Рождество без колоколов

   
                Рождество без колоколов
                перевод с чешского журнала "Svet Gralu"

      Маленькими мальчиками мы часто играли в солдатиков, обычно русских и немцев. Все хотели быть русскими, и никто не хотел быть немцами, потому что русские были добрыми, а немцы - злыми и презренными. Потребовалось достаточно много времени, чтобы понять, что не все русские хорошие, и гораздо больше времени и колебаний потребовалось, чтобы понять, что не все немцы плохие. Разделительная линия между добром и злом никогда не проходит через нации, политику или церкви: единственный признак человека - "кто ты, человек?- и единственными свидетелями "за" и "против" являются наши действия, наши мысли, наши мотивы. Черно-белое видение мира просто, но в нем не хватает одной существенной мелочи – жизни.

      Много лет назад мы с женой отдыхали на Балтийском море, в тогдашней ГДР. Однажды вечером мы разговорились с пожилым немцем из соседней палатки. Между прочим я спросил его, не говорит ли он по-русски. Он вдруг замолчал и долго смотрел на нас. В этом взгляде было многое, но нельзя было сказать, что именно.
       - Я был в России, - наконец сказал он. Я оживился:
       - Да? Как вы туда попали?- снова этот взгляд, долгий, выразительный, чем-то переполненный.
       - Как военнопленный, - сказал он наконец, - пленник войны.
 Внезапно над этим обычным разговором развернуло крылья что-то новое, он перестал быть просто развлечением. Возможно, он хотел сказать, каково это было, когда из трёх миллионов пленных только двое вернулись из советского ГУЛАГа 
(ru.wikipedia.org «Немецкие военнопленные в Советском Союзе», в конце статьи Прим.перев ); возможно, он хотел защититься, сказав, что никто не спрашивал его, хочет ли он воевать за Гитлера: ему дали каску и винтовку – и он пошёл.
Но он сказал кое-что ещё:
      - Когда они захватили нас в плен, - медленно проговорил он, - они гнали нас пешком без еды и в плохонькой одежде по морозу. В каждой деревне собирались люди и молча смотрели на нас, на пленных врагов. И вот однажды из такой толпы вышла бабушка в платке и протянула нам несчастным кусок хлеба. Мы убили её сына, а она дала нам хлеба из того немногого, что у неё было... - его голос затих. Только ветер трепал полотнище палатки, да за холмами шумело море.

    Да будет благословенна человечность - повсюду. В любом месте и в любое время…


                РОЖДЕСТВО БЕЗ КОЛОКОЛОВ
Ганс Шойфлер

      Каждый раз, когда наступает Рождество, когда у меня есть несколько свободных дней, я перелистываю из связки пожелтевшие школьные тетради - мои дневники времен Второй мировой войны. И каждый раз я заново переживаю тот особенный рождественский вечер, наполненный волшебством рождественского Благовещения.

      В то время я был офицером танкового подразделения. Мы несколько недель вели упорные бои перед воротами Москвы, понесли тяжелые потери и в конце концов уступили превосходству сибирских войск, привыкших к сильным морозам. Только около ста человек из нашего отряда пережили ту беспощадную зимнюю битву без ущерба для жизни и здоровья. Нам, выжившим, было приказано с боем вернуться на исходные позиции и собраться в Кромах, небольшом городке к юго-западу от Орла.

      Здесь нас ждала полевая почта. Посылки и письма из дома, которые мы долгое время не могли получить, наконец-то нашли своих адресатов. Здесь мы хотели отпраздновать наше первое Рождество в России. С нами был дивизионный священник, и вместе с ним мы хотели отпраздновать Рождество - праздник  рождения Иисуса Христа.

      В стороне от городка на плоском холме стояла полуразрушенная русская церковь - здание восточного типа с пятью причудливо изогнутыми луковичными башенками. В 1917 году коммунисты часть его взорвали и позже здание использовалось как склад для зерна. Внутри было по колено снега, с пустых окон свисали сосульки, а обшарпанные стены покрывал иней.

      Прямо под серыми снеговыми облаками русского неба мы поставили две елочки в заснеженной церкви и украсили их свечами и фольгой из посылок от наших близких. Молодые солдаты с энтузиазмом сколачивали из грубых досок массивный алтарь и ступени, чтобы преклонить колени перед Святым Причастием. Но в разгар этого стука и рубки внезапно появился взволнованный военный посыльный и передал мне срочную радиограмму:
 "Казачьи полки стягиваются к городу – в городе усилилась партизанская активность – согласно сообщениям агентов, русские подразделения, переодетые в гражданское, готовят атаку и будут руководить ими оттуда."

      В храмовом корабле открытому небесам звучали тупые удары молотков, звучали жестко, но в то же время и как-то торжественно. Все эти приготовления были бесполезны? Если я сейчас передам радиограмму своему командиру, нам придётся немедленно занять позиции на окраине города, чтобы отразить атаку. Нет, я не хотел, я не мог поверить, что русские нападут буквально в ближайшие два часа. Я не мог так поступить со своими солдатами, которые, как и я, с нетерпением ждали этого волнующего события. Я отбросил все сомнения и, не говоря ни слова, положил радиограмму в карман. В надежде что мой командир простит меня.

       Ночь наступила быстро. Мы выставили охрану вокруг церкви, чтобы никто не застал нас врасплох, остальные восемьдесят человек затерялись в огромном внутреннем пространстве русского храма. Мы благоговейно слушали Святую мессу (Божественная Литургия у католиков называется Святая Месса. Прим.пер.) и забыли обо всём на свете. Это было странное зрелище: у ничем не украшенного алтаря стоял наш священник, почти устрашающе освещённый мерцающим светом свечей на рождественских ёлках, на разрушенный свод храма беззвучно падали снежинки, аккуратно ложась на плечи серых воинских мундиров алтарных служек, на облачение священника и на веточки украшенных елей.

      Я оглянулся, чтобы увидеть лица солдат, и не поверил своим глазам. Позади нас, голова к голове, стояли жители Кромов: бородатые мужчины в сандалиях из древесной коры на ногах, обмотанных тряпками, женщины в овчинных тулупах и в темных платках на головах. Я никогда в жизни не видел таких красивых, верой освещённых  лиц. Когда в последний раз этим людям разрешалось присутствовать на церковном Богослужении?

      Мужчины и женщины Крома с трудом понимали слова Евангелия, которые один из моих товарищей произносил твёрдым голосом, но всё же они принимали Радостную весть о рождении Христа. Слёзы текли по их лицам, измученными тревогами, голодом и войной, а из их глаз светилось: "Слава в вышних Богу и мир людям на Земле".

      Мой взгляд скользил с одного лица на другое. Внезапно в тёмном углу церкви появилась группа молодых русских мужчин. На головах у них были овечьи шапки и стояли они безучастно прислонившись к стене, а в глазах у них была страшная ненависть – такой взгляд человек не забудет. Я также заметил высокого, стройного мужчину с резко очерченным лицом и умным взглядом. В моей голове как молния промелькнула радиограмма, и меня обдало жаром. Этот приметный мужчина в центре группы, не вписывающийся в торжественную обстановку храма, постоянно привлекал моё внимание.

      Старая мать с белыми волосами, сгорбленная под тяжестью лет, стояла на коленях в снегу во время Преображения Господня (описание в Евангелии явления Божественного величия и славы Иисуса Христа перед тремя ближайшими учениками. Прим.пер.) рыдала и дрожащей рукой осеняла себя крестным знамением. Молодые русские всё ещё стояли в тени, но мне показалось, что их лица уже не выглядели такими безучастными. Когда мы возвращались на свои места после Святого Причастия, я даже не заметил в них насмешки.

      Затем, во время благословения, произошло нечто особенное. Сложив руки, священник благословил толпу, стоявшую на коленях в снегу, крестным знамением Спасителя, русских и немцев, друзей и врагов. Заметный мужчина в центре группы – под бесформенной шубой у него были хорошо скроенные офицерские сапоги, я отчетливо видел это теперь, когда все стояли на коленях, - медленно снял овечью шапку, склонил гордую голову, и все молодые русские сделали то же самое– нерешительно, но без исключения.

      Две губные гармошки заиграли коляду (Рождественское песнопение. Прим.пер.) "Тихая ночь, Святая ночь". Мелодия отражалась от заснеженных стен, и ветер доносил её через открытый свод до солдат, стоявших снаружи. Пар от дыхания белым облаком поднимался над торжественным собранием растворяясь в темноте.

      Храм Господень постепенно пустел, и я уходил последним. Навстречу мне вышел человек в офицерских сапогах. Он долго смотрел мне в глаза, и в его взгляде был особый блеск. Затем он произнёс на ломаном немецком, скорее себе чем мне, торжественно и обдуманно, как произносят клятву: «Христос родился!»Затем он расцеловал меня в обе щеки, как того требовал старый русский Рождественский обычай. Долго и крепко пожали мы друг другу руки, и я понял его, хотя он больше не произнёс ни слова. Затем он повернулся и ушёл в ночь. Но не протоптанной тропой к городу, он пробирался по колено в снегу, шаг за шагом двигаясь прямо, не оглядываясь назад, в темноту, Свету навстречу.


Примечание  пер-ка:
ru.wikipedia.org «Немецкие военнопленные в Советском Союзе», кроме последнего абзаца:
      Совет министров СССР 18 июня 1946 года принял постановление № 1263—519сс «Об отправке на родину больных и нетрудоспособных военнопленных немецкой и других западных национальностей».
      В апреле 1947 года в Москве состоялась конференция министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, на которой было принято решение о репатриации немецких военнопленных до 31 декабря 1948 года. Но на практике репатриация затянулась до 1950 года. Кроме того, репатриации не подлежали военнопленные, осуждённые за военные преступления.
      В октябре 1955 года после визита канцлера ФРГ К. Аденауэра Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «О досрочном освобождении и репатриации немецких военнопленных, осуждённых за военные преступления», и из СССР были репатриированы более 14 тысяч немецких военнопленных, осуждённых за военные преступления. В общей сложности, из Советского Союза было репатриировано около 2 млн немецких военнопленных.
      По официальным статистическим данным Управления по делам военнопленных и интернированных МВД СССР от 12 октября 1959 года всего были взяты в советский плен 2 389 560 германских военнослужащих, из них в лагерях ГУПВИ умерли 356 678 Особенно высокой была смертность в первые годы войны. Вследствие сильных морозов, плохого обмундирования и плохого питания многие пленные, обессиленные к тому же длительными маршами, гибли уже на пути в лагеря. В послевоенные годы смертность значительно снизилась. К ним допускались представители международного Красного Креста, и иногда доставлялась почта с родины.
      В целом с немецкими военнопленными в СССР обращались более гуманно, чем некогда нацисты обращались с советскими военнопленными. Так, в своё время в немецко-фашистском плену замучено и убито 55 % от общего числа советских военнопленных (более 2,5 млн), в советском же плену умерло 14,9 % (580 тыс.)

      В послевоенные годы в некоторых союзных субъектах регистрировались десятки браков с бывшими военнопленными, а по всей стране отметился рост числа носителей немецких фамилий.