Источник

   Они пришли к Алисе на рассвете, когда городской смог ещё висел над крышами розоватой пеленой, а тени были длинными и нерешительными. Коллекционера звали Леон. Он был одет в костюм, который стоил больше, чем годовой доход Алисы от продаж, но держался он так, будто этот костюм ему жал — стягивал плечи, душил в горле.
  — Двенадцать, — сказал он, не здороваясь. — Двенадцать «Источников». Где настоящий?
  Алиса вытирала кисть тряпкой. Не поднимая глаз.
  — Вы спрашиваете, где вода, — сказала она наконец. — Но источник — не вода. Источник — это место, где вода рождается из ничего. Точка встречи глубины и поверхности. Варвара оставила не воду. Она оставила место.

  — Я спрашиваю, где картина!
  — Картина и есть место. Пойдёмте.
  Она повела его вниз, в подвал. Леон ждал сейфа. Вместо этого он увидел колодец.
Комната была пуста. В центре на мольберте стоял холст, затянутый плотной, непрозрачной плёнкой цвета тёмного графита. Не чёрный, не белый — цвет глухой воды на большой глубине.

  — Что это?
  — «Источник».
  Леон шагнул ближе. На поверхности плёнки ничего не было. Но когда он наклонился, пытаясь разглядеть детали, его собственное отражение — смутное, искажённое — встретилось с ним в матовой поверхности. И в этот момент что-то щелкнуло в восприятии.

  Не в холсте. В нём.

  Глухой цвет вдруг ожил. Не потому что изменился — потому что изменилось его зрение. Сетчатка, уставшая искать изображение, сдалась и начала генерировать его сама. Из глубины матовой поверхности всплыли видения: не ручей, не деревья — ощущение подземного давления, тихого прорыва воды сквозь камень, первого контакта с воздухом. Он видел не картину. Он видел момент рождения воды. Фосфен, рождённый отчаянием зрения.

  — Это галлюцинация, — выдохнул он, отшатываясь.

  — Нет, — голос Алисы в полутьме был спокоен. — Это чистое видение. Видение, отмытое от образов. Варвара не рисовала воду. Она создала причину для видения воды. Её холст — не изображение. Это механизм. Вы смотрите на него, и ваше собственное зрение начинает рисовать источник изнутри. После этого любой родник в мире будет для вас её «Источником». Потому что вы научитесь видеть в нём не воду, а момент рождения.

  Леон закрыл глаза. Видения исчезли. Но чувство — то самое, щемящее чувство тайны, прорыва, начала — осталось. Оно теперь было в нём.

  — Тогда двенадцать картин...

  — Двенадцать отражений, — сказала Алиса. — Каждый художник, видевший оригинал, получал в дар это чувство. Это видение-внутри-видения. И пытался выразить его как умел — кистью, формой, цветом. Они копировали не холст. Они копировали своё потрясение. Самые точные копии — самые искренние потрясения.

  Она коснулась поверхности холста. Плёнка была чуть тёплой, как живая кожа.

— Подлинник не в краске. Он в способности этой поверхности быть зеркалом для вашего внутреннего источника. В том, что вы принесли сюда свой собственный родник — жажду, боль, пустоту — и увидели его рождение на холсте.

  Леон снова посмотрел. И на этот раз он не искал ручья. Он искал то щемящее чувство, которое только что испытал. И матовая поверхность холста, как глубокий колодец, возвращала ему его же, только очищенным, лишённым его личной истории, ставшим универсальным.

  — Так где же... он?

  — Вы только что пили из него, — сказала Алиса. — И теперь он в вас. Пойдёмте.

  В мастерской она подвела его к своему холсту. Там не было воды. Там было сияние, рождённое из столкновения ультрамарина и охры — сияние, которое обещало прохладу, течение, глубину.

  — Варвара не оставила картину, — сказала Алиса. — Она оставила источник зрения. Вы спрашиваете, где вода, когда всё, что вам нужно — научиться испытывать жажду. Настоящий источник — не там, где течёт вода. Он там, где рождается желание её пить.

  Леон подошёл к окну. Рассвет. Кирпичная стена, ржавая лестница, мусорный бак. Он посмотрел — и захотел увидеть в них источник. Не метафору. Реальный момент рождения смысла из бессмыслицы. И стена, и бак, и лестница заиграли. Не изменились. Откликнулись. Свет на грани ржавчины заискрился, как первый луч в родниковой воде.

  Он обернулся. Алиса смотрела на свой холст, и в её глазах горел тот же свет — свет внутреннего родника, который теперь бил и в нём.

  — Что мне делать? — спросил он. Теперь это был вопрос не коллекционера, а человека, нашедшего в пустыне родник и не знающего, как жить с этим изобилием.

  — Нести дальше, — просто сказала Алиса. — Пусть двенадцать картин будут двенадцатью колодцами в двенадцати пустынях. Кто-то заглянет в один и увидит в матовой глубине своё отражение, превращающееся в воду. Одного из ста хватит.

  — Для чего?

  — Чтобы доказать, что источник не иссякает. Он только меняет форму. Иногда — картина. Иногда — взгляд. Иногда — тишина между ними.

  Леон вышел на улицу. Он нёс в себе родник. Теперь он видел источники повсюду: в трещине асфальта, где пробивалась трава; в струе из пожарного гидранта; в глазах женщины, продающей кофе. Не потому что мир изменился. Потому что его зрение научилось рождать воду из камня.

  В подвале, на холсте цвета глубины, лежал не шедевр. Лежало место. Место встречи человеческой жажды и мировой тайны. Колодец, который становился источником только тогда, когда в него смотрели.

  А в мастерской Алиса смешивала краски. Не чтобы изобразить источник. Чтобы стать новым местом встречи. Чтобы её холст стал тем колодцем, в глубине которого каждый зритель увидит рождение своей собственной, ни на чью не похожей воды.
И где-то в мире двенадцать картин, подписанных разными именами и ни одним, висели в тихих залах. И редкий зритель, остановившись перед одной, вдруг замирал, чувствуя щемящую пустоту под ложечкой — ту самую, что предшествует первому глотку. И шёл домой, и мир по дороге был полон скрытых родников, готовых пробиться на свет при первом же внимательном взгляде.

  Источник никогда не был в картине. Он был в встрече — встрече взгляда, готового к жажде, и поверхности, готовой стать глубиной. В точке, где внешнее молчание встречает внутренний вопрос, и из этого рождается не изображение, а видение-как-вода. Чистое, проточное, живое.

А холст цвета глухой воды в подвале продолжал ждать. Не картина — место. Готовое стать источником для любого, кто осмелится увидеть в его матовой глубине рождение своего собственного света.