Сизиф, купивший билет на поезд

Проект был почти готов. Оставалось вписать последнюю сводку, вывести итоговую цифру, которая, вне всякого сомнения, со всей грациозностью увенчала бы долгие месяцы труда Алексея.


Он устало моргнул. За прошедшую ночь глаза превратились в высушенную зноем пустыню, в какой теперь отражалась глубокой тенью только накопленная месяцами усталость — беспомощная и безжизненная, заставляющая координировать каждое свое действие в схематически выстроенном плане. Жизнь превратилась в подобие существования: расписанный график, вмещающий несколько часов сна, взятые напрокат мелкие желания, с одним только представлением дарующие впечатления: близость отпуска, очередная поездка; список запланированных трат, подбор билетов.

Механизированное существование, где только программы жизнеобеспечения выполнялись без процесса мысли – автоматически. Будь Алексей волен, составил бы и график собственного настроения, где были бы исключены любые упаднические проявления: апатии, слезливость, раздражение.

«Достало» – сбоило внутри сердце, подавляющее своим отрывочным ритмом все скопленные тридцатью годами эмоции.

Алексей потер виски. Отметив мысленно бессмысленность этого действия (как и всех тех, какие он выполнял последние два года жизни), он кликнул на дребезжащий на рабочем столе файл проекта.

Законченность не принесла никакого облегчения – ни единого на него намека.
В стеклянных глазах, слепо измеряющих просторы старого монитора, стыл только один вопрос: «Для чего?».

В опустевшей черепной коробке, как и в этом сером, разбавленном электрическим светом офисе, брюзжала мысль.

«Я ведь многого достиг. Уважаемое место, постоянный угол (вон, Вадим с семьей еще ипотеку никак не погасят), езжу не на убитом корыте. Отпуска трижды в году (ну и что, что всё расписано по времени, отели, море и бассейны, -- есть ужины с чем-нибудь покрепче). Хватит ныть, не мальчишка уже».

Поглаживая удавку атласа с запонкой, Алексей потянулся за чашкой с остывшим кофе, чувствуя не гордость, но глухую, знакомую усталость — чувство, словно он строит карточный домик в комнате без окон.

И в этот момент свет экрана погас. Тишину офиса, нарушаемую лишь еле живым гулом системников, пронзил короткий треск — звук умершего чипа.

Алексей моргнул, не веря глазам. Он потянул шнур питания, но его пальцы наткнулись лишь на неестественную мягкость и шершавость.
Усилием воли он заставил себя наклониться под стол.

Из темноты блеснули две бусинки-глазка. Между компьютером и розеткой лежала офисная мышь (не компьютерная, против всех ожиданий) – настоящая, серая. Из ее маленького рта торчал перегрызенный провод, обнажая пеструю начинку - переплетение меди и пластика. Рядом валялся кусок печенья, оставленный кем-то из коллег.

Весь его годовой отчет.
Все цифры, графики, прогнозы, бессонные ночи и отмененные выходные. Все это было уничтожено в одно мгновение – не системным сбоем, не гневом начальства, не кибератакой.

 Это сделало существо весом в триста граммов, движимое простым инстинктом: есть, грызть, выживать.

Он не закричал – крик был бы бессмысленным; не ударил по столу, рассыпавшись в проклятиях на мертвенность технологий, игнорирующих возможность сохранения файлов. Он глупо смотрел на мышь, а мышь — на него.
 В ее взгляде не было ни злобы, ни торжества (откуда таким чувствам взяться в теле примитивного создания?) – только чистая, животная целесообразность: ей был нужен провод, чтобы сточить зубы, и его проект был для нее лишь фоном, препятствием на пути к этой цели.

Совершенная и первобытная бессмысленность вдруг стала откровением.

Весь его мир — мир KPI, стратегий, корпоративных ценностей — был таким же хлипким, как и этот провод. Его можно уничтожить одним движением челюстей, за каким последует не апокалипсис, а скудная тишина и пара блестящих глаз, которым на твои сценарии плевать.

Он медленно выпрямился. Не стал звать IT-отдел, не стал суетиться. Любая попытка «восстановить» или «спасти» была бы теперь частью того же абсурдного спектакля, где актер пытается склеить сломанную декорацию, не замечая, что зрителей в зале давно нет.

Можно было продолжать склеивать опилки, делая вид, что провода целы.

Алексей безучастно окинул взглядом поверхность светлого стола: органайзеры папок, запасы канцелярии, коллекция печатей. Документы тянулись рядами, выглядывая в мир под гладкой оберткой прозрачных файлов.

Взгляд вперился в бумажные черновики, прошлые заметки к работе.
Внутри от самых корней вытягивалось по кривым ветвям обугленных нервов странное чувство.

Спокойствие.

Отрезвляющее, как порыв ледяного ветра после долгого пребывания в законсервированном тепле.

Он перебрал пальцами стопку исписанных бумаг, отмеченных сотней схожих заголовков под названием «План».

Сколько накопилось таких планов, меркнущих последней отложенной мыслью на «завтра» перед сном, охватившим уставшее тело под тяжестью нескончаемой рутины?

План.

Слово горчило на кончике языка смутной и далекой грезой — перманентной идеей на ближайшее будущее, что все подходило на календарях, сталкивая лоб в лоб с датой, но не наступало.

Бюрократические механизмы. Равноценный обмен времени, сил и ресурсов на достижение результата, ценного лишь в рамках функционирующей системы.

На уголках губ повисла кривая усмешка. Распустив удавку-галстук с шеи, Алексей поднял жалюзи.

По выкрашенным в серый стенам расползлись языки яркого солнечного света, что подсветили золотом крупицы пылинок.

За окном на ветру плясали деревья, одетые тепло-зеленой листвой, сверкавшей после прошедшего дождя. Асфальт отражал блики солнца, манил в путь, впитывал следы каждого прохожего, изнывающего от жары и прячущегося в тени.

Жизнь текла в своем безразлично прекрасном цикле-цвете.

Офисная дверь закрылась за его спиной с тихим, точно окончательным хлопком. Звук, достигший ушей, показался вдруг настолько ничтожным, что его поглотил гул вентиляции еще до того момента, как Алексей опустил ручку.

Безликий коридор бизнес-центра. Мир не перевернулся, небеса не разверзлись громом. По телевизорам в холле все так же крутились циклом рекламные видео; охранник за стойкой, как и прежде, листал газету и в тайне разгадывал кроссворды.

Алексей ожидал хоть какого-то знака – трещины в плитке ли уличном асфальте, внезапного ливня, падения птицы на мостовую. Однако ничего не произошло – лишь его собственное сердце билось с монотонной, чуть ускоренной настойчивостью, словно отбивая такт единственно правдивого слова: ни-че-го. Ни-че-го.

Ни-че-го.

Он вышел на улицу. Тело окутывали легкие порывы теплого ветра, но в тенях уже лежали оттенки близкой вечерней прохлады. Ноги плелись вперед, не выбирая направлений, и отзвук шагов отдавался в голове едва слышным эхом.
Это исчезновение едва ли походило на бунт – скорее, на констатацию факта, столь же естественного, как то, что вода – мокрая. 

Мир продолжал существовать.
Алексей ощущал себя в нем существующим как предмет: камень, фонарный столб или перегрызенный провод. 

Внезапно на углу, где пекарня соседствовала с отделением банка, он заметил причудливую фигуру кота, шерсть которого была не обыкновенно серой, а полностью совпадающей с цветом бетона и пыли. Невероятно толстый кот, сидевший на крыше люка с таким видом, точно ждал именно Алексея.
«Не мяукает. Не шевелится. Глаза как плоские монеты… или пуговицы», – мелькнуло в голове Алексея, и это были первые связные мысли за последний час – точно подсказки кем-то со стороны.

Кот медленно поднялся, потянулся с неспешной грацией существа, чье время течет совершенно иначе и побрел в сторону, не оборачиваясь. Алексей последовал за ним.

Это было не осознанным решением, но если мир абсурден, то следование за толстым котом ничуть не абсурднее составления годового отчета и сопутствующего проекта.

Животное вело его по узким боковым улочкам, мимо мусорных баков и разноцветных витрин, пока они не вышли к маленькому, ничем не примечательному скверу. Посреди опустевших аллей возвышались качели, на которых неподвижно сидел пожилой мужчина в бежевом пальто и шляпе. Он раскидывал из своего кармана горсть каких-то зерен, на которые слетались голуби.

Кот подошел к нему и с тихим урчанием улегся у его ног.

Мужчина, наконец, поднял голову. Его ничего не выражающее лицо было совершенно обычным, с отпечатком прожитых десятилетий, но глаза были такими же плоскими и спокойными, как у кота.

– Садитесь, – сказал он, указывая на пустующие соседние качели.
Его голос был глуховат, словно доносился из далекой-далекой комнаты.

Алексей сел. Качели слабо скрипнули под тяжестью его тела.
– Вы… вы меня ждали? – спросил Алексей и тут же удивился глупости своего вопроса.

Мужчина рассыпал на сухую землю последнее зерно.

— Нет. Я жду автобус. Но он всегда опаздывает, а вот вы… Кажется, ждали чего-то значительного. Катарсиса. Озарения. Однако значительные вещи редко приходят по расписанию. Чаще всего приходят мыши, – он кивнул в сторону Алексея, и во взгляде мелькнула искорка чего-то, что можно было бы принять за понимание. — Или коты.

— Что мне теперь делать? — спросил Алексей с чистым, незамутненным отчаянием любопытством.

— Хм. То, что делают все в ожидании, надо полагать, — сухо произнес мужчина. — Сидеть и смотреть. На голубей. На ржавые цепи качелей. На то, как ветер гонит по асфальту пустой пакет из-под сока. Смысл, друг мой, не в том, чтобы найти ответ. Смысл в том, чтобы перестать его искать. То, что привело вас сюда и к этому…вопросу – Сизифов камень. А вы, конечно, думали, что в конце пути вас ожидает награда. Как видите, награды нет. Есть только камень и склон горы. Вы просто… отпустили камень. И теперь удивлены, что вам больше некуда идти.

Он помолчал, глядя на опустевшие ладони.

– Наш герой не тот, кто побеждает, а тот, кто зная о бессмысленности, продолжает идти. Да, просто идти… и иногда – следовать за котом.

Сказав это, мужчина поднялся. Толстый кот тут же встал и потянулся.
– Мой автобус, кажется, все-таки не придет сегодня, – заключил он. – Пожалуй, пойду пешком.

Незнакомец ушел, не попрощавшись. Кот шел рядом, и его полные бока колыхались в такт шагам мужчины. Они свернули за угол и исчезли.

Алексей остался сидеть на качелях. Скрип цепей после каждого движения оставался единственным звуком в его пространстве, но он не чувствовал ни облегчения, ни страха – только невесомость, которой он так боялся, но которая теперь была обыденным фактом, как и расходившееся в оранжевый цвет закатное небо над головой.

В кармане на протяжении всего этого времени смиренно покоился телефон. Алексей только успел включить его, как тут же уведомления и тревожные сообщения от коллег посыпались одно за другим. Он стер все, не читая. После открыл карту и ткнул пальцем в случайное место на побережье – маленький рыбацкий поселок с невыговариваемым названием.

Он купил билет на ночной поезд. Едва ли в этом можно было найти спасение – на него Алексей давно перестал надеяться. Это было простое, чистое, лишенное метафизического груза действие.

***

Когда поезд тронулся, он прижался лбом к холодному стеклу и прикрыл глаза. Внутри вибрировала тишина, знакомая с детства: тишина пустого пляжа, пустого сада; наконец – тишина пустого офиса в мгновение погасшего калейдоскопа искусственных видений.

Больше она не была враждебной.

Где-то далеко в ночи толстый кот цвета бетона свернулся калачиком на чьем-то подоконнике, и его мирное урчание было похоже на звук звонкого прибоя.