Глава Моны Лизы. Глава 27

Глава  27  "Снова раздоры"

Настал день, когда я пожалела об уходе из библиотеки. Мутить стало почти постоянно. На уроках приходилось тяжко, с пятиклашками особенно. Периодически подкатывал комок к горлу и надо было приоткрыть рот и глубоко дышать. Приходилось подходить к окну за последней партой и справляться с собой. Благо, за последней партой в ряду у окна сидела Оля Шевченко, которая никогда не оглядывалась, словно была посвящена в мою тайну и хранила ее ото всех.
Останься я в библиотеке, там бы я нашла, где можно схорониться от посторонних глаз и переждать недомогание. Но это не про школу, конечно!
Я держалась изо всех сил. Этаким стойким оловянным солдатиком.
"Садись на больничный! - настаивал муж. - Зачем терпеть плохое самочувствие? Целый день дома без меня и Вари в тишине - ты быстро оклемаешься!"
Но, то проверочная работа у пятых классов, то срочный педконсилиум по успеваемости выпускников, то родительское собрание - и так каждый день нескончаемая череда обязанностей, которые не переложишь на кого-то еще...
"Немного еще потерпеть - и все наладится, - утешала я саму себя. - Не веди себя, как маленькая! Надо выдержать во что бы то ни стало! Я ж молодая, у меня много сил! Летом в декрет, там отдохну от уроков и тетрадей..."
Но уговоры помогали плохо; хотелось жалеть себя и только ответственность учителя и близость выпуска доверенного мне  класса сдерживали мои неровные настроения.

Вернулись со сборов мальчики, с дисциплиной на уроках стало хуже.
Когда отпускали приступы дурноты, думалось о двух вещах: как дотянуть знания Оли Шевченко до отличной оценки и как неприметно наблюдать за контактами Закордонца и Рахлина, чтобы бесконфликтно закончить учебный год.
Буквально на второй день после возвращения ребят, в самом начале урока у двери в класс разгорелся скандал.
Я шла из кабинета Ирины Федоровны, неся в руках ключи, чтобы открыть дверь на урок и услышала возмущенный голос Закордонца, обращенный к Родичеву.
Андрей Борисов и Гоша Белов тщетно пытались унять распетушившегося Мишку.
"А фигля он меня цепляет? - орал Закордонец, выпятив грудь и наступая на Родичева.- Я ему не баран, чтоб терпеть! Не терпила вроде Рахлина!"
"Не баран, Миш, - отвечал Родичев, не собираясь прекращать перепалку, хотя я уже дошла до класса. - Ты козел, это хуже гораздо!"
Все расступились, пропуская меня к дверям и в наступившей тишине я сказала громко: "Попрошу всех твердолобых расступиться и дать дорогу тем, кто пришел за образованием! Остальным в класс спешить незачем!"
Но Закордонец не стерпел: " Вот за козла ответишь! А ты сам-то кто? Ты не баран и не козел, ты хуже,  ты - баба! Пока мы на сборах были,  ты в классе сидел, во позорище, один среди баб! У тебя под штанами кружевные панталончики, да? Скоро восьмое марта, красавчик, я подарю тебе лифчик!"
Открывая ключом дверь, я думала, что реакция Закордонца вполне справедливая, его досаду можно понять. Родичев принес справку, что дала ему возможность освободить себя от поездки на сборы. Только хамство возле себя я терпеть не намерена.
"Ори потише, Закордонец, не на базаре, где так хорошо знакомые тебе бабы переругиваются! В школе находишься, между прочим! - сказала я, широко распахивая дверь в класс и жестом приглашая заходить. - Вот с устной речью у тебя полный порядок и завидное разнообразие - ты в одной фразе ухитрился и всех до единой девочек оскорбить, а заодно и Севу, и Диму тоже! Но Дима за себя отлично постоит, а вот остальным за что досталось, не пойму! Ты б в тетради так ловко писал, как языком орудуешь!"
А про себя подумала: "Это в папашу! Тот тоже в раздражении за словом в карман не лезет!"
Закордонец дышал жаром, как клокочущий вулкан и не будь меня рядом, непременно развязал бы драку. На секунду я помедлила - а может, стоило бы? Тогда Закордонцу точно конец. В этой школе, разумеется. Но благоразумие взяло верх. Я встретилась глазами с Рахлиным, который, как раз, заходил в класс, пропустив всех девочек.
В  коридоре осталось трое - Родичев, Закордонец и я.
"Ну, вот что, господа,- сказала я тихо и зло, - хотите или нет, но оставшиеся три месяца учебы чтобы я о ваших подвигах не слыхала! Топор войны советую зарыть и поглубже! Мои уроки - не для ваших перепалок. Орден я тебе, Закордонец, за поездку на сборы на грудь не повешу! Если пытаешься выглядеть настоящим мужчиной, не оскорбляй тех, кто около тебя! А ты, Родичев, свою энергию направь в созидательное русло! Я не потребую, чтобы вы пожали здесь и сейчас руки друг другу, но если вы, и правда, козлами и баранами выглядеть не хотите, ищите консенсус! Все! Отвечать мне не обязательно! Шагом марш в класс и молча! Начнем урок!
Я толкнула к дверям Закордонца, Родичеву сделала жест, приглашающий войти в класс и зашла последней.

Следующий день начался совсем плохо и я вызвала врача. Ирине Федоровне позвонила и попросила предупредить администрацию, что заболела. Она огорчилась и сказала, что организует замену в пятом классе, а одиннадцатому даст письменное задание и будет ходить на два кабинета, пока я болею и они не отстанут, нечего мне и беспокоиться. Золотая она женщина, недаром, учась в школе, я ее больше всех любила.
Все срочные дела, что были запланированы на сегодняшний вторник, да и на всю неделю, разом отодвинулись далеко.
Муж отвел Варю в сад и с работы позвонил, как только доехал: "Лиза, врач был? Как ты сейчас?"
-Была, с полчаса, как ушла.
- Что сказала?
-Что и ожидалось. Посидеть дома надо, поберечься. Буквально недельку. Сказала, что налицо переутомление.
-Ну и правильно, не пойму, чего ты сопротивлялась-то? Сейчас тоже тошнит?
- Нет, сейчас легче. Я лежу - и легче.
-А о чем речь шла? Стояла бы сейчас в классе у доски, мучилась... А так - захотела прилечь - прилегла, захотела подремать -взяла и уснула, чаю захотела - тоже пожалуйста!
-Твоя правда! Ладно, не отвлекайся от дел, иди, кладу трубку!
-Я тебя целую! Не надрывайся там, слышишь? В кухню - ни ногой! Поспи днем обязательно, тебя совсем твоя школа вымотала!
-Я так и сделаю!

Дома было привычно и приятно, а потому сразу стало легче. Правда напрягало, что в классе на столе лежали четыре стопки тетрадей и все ждали проверки.
Я подумала, что после уроков наберу Северьяновой и завтра попрошу взять тетради на моем столе и занести мне домой на проверку. Больше мне бы хотелось обратиться с этой просьбой к Оле Шевченко, заодно, может быть, Полина бы зашла на нее посмотреть, но за Олину реакцию я была не уверена, а Северьянова выполнит, конечно.

Северьянова пришла не одна. За ее спиной маячила долговязая фигура Родичева с тортом в руках. И позади их топталась на лестнице Ромашова.
Я смотрела в глазок и медлила открывать; надо было быстро решать, как быть.
Я ждала одну Свету и, конечно, предложила бы ей чаю, но очень бы хотела услышать в ответ: "Спасибо, Елизавета Валерьевна, не могу! Уроков много, спешу домой!"
И тогда я бы с легким сердцем поблагодарила Северьянову и распрощалась с ней прямо на пороге.
Торт означал, что чай неминуем.
Прикусив с досады губу, я открыла.
"Елизавета Валерьевна, как вы нас напугали! Что это вам  вздумалось заболеть!?"- заверещала Света с порога, видимо, фраза была приготовлена заранее. Родичев молчал и улыбался. Ира нерешительно застыла на пороге.
"Чем же я так вас могла напугать? - улыбнулась я, отступив вглубь нашей  тесной прихожей и пригласив проходить и раздеваться. - Кажется, Елена Викторовна болеет серьезней моего, я же просто-напросто простудилась! На то она и зима, чтобы простужаться!"
"Все равно, без вас есть чего бояться, - сказал Родичев, вручив мне торт и помогая раздеваться Северьяновой. - Вдруг Раиса Васильевна на замену встанет?"
"Мне кажется, ты не боишься никого и Раису Васильевну в том числе! Они с твоим папой большие друзья! - отвечала я, просачиваясь мимо них на кухню, чтобы поставить чайник. - Ире помоги!!"
"Уно моменто!" - отозвался Родичев, сделав вид, что фразу, кто с кем друзья, он просто не услышал из-за помощи в раздевании. Играть роль джентльмена он просто обожал.
"Идите в ванную, мойте руки!- крикнула я с кухни. - Сначала девочки, Дима после! И  я вас жду!"
Под кухонным столом помещалось аккурат четыре табуретки и я быстро выволокла их на свет и симметрично расставила - две напротив друг друга, две рядом по одну широкую сторону стола. Четвертая сторона стола была прижата к стенке.
Садиться я не спешила - мне было интересно, как рассядутся нежданные гости.
Родичев зашел в кухню, как мною было велено, последним и маячил в кухонном проеме, словно телеграфный столб.
Девочки тоже медлили садиться к столу - стеснялись.
"Дима, залезай в уголок, - предложила я. - Чтоб никто не уволок! Девчонки, а вам будет удобней вместе!"
Себе я оставила место возле двери - там, обычно, садился муж.
Девчонки заулыбались и смотрели, как Родичев, словно жираф, по очереди заталкивает ноги под небольшой кухонный стол и после этого уселись сами.
Я же садиться не спешила и резала торт на части.
"Как вам в голову пришла мысль навестить меня, да еще и с тортом?" - спросила я всех сразу.
"Я попросила разрешения у Ирины Федоровны взять со стола тетради, чтобы отнести вам, - начала Света, - а Дима сказал, что тоже пойдет! И Ира! Дима дорогу показывал, он, оказывается, адрес  ваш знает!"
Ира кивнула в подтверждение, Родичев поставил руки на стол, положил на них подбородок и завороженно смотрел, как торт распределяется по чайным блюдцам. Откуда он знает мой адрес, он никому не стал уточнять.
"Понятно, - кивнула я, проследив за взглядом Родичева.- Вы, может, голодные? Могу бутербродов сделать. Есть плавленый сыр и шпроты."
"Нет, спасибо! - хором отказались Ира и Света.
"Да, неплохо было бы!" - сказал Родичев.
"Хорошо, тогда торт не трогай, сперва бутерброд!" - приказала я. отодвинув от него блюдце с самым большим куском торта.
Мы попили чай и они засобирались уходить. Девочки вышли в коридор. Родичев подошел к кухонному окну и поглядел на двор, наверно, пытался себе представить, как мой муж, стоя на этом самом месте, видел его под нашими окнами.
Заметив его неторопливость, я поторопила его: "Дима, помогай девочкам одеваться!"
После этого ему ничего не оставалось, как втиснуться в прихожую и помогать.
Я же оставалась на кухне, не мешая им и убирала посуду со стола в раковину.
"Мы пошли, Елизавета Валерьевна!- отрапортовала одетая Северьянова за всех сразу и они просочились на лестницу. - Скорей выздоравливайте!"
Родичев и Ромашова разом загалдели, тоже желая мне поскорей выздоравливать.
Я улыбнулась с облегчением, помахала им на прощанье и закрыла дверь.
Постояла над кухонной раковиной, моя посуду и строя планы до вечера и до прихода Вари из сада лечь поспать.
Не спеша задвинула под стол табуретки, прошла в ванную, сполоснула лицо холодной водой.
Подумала, что в это время я обычно проверяю тетради в кабинете, над головой в кабинете надсадно жужжат дампы дневного света, а в классе возятся дежурные. Подо мной гудит голосами продленка, с которой работает Анна Борисовна. которая сообщила мне когда-то , что Закордонец выбросил на козырек школьного крыльца портфель Рахлина. Казалось, целый век прошел с того момента.
Дома, в тишине было так приятно пребывать, зная, что это случайность и что через неделю я опять буду сидеть над тетрадями.
Неожиданно зарокотал звонок в дверь. Я в недоумении вышла в коридор и заглянула в глазок.
На лестнице топтался Родичев.
"Дима, ты что-то забыл?" - спросила я через дверь, не спеша открывать.
"Простите, Елизавета Валерьевна! - голос звучал глухо через запертую дверь. - Кажется, перчатку у вас обронил, а вышел из подъезда и обнаружил, что одной не хватает. Но надо было девочек до угла проводить..."
" Ну и плут! - разозлилась я про себя. - Это ж надо! Ну, Родичев есть Родичев! И главное - как стратегично! Отвести девочек за угол, чтоб они назад не вернулись, а самому найти повод - перчатку, якобы, обронил - так вы, девочки, идите, а я, пока не ушли далеко и я вовремя спохватился, вернусь забрать!"
Я зажгла свет в прихожей и обвела ее глазами.
Под вешалкой с одеждой стояла лавочка, на которую усаживали Варю, чтобы обуть или разуть. Заглянув под нее, я обнаружила лежащую на полу перчатку.
Я подняла ее, ощутив при этом, что нагибаться мне гораздо трудней, чем раньше и приоткрыла щель в дверях: "Вот твоя перчатка, Дима!"
-Спасибо, Елизавета Валерьевна!
- Не за что! Не теряй больше!
-Вы очень заняты?
-А что такое, Дима?
-Ну-у... Может, надо что-то помочь? Может, в магазин сходить нужно или что-то в этом роде? Не стесняйтесь, я могу!
-Ты забыл, что я болею, Дима? А больному человеку что всего важнее? Покой, вот ключевое слово! А  в магазин мне, слава богу, есть, кого послать!
- Но ведь...
- Дима, мы уже попрощались на сегодня! Все, догоняй девочек!
- Зачем?
-Ну, или не догоняй, если не надо! Все, пока! Увидимся в школе, когда выйду!
Я закрыла дверь. Безмятежное состояние улетучилось. Двойственность ситуации угнетала. С одной стороны проведал ученик  заболевшего учителя, пришел с одноклассницами - ну, что тут такого? С другой стороны, зная, что он ничего просто так, без задней мысли не делает, хотелось отвадить его раз и навсегда от контактов вне школы.
Что ж такое получается? Сперва он лез с неуставными разговорами в классе, доверительно сообщая, что он думает об учителях и какими прозвищами их наградил. Далее во дворе торчал, попадался  нарочно на глаза мужу и дочери, теперь проник в святая святых - домой. Дальше что? Какова цель этого до конца неразгаданного мною мальчишки? Поссорить меня с мужем? Зачем? Пробудить интерес к себе необычными поступками?
То, что должно было летом случиться в моей семье, было настолько весомым, что все в ожидании этого события мельчало, меркло, не имело никакого значения.
Но Родичев этого знать не мог и ни в коем случае не должен.
 И напряжение, которое он мне невольно создает, мешает погрузиться в то сосредоточенное ожидание, на которое имеет право каждая женщина, оказавшись в подобных обстоятельствах.
С одной стороны на несколько минут за чаем мне показалось, что между нами возникло  искреннее дружелюбие, но последующее появление и хитрость с перчаткой, а я не сомневалась, что это придумано нарочно, рассеяло расслабленность, которую испытываешь в присутствии людей, которые не готовят тебе подвоха.

На больничном, вопреки своим ожиданиям, я просидела долго - до мартовских каникул. Врач не выпускала меня на работу из соображений, что там все время повышенный нервный фон и я уже стала бояться, что мне придется сохраняться до ухода в декрет.
Вроде бы, дома мне сиделось превосходно, но было ужасно неловко перед коллегами и школьной администрацией, ведь , хоть и невольно, но я подвела класс. Взялась быть классным руководителем, а сама сижу дома.
"Лиза, - говорил муж, - ты хоть понимаешь, как нам важно твое хорошее самочувствие? Брось удручаться - дело житейское! Другая на твоем месте не мучилась бы, кого она там подвела!"
"Да, - вздыхала я, соглашаясь. - Но, ты меня тоже пойми, Витя, им же выпускаться через три месяца! Ну что тут осталось-то? Неужто я не потерплю немного? У меня до сих пор и не видно ничего толком!"
-А там вообще знают причину твоих недомоганий?
-Пока нет.
- Так скажи! Чего ты ждешь? Вот и понятно будет сразу и все лишние вопросы исключишь!
- Ой, не знаю, не знаю...
- Чудачка! Ты что, думаешь до родов от всех скрывать, что ли? Там же у вас одно бабье, так от баб разве утаишь? У них нюх на это дело!
-Да ты пойми, Витя, я не собираюсь скрывать, когда станет очевидно, но пока это ведь мое право - говорить о причине или не говорить!  Я пока не очень готова всю школу в это посвящать! Я, если честно, сама еще пока только привыкаю к этим ощущениям...
-Ну, что ж, дело твое...А если сказать, то и меньше волнений. Что есть, то есть!
Каждые день-два звонили родители, особенно Северьянова - старшая; все время находились какие-то неотложные классные дела, которые надо было решать хотя бы по телефону.
Муж в эти дни, зная, что я дома, относился к звонкам без прежнего раздражения.
Северьянова ахала и сожалела, что я так надолго вышла из строя, а я с трудом сдерживалась, чтоб не объяснять ей истинной причины, такой простой и понятной для любой женщины, прошедшей через это.
Я уже знала, что в последний день перед каникулами в класс заглянет лейтенант  Якушев и огорчалась, что мы не сможем с ним повидаться.
Но Гене можно было позвонить, его визитка лежала на моем столе в кабинете, прижатая стеклом.
Пришлось набрать Ирине Федоровне, относившейся ко мне с материнской нежностью и попросить списать для меня рабочий телефон Гены.
"Как ты себя чувствуешь, Лизок? - спрашивала Ирина Федоровна, продиктовав мне номер лейтенанта на своем конце провода. - Легче стало?"
"Потихоньку легчает, Ирина Федоровна, - отвечала я, мучаясь, что и от любимой учительницы я пока скрываю причину своего недомогания. - На каникулах выписываюсь."
"Ну и не спеши, дружок! Успеешь еще навкалываться!- мудро отвечала Ирина Федоровна. - Отдыхай, встретимся в новой четверти!"