чем Лиза Кондратьева, не придумал.
— А что я получу взамен? — начала торговаться Лиза.
— Проси всё, что хочешь, — был великодушен Шики.
— Звучит заманчиво. Согласна.
— Серьёзно? Не шутишь?
— Ни разу.
— Отлично! Супер. Только… это, ты не сказала…
— Какова цена услуги?
— Ага.
— В своё время узнаешь, — загадочно улыбалась Лиза. — А теперь давай обсудим детали легенды.

Михаил Васильевич явился в школу в полдень. Сразу пообщался с классным руководителем, всячески выгораживал любимого отпрыска, беря всю вину и ответственность за двухдневное отсутствие на себя.
— Согласен — легкомысленен. Исправимся! — пообещал Михаил Васильевич.
Когда он вышел из учительской, Шики встретил его у самых дверей, стоя в обнимку с Лизой.
— Ну, что сказал? — не скрывал волнения Шики.
— Ничего нового, — успокоил родитель. — А это, стоит полагать, твоя девушка?
— Да. Знакомьтесь. Лиза Кондратьева — любовь всей моей жизни.
— Очень приятно.
— Взаимно, — ответила Лиза и тут же чмокнула колючую щёку. — Вообще, мне жутко с Шики повезло, — возбуждённо, с подобострастием тараторила она. — Красивый, внимательный, щедрый. Постоянно меня всячески удивляет, услащает, подарочки, сюрпризы, цветы. Вот недавно кольцо дорогое подарил, правда, я его в школу не ношу, чтоб от зависти не лопнули, а то, знаете, и так все слюной исходят, что у меня самый желанный парень. Очень мне с ним повезло, за что вам большое девичье спасибо, — чмокнула ещё раз колючую щёку Лиза, как прозвенел звонок.
Школу Михаил Васильевич покинул удовлетворённый, очарованный пассией чада и даже чуточку гордый собой: «В меня пошёл, моя кровь!»
— Фу-х, — выдохнул Шики.

На следующем уроке произошло нечто, что вызвало у Шики недоумение и вопросы. В суете личных проблем он совсем позабыл о вчерашнем чудесном исцелении Яниса, и лишь когда того вызвали к доске отвечать материал, память пробудилась. Отвечая урок, Янис снова стал заикаться, а местами даже пуще прежнего.
— Довольно, — устало произнёс учитель. — Садись, Лисицын, три.

На перемене Шики потребовал объяснений.
— Это будет наш с тобой секрет, Шики. Заруби себе на носу — никто не должен этого знать.
— Хорошо, — Шики льстила честь быть единственным просвещённым, хоть он секретов не любил и даже презирал. — Но почему?
— Причины имеются, поверь.
— Из-за учёбы? Чтобы спрос был меньше?
— Не только.
— Что ещё?
— В своё время узнаешь, — загадочно улыбался Янис.

Придя домой, Шики выслушал слова одобрения от отца (за выбор девушки), сытно отобедал, посмотрел сериал. Отдохнув, принялся за уроки, чтобы, как в той пословице. На последнем предмете за окном раздался болезненный, душераздирающий вопль. Кричал Барсик, как выяснил Шики, выглянув в окно, где он также заметил соседа-инвалида, заходящего в подъезд.
— Вот скотина, — процедил он, стремительно направляясь в прихожую. Отворив дверь, наткнулся на Глеба, собиравшегося давить кнопку звонка.
— Гм! Ты меня уже у дверей ждёшь? В глазок увидел? Приятно, польщён…
Пока Глеб сыпал остротами, дверь за его спиной захлопнулась.
— Чего серьёзный такой?
— Та, — отмахнулся Шики.
— Понял. Ну что, боевой товарищ, готов к военным действиям?

Аммиачная селитра, используемая в быту в качестве удобрения, в иных руках служит в менее мирных целях. Прежде чем приступить к операции под кодовым названием «Месть в два раза сильнее», ребята пришли на водоём в безлюдное место.
— Это дымовая шашка, — начал консультацию Глеб, достав из рюкзака плотно свёрнутый в цилиндр газетный лист. — Если её поджечь и затушить, она будет густо и объёмно дымить, — продолжал Глеб и, оглядевшись по сторонам и убедившись в отсутствии посторонних глаз, перешёл от слов к делу.
— Вау, — оценил Шики. — И что дальше?
— Дальше берём бутылку, — достал Глеб полуторалитровую пластиковую тару. — Пихаем шашку, но не полностью, кончик оставляем снаружи, поджигаем, тушим и только теперь пробкой заталкиваем внутрь, крепко закручиваем и кидаем.
Под давлением газа бутылка стала стремительно набухать, расти в размерах, и когда критическая масса была достигнута, прогремел мощный, внушительный взрыв.
— Е-ё! Да простые бомбочки — детские шалости по сравнению с этим! — был впечатлён силой детонации Шики.
— А ты думал, я шутки шутить буду? — был доволен произведённым впечатлением Глеб.

Когда на улице стемнело, акт праведной мести был запущен в действие. Первым адресом, где люто бомбануло (сначала в подъезде, а потом у перетрусивших жильцов), был дом Вани Боженко. Далее жертвой стал подъезд Вани Пушкина, где, однако, бомбануло со второго раза, ибо первая бутылка дала осечку. Последним стал дом Малютина, где всё пошло не по сценарию. Пока Глеб работал внутри, Шики стоял на улице и при виде опасности должен был оповестить звонким свистом. Но когда из-за угла нарисовалась Варвара Малютина с дружелюбной и нежной улыбкой на лице, Шики попросту растерялся.
— Привет, Шики.
— Здравствуй, Варя.
— Давненько тебя не видела, — продолжала лучиться улыбкой Варвара. — Емельяна ждёшь?
— Ну, да.
— Не жди, он у дяди лишнего хлебнул, я его там спать положила, — пояснила она. — Он какой-то нервный последнее время, у вас ничего не случилось?
— Нет, — сказал Шики и, помахав рукой на прощание, поспешил удалиться.
Во время этого короткого разговора, который Шики казался мучительно долгим, он всё с коликами в груди ждал, что сейчас, вот-вот выбежит Глеб со злорадной улыбкой, затем прогремит взрыв, и тогда Варваре всё станет ясно и очевидно. И вот этого он больше всего и опасался — разочаровать Варю, которая с ранних лет была к нему крайне расположена.
Глеб, к счастью, не выбежал, взрыв не прогремел, и виной всему, как выяснилось позже, послужила сломанная зажигалка.

— Ну, ты красавец! — возмущался Глеб. — Не свистнул, урулил по тихой куда-то. Как это прикажешь понимать?
— Прости, — был ответ.
— Прости, — передразнил Глеб. — Ладно, проехали. Последняя шашка осталась, но огня нет, и говнюка этого дома нет. На завтра перенесём?
— Не знаю…
В этот момент к ним подошла зачуханная кошка, стала тереться и жалобно мяукать.
— Пошла вон, — несильно, навесиком, отшвырнул ногой животное Глеб.
— Знаю! Есть идея, — прозрел Шики.

Прошуршав карманы, наскребли мелочи, коей хватило на пачку спичек, пачку влажного корма «Вискас» и три сигареты поштучно. Накормив кошку, они молча, с благородным оттенком на лицах, выкурили по сигарете.
— Соседа с первой квартиры надо проучить, — сказал Шики, когда они подошли к его дому.
— У себя в подъезде хочешь взорвать?
— Зачем в подъезде? В форточку закинем.
— Закидывать сам будешь.
— Без проблем, только подмогни, — попросил Шики, залезая на карниз.
Свет в комнате не горел, форточка была открыта на всю ширину.
— У тебя одна попытка, не промахнись, — сказал Глеб, протягивая готовый снаряд.
Чувствуя груз ответственности на своих плечах, Шики подошёл к делу со всем вниманием и концентрацией.
— Долго целиться-то будешь? — нервничал Глеб. — Рванёт сейчас, кидай уже!
Мгновение, и Шики кинул, и… попал.
— Бежим!
Они отбежали метров двадцать, как прогремел взрыв, мелькнула яркая вспышка, осветив всю комнату, а ударная волна разбила оконные стёкла.
— Японский Бог! Вот это Голливуд!
— Какой Голливуд?! Валим, валим, валим! — паниковал Шики, и, стоит признать, было от чего.


Глава 9. Отступник

Случилось страшное, непоправимое…
— Стой… Шик… Хорош! — задыхался Глеб после спринтерской трёхсотметровки. — Никто нас не преследует… никто нас не видел… а бежать как потерпевшие — себе дороже. Выкупаешь?
— Выкупаю, — нехотя согласился Шики.

Минут пять шли молча, восстанавливали дыхание. Потом их внимание привлёк нарастающий и всепоглощающий (чувства, ум и, если хотите, душу) вой сирены.
Четверть минуты спустя по дороге в сторону их района, сверкая мигалками, пролетели автомобили скорой помощи, пожарной, милиции. Шики, проводив кортеж немым, но красноречивым взглядом, нервно прикурил, однако, не глядя и задом наперёд.
— Сука, — выругался он, после чего оторвал подпаленный фильтр и прикурил заново. В три затяжки справился.
— Ты чего мне не оставил? — опешил Глеб.
— Мы его убили, — процедил Шики.
— Что?
— Инвалида убили.
Конверсионная истерия охватила Шики. Он неподвижно стоял на месте и смотрел колючим невменяемым взглядом. Глебу стало чуточку не по себе.
— Допустим, — осторожно сказал он. — Дальше что?
— В смысле — что?! — возбудился Шики. — Как ты можешь быть таким возмутительно спокойным? Ты что, не понимаешь — мы человека убили!
— Да с чего ты это взял? Откуда такая уверенность? Мы даже не знаем, был ли он дома. А если и был, почему сразу убили? Да и мало ли куда скорая могла проехать?
— Нет, нет. Я чувствую — дело дрянь…
— По-моему, ты просто параноик.
С минуту помолчали, перекидываясь вопросительными взглядами.
— Решено, — с твёрдым апломбом сказал Шики. — Я пойду и во всём сознаюсь.
— Не беси меня, — начал терять хладнокровие Глеб.
— Да не переживай! Идея была моя, поэтому всю вину и ответственность я беру на себя.
— Очень благородно с твоей стороны, я оценил. Но ты тупо не вывезешь допроса, ты даже не знаешь, как шашку делать. Посыплешься и меня выдашь.
— А как её делать?
— Руками, б***дь! — терпение таяло на глазах. — Всё, Шики, погеройствовал и хватит. Забыли.
— Ммм…
Видя, что словами результата ни добиться, ни достучаться, Глеб решил действовать более основательно.
— Хорошо, — сказал он, протягивая руку. — Вольному воля.
Шики настороженно заглянул в глаза, не прочёл подвоха, ответил крепким пожатием.
— Спасибо, — улыбнулся он, а через секунду мир вокруг совершил пируэт на 180 градусов. Броском через бедро Глеб перевёл товарища в горизонтальное положение, одним рывком перевернул лицом в землю, придавил коленом меж лопаток, а руку взял на излом.
— А-а! Больно! Больно!
— И будет ещё больнее. Хочешь?
— Отпусти! Сдурел? А-а! Сломаешь же?!
— Прости, Шик, но ты не оставляешь мне выбора.
— Да я всё понял! А-а! Понял я! Понял!
— Точно понял?
— Настей клянусь!
— Барсиком клянись, — велел Глеб, но не рассчитал должным образом силёнок, послышался характерный хруст, сопротивление ушло, а рука приняла неестественное положение. — Мля-а…
— А-а-а! С-сука!!! — не своим голосом взревел Шики. — Мамочки у-и-и…
— Дружище, прости, я не хотел, — оправдывался Глеб, помогая Шики подняться на ноги. — Случайно вышло, выкупаешь?
— Аккуратней!
— Прости. Больно?
— Конечно, больно! Руку мне сломал, сволочь.
— Да, может, просто вывих? Давай, вставлю.
— Сдурел? Скорую вызывай, скорую!
— Да как же я…
Глеб не договорил, так как послышался вой сирены, а на горизонте, сверкая мигалками, показалась знакомая машина. Медлить было нельзя. Сознавая, что пришло время решительных действий, Глеб вышел на дорогу, на полосу встречного движения, вытянул руку ладонью вперёд и, игнорируя предупреждение звуковым сигналом и проклятия, извергающиеся отборным трёхэтажным матом, остановил-таки скорую.
— Тебе жить надоело, сопляк? — выскочил в бешенстве водитель.
— Человеку плохо.
— Сейчас тебе будет плохо, — сказал тщедушный мужчина. Краем глаза убедившись, что молодая хорошенькая медсестра, сидящая на переднем сиденье, напряжённо наблюдает за развитием событий, он наигранно сплюнул и попытался нанести удар кулаком в живот. Глеб ушёл от удара, схватил руку за запястье и повторил приём.
— А-я-я-й!!! Больно! Больно!

Четверть минуты спустя Шики и Глеб теснились внутри салона, где компанию составляли пожилая медсестра и сосед-инвалид, что лежал овощем вдоль носилок. Постанывая на каждой кочке и яме, Шики ни о чём другом не мог думать, как о ноющей, нестерпимой боли: «Долбанные дороги!»
— А с этим что? — указал Глеб на соседа-инвалида.
— Кони двинул, — зевая, ответила женщина. — Не успели…
Шики и Глеб обменялись ошеломлёнными взглядами.
— А причина? — спросил Шики, забыв на время свои муки.
— Инфаркт.
— Инфаркт? Вот дела…
— Не пойму, чему ты, Шики, удивляешься? Дело ясное: возраст, судя по виду — асоциальный образ жизни, недоедание налицо. По-моему, всё логично. Ведь так? — обратился Глеб к медработнику.
— Так-то оно так, но это следствие, а главный фактор, причина, так сказать, — испуг.
— Гм.
— Да, молодёжь постаралась, — пояснила женщина. — Сукины дети.
— Что? Какая ещё молодёжь? — заволновался Шики.
— А я почём знаю? На голову отбитая, какая… Сестра жертвы сообщила, что видела в окно, как двое юнцов неслись сломя голову после совершения террористической акции.
— Террористической акции?! — сказали хором.
— Да. Подробностей не знаю, не моя компетенция, но будьте покойны — милиция разберётся.
Сообщение повергло ребят в лёгкий шок и уныние. Оставшийся путь ехали молча, в тяжких думах, горьких размышлениях. Разве что Шики то и дело охал и ахал, скулил и стонал на каждой кочке или яме, крутом повороте или резком торможении: «Долбанный водитель!»

Оказавшись в отделении травмпункта, Шики и Глеба оставили вдвоём дожидаться дежурного врача.
— Ну?! Как я и говорил — дело дрянь! — начал истерить Шики.
— Молодец, каркуша. Пожал бы руку, да уж больно ты хрупкий, товарищ.
— Чего?.. Что ты за человек? Как ты можешь шутить в такой ситуации?
— А я плакать должен? Не вижу ни одной причины.
— В смысле не видишь? Ты до сих пор не выкупил? Мы человека убили!
— Сто-па-ри-ки, — по слогам проговорил Глеб. — Во-первых, ори громче, кажется, на третьем этаже ещё не все слышали. Во-вторых, кто это мы? Ты же в грудь себя бил, что идея твоя и вся вина на тебе? А? Уж извини, друг, будь любезен быть последовательным — взвалил крест, неси до конца.
Шики сверлил презрительным взглядом, обдумывал услышанное.
— Друже, а ты когда так посидеть успел? — спросил не в тему Глеб, рассматривая побелевшие местами волосы Шики.
— Чего?
Этого только не хватало! Как будто мало плохих новостей. Не успел, однако, Шики по этому поводу посокрушаться, как его ждало очередное испытание.
Снимок показал вывих ключицы, и вправление на место (плёвое, казалось, дело) сопровождалось, несмотря на местную анестезию, максимально чувствительно, изнурительно больно.
— Расслабься! — орал врач. — Отдай руку!
— Не могу!
— Будь мужчиной! Не сопротивляйся.
— А-а-а!
— Терпи!
— А-а-а!
— Да что за нытик? Бабули и те могут.
— А я не могу! Не мо-гу! А-а-а!!!
— Мля…
Пытка продолжалась добрых четверть часа.
— Ладно, — капитулировал врач. — Будем делать наркоз.
— Чего?
Ещё через четверть часа Шики лежал на операционном столе. Ему ввели общую анестезию. Боль отступала. Сознание потухало.
— Закрывай глаза, — смотря материнским взглядом и поглаживая рукой голову, нежно касаясь пальцами по здоровым и мёртвым волосам Шики, сказала медсестра. — Спи.
Шики сомкнул очи и тут же погрузился в глубокий сон.

— Красопулька, просыпайся, миленький…
Шики разлепил веки, и первое, что увидел, — тот же нежный женский взгляд, то же искреннее, неподдельное участие.
— Вот умница, — улыбалась девушка. — Голова не болит?
— Нет, мутно только как-то.
— Это нормально, это скоро пройдёт. Как тебя зовут, помнишь?
— Э-э… Шики?
— Правильно, молодец. А меня помнишь?
Признав медсестру, этот лучик света, Шики благодарно улыбнулся. Туман в голове рассеивался, мысли прояснялись.
— Долго я проспал? — осматривался кругом Шики, пытаясь приподняться.
— Минут двадцать, — ответила медсестра, помогая пациенту принять вертикальное положение.
— Всего-то? Ай, — тупой болью повреждённый организм напомнил о себе. — Операция прошла успешно?
— А как же, только руку не отпускай, держи в таком положении.
— Хорошо, — повиновался Шики, осматривая измучившуюся и настрадавшуюся конечность.
— Сейчас придёт врач, и тебе наложат гипс.
— Ого. А это обязательно?
— Обязательно, — строго сказала медсестра. — Видишь ли, связки порвались, и чтобы ткани срослись правильно, необходима полная неподвижность сустава, что гипс и обеспечит. Приятного мало, неудобно, понимаю, но придётся потерпеть.
— Да?
— Да. Бог терпел и нам велел.
От этого разговора, внимания, человеческого отношения (на контрасте со зверюгой-врачом) у Шики мурашки шли по всему телу, что приятно и сладко щекотало кожу, тешило самолюбие и, если хотите, гармонизировало душу.

В скором времени явился врач и пригласил пациента в перевязочную. Когда дело было кончено, правая рука иммобилизована, Шики как-то грустно и обречённо спросил:
— Надолго?
— Три недели, — был ответ.

На крыльце Шики встретил Глеба, который с самым беззаботным видом пускал кольца дыма.
— Наконец-то, — сказал Глеб, после чего щелчком пальца послал бычок с полсигареты прямиком в урну. — Трёхочковый, видел?
— Зачем! Зачем выкинул? — негодовал Шики. — Дал бы мне, я бы докурил!
— Палево, мой друг, опасно, — сказал Глеб и приблизился вплотную, поправил рукав, заботливо застегнул молнию на куртке. — Взял на себя ответственность и позвонил тебе домой. С минуты на минуту батя твой приедет. Выкупаешь?
Через секунду-две на стоянке припарковался Михаил Васильевич на своём ухоженном, породистом, железном коне (москвиче 408-й серии).
— Что ты им сказал? — по дороге к машине спросил Шики.
— Типа мы ползали в заброшенном доме, ты запнулся за косяк и неудачно приземлился.
— Пф! Ничего оригинальнее придумать не мог?
— Зачем? Чем проще и нелепее, тем правдоподобнее.
Шики хотел было возмутиться, однако не нашёлся чем.
— Сынок, твою же мать! — встречал отец, открывая переднюю пассажирскую дверь.
— Упал, — только и сказал Шики, размещаясь на сиденье.
— Под ноги смотреть надо! — сказал Михаил Васильевич, и воспитательный процесс на этом кончился.
— Что за денёк сегодня… бомбический! — делился эмоциями, выруливая на улицу, Михаил Васильевич. — Вы, наверное, ещё не в курсе: на районе серия взрывов была, включая и наш дом, представляете?
— Да ладно?! — весьма натурально удивился Глеб. — Уж прямо серия?
— Да-да, — лихачески обгоняя иномарку, подтвердил мужчина. — Террористы, как сказали менты.
— И жертвы есть? — продолжал играть роль Глеб. Шики же было тошно и противно от этого спектакля, он предпочёл смотреть в сторону и молчать до самого дома.
Оставшийся путь прошёл за возбуждённым смакованием данной темы. Покритиковали власть, органы и даже Бога, который это всё допустил. Выйдя из машины, Шики быстро, не глядя в глаза, попрощался с Глебом и поспешил домой. В подъезде, когда отец открыл дверь, синхронно открылась и другая, из которой мрачно выглянуло мертвенно-бледное лицо соседки, что смотрело прищуренным, проникновенным взглядом. Этот взгляд сильно поразил Шики, не раз посещал в ночных кошмарах, не давая покоя как наяву, так и во сне.
— Добрый вечер, — поприветствовал он кивком головы.
— Убивец, — едва слышно прозвучало в ответ, после чего дверь быстро и бесцеремонно закрылась.

Всю ночь Шики не сомкнул глаз. У него здорово ныло плечо, из-за гипса чесалось и зудело тело, как назло, в недоступных местах. Поднялся жар, он весь вспотел, что доставляло дискомфорт как физический, так и психический. Мучили головные боли и, конечно же, душевные терзания. Словом – ад.

— Как ты, сынок? — с озабоченным видом поинтересовалась утром Ольга Владимировна.
— Жить буду, — сказал Шики и закрыл глаза, боясь расплакаться.
— Бедненький, — сказала мать, погладив его по голове. — Ого! Да ты весь горишь! У тебя жар и… что… седые волосы?
Слёзы всё-таки предательски покатились по щекам, и, устыдившись, Шики закрыл лицо здоровой рукой. Благо Ольга Владимировна вышла из комнаты, и Шики, собрав всю волю в кулак, поборол накатившую эмоциональную бурю. Ему одновременно было и жалко себя, и грешно – не имел он права после того, что сделал, роптать на муки, хоть и казались они выше его сил.
Через минуту вернулась мать, всунула под мышку градусник.
— Как же тебя, чудушко, угораздило-то так?
— Прости, мам, — только и сказал Шики, виновато смотря стеклянными глазами.
— За что?
Сын уронил взгляд и ничего не ответил.
— Ну конечно — 38 и 8! — проверила температуру Ольга Владимировна. — Что я и говорила, — сказала она, спеша за домашней аптечкой. — Вот, выпей аспирина, парацетамола, анальгинчику и постарайся заснуть. Сон — лучший лекарь…
С четверть часа мать хлопотала, суетилась, сетовала, что опаздывает, а работу сейчас пропускать никак нельзя, ибо двое на больничном и работать-то совсем некому, а надо, иначе детки останутся совсем голодные. На что Шики сказал не волноваться, так как парень взрослый, самостоятельный, справится и один.
— Постараюсь пораньше отпроситься, — сказала на прощанье мать и чмокнула горячий лоб.

Лекарства вскоре подействовали, Шики заснул. Снились, однако, преимущественно кошмары. Он всё время куда-то, от кого-то убегал (благо сил во сне было много и не мучила одышка). То его преследовала Айза, только почему-то она была раза в два больше и дьявольски худая, кожа да кости. Стоило чудом оторваться от собаки, как её заменил Лев Николаевич, у которого три четверти тела занимала плешивая голова. Он что-то страшно сопел, ворчал, брюзжал, ужаса, однако, не вызывал, скорее даже наоборот. От него Шики улизнул без особого труда, но выдохнуть с облегчением было не суждено, ибо откуда ни возьмись появились Иваны с петардами. Начался натуральный экшен: взрывы, паркур, взрывы… После очередного, несвойственного маленькой петарде, мощного взрыва Шики снесло волной. Поднимаясь лицом к преследователям, он заметил, что их число увеличилось. Помимо Иванов с жуткими, грозными лицами, потирая руки и издавая нечеловеческие, леденящие кровь звуки, на Шики наступали: Емельян Малютин, Алёна Пирогова, сторож с карманной шавкой, прапорщик с пассатижами вместо рук. Наступали медленно, не спеша, словно зомби, предвкушая предстоящее торжество расплаты, но Шики не мог этим воспользоваться, силы покинули. Всё тело, все члены, каждый мускул парализовало…
«Только бы подняться, только бы встать…» — молил Шики, ибо больше ничего и не оставалось в его безвыходном положении. Молитвы были услышаны. Некий незнакомец подошёл сзади, схватил за подмышки и лёгким воздушным движением поставил на ноги. Незнакомцем оказался Глеб. Прикоснувшись рукой к груди, он зарядил космической энергией или энергией солнца, а может, и… впрочем, неважно.
— Беги, Шики, беги-и-и! — крикнул Глеб, после чего самоотверженно, рыцарски бросился на нечисть.
Только Шики разогнался и набрал ход, как на дороге появился, восстал из-под земли сосед-инвалид. Шики попытался затормозить, но у него не получалось, слишком велика была скорость. Тогда он повернул налево, но коварный дед подставил костыль, Шики запнулся и полетел в пропасть — в тартарары…
В тартарары…

Тзыыыыыыыынь...
Тзыыыыыыыынь...
Тзыыыыыыыынь...

Продолжительный, неумолкающий звонок в дверь вернул Шики из страны грёз.

Тзыыыыыыыынь...

— Да иду я, иду! — крикнул Шики, пытаясь облачиться в халат. Получалось из рук вон плохо, Шики плюнул и пошёл открывать как был — в трусах.
— Ты?
— Здорово, француз, — приветствовал Глеб и, не дожидаясь приглашения, переступил порог. — Чилишь?
— Чё? — не понял Шики.
— Забей, — сказал Глеб, снимая обувь. — Видончик у тебя, дружище…
Не успел Шики возмутиться, как Глеб, не дав вставить и слово, начал допрос:
— Один? Как рука? Жрать есть?

Проводив незваного гостя на кухню, Шики указал на холодильник:
— Что найдёшь, угощайся. Только самообслуживание сегодня, — показал на гипс в качестве объяснения. — Я один, так что можешь не церемониться.
Вняв указанию, Глеб досконально изучил содержимое холодильника, достал колбасы, сыру, майонез и кетчуп. Вынул из хлебницы батон, отрезал три куска.
— Будешь? — заботливо спросил гость.
— Не, — страдальчески прозвучало в ответ.
— Аппетита нет?
— Сейчас скажу что, и у тебя пропадёт, — интригующе растягивая слова, сказал Шики.
— В смысле? Что случилось опять? Шики, хорош мутить, говори, ну? — заволновался Глеб, знавший по опыту, что от Шики можно ждать чего угодно.
— Спалили нас, — обречённо сказал Шики. — Меня, по крайней мере, точно.
Повисло напряжённое молчание. Сканирующим взглядом сверлил Глеб, пытаясь определить — шутка это или нет. Измученное страданием и болью лицо двусмысленности в словах не предусматривало. Нет, не в том состоянии парень, чтобы шутки шутить. Значит, всё серьёзно и дела дрянь. Сука…
— Кто спалил? — спросил наконец Глеб. — Может, приснилось?
— Если бы, — глубоко вздохнул Шики. — Соседка вчера, сестра инвалида, когда домой заходил, выглянула в подъезд и назвала меня убивцем. И смотрела так: прозорливо, осуждающе… Сомнений нет, она всё знает.
— Гм, — хмыкнул Глеб, почесал скулу, а потом грубо отпихнул ногой кота, что, учуяв запах еды, прибежал клянчить. — Пошёл вон. Терпеть не могу кошаков. Наглые, хитрожопые…
— Не пойму только, если она меня узнала, почему тогда не сдала?
— Резонный вопрос, — похвалил Глеб, после чего откусил разом полбутерброда.
— Шантажировать будет? — предположил Шики.
— Может, а может, просто пожалела, — сказал Глеб, а по завершении трапезы, на которую ушло не более пяти минут, предложил: — Нечего тут думать, нечего гадать и трястись от неизвестности, пошли к ней и прямо в лоб спросим, чего она хочет.
— Сейчас?
— А когда?
Шики понимал: Глеб тысячу раз прав. Идти надо сейчас же, немедленно, пока не вернулась мать с работы, пока вдвоём, пока соседка, не дай бог…
— Идём! — решительно сказал он, направляясь в коридор.
— Погоди ты, чудик, — остановил Глеб у самых дверей.
— Что?
— В трусах пойдёшь?

Через пять минут Шики, облачённый в халат и с прилизанными волосами, Глеб, потреблявший очередной вкусный бутерброд, и Барсик, возбуждённо урчавший и гипнотизирующий взглядом, стояли в подъезде и ждали, кто чего, но все вместе безуспешно.
— Мяу-у! — как-то резко, истерично, с претензией рявкнул кот, после чего, импульсивно виляя хвостом, пошёл на улицу. Шики, проигнорировав истерику животного, протяжно надавил кнопку звонка, а после стал стучать кулаком в дверь.
От второго стука дверь отворилась, ибо была не заперта. Юноши переглянулись и, поняв друг друга без слов, вошли внутрь.
— А-у! Есть кто дома? — голосил Глеб.
Не дождавшись ответа, Глеб заглянул в ближайшую комнату — ту самую, где вчера бомбануло. Жуткий запах, прожжённый ковёр с осколками разбитого стекла, прочий бардак и холод, идущий от голых окон, что закрывала лишь клеёнка, — всё это обнаружили визитёры.
— Никого, — поспешил затворить дверь Глеб, дабы лишний раз не травмировать покалеченного друга. — Идём дальше.
Скудная обстановка, смердящий душок нищеты и старости, мрачное освещение нагнетали атмосферу.
— Лампочки, что ли, перегорели? — Вхолостую щёлкал выключатель за выключателем Шики, продвигаясь вглубь квартиры. Сделав пару шагов, он запнулся за что-то неодушевлённое и полетел было гипсом вперёд. Благо, отменная реакция Глеба позволила поймать товарища в последний момент за здоровую руку и резким движением на себя вернуть Шики устойчивое вертикальное положение.
— Под ноги смотреть учили? — в воспитательных целях спросил Глеб. Ответа, однако, не последовало. Шики лишился дара речи, узнав силуэт соседки, что без признаков жизни распласталась на полу.
— Это она, — наконец выдавил он.
Глеб перевёл взгляд на пол.
— Пьяная, что ли?
Шики, к своему леденящему душу стыду, очень надеялся, что нет.
— Может, мертва?
— Может, — сказал Глеб, после чего нагнулся к телу, напряг слух, пытаясь уловить свист дыхания. — Шики, тишину поймал.
Шики внял указанию и поймал тишину, однако секунду спустя её нарушил звонок в дверь. Звонящим был не кто иной, как сосед со второго этажа Миша Муляк. Целью визита являлась моральная поддержка и обычное любопытство — мельчайших подробностей из уст первоисточника требовала душа. Ну и выпить с кем-то надо было (чай не алкаш в одно рыло лыкать).

После третьего безответного звонка Муляк последовал примеру Шики — стал стучать кулаком. Обнаружив дверь незапертой, ни секунды не колеблясь, вошёл внутрь.
— Хозяева! А-у! Есть кто дома? — голосил Муляк, осматриваясь, прислушиваясь и принюхиваясь (обладал шикарным выразительным римским носом с горбинкой).
— Безобразие! — прокомментировал Муляк увиденное в большой комнате. — Варвары, с-сука…
Затворив дверь, чтобы не впускать холод, он последовал дальше. Интуиция подсказывала: в квартире кто-то есть.
— Спиридоновна, хорош дрыхнуть, встречай гостя-а-а-а! Сука!
Запнувшись за хозяйку, Муляк потерял равновесие и полетел лицом вперёд. Приземление было крайне неудачным: разбитый римский нос, разбитая непочатая бутылка.
Во время происходящего, стоя в метре от событий в запертом изнутри туалете, Шики испытывал двоякие чувства, противоположные эмоции. И страх, и смех. И то и другое действовало парализующе — стоял с глупой ухмылкой на лице, боясь пошевелиться. Глеб, в свою очередь, жизненный опыт которого был богаче (на различного рода курьёзы), владел собой полностью. Когда Муляк, чертыхаясь и проклиная всё и вся, пошёл в ванную комнату, Глеб решил воспользоваться случаем.
— Валим, Шики, — сказал он, услышав шум воды. — Только тихо, без суеты…

Четверть минуты спустя Шики закрывал дверь собственной квартиры на все замки и даже цепочку. Глеб тем временем хозяйничал на кухне, а точнее, в ванной, где по обычаю табачили родители Шики.
— Что за дрянь курят твои предки? — возмущался Глеб, бесцеремонно пуская кольца дыма.
— Ты охренел? — поражался невозмутимой наглости товарища Шики. — Мать может в любой момент прийти, а если спалит, что сигареты не хватает?
— Суета, — протянул хабон Глеб, включил воду, отворил форточку.
Шики жадно, глубоко затянулся.
— Что скажешь? — спросил он.
— Не знаю, — пожал плечами Глеб. — Надо ли?

Прежде чем комментировать случившееся, Глеб предпочёл подождать дальнейшего развития ситуации. Ситуация развилась следующим образом: в скором времени приехала скорая помощь и правоохранительные органы, вызванные Муляком. Медицинское освидетельствование констатировало смерть ненасильственного характера. Списали всё на старческую дряхлость и эффект от пережитого. Так впоследствии узнал Шики от подслушанного разговора матери с соседом со второго этажа, о чём и рассказал Глебу, который навестил его вечером следующего дня.

— Одного не понимаю, — сказал Глеб, назидательно смотря на Шики. — Лицо чего такое страдальческое? Всё обошлось, раз тебя до сих пор не обеспокоили, без последствий. Радоваться надо. Или ты что? За старое? А?! С повинной хочешь податься?
— Тише-тише, — поднёс палец к губам Шики.
— Гм. Видимо, не очень.
Шики устыдился, покраснел, уронил взгляд.
— Знаешь, Шики, я долго думал об этой ситуации…
— И?
— Философски надо ко всему относиться.
— В смысле?
— Смысл в том, что смерть для этих людей — считай, своего рода избавление. Они не жили, мучились, страдали, а если верить церковному учению, то сейчас пребывают где-то на кисельных берегах и блаженствуют в райских кущах.
— Думаешь?
— М-м… Пойми, — после небольшой паузы продолжил Глеб. — Ты теперь ответственен, не грызться уколами совести, ибо это бессмысленно и тупо, а наоборот — жить полноценной жизнью. Выкупаешь?
— Типа, за себя и за них?
— Да! Хорошо сказано. За себя и за них…
Глеб лукавил, он придумал это только что, на ходу, но расчёт был верный, слова возымели эффект. Будучи ведомым, Шики нашёл в этом смысл, нашёл себе оправдание, отступил и отпустил.
— Вот и правильно, — подбадривал Глеб. — Правильно.


Глава 10. Шекспир

Как жить полноценной жизнью, будучи неполноценным? Сей философский вопрос занимал поседевшую голову Шики. Вопрос, как мы понимаем, был риторическим.

Неделю Шики не выходил из дома. Помимо физических причин (не мог одной рукой зашнуровать обувь, застегнуть куртку), имелись причины психологические, а именно страх. Так как Глеб куда-то пропал, Шики было боязно показываться одному на улице в беззащитном состоянии, ибо имел все шансы нарваться на бывших друзей и нынешних врагов Емельяна или кого-то из Иванов. Чутьё подсказывало: они догадываются, кто устроил военные акции в подъездах их домов, так что встреча ничего приятного не сулила. Но и это ещё не всё – имелась и третья причина тотального затворничества.
Человек, прошу прощения, такая тварь: ко всему привыкает, адаптируется и ищет новые источники наслаждения. Вот и Шики, наловчившись в скором времени решать бытовые вопросы одной рукой (будь то совершение туалета, приём пищи, а точнее её приготовление, наведение порядка — с детства Шики был приучен к чистоте и порядку: каждый день пылесосил, через день протирал пыль и делал всё виртуозно, с душой, и даже с одной рукой справлялся на отлично — или прочая суета), после разрешения которых Шики думал, как и чем себя развлечь.
Арсенал развлечений был таков: телевиденье с пятью федеральными каналами, что не особо баловало разнообразием качественных программ; музыкальный плеер с тремя известными читателю альбомами; домашняя библиотека родителей, где преимущественно преобладала бульварная литература: как любовные романы, коими зачитывалась мать, так и остросюжетные приключения — выбор отца (макулатура, как сказали бы знаменитые братья-фантасты). Это из доступного. Также имелась восьмибитовая нерабочая игровая консоль и коллекция покалеченных, изувеченных, настрадавшихся игрушек. Шики любил устраивать соревнования по боевым искусствам, очень сильно увлекался, что в итоге привело к отсутствию различных конечностей и прочих членов у пластмассовых друзей. К примеру, у любимчика и фаворита, черепашки-ниндзя (Рафаэля, а при помощи синей изоленты — Леонардо), не было пол-левой руки, что, однако, не мешало ей брать призовые места. Чувства кармической обречённости и символизма испытывал Шики при мысли о невозможности провести очередной турнир смешанных единоборств.
«Эх-х!..»

Когда телевизор наскучил, а музыка приелась, Шики решил размять мозги — взять да и почитать. При беглом изучении ассортимента внимание привлекла тонкая книга в мягкой обложке с многообещающим названием «Невозможное возможно».
Преодолев с большим трудом четверть объёма, на очередном приторно-надуманном моменте, Шики с чувством захлопнул книгу, непечатно выругался, а после позволил себе стянуть у отца папироску и выкурить её до самого-самого фильтра.
— Фу, какая гадость…
В качестве противоядия Шики решил почитать что-нибудь брутальное. На сей раз внимание привлекла картинка на обложке: маскулинный мужчина с голым рельефным торсом в солнцезащитных очках на каком-то тропическом пляже в окружении красоток в бикини.
— «Месть Юродивого», — прочитал название Шики. — Гм…
Порог вхождения оказался нулевой, слог лёгкий, играющий, не без претензий к остроте, а местами и глубине мысли. Словом, книга Шики поглотила. Он даже пропустил полдник и эпизод молодёжного сериала, чего раньше с ним никогда не случалось.

Перелистнув глубокой ночью последнюю страницу, Шики думал не о том, какое впечатление произвела книга, а о том, что она в нём возбудила. А возбудила, ровным счётом, давно угасшую страсть к сочинительству. Да, имелся за Шики такой грешок. Пописывал, бывало.
Ранний опыт, однако, нельзя назвать удачным, плодотворным. Ни одно из своих творений Шики ни разу не довёл до конца. Объяснялся сей феномен просто — отсутствие обратной связи. Не хватало завершающего звена — читателя. Читателя либо же слушателя, неважно. Главное, не было судьи. Критика.
Родителям читать не отваживался, ибо многое из написанного его компрометировало, выставляло в невыгодном, дурном свете. Друзьям-товарищам отчего-то стеснялся. Не верил в их способность надлежащим образом оценить, а вот на смех за сомнительную (в их примитивных взглядах) деятельность поднять могли запросто. Таким предлогом Шики оправдывал себя. Справедливо, но отчасти.
Сейчас же ситуация была в корне иная. Всё, казалось, благоприятствовало. Все условия: куча свободного времени, минимум соблазнов и, самое важное, — судья. Роль судьи, конечно же, отводилась Глебу. Кому же ещё?
Если сила Глеба была в закалённом характере и физическом развитии, то свою чашу весов Шики намеревался уравновесить силой таланта. Возможно, и не только…

Ранним утром следующего дня, пропустив завтрак (художник должен быть голодным), вставив в уши наушники, открыв чистую новую тетрадь, взяв здоровой конечностью «перо», Шики приступил к делу. Приступил лихо, с энтузиазмом. Так как сюжет в голове созрел ещё вчера (во время чтения «Мести Юродивого»), а над художественной составляющей Шики вообще не парился, считая это лишним, к обеду первая часть была готова. Дважды перечитав, сделав небольшие корректировки, улучшив тем самым динамику повествования, Шики проделанной работой остался доволен. Даже во время трапезы и последующего за ней просмотра сериала мыслями Шики витал в иной плоскости, вымышленной реальности. Мир творчества был интересней и увлекательнее реальной жизни и посредственной мыльной оперы.
Сюжет не таил в себе ничего замысловатого, не блистал оригинальностью, играл на смещение акцентов. Короче, Шики банально и неприкрыто компенсировал. Главного героя, прототипом которого являлся автор, звали Шик Долсон. Красавчик писаный, благородный храбрец, надёжный верный товарищ. Будучи донором, Шик Долсон сдаёт кровь. Взамен денежного возмещения получает лотерейный билет, где главный приз – поездка в Вегас. И вот, пролетая над Атлантикой, Шик Долсон знакомится с олимпийским чемпионом по шахматам, чистокровным евреем Германом Соколовским… Помимо Глеба, прототипами героев также стали Настя, Лиза, Емельян, Иваны… Думаю, не составит особого труда догадаться, кто исполнил роль антагонистов, кто был роковой особой и играл любовный интерес, а кто появлялся чисто эпизодически. Вообще, сочинение пестрило условностями и штампами, ведь ориентиром для Шики служил пресловутый Голливуд. Концовка, однако, вопреки ожиданиям, отличалась самостоятельностью. Вместо слащавого happy end'а автор выбрал необоснованно жестокий (даже, сказал бы, жёсткий), трагичный финал. Все мрут мучительной смертью. В живых остаётся только один. Только один. И это… Шик Долсон.

Три дня интенсивного труда, черновой работы. День на переписывание в чистовую. Всё – произведение готово.

Чувства доселе неслыханные, чувства полной удовлетворённости и торжества переполняли Шики.
«Как хорошо, и как это прекрасно, что я вывихнул именно правую руку, а не рабочую левую», — с такими мыслями Шики заходил в кабинет травматолога.
Сообщение врача, однако, добавило ложку дёгтя и подпортило настроение.
— Видишь, — показал врач на снимок. — Помимо вывиха, у тебя ещё и перелом ключицы. Сразу не заметили, бывает…
— И что это значит? — спросил Шики, не понимая, как на такое реагировать.
— Ничего страшного. Недельку дольше гипс поносишь. Делов-то…
Чувство праведного возмущения и недовольства испытывал Шики, одевая куртку.
«Что за люди? Что за народ?! Ни одна сволочь не поможет!»
Причина недовольства и нервозности — не безразличие и инфантильность людей. И даже не новость о переломе, лишняя неделя гипсового заточения. Возмутили и оскорбили Шики халатность врачей и тот тон, которым о сём было доложено (так с творцами вести нельзя!). Перелом в довесок к вывиху, дополнительная неделя — всё это, безусловно, неприятно. Безусловно. Но, если смотреть шире, то и в этой ситуации можно отыскать плюсы. Было бы желание. Шики, однако, находился в том мазохистском состоянии, когда растравливаешь маленькую, незначительную ранку, преувеличивая и приумножая масштаб трагедии. Всё теперь представлялось в мрачном свете жертвы.
Погода стояла дрянная. Ветер. Мелкий противный дождь. А Шики шёл в расстёгнутой куртке. От былого воодушевления не осталось и следа.
«Вот Глеб, скотина, умудрился же… А я ещё, дурак, хотел его своим творчеством поразить… Сжечь!»
Оказавшись в плену деструктивных эмоций, Шики решил сжечь рукопись. Это было самое простое, эффективное и болезненное действие. Будь Шики в ясном трезвом уме, он бы понял, что это максимально глупо. Ярость, однако, ослепляла. За эмоцией гнева последовало чувство жалости к себе. Предметом послужил развязанный шнурок.
«Сука», — в сердцах выругался Шики и еле сдерживался, чтобы не расплакаться прямо на улице, при таком количестве свидетелей.

Подойдя к перекрёстку, Шики остановился на красный сигнал светофора. Спустя мгновение с ним поравнялась маленькая девочка с огненного цвета бантом на голове. Обратив внимание на развязанный шнурок, девочка, не спрашивая и ни секунды не колеблясь, нагнулась и, не брезгуя грязных, сырых шнурков, ловко их завязала. Затем, обтерев ладошки друг об друга, также бесцеремонно застегнула куртку.
— Не за что, — сказала она, мило улыбнулась и, не дожидаясь слов благодарности, пошла на зелёный сигнал светофора. Шики молча пошёл следом. Такая непринуждённая вольность, свобода действий и обаятельная, нежная улыбка моментально его очаровали. Словно магнитом привязанный, Шики следовал за огненным бантом, попутно соображая, как бы поудачнее завязать разговор. Ему хотелось познакомиться и подружиться. Боялся, однако, спугнуть, сказать от волнения какую-нибудь глупость, грубость или, не дай бог, пошлость. Казалось бы, чего тревожиться, кого бояться? В два раза старше, опытнее, мудрее (вон уже и седина есть). Но нет. Шики не чувствовал преимущества возраста, скорее даже наоборот, а почему так — искренне не понимал.
Так они дошли до самого дома Шики, чего тот, за своими мыслями и думами, не заметил. Лишь когда девочка, увидев Барсика, стала его подзывать, Шики опомнился.
— Кис-кис-кис, Барсик, иди ко мне.
Кот без опаски дался в руки, стал нежиться и мурчать от удовольствия.
— Мр-р-р-р-р-р, мр-р-р-р…
— Прости, — обратил на себя внимание Шики, радуясь случаю. — Откуда ты узнала, что его зовут Барсик?
— А я всех кошаков так зову, — улыбнулась девочка. — Твой?
— Ага.
— Красивый, — поцеловала животное в лоб. — А у меня кошка дома живёт, Юлька, только она не уличная. Можно было бы их познакомить. Думаю, они бы подружились.
— Гм… А где ты живёшь? Я тебя раньше здесь не видел.
— Да мы как два дня назад переехали. Вон мои окна, — указала девочка на пластиковые окна, что смотрелось довольно-таки странно в деревянном доме, да и ещё не первой свежести. Шики, однако, смутило не эта диковинная деталь. Шики смутило то, что это были окна ныне покойного соседа-инвалида. А ещё то, что он ничего не заметил: ни ремонта, ни въезда новых жильцов, ничего. Вот что значит работать с увлечением.
— Однако, — сказал наконец Шики. — А вот мои окна.
— Эти? Ого. Получается, соседи?
— Соседи, — расцвёл в улыбке Шики.
— В таком случае, приятно познакомиться, — сказала девочка и, отпустив Барсика, протянула руку. — Аня.
Услышав это имя, Шики стал улыбаться ещё шире.
— А я Шики, — сказал он, пожимая детскую ручку. — Можно, я буду называть тебя Аннет?
Четверть минуты Аннет сверлила не по-детски суровым, вопросительным взглядом.
— А ты чудной, Шики, — сказала она, но не строго, не осуждающе, а по-доброму, с лаской. — Это хорошо — люблю таких.
Шики покраснел. А прочитав во взгляде Аннет лукавое (как ему казалось) кокетство, покраснел ещё гуще.
— Ой, — посмотрела на часы Аннет. — В художку опаздываю.
Мячиком взлетев на крыльцо, Аннет резко остановилась у двери, резко развернулась.
— Шики, Барсик, рада знакомству. — Поклонившись два раза в пояс, забавно махнув бантом, Аннет испарилась во мраке подъезда.
«Какая…» — синхронно думали человек и животное.

Находясь дома, Шики переживал чувства доселе неслыханные, какое-то новое для себя состояние. Какую-то благодать и любовь ко всему миру и к каждой твари (даже при виде усатого, противного, жирного стасика, с торчащим из-под брюха яйцом, не стал брать греха на душу, не раздавил тапком, а великодушно позволил насекомому скрыться).
Вспоминая Аннет, Шики думал о том, чем она его так привлекла и очаровала. Внешностью ли? М-м-м, маловероятно. Да, миловидная, с симметричными чертами лица, да, ямочки на щеках возле сочных, очерченных губ, да, здоровый румянец на нежных скулах. Да, всё это прекрасно и прекрасно. Но этого мало, это всё было не то. Было что-то ещё, помимо яркой обёртки. И это что-то, понял вдруг Шики, был тот шальной и одновременно невинный блеск глаз, в котором угадывалась широкая натура, дюжий потенциал, божественная искра.
«Ангелочек, — вынес вердикт Шики. — Истинный ангелочек».

Вечером, как только родители ушли в театр по случаю годовщины свадьбы, Шики навестил Глеб. Он был какой-то возбуждённый и загадочный.
— Какие люди, — встречал гостя Шики. — Ну, и где мы пропадали? — с каким-то менторским тоном спросил он.
— Да так, сюрпризец один готовил.
— Что? Какой ещё сюрпризец? — взволновался отчего-то Шики.
— В своё время узнаешь.
— Гм.
— Ну, ты чем порадуешь? — сказал Глеб, поглаживая папочку с файлами, которую он с самого прихода не выпускал из рук.
— Да уж есть чем, — многозначительно ответил Шики. — Начнём, однако, с плохих новостей. — Здесь Шики сделал суровое выражение лица, после чего открыл новость о переломе.
— Грустно, конечно, — сказал Глеб, лицо которого не выражало должного раскаяния. — С другой стороны — лишнюю недельку почилишь. Плохо ли?
В другое время Шики бы возмутился подобным цинизмом. Сейчас, однако, ему не терпелось рассказать об удивительном знакомстве с удивительной Аннет.
— …чистая… настоящая… живая, — с подобострастием и, задыхаясь от волнения, кончил повествование Шики.
— Значит, на нимфеток потянуло? — подытожил Глеб. — Смотри, Гумберт Гумбертович, посадят.
— Так и знал, что всё опошлишь! — махнул рукой Шики.
Глеб, казалось, был доволен достигнутым эффектом. Улыбался, как говорится, одними глазами.
— А ты чего это при параде? — только сейчас обратил внимание Шики (да, он в последнее время был жутко рассеян). — Рубашка, смотрю, брюки. Надушился, как чёрт… Что происходит?
— Друже, не торопи события. Всему свой час… минута… миг… — открыто издевался Глеб. — Лучше расскажи, чем всё это время занимался? — сказал он, но так, будто вопрос его не особо занимал, будто специально тянул время.
Шики хватило проницательности разгадать игру друга. Хоть это его и беспокоило, интуиция смутно сигнализировала быть готовым к неожиданным поворотам, но ему было чем ответить, поразить, имелся туз в рукаве. Им-то и козырнул:
— Ничем особенным не занимался, — сказал он, подчеркнув слово «особенным». — Так, рассказец написал.
Реакция Глеба полностью удовлетворила: округлил глаза, потупился, неестественно и смущённо улыбнулся; словом — растерялся.
— Р-рассказец?
— Ну да. Там и про тебя есть, — стал интриговать Шики. — И про Настю, Лизу, пацанов… Хочешь, почитаю?
— Хочу, конечно, — почти полностью овладел собой Глеб. — Только вначале в туалет схожу.

Нахождение в уборной казалось Шики неприлично долгим. Ему уже не терпелось поделиться творчеством, оценить произведённый эффект, выслушать слова восхищения, в которых он ничуть не сомневался, ведь искренне верил — вещь удалась.
— Дружище, ты там живой? — стучал в дверь уборной Шики, а в это самое время раздался звонок во входную дверь. За ним последовал второй, третий…
Шики не понравилось, с какой настойчивостью и нетерпением звонил непрошеный гость. У него было два варианта, кто бы это мог быть. Благоприятный и нежелательный. Благоприятной была Аннет. От неё можно было ожидать чего-то подобного, это было будто в её духе. Верилось, однако, мало. А вот в нежелательном исходе Шики был уверен на все 99 процентов.
Чутьё не подвело, единственное, просчитался в масштабе. Пять человек, смотря в глазок с затаённым дыханием, обнаружил Шики.
— Открывай, Шики, мы знаем, что ты дома, — сказал Емельян. — Мы мириться пришли, не бойся.
Да, Шики боялся, но не того, что подразумевал Емельян. Увидев в этой странной по составу компании Настю, Шики боялся обличения и осуждения того скромного быта, в котором он жил. Он понимал: Настя не слепая и догадывается, что уровень его жизни ниже среднего, но быть свидетелем и видеть это воочию совсем не обязательно. Совсем-совсем. Стыдясь низкого социального статуса, сам бы он ни за что не пригласил Настю к себе домой, потому был очень недоволен и зол поступком Глеба.
«Сюрприз, блин!»

— Шики, суета, — прочитал мысли товарища вышедший из туалета Глеб. — Будь смелее, не малодушничай, открывай. Ну же…
Шики испепелял взглядом, но после очередного звонка показал Глебу кулак, говоря тем самым, что, мол, после поговорим, а затем открыл-таки дверь.
— Наконец-то, — проворчала Лиза, входившая первой. За ней вошла Настя с тортом в руках, как всегда, невероятно хороша и выгодно выделяющаяся на фоне остальных: как всегда напомаженного Емельяна и завершающих процессию Иванов.
— Здравствуй, Шики, — сказала Настя, смотря таким добрым взглядом, что всё напряжение, вся злость мигом улетучились.
— Разувайтесь, проходите, чего встали-то? — принимая торт, раскомандовался Шики.
— Друже, пока ты развлекаешь гостей, позволь я похозяйничаю на кухне, — предложил услуги Глеб.
Шики не возражал, сунул торт в руки Глебу, а остальным велел проходить в его комнату.
— Надеюсь, у тебя тараканов нет? — с брезгливостью в голосе спросила Лиза, вешая куртку.
— Нет, — заморгал глазами Шики и, чувствуя, что краснеет, добавил: — Если только залётные.
— А у тебя ничего так, чистенько, — сказала Настя, осматриваясь.

Самое время, кажется, описать комнату Шики. Квадратной формы, площадью в скромные 12 квадратных метров, она представляла собой чуть ли не собачью конуру (относительно, конечно…), однако матовые желтовато-зелёные обои в полоску с цветами зрительно поднимали потолки и добавляли глубины. По левую руку от входа, вдоль стены и до самого угла, стоял советский диван-книжка фисташкового цвета. Напротив, у окна, стоял массивный стол со шкафчиками под столешницей, где Шики хранил школьные принадлежности, и стул с жёсткой спинкой. Шкафчики украшали наклейки от жвачек: Терминатор, Робокоп, какие-то динозавры и прочая прелесть. По левую стену от дивана стоял небольшой трёхстворчатый шкаф с зеркалом посередине, а по правую — кресло с полированными подлокотниками, красной обивкой. Над креслом висел настенный светильник «мохнатых» годов. На полу лежал красный жаккардовый ковёр. Окна были занавешены жёлтыми шторами с разноцветными цветами. Ну-с, как говорится, чем богаты…

— О, «Титаник»! — увидел лежавший на столе аудиоальбом Емельян. — А диска, случайно, нет?
Краснея в очередной раз, Шики отрицательно мотал головой.
— Жаль, а у меня кассетника дома нет (тебе же и продал)…
— Зато у меня есть, — прозвучала первая и последняя реплика за весь вечер Боженко. — Можно?
— Бери.
— Шики, расскажи нам, как так умудрился покалечиться? — спросил Пушкин. — Глеб рассказывал, что в заброшенном доме упал?
Шики было приятно и немножко ревниво (но больше приятно) слышать от вчерашнего врага тёплое участие в адрес лучшего друга.
— Упал, было, да…

Пока Глеб хозяйничал на кухне, заваривая ароматный чай и разрезая свежий аппетитный торт (прихлопнув попутно пару наглых стасиков), Шики узнал, что в школе по нему все скучают: ученики, учителя (в особенности Лев Николаевич) и даже директор; скучают и желают скорейшего выздоровления. Узнал, как Глеб обивал пороги с миротворческой миссией, как он смог до каждого достучаться, объяснить, как Шики тяжко переживает вражду, что ему будет не только приятно, но и полезно узнать, что былые обиды прощены, что его все любят и желают добра, только добра. Все эти новости лечебным пластырем легли на душу, и в те мгновения Шики был по-настоящему блажен и счастлив.

Во время чаепития роль флагмана, души компании принял на себя Глеб (кто бы мог подумать!). Принял просто, непринуждённо. Ловко маневрируя темами, что затрагивали общий интерес, увлекая каждого из присутствующих, Глеб грамотно, с тактом уводил разговор от скользких поворотов, чтобы не компрометировать Шики. А когда это не совсем удавалось (история их знакомства), снижал градус, разрежал атмосферу удачным юмором, самоиронией — короче, брал удар на себя. Вечер, на радость Шики, получался душевным, комфортным, ламповым.

Были, однако, и напряжённые моменты.
— Шики, а где у тебя ванна? — спросила Настя после трапезы. Ей надо было умыть руки, проверить лицо — не осталось ли где крошек или следов крема.
— Если тебе помыть руки, можешь на кухне, — попытался выкрутиться Шики, ведь стены в ванной были с давно обвалившейся штукатуркой и голым каркасом, что представляло собой очень убогий, плачевный вид. Настя не должна такого видеть, это её оскорбит, это просто ужасно, это просто позор.
— Там Глеб посуду моет, так что будь любезен, проводи.
Шики учащённо заморгал, как всегда, покраснел, предвидя конфуз. Чувство паники его полностью парализовало, чем незамедлительно воспользовался Емельян:
— Зачем лишний раз инвалида напрягать? Пойдём, я покажу, — сказал он, протягивая руку.
— Ладно, — пожала плечами Настя, как показалось Шики, несколько раздосадованно.
Это его немного успокоило, а когда через пять минут она вернулась и никак не прокомментировала увиденное, увлекшись натурально пришедшим с улицы Барсиком (бодро заскочившим в форточку), он и вовсе пришёл в себя.
«Кажись, не заметила…»
В качестве развлечения кота напоили валерьянкой, и последовавшее неадекватное возбуждение всех очень сильно позабавило.

Кульминацией же вечера стало сольное выступление Шики, которому поспособствовал Глеб и о котором Шики сам тайно грезил, но не умел и не знал, как поднять сей вопрос, ибо одна мысль об этом внушала лютый страх до коликов, трясущихся поджилок, учащала в разы пульс, заставляя сердце биться чаще. До ужаса волнительна и так желанна была эта мысль.
— Ребята, — обратился к присутствующим Глеб, когда любвеобильные конвульсии Барсика стали всех утомлять, — а вы в курсе, что у Шики сегодня премьера?
— Что? Какая ещё премьера? — живо заинтересовалась Настя.
— Поэму про нас парень написал. Представляете?
— Шиканутый? Это правда? — возбудилась Лиза.
— Ну, уж поэму… скажите… так… рассказец, — начал оправдываться Шики и, чувствуя, что лицо в очередной раз наливается краской, замолчал.
— Будет скромничать, мой друг, — подбадривал Глеб. — Мы все с превеликим удовольствием послушаем.
— Да, Шики, осчастливь нас, почитай, — сказала Настя.
«Как ей откажешь, когда она так невинно и нежно смотрит?» — храбрился Шики.
— Читай уже, не томи, — терял терпение Емельян.
— Шики, давай, — велела Лиза.
— Просим, — сказали Глеб и Ваня П. одновременно.
Ситуация достигла пика. Дальше отмалчиваться было нельзя. И отказать нельзя. Пан или пропал…
— Хорошо. Раз вы настаиваете.
Достав из потайного места тетрадь, Шики расположился на кресле (согнав бесцеремонно Барсика) под тёплым светом настенной лампы, а все остальные сели полукругом на полу. Повисла гробовая тишина. Семь пар глаз уставились в одну точку.
— Шик Интертеймент представляет: «Однажды в Вегасе»…

Это было волшебно.
Несмело начав, с дрожью в голосе, с каждым новым предложением, с каждым новым словом Шики чувствовал, как волнение уходит, улетучивается, уступая место уверенности и даже дерзновенности. Плюс благодарная (и, походу, голодная до качественного продукта) публика подпитывала энергией, давала правильную реакцию: где надо, в голос смеялась, где надо, вздыхала, а в конце, на трагичном финале, не поскупилась и на слёзы (не все, конечно, плакали, только трое: Лиза, Ваня Б. и Барсик).
Если бы после того, как закончилось чтение, раздался бы шквал бурных оваций, последовали бы восторженные, лестные дифирамбы, то это бы Шики не так удовлетворило, как то, что происходило в действительности. На деле Шики сидел весь из себя такой ферзь, взирал свысока на озадаченные и вопрошавшие (что это было?) лица слушателей. Выражение абстракции свидетельствовало, по мнению Шики, только об одном: люди до такой степени были впечатлены, что тупо не могли подобрать слов, чтобы выразить восхищение и восторг. Пожалуй, справедливо. Ну, отчасти.
— Это было неожиданно, — прервал затянувшееся молчание Глеб. — Начало такое бодрое, весёлое… и конец… без комментариев, пожалуй. В целом понравилось, единственное, не оставил шанса для продолжения, а так – красавчик.
— Да, Шики, удивил, — взяла слово Настя. — Я и не знала за тобой таких способностей.
— Шекспир, Шики, Шекспир! — захлопала в ладоши Лиза, и все остальные её дружно поддержали.
— Хватит, хорош, — наслаждался минутой Шики.
— Многое в жизни читал, — сказал Пушкин. — Такое – впервые.
— Это твоё, парень, — утвердительно качал головой Емельян. — Это твоё.

Провожал гостей Шики всё таким же ферзём. Его уже не смущали ни скудная обстановка, ни наличие тараканов, ни прочие атрибуты бедной жизни. Он был богат духовно, и это всё сторицей возмещало.
Когда ребята вышли в подъезд (за исключением Глеба, которого Шики попросил задержаться на пару минут), у противоположной двери Шики увидел ковырявшуюся в замке Аннет. Ему стало приятно, что она видит его в такой большой компании. Затем это чувство возвела в куб Настя:
— Спасибо за тёплый вечер, — сказала она, после чего чмокнула Шики в щёку. — Поправляйся…

— Алло, Шики, очнись, — щёлкал пальцами возле лица Глеб. — Все ушли, я тоже собираюсь.
— Глеб, ущипни меня, — не верил в происходящее Шики. — Неужели это не сон? Неужели реальность? Ай! Больно же!
— Сам просил, — пожал плечами Глеб. — Не знаешь, чего это Настя к тебе сегодня так расположена?
— Не знаю, — расплылся в улыбке Шики. — Да, спасибо за вечер, — сказал он, протягивая руку. — Хоть я и был в начале очень зол на тебя, думал, даже поругаемся, но спасибо.
— Пожалуйста, — сказал Глеб и, переложив папку в правую руку, крепко пожал конечность Шики.
— Ещё, что это за папка? Весь вечер хотел спросить.
— Это главный прикол, — сказал Глеб чуть смущённо. — Я ведь тоже рассказ написал…
— Серьёзно? Чего не прочёл?
— Не знаю. Посчитал лишним.
— Странный ты, — искренне не понимал товарища Шики. Упускать такой шанс, такую возможность, которую сам и организовал? Глупо и нерационально. — Дашь почитать?
— Пожалуйста…

Через десять минут, когда ушёл Глеб, домой вернулись родители. Как и чадо, они пребывали в воодушевлённом, приподнятом настроении.
— Как спектакль? — поинтересовался Шики.
— Ой, это было так замечательно! — ответила Ольга Владимировна, находясь до сих пор под впечатлением. — Актёры такие молодчинки, постановка изумительная, целый зал народу, и все такие красивые, нарядные…
— Да, сынок, зря не пошёл, — сказал Михаил Васильевич.
«Что за день? Столько событий, столько эмоций, с ума сойти…»

Перед сном Шики решил почитать сочинение Глеба. Открыв папку, он обнаружил, что весь текст отпечатан на компьютере, а каждый лист пронумерован и облачён в файл, что придавало некой солидности и свидетельствовало о серьёзности подхода.
«Столько труда и всё зря. Эх-х…»
Чтение заняло не более получаса. За всё это время Шики не раз задавался вопросом: почему Глеб оставил эту идею нереализованной? Какие мотивы побудили его отказаться от задуманного?
Вариантов ответа было два:
Либо опус Глеба был редкостной дрянью, откровенной макулатурой и на фоне крепкого продукта от «Шик Интертеймент» выглядел дилетантской, жалкой пародией на творчество. В этом случае Глеб промолчал из-за честолюбия, чтобы не осрамиться.
Либо всё обстояло с точностью да наоборот. Тогда Глеб поступил бескорыстно, проявил истинный альтруизм.
Верным, на самом деле, был третий вариант:
Оба произведения были плюс-минус равны, но сочинение Глеба выгодно отличало содержание, где прототип его героя не претендовал на безупречность, фаворитизм и прочие лавры, а являлся лишь тенью героя Шики, вокруг которого и строился весь сюжет. В этом была и оригинальность, и сила, и красота.
В итоге Шики пришёл к правильному выводу:
Глеб понимал, что люди могут увидеть данное отличие их рассказов, а потому не стал рисковать и лишать друга минуты славы.
Сознавая это, Шики стало вдруг и грустно, и больно, и завидно. Ведь это горько — сознавать, что, по факту, благородным красавцем в реальной жизни являешься далеко не ты.
«Эх-х…»

Утром следующего дня Шики сжёг свою рукопись в соседнем дворе. Горела не только бумага.
«Не — не моё…»


Глава 11. Потеряшка

— Почему так рано поседел? — спросила Аннет, сидя на скамейке возле дома и поглаживая расположившегося на коленях Барсика. — Испугался чего-то сильно?
— Не хочу тебе врать, — членораздельно, серьёзным тоном, пристально смотря в глаза, сказал Шики. Весь его облик был каким-то загадочным, чарующим, от него исходила некая аура претенциозной таинственности. На Аннет сей трюк действовал самым плодотворным образом — смотрела заворожённо, с открытым ртом, отвисшимы до земли… Неизвестно, однако, что именно её пленило: то ли энигматические нотки голоса, то ли глубина серо-голубых глаз, подсвеченная лучами заходящего солнца, то ли и то и другое разом.
— Не хочу врать, — повторил Шики и, опустив взгляд, добавил: — Но и правду открыть не готов.
Через некоторое время, взглянув на Аннет, Шики увидел, что она продолжает чего-то ждать, продолжает лицезреть его, как икону, идола, божество…
— Может, как-нибудь потом всё тебе и расскажу.
— Обещаешь?
— Слово офицера.
— А как руку поломал, тоже не расскажешь?
— М-м, — отрицательно качал головой Шики. — Давай лучше поговорим о приятном.
— Например?
— Например, о тебе.
— Гм, — поиграла бровями Аннет.
Добрых полчаса Аннет вещала историю своей короткой, но насыщенной жизни. Рассказ изобиловал откровенными деталями потаённых, а порой и не совсем приличных, не по возрасту циничных мыслей, которые Шики с жадным вниманием впитывал. Ещё Аннет была очень смешлива, на курьёзных, нелепых моментах то и дело хохотала, да так заразительно, что и Шики на пару с ней хохотал как безумный. Вдруг, на середине фразы, лицо Аннет резко исказилось. С оттенком леденящего ужаса в глазах она смотрела на Шики.
— Ой, какие у тебя лярвы страшные…
— Чего?
Аннет закрыла лицо руками, будто прячась от кого-то. Тем временем Барсик, увидев сидевшую на подоконнике Юльку, спрыгнул с колен.
— Аннет, ты чего? — беспокоился Шики.
Девочка открыла лицо, внимательно посмотрела.
— Всё, больше никого не вижу, — спокойно, как ни в чём не бывало, сказала она.
— А кого ты видела?
Аннет не успела ответить, так как внимание их привлёк Барсик, стремительно забиравшийся в форточку маленькой комнаты, где стояла старая деревянная рама и где сидела Юлька.
— Барсик, хулиган! — крикнула Аннет.
— Куда полез, скотинка?! — крикнул Шики.
Кот обращения к нему хладнокровно игнорировал.
— Бежим, Шики, — сказала Аннет, и они побежали в дом.
Ворвавшись через минуту в маленькую комнату, стали свидетелями дикой животной страсти.
— Ой, — сказала Аннет, закрывая скорее дверь. — Сношаются, — шёпотом констатировала она, будто бы Шики нуждался в пояснении. — Я-то боялась, подерутся — Юлька чужих не любит... О! Чай вкусный есть, будешь?

Час в день, иногда чуть больше, а порой и чуть меньше, Аннет уделяла внимание Шики. Связь их крепла быстро, легко и непринуждённо. Носила платонический характер без малейшего намёка на какую-либо аморальность, похабство и прочую непотребность и грязь. Союз был, так сказать, на духовных началах и обоюдовыгодный. Шики, чей насущный опыт был богаче, выступал в роли ментора, щедро и бескорыстно делясь нажитым багажом. Аннет, как благоразумная и голодная до знаний, была образцовой ученицей. Многое ей было непонятно, многое оспаривала, не соглашалась и дискутировала, и это хорошо, ведь, как известно, в споре рождается истина. Уча, Шики и сам многому учился. Взявшись за морально-нравственное воспитание, Шики чувствовал груз ответственности на своём плече. К примеру, если он говорил, что врать плохо, то и сам на личном примере должен был быть максимально кристально откровенным. А это было нелегко, ибо Аннет не церемонилась, задавала вопросы любого характера прямо в лоб. Да, порой с ней было тяжко и напряжённо, но и очень увлекательно.

Так, в один из дней, когда Шики и Аннет, сидя на скамейке возле дома, вели очередную горячую полемику, их обеспокоила проходившая мимо Алёна Пирогова. Она была не совсем в адекватном состоянии: её слегка штормило, изо рта благоухал свежий аромат хмеля, а во взгляде читалась бесинка.
— О-па-чки, Шики! — заметила Алёна сладкую парочку. — Да ещё и не один, а с прекрасной юной дамой, — привлекла внимание она. — Ой, какое дитяти… Очередная жертва?
Почуяв, что дело пахнет парафином, толуолом и ацетоном, Шики плотно сжал губы, учащённо заморгал.
— Вот только не надо! — подняла Алёна указательный палец вверх. — Не надо строить невинную овечку! Не пройдёт. Ни-ни…
— Алёна, может, после потолкуем? — попытался вырулить Шики. — Наедине?
— Потолковали уже, хватит… Я-то, дура, думала, ты другой, думала — порядочный… а ты такой же, как и Глеб: поматросил да и бросил! Фу! Два сапога пара! Фу! Фу-фу-фу…
— Что значит «поматросил»? — спросила Аннет.
— А скоро узнаешь, золотце, — сказала Алёна и погладила Аннет по голове. — Мой тебе, прекрасное чадо, совет: беги от него…
Инцидент на сём завершился, так как Аннет позвала домой мать, а выступать дальше без зрителей Алёна посчитала скучным. Показала язык, два средних пальца и, меланхолично виляя бёдрами, удалилась.
«Вот стерва, принесло же…» — досадовал Шики.

На следующий день авторитет Шики снова оказался под ударом. Сидя на своей любимой скамейке, Аннет делилась рисунками, которые она лично написала в художественной школе.
— Весьма недурно, — хвалил Шики, одобрительно качая головой. — Отличная мазня, Аннет!
Аннет не обиделась, ибо понимала, что Шики пытается острить, а потому вежливо улыбнулась.
— Ну, а ты? — спросила она, забирая листы.
— Что я?
— Как себя проявляешь?
Только Шики хотел рассказать о своих многообещающих писульках, как из-за кустов шиповника вырулил Аркаша.
— Шики, братишка, — заплетающимся языком сказал кузен. — О-па! — увидал гипс. — Чего это?
— Долгая история, брат.
— Понял, — сказал Аркаша, подкуривая сигарету. — Мать дома?
— На работе.
— Ж-жаль… Может, ты поможешь?
— Советом? — лукаво улыбаясь, спросил Шики.
Аркаша не сразу сообразил, о каком совете идёт речь, а когда, наконец, понял, громко и неприятно захохотал. Аннет смотрела на него сочувственно.
— Что, деревенская подруга-то дала тебе? — спросил Аркаша и щелчком пальца отправил бычок в кусты.
Шики в реакции себе не изменил — стоял, учащённо моргая, покрываясь краской.
— Чего покраснел-то? Дала или нет?
— Брат, давай об этом после поговорим, — сказал умоляюще Шики, косясь на Аннет.
— А-а, понял. Прости, не сообразил… А, если честно, плевать! — сказал Аркаша, махнул рукой, после чего удалился в неизвестном направлении неровным шагом. Чувство испанского (и не только) стыда испытывал Шики.
— Что за деревенская подруга и что она должна была тебе дать? — спросила любознательная Аннет. — Это, случайно, не та странная девушка, что приходила вчера?
Простые, невинные, казалось бы, вопросы, а озадачили не на шутку. Словно скелеты в шкафу внезапно ожили и стали рьяно рваться наружу.
— Ладно, не отвечай, — смилостивилась Аннет. — Давай лучше поговорим о приятном.
— О тебе? — улыбнулся Шики.
— Ага, — довольно улыбалась в ответ Аннет. — Угадал, потеряшка.
— В таком случае ответь, почему ты всех кошаков называешь Барсиками?
— А как ещё их назвать, когда они такие Барсики-Барсики…

Случались у этой парочки и моменты более сентиментальных чувств.
Первый такой случай произошёл в пятничный вечер. Днём ранее Глеб пригласил Шики на пирушку к однокласснику, где также должны были присутствовать одноклассницы, коих число (на радость Глеба) преобладало в классе. Перспектива казалась Шики не очень заманчивой, ибо сердце его было занято, а искать знакомств на стороне он считал греховным и недостойным деянием благородного мужа. К тому же имелись сомнения касательно одобрения со стороны родителей. Так или иначе, Шики не дал определённого ответа, сказал, что подумает.
В пятницу, когда солнце зашло, а на небе светился полный месяц, Шики решил, что пойдёт. Подтолкнуло к этому решению и игнорирование со стороны Аннет. Шики полдня дежурил у окна, наблюдая в ожидании. Само собой, без договорённостей повелось, что каждый день после школы Аннет устраивалась на скамейке и ласкала дожидавшегося её Барсика. Это было условным знаком. В тот день, однако, Барсика ласкал только сосед со второго этажа Миша Муляк. Данная картина вызвала чувство возмущения к обоим её участникам. Шики расстроился и, чтобы поднять себе настроение, решил воспользоваться приглашением Глеба. Отпросился у родителей, дав клятву не употреблять запрещённых веществ и вести себя достойно (что бы это ни значило).
В момент, когда Шики прыскал на волосы позаимствованный у матери лак, раздался звонок в дверь. «А Шики дома?» – услышал он возбуждённый (как ему казалось) голос. Сделав в три движения роковую причёску, Шики вышел в прихожую.
— Привет, Шики. Собираешься куда-то?
— Есть такое дело.
— Жаль.
— Почему?
— Хотела пригласить тебя в гости на просмотр видеофильма. Маме с работы кассету дали и настоятельно советовали глянуть, поразившись, что такой нашумевший шедевр прошёл мимо неё. Но они с папой в гости ушли, а смотреть одной совсем не охота, поэтому и жаль…
Холодок пробежал по спине Шики.
— Что за фильм? – с надеждой спросил он.

«Джек, шлюпка… Шлюпка, Джек!»
Трёхчасовой фильм-катастрофа близился к фееричному концу. Конец, в соответствии с заявленным жанром, ужасал масштабами трагедии, ранил сердца драмой главных героев…
«Вернись».
Заиграло музыкальное сопровождение.
«Вернись!»
Эмоциональный накал зашкаливал. Чувство скорби переполняло нутро.
«Обещаю — я ни за что не сдамся…»
— Ыыыыыы…
— Ну-ну, хорош, — сказал Шики, когда Аннет, заливаясь горькими слезами, уткнулась ему в левое плечо. — Это же кино, тут всё понарошку, — утешал он, сожалея, что не имеет возможности погладить по голове, не может вытереть собственные слёзы, которые предательски текли по щекам. — Понарошку, сук…

Через неделю опыт повторился. На сей раз инициатором выступил Шики. Позаимствовал у соседа со второго этажа кассету с фильмом «Спеши любить», отклонил очередное приглашение Глеба покутить на пирушке у одноклассника, поставил Аннет перед фактом:
— Будем смотреть кино.
— Про любовь? — спросила Аннет, осматривая кассету.
— Так точно.
— Уф. Надеюсь, не грустное, а то я ещё от прошлого фильма не отошла.
Шики красноречиво промолчал, мысленно предвкушая приятный, душераздирающий (в позитивном смысле) вечер. Чутьё не обмануло. Когда финальная песня закончилась, Аннет вытерла глаза и сказала:
— Очень красивый фильм.
— Согласен, и очень рад, что тебе понравилось.
— Да, понравилось, — сказала Аннет и в задумчивости замолчала. Кажется, её что-то смущало.
— Что такое, Аннет? — заволновался Шики. — Что-то не так?
— Всё хорошо, замечательно, правда, чудесный вечер, но…
— Но?
— Давай пока не будем смотреть грустные фильмы. Это тяжело. Это больно…
— Прости, — сказал Шики и с сожалением подумал, что запланированные на следующую неделю «Жестокие игры» придётся отменить. Да, чувствительное девичье сердце остро воспринимало чужую боль и горе, и мучить её сопливыми мелодрамами в столь нежном возрасте — есть своего рода акт насилия. Сознав это, Шики был тронут до основания души, посмотрел на заплаканное лицо, на полные сострадания стеклянные глаза. А тот факт деликатности, да на контрасте бесцеремонности в иных вопросах, придал Аннет в глазах Шики бесценные баллы человечности и уникальности.

Настал тот долгожданный день, когда четыре недели, почти месяц гипсового заточения остались позади. Даже в день рождения, в Новый год или в последний учебный день года Шики не испытывал тех трепетных чувств, того приятно волнительного предвкушения чего-то особенного, какого-то праздника, каких-то чудес, как он испытывал по дороге в поликлинику. О-о, по скольким вещам он соскучился, по скольким различного рода (от простого к сложному) мелочам истосковался: полноценный сон, полноценный душ, полноценное использование верхней одежды, самостоятельная шнуровка обуви, резка продуктов, висение и подтягивание на турнике, ползание по деревьям, ходьба на руках (восемь шагов – личный рекорд) и прочее, и прочее. О, как мало в определённых ситуациях человеку надо… И как важно ценить и не забывать такие моменты!

Всё, Шики в поликлинике.
Полчаса ожидания в очереди.
Полминуты непрерывного, напряжённого наблюдения лампочки над дверью в кабинет врача.
«Входите!» — загорелся сигнал.
— Уф…
Всё шло чётко по сценарию, без лишних неожиданностей и неприятных сюрпризов. Поинтересовались, как дела, проверили срок, отвели в специальный кабинет и в считанные секунды освободили из плена. Сделали рентгеновский снимок плеча, который, на радость Шики, всех удовлетворил. Единственный нюанс, которого не предвидел Шики, — атрофия мышц, что неудивительно после такого количества времени полной неподвижности.
«М-да, с ползаньем по деревьям и ходьбой на руках придётся повременить», — подумал Шики, правда, без особого огорчения. Слишком торжественен был момент, чтобы обращать внимание на такие пустяки. К тому же врач пообещал быструю ремиссию, назначил лечебный массаж, физиотерапевтические процедуры, специальную гимнастику.
Надевая куртку, Шики пребывал в полном восторге — так приятно и любо было смотреть на обе кисти рук, торчавшие из рукавов. Блаженство, истинное блаженство (кто не испытывал, советую), разве что убийственный запашок из-под мышки несколько смущал.

Первым делом, которым занялся Шики по приходу домой, было посещение ванной комнаты. Добрый час, без преувеличения, он нежился под душем. И всё равно казалось, что смрад из-под мышек не совсем ушёл.
– Плевать, – решил он, но всё-таки, подумав, позаимствовал отцовский дезодорант и не пожалел четверть объёма. – Вот, другое дело.
Далее с большим эстетическим удовольствием Шики приготовил бутерброды повышенной сложности и в два счёта их ликвидировал. Не терпелось совершить круг почёта по знакомым лицам и покрасоваться собой. Обход он решил начать с Вани Б., которому одолжил в своё время кассету с аудиоальбомом, которую тот до сих пор не соизволил вернуть. Отворив, однако, входную дверь, Шики наткнулся на соседку, тянущуюся к звонку.
– Аннет…
– Шики…
Обменявшись устным приветствием, Шики выжидательно замолчал. Аннет нахмурилась, видя, что что-то не так, и не понимая, что именно.
«Гм!»
Вдруг лицо озарила улыбка просветления, и Аннет воскликнула:
– Гипса нет!
– Ага, – довольно подтвердил Шики.
– Ура!
Это была самая яркая и (пусть будет) правильная реакция. Остальных новость не особо впечатлила, либо люди настолько научились владеть эмоциями, что, кроме сухого «Поздравляю», Шики в тот знаменательный день ничего иного не слышал. Но это его ни капельки не задело. Пустяки, и неважно. Плюс Аннет подогрела вечером подарком: картиной, писанной маслом, на которой красовался сумеречный закат бабьего лета, на заднем фоне были виртуозно изображены кусты шиповника, а на переднем – деревянная скамейка, слева от которой сидел загипсованный юноша, справа – прекрасная девочка с огненного цвета бантом на голове, а посередине между ними лежал умиротворённый кот. Полотно излучало столько теплоты и нежности, что Шики даже не нашёл слов благодарности. Вместо этого он крепко, с чувством обнял Аннет, благо было чем.
– Две недели писала…

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок, вставай, родной, в школу пора…
Энергично вскочив с кровати, Шики размял отекшие члены, совершил туалет и, пропустив завтрак, воздушной порхающей походкой отправился в школу.

Первым уроком, конечно же, был французский.
— Бонжур, Шики.
— Здравствуй, Настя.
Сцена, что следовала после приветствия, хорошо известна читателю по фильмам, сериалам, клипам. Возьмём хоть тот же «Клон» в качестве примера, когда после долгой многолетней разлуки встречаются главные герои Лукас и Жади, а фоном играет песня «A Mirajem»:
Ah! Se pudessemos contar
As voltas que a vida da
Pra que a gente possa…
Время для них, казалось, остановилось. Не было слов, не было мыслей. Ничего. Только музыка в душе, любовь в глазах… Так и стояли:
Encontrar um grande amor
E como se pudessemos contar
Todas estrelas do ceu…
Звонок на урок, однако, заставил опомниться, спуститься с небес на грешную землю. Слегка смутившись, Шики пропустил Настю за парту, после сел рядом.

Три четверти часа Шики разрешал мысленную дилемму: показалось или Настя рада ему? Или как ещё можно прочесть тот неравнодушный, нежный взгляд, как не вербальное признание в душивших её чувствах? А если всё же это была игра, мастерски исполненная, то в чём кроется подвох? М-м-м, сложно…
Сердце шептало, что нет — не показалось, что, как есть, влюблена.
Разум же, однако, кричал: не обольщаться, не спешить, не торопиться с выводами…
Странное, приятное и одновременно волнующее поведение Насти продолжилось и на перемене.
— Держи, Шики, — сказала она, протягивая тетрадь.
— Мерси.
— Ты многое пропустил, но не переживай, я дам тебе все конспекты.
— Очень мило с твоей стороны. Даже не знаю, как и…
— Брось, — махнула рукой Настя. — А знаешь что?
— Что?
— Есть идея лучше.
— Лучше?
— Да. Завтра суббота, где-нибудь после обеда приходи ко мне домой, прямо смело, не робей, понял? Бери все тетради, что есть, и за выходные в две руки мы всё перепишем. Ну, здорово я придумала?
— Очень, — сказал Шики, сглотнув слюну. — Только это…
— Что?
— А как же твой отец?
— А что с ним?
— Ну… Он больше на меня не злится?
— О-о, он в бешенстве, как вспомнит… Но на этот счёт можешь не переживать: они с мамой завтра ранним утром в Питер улетают на юбилей к дедушке и вернутся только в понедельник, в лучшем случае, так что мы будем совершенно одни, понимаешь?

Стоит ли говорить, что на последующих уроках Шики присутствовал только физически, телесно, как говорится, на автопилоте.
«Совершенно одни… понимаешь?..»

По приходу домой, вспомнив, что с самого утра ничего не ел, Шики почувствовал зверский аппетит. Изучив содержимое холодильника, он достал кастрюлю с пюре и сковороду с двумя последними куриными ножками. Навалив в сковороду двойную порцию картошки, Шики разогрел её. Только начал процесс трапезы, как раздался звонок.

Тзыыыыыыыынь...

«Кого там ещё!..»
Непрошеным гостем оказался Малютин Е. собственной персоной.
— Привет, Шик.
— Здравствуй.
— М-м, чем это так аппетитно пахнет?
— Обедаю, — сухо и негостеприимно сказал Шики. Вообще, он был какой-то нервный и возбуждённый.
— Понял. А я вот тебя, между прочим, пришёл пригласить на двойное свидание завтра вечером. С такими девахами познакомился — шкуры дивные…
— Извини, пас, — перебил Шики, спешивший закончить неприятный ему разговор.
— Какое «пас»? Сдурел?
— Дела у меня.
— Какие ещё у тебя могут быть дела, когда такое…
Шики не планировал делиться новостями личного характера, но замечание Емельяна уязвило гордость и задело самолюбие.
— Все выходные я проведу у Насти. Понимаешь?
— Гм, — растерялся Емельян. — Сочиняешь? — спросил он, но светящееся лицо и похотливо-улыбающиеся глаза свидетельствовали об обратном.

Когда раздосадованный Емельян ушёл, Шики поспешил на кухню, где его ждал одиозный сюрприз. Обе куриные ножки самым таинственным образом исчезли. Шики догадывался, чьих это лап дело. Повернув голову и опустив взгляд на пол, он подтвердил свою нехитрую догадку. С нечеловеческим азартом Барсик расправлялся со второй ножкой, тогда как от первой не оставил даже косточки. Шики вмиг осатанел, снял с ноги тапок и со всего размаху, что есть дури, влупил животному по наглой заднице.
— Скотина!
Жалобный стон и обиженный испуганный взгляд отрезвили Шики. Он устыдился своего горячего поступка. Воспользовавшись замешательством, Барсик скрылся с места преступления. Убежал в родительскую комнату и спрятался под кроватью. Хоть Шики и было мучительно совестно, однако другое чувство, более сильное, не позволило пойти на мировую.
— Чтоб на глаза мне не попадался! И ночевать ко мне не приходи! Скотина усатая!
Гневался Шики недолго. Уже через пять минут, когда доел картошку, почувствовал, что отпустило и отлегло.
«Зря я так погорячился, подумаешь — мясо стырил, всё-таки хищник…»
С твёрдым намерением искупить свою вину, Шики зашёл в родительскую комнату.
— Кис-кис, Барсик, — ласковым голосом звал он. — Выползай, дружок. Давай помиримся, чмокнемся и забудем.
Шики залез под кровать, но там, за исключением пылившегося тапка, было пусто. Решив, что кот ушёл на улицу, Шики прекратил поиски, а перемирие отложил на вечер. Далее его полностью накрыли мысли о предстоящих выходных, и уже ни о чём другом, кроме как о возможной физической и духовной близости с Настей, он думать не мог и не хотел.

Полночи Шики не сомкнул глаз. Он был перевозбуждён, воображение не на шутку разыгралось.
«Совершенно одни…»

Разбудил Шики назойливый луч солнца. Придя в чувства, он вспомнил, что за судьбоносный день его ожидает, и лицо его сразу просияло, он сладостно потянулся, а потом посмотрел на часы и ужаснулся.
— Первый час!

Ночью Шики детально обдумал план действий. Чтобы избежать сполохов с родителями, сделать так, чтоб они не волновались его двухдневным отсутствием (уже не сомневался, что останется у Насти ночевать), нужна была помощь надёжного товарища, к которому, после водных процедур, он и отправился.

Встретил Глеб Шики в одних трусах и с нарочито наигранным пафосным выражением лица.
— Братишка, ты вовремя, — приветствовал Глеб и, видя вопросительный взгляд, пояснил: — На пять минут раньше — такой траходром обломал бы.
Новость не впечатлила.
— Кажется, я превзошёл…
— Давай без подробностей, — перебил Шики. — Я по делу.
Глеб пожал плечами, указал в сторону кухни.
— Пройди, чайку попьём, — сказал он, после чего пошёл проветрить комнату, натянуть штаны.
Как только Шики разулся, из ванной вышла Алёна Пирогова. Тело её было обтянуто дырявым махровым полотенцем, а на лице читалась мечтательная игривость. Увидев Шики, Алёна себе не изменила — тучно нахмурилась, показала средний палец и с высоко поднятой головой гордо удалилась.
«Пф, овца…»

— Слушаю, — сказал Глеб, ставя чайник. Он видел: гость необычайно возбуждён.
Настал черёд Шики включать пафосный тон. Сухо, безэмоционально (что давалось крайне тяжело), словно «скучный вторник» поведал он о приглашении Насти.
— Гм, — почесал затылок Глеб. — А какого ты ко мне пришёл? Почему ещё не у неё?
— Резонный вопрос, — по-отечески похвалил Шики. — Есть, однако, некоторые сложности…
— Какие?
— Родители. Они несколько старомодны, если я им скажу всё как есть, боюсь, не поймут. Поэтому я придумал легенду. Скажем, что идём к тебе с ночёвкой (не раз отпускали), что будем все выходные переписывать конспекты…
— Поменяем меня на Настю? Хитро-хитро. И самое интересное, что я и так планировал тебя сегодня ко мне пригласить, только, конечно, не учёбой заниматься... Мать с соседями с утра пораньше слиняли на дачу пировать, во всей квартире только мы с Алёной, она, кстати, спонсирует…
— Понятно-понятно, — сказал Шики, а про себя подумал: — И как жаль, что у меня совсем другие планы.
За распитием чая Шики и Глеб обсудили детали плана, затем покурили прямо на кухне, используя опустошенные чашки в качестве пепельниц.
— Ну что, идём? — спросил Шики, потушив хабчик.

Через пять минут ребята вышли на улицу и направились в сторону дома Шики. Надо было взять учебные принадлежности и объясниться с родителями. Маленькие хитрости, уловки молодости, которым, однако, не суждено было сбыться.
Погода резко поменялась, поднялся ветер, который нагнал кучные хмурые тучи. Подходя к дому, Глеб удачно пошутил, и Шики всласть захохотал, но, выйдя из-за кустов, увидел картину, которая заставила его напрячься. Подобной смены настроения, когда в один миг чувства безудержной радости сменяются ощущениями неминуемой катастрофы, непоправимой трагедии, неизбежной ужасной беды, Шики испытывал впервые.
На скамейке сидела Аннет с босыми ногами, в одних колготках и футболке, закрыв лицо руками, беззвучно хныкала в ладошки. Рядом с открытыми стеклянными глазами лежал свежий, ещё не остывший труп Барсика.
— Аннет?
— Ш-шики! — вскочила Аннет с перепуганным от ужаса лицом, словно её поймали с поличным на месте преступления. Столько боли и чувства вины выражалось во взгляде, в мокрых от слёз глазах, дрожащих губах, руках и прочих членах, что сразу стало ясно — дело дрянь.
— Что случилось? — спросил Глеб, когда немая сцена рисковала затянуться. Он один, кажется, сохранял полную ясность ума и трезвость рассудка.
— Да, блин! — по-детски выругалась Аннет, бегая шальными глазами с Шики на Глеба.
Воздуха не хватало, задыхаясь, со всхлипами и вздохами, обрывочными фразами, тоном, граничащим с истерикой и душевным надрывом, поведала:
— Юлька-дура!.. Форточка… Бешеная собака!.. Барсик… Ы-ы-ы-ы-ы!..
Из услышанного Шики понял одно: Барсик, рискуя жизнью, бросился защищать усатую подругу, в неравной схватке добился успеха, заплатив, однако, слишком дорого.
Пока Шики, смотря на мёртвое тело, думал о героической, рыцарской смерти, Глеб присел на корточки и обнял нуждавшуюся в этом Аннет.
— Прости, — молила Аннет, смотря на Шики из-за плеча Глеба.
Шики медленно, словно через туман, ориентировался в происходящем: слишком много было в голове тяжеловесных мыслей, а потому он не успел сообразить, что надо утешить убивающееся дитя, сказать, что не за что ей себя казнить, не в чем упрекать, ибо ни в чём она не виновата. За него это сделал Глеб.
— Перестань, успокойся, маленькая, — сочувственным и ободряющим голосом сказал он. — Тебе не за что себя винить.
— Нет! Нет! — протестовала Аннет. — Я не успела! Не успела…
Когда собака убежала, Аннет, наблюдавшая чудовищную сцену из-за окна, выбежала в чём была на улицу, схватила раненое животное и со всех ног помчалась в ветеринарную клинику, что находилась через дорогу в соседнем квартале. Как ни старалась, как ни торопилась, как ни молилась — ничего не помогло. Чуда, увы, не случилось. Барсик испустил дух прямо на руках.
— Я не успела, Шики, понимаешь? Не успела…
На последней фразе Шики глупо улыбнулся, а по правой щеке прокатилась одинокая слеза. Стоит ли говорить, но подобные переживания тронули и Глеба, у которого ком застрял в горле, а глаза блестели солёной влагой.
— Прости, прости, прости…

В скором времени на крыльце образовалась толпа народа. Вышли родители, соседи, прочие зеваки. Бледную, сопливую, дрожащую Аннет увели домой. Вздохи, ахи, слёзы, угрозы — равнодушных не нашлось. Вот только Шики стоял какой-то совсем потерянный, кроткий, безучастный. Сердце мучило возрастающее чувство скорби от безвозвратной потери, голову терзал рой хаотичных, сменяющих друг друга мыслей: Барсик, Аннет, Настя… Больно и грустно было на него смотреть. Да, он представлял собой жалкое зрелище. Вот и небо не выдержало — курчавыми белыми хлопьями на землю повалил первый, даже для местных краёв ранний, осенний снег.


Глава 12. Бешенный

— Ничего мне объяснить не хочешь? — требовательным тоном, с претензией на обиду и с хмурым выражением лица спросила Настя, встретившая Шики на школьном крыльце. — Я, как дура, прождала весь день, отклонила кучу заманчивых предложений…
Настя, в самом деле, весь субботний день прождала Шики (да и в воскресенье ещё, будем честны, не теряла надежды). Вечером достала бутылку красного полусладкого и под песню «А по тёмным улицам гуляет дождь» и ей подобных осушила её в оскорблённом одиночестве.
— Прости, Ан-настасия, — чуть не оговорился Шики. — Понимаешь, просто…
— Просто — что?!
Глаза сверкали у обоих. У Насти от гнева, у Шики по иной, не менее уважительной причине.
— Просто я… осиротел…
Всё: заторможенная речь и движения, опухшее лицо и мешки под глазами, запах перегара от двухдневного запоя, — всё это и другие характерные признаки намекали на то, что Шики вполне серьёзен и ни разу не шутит.
— О, боже, — сказала Настя, приблизилась вплотную, нежно и сочувственно обняла. — Мне очень жаль, прости.
Проходившие мимо учащиеся наблюдали данную сцену с ревностными чувствами: мальчишки завидовали Шики, девчонки, соответственно, Насте.
— Кто-то из родителей? Мать?
— Нет, — мотал головой Шики. — Не мать.
— Отец?
— Нет, слава архангелам, не…
— А кто? — отступила шаг назад Настя, заглянула, недоумевая, в лицо. — Насколько мне известно — братьев и сестёр у тебя нет?
Дважды в течение минуты Шики стало совестно. Вначале он устыдился того, что обманул Настины ожидания. Говорить, что погиб, пускай и трагически, кот, казалось мелочным, смешным и нелепым. Этого ли хотела услышать от него Настя?
После, однако, такие рассуждения, подобное принижение, обесценивание потери мохнатого члена семьи, показались Шики своего рода предательством, осквернением памяти, кощунством…
Неловкую ситуацию разрешил классный руководитель.
— Воркуют, голубки, — сказал Лев Николаевич, поравнявшись с подопечными. — Любо-дорого смотреть, конечно, но звонок-то для кого прозвучал? Для меня что ли?

Все последующие уроки (в частности, перемены) Шики всячески избегал общества Насти. Он вообще был крайне нелюдим и социопатичен в тот пасмурный день.

Домой после школы шёл в крайне раздражённом состоянии, чему способствовали: пара полученных двоек, порванный кроссовок (гребаная коряга!), публичный разнос от учителя физкультуры и прочие неприятности. Когда Шики проходил в частном секторе, размышляя над превратностями судьбы, его напугала сторожевая псина.
— Гав-гав-гав-гав-гав (куда прёшь, ублюдок, мать твою)!
Сделав по инерции шаг назад, Шики наступил в лужу и промочил ногу. Данная неприятность послужила спусковым механизмом: весь накопленный негатив, всю желчь и яд он выплеснул, не стесняясь и не фильтруя крепких выражений, адресованных четвероногому стражу (благо, пёс сидел на цепи да за забором и реальной угрозы не представлял), а может, и не только ему.
Когда Шики вроде как закончил, к нему подошёл тщедушный мужчина интеллигентного вида, в очках с линзами на минус шесть диоптрий.
— Молодой человек, извините, но вы знали, что у мата очень сильная негативная энергетика? Нет? Сейчас поясню, — сказал интеллигент, видя на лице Шики полное недоумение. — Не знаю, может, слышали, что есть такие астральные паразиты: бесы, гады, лярвы, джинны… В разных учениях их называют по-разному. Короче, энергетические вампиры. И вот такие несведущие, непросвещённые, зомбированные молодые люди, как вы, — для них лакомство, пища. Присасываются к вам, манипулируют, провоцируют на низковибрационные токсичные эмоции: злость, зависть, обида и прочее. И сосут, сосут, сосут…
Шики решил, что над ним глумятся. И кто?! Неказистый дохлый очкарик (что он, в самом-то деле, совсем страх потерял?!).
— Слушай, лярва очкастая, пошёл лесом!
— Да-да, понимаю, — радушно улыбался интеллигент, — но не обижаюсь, ведь знаю, что это не твои слова, не твои мысли, ибо ты жертва, не в своём уме…
— О-о-отстань от меня, сектант проклятый! — взревел Шики, показал средний палец, после чего в бешенстве убежал.
Если раньше, после подобного эпизода, Шики быстро остывал, совестился, рефлектировал, то сейчас чувство ярости и гнева с пугающей прогрессией росло и ширилось.
«Как же всё бесит! А-а-а-а-а…»

Успокоился Шики лишь в тот момент, когда, разогрев гороховый суп, накрошив туда батона и приправив всё это яство доброй порцией майонеза, уселся за стол. Нет, не предвкушение праздника живота послужило гормональным балансом, не одна низменная страсть сменила другую – дело в ином. Поднеся ложку ко рту, взгляд Шики остановился под раковиной, где раньше стояла миска Барсика, а сейчас там было пустое место. Пустое, собака, место, если не считать отклеившихся, засаленных обоев и пару дохлых, лежавших брюхом кверху, стасиков. Стоит ли говорить, аппетит пропал. От слова совсем…

Настали во всех смыслах серые дни. Солнце, не попрощавшись, покинуло богом забытые края. На улице и особенно дома стало как-то некомфортно: пусто, холодно, одиноко. Световой день с каждым сутками стремительно сокращался. Ночь, как ни странно, удлинялась, властвовала.
Школу Шики посещал чисто формально. Такой низкой успеваемости у него не было за все годы обучения. Однако не это было самым ужасным. Пугающим и опасным было отношение – полное безразличие, равнодушие, апатия. И не только к учёбе. Единственный предмет гордости, собственная внешность, и та мало занимала Шики: он не пропадал перед зеркалом часами, как бывало раньше. Вопросы гигиены и питания совершал рефлекторно, через раз, а то и реже. На лечебный массаж ходил без должного энтузиазма, а специальную гимнастику, где компанию составляли люди исключительно пенсионного, пожилого возраста, воспринимал как своего рода насмешку и каторгу.
Что-то надломилось внутри, поломался какой-то духовный стержень, пошатнулась некая душевная опора. Шики и рад бы был разбить серые будни яркими и светлыми тонами, но стимулов не видел, мотиваций не имел, импульсов не получал. Без вмешательства извне, помощи со стороны, увы, было не обойтись, не выкарабкаться.

Возбудить вкус к жизни, пробудить от глубокого сна, исполнить роль опоры попыталась соседка. Увидев в окно, как Шики возвращается со школы домой с прикованным к земле пустым взглядом, Аннет, наконец, решившись, отворила входную дверь и стала ожидать. Мгновение спустя, словно привидение, в подъезде появился Шики. Аннет он даже не заметил, с опущенной головой подошёл к своей двери, механически вставил в замок ключ, повернул раз, повернул два. На третьем повороте ключа из-за спины робко, неуверенно прозвучало:
— Шики.
Прежде чем ответить, Шики немного помедлил, будто не мог сообразить, что за знакомый голос его зовёт.
— О, Аннет, — повернувшись и признав маленького друга, сказал он.
Это была их первая встреча с того рокового дня. Хоть на лице Шики и блуждала добродушная улыбка, глаза, однако, отсвечивали могильным блеском.
— Шики, — сказала Аннет, сделав шаг навстречу. — Хотела спросить тебя…
— Я весь внимание.
Заявление показалось Аннет сомнительным, в успех задуманного мероприятия верилось с трудом, но ждать дальше подходящего случая, ждать, когда почва созреет, ежедневно наблюдая через окно олицетворение траура, коим представлял собою Шики, — сил и желания не было. Решила рискнуть.
— Помнишь, мы смотрели фильм «Спеши любить»?
— Как же, помню. Хороший фильм…
— Такого ведь в реальной жизни не бывает?
— Чего именно? — не понимал Шики.
— Такого… м-м, не знаю, как выразить, — чесала лоб Аннет. — Такого душевного переворота, когда любовь очищает, делает из тебя лучшую версию себя, когда, несмотря на боль утраты, ты не ропщешь, не жалуешься, а идёшь дальше путём созидания… путём…
— Почему же не бывает? — не дал закончить Шики, которому не нравились нападки на один из его любимых фильмов. — Очень даже бывает, просто ты ещё слишком мала, чтобы…
— Не знаю, — мотала головой в разные стороны Аннет. — По-моему, это просто сказки.
Продолжая качать головой, не сказав больше ни единого слова, Аннет вошла к себе и закрыла дверь. Шики стоял несколько озадаченный.
«Ка-кая!..»

В квартиру заходил уже другой человек, нежели минутой ранее. Да, Шики словно подменили. Отличие же было одно, и было оно в голове. Впоследствии Шики дал этому феномену следующее определение: «Режим Лэндона»…
Кровь в жилах закипала небывалой жаждой возмущения, жаждой защиты, жаждой деятельности:
«Сказки-сказки-сказки…»

Остаток дня Шики провёл в постели, но не бездельничая, а активно работая мозгом. Он составлял, раскладывая по полочкам, план действий. Задумав творческий проект и будучи поставленным собой во временные рамки, он решал и прикидывал, как его реализовать и поспеть в положенный срок.

На следующий день после школы Шики отправился в городскую библиотеку, оформил членство, взял сборник лучших произведений датского прозаика и поэта, автора всемирно известных сказок для детей и взрослых Ганса Христиана Андерсена.
Проницательный читатель уже разгадал нехитрый замысел Шики. Да, всё верно: он поставил целью написать сказку. Сказку для Аннет. Но написать качественно, увлекательно, шедеврально. Чтобы этого добиться, он решил брать пример, учиться и вдохновляться у лучших, признанных мэтров и титанов своего дела. С Андерсена и его «Снежной королевы» он и начал.

Пролетел месяц — месяц небывалой деятельности и отрешения от себя прежнего. За это время Шики не выкурил ни одной сигареты, ни разу не соблазнился алкогольными напитками (хотя искусители не дремали), наглухо забыл про тайничок в шкафу с припрятанной там контрабандой. За это время он прочитал семь книг различных авторов: Шарля Перро, братьев Гримм, Редьярда Киплинга и других. За это время он сочинил сказку, состоящую из семи глав (по главе на автора).
Большую часть этой деятельности Шики претворял в городской библиотеке, которая находилась вблизи от школы, которую Шики искренне и крепко полюбил. Была там своя атмосфера, воздух, аура, что неустанно вдохновляли и питали энергией творчества, креатива. А ещё там можно было уединиться, отречься от мира.
Ближайшее окружение Шики не узнавало его, терялось в догадках, задаваясь вопросом: что с ним такое происходит? Шики отвечал уклончиво, всячески избегая прямых ответов. Причиной же были суеверия и нежелание тратить драгоценное время и силы на объяснение того, чего не поймут и не оценят.

Сочинение сказки было только полпути. Далее предстояла рутинная, монотонная, ювелирная работа: через трафарет переписать всё начисто. Каждую буковку, каждую запятую, точечку и прочие знаки препинания. И всё это без права на ошибку, иначе — начинай работу заново.
Шики неспроста сделал выбор в пользу семи глав: тут выверенный, математический расчет. Каждая глава была длиной в семь страниц, за исключением, разве что, шестой, уместившейся в шесть страниц. Таким образом, общее число составило сорок восемь страниц — ни больше и ни меньше. Тетрадь Шики выбрал с обложкой, на которой была изображена Дюймовочка. Перфекционистский подход требовал скрупулезного отношения даже к таким малозначительным деталям.

До поры до времени всё шло гладко как по маслу. Выполнив за неделю четверть работы, переписав двенадцать страниц, Шики приступил к тринадцатой, как случилось непредвиденное, что на целый день выбило из колеи, выбило из трафика. Посетила заманчивая мысль, как сделать сюрприз для Аннет более неоднозначным, более символичным и замысловатым, обмануть ожидания, тем самым увеличить эффект и подчеркнуть оригинальность. Эта мысль и терзала голову Шики целый день.
Заключалось же она в том, чтобы написать сказку не в тетради, как он планировал в начале, а в альбоме для рисования. Затем, за час до Нового года, перевязанный праздничной лентой, альбом подарить Аннет. Будучи причастной к рисованию, Аннет должна, по мнению Шики, подумать, что весь подарок в одном альбоме и заключается. Она, конечно, вежливо улыбнется, поблагодарит натянуто, а про себя от негодования прыснет: «Тьфу, как банально и пресно, скупо и…»
Как мысль ни была заманчива, как ни соблазняла, Шики, однако, не спешил к реализации, ибо его смущали две вещи. Во-первых, было жалко проделанной работы, жалко отказываться от «Дюймовочки»... Малодушно и копеечно, но как есть. Во-вторых, страх и переживания, что не поспеет к сроку…

Приобретя альбом с «Золушкой» на обложке и необходимым количеством листов, подобрав нужный размер шрифта, Шики приступил к работе. Лихо, энергично, бескомпромиссно. И всё равно не поспевал. Слишком много времени занимало вычерчивание клеточек для букв, чтобы всё было ровно и идеально, потом работа ластиком, чтобы всё было чисто и… Но Шики не отчаялся, а подумал, помозговал, взял да и украл время у сна – ложился на час позже, вставал на два раньше. Подобная жертва и жертва успеваемости (пропускал занятия и не выполнял домашнего задания) принесли свои плоды — Шики догонял сроки.

Когда треть изнурительной и высасывающей все соки работы была выполнена, случилось непредвиденное обстоятельство. Сон, зараза, в котором пришло озарение сделать ещё одну главу — восьмую… Меж тем до Нового года оставалось две недели. Шики был близок к помешательству...
«Плевать на школу!» — решил он и обратился за помощью к отцу.
Предложение вызвать на дом терапевта и солгать, что сын всю ночь промучился от температуры, которую удалось сбить за минуту до прихода фельдшера, отец встретил категорическим отказом.
— Сынок, ты и так много пропустил, а у тебя выпускной класс, хочешь аттестат себе испортить?
«К чёрту аттестат!» — чуть не слетело с языка Шики, но он вовремя одумался и вместо этого пригрозил:
— Тогда я руку себе снова сломаю. Я не шучу.
— Да что с тобой не так в последнее время? Я тебя не узнаю…
— Мне надо закончить одно дело, успеть необходимо до Нового года! — Шики чуть не рычал, от голоса шли вибрации ментальной силы, чего Михаил Васильевич не мог не чувствовать. — Обещаю, что за каникулы всё наверстаю и всё исправлю! Но сейчас мне позарез нужны эти две недели. Пожалуйста, отец…

Шики выиграл время (затравленный, измученный внешний вид не оставил терапевту ни капли сомнений…), но борьба ещё не закончилась — борьба только началась.
День ушёл на написание восьмой главы, ещё день — на необходимую правку предыдущих, чтобы всё было складно и закономерно. Подсчитав необходимое количество листов, Шики приобрёл новый альбом с «Красной Шапочкой» на обложке, и рутина продолжилась. Это было похоже на строительство Великой Китайской стены, только вместо каменных блоков материалом для Шики служили буквы, вместо рисового клея в смеси с гашёной известью — поля и клеточки, а древние инструменты, такие как деревянные опалубки, рычаги и катки, примитивные краны, блоки и канаты, Шики заменил на трафарет и чёрную гелевую ручку, карандаш, линейку и ластик. И подобно тем трудягам, что строили-строили от рассвета и до заката, Шики строчил-строчил, не жалея сил и нервов, с раннего утра и до глубокого вечера, выполняя филигранный объём работы. Как и в случае с Великой Китайской стеной, которую возводили около двух тысяч лет, сколько и как интенсивно бы ты ни работал, конца и края, казалось, сему действию нет и не будет!
Когда тело полностью затекало, Шики начинал отжиматься от пола или приседать, словом, разгонять кровь. Украл ещё один час у сна и спал в итоге всего четыре. Ещё он открыл новый для себя инструмент — ледяной душ. Бодрило сказочно…

Глеб шёл на очередной рекорд, когда раздался звонок в дверь.

Тынь-Дынь.

— Слышал? — заволновалась Алёна. — Пришёл кто-то.
— Плевать…
Алёна хотела возразить, однако не успела — рот был заткнут поцелуем.
Процесс продолжился.

Тынь-Дынь.

— Опять.
— Послышалось…

Тынь-Дынь!

— Твою ж мать, — нехотя вставал Глеб. — Лежи, — велел он Алёне, накидывая халат.
Думая, что дело не займёт и пары минут, Глеб намеревался продолжить процесс в самом скором времени и установить-таки рекорд. Каково же было его удивление, когда, открыв дверь, вместо ожидаемо опухшей физиономии и бестолкового мутного взгляда, вместо очередного пахучего клиента, разящего запахами уличного «Лондона», он увидел на пороге лучезарную и благоухающую Настю.
— Привет, Глеб, — виновато улыбалась Настя. — Разбудила?
Глеб соображал ровно две секунды.
— Разбудила, — добродушно улыбаясь, сказал он.
— Извини. Я по делу…
— Понял, — перебил Глеб. — Минуточку, — велел он, после чего прикрыл дверь, вернулся в комнату.
— Алёна, увы, рекорд отменяется.
— В смысле?
— В прямом.
Выпроводив недоумевающую Алёну, Глеб наскоро собрал диван, крупный мусор, отворил форточку, прыснул под мышками, пригласил Настю.
«Вот сука, кобель!» — оскорбилась Алёна, наблюдая происходящее через прикрытую дверь.

Настя неторопливо осмотрелась, молча, с непроницаемым лицом, будто бы осваиваясь, подошла к окну, что выходило во двор, посмотрела на дом, где жил Шики, заглянула в окно его комнаты и попыталась угадать, чем он сейчас занимается.
— Чай, кофе, что покрепче? — вывел из задумчивости голос Глеба.
— Что? — сказала Настя, не расслышав вопроса и, не дожидаясь ответа, спросила: — Что у Шики за горе случилось?
— Кот погиб.
— Барсик?
— Ага.
— Гм… И это его так ранило? Так изменило, что не узнать?
— Не знаю, — пожал плечами Глеб. — Думаю, — чесал затылок он, — думаю, не только это…
— Что ещё?
— Влияние одной юной особы, насколько я смею судить из его обрывочного разговора. Какой-то срочный проект, который забирает всё его время и силы. В подробности обещал посвятить после.
— М-м, — промычала Настя, повернувшись к окну. — У него сегодня день рождения…
— Серьёзно? — удивился Глеб. — Чёрт, я и не знал.
— Да, день рождения, — повторила Настя, подошла к Глебу на расстояние вытянутой руки. — Я хотела попросить тебя передать ему подарок от меня. Сделаешь?
— Без проблем, но почему сама не подаришь?
— Честно сказать?
— Конечно.
— Если честно, то… я его немножко побаиваюсь…
Глеб смотрел вопросительно.
— А что это за аппарат? — сменила тему Настя.
— Этот? — не сразу сориентировался Глеб. — А-а. Самогонный. Мамка бизнес решила замутить…
— Вот оно что. И как, успешно?
— Знаешь, вполне. Секрет, мне кажется, лежит в особом рецепте, что придаёт обогащение вкусу и относительно лёгкому похмелью.
— Да? Как интересно.
— Хочешь, можешь продегустировать…
— Чего?
— Продегустировать. Бахнем по рюмашечке за здоровье, так сказать, именинника.
Настя думала ровно две секунды.
— Почему бы и нет? — сказала она, лукаво сверкая глазами.
Не без внутреннего ликования, увидев знакомый блеск озорных зелёных глаз, доставал стопки из серванта Глеб.

Пока Шики в собственный день рождения потел над своим проектом, совершал рекорд по усидчивости, Глеб времени даром тоже не терял, совершал свой, пускай и иного рода, не такой возвышенный, вполне приземлённый, но очень приятный рекорд.

Проводив Настю до дома, на обратном пути Глеб зашёл к Шики, поздравил с праздником, передал подарок. Это было именное золотое кольцо, гравировка оного гласила: «Шики — красавчик по жизни».

***

Ночь с тридцатого на тридцать первое Шики не спал. Не до этого, знаете ли, было. За целый день он ничего не ел, ограничился тремя стаканами крепкого чёрного чая. Он был похож на одержимого, но родители, однако, боялись его беспокоить, чуть ли не на цыпочках ходили, а разговаривали шёпотом. Утрирую, конечно, но только чуть-чуть.
В начале двенадцатого ночи Шики встал из-за стола, размял шею, похрустел пальцами. Безэмоционально, ибо весь выгорел, сказал:
— Успел…
Да, произведение «Аннет в стране чудес», свидетельство того, что не все фильмы врут, доказательство удивительной силы любви – было полностью готово.

Приняв ледяной душ, Шики облачил тело в приталенную рубашку белого цвета без воротника, на ноги надел джинсовые рваные шорты, прыснул отцовского дезодоранта, прилизал волосы мамкиным гелем, обвязал подарок и поспешил к Аннет.
Встретила Аннет в широком от талии, длиной чуть ниже колена, платье фиалкового цвета и с таким же цвета бантом с короной на голове. Ну, натуральная принцесса. Только очень недовольная и хмурая. Да, в выражении лица Шики прочитал явное нерасположение, что его несколько огорчило и озадачило.
— Шики, ты немножко не вовремя, — сказала Аннет вместо приветствия. — Что там у тебя, подарок?
— Да, — сказал Шики и почти что грубо вручил своё детище Аннет в руки. — С Новым годом.
— Спасибо, — сказала Аннет, осматривая альбом и явно не догадываясь, какая начинка скрыта внутри. — Дай поцелую.
Шики опустил голову и зажмурил глаза. Отчего-то он ждал поцелуя в губы. Прогадал, ибо Аннет чмокнула в чело.
— Умница, — сказала она и, увидев разочарование на лице, спешно добавила. — У меня тоже есть подарок, иди к себе, я через минуту буду.

Домой Шики вернулся раздосадованный, убитый, не такой реакции он ждал. Ещё он, думая, что Аннет, скорее всего, подарит картину из-под собственной кисти, опасался, что не сможет натурально выразить чувство радости и восторга, ибо эмоционально был практически мёртв. Забегая чуточку вперёд, скажем: Аннет было чем поразить и оживить.
Ожидание затянулось на целых четверть часа. Куранты были в трёх минутах от обнуления. Стоя в коридоре, Шики решил, что Аннет уже не придёт, по крайней мере не сейчас, не в этом году. Потому он сделал шаг в направлении комнаты, где за столом уже вовсю сидели Михаил Васильевич, Ольга Владимировна, Ольга Сергеевна, Глеб, Аркаша и Миша Муляк, как раздался звонок.

Тзыыыыыыыынь!

— Прости, что заставила ждать, — входя сказала Аннет запыхавшимся голосом и держа руки за спиной. — Были некоторые сложности…
Шики, грешным делом, до последнего надеялся, что Аннет скажет, что, открыв Альбом, она не поверила своим глазам, стала читать и так увлеклась, что потеряла счёт времени. Увы…
— Это тебе, Шики, — сказала Аннет, вручая коробочку из-под детской обуви с дырочками для воздуха по краям, обвязанную праздничной лентой. — Открывай быстрее…
Приняв подарок, Шики почувствовал небольшую тяжесть, потом шевеление внутри и тут же догадался, что там какая-то живность. Прозорливость не обманула, но главного Шики не угадал и никак не ожидал.
— О, боже, это же…
Он потерял дар речи.
— Да-да, это Барсик младший! — со слезами на глазах подтвердила Аннет. — Месяц назад Юлька родила тройню: мальчика и двух девочек, которых, к сожалению, утопили, но Барсика я отстояла, — гордо добавила она. — Правда, похож?
— Удивительно похож!
— Да, удивительно, — любовалась Аннет. — Не хотел уходить от меня, спрятался под диваном, маленькая шлёндра, кое-как достала.
— Аннет, — сказал Шики и, не зная, не имея в арсенале нужных слов, чтобы выразить те неистовые чувства, тот бурный восторг, что его душили, взял да расцеловал её в обе щёки под пьяные крики «Ура-а-а!» и запалы разрывающихся хлопушек, доносившиеся из комнаты. — Люблю тебя. Люблю…
С улыбкой счастья на устах и слезами умилённой радости на глазах Аннет смотрела на Шики.
— Ты только береги его, — на прощанье завещала она. А когда дверь за ней закрылась, Барсик младший, смотря на Шики трогательным взглядом, сказал первое, но до боли знакомое, разрывающее сердце:
— М-р!


Глава 13. Выпускник

Всё цвело и пахло. Птички, кузнечики и прочие божьи твари соревновались в песнопениях. Барсик младший нежился под солнышком, развалившись на широком пне. Дворовые мальчишки играли в ножички. Миша Муляк, расположившись на деревянной скамеечке, почесывая горбатый римский нос, поправлял здоровье разливным и прохладным.
А Аннет, сидя у окна, плакала. Ругань из-за стены, очередные крики и нежелание услышать друг друга пророчили неизбежность перемен.
«Блин! Когда вы уже заткнётесь, обнимитесь и поцелуетесь! Надоели…» — молила Аннет, как заметила в окне вышедшего из подъезда Шики.
Поручкавшись с соседом, приняв как должное комплимент касательно внешнего вида, почесав кота по пузу и, даже не взглянув в сторону окна Аннет, Шики быстро удалился. Он ужасно спешил.
Конечно, Аннет и не хотела, чтобы Шики видел её в таком состоянии, но всё же… всё же…
«Куда же он спешит, таким молодцем?»
А Шики и, правда, был в тот вечер невероятно, сказочно хорош. Черный костюм-тройка (без пиджака, но в жилетке) симпатично контрастировал с белой рубашкой и шевелюрой. Перекрасился в блондина по весне. Во-первых, чтобы скрыть седину. Во-вторых, что не менее важно, чтобы больше походить на главного героя из популярного молодежного сериала (по этой же причине было проколото и вставлена серьга в левое ухо). Довершала образ гурманская композиция туалетной воды "Коза Ностра" (подарок Аркаши), завораживающая своим заходом на мужскую территорию ванили — традиционного компонента для женских ароматов…
А спешил Шики на школьный выпускной бал, проходивший в кафе, расположенном на берегу освежающего (в тот жаркий вечер) Белого моря.
Это был исторический день как в жизни прочих выпускников, так и, конечно же, в жизни Шики. И не только по причине окончания школы, получения аттестата, где напротив предметов красовались исключительно «хорошо» и «отлично». Исторический день по иным, противоположным, трагическим и драматическим событиям…
Не будем, однако, забегать вперед, а лучше отмотаем пленку на полгода назад.

Неделю после поэтически трудового подвига Шики приходил в чувства, приходил в себя. Активное участие в этом принимал Барсик младший, который первую ночь провёл по-партизански, не выползая из-под дивана; однако уже утром, акклиматизировавшись, нежным и душевным способом разбудил Шики — настойчиво и увлеченно облизал его лицо шершавым языком. Шики в долгу не остался: страстно и чувственно осчастливил кота поцелуями в чело, макушку и носик. После телячьих нежностей последовал процесс трапезы, прогулка, туалет и прочее. Так началась новая страничка совместной жизни двух славных красавчиков, человека и кота, Шики и Барсика.
Последующую неделю Шики занимали школьные долги. Без помощи Яниса Лисицына и блока сигарет в рассрочку дело не обошлось. Открыв в себе потенциал и стойкость в отношении кропотливой работы, а также инструменты, помогающие быть в тонусе, в самые кратчайшие сроки Шики поправил успеваемость и снова стал любимчиком и фаворитом Льва Николаевича.
Говорить Аннет, что в альбоме для рисования нет ни одного чистого листа, а есть собственное сочинение, да не про кого-либо, а про неё саму, Шики не стал. Причиной был какой-то горделивый принцип, какое-то парадоксальное тщеславие: не барское, мол, это дело. Впрочем, он хотел ей намекнуть, навести фокус внимания на сей предмет, но не мог придумать как, а потом взял да и забыл.
Обнаружилось это лишь месяц спустя. Родители Аннет начали открыто проявлять недовольство друг другом, упрекать подозрениями и повышать тон, так что Аннет, в поисках укрытия от реальности, решила спастись творчеством. Вспомнив про новогодний подарок Шики, она достала альбом, приготовила кисточки и краски, открыла первую страницу.
То ли Меркурий стоял в ретрограде, то ли Венера, то ли иное какое внешнее обстоятельство являлось причиной небывалой лености, праздного состояния души и плоти, коему, плашмя валяясь на диване, предавались два тела.
— Ладно, Барсик, всё это, конечно, прекрасно, — сказал Шики, поднимая с груди кота. — Но пора и честь знать.
— М-р…
Поднявшись с дивана, глубоко зевнув, размяв члены, Шики взял в руки плеер, вставил наушники, нажал кнопку воспроизведения, приступил к приборке. Utile cum dulci (полезное с приятным), как завещал Гораций.
Когда с марафетом было покончено, Шики дослушал, подпевая и пританцовывая, до конца песню, выключил плеер.

Тзыыыыыыыынь!
Тзыыыыыыыынь!
Тук-тук-тук!
Тзыыыыыыыынь!

— Что за?.. — возмущался Шики, направляясь к двери.
— Наконец-то! — приветствовала Аннет и, не дожидаясь приглашения, прошла внутрь. — Шики, ты бессовестный хулиган! Бессердечный шалун! Бесчувственная шлёндра (излюбленное ругательство)! Как так можно? А?! — сверлила грозным взглядом Аннет и, не дав Шики опомниться, продолжила: — Взял, сочинил тайком сказку обо мне, написал зачем-то в альбоме, чтоб я ничего не поняла, и ходит такой довольный. Как я, по-твоему, должна была догадаться? А?
Только Шики хотел вставить слово в своё оправдание, как Аннет его опередила:
— Это жестоко с твоей стороны, да, и не спорь — жестоко целый месяц лишать меня такого удовольствия, ибо то, что ты написал, есть самое истинное удовольствие, а последняя глава — это что-то с чем-то, я её три раза подряд перечитала. Три раза… Скажи честно, ты это сам придумал?
— Конечно…
— Гм! Ну, ты и сказочник, Шики! Извини, что ругаюсь, но эмоции, эмоции… не помню, когда я была в последний раз так впечатлена, просто…
Аннет ещё долго фонтанировала эмоциями, её немножко потряхивало, она сбивалась, не заканчивая мысль, перескакивала на другую. Шики в таком волнении видел её впервые, что забавляло и льстило. Не сказав и половины того, что хотела, окончательно потеряв нить повествования, долго не думая, всё недосказанное Аннет, смотря зачарованным взглядом, заключила одной фразой:
— Шики, ты Классный.
«И ведь даже не поспоришь, — закрыв за Аннет дверь и любуясь зеркальным отражением, думал Шики. — Классный…»

Джордж Бернард Шоу доподлинно сказал: «За каждым великим мужчиной стоит женщина, которая в него верила». Вера Аннет в Шики передалась и ему, а, уже уверовав в себя, Шики и других заставил в это верить.
Особенно ярко проявления и возникновение шикомании обнаружились весной, ближе к концу учебного года. Школьницы, в частности ученицы средних классов, откровенно сходили с ума: поджидали Шики после уроков, всячески заигрывали, проявляли знаки внимания, выследили домашний адрес, после чего атаковали почтовый ящик любовным спамом. Мужская половина вела себя более сдержанно, но не упускала, а порой и искала момент, чтобы поздороваться за руку, справиться о делах, по возможности пошутить и посмеяться в голос. Да, иметь знакомство, быть причастным, быть в кругу Шики – стало модным. О подобной популярности он даже не мечтал. Однако не робел, чего боялся раньше, но и не зарывался: принял как данность и был таков.
Причины явления шикомании до конца не ясны. То ли дело в тестостероне (аскеза полового воздержания), то ли в межсезонном обострении, то ли люди, понимая, что класс выпускной, что далее дорожки разойдутся, перестали скрывать свои чувства…
Впрочем, неважно. Было и было. Мы, рассказывая об этом, преследуем свою цель. Важно, чтобы дорогой читатель понимал, в каком настроении, в каком контексте Шики шёл на выпускной бал.

Погодка шептала. Ветер ласково играл локонами волос, а Шики, засунув большие пальцы рук в карманы брюк, остальными, насвистывая в такт, барабанил через ткань по находящимся внутри предметам мотив какой-то лирической композиции. В левом кармане лежал новый мобильный телефон-раскладушка с цветным дисплеем, диктофоном, полифоническими мелодиями — подарок родителей по случаю успешного завершения школы. В правом кармане лежали ключи от пустой квартиры — ещё один, не менее приятный «подарок». На целую неделю родители укатили на железном коне в деревню, предоставив Шики полную свободу, на которую он и не надеялся, но при условии ежедневных звонков и полноценных отчётов.
Таким образом, в виду вышеизложенных обстоятельств, имея самые дерзновенные надежды, на постели в комнате отсутствующих родителей, где лежал относительно новый пружинный матрас, перед самым уходом Шики постелил свежее бельё монотонного пурпурного цвета…
«Сегодня всё решится… Признаюсь в чувствах, предложу встречаться и…» — дальше фантазировать становилось как-то страшно и неловко. С такими мыслями, потирая именное золотое кольцо (символ нерушимости, единства, вечности), Шики подходил к кафе «Чаплин», возле которого на вымощенной брусчатке из красного гранита кучковались возбуждённые, завитые, нарядные выпускники.
Появление Шики вызвало дикий восторг и оживление, которое, однако, было недолгим, скоропостижным. Виной сему — Анастасия Царёва, явившаяся на выпускной бал в гламурном бело-розовом лимузине, что плавно вырулил из-за угла, плавно подъехал и плавно остановился напротив входа в кафе, приковав всеобщее внимание. Четверть минуты спустя открылась задняя пассажирская дверь, показался каблук, второй, и перед всеобщим обозрением во всём своём великолепии предстала Лиза Кондратьева. Распущенные вьющиеся волосы украшали стразы в виде сердечек, добавляя образу нежности и роскоши; на шее красовалось жемчужное ожерелье; тело было облачено в длинное вечернее платье с пайетками. Девушка была хороша, красива, могла бы претендовать на звание королевы бала, если бы не одно «но».
Да, этим самым «но», конечно же, была Настя. Появившись вслед за Лизой, она моментом притянула взгляды окружающих. Сложной укладки волосы, отнявшей уйму времени, закрепляли заколки с живыми орхидеями, что обладали не только особой энергетикой, но и изумительным ароматом; «кукольный» макияж органично подчёркивал аристократичную индивидуальность; коктейльное атласное платье кораллового цвета являло собой явный намёк на женственность и сексуальность: открытая спина, соблазнительное декольте, волнующая длина…
Появление получилось эффектным и даже пафосным, не хватало разве что фотоспышек, красной дорожки, света софитов. Вместо этого одноклассники встретили и проводили немыми, но красноречивыми взглядами, в которых читались противоречивые чувства: зависть, восхищение, ревность и прочее.
Проходя возле Шики, Настя взглянула на него так ласково и нежно, как будто говоря: «Всё в твоих руках, парень, — я даю тебе зелёный, я даю тебе шанс…» Так, по крайней мере, прочитал это Шики. Он понимал, что не имеет права соскочить, дать заднюю, что никогда себе этого не простит, что лучше получить болезненный отказ, нежели в очередной раз проявить свойственные ему безволие и малодушие. Да, лучше попытаться и проиграть, и в таком случае ему не в чем будет себя упрекать, не в чем казнить, и он, как минимум, сможет себя уважать. Да к тому же шансы на неудачу, казалось, призрачно и ничтожно малы.
«Сегодня я стану либо самым счастливым человеком на земле, либо отвергнутым и несчастным. Третьего не дано…» — с такими мыслями и установками Шики заходил внутрь кафе «Чаплин».

Продуманный до мелочей интерьер (пускай многие элементы декора и были выполнены за счёт обычных наклеек, фотокарточек и плакатов, олицетворявших эпоху немого черно-белого кино) добавлял атмосфере вечера некий сказочный шарм, романтический флёр.
Взволнованные, но маскирующие напряжение за широкими улыбками и легкомысленными речами, вчерашние школьники и завтрашние студенты расселись за столы. По инициативе Льва Николаевича, облачённого в классические джинсы, свитер грубой вязки под Хемингуэя и твидовый пиджак с заплатками на локтях, начали сразу с горячего.
Далее последовала официальная часть — вручение аттестатов. Кто краснел, кто бледнел, кто оставался абсолютно равнодушным при получении свидетельства о среднем (полном) общем образовании.
Когда, наконец, с формальностями было покончено (во время которых Шики то и дело ловил на себе взгляды Насти, другие он попросту не замечал и не хотел), начались танцы.

«Ты подойди поближе, присядь со мною рядом. Я не могу тебя так долго жда-а-а-ать…» — мелодично напевал Серёжа Жуков.
Расценив слова песни как сигнал к действию, Шики поставил бокал с клюквенным морсом на стол, выдохнул, мысленно перекрестился и твёрдым, уверенным шагом пошёл в направлении Насти. Он знал, что конкурентов у него нет, что никто не осмелится, что все всё понимают и даже…
— Постой, Шики, подойди, сынок, — позвал Лев Николаевич, закручивая пробку на допотопной именной фляжке, которую он то и дело доставал из внутреннего кармана пиджака, пригублял, убирал обратно.
Чертыхаясь в сердцах, Шики свернул к учителю.
— Да, Лев Николаевич? — не скрывая досады, сказал он.
Недовольства классный руководитель не замечал, смотрел непривычно трогательно, долго, будто любовался и пытался насмотреться на всю оставшуюся жизнь.
— Шики, голубчик, вот смотрю на тебя и вижу: из этого парня выйдет толк, — положив руки на плечи, сказал Лев Николаевич. — Человеком будешь! А если постараешься, таких высот достигнешь… Ай, к чему слова! — сказал учитель. Глаза сверкнули влагой, и, боясь расплакаться, он взял и крепко обнял Шики, после расцеловал в щёки, а напоследок смачно и сочно приложился к губам.
«Ты подойди поближе, поговори со мною.
Я так хочу услышать голос тво-о-о-ой…»
Вытирая рот рукой, Шики продолжил идти в направлении, как казалось, ждавшей в нетерпении Насти.
— Куда спешишь, красавчик? — нарисовалась на пути Елизавета Антиповна.
— Да так…
— Ага, понимаю, понимаю.
Насмешливый тон и высокомерный взгляд Шики не нравились, более того — раздражали.
— Чего хотела, Кондратьева?
— Да особо ничего, так, спросить только…
Опустив взгляд, наращенным ногтем указательного пальца Лиза вычерчивала сердечко на груди Шики.
— Ну?
— Ах, да! — театрально хлопнула себя по лбу. — К делу, — сказала она, издевательски улыбаясь, будто бы испытывая терпение. — Не забыл ли ты, случаем, что должен мне?
— Что? О чём это ты?
— Так и знала, — сияла улыбкой прозорливости Лиза. — В начале года я по твоей горячей просьбе спасла тебя от отца, исполнив роль твоей девушки. Ну, припоминаешь?
— Ну, да, было дело. И?
— Теперь твоя очередь…
— Очередь — чего? — не хотел понимать Шики.
Выражение лица резко поменялось, от прежнего игриво-насмешливого тона не осталось и следа, а в голосе прорезался металл. Словно самый суровый приговор прозвучали следующие шесть слов:
— Твоя очередь исполнять роль моего парня…

Час спустя.
— Дай сигарету, — попросил Шики Яниса Лисицына, заставшего курящим в туалетной комнате. Ядовито ухмыльнувшись, из кармана апельсинового цвета брюк (что с однотонной рубашкой и пиджаком представляли яркий солнечный лук) Янис достал пачку сигарет, открыл и протянул.
— Пожалуйста.
— И огоньку.
Подкурившись, Шики глубоко затянулся и тут же закашлялся.
— Сука, — выругался он, когда кашель отпустил. — У тебя там то, что я думаю? — спросил Шики, указав на литровую бутылку колы.
— Ага, — понял товарища с полуслова Янис. — Ты же не пьешь? — сказал он, передавая газировку, намешанную с поморским бальзамом.
— Ай! — махнул рукой Шики, после чего жадно пригубил. — Фу, блин! Чё так крепко?
— Один к одному, как брат учил.
— Да? Впрочем… — не договорил Шики и сквозь отвращение глотнул ещё. А потом ещё. И ещё разок.
Мгновение спустя мир вокруг заиграл новыми красками, напряжение ушло, уступив место расслаблению, что теплом отзывалось по всему телу.
— Брат? — сказал Шики, чувствуя необходимость как-то отблагодарить Яниса. — Случайно, не тот, которого через месяц по дурке с армии списали?
Яниса несколько оскорбил данный вопрос, так как брат у него был один единственный. Шики, впрочем, нанесённой обиды не заметил, возбуждённо продолжил:
— Ну и плут у тебя брат! Хотя, красавчик… Может, тоже дурачком прикинуться?
— Не знаю, меня такие пустяки не волнуют.
— Как не волнуют? Служить хочешь?
— Я больной, что ли? — сказал Янис и на мгновение замешкался. — Не волнуют, потому что у меня белый билет.
— В смысле? — не понимал Шики.
Пока Янис смотрел самодовольным, высокомерным взглядом, Шики пригубил ещё, одним глотком осушил остатки, звучно отрыгнул.
— За что белый билет-то?
— А для чего я, по-твоему, весь этот спектакль с з-з-заиканием устраивал?
— Гм, — сообразив, сказал Шики и мысленно добавил: — Семейка, однако.
— А ты чего это от Лизы всё никак не отстанешь? — спросил Янис, подкуривая очередную сигарету. — Я почему-то был уверен, что у тебя сегодня будет другая цель, более достойная…
Напоминание о Насте и невозможности сближения с ней подействовали болезненно.
— Ай, — в отчаянии махнул рукой Шики, попросил ещё сигарету, подкурился, затянулся и, выпуская горький синий дым, обречённо сказал: — Расплата за былые грехи…
— Поделишься?
Шики не успел ничего сказать, так как в туалет зашёл возбуждённый, раскрасневшийся одноклассник.
— Курите? — сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — А там наши нимфы концерт устроили. Чуть было даже не подрались — Лев Николаевич вовремя подоспел…
— К-какие нимфы? — спросил Янис.
— К-какой концерт? — невольно вторя дефекту белобилетчика, спросил Шики.
— Настя с Лизой, какие ещё-то! — ответил одноклассник Янису, после перевёл взгляд на Шики. — Походу, Настя на что-то (кого-то) очень сильно обиделась и раньше времени покинула наше славное торжество. Эх!
Шики, выкинув бычок с полсигареты в унитаз, поспешил на выход.

Выйдя в зал, он спешно осмотрелся: на танцполе пара человек синхронно и органично двигались в такт музыке, рядом пара тел искренне верила, что божит и разрывает (увы…), ещё пара-тройка людей стояла возле и, завистливо наблюдая, не решалась начать танец, пара ненасытных организмов давилась десертом, кто-то заразительно зевал во весь рот, а после скучающим взором поглядывал на часы, а кто-то и вовсе занимался возмутительно непотребным делом – играл в телефоне!
В считанные секунды, просканировав обстановку, контрастное настроение публики и не обнаружив объекта поиска, Шики стремительно направился к выходу.
— За ней? — у самых дверей нарисовалась Лиза.
Взгляд раненого хищника с потекшей тушью на ресницах — ничего приятного не сулил.
— Тебе меня не остановить.
Битва взглядов длилась треть минуты или около того.
— Вижу, — опустив глаза в пол и театрально хлюпнув носом, уступила дорогу Лиза.
Несмотря на пробудившееся чувство сострадания, проглотив ком в горле, Шики кивнул головой и продолжил путь.
— Не спеши, Шики, — повстречался на улице классный руководитель. — Погоди… Фу, чем это пахнет — табаком?
— Не сейчас, Лев Николаевич, — жестикулируя указательным пальцем, решительно раздражительным тоном сказал Шики. — После.
— Да постой ты, — схватил учитель за левую руку, а в правую пихнул мятный леденец. — Она туда ушла, — сказал он, указав в сторону закрытой волейбольной площадки, после чего подмигнул левым глазом.
Кивнув головой в знак благодарности, Шики поспешил в указанном направлении.

Настя стояла на песчаном берегу и, удручённым взглядом смотря вдаль, провожала уходящее за горизонт солнце. Небо и море были окрашены огненными тонами, что вторило настроению, было созвучно ноющему, скорбящему сердцу. Убаюкивающий шум волн действовал расслабляюще, релаксируя и успокаивая дух.
— Красиво, не правда ли?
— Шики?
С выразительной улыбкой победителя, укротителя стихии, фортуны, проглотив мятный леденец, Шики приблизился вплотную. Настя смотрела завороженно, подобострастно: она была повержена, была в плену момента, сказочного и неповторимого. Вся боль, обида, злость в одночасье испарились. Белокурый небожитель здесь, рядом, а его нежный, пленительный взгляд, как гарант счастья, залог блаженства и столп умиротворения, прожигает насквозь и обещает звёзды, космос, Любовь...
Увидев минутой ранее одинокую фигуру Насти, направляясь к ней, Шики ломал голову над тем, что он ей скажет. Сейчас, однако, он чувством понимал: слова не нужны, излишни. Язык глаз, сияние взглядов и биение сердец, что стучали в такт, были красноречивее всяких слов, слаще, глубже и поэтичнее любых возвышенных речей.
И вот, притянутые неким незримым магнитом, магнитом дикой животной страсти, магнитом чувственного безумия, они нежно ласкались в объятиях друг друга. Медленно, но верно дело приближалось к историческому моменту – первому французскому поцелую. Когда до контакта, до слияния жарких губ оставалось совсем ничего, жалкий миллиметрик, хладнокровные овации, аплодисменты непримиримого соперника, самым циничным образом взяли и помешали, надругались над патетикой момента и всё испортили.
— Поздравляю, Настя, победила, — кончив язвительно рукоплескать, сказала Лиза.
Настя смотрела на подругу зловещим, пристальным взглядом, будто посылая сигнал: «Заткнись!» Шики, не понимая истинного смысла Лизиных слов, смотрел вопросительно, будто бы прося: «Объяснись».
— Увы, подвело меня то, чего я никак не ожидала: Шики не держит своего слова. Каково, а?
Шики и Настя поменялись ролями: теперь она смотрела вопросительно, а он желал сменить направление разговора. Ситуация Лизу забавляла, она наслаждалась, не спешила, продолжала говорить загадками:
— На лысо я побреюсь завтра, ок?
— Да? А меня сегодня заставляла? Ещё и триммер с собой специально взяла, теперь я догадываюсь, откуда такая уверенность.
— Это был уговор, от которого ты и вовсе отказалась…
— И правильно сделала!
— Стоп, девочки, таймаут, — вмешался Шики. Он начал прозревать: — Не пойму, вы что, спорили на меня?
— Это абсолютно не важно, — сказала Настя, смотря жеманным взглядом. — Это не имеет никакого значения…
— А что имеет?
Ситуация накалялась, обострялась, как вдруг из левого кармана брюк заиграло:
«Скажи: „Я люблю жизнь!“
Скажи: „Я люблю тебя, жизнь!“
Жизнь...
Скажи: „Я люблю жизнь!“»*
Шики достал телефон, на переднем экране которого светилось имя: «Глебыч».
— Алло, — ответил он на звонок.
— Шикич! Как ты там? Насадил кого на саблю? — тараторил Глеб, и так как динамик телефона работал исправно, хорошо, а кругом царила мёртвая тишина, то звонкий голос Глеба, помимо Шики, был слышен и дамам.
— Какую ещё саблю? — сконфуженно сказал Шики.
— Кожаную, какую! Чего тупим, салага?
— Ещё не насадил, — выхватив телефон, сказала Настя. — Но очень близок…
Глеб замешкался ровно на две секунды.
— Привет, Настя, и кто бы там ещё ни был,— сказал он задорно. — А мы тут с Алёной вдвоём тухнем, наши все свалили на дачу к Терпычу, так что квартира в нашем полном распоряжении, если ты, конечно, понимаешь, о чём я.
— Понимаю, скоро будем, — сказала Настя, после чего захлопнула телефон и вернула его Шики. — Ты с нами? — повернулась она к Лизе.

Четверть часа спустя, привлекая внимание пешеходов и иных участников дорожного движения, бело-розовый лимузин покидал остров Ягры. Помимо инструментальной классической музыки, в салоне стояло напряжённое молчание. Шики восседал по-царски в центре, косился то вправо, где сидела Настя, то влево, где, соответственно, сидела Лиза. Так, не разговаривая и косясь друг на друга, они и доехали.
Глеб и Алёна, куря сигариллу на двоих, встречали на крыльце. Глеб, со стрижкой полубокс, аккуратными усиками, сочным двухдневным фингалом под правым глазом, был облачён в майку и шорты камуфляжных тонов — готовился, по всей видимости, к военной службе. Алёна, с короткой стрижкой под мальчика и со свежим венком из ромашек на голове (подарок Глеба), была облачена в воздушный сарафан небесного цвета. Оба были под градусом, навеселе.
Вылезая из машины, Шики ненароком взглянул в сторону своего дома. Крашенную голову на одно мгновение посетила крамольная мысль... Захотелось покинуть данное общество, причём сделать это подчёркнуто, бесцеремонно – по-английски. Причиной был некий контраст настроений, чувство подавленности и оскорбления. Чем, однако, именно и конкретно был недоволен и обижен Шики, он чётко объяснить бы не смог. Поэтому, приняв желание капитулировать за очередной акт малодушия, Шики от этой идеи отказался, вместо этого крепко, с чувством пожал протянутую руку Глеба.
Отпустив пару сальных шуточек, не скупясь на комплименты, делая их поочерёдно каждому из прибывших гостей, Глеб проводил компанию наверх.
На лакированном журнальном столике, который стоял посреди комнаты Глеба, была накрыта незамысловатая поляна: пара бутылок откупоренного шампанского, литровая бутыль самогонки собственного производства, двухлитровый пакет томатного сока, цитрусовая нарезка, разломанная плитка горького шоколада, подогретый вчерашний шашлык из курицы, две соусницы — с майонезом в одной и с кетчупом во второй, нарезанный неровными кусками хлеб. Стол был сервирован хаотично, на скорую женскую руку: стопка мокрых тарелок разной глубины, кружки, стаканы, бокалы, вилки, ножи и зачем-то деревянная ложка.
Напротив столика стояли две табуретки, на которых приземлились Глеб и Шики, уступив по-джентльменски место на диване дамам. Алёна расположилась посередине, между Настей и Лизой. Такое соседство её несколько смущало, немножко пугало, но вместе с тем и льстило. Благо, хмель в крови помогал сохранять внешнее спокойствие.
Первым делом, конечно же, гостей волновал вопрос разукрашенной внешности, подбитой физиономии Глеба. Кто? Как? Где? Когда? Зачем?.. Недолго думая, видя живой неподдельный интерес и не видя причин скрывать эту курьёзную историю, Глеб удовлетворил запрос публики.
— С Иваном, что Боженко, пировали на днях и, как это часто бывает, в самый неподходящий момент закончилось горючее…
— Жиза, — прокомментировала Алёна, слушая данную историю второй раз, но как в первый: жадно взирая на рассказчика, ловя каждое слово, эмоцию, вздох.
— Пирогова, — холодным тоном и, сверля суровым взглядом, сказал Глеб.
— Молчу, — сознала оплошность смущённая Алёна и жестом показала: рот на замке.
Глеб продолжил.
— От моего вина Иван наотрез отказался, ссылаясь на какие-то несуразные причины, что, мол, генетически противопоказано, не по статусу и прочая ахинея, и, имея в наличии бумажный червонец, предложил авантюру — поднять денег в игровых автоматах. Очень быстро проигравшись, я заметил, как Иван храбрится, напускает на лицо маску непринуждённой весёлости, натянуто улыбается, а в глазах читается разочарование. Заметив на соседнем автомате табличку «Занято» и сумму 302 рубля на балансе, я решил понаглеть и рискнуть. Снял табличку, округлил баланс до 300, позвал администратора. Вежливо и учтиво попросил выдать выигрыш…
Прежде чем продолжить, Глеб решил выждать мхатовскую паузу, сосредоточив внимание на приготовлении коктейля «Кровавая Мэри».
— И что было дальше? — спросила Лиза. — Риск не оправдался, и администратор вместо денег втащил тебе в глаз?
— Нет, Елизавета Батьковна, не угадала, — ехидно улыбаясь, сказал Глеб. — Во-первых, администратором была девушка. Во-вторых, девушкой этой была Варя Малютина. В-третьих, выдав 250 рублей, она сказала исчезнуть и больше не появляться. А буквально сегодня я узнал, что эти деньги были Емельяна. Он не доиграл, так как резко схватило живот, и, поставив табличку и наказав сестре смотреть в оба, побежал со всех ног домой. Когда вернулся и обнаружил сюрприз, нежданчик, обратился к Варе за объяснениями, которая невозмутимо солгала, что, мол, выходила покурить и ничего не видела. Это мне Боженко сегодня рассказал, говорит, что Лютый до сих пор лютует…
— Всё это, безусловно, увлекательно и интересно, — сказала Настя, угощаясь шоколадом. — Но лицо-то тебе кто разукрасил?
— Терпение, милые дамы, терпение, — сказал Глеб и, смочив горло, продолжил: — Прогуляв 200 рублей, мы оказались в центре, на площади Ленина. Иван, приметив очередной игорный клуб, предложил зайти. Там было очень накурено, толпилась куча возбуждённого народа, волчьи взгляды, крепкая мужицкая брань и реже — улыбки ликования. Поднявшись на второй этаж, мы нашли свободный автомат, пихнули оставшиеся 50 рублей. Сделали ставку пять к одному, игра началась… Увы — сожрал вхолостую. На выходе Иван, ткнув локтем, обратил моё внимание на табличку «Занято», стоявшую на автомате «Крейзи Манки». Подойдя ближе, обнаружили 90 рублей на балансе, а ставка 100 к одному объясняла, куда девался продувшийся игрок. Осмотревшись и не обнаружив опасности, я убрал табличку, снизил ставку до 10 к одному, продолжил игру. На последнем ходу выпали три макаки — бонус! Лианы тянули с Иваном по очереди и каждый раз удачно — бананы, бананы, бананы. Супер-игра… Две таблички. Иван предлагает правую. Я стою за левую. Разыгрались: у Ивана бумага, у меня ножницы. Жму левую…
Не договорив, на самом пикантном моменте, Глеб встал и подошёл к открытому окну. Сел на подоконник.
— Вы же не против? — приличия ради спросил он, подкуривая сигарету. — 500! Да умножьте на 10, да прибавьте за бананы… Не успел, однако, я толком порадоваться, как почувствовал тяжёлую длань на плече. Разворачиваюсь и вижу никого иного, как богатыря Аркашу. Ослеплённый приступом ярости, он меня не признал и смачно прописал в трафарет. Иван, от греха подальше, по-тихому свинтил. Благо, мне скоро удалось пробудить кудрявую память и успокоить Аркашу, так что дальше мы играли вместе до первых петухов с переменным успехом, меняя игорные клубы и разбавляя их питейными заведениями.
Когда непросвещённые (к стыду Шики, который считал подобные движения уделом недалёкой челяди и лентяев, жаждущих лёгкой наживы) уточнили, кто такой богатырь Аркаша, раздался звонок в дверь.

Тынь-Дынь.

— Алёна, солнышко, открой, — попросил Глеб и, не дожидаясь ответа, продолжил беззаботно пускать кольца дыма.
Через минуту взволнованная Алёна вернулась в комнату.
— Глеб, там Емельян пришёл в компании Иванов. Злой, агрессивный, не верит, что тебя нет дома. Говорит, что если ты сию же секунду не выйдешь, то он всю хату вынесет…
Заинтересованные взгляды гостей перекочевали с Алёны на Глеба.
— Без паники, товарищи, — сохраняя бодрость духа, сказал Глеб. Спрыгнув с подоконника, направляясь к выходу, добавил: — Сейчас решим.
Через пять минут Глеб вернулся в компании Емельяна, Боженко и Пушкина. Каждый из вновь прибывших держал в руках взятые с кухни стул и табуретки.
— Располагайтесь, господа, — по-хозяйски распоряжался Глеб. — Не стесняйтесь, угощайтесь, чувствуйте себя как дома.
Шики пришлось потесниться: он теперь сидел между Иванами. Пушкин взирал на стол равнодушно, ничто его не прельщало; угостился долькой апельсина и был таков. Боженко, казалось, забыл про статус и генетику, так как без замешательства и даже с вожделением принял предложение выпить сорокадвухградусной. Глеб начислил четыре стопки, Алёна подлила дамам шампанского, и, прежде чем принять внутрь, Шики выявил желание произнести речь.
— Пользуясь случаем, — посмотрел он на Иванов и, переведя и зафиксировав взгляд на Насте, продолжил: — Я загадал желание. Давайте же выпьем за то, чтоб оно непременно сбылось.
За исключением Лизы, все дружно чокнулись, хлопнули и пригубили.

Когда на столе осталось пять долек лимона, четыре апельсина, три куска хлеба, две дольки шоколада и один кусок шашлыка, было предложено сыграть в «Мафию». Возражений не последовало.
Прежде чем начать игру, Алёна вместе с Боженко сходили в круглосуточную «Шестую лавку», где денег хватило на две бутылки самого дешёвого шампанского и литровый пакет «Мультифрукта».
Ведущим и судьёй вызвался быть Пушкин. Так как тематических карт не было, он попросил колоду обычных игральных.
— Есть две версии данной игры: московская и питерская, — делился знаниями Пушкин, отсеивая карты. — Первая — спортивный формат, где строгие правила и ограниченное количество амплуа, — поправив очки-пустышки, бесстрастным тоном говорил он. — Нам он не подходит, поэтому предлагаю играть по моим правилам, в «полупитерский», так сказать, формат.
Название Емельяну не нравилось; глубоко в душе он чувствовал оскорбление, но, видя, что остальные остались безразличны, возмущаться не стал.
— Игроков у нас семь, — продолжал Пушкин. — Король крестей и дама пик будут мафией, дама червей — путана, дама бубей — доктор, король червей — шериф, шестёрка червей и шестёрка бубей — простые мирные жители. Запомнили?
— У путаны какая карта? — спросила Лиза, демонстративно взирая на Настю.
Дважды продублировав амплуа и их масти, свой вариант правил, Пушкин перетасовал ограниченную колоду, поправил неправильную и, начав с дам, предоставил игрокам вытягивать карты.
Когда каждый ознакомился со своей ролью, силясь сохранять непроницаемое выражение лица (что почти всем удалось, за исключением Алёны, которая сидела красная как рак), Пушкин сказал:
— Наступила ночь. Город засыпает.
Все закрыли глаза, опустили головы.
— Просыпается мафия.
Двое участников открыли глаза, с улыбкой на лице посмотрели друг на друга.
— Мафия познакомилась. Мафия засыпает. Просыпается шериф…
Пушкин поочерёдно разбудил игроков, знакомясь с ними, кроме мирных жителей, что не имело смысла.
— Настал день. Город просыпается.
Все открыли глаза, подняли головы, стали переглядываться.
— Друзья, случилось страшное – в нашем славном городке завелась организованная преступность. Если в скором будущем мы её не вычислим, то беды и крови не миновать, — ораторствовал Пушкин, бродя по комнате размеренным шагом. — Пусть каждый, начиная с Шики и далее по часовой, представится и, смотря в лицо товарищей, ответит на вопрос: является ли он мафией?
Каждый игрок, естественно, клятвенно заверял, что он чист перед законом, а Алёна, едва слышно сказав, что не является мафией, покраснела ещё пуще.
— Наступила ночь. Город засыпает. Просыпается мафия, — не без удовольствия руководил Пушкин. — Мафия выбирает жертву. Жертва выбрана, мафия засыпает. Просыпается шериф и делает выстрел. Шериф засыпает, просыпается доктор. Доктор может спасти жертву, если правильно её выберет. Доктор выбрал, доктор засыпает. Настал день. Город просыпается.
Открыв глаза, все разом уставились на Пушкина, ожидая приговора.
— К сожалению, друзья, ночка была шальная. Произошло убийство. Мафия нанесла ранение, доктор помочь не смог, а умирающего жителя добил шериф. Давайте попрощаемся и дадим последнее слово Алёне.
— Меня что, убили? — не поняла Алёна.
— Да. И мафия, и шериф указали на тебя, — подтвердил ведущий. — Покажи свою карту.
Увидев даму червей, всем стала понятна причина смущения Алёны.
— Тупая игра, — проворчала Алёна, налегая на шампанское.
Шериф мысленно раскаивался и бранил себя за близорукость.
Началась полемика. Пушкин ограничивал участников временными рамками, давая каждому не более минуты. Затем объявил голосование.
Настя, Шики и Глеб проголосовали против Емельяна.
Емельян и Боженко — против Глеба.
Лиза — против Насти.
— Путём голосования, друзья, из игры выбывает Емельян, который является, увы и ах, мирным жителем, — сказал Пушкин, а Емельян открыл свою карту — шестёрку бубей.
— Идиоты, я же говорил, что не мафия! — воспользовался последним словом Емельян. — Это наверняка Глеб и Лиза, нутром чувствую — они…
Осталось пять игроков, а после игровой ночи — и вовсе три. Мафия единодушно убила шестёрку червей Боженко. Доктор сплоховал, а вот шериф был на высоте — меткий выстрел и минус преступный элемент. Королём крестей оказался Глеб.
— Мафия бессмертна! — заключительные слова Глеба, после которых он подмигнул Шики.
Настя, Шики, Лиза. Мафиози, шериф и доктор. Дама пик, король червей и дама бубей остались в игре…
— Голосования не будет, — сказал Пушкин, который менял правила игры на ходу. — Наступила ночь. Это финал, друзья. Город засыпает. Просыпается мафия и делает свой выбор. Выбор сделан. Мафия засыпает. Просыпается доктор и делает свой выбор. Нет, доктор, дважды себя лечить нельзя. Доктор сделал выбор, доктор засыпает. Просыпается шериф и делает свой выбор. Отлично… Наступает день. Город просыпается.
Все открыли глаза.
— Сумасшедшая ночь, друзья! Настоящая драма развернулась в нашем дивном городке. Сначала мафия (Настя) выстрелила в шерифа (Шики), но доктор (Лиза) его спас. В ответном выстреле шериф прикончил доктора, отплатил, так сказать, за добрые деяния. И таким образом в живых остались мафия и шериф — Настя и Шики. По идее, победила мафия, так как ночью право первого выстрела за ней. Однако на правах ведущего и судьи я отменяю кровавую ночь. Объявляю ничью. Победила дружба. Победила любовь!
— Судью на мыло! — крикнули хором Глеб, Боженко и Лиза.
— На кол полупитера! — подхватил возбуждённый Емельян.
В одиноко стоявшего Пушкина полетел последний кусок шашлыка. Мясо летело прицельно в лоб, но в последний момент Пушкин ловко уклонился и, зацепив неправильную, кусок вылетел в окно (на радость Барсика младшего, вышедшего на ночной промысел). Пока бушевал народный гнев, публичная порка, двое сидели молча, не сводя глаз друг с друга. Да, этими двоими были дама пик и король червей.

По мере того как уменьшалось спиртное, возрастала общая разнузданность: легкомысленный, бесстыдный юмор, шуточки за «300», а порой и вовсе за «200» (в частности, Боженко искрил, впрочем, Алёна хихикала…), прозрачные фривольные намёки, незатейливые провокации, открытые и скрытые обиды, экзальтация. Универсальный ключик ко всем страстям наглухо срывал нравственные замки, отворял нараспашку створы, выпускал на волю голодных, алчущих демонов. Гордыня и зависть, похоть и сладострастие, гневливость и апатия — эти и прочие пороки воспламеняли молодую девственную кровь.

С восходом солнца (как бы это парадоксально не звучало), когда стол был практически пуст, приближалась кульминация вечера.
— Ну что, товарищи, — обратился к искушённым гостям и заразительно зевавшему Пушкину Глеб, — предлагаю, пока кто-то конкретного храпака не задал, поактивничать. Время игры, время «бутылочки»!
Уговаривать никого не пришлось. В глазах большинства вспыхнул блудливый огонёк. Освободив стол от всего лишнего, Глеб положил на него пустую бутылку из-под шампанского.
— В качестве разминки начнём с простых поцелуев, без языка, — говорил он, смотря поочерёдно на каждого из присутствующих. — На кого укажет горлышко, тот целуется с человеком, запустившим бутылку. Надеюсь, это понятно?
— А если я попаду на кого-то из парней, например, на Шики? — резонно спросил Емельян. — Должен буду с ним целоваться?
— Нет, однополой любви в моём доме не бывать, — успокоил Глеб. — В таком случае право хода переходит к Шики, а прежде он даст тебе «леща».
— А это ещё зачем? — спросил Боженко.
— Для контраста: либо получишь поцелуй, либо подзатыльник. Так будет веселее.
— А дамы тоже должны друг другу «леща» давать? — спросила Настя.
— Мы тут за равноправие, детка, отличий делать не будем. Ещё вопросы?
— А что после разминки? — спросила Лиза.
— Три этапа: разминка с простыми поцелуями, поцелуй с языком, уединение в отдельной комнате. Если вопросов больше нет и все готовы…
Так как все молча переглядывались, Глеб, крутанув бутылку, сказал:
— На правах хозяина испытывать судьбу первым буду я.
Сделав несколько кругов, бутылка медленно остановилась, горлышко указывало между Алёной и Лизой. Все посмотрели на Глеба, ожидая разрешения патовой ситуации.
— В таком случае следуем по направлению часовой стрелки, — нашёлся Глеб. — Елизавета Батьковна, с вас поцелуй.
Так как они сидели рядом, вставать не пришлось. Без тени смущения Лиза звонко чмокнула Глеба в губы, вытерла рот, крутанула бутылку. Попала на Алёну.
— Что я должна делать? — спросила Алёна, покрываясь краской.
— Ты должна отвесить ей звонкого отеческого подзатыльника, — охотно инструктировала Настя. — Давай, в качестве примера, я покажу, как надо.
— Руки! — запротестовала Лиза, инстинктивно отодвигаясь. — Только дотронься, сразу бутылку об голову разобью.
— Брейк, девочки, по углам, — вмешался миротворец Глеб. — Равноправие к чёрту, меняю правила. Если девочки попадут друг на друга, то та, на кого указала бутылка, делает комплимент крутящему. Ферштейн?
— Я не поняла, — пожала плечами Алёна.
— Сделай комплимент Лизе, — подсказал Емельян.
— А-а… — сообразила Алёна, после чего повернулась к Лизе, стыдливо посмотрела на неё. — У тебя очень красивые губы, — сказала она первое, что пришло в голову.
— Спасибо, Алёна, — подчёркнуто вежливо поблагодарила Лиза.
Шики данную сцену, сцену открытого противостояния двух закадычных подруг, наблюдал с болью в сердце и грустью в глазах. Он искренне желал, чтобы все в этот день были счастливы, а ещё больше не хотел являться для кого-то причиной дискомфорта и душевных мук.
Далее Алёна попала на Боженко, который, не снимая солнечных очков (сидел в них весь вечер), быстро и неуклюже поцеловал пунцовую Алёну.
— Этап разминки на этом считаю оконченным, — после смазанного поцелуя заявил Глеб. — Теперь целуемся по-взрослому, с языком. Ванёк, крути.
Пока бутылка из-под шампанского нарезала круги вокруг своей оси, Боженко пригубил сорокадвухградусную прямо из горла. Он нервничал, впрочем, не меньше присутствующих дам.
Бутылка, наконец, остановилась, и судьба снова свела его с Алёной.
— Очки-то, может, снимешь? — спросила Алёна, когда Боженко приблизился вплотную. Ей важно было видеть глаза, чего категорически отказывался понимать Иван. Так и целовались: он в очках, она с венком на голове.
Далее Алёна засосала другого Ивана — Пушкина, который, так же как и предыдущий Иван, не снимал своих очков с нулевыми диоптриями.
Пушкин попал на Емельяна, который с большим удовольствием отвесил ему плотного подзатыльника и с не менее большим удовольствием и азартом крутанул бутылку. Попал, однако, вопреки ожиданиям, на Шики. Шики товарища пощадил, можно сказать, погладил.
— На этом, предлагаю, кончать второй этап, — сказал Глеб. — Ставки поднимаются: в случае разнополой пары голубки уединяются в комнате Алёны. Шики, запрягай…

Чувство дежавю: полная тишина (разве что было слышно, как тикала стрелка настенных часов), затаив дыхание, все следили за крутящейся бутылкой, ожидая вердикта фортуны, приговора судьбы… Один Шики принципиально не смотрел на стол. Его взгляд блуждал по напряжённым женским и томным мужским лицам. Когда он посмотрел на Настю, бутылка заходила на последний круг: Алёна, Лиза, Глеб, Емельян, Боженко, Шики, Пушкин… Стоп!

Настя не гармонировала с окружающей её обстановкой, смотрелась чужеродным элементом. Ещё этот предательский запах – звенящей пошлости… Видя и сознавая это, Шики стал чувствовать себя неуютно. Всю дорогу, весь коммунальный коридор они шли молча, не проронив ни слова. Вот и сейчас, храня молчание, Настя стояла посреди комнаты на бордовом синтетическом паласе, а её пристальный взгляд будто бы спрашивал Шики: «Ну и зачем ты меня сюда привёл?..»
— Этот сервант из дуба, у родителей в комнате такой же стоит, — теребя пуговицу на жилетке, сказал, наконец, Шики. — А вот эта лампочка считается реквизитной, — показал он на потолок. — «В космос», кажется, называется…
Настя не проявила никакого интереса к словам Шики. И дубовый сервант, и агитационная лампочка были ей, извиняюсь за тавтологию, до лампочки. Глубоко вздохнув, сделала шаг навстречу.
— А ты помнишь, Шики, тот вечер прошлым летом, когда мы также играли в «бутылочку» у меня дома? — сказала она, смотря пронизывающим холодным взглядом.
— Да, — напрягся Шики.
— Я с Глебом, как и мы сейчас с тобой, уединилась в комнате, помнишь?
— Помню.
— Знаешь, что мы там делали?
Настя сделала ещё шаг и встала вплотную.
— Знаешь или нет?
Шики не знал, что сказать, как ответить. Врать, что не знает, казалось неправильным. Говорить, что ему в своё время поведал Глеб, не было былой уверенности в достоверности полученной информации.
— Давай я тебе на ушко шепну, — устав ждать, как-то озлобленно сказала Настя, после чего приподнялась на цыпочки, прильнула к уху. Губы нежно шептали, щекотали кожу, касаясь серьги, когда она, словно палач, казнила и разрушала хрустальный мир Шики.
Неуверен, давала ли Настя отчёт своему поведению, осознавала ли истинную мотивацию своих действий? Когда несколько минутами ранее они шли в комнату, она желала увидеть перед собой прежнего, «пляжного» Шики.
Увы. Встретила её старая и до тошноты бесячая версия — Шики «пентюх». Шики, который в своё время не поблагодарил за кольцо, который всё время в школе сторонился её по непонятным причинам, будто боялся, что она его съест, — Шики, такой внешне привлекательный и такой жалкий внутри…
Чувствуя, как почва уходит из-под ног, как привычный мир трещит по швам, первым порывом было желание ответить болью на боль, кровью на кровь, злом на зло: ударить размашисто, влепить звонкую пощёчину, выписать отцовского «леща». Чтобы замолчала, чтобы понимала, что творит, чтобы не была так привлекательно беспощадна и очаровательно жестока.
К счастью, или, быть может, к сожалению для Насти, Шики поборол соблазн рукоприкладства. Тыкая указательным пальцем, лихорадочно качая головой, он тщетно подбирал в голове слова защиты или нападения, или… В итоге, ничего не сказав, прошёл мимо, задев слегка плечом, на выход.

Наскоро обувшись, размашисто отворив незапертую на замок входную дверь, Шики переступил порог, как его остановил заливистый смех Глеба. Конечно, Глеб смеялся вовсе не над Шики, которого попросту не мог и видеть: развеселила его удачная острота Емельяна. Умом-то Шики понимал, что потешаются не над ним, но верх взяли эмоции – решил повременить с уходом.

Глеб, поленившись дойти до окна, закурил прямо посреди комнаты, сидя на табуретке. Он выпустил облако дыма, когда в комнату резко вошёл Шики. На мгновение повисла тишина, шесть пар глаз уставились в одну точку.
— Уже?! — удивился Глеб, поднимаясь на ноги. Пунцовое от ненависти лицо и тяжёлое дыхание Шики он ошибочно приписал любовным усладам, постельным потехам. — Можно поздравить? — протягивая руку, спросил Глеб.
Хлёсткий, плотный хук с левой руки, со всего плеча, вместо пожатия прилетел в челюсть. Удар был такой силы, что пошатнул, нарушил равновесие, и, запнувшись о табуретку, Глеб приземлился на пятую точку. Сигарета вылетела из руки, совершила замысловатый пируэт, заискрилась, ударившись об угол стола, и упала рядом. Всё это действие сопровождал Алёнин визг. Лиза же за сим наблюдала молча и восхищённо. Иваны растерялись, а Емельян тут же вскочил, потушил ногой окурок, встал между лежачим Глебом и стоявшим Шики, словно судья на ринге.
— Отличный удар, Шики, — трогая разбитую в кровь нижнюю губу, сказал, ухмыляясь, Глеб. — Настя проболталась или сам догадался?
Шики ничего не ответил, хоть его и оскорблял невозмутимый тон Глеба.
— Главное, пойми, дружище, — продолжая смотреть снизу вверх, не пытаясь подняться, говорил Глеб. — Ничего личного… Просто так вышло… Что естественно, то не безобразно.
Велик был соблазн схватить табуретку и заставить Глеба замолчать, но Емельян бдил и, понимая желание Шики, качал головой, говоря тем самым: «Не стоит». Тогда Шики развернулся и пошёл на выход.
— Не пара вы с ней, Шики, не пара, — услышал он у самых дверей, что заставило на секунду задержаться, снять с пальца кольцо и незаметно для всех бросить на пол.
Когда входная дверь с чувством захлопнулась, Глеб мысленно добавил: «Ты достоин лучшего, братишка…»

Через минуту Шики был дома. Первым делом он зашёл в свою комнату, взял со стола аудиоплеер, в который была вставлена кассета с саундтреками к фильму всех времён и народов. Пройдя в комнату родителей, он надел новые наушники «чебурашки», включил музыку и, как был, не раздеваясь, упал на постель, на свежее бельё монотонного пурпурного цвета.
Стесняться было некого, а потому, слушая на всю громкость красивую инструментальную музыку, Шики плакал, проливал горькие, стенавшие тело и душу слёзы.
Не ошибусь, если скажу, что такого рода боль Шики испытывал впервые. Да, можно смело утверждать: подобные страдания ранее были им неизведанны, разве что в фильмах видел. Было острое желание свести счёты с жизнью, но на это нужна была воля. Тогда Шики решил выбрать альтернативный путь: сбежать в монастырь, укрыться в пустыне, заделаться отшельником — всё что угодно, лишь бы не соприкасаться с этим лживым миром, чтобы не видеть этих двуличных людей, что, колотя в грудь, с пеной у рта именуют себя другом.
Глеба и Настю Шики поместил в условный чёрный список — они для него умерли. Навсегда и бесповоротно. Всё. Баста.
Под единственную песню с альбома «Моё сердце будет биться дальше», приблизительно на третьем припеве, Шики уснул.

Тзыыыыыыыынь!
Тзыыыыыыыынь!
Тук-тук-тук!!!
Тзыыыыыыыынь!

«Что за..?»
С помятым, опухшим лицом и в таком же помятом костюме-тройке, забыв про плеер, что лежал на животе, Шики вскочил с кровати. Штекер от наушников выскочил на лету, и аппаратура, ударившись о деревянный пол, издала характерный звук, что на пару с паутинами трещин на корпусе привели Шики в яростное исступление.
«Мля-я-я…»
Сняв на ходу наушники и нервно кинув их на кровать, Шики поспешил в коридор и отворил входную дверь. Перед ним стояли местный следователь, пара людей в форме с автоматами в руках и любопытные соседи.
— Гражданин Шики? — представившись и показав удостоверение, спросил следователь с гусарской растительностью на лице.
— Я, — грубо подтвердил Шики, не скрывая своего возбуждённого состояния.
— Обувайтесь, вы проследуете с нами.
— А с какой это радости? — сказал Шики, которого, помимо раздражения, мучило тяжёлое похмелье, и единственным желанием которого было упасть на кровать и забыться. Он не чувствовал тревожных ноток на душе, происходящее казалось нелепым фарсом, недоразумением, которое он имел наивность полагать, сможет быстро разрешить. Сказывался хмель в крови, отсутствие опыта подобных встреч, искренняя вера в собственную невинность и проч. Следующее известие, однако, заставило быстро протрезветь и прийти в должный трепет.
— Радости мало… Вы подозреваетесь в преднамеренном поджоге, что привело к летальному исходу, смерти людей.
— Ч-что? — не верил ушам Шики. — Какой поджог? К-каких людей?
Прежде чем ответить, следователь прожёг подозреваемого профессиональным взглядом. Не уловив фальши, видя натуральное недоумение и неподдельный ужас в глазах, он фатально изрёк:
— Глеба Филина и Анастасии Царёвой…

Через пять минут, с бледным лицом и оленьими глазами, закованный наручниками, в сопровождении людей при исполнении, Шики вышел на крыльцо. В это время у подъезда стояло желтое такси; водитель грузил чемоданы в багажник, а рядом находились Аннет с матерью. А через пустырь, через бывшую детскую площадку, Шики увидел следующую картину: машины скорой помощи и пожарной стояли у перенесшего пожар и еще дымившего дома Глеба, а комната, где он жил (вернее сказать, что от нее осталось), имела вид, будто пережила прямое попадание из гранатомета. И плотная толпа людей, казалось, из окружавших близ домов вышел каждый. Появление Шики народ встретил с интересом, пробудившимся возбуждением, а в глазах некоторых сквозило явное презрение, агрессия, бичевание; в числе последних была и Алёна Пирогова. Послышался свист осуждения, крики брани, угрозы.
— Шики! Что происходит?!
— Не знаю, Аннет. Какое-то недоразумение, — силясь сохранять присутствие духа, с вымученной улыбкой на устах сказал Шики. — Ты только не волнуйся, я потом тебе все расскажу, — эти слова он уже говорил из милицейского УАЗика.
— Ладно, — сказала Аннет, и ей так стало невыносимо грустно и больно на сердце. Барсик еще, маленькая шлёндра, нагнетал атмосферу: сидел на подоконнике, смотрел печальным, душераздирающим взглядом, а правую лапку, будто бы прощаясь, приложил к стеклу.
Аннет понимала, что никакого потом для нее с Шики уже не будет. Самым грубым, циничным образом, помимо ее воли, бежали от отца в центральную Россию.
— Аня, быстро в машину!
Сев в такси, Аннет повернула голову и, вытирая быстро увлажняющиеся глаза, проводила взглядом удаляющийся УАЗик.
«Прощай, Шики…»

* Лигалайз - "Жизнь"