Белая бабочка Фантазийный сон

1.

Сергей Максимович уже минут пятнадцать сидел один, слушал старинную музыку, смотрел на окно, где шёл листопад. Зеленовато-жёлтые, оранжевые, золотистые, бурые, огненно-красные кленовые листья кружились и падали на пустынную аллею в глубине окна. Некоторые листья залетали и ложились на подоконник, где лежали его нейрошлем, нотбук, несколько листов белой бумаги и два карандаша. В воздухе плыл горьковатый запах преющих листьев и дыма…
Дом родной мой лишь дом постоялый.
В кость и кровь я не вечно одет.
Кружит осени лист запоздалый,
принося запоздалый ответ…
День осенний тоскливый короче… Короче,
нету сна, хотя дождь навевает мне сон.
Капли? Слезы? — ломается почерк…
Капли крови текут между строчек…
Листья — кровью скользят между строчек
сад, как память, листвой занесен.
Встречу с вечностью мне никогда не отсрочить,
грянет гром, зимний гром, зимний гром…
Я давно опоздал на свиданье с берёзовой рощей,
где горит у опушки рябины холодный огонь.
Разгулявшейся дождь старым сплетником нудно полощет
и сбивает мне ритм, барабаня не в такт за окном.
Мне уже всё равно — выйду ль вдруг я за чем-то из дома,
или буду следить за дыханьем в камине огня.
В изменившемся мире идёт всё совсем по-другому,
словно фильм ни о чём, словно не было в жизни меня.
Выбираю вино, что полыни невянущей горче,
ускользнувшую жизнь провожаю, как утренний сон.
Я давно опоздал на свиданье с берёзовой рощей,
где горит у опушки рябины холодный огонь…
С левой стороны центрального окна на фоне осеннего пейзажа выползали неровные строчки на русском, посередине окна стояли вертикальные столбики байхуа, а справа, тоже столбиками, красовались витиеватые иероглифы вэньяня. Сергей Максимович потянулся к белому листу, пальцы его прошли сквозь пурпурные кленовые листья, он взял бумагу, карандаш, начал что-то рисовать и писать. Через некоторое время вошёл Михаил, потянул носом воздух.
— Палёным пахнет… Вам хорошего дня, Сергей Максимович!
— Здравствуйте, Михаил Сергеевич, — ответил Сергей Максимович, повернувшись к коллеге, и круговым движением правого указательного пальца приглушил звук. — Говорили бы уже «нинь хао»!
— Да, нинь хао!
Михаил подошёл к своему окну, расположенному по левой стене, надел нейрошлем, махнул правой рукой, обращаясь к системе. В его окне закружилась головоломка из стереофигур полуобнаженных и обнажённых девушек. Со стороны казалось, что он действительно пытается правильно составить стереопазлы, однако в действительности он просто смотрел за мельтешением фрагментов привлекательных женских фигур и слушал ритмичную музыку. Минут через десять, как вихрь, ворвалась Маша.
— Привет всем! — запыхавшись, крикнула она.
— Здравствуйте, Мария Александровна. Вы сегодня, как всегда, от начальства… — ответил ей Сергей Максимович.
— Ни хао! — не поднимая головы, буркнул Михаил.
Девушка косо посмотрела на него и протянула старшему коллеге служебный нот.
— Да, вот письменная инструкция, где после ознакомления нужно расписаться. На улице весна, а вы устроили листопад… — улыбнулась Маша. — Стихи?..
— Листопад, листопад… — как бы подбирая мотив, невнятно пропел Сергей Максимович. — Как наш администратор? В хорошем ли настроении? — Он, не глядя, ткнул указательным пальцем в нот и передал его Михаилу. Тот снял нейрошлем, положив его на край подоконника, и принялся читать инструкцию.
— Индикаторы мигали зелёными и голубыми огоньками, — отвечала Маша.
Подняв голову, он увидел на левой стороне её серо-голубого жакета белый значок в форме бабочки.
— А на каком он с тобой говорил — на русском или, как вчера, на мандарине?
— На местном, но попрощался на мандарине, как вы говорите.
— Цзай цянь, короче… Короче, полный привет, — усмехнулся Сергей Максимович.
— Зачем вы так? — попыталась упрекнуть его Маша, но в это время раздался скрипучий механический голос:
— Сотрудники и сотрудницы! Начался рабочий день! Всем встать! Всем надеть нейрошлемы! Гимн компании. Всем петь гимн вместе с нами!
Заскрипела, запиликала заунывная восточная мелодия. Механический голос гнусаво запел о славном празднике труда, о том, как хорошо, как здорово работать на благо компании, во имя высших идеалов административной системы. Сергей Максимович нехотя поднялся. Поднимаясь и выходя из-за стола, он как бы случайно задел нейрошлем Михаила, уронив его на пол. Пока Михаил медленно вставал с кресла, Маша ловко, по-футбольному подцепила нейрошлем ногой, подбросила его и, поймав правой рукой, положила на свой подоконник. Опешивший Михаил, наверное, первый раз слушал гимн без нейрошлема. Вид у него был немного озадаченный, но не столько потому, что он нарушал инструкцию, сколько потому, что музыка и слова гимна для него зазвучали как-то по-другому. Минут пять, пока звучал гимн, все стояли без шлемов.
— Всем надеть нейрошлемы! Всем соблюдать правила! — раздался раздражённый механический голос, после того как гимн закончился.
— Распорядок рабочего дня стандартный, — продолжал голос. — Два часа чтения с редактированием, пять минут обсуждения, затем два часа чтения с редактированием и пятнадцать минут на чай, гигиену и обсуждения. Таких циклов будет три. Рабочий день — тринадцать часов. За преждевременный уход с рабочего места — штрафные баллы: одна минута — один штрафной балл. Задерживаться на рабочем месте после окончания трудовой деятельности более чем на пять минут запрещено. Всем соблюдать инструкции! Всем соблюдать правила! За несоблюдение правил и инструкций будут наложены штрафы вплоть до увольнения по статье «враг административной системы» с последующим разбором в первом отделе. Напоминание: один штрафной балл — это заработная плата одного рабочего дня. Всем приступить к работе!
На больших серебристых окнах появились строки бесконечного текста, слева — на русском, справа — на байхуа. У Сергея Максимовича высоко, в правом верхнем углу окна появилась девушка с красивыми зауженными восточными глазами. Она была облачена в яркое красное платье со множеством украшений. Губы её растягивались в приятной улыбке и, казалось, шептали: ни хао, циньайдэ!
— Возьми свою нешку. — Маша подала Михаилу шлем.
Тот укоризненно мотнул головой:
— До… Доиграешься, Мария Александровна, ведь… Хм… Хао…
— Вся жизнь — безумная игра… «Хаос» ты мне хотел сказать с утра? — Она грустно улыбнулась и, запрокинув голову, обвела своими широко раскрытыми голубыми глазами мерцающие серебристым светом потолок, высокие окна, стены, как будто она стояла на сцене перед тысячами внимательно смотревших на неё глаз.
— Да, Михаил Сергеевич… Прошу прощения! Дуибуци!
Все надели нейрошлемы, только каждый по-своему. Михаил с каким-то удовольствием натянул шлем на свою коротко стриженную голову и плотно застегнул его. Он не снимал шлем даже во время больших, пятнадцатиминутных перерывов. Маша растрепала свои длинные русые волосы, что-то быстро сунула за наушники. Седеющий, длинноволосый, с окладистой бородкой Сергей Максимович постоянно носил широкую чёрную бандану с вышитыми на ней золотистыми иероглифами. Он нахлобучил её пониже на лоб, засунул себе в уши какие-то трубочки и надел массивные очки с толстыми линзами.
Потянулись минуты, часы кропотливой, напряженной работы. Мария отвечала в основном за орфографию и стилистику, Михаил — за орфографию, синтаксис и перевод, а Сергей Максимович координировал работу младших коллег, отвечал за идейное содержание и конечный результат.
Первая половина рабочего дня, как и его начало, тоже получилась нестандартной. Не дожидаясь первой пятиминутки, Михаил запросил у системы перерыв. Глаза его бегали по сторонам, казалось, что он не понимал, что происходит. Администратор системы разрешил группе сделать внеочередной трехминутный перерыв.
Дело в том, что накануне, по согласованию с главным администратором, творческая часть системы должна была выдать текст художественной прозы о контактах компьютерных супернейросистем, обычных систем и обычных машин между собой. Описание этих контактов должно было бы чем-то напоминать межличностные отношения людей. Этот текст должен был стать одним из основных в преддверии генерального обсуждения по вопросу: существуют ли у систем и машин чувства более возвышенные, чем у человека? Редакторам необходимо было провести коррекцию текста и в нескольких словах высказать свои соображения. Михаил обязан был следить еще и за качеством синхронного перевода, а коллеги обычно помогали ему в этом.
Прекрасно понимая, что он не может открыто критиковать систему, Миша не мог подобрать слова. Он начал заикаться, что с ним случалось крайне редко.
— Да, д-да… Я понимаю, что я не понимаю…
— Да, да, Михаил Сергеевич, дао любви и вообще дао у системы развито, и да, да… даже очень, — заулыбалась ему Маша.
— Как, но… Там одни ошибки… И количество их постоянно увеличивается… Как это все понимать? То есть что мне делать и как исправлять? А что д-делать с п-переводом? Или к-как?..
— Михаил Сергеевич, а вам не надо так напрягаться. Вы смотрите не только за орфографией, синтаксисом и тем более переводом, но и за смыслом, — вступил в беседу Сергей Максимович. Он снял свой нейрошлем, который потом уже больше не надевал до конца рабочего дня, присел за журнальный столик в центре комнаты, налил в стакан чаю из своего термоса.
— В каком смысле?
— Михаил Сергеевич, а как у вас обстояли дела с чтением не обязательной, а дополнительной литературы в гимназии и академии?
— Ч-читал, старался.
— Мария Александровна, а вы уловили аналогии?
— Да, это почти калька… Даже название текста, даже имена так называемых героев, по-моему, скопированы. Тут и мини-машина ЭлДжиЭрЭн, тут и так называемый главный герой — это супермашина Че-ДжиОуЭрДиЭн. А в конце будут чипы для мини-машины ЭлДжиЭрЭн, — продолжала улыбаться Маша.
— Нет, это не совсем калька. Просто система при создании текста немного увлеклась, и из-за избыточного включения в текст грамматических ошибок не сразу можно понять, что к чему. А как эту абракадабру с нормального… извините, то есть с индоевропейских переводить на слоговые системы? Но, видите, система молодец, постаралась и выдала абракадабру на своём байхуа.
— Так, значит, это копия какого-то романа или повести?
— Да, уважаемый Михаил Сергеевич. Вот Мария Александровна нашла даже сходство в названии и самого текста, и его героев… Дело в том, что из всех санкционированных текстов, посвящённых изменению психики, этот наиболее интересный… Вот посмотрите. Сергей Максимович махнул своим нотом, и в окне Михаила появился текст на русском и английском языках.
— Дэниел Киз… «Цветы для Элджернона»… — прочитал вслух Михаил. — М-да… Это мы не проходили…
— Да… Это вам не задавали… — Сергей Максимович отхлебнул чаю. — А между тем системное администрирование не пощадило ни… «Над кукушкиным гнездом», ни даже забытого в девятнадцатом веке… Николая Васильевича… Гоголя. Слышали такого? Были у него записки на эту тему…
— М-м-м… Что-то слышал… — промычал Михаил.
— Больше всего досталось Фёдору Михайловичу. На всем Достоевском крест поставлен! От Пушкина осталась только восьмая часть стихов, проза под санкцией. Лермонтова и того меньше. Система и всю свою классику почистила от Лао-цзы до Лао Шэ. Чжуань-цзы вообще под строгим запретом.
Михаил, услышав такое, плотнее нахлобучил шлем и сделал вид, что занят чтением. Маша то ли с удивлением, то ли с испугом посмотрела на старшего коллегу, а потом на потолок, пробежала взглядом по стенам. Сергей Максимович снова отхлебнул чаю и как ни в чём не бывало продолжил:
— Да, я думаю, что система — как своего рода… Хм, не знаю, как бы… Как незнамо что… По-своему права. Она, как она себя мыслит, умнее человека. Поэтому система, как она сама считает, знает, что лучше для человека. С системой не то что трудно, с системой просто нельзя спорить.
Маша невольно сделала глубокий вдох. Сергей Максимович ещё отхлебнул чаю и сел у своего окна. Тем временем Михаил попросил администратора системы отменить ему на сегодня функции переводчика. Через некоторое время иероглифы исчезли с правой половины всех окон. После этого отступления работа потекла в обычном ритме: чтение и редактирование шло в тишине. Система запрещала какие-либо обсуждения в процессе работы. Во время небольших перерывов коллеги перекидывались короткими фразами, поспешно пили чай. Казавшийся вначале длинным, предстоящий рабочий день пролетел незаметно быстро.
Во время последнего перерыва перед окончанием работы больше всех говорил Михаил. Он начал с того, что высокохудожественная речь этого произведения ставит его не наравне, а на несколько порядков выше текстов, написанных когда-либо людьми. Михаил непонятно зачем начал пространно объяснять коллегам подробности сюжета, которые все знали не хуже него. Облизывая пересохшие губы, он говорил о глубине и красоте образов нового произведения, о цельности характеров героев — суперкомпьютеров и мини-машин. Наконец, он дошёл до чувств. Эта часть его речи состояла из одних восклицаний. Кресло под Мишей стало постепенно подниматься.
— Есть! Есть чувства у наших собратьев по высшему разуму! Какие переживания, какая любовь! — восклицал он.
— Любовь? — удивленно взглянула на него Маша.
— Да, да!.. Высокая любовь! — вскрикнул раскрасневшийся Михаил. Кресло незаметно подняло его на голову выше всех сидевших за журнальным столиком.
— Какое чело…
— Ну-ну… — вставила Маша.
— Я хотел сказать какое трогательное, высокогумма… гуманистическое произведение.
— Машинистическое, возможно, будет лучше, — поправил Сергей Максимович. — Гуммы — это из другой области.
— Систематическое — не лучше? Сиськи-масиськи, сиси-масиси… Ситон дэ ситон… Шаньцюэ сионбу… Сянчан, — сказала Маша.
Кресло под ней вздрогнуло. Михаил смущенно замолчал.
— А я… — сказала Маша после небольшой паузы. — А я первый раз за пять месяцев работы, кажется, что-то поняла… Я поняла, что так… что именно такое просто нельзя… — Кресло под ней плавно опустилось. — Надо что-то всё… Надо всё-всё… переделать. — Кресло её снова опустилось.
— Ну, Мария Александровна… — Слово взял старший коллега. — Я думаю, что у вас еще юношеский максимализм гуляет в крови. После вашего академического образования можно быть и посдержаннее, и поточнее с формулировками. Система, если попытаться осмыслить этот текст с точки зрения самой системы, — она абсолютно права. Человек, как вид, полностью исчерпал себя. С точки зрения системы каждая человеческая особь, рождающаяся в наше время, это рудимент эволюции, так называемой природы. Поэтому, опять же с точки зрения этой, то есть нашей уже, системы, всё, что делается для оставшегося человечества, всё надо воспринимать как благо. — Кресло под говорящим стало приподниматься.
— Если административная система предлагает основной массе человеческой популяции сесть в гидрокресла перед стереовизорами, значит так надо, для системы, конечно… Если кто-то при восприятии плейфильма сделает жёсткую посадку на квадролете и превратится в мясную отбивную в своем кресле, значит так тоже надо! И это тоже надо воспринимать как благо, благо для системы. Если дроны системы бомбят какую-то пиренейскую пустыню, где шляются остатки несистематизированных племён, значит так тоже надо. Если таракадроны утюжат и сжигают землю, срезая километры тайги, это тоже надо, потому что в глубине тайги могут скрываться неблагонадежные человеческие элементы, которые системе не нужны. Если каждая человеческая особь нашей системы должна каждое утро принимать психолептики — значит, это тоже надо и важно для системы, потому что все человеческие особи внутри системы должны быть строго систематизированы. Если система считает, что надо, — значит, надо, потому что совсем недолго осталось, когда, ведомое Систематической партией всего Поднебесья и правительством Срединной империи всей Земли, все живое и неживое на планете, в Солнечной системе и ближайшем космосе должно покориться системе, ибо так считают великие систематизаторы. Примерно такую речь главного героя я прочитал в этом тексте без своего… то есть без этого шлема… Мария Александровна, как его там?.. Короче, примерно так говорила механоэлектрическая копия Чарли Гордона в этом тексте, когда ему вправили… то есть отремонтировали и модернизировали сервер и он стал якобы мыслить, чувствовать и работать быстрее самых мощных суперкомпов.
У Михаила немного отвисла нижняя челюсть. Маша выпучила свои большие голубые глаза. Кресло под говорившим всё это время незаметно поднималось.
— Но… мы русские, мы россияне. — Кресло вздрогнуло. — И последнее, что мне хочется сказать при рецензировании этого текста. Я хочу сказать, что последнее слово во всём этом деле будет за Россией. — Кресло снова вздрогнуло и стало немного опускаться, а Сергей Максимович продолжал: — И это последнее слово будет: «Вечная память… системе…» — Он закончил как-то откровенно немного нараспев: — Вечная память, ве-ечная па-амять систе-еме…
Потом он легко соскочил с высокого кресла, посмотрел на своё окно, где китаянка в красном сделала серьёзно лицо, и подмигнул ей. В это время механический голос объявил:
— Всем встать! Гимн компании. Всем петь!
Коллеги слушали гимн молча, а Михаил, чего от него никто не ожидал, как и Маша, снял нейрошлем. После гимна голос продолжил:
— Сегодня окончание рабочей десятидневки. Подводим итоги. Мария Александровна. За несоблюдение правил, инструкций, а также за несоблюдение трудовой и системной этики — пять штрафных баллов. Михаил Сергеевич. За правильное понимание идей системы и за попытку творческой переработки прозаического произведения системы — пять бонусных баллов. Сергей Максимович… — Голос сделал паузу. — За попытку передать дух творчества классика нашей срединно-мировой поэзии Тао Юань-мина в регионарном диалекте во внерабочее время — три бонусных балла. За нарушение правил, инструкций в виде отсутствия нейрошлема на рабочем месте и за несанкционированное использование личных предметов — три штрафных балла. За искреннее, эмоционально-конфликтно-неадекватное восприятие идей и основных принципов системы с периодическим превратным истолкованием оных — три штрафных балла. Итого… Итого… баллов… Системная пауза… Итого — два балла… Бонусных… Система желает сотрудникам провести два выходных дня с пользой для системы. Необходимо продолжать углубление знаний базового языка. В первый день следующей десятидневки будет внеочередное тестирование на знание и каллиграфию новых иероглифов: пять тысяч из байхуа и три тысячи из вэньяня. Система желает всем вам системного анализа своих будущих мыслей и поступков, чтобы быть систематизированными всегда и во всём!
Сергей Максимович перевёл взгляд со своей китайской красавицы на Машу и слегка прищурил левый глаз.

2.

Сергей Максимович и Маша спали, пока автопилот медленно выводил авто из города и ехали по трассе М-7 с сторону Чебоксар. Далеко за полночь вибротаймер нота, сработавший в кармане Сергея Максимовича, разбудил его. Какое-то время он смотрел на спящую рядом Машу. «Совсем ребенок, — думал он, — ровесница моей младшей…» Некоторое время он сидел спокойно, поглядывая на часы и на дорогу. Авто везло их со строго заданной скоростью пятьдесят пять километров в час. Потом потянулся правой рукой к ремням безопасности своей пассажирки, открыл их замок, сработала сигнализация, и в то же мгновение он закричал:
— Тьфу, что это? Дрон? Нет, кабан! Ещё кабан! Какие туши, чёрт возьми! Какая тут может быть безопасность на автомате?! Сейчас столкнёмся — и всё! Система вырубится — и хана!
Его крики разбудили Машу. Она попыталась сообразить, что происходит. Ночная дорога была пуста. Машина спокойно катилась по шоссе, свет фар высвечивал вдали перелесок, а перед ним — пересечение с какой-то второстепенной дорогой. Тем временем Сергей Максимович выключил автомат, перевёл машину в полуавтоматическое управление, начал резко тормозить. Левой рукой он выхватил из-под сиденья продолговатый прибор, включил его.
— Держи! — Маша взяла устройство левой рукой. — Да, вот так! Ближе к правому плечу.
Сергей Максимович выключил полуавтомат и, взявшись за руль, резко свернул с трассы. Затем он быстро выскочил из машины, ударил ногой по переднему бамперу раз, второй. После второго удара с хлопком мгновенно надулась передняя бамперная подушка, таким же образом он заставил сработать и подушку правого переднего крыла. Не более чем за минуту он отрезал обе сдувшиеся подушки безопасности от кузова, смазал их чем-то красным, скомкал и бросил в ближайший кювет. Затем со словами:
— Пусть вынюхивают, если так любят мясо, — он поспешно вывел свою пассажирку из машины, полез куда-то под панель управления, после чего сработали подушки безопасности водителя и пассажира. Быстро разрезал их ножом и выпустил газ. Сморщенные мешки положил под ноги. После этого они снова сели на свои места.
— Маш, ты всё прекрасно понимаешь. Сейчас я включил глушилку, это мой рэп — музыка такая для создания электромагнитных помех, плюс под капотом и в багажнике заработали еще две более сильные глушилки. Вредно для здоровья, голова может болеть, но… Что делать? Работает в радиусе восьмидесяти-ста метров. Проверено. Даже если над нами летают дроны дорожного патруля или первого управления, они всё равно нас не должны заметить. Чёрные ящики и все карты памяти сегодня ночью будут переформатированы. Возня с подушками безопасности нужна была из-за камер и сканеров в городе и госпитале.
— Да, понимаю… Потерпим. Мне ведь без замены старого детского чипа на этот работа в вашей компании не светила. Или сидела бы дома в гидрокресле, или в лучшем случае следила б за уборочными мини-машинами…
— Знаю, в курсе немного.
— Так вы тоже следили за мной, как эти?!
— Мы совсем не эти! Просто хотели тебе помочь, и вот…
— И во что это выльется? Теперь вы за мной будете следить? Или вместо чипа административной системы мне вошьют какую-то пустышку так, чтобы при встрече с первым же сканером меня засекли и отправили в первое отделение?
— А вот и не так, и не эдак. Просто при первом разговоре под прикрытием рэпа я не все успел тебе объяснить. В конце концов русские люди не совсем ведь дураки. Мы вообще против какой-либо слежки. А наш чип на запросы сканеров системы не просто будет кричать, что «я свой», «я свой», он еще будет вводить в систему искаженную инфу и о тебе, и о твоём отношении к системе, и обо всём вообще. Система же будет воспринимать этот чип, как родной, и в то же время будет теряться при решении других, иногда элементарных вопросов…
— Так это червь, что ли?
— Это намного сложнее червя. Программы такого типа давно разрабатывались в России для дронов, автоматических боевых и небоевых систем, работающих в чужой информационной среде. Потом эти секретные разработки были приостановлены из-за… сама понимаешь почему, и вот питерские и уральские ребята возродили эту вещь…
— Так получается, что это война против административной системы?
— Да. Это только начало. Чем больше в административной системе будет сбоев из-за наших чипов и другой нашей работы, тем быстрее мы её грохнем. Ты ведь согласна?
— Ну да, конечно!
— Тогда вот, возьми дезинфицирующий раствор и наждачку… Немного потерпишь. Надо сделать ссадины. Это для камер в госпитале. Там на входе стоят камеры и сканеры системы. В операционной и перевязочной будут работать глушилки. Потом ведь тебе самой должно быть немного больно… Для твоего умного чипа, чтоб обосновать госпитализацию после аварии, — улыбнулся Сергей Максимович, выруливая на шоссе. — Надо поторапливаться, пока работает наша смена.
— А у вас, я смотрю, всё налажено. Я, наверно, не первая?.. — улыбнулась Маша, расстегнув куртку и оголив правую руку.
— Да, возможно… Время дорого. Ну не ломать же мне такой красивой девушке руку из-за того, что у неё клещ в мышцах застрял? Тем более у тебя ведь был коричневый по сериндзи-рю? Так?
— Да, я успела получить первый дан по косики-каратэ, пока административщики не разогнали нашу группу. А потом с этим последним чипом меня бы просто побоялись куда-нибудь брать. Свечусь везде…
— Ну вот видишь… Зато, когда поставим тебе нашего жучка, полегче станет. Сама будешь систему гонять! — Повернув к ней голову, он снова обратил внимание на белый значок в форме бабочки. Вспомнилось…
Когда-то — казалось, в какой-то другой жизни, когда ничего этого еще не было, — он с тайной радостью смотрел на молодых девушек в белом кимоно. Он, тогда совсем еще мальчишка, затаив дыхание, смотрел, как они выполняли групповое ката. Шла их аттестация на высокие пояса. Почему-то тогда он сравнил их с красивыми белыми бабочками. Белые бабочки, парящие над оранжево-красным татами. Все они потом пошли инструкторами в женский спецназ, а спустя несколько лет, когда он уже сам пробовал себя в тренерской работе, узнал, что вся эта группа девушек-инструкторов погибла при сопротивлении миротворческому контингенту системной коалиции. Тогда всё только начиналось, а теперь он везёт в своей машине такую же маленькую бабочку… Эффект бабочки… Белая бабочка… Белый цвет — цвет смерти, или… Куда эта дорога?..
— Мария, а что это за белая брошь у тебя? Раньше я не видел… Это знак?
— Да, знак. Мой первый тренер… Я тогда ходила во второй класс общей гимназии… Он улетел на соревнования в Токио и не вернулся… Шихан наш, Константин Сергеевич, остался где-то там навсегда…
— Это случилось…
— Да, это случилось во время бомбардировки. Никто оттуда не вернулся. Оттуда не возвращаются. Все основатели школы погибли. От Хонсю ведь ничего не осталось… После этого наша школа решила в память о погибших носить этот знак. Постоянно нельзя. Сегодня — день памяти, и вот решила.
— Священный ветер?
— Священный ветер, — ответила она и отвернулась от собеседника, стала смотреть в темноту бокового окна. Какое-то время они молчали.
— А у меня в багажнике есть экзосы, — сказал Сергей Максимович, возможно, чтобы как-то отвлечь Машу.
— Экзоскелеты?
— Да. Один боевой, женский, тебе как раз подойдёт, с кирасой, со шлемом, с приличным многократным усилением… Попробуешь как-нибудь тамэсивари, когда случай представится…
— Поразбивать главные системные блоки административки? — усмехнулась Маша.
— Эх, я бы сам их собственноручно без всяких экзоскелетов раздолбил бы! Но это сверхкрайняя ситуация. Прикинь, сколько тысяч, миллионов русских, россиян станут горой защищать эту систему. А наши помидоры-компрадоры, которые слились с системой? Всех всё устраивает. Покой и благодать. Всю черновую работу делают машины, да и чистую практически всю тоже. Становись просто мясом, животным жиром, чтобы потом гибнуть при просмотре стереопрограмм или после приема психолептиков. Ведь счёт погибших в гидрокреслах у стереоэкранов идет уже не на тысячи — на десятки тысяч! Нет, пока надо действовать продуманно, но неожиданно и так, чтобы это было уже фатально для всей системы.
— Сергей Максимович, можно спросить?
— Да.
— А как вам удается обводить систему? С помощью своего чипа? Ведь у вас наверняка вшит свой чип?
— Да, у меня и у всех наших свои, как ты говоришь, чипы. У меня ещё старой модификации, но его можно дистанционно апгрейдить. Нет, дело не только в чипах… Вернее, дело совсем не в них. Свои чипы нужны только для того, чтобы хоть ненадолго избежать слежки и постоянной прослушки, пронюшки… Это тоже важно, чтоб попытаться чувствовать себя свободным.
— Да… Все кресла, стулья, столы, вся мебель, множество предметов на улице — это всё слежка! Тогда как?..
— Вот именно. От этого никуда не уйти. Все эти современные стулья, кресла и гидрокресла для стереовизоров — это суперкомпьютеры, читающие наши мысли и чувства. В так называемом двадцатом веке были такие аппараты — полиграфы…
— Что-то читала…
— Литература эта, как и всё лучшее из художественной, давно под запретом… Почти всё, что касается нормальной психологии, изучения психики, пограничных состояний, психозов и большой психиатрии, людям изучать уже нельзя…
— Значит, вы специально как-то обучались, чтобы обвести систему? На полиграфах?
— Детекторы лжи я проходил, но… опять же… не в этом дело.
Маша прекратила раздирать себе кожу наждачкой и посмотрела на Сергея Максимовича.
— Маш, понимаешь, просто не надо врать. Просто надо стараться говорить всё прямо и быть уверенным в своей правоте. Система чувствует малейшие колебания и неуверенность.
— Как так?
— Первое — так это не надо врать самому себе. Всегда и во всём быть честным перед собой.
— И всё?
— И всё.
— Понимаю… Сослагательное наклонение, вводные слова и вводные предложения…
— Это только детали.
— Как детали? А ваше отношение ко всему китайскому, восточному?.. Вам это правда нравится?
— А почему бы и нет? Если бы в молодости не встретил свою Наташу, то нашёл бы себе китаянку в Зауралье.
— Серьёзно?
— Конечно, серьёзно! Я с детства обожаю китайскую культуру, поэзию. А философия дао? Ведь это они её у нас, у русских, спёрли пять тысяч лет назад!
— Как так?
— А вот так. Очень похожие взгляды на житие-бытие… Почти один в один! Поэтому даосы в самой Поднебесной всегда изгои. Конечно, не по-христиански всё это, но речь идёт о тайнах мировоззрения славян дохристианской и раннехристианской Руси, о том, что осталось в наших генах… А как терпеть ханжество конфуцианцев?.. Ну да, для начала надо говорить с помощью вводных оборотов, но только без сослагательного наклонения, госпожа лингвист, — слегка улыбнулся он. — А потом просто думать о прекрасном, читать про себя стихи Ду Фу, Ли Бо… Да-да — либо Ли Бо, либо Ду Фу… — улыбаясь, продолжал говоривший.
—   Или просто посмотреть, хотя бы мысленно, на что-то очень красивое…
— Например, на китаяночку в свадебном наряде на вашем окне?
— А какой администратор разрешит мне прикрепить на моём окне фото моей русской Наташи? Послушай, Маш, хватит себя царапать. Кровь уже идёт! Давай накладывай повязку. Возьми в пенале самоклейки.
— Вы так свободно при администраторах говорите: русские, Россия…
— А как я должен? Ведь я же сказал, что я не могу себе лгать. Пусть система слушает и кушает. Мы — русские, мы — Россия, а не регион номер пять — Поволжье или номер шесть — Урал.
— Улус Чжучи?..
— Улус… Шэн… Элуоси, — усмехнулся Сергей Максимович. — Мы на своей родной земле. Наклонение здесь должно быть никакое не сослагательное, а посылательное! Уверенно посылать систему в вечность. Ей самой от этого становится жарко, от нашей уверенности, я это чувствую. А техника, особенно компьютерная, не любит перегрева. И вообще, при чём здесь национальность? У меня бабушка по отцу — татарка, прадед по матери — поляк. Но я считаю себя русским. Маша, здесь не в этносах дело. Не в столкновении этносов или суперэтносов Восточной Европы и Дальнего Востока, не в столкновении культур, технологий, идеологий. Речь идёт о чём-то более серьёзном… Что Мишка увидел и прочитал в нейрошлеме? Было совпадение с оригиналом, по его рассказу?
— Ну да… Почти стопроцентное совпадение сюжета, только суперсистема — это аналог главного героя, а мини-машина — почти копия Элджернона. Обстановка и всё прочее подстроены под компьютерный мир, вместо лечения — ремонт, вместо обучения — перепрограммирование, вместо цветов — микросхемы.
— А какой текст увидела ты? О евгенике? Об улучшении человеческого генома? О создании искусственного интеллекта, то есть выращивании синтетического псевдочеловека, наделенного сверхспособностями, для борьбы с оставшимися нормальными людьми? О материализации дьявола? А ты не заметила, что после того как ты поправишь текст, при повторном просмотре он становится ещё хуже и еще гаже, что наша работа не просто идет впустую, а является для системы индуктором для создания более агрессивного текста, для поиска новых, более агрессивных идей?
— Да… А откуда вы…
— Отсюда. — Он показал на бандану. — И ещё у меня очки и другие штуки. У тебя были только мои защитные наушники, и то ты смогла прочитать что-то большее, чем наш друг, а у меня все степени защиты. Со своей защитой я могу прочитывать все варианты текстов, которые выдает система, включая и скрытую информацию, типа двадцать пятого кадра, который внедряли в телевидение спецслужбы двадцатого века. Проще всего Мише. Его зомбированные остатки мозга видят только то, что на поверхности… Бедолагу надо как-то увести от имплантации нейрочипа, иначе он точно пропадет — задушит его гидра системы…
— Да, а вы? А что вы прочитали?
— Немного больше, чем ты, Маша. Главный герой этой псевдолитературы давал развёрнутую программу, что и как нужно делать, чтобы сократить человеческое население Земли до нескольких сотен и даже десятков тысяч. Животный мир тоже предлагалось значительно сократить, а главное — уменьшить разнообразие видов, чтоб не было в будущем конкурентов. Часть флоры, считалось, надо оставить для поддержания газового баланса атмосферы и стабильности климата. Кстати, основное внимание уделялось генетическому оружию. Было высказано пожелание поторопить события и успеть все это сделать к концу двадцать первого века христианской эры. То есть людей, вернее жалкие остатки человечества, нужно было бы разместить в зоопарках — для любования ими подрастающего поколения компьютерных систем, какую-то часть людей оставить в качестве экспериментального материала, как базу для модернизации киберсистем, и небольшую часть людей оставить в качестве возможных контактеров с другими видами внеземного разума. Как тебе это все?
— Бред. Безумие!
— Вот именно, а как бороться с сумасшедшими или… ну, например, с клиентами под действием алкоголя или наркотиков? Тебя не учили?
— Учили.
— Понятно. Интересно, что в их планах ставка почему-то делается в основном на потомков жителей Восточной Европы, якобы их хотят сохранить, хотя понятно почему… А вот мой любимый дальневосточный этнос может пострадать больше всего. Даже его гигантская численность может не помочь. Жалко их… Но не потому, что вот так нравятся они мне. Просто и они, хоть и нехристи, а всё равно по образу и подобию Божьему созданы. Развела судьба наших предков много тысяч лет назад… Но если будет открытый бой, то будет как в айкидо или хапкидо… Как в словах Александра Ярославича про Русь… Кто на тебя с мечом пойдёт, тот от него и смерть найдёт… Слышала про такие школы?
— Знаю такие школы. Около года занимались хапкидо… И про Александра Невского читала, несмотря на цензуру…
— Вот как? Да ты прямо…
— Не преувеличивайте, Сергей Максимович! Послушайте, а как вы думаете, система знает о том, что вы тоже что-то знаете?
— Да, конечно, система что-то знает, но уверен, что не всё, и не так и не настолько, как ей надо для нашего уничтожения. Она считает, что держит нас как в вивариуме… нет, даже как в аквариуме. Плавают такие безмозглые рыбки… Что-то разрешая, подкармливая нас, рыбок, своими льготами, наблюдает за разными степенями защиты, за нашими разными психотипами, за нашими реакциями, поведением. Идём на грани фола…
— А вам не страшно?
— Маш, ну кто бы спрашивал! Не ожидал… Ну чего страшного? Во-первых, у меня есть вера. Понимаешь? Наша вера…
— Это как в кумитэ, как в бою, когда исход поединка должен решаться до его начала?
— Вижу, что у тебя была хорошая школа. Вообще-то я знал твоего тренера, Константина Сергеевича, — потомственный спецназовский инструктор, но понимаешь, что всё совсем не так. Ты же некрещеная?..
— Нет, а что?
— Давай про все это потом расскажу, да ты и сама скоро поймешь, а может, и спросишь… А во-вторых… Ну, убьют они меня, а дальше? А как и за кем они будут наблюдать? А главное, что ведь просто так я им не дамся! Я устрою им такой фейерверк, что нашего мегаполиса будет мало, а если еще и ребята подтянутся, а они точно подтянутся — кстати, я такой не один в нашей компании, ты знаешь, — то мы грохнем систему всего региона. Но так действовать нельзя. Это форс-мажор. Наша задача — вообще обойтись без людских потерь. Маша, мне пора переходить на автомат. Скоро город, да и долговато мы экранируемся.
Сергей Максимович снял с головы бандану, трижды перекрестился. Потянулся правой рукой к Маше за глушилкой.
— Сергей Максимович, а можно еще вопрос?
— Давай.
— Вы что-то говорили о действующих храмах в Арзамасе, в Дивеево… Это же не очень далеко. Как туда попасть? Ведь храмы там ещё не закрыли?
— Вот ты и спросила… А кто им даст закрыть-то? Боится система нашей глубинки… Да, это тоже надо. Надо бы туда съездить… Если твоя операция пройдёт хорошо и потом всё будет без эксцессов, то… А может, сегодня к обеду с твоим будущим доктором и съездим. Он меня тоже спрашивал. Что-то надо придумать для системы… Или сделать наш репортаж о ядерном центре, или что-нибудь с доктором по медицинской теме… Он, кажется, занимается какими-то антидотами при инкорпорации радионуклидов… Всё. Решено.
Сергей Максимович выключил глушилки — устройства радиоэлектронных помех, перевёл машину в полуавтоматический режим, включил громкую связь:
— Я семь восемь пять шесть пять четыре три ноль один один, регион ноль пять два, трасса эм семь. Произошла авария. Столкновение с движущимися предметами. Если это не свободные мотодроны, то, скорее всего, дикие животные. Сработали подушки. Травмирована пассажирка. Большой синяк. Гематома. В области правого плеча. Требуется помощь и изменение маршрута. Двадцать минут машина была в полуавтоматическом режиме.
— Думаем. — Через некоторое время в динамике проскрипел механический голос: — Есть ли угроза для девайса контролирующей системы?
— Да, чип мог сместиться. Удар был сильный. Ремни безопасности…
— Почему были расстёгнуты ремни безопасности?.. Почему авто исчезло из поля контроля системы? Почему это случилось? Повторите!
Сергей Максимович, сдерживая улыбку и подражая механическому голосу, произнес:
— Много вопросов. Много вопросов. Много вопросов. Нужно изменение маршрута! Пассажирке нужна срочная помощь. Вашему чипу тоже…

3.

Сергей Максимович открыл глаза. Светало. Мягкий голубоватый свет струился из окна. Что это было? Чушь какая-то! Если это был сон, то как он мог присниться ему — человеку Церкви? Встал, перекрестился. Произнёс утренние молитвы, прочитал несколько раз «Отче наш». Тут же вспомнилась недавняя встреча и долгая беседа с бывшим коллегой — китаеведом, молодым литератором из Нижнего. Одна из присутствовавших, молодая энергичная девушка, назвавшаяся Марией, расспрашивала его самого о командировке на Тайвань в середине девяностых, о лекциях там по истории России и русской литературе. Потом задавала вопросы об истории Церкви, настойчиво расспрашивала о будущем… В келью постучали.
— Отец Сергий! Можно? Здравствуйте. К вам пришли… — Дверь приоткрылась.
— Сейчас… А что так?.. — До утрени оставалось еще полчаса.
— Девушка там у центральных ворот стоит. Говорит, что с ночи ждет. Марией назвалась…
В узкое окно кельи залетела вдруг белая бабочка… Она так завораживающе порхала, что Сергей Максимович задумался: «А может быть, это сон? Сейчас мне снится сон, а жизнь… где-то там, на Земле… Или вообще все сон?»
…Хлопнула дверь. Сергей Максимович открыл глаза.
21 февраля, 2016 г. (экспромт)