На пределе. Глава десятая

 
На нашей улице недалеко от дома местные «перманентные безработные» за бутылкой самогона обсуждали свежие новости.
- Ден, ты слышал, что  в субботу «чехи» вытворяли? - едва я поравнялся с ними, с тоской спросил долговязый парень с покрытыми синюшными  зоновскими наколками руками. Голос у него был глухой, с приблатнёнными интонациями. Но в нём звучал плохо скрываемый страх.
- Нет, - стараясь скрыть интерес к происходящему, с безразличием  ответил я.



В глазах долговязого закипела бессильная злоба. Сжав до боли, костистые кулаки он произнёс на одном дыхании.
– Сакка в школьном туалете со своей бандой стоял. Они же всегда вшестером держатся. Ни на шаг один от другого не отходят. Ну, курят, базары всякие. А тут пацанчик один то ли с третьего, то ли с четвёртого класса заходит. Так они в клин, как заорут.
«Да здравствует Великая Ичкерия!»
И в упор на него смотрят, типа, ну, что русский выродок, захавал, проглотил горькую пилюлю?!  Пацанчику   до слёз обидно стало. Не удержался он и в ответ.
«Да здравствует Великая Россия!»



Так они его за шкварник и потащили к унитазу. Лицом прямо в очко и ещё сверху со сливного бачка воду спустили. Отец его в бешенстве помчался в ментовку заяву писать. Не успел от РОВД на пять шагов отойти, к нему тачка подкатывает. «Чехами» забита до упора. Тут же популярно объяснили ему, что, хотя глупость и дар божий, но злоупотреблять им не следует. Вернулся он и заяву забрал. А откуда «чехи» так быстро узнали, что он в отдел бегал? Ментяра, зуб даю, его нохчам и сдал!



Я внимательно окинул взглядом собеседника. Выглядел он неважно. Похоже,  и чувствовал себя не  лучше. Красные прожилки густо избороздили нос.  Под  покрытыми нездоровой желтизной глазами  висели мешки чуть ли не в пол-лица.  Вспомнилась старая байка
 «- Где деньги?!
– В мешках.
– А мешки где?
- Под глазами!»
Обросшие  многодневной  щетиной,  щёки пугающе ввалились. Редкие бесцветные  волосы, покатый лоб,   пористая бледная кожа,   большие, оттопыренные уши.  Не надо быть врачом, чтобы определить: алкоголь, некачественное питание и постоянная нехватка свежего воздуха в местах  изоляции могут загубить организм и куда большей природной прочности. Этот, и ему подобные свой протест против творимого чеченцами беспредела, лавочкой и ограничат. Сакка может спать спокойно.


Вдруг взгляд зацепился за заголовок статьи в газете, на которой мирно покоились варёная картофелина  и пол-луковицы. Заголовок «Не брат ты мне!» притягивал, как магнит.
«Ещё о чём необходимо сказать, –  утверждал автор заметки, - это массовая ксенофобия общественного сознания. Возьмите разговоры на бытовом уровне. Если не через фразу, то обязательно через две услышите стоны о том, что «чёрные» в  городе   всё заполонили:   оккупировали рынки,  съели  зерно и муку, и пьют кровь из   многострадального русского народа».


«Выслушивать эти слёзные стенания и больно, и смешно.  – Продолжал зомбировать читателей автор статьи. -  Больно потому, что большинство русских расписались в собственном бессилии, не видят никакого выхода и мирятся с происходящим. Но простите, садятся на голову только тому, кто позволяет садиться себе на голову, разве нет?
А смешно потому, что всё это действительно смешно. Пожалуйста, ответьте, разве есть какой-то государственный или мафиозный запрет на то, чтобы на рынке торговали не «черномазые», а «русские морды»? Что,  русским запрещено заполонить какую-нибудь прилегающую территорию, работать и зарабатывать деньги? Только не надо знакомых песен о том, что это коммунисты отбили за семьдесят лет у русского народа привычку работать. А  скажите, это коммунисты велели русскому народу гадить под собственными окнами? Или,  может, это какая-то   кавказская мафия превратила город  в сплошную свалку навоза? Так они свинину не едят, и нет у них почему-то такой непринуждённости в обращении с мусором, как у русских».   
«А теперь, - подводил выводы журналист, - придется говорить дурную правду. Да, многие народности не любят и не уважают русских. А за что уважать? За полнейшее неумение отстаивать своё? За лень, за пьянство, за привычку бросать мусор, где попало? За это не уважают…»



Вскоре выяснилось,  газета «Вектор» издаётся на деньги как раз той самой мафии, наличие которой с пеной у рта отрицал автор русофобской статьи.  В старом периодическом издании, выходящем ещё  с советских времён, для приличия  сменившем название с «Дорогой коммунизма» на «Городские  вести», отстаивалась совсем другая позиция.



Читатели   «Городских вестей» пытаясь объяснить, в первую очередь себе, что, хотя они и пьяницы,  и бездельники, но тоже хотят жить. На фоне всего этого «пережёвывания соплей» и детского лепета, принципиально выделялась небольшая, наполненная натиском и экспрессией заметка. Автор, подписавшийся, как Русаков, извиняться перед оппонентами не собирался.
«Русских никто не любит и не уважает», - констатирует в своей «разгромной» статье один известный Журналист благословенного города N. «А за что их любить и уважать?», - продолжает он свой исполненный сарказма и неприязни монолог. «Алкоголики они и лентяи все до единого» и поэтому другие народности России, более развитые и непорочные, имеют право, унижать сей презренный сброд».



«Да, - с тревогой подумал я, - такие споры крайне редко заканчиваются лишь обменом мнениями!»
«Что касается обвинения в ксенофобии, - развивал мысль Русаков, - то здесь не всё так просто. Гонимые из бывших республик Союза, и притесняемые на своей исторической родине, русские невольно огрызаются. Но и в этом праве им отказывают  господа русофобы. Да, наш великий народ сейчас находится не в лучшей форме, как говорят спортсмены. Терновый его венец – это не просто красивая метафора. Это суровая реальность. Попробуйте,  открыто обличить любой другой народ, в каких-либо ему свойственных пороках. Выражениям протеста и возмущения не будет предела.



Русским же отказано иметь национальные чувства. В них находят признаки русского фашизма. И мы молча терпим очередную пощёчину. Мол, так нам и надо, пьяницам, бездельникам, притесняющим малые народы, посмевшим поднять руку на ваххабитов, которые режут людей во имя Бога и от имени Бога. А Пушкин и   Достоевский, Чайковский и Менделеев! Вся эта славная нескончаемая плеяда – разве дети какого-то иного неведомого народа?»
Я почувствовал, что просто обязан встретиться с этим человеком.


«Я думаю, - заканчивалась заметка, - этот тонкий и животрепещущий вопрос не стоит решать с точки зрения кто кого «любит» или « не любит». Что касается нелюбви нерусских к русским, о чём злорадно заявил господин Журналист, то люди, как и нации, часто не любят друг друга не только за плохие, но и за хорошие качества. То ли зависть гложет, то ли жаба душит, то ли ещё какая амфибия оказала влияние.  Вы просто сами не понимаете, как  унижаете целые нации, и отдельно взятых людей».

***


Адрес  автора приковавшей  моё внимание   статьи в редакции  «Городских вестей»    дали не сразу.    «Русаков»  позвонил сам и пригласил в гости. Как и предполагалось, автор скрывался за псевдонимом. Это был Сергей Климов – весьма известный в городе человек. Герой второй чеченской кампании.
 Добивая боевиков, армия  проводила  тотальные зачистки.  Капитан Климов участвовал в проверках  заброшенных домов.  Бандитская растяжка взяла своё: Сергей  потерял ногу. Но он продолжал бороться за Россию, насколько хватало сил.


Встреча с Климовым так и не состоялась. Вечером его убили на пороге собственного дома. Работал профессионал.  Два выстрела в грудную клетку давали гарантированную смерть.  Но киллер добавил третий – контрольный в голову.  Несомненно, он  выполнял  заказ  и отнёсся к поставленной задаче серьёзно. Никто так ничего и не понял. Задавленный глушителем звук пистолетного выстрела воспринимается как хлопок.  Стоял ранний вечер, посторонние шумы  смазали общий  фон. Климов жил вдвоём с матерью.  Труп обнаружили уже ближе к полночи.


Калитка во двор оказалась  распахнута, вокруг толпились незнакомые люди. Почти сплошь это были старухи, ровесников  офицера я не увидел ни одного. И сразу понял – эти люди просто боялись  показать себя друзьями убитого, чтобы  не пополнить открытый  им список. Мать  Сергея  находилась в полной прострации.  Казалось, будто она просто не понимает, что происходит вокруг. Её лицо было безжизненно-серым и не выражало никаких эмоций.


 Во всех комнатах горел свет, тучи насекомых летали вокруг электролампочек. Всюду царило ощущение страшного горя.
Словно очнувшись от наваждения,  мать  тихо запричитала, а затем истерично заголосила, беспрерывно выкрикивая имя сына.
- Серёжа! Серёженька!
Постепенно она успокоилась, стоны, и вопли медленно переходили в тихие всхлипывания, её лицо вновь приняло осознанное выражение.
 
Неведомая сила увлекла меня в сторону морга. Я должен был увидеть Климова хотя бы мёртвым. Я не был родственником покойного и   пропустили меня только за мзду.  В другое время я просто разворотил бы челюсть охраннику. Но  было не до борьбы за справедливость.



Я вошёл  в большую холодную комнату, тускло освещаемую лампами дневного света. Резкий, ещё более неприятный, чем во всем приёмном покое, запах ударил по ноздрям.
В помещении стояло несколько пустых каталок.  Но три, расположенные особняком каталки оказались заняты. На одной из них под серой простынёй покоился маленький сухонький старичок.  Сверху, на груди расположилась история болезни весьма внушительных размеров. Другую каталку занимал утопленник. Вся простыня покрылась  жёлтыми пятнами  и разводами, опухшие голые ноги пугающе выглядывали из-под грязной бязи.



Сергей  находился дальше всех от двери. Едва окинув тело взглядом, я  сразу подумал, что он так похож на  солдата, погибшего в бою.
Руки были разведены в стороны, пальцы сжаты в кулаки. Лицо покрывала  простыня. Сняв ткань с лица, я  чуть было не вскрикнул от боли.  В этот миг пришло чёткое осознание, что я не смогу жить дальше,  если не отомщу за столь близкого мне человека, которого так и не пришлось увидеть живым. Бережно поправив простыню, я пожал холодную и мокрую кисть руки и быстро  вышел из морга.   

***

Я шёл домой, пытаясь выстроить в голове хотя бы наброски к плану мести.  Мои враги являлись сплочённой, хорошо вооружённой стаей.  На моей стороне были лишь  непредсказуемость и внезапность.



 Всю нашу улицу охватили суматоха и нездоровая суета.  Появилось ощущение  дежавю.
Подоспевшая соседка «тётя  Рая» тут же в подробностях осветила развернувшиеся всего четверть часа назад события.
- Витька-то, как освободился, чумной стал, не подходи. Не работал нигде ни минуты, связался с чеченами. А тут, видишь, наркоманом оказался. Так там же деньжищи-то, какие нужны? Ну, а он всё в долг, да в долг. Вот приехали чечены, дескать, плати. Только у него хоть шаром покати, в доме чёрствой корки хлеба и то нет.  Мать-то его в дом престарелых забрали. Так  и пенсия ж её из Витькиных рук тоже ушла!
  Завыл Витька   ровно дикий зверь на всю округу.  На колени встал, руки этим абрекам целует.  А сам плачет, причитает, мол, простите - пощадите, всё сделаю, что ни скажете.  Только дайте уколоться! Чеченцы смеются, объясняют ему:   а что с тебя, босяка взять: почки и те уже гнилые.



 А в этот  час как раз на свою беду Галина, мать Артёмкина,  домой возвращалась. Начала их совестить, дескать, обнаглели, гады, скоро весь город на иглу посадите. Так они её грязным матом, мол, пошла отсюда, пока живая.  Тут, откуда ни возьмись,  Артёмка выбегает и к чеченам с кулаками, за мать родную вступился. Да такие обидные слова начал говорить.  Вроде как чурки вы все, зверьё, кровь нашу русскую пьёте, сволочи.  Чечен, что покрепче, тоже вскипел.  Да как размахнётся. А Артёмка-то изловчился и  врезал ему.



Чечен тот сразу попятился, оседать стал.  Артём ему ещё раза - два добавил, да и ногой успел достать; прыткий же просто жуть. Чечен этот весь кровью залился, упал на землю и не шевелится. Остальные по-своему загалдели и на Артёмку. Он вначале отбивался, но их-то целая банда! А  Галина  истошным криком кричит, соседей зовёт на помощь. Но против чеченов  кто пойдёт?! Все попрятались ещё и на засовы  запёрлись.



Галине кто-то  из них тоже заехал. Да, видно, хорошо приложились. Как отлетела в сторону, так под деревом и обмякла. А  Артёмку били недолго. Всё ногами, да ногами. Тут же на машину сели и уехали. Мать  кинулась к нему, а он  еле  дышит. Только собралась позвонить  в милицию, а те и сами тут как тут. Небось, чечены и предупредили. Погрузили они Артёмку,  Галину  с собой забрали и уехали.
- Ребята, - строго посмотрев  по сторонам, тихо добавила «тётя  Рая», - а вы не дурите, в пекло не лезьте. У чеченов-то сила, они ж всё купили: и милицию и кто его знает ещё что. Вы идите домой с Богом, так оно лучше будет!
 

Вечером я вышел на охоту. Я точно знал, где меня поджидает удача. Это был изгиб реки, примыкающий  к территории, на которой истинные хозяева города расположили своё логово.
Вдали послышался едва различимый шум двигателя иномарки. По свету фар я  сразу понял, что машина направляется прямо к месту засады.  Обыватели с ужасом обходили эти заросли, и чеченцы чувствовали себя здесь вольготно.


Спрятавшись за густым кустом сирени, я весь обратился в слух и зрение. Вскоре в двадцати шагах от меня машина остановилась. Это был внедорожник «Тойота ленд крузер».  Не раньше, чем через пару минут, из неё вышел крепкий на вид мужчина. Вначале он размял, видимо затёкшие от долгого сидения, ноги. Затем, закурив сигарету,  произнёс короткую отрывистую фразу на чеченском языке.
«На ловца и зверь»,  - мелькнуло в сознании. Я  тщательно прощупал взглядом, находящуюся в пределах видимости местность, натянул на голову маску-балаклаву и, сжимая в руке обрубок арматуры,  бесшумно перекатился за старую, кряжистую вербу.



Немного погодя   салон  автомобиля  покинули ещё двое чеченцев. Один из них выволок следом за собой молодую стройную женщину. Он схватил её за длинные светлые волосы и, пригибая голову к земле, протащил несколько метров.
- На колени, мразь! - прокричал чеченец, и его жертва покорно выполнила приказ.
- Кто тебя,  курву, за язык тянул? - Грозно спросил он женщину.  - Распустила помело, как баба базарная. Ты что не понимаешь, чем за такие косяки расплачиваются?!



Она  безнадёжно  подняла руки вверх, заранее зная, что не сможет защититься от неминуемых ударов, и с надрывом проголосила.
- Сулим, не убивай!  Я всё исполню, что скажешь!
- Будешь, сучка, молсать пока не захлебнёшься! - Со снисхождением ответил чеченец.  Тщательно затушив на её лице сигарету, он  расстегнул ширинку.  – И только попробуй хоть что-нибудь сделать не так. Я тебе, как пидору,  зубы повыбиваю, соска!
 Все чеченцы хором радостно засмеялись.


Я  не знал, в каких отношениях состоят жертва и её мучители, но отчётливо осознавал, что любой из чеченцев  считал каждую русскую женщину города своей потенциальной рабыней. Соответственно они себя и вели. «У сильного всегда бессильный виноват», - всплыла строка известной басни.
«Уму непостижимо, это просто безумие, - обрывки мыслей сумбурно роились в голове, - как же так?! Эти люди начали против нас необъявленную войну, мы разбили их. Они снова напали. Мы опять разгромили их, загнали в горы, поставили в заслон целую армию. Мы держим оборону там, в горах, прилагая все силы, чтобы не рухнул фронт.
Но по ту сторону фронта уже никого нет. Все враги  просочились в тыл. И нам говорят, что они – это мы. Они неотъемлемая часть нас. И сражаясь с ними, мы воюем со своим народом, как бы с собой. Это огромное заблуждение или страшная ложь! Неужели до сих пор   кому-то  непонятны столь очевидные истины?! Или все эти люди  лгут, будто не понимают?!»



На  моей  родной земле «беженцы», в одночасье превратившиеся в оккупантов, творили мерзкие бесчинства.  «Чем же так провинилась перед ними эта несчастная женщина, чтобы столь подло втоптать её в грязь», - вопрошал себя я. Можно было  найти тысячи отговорок, что это не моё дело, что без вины наказывать не станут. Но боль этой женщины уже вселилась в меня. С униженной и растоптанной жертвой мы  были одной крови, частью большой семьи, в которой вмещалось  сто пятьдесят миллионов человек.
Насильники же были чужаками: кровь, религия, культура – в них всё было чужим, пугающим и непонятным. Я не мог терпеть эту боль, она просто сжигала меня изнутри. И я должен был уничтожить источник   немыслимых, непереносимых   страданий.