Заметки стряпчего без цензуры

Глава 8.
Госнаркоконтроль

Тяга ко всему новому просыпается во мне часто. Как минимум, раз в три-четыре года мне требуется сменить работу, профессию, офис или город. Не остался я верен и милицейскому следствию. Через четыре года перешёл на новую службу с повышением в должности.
Дело в том, что тогдашнего президента (хотя почему "тогдашнего", он и нынешний) достала такая служба, как Налоговая полиция, и он, как человек безусловно ироничный, с блестящим оригинальным чувством юмора и неординарным мышлением, переименовал и перепрофилировал налоговых полицейских в наркоконтроль. Как бы так доступнее это проиллюстрировать? Представьте, что вы - балерина или танцор в Большом театре, у вас успешная карьера, перспективы, однако внезапно, вам в приказном порядке говорят: "Со следующих выходных мы переводим вас в колхоз им. Нестора Махно "40 лет без урожая", и там копаем картошку,.. тридцать соток,.. в день! Форма одежды та же: пуанты, перья и трико". Думаю, культурный шок, который испытали бывшие налоговые полицейские, был намного более резким и ошеломляющим.
Произошла своеобразная "рокировочка": бывшие сотрудники налоговой полиции перешли в МВД для расследования налоговых преступлений, а бывшие сотрудники ОБНОН (Отдела по борьбе с нелегальным оборотом наркотиков) - в Госнаркоконтроль.
И вот меня после телесных посадили на экономические и налоговые преступления. Развалив пару-тройку экономических уголовных дел, я решил уйти с этого интересного и перспективного направления, поскольку в госнаркоконтроле предложили больше "плюшек": выше зарплата, выше должность, последующее повышение.

Я всегда мечтал не просто написать рапорт об увольнении, а красиво, как в американских боевиках, кинуть металлический полицейский жетон шефу на стол, швырануть отдельно пистолет, обойму и громко хлопнуть дверью чтоб штукатурка посыпалась. Мечтам не суждено было сбыться. Процедура увольнения в милиции, к сожалению, максимально бюрократична и регламентирована. Рапорт подаётся секретарю канцелярии, будущему бывшему сотруднику выдаётся обходной лист, в котором каждый из руководителей подразделений пишет, что не имеет претензий и вопросов к данному сотруднику. Думаю, при крепостном праве крестьянин мог намного легче освободиться от помещика. Впрочем, я не освобождался, я переходил от одного барина к другому.
Оксана, кстати, тоже чуть раньше перешла в Госнаркоконтроль. Благо, там совершенно не интересовались кражей крупного рогатого скота, а значит повторения истории с рогами и копытами ожидать не приходилось.

Кубань, да и наверное и весь Юг России, славится не только мягким климатом, богатым урожаем и гостепреимством, но и свободным распространением тех растений, за которые в других, более северных, регионах обычно платят деньги. Например, на юге мало кому придёт такая мысль, как покупать каннабис (коноплю). Зачем?! Она же везде растёт, сама... Такое обстоятельство вместе с тем, открывало возможности для успешной борьбы с этим явлением. Причём борьбы перманентной, не прекращающейся никогда. Раз каждый сезон вырастает причина этой борьбы, то обязательно будет и успешный результат... и так каждый год.

Хочу оговориться, что я противник любых психоактивных веществ, особенно незаконных (наркотиков).

Всю же бессмысленность борьбы с наркотиками я наглядно увидел, наблюдая за судьбой бумажного свёртка с измельчённой марихуаной. Прекрасным весенним днём два жителя Краснодарского края раздобыли каннабиса, положили его в газетный свёрточек и очень довольные, в предвкушении хорошего вечера шли по ул. Красной славного города Кропоткина. Не знаю, что именно выдало их: стиль одежды, цвет лица или неуверенная манера держаться, но они были задержаны сотрудниками патрульно-постовой службы. После нескольких хитроумных процессуальных манипуляций свёрток с марихуаной перекочевал в распоряжение сотрудников милиции, но не безвозмездно! Взамен эти два парня получили почётный статус подозреваемых в совершении преступления и даже выучили статью - 228 Уголовного кодекса. К сожалению,  долго оставаться у сотрудников ППС свёрток с марихуаной не мог, его передали эксперту-химику как раз нашего Отдела госнаркоконтроля для определения, наркотик ли это. А поскольку таких подарков эксперт по долгу своей службы получала довольно много, то производство экспертизы по ним осуществлялось одновременно: свёртки, пакеты распаковывались, взвешивались и дабы не забыть значение весов для каждого свёртка, эксперт карандашиком писала на самих свёртках это число и дату. После взвешивания с образцами вещества проводились специальные манипуляции и химические реакции и тесты. И если тесты показывали, что это наркотик, эксперт в своём заключении именно это и писала, а свёрток - упаковывала обратно и опечатывала. Вместе с заключением эксперта свёрток с наркотиком передавался следователю (например, мне или другому) для предъявления обвинения тем парням, чтобы вместо почётного звания "подозреваемый" они получили ещё более почётное звание "обвиняемый". Мной свёрток осматривался, приобщался в качестве вещдока к уголовному делу. Дело отправлялось в суд, а вещдок - хранился в камере вещественных доказательств в местном отделе милиции. Редко когда парни сильно отнекивались от обвинений, чаще признавали в суде вину, получали свой условный или реальный срок. А судья в приговоре решал не только сколько и кому назначить наказания, но и что делать с вещдоками. Наркотики положено было уничтожать. В нормальных условиях в отделе милиции собиралась комиссия из трёх или более человек, они сжигали наркотики, а всё это действо оформляли актом об уничтожении. Но не в этом городе!
В этот раз комиссия собралась, подписала акт об уничтожении, а вот вместо уничтожения один из членов комиссии, а по совместительству заместителя начальника отдела милиции, забирал пакет с марихуаной себе, срезал бирки с печатями и в том же виде - газетный свёрток, продавал подконтрольным ему торговцам наркотиками. За полцены. И давал им один месяц срока, в течение которого он и его сотрудники не будут их трогать. Затем в такой же прекрасный весенний или летний день счастливые обладатели (другие разумеется) недавно купленного свёртка с марихуаной шли по улицам города, их тормозили сотрудники милиции и изымали свёрток с марихуаной. Свёрток отправляли эксперту-химику, которая распаковав газету видела, что там карандашиком и её же почерком написана масса вещества, которую когда-то, несколько месяцев назад она же и определила.
Когда это обнаружилось, вышел сначала небольшой конфуз, мягко переросший в крупный скандал. Начальство было недовольно такой постановкой вопроса и сделало единственно правильные выводы: в следующий раз не лениться и поменять упаковку товара перед выпуском его в свободный оборот.
Мешать чужому бизнесу не в моих привычках. Напротив, я привык защищать деловую инициативу, а потому я продолжил службу в госнаркоконтроле, тем более, что там было значительно веселее, чем в милиции.

Глава 9.
Чем полиция отличалась от милиции

Вопреки всеобщему мнению, полиция появилась в России не в 2012 г., после переименования милиции, а значительно раньше, в девяностых. Налоговые полицейские были настоящими копами, даже имели металлические бляхи-жетоны с эмблемой службы и номером. По наследству подобные жетоны достались на первых порах и наркополицейским. Удостоверение наркополицейского представляло собой не скучную бордовую корочку, как у всех силовиков, а чёрный кожаный чехол с двумя отделениями для двух вставных ламинированных карточек с фотографией, печатью и перечислением должностей, званий и подразделений, а вот на внешней стороне кожаного чехла был прикреплён крупный металлический жетон с чернью и лаком в виде щита, двуглавого орла, вписанного в щит, мечей и прочей символики силовых служб. Выглядело не просто внушительно - круто!
К примеру, гаишники, остановившие машину по какому-нибудь поводу, просто забывали, что они хотели и зачем, как только видели удостоверение с жетоном. Их реакция была просто по-детски непосредственной:
- Ух ты! Пацаны, а покажите!..
Мы с барского плеча давали посмотреть. Удовольствие от этого получаешь больше, чем если бы в детстве во дворе вышел погулять с самым наикрутейшим велосипедом и дал прокатиться "один кружок" друзьям. Мужчины всегда дети, только игрушки у нас разные в разном возрасте...

Полицейские немного свысока смотрели на милицию. Это неправильно, но всё же это так было. Чем это объяснить? Например, госбезопасность, служба, в разные периоды называвшаяся МГБ, КГБ, ФСБ, вышла в общем-то из той же службы, что и МВД - ВЧК, ОГПУ, НКВД. Однако "фейсы" (сотрудники ФСБ) почему-то считают себя профессионалами высшего класса, тогда как милиционеры для них предмет шуток и насмешек. В народе такой тип поведения называется просто - чванство. Хотя справедливости ради стоит заметить, что милиционеры очень часто давали повод думать о них, как о дилетантах.
Что же касается полицейских, прежде всего налоговых, эта службы была образована и комплектовалась в основном гэбэшными кадрами, отсюда и стиль работы и то же самое гэбэшное чванство. Наркополицейских сильно разбавили милицейскими кадрами просто в силу того, что бывшие налоговые полицейские совершенно не знали, как бороться с наркобизнесом. В итоге по законам генетики от обеих служб наркополиция взяла самые худшие черты и на выходе получилась гремучая смесь милицейского разгильдяйства и гэбэшного высокомерия - вот усреднённый портрет сотрудника наркополиции нулевых годов. Словом, прекрасные душой, чистые помыслами и ярые сердцем рыцари конопли и мака.
Кстати, форма у наркоконтроля была болотно-зеленоватого цвета, а звёздочки на погонах - салатово-зелёные, поэтому у меня всегда с теми же гаишниками и другими интересующимися удостоверением проходила шутка:
- Присмотритесь! Там на погонах вместо звёздочек листики конопли!
Шутка всегда прокатывала и фотографию на удостоверении старались рассмотреть пристальнее: "Что правда?!"

Негласное соперничество силовых ведомств было всегда. Прокурорские считали себя выше остальных, госбезопасность тоже, таможня держалась особняком, военная прокуратура задирала нос перед теми же гражданскими прокурорскими, не миновала эта участь и наркополицию.

Чем отличалась служба в полиции от службы в милиции на практике? Практически ничем! Разве что у надзирающего прокурора при проверке уголовного дела нам дозволялось сидеть, а не стоять по стойке "смирно". Так или иначе, но переименование в 2012 году милиции в полицию положило конец той чехарде силовых служб, что творилась до того. Все стали полицейскими, правда без жетонов, просто с корочками.

Наш Отдел Госнаркоконтроля располагался в здании... детского сада. Точнее, он занимал половину здания, а вторую половину занимал детский садик. Приезжая на службу, я часто наблюдал такую картину: по аллее, ведущей к зданию молодые мамочки ведут своих детишек в садик, и тут же рядом оперативные сотрудники вели в наручниках наркоманов, задержанных на очередном притоне. Несмотря на то, что мы, как силовики, дежурили и охраняли общую прилегающую территорию круглосуточно, мамашкам такое соседство не нравилось и обращения по этому поводу к главе города писали ежеквартально. Интересно, налоговые полицейские их тоже раздражали?..

Коллектив в наркоконтроле был с чувством юмора. На стенде "Розыск" среди плохих ксерокопий снимков ваххабитских террористов примерно месяц провисела ксерокопия фотографии нашего начальника Отдела с "красивой" легендой террориста-экстремиста. Снять её приказал проверяющий из краевого Главка.

Мой первый отпуск на службе госнаркоконтроля я провёл в Дивноморском. И даже здесь служба не хотела меня отпускать. Я общался на пляже с двумя красивыми девушками и на заднем плане краем уха услышал знакомый лексикон. Представьте, что вы какое-то время прожили за границей и вдруг услышали родную речь. Вот, примерно такой же эффект оказали специфические слова из профессионального слэнга оперативных сотрудников милиции. За моей спиной в шезлонге лежал мужчина типичной бандитско-милицейской наружности и разговаривал по телефону. Я сразу же уловил суть разговора. Из обрывочных фраз следовало, что мужчина из Батайска, привёз и наладил канал поставки на побережье героина, сдал его оптом и сейчас отдыхает, а также предлагает своему визави на том конце соединения привезти ещё героина и прогулять навар. Разумеется, это всё было сказано не этими словами, а оперским профессиональным арго. Мужчина был уверен, что его не поймут.
До местного Отдела госнаркоконтроля было рукой подать - пара-тройка километров до Геленджика. Я хотел эту информацию сообщить коллегам, однако, во-первых, поленился, а во-вторых, какое-то внутреннее чувство подсказало мне: "Не стоит. Лучше отдыхай. У тебя долгожданный отпуск". Я не пошёл.
Где-то через месяц после моего отпуска начальника отдела наркоконтроля Геленджика, заместителя начальника милиции Геленджика и нескольких оперов задержали и предъявили им обвинение в создании организованного преступного сообщества с целью совершения преступлений, связанных с наркобизнесом. Не думаю, что они прислушались бы ко мне пойди я месяц назад к ним, возможно, даже сильно бы не обрадовались моей инициативе.
Как я стал замечать, все мои неприятности начинались с отпуска или отдыха...

Глава 10.
Я терял сознание один раз в жизни. И, как назло, это произошло в прямо судебном заседании во время моего допроса. Меня вызвали на допрос прямо после больничного. Ничего не предвещало такого "веселья", всё шло обычно. Я оделся как пижон, светлые брюки и пиджак с рубашкой, начистил туфли до блеска - это был мой первый выход "в свет", то есть в судебное заседание в качестве свидетеля. Несмотря на то, что я ещё был слаб после болезни, я шёл по улице и радовался тёплому майскому солнышку. Кстати, вырядился я не ради суда, а потому, что у меня были планы после допроса.
Меня вызвали в суд, чтобы я рассказал о некоторых обстоятельствах при расследовании уголовного дела, обычная практика.
Председатель районного суда, Юрий Борисович, ростовчанин, кандидат в мастера спорта по боксу, тяжеловес, был человек красноречивый и словоохотливый. Говорил он много, и очень любил, когда его внимательно слушают. Сам мой допрос длился недолго, минут эдак десять-пятнадцать. Остальные полчаса, явно любуясь собой, цветасто вещал судья. В какой-то из моментов его речи я вдруг заметил, что его голос, до этого звучавший громко, вдруг стал отдалённым, а потом и вовсе исчез. А изображение, картинка реальности, которую я наблюдал, вдруг скукожилась до маленькой светлой точки, как это бывает, когда выключить старый ламповый телевизор. Это и была потеря сознания.
Следующая моя картинка - это я лежу на полу в зале судебного заседания, а надо мной склонился адвокат и видимо пытается привести меня в чувство.
- Мироныч, ты чего? -; невинным голосом и светским тоном, словно попросил передать соли, спросил я Александра Мироновича.
- Это я "чего"?!! Это ты чего?!!
На лице судьи застыла гипсовая маска, которую вполне можно использовать в качестве музейного экспоната-инсталляции "Изумление (стадия отрицания) или "Да ну на..."
- Есть ещё вопросы к свидетелю? - спросил судья.
Стороны решили воздержаться от дополнительных вопросов во избежание новых удивительных поступков этого свидетеля.

Весть о том, что "председатель суда довёл следака до обморока" стала разноситься со скоростью эпидемии в фильме о зомби апокалипсисе. Сначала меня мягко, ласково, но практически насильно, против моей воли, затащили в свой кабинет сердобольные секретари судебного заседания. Я не сильно сопротивлялся - девушки молодые и энергичные. Они отпаивали меня холодной минералкой и откармливали шоколадом. Я же понимал, что избежать огласки вряд ли удастся, даже если прямо сейчас из следователя переквалифицироваться в серийного маньяка и порешить весь народ в суде. Наверняка, новость уже покинула пределы здания.
И я был прав! Пока я шёл по улице, меня обогнал на машине знакомый адвокат, он проехал вперёд метров двести, резко затормозил, практически вывалился из машины, оставив её открытой и заведённой на проезжей части.
- Иваныч! Ты чо? Что там случилось?

Юлить было бесполезно. Я честно рассказал, как всё было. Он довёз меня до отдела наркоконтроля. Дабы избежать насмешек, я знал как это работает, не стоило всё отрицать. На вопросы начальника и сослуживцев я ответил максималь открыто. На этом можно было бы поставить точку в этой истории, однако чувство юмора моего коллектива было значительно изощрённее, а они сами - намного терпеливее и выдержаннее.

Примерно через полгода после этого инцидента я разбирал вещественные доказательства. Каждый вещдок соответствовал определённому уголовному делу. Разобрав все вещдоки, я сдал их в камеру хранения. У меня остался один неучтённый вещдок! Да, я помню истории со спрятанными под линолеум уголовными делами. Я насторожился! Что это за трёхлитровая банка с прозрачной жидкостью и биркой стоит в дальнем углу моего шкафа?!..
Я вытащил банку и повернул этикеткой к себе: "НАШАТЫРНЫЙ СПИРТ. ПРИМЕНЯТЬ ПРИ ОБМОРОКАХ. Доктор Ю.Б. Ермаков" (фамилия того самого судьи) значилось на этикетке.
В банке была вода. Это была коварная шутка моих сослуживцев. Они терпели полгода, шесть месяцев, ждали, когда я сам найду - вот это выдержка! Я спустился на первый этаж в кают-компанию, где всегда собирался весь коллектив.
- Кому нашатырного спирта? Угощаю! - спросил я с улыбкой.
Громкий дикий смех был ответом. Шутка удалась, я всё-таки получил свою порцию насмешек, хоть и по-доброму. Умение посмеяться над собой пригодилось в такой ситуации. К чести моих коллег, больше к этому вопросу не возвращались.

Глава 11.
Карьерный рост.

Делать карьеру в правоохранительных органах легко. Сверхусилия не нужны, достаточно не косячить. Моя должность была подполковничьей, то есть её мог занимать офицер в звании от лейтенанта до подполковника включительно - старший следователь по особо важным делам. Звания присваиваются автоматически, после достижения соответствующей выслуги лет. Полковниками и генералами становятся через повышение до руководящей должности и обучение в академии.
Я дослужился до капитана. Генеральские лампасы или полковничья каракулевая папаха мне не грозили. Оказывается, на десятом году службы я это понял, одного служебного рвения мало. Надо что-то ещё. А тут ещё резко обострились мои отношения с начальством.

Мои два начальника, собственно, начальник и его заместитель, представляли собой два совершенно противоположных типажа. Начальник - интеллигент и чистоплюй, до мозга костей. Я ни разу не слышал от него мата или крика. Да и мне кажется матерщина в его устах звучала бы жалко и неубедительно. Неумение пользоваться обсценной лексикой - это очень серьёзный недостаток руководителя в правоохранительных органах. Легче слепому выиграть Формулу-1 или завоевать олимпийское золото по стрельбе. Этот недостаток он легко компенсировал сверхбюрократичным, канцелярским стилем руководства. Лучше бы матерился! Находиться на ежедневных планёрсках шефа было настоящей культурной пыткой. Не зря портрет шефа в виде террориста-ваххабита так долго провисел на стенде "Розыск" и сняли его после проверки из Главка.

Его заместитель, напротив, был ушлый, хитрый оперюга (оперуполномоченный), не только не гнушавшийся матерщины и агрессивно-напористого стиля руководства, но и живший этим. Напомню, в те времена отличить бандита от сотрудника правоохранительных органов нельзя было ни по одежде, ни по разговорному стилю, ни по тематике диалога, даже музыку они слушали одну - шансон. Косвенно можно было определить по размеру выдвигаемых требований: бандиты требовали в разы меньше.

Строго говоря, мне они прямыми начальниками не являлись, т.к. следственная группа, которую я возглавлял, напрямую подчинялась начальнику Следственной Службы в Краснодаре, нас так в рапортах и называли: "группа СС". Однако, как говорят до Бога высоко, до начальника в Краснодаре далеко, поэтому косвенно, в оперативном плане, мы, следователи, находились в подчинении начальника Отдела, но не процессуально. Всё, что касалось несётся службы, прибыть вовремя, дежурить сутки и прочее, мы подчинялись. А всё, что касалось расследования уголовного дела - тут мы вольные стрелки. И это послужило источником конфликтов.

Сначала заместитель начальника решил "поруководить" расследованием по уголовным делам. И тут конфликт не столько в плоскости "начальник - подчинённый", сколько "оперуполномоченный - следователь". Это внутренний конфликт, который редко проявляется вне службы и практически неизвестен обывателю. Дело в том, что раскрытием и расследованием преступлений занимается не один человек, а целая группа. ГНР (группа немедленного реагирования) выезжает по срочным вызовам, когда преступление ещё совершается и нужно физически его пресекать - это такой миниспецназ. Ребятки там нужны здоровые, крепкие и желательно мало соображающие, это мешает работе. Когда преступление пресечено, злоумышленники задержаны, или когда задерживать некого, а надо только искать, выезжает СОГ (следственно-оперативная группа). Это водитель, кинолог с собакой (те самые "собака с милицией"), участковый, оперуполномоченный, эксперт-криминалист и следователь. Всем этим оркестром руководит следователь, но саму разыскную работу делают опер, участковый, кинолог. Эксперт ищет следы пальцев рук и другие следы. Кстати, люди обычно говорят "отпечатки пальцев" - это неверно, отпечатки пальцев - это на дактокарте делают типографской краской, когда берут у задержанных отпечатки. На месте преступления же находят следы пальцев рук. Так вот, следователь чаще всего все эти действия заносит в протокол. По сути бумажная работа. И дальнейшим раскрытием преступления тоже занимаются опера. Вот у них и складывается такое впечатление, что якобы они "ловят преступников", а следователи, с их точки зрения, сидят со своими бумажками. Следователи же часто включают то, что выше я называл "чванство", задирают нос, свысока относятся ко всем остальным - "белые воротнички". Этому ещё способствует то, что следователи все с высшим юридическим образованием, а все остальные - чаще закончили какие-нибудь "балетно-копытные техникумы", хотя иногда это и школа милиции.
Вот этих стереотипов не избежали и мы с заместителем начальника. Типичный конфликт следака и опера (выросшего до зама). Господин Трубицын Александр Васильевич (замначальника) в бытность свою налоговым полицейским приложил немало усилий (отвёз немало денег), чтобы стать замначальника Отдела и, через две недели после оплаты своего повышения в марте 2003 года Путин В.В. объявил, что Налоговая полиция расформирована и преобразована в госнаркоконтроль. Это был шок. Хотя он не унывал и стал продвигать на новом поприще. Стиль руководства предпочитал в виде смеси армейского хамства, милицейской наглости, оперской хитрости и аппетитов почившей налоговой полиции.
В один прекрасный солнечный день Александр Васильевич вызвал меня к себе в кабинет. Вся серьёзность его намерений стала понятна с самого его "Садись давай!". К слову обычно я не ждал приглашения и не просил разрешения присесть в кабинете начальства - это слабость. Всегда в высоких начальственных, прокурорских и судейских кабинетах присаживался к столу для посетителей сам, если разговор намечался долгий. Это сильно раздражало их - утрата контроля. Я это делал специально. Забавно наблюдать за их потугами сохранить иллюзию власти. Только раз мне сказали: "Я вам не разрешал присаживаться!" На что я, как начитанный поклонник Михаила Ефимовича Литвака, ответил: "Да, верно! Не разрешали. Мне удобнее доложить сидя - много документов".
Здесь же заместитель решил не дать шанса проявить своеволие, сам мне указал на стул.
- Что там по делам у тебя?
- Всё хорошо. Расследуются дела. В суд будут направлены в сроки, предусмотренные УПК (уголовно-процессуальным кодексом).
- А что конкретно собираешься делать сегодня? Кого допрашивать?
- Люди вызваны на время до обеда и после обеда. Плюс я сегодня заступил на суточное дежурство, - я хлопнул по кобуре табельного ПМ.
- Принеси мне свои дела, я посмотрю, что ты там нарасследовал...
- Обратитесь к начальнику Следственной Службы края, он, или надзирающий прокурор, вправе истребовать у меня уголовные дела.
- Да ни хера подобного! Я сказал, бл...дь, ты мне сейчас сюда принесёшь дела и быстро, - в принципе я даже смягчил то, как это было сказано. Присутствовали в его речи и личные оскорбления и много другого не лестного для меня контента.
- Этот разговор окончен - встал я из-за стола и направился к выходу.
- Стой! Я тебя не отпускал! - кричал и матерился замначальника.
Его истерику прервал очень громкий звук - я сильно хлопнул дверью, даже посыпалась штукатурка. Спустившись вниз в кают-компанию, чтобы успокоиться, я стал просто болтать с ребятами-операми - они травили наркоманские анекдоты.
Я сидел на столе. В этот момент заходит замначальника, сгребает меня за одежду одной рукой за грудки и выводит из кабинета по пути сказав:
- Мы с тобой ещё не закончили!
Картина максимально унизительная. К сожалению, моего словарного запаса и знания острот не хватило на эту ситуацию, красиво выйти из неё не получилось. Чисто автоматически я стал бить его, как это у мужчин принято - кулаком по лицу, при всех.
Саша Трубицын не только опер, начальник, но и неплохой спортсмен - борец, пловец, довольно массивный при среднем росте противник, около 90-95 кг. Мои же преимущества при весе 65 кг. - всего лишь длинные руки и ноги, а также непомерная дерзость и эффект неожиданности.

Наш спарринг переместился из кают-компании в коридор Отдела. Вся публика высылала за нами. Я хоть и был в ярости, вёл бой хладнокровно и методично. Попытки более тяжёлого борца перейти в партер купировал хлёсткими ударами со средней дистанции и жёсткими захватами конечностей. Коллеги-полицейские делали вид, что якобы разнимают нас, но выглядело это как будто наоборот - подталкивают друг к другу. Для них это было шикарное развлечение в серых полицейских буднях.
Я понимал, что проиграю по-любому: по очкам, а может и техническим нокаутом даже. Разные весовые категории и разный опыт. Мы вошли в клинч: мой противник не давал двигаться мне, я мешал провести приём ему. На ринге, как правило, в такой ситуации рефери разнимает бойцов и потом возобновляет бой. У нас рефери не было, только зрители, которые не сильно вмешивались - Александр Васильевич начальственно покрикивал на них, чтобы не лезли. Из тупикового положения нас вывел мой противник - я захватил его шею и стоя пригибал его вниз к полу, он изловчился и ударил кулаком туда, куда обычно запрещено бить правилами бокса - ниже пояса...

Мою холодную ярость как ветром смело. Это было тупое бешенство и неистовство, красная пелена на глазах. Я оттолкнул оппонента и стал дальними ударами разносить его по стенкам коридора. Видимо это отрезвило всех развлекающихся зрителей, четыре человека подбежали ко мне, схватили за руки и за ноги, и брыкающегося и изрыгающего проклятия, унесли на второй этаж, подальше от "ринга".
Пелена спала с моих глаз, как только раздражающий фактор, триггер, перестал действовать. Меня привели в чувство, поржали, похлопали по плечу, мол, молодец, дали попить воды. Если бы кто-то помахал полотенцем, я бы решил, что впереди второй раунд. Потом пришёл прапорщик, который выдавал оружие:
- Иван Иваныч, распишись за получение оружия, а то мало ли что...
Я посмотрел на пояс - действительно, мой пистолет был в кобуре, и это беспокоило ответственного за оружейную комнату сотрудника. Я расписался в журнале за получение оружия и патронов.
- Теперь можете использовать его - пошутил по-чёрному прапорщик.

Внизу утихомирили замначальника. Его крики были слышны минут пятнадцать. Примерно через полчаса он заглянул ко мне в кабинет и миролюбиво так пригласил к себе:
- Зайди ко мне!
- Снова?! - готовясь ко второму раунду накалял себя я.
- Нет. Просто зайди. Поговорить надо.

Мы поговорили по-мужски, под бутылочку водки. Выяснили, расставили точки над "i", а также над "ё",  и пожали друг другу руки в знак примирения. Конфликт был исчерпан. С Сашей мы в дружеских, уважительных отношениях до сих пор. Хороший мужик!

Коллектив не замедлил отреагировать на происшествие. Утром, когда я сменился с суточного наряда, сдал оружие, тот же самый прапорщик дал мне на подпись документ следующего содержания:
"ПРАВИЛА БОЙЦОВСКОГО КЛУБА ОТДЕЛА ГОСНАРКОКОНТРОЛЯ:
Первое правило клуба - никогда не говорить о Бойцовском клубе!
Второе правило клуба - нигде не говорить о Бойцовском клубе!
Третье правило клуба - никому не говорить о Бойцовском  клубе!
Четвёртое правило клуба - каждый новый вступивший в клуб ДОЛЖЕН ПРИНЯТЬ БОЙ!
Директор Бойцовского Клуба И.И. Морозов"

Шутники! Я подписал правила и они провисели на стенке кают-компании несколько недель под шуточки и прибауточки коллектива.
С самим же начальником-бюрократом конфликт разрешить простой мужской дракой, как с его замом, не получилось. Но об этом позже...

Глава 12.
Адвокатский разворот с тройным дрифтом

Итак, моя блестящая карьера на правоохранительном поприще, стремительно, словно метеорит в плотных слоях атмосферы, догорала в промежутке между яркими, весёлыми вспышками праздников и серыми скучными буднями. Начальник Отдела наркоконтроля Сергей Анатольевич был весьма амбициозен. Он не просто начальник, не просто вырос до полковника полиции, но наш отдел также должен был стать лучшим в крае.

По сути так оно и было. Мы делили то первое, то второе место по служебным показателям: количеству изъятых наркотиков, направленных в суд уголовных дел, пресечённых каналов поставки и по прочим показателям, составляющим печально известную "палочную систему" оценки.
Я всегда находил общий язык с начальством, если не по-хорошему, то хотя бы через дружеский спарринг, но здесь все мои навыки, как бойцовские, так и дипломатические, были бессильны.

Мы не поделили... деньги. Я совершенно не приносил в копилку шефа денег, и другие следователи тоже, в отличие от оперативных сотрудников. Для того, чтобы устранить это досадное упущение, начальник и вызвал меня к себе. Манера общения Сергея Анатольевича с подчинёнными чем-то отдалённо напоминала диалог Каа с бандарлогами - он никогда не повышал голоса, но на планёрках сотрудники предпочитали садиться подальше и прятаться от него за мебель и складки местности. Взгляд его был неподвижным и сосредоточенным где-то на переносице собеседника - типичная гэбэшная манера общения. Темп речи медленный, однако, когда Сергей Анатольевич нервничал, его речь становилась очень быстрой, а слова - неразборчивыми. При этом, чем больше переспрашивал визави, что же он сказал, тем он больше злился, запинался и нервничал.

- Сергей Анатольевич, звали? - сказал я, самовольно присев к столику для посетителей большого начальственного стола.
- Иван Иванович, у вас сколько дел в производстве?
- Восемь - спроси, разбудив ночью, у любого следака, сколько у него дел, сколько в суд, сколько "стражных" - он ответит моментально.
- Сколько на прекращение?

О как! Это что-то новенькое. Обычно начальству интересно сколько дел в суд пойдут - это так называемые "палки", показатели работы. Иногда интересно, стражные ли дела, то есть мера пресечения заключение под стражу или подписка о невыезде. А тут странный, нездоровый интерес к делам на прекращение.

- Наши дела все в суд - это пять дел. А милицейские - три дела на прекращение, слишком много нарушений, иначе никак - ответил я.
Дело в том, что некоторые уголовные дела были результатом "трудовых подвигов" не наших оперативных сотрудников госнаркоконтроля, а приходили к нам от смежных сотрудников милиции. И,надо заметить, приходили, в очень отвратительном, а иногда и плачевном  состоянии. Их можно было, конечно, реанимировать и привести в более удобоваримую форму, но главный вопрос "зачем?".

- Иван Иванович, я не против, чтобы часть дел прекращалась, но это не должно происходить просто так - вкрадчиво, как бы с обещанием продолжения, сказал начальник.
- Что вы имеете в виду? - включил я непонимашку, хотя сразу понял, о чём он. Оперативники на постоянной основе "кормили" шефа деньгами от взяток за крышевание точек продажи наркотиков.
- Вам, Иван Иванович, дали полномочия не для того, чтобы вы по своему усмотрению принимали решения. Отныне все решения будете согласовывать со мной. И фигурантов по этим прекращённым делам сначала пригласите ко мне в кабинет.

Стало совершенно ясно, куда именно клонит начальник.
- Сергей Анатольевич! Если вы думаете, что вы можете "порешать" дела, а я возьму под козырёк и приму угодное вам решение, вы сильно ошибаетесь. Там, где стоит моя подпись, принимаю решение только я и отвечаю за эти решения только я. Ваши пожелания я могу выслушать, я их учту, но решения буду принимать сам.
Я встал, собираясь уходить:
- Ещё вопросы ко мне есть?
- Нет. Идите.

Всё выглядело внешне мирно, вежливо, чинно и благородно. Однако, закрыв за собой дверь, я понял: это было объявление войны. Длительной, позиционной, кровавой, бюрократической войны. Поскольку формально я не подчинялся начальнику отдела, он не мог меня наказать напрямую: наложить взыскание, понизить в должности или в звании. Вместо этого он стал кляузничать - писать рапорта начальнику Следственной Службы в Краснодар. Я же в ответ, по каждому уголовному делу стал писать представление об устранении причин и условий, способствующих совершению преступления, а начальник обязан был в течение месяца на них дать ответ, а если нет, то представление шло наверх его начальнику.

В конфликтологии такая линия поведения называется эскалацией или обострением конфликта. Начальник стал отписывать мне самые гнилые материалы, я в ответ перестал выставлять дополнительные статистические карточки.

Что такое статистическая карточка?  Это такой обезличенный документ, в котором указывается когда, кто и по какой статье выявил, раскрыл и направил в суд уголовное дело. Это и есть те самые "палки", которые определяют результаты работы всего отдела, и ради которых начальство готово на всё.

Так вот из всех выставляемых показателей (палок) примерно половина или чуть больше - это то, что нашли, выявили оперативные сотрудники. Вторая половина - это дополнительные эпизоды, то есть то, что выявляют следователи при расследовании основных преступлений. Я и ещё два следователя перестали выставлять дополнительные эпизоды вообще. Это было наше право, а не обязанность. Заставить нас никто не мог. Есть ещё один термин "итальянская забастовка" - это когда работники выполняют досконально все инструкции и правила, но работа от этого встаёт и результата нет.

Это был удар посерьёзнее того, который мне нанёс в клинче в своё время замначальника. Наш Отдел стремительно, за три месяца, переместился в рейтинге со второго на предпоследнее, девятнадцатое место по краю.

Приказы о дисциплинарных взысканиях сыпались из Краснодара как дым и лава из жерла вулкана. За полтора года конфронтации мы оба, я и начальник, дослужились до предупреждения о неполном служебном соответствии - это взыскание, строже которого только увольнение. У меня такое ощущение, что начальство в Краснодаре это забавляло, возможно, они даже ставили ставки кто кого раньше изживёт.

Поскольку у меня не хватило разума и чувства меры вовремя остановиться, а Сергей Анатольевич не смог совладать со своей гордостью, мы довели таки этот спарринг до финала. Через полтора года начальника принудительно отправили на пенсию по выслуге лет. Наслаждался "победой" я недолго - через полгода написать "добровольно" рапорт предложили и мне. Сейчас я думаю, что от такого сотрудника, как я надо было избавиться раньше - откровенный вредитель.

Я не просто понимал, я точно знал, что не то что до генеральских лампасов, до майорских звёздочек, я не дотяну. Поэтому подал документы сразу в две конторы. Следственный комитет при прокуратуре, только тогда формировавшийся, и адвокатская палата Краснодарского края. В обе конторы нужно было сдать квалификационный экзамен.

Ирония в том, что вызов на экзамен мне прислали обе конторы одновременно. Я практически оказался в положении Нео, который выбирает между синей и красной таблеткой. Мне нравилась работа следователя, интересная, иногда даже творческая. Не нравились условия, в которых приходится работать: взбучки от прокурора, начальства, постоянно истекающие прцессуальные сроки, нервы. Да и, положа руку на сердце, я всегда знал, что рано и поздно стану адвокатом. Зачем тянуть? До пенсии мне ещё восемь лет выслуги, которые тогда казались вечностью. Решено! Буду адвокатом. Думаю, многие обрадовались и вздохнули с облегчением, узнав о моём решении. Итак, подготовив себе трамплин, страховку в виде возможности пойти в следственный комитет или в адвокатуру, я написал рапорт об увольнении. И... почувствовал облегчение и даже радость! Мир заиграл новыми яркими красками...