Как я стала невесткой шейха. Суфийская повесть

I.
     Эта история о том, как я стала невесткой шейха и женой потомка пророка Мухаммада, мир ему и благословение.
     2023. Август... Август почти каждого года – время для меня переломное. В августе колесо Сансары совершает резкий поворот – и моя жизнь, подобно реке, устремляется в новое русло. Так вышло и на сей раз… Я жила в Санкт-Петербурге с мужчиной, занималась творчеством для души, интернет-маркетингом для заработка и не думала, что моя жизнь так резко изменится! Но обо всём по порядку.
     Итак, август 2023… Я вышла в финал Международного литературного конкурса Open Eurasia 2023 в номинации «Проза» со своим романом. По условиям конкурса, чтобы получить призовое место, необходимо лично приехать на фестиваль «Голоса друзей», который ежегодно проходит в курортном местечке Бурабай (Казахстан). Я подумала – и решилась. Внесла вступительный взнос, сообщила организаторам о своём намерении.
     И вскоре была включена в общий чат творческих людей со всего мира, которые также, как и я, планировали в конце сентября поездку на фестиваль в Бурабай. Как это водится среди творческих личностей, которые немножко тщеславны, все сразу же стали активно общаться, презентовать себя и знакомиться. И вот, среди хора голосов поэтов, писателей, художников, прорвался один, близкий мне по духу. Кинорежиссёр. Он коротко представился: зовут Зайнэ Х. (псевдоним), казах, проживает в Турции, снимает документальное кино. Почему он показался мне близким по духу? Поясню: я десять лет проработала на телевидении в различных ипостасях – журналист, спецкорр новостей, автор собственных программ, режиссёр-постановщик и монтажёр. Мне тоже доводилось снимать и документальные фильмы, и художественные, правда, короткометражные, но всё же… А потом я уехала в Северную столицу, чтобы там, как мне грезилось, развернуться на полную катушку, устроиться работать на киностудию и снимать уже не короткометражные фильмы, а «полный метр». Но – не сложилось… Река жизни круто свернула в новое русло. Однако сейчас не об этом.
     Так вот, когда незнакомец представился кинорежиссёром, в груди ёкнуло и сладко заныло. Что это – ностальгия по не состоявшейся киношной жизни?..
     И вдруг он озвучивает на весь чат предложение: «Я планирую снять фильм о фестивале и каждый из вас может стать его героем. Возьму интервью. Сниму о вас зарисовку. Есть желающие?»
     Разумеется, желающие нашлись, и одной из первых была я.
     «Но имейте в виду, чтобы не было скучно, должна быть какая-то изюминка. Подумайте, чем вы можете удивить, зацепить зрителя».
     Чат притих. Я же объявила, что не то, что изюминка, целая корзинка изюма ему обеспечена.
     После этого наш диалог плавно перетёк в «личку». Я немножко рассказала о себе – член Союза писателей России, в прошлом работала на телевидении. Автор шести книг. Редактор… В общем, литературой занимаюсь серьёзно. Его заинтересовало то, что я – редактор, и он попросил разрешения прислать мне свой единственный рассказ, чтобы я высказала своё мнение. Я согласилась, и через несколько минут получила рукопись рассказа, написанного не очень профессионально, но зато – с весьма необычным сюжетом: в нём автор поведал о том, как совершал хадж в Мекку и Медину, добирался пешком, иногда - автостопом и, когда его путь проходил через Сирию, попал к боевикам. Он поведал, как на его глазах разрывались снаряды и гибли люди, в том числе мирные жители, как его посадили в тюрьму, и он едва унёс оттуда ноги, благодаря неразберихе в результате наступления кого-то на кого-то… Написано искренне, эмоционально. Скорее, это даже не художественная проза, это больше подходит к жанру нон-фикшн. Лейтмотивом через всё повествование проходит протест против войны и насилия. Указав на некоторые недостатки в построении сюжета, я похвалила рассказ и подбодрила автора, сказав, что такое надо публиковать! Чувствовалось, что он доволен такой оценкой. Наша переписка ещё больше оживилась. Он рассказал, что тогда хадж был прерван, но сейчас он решительно настроен всё-таки осуществить задуманное. И теперь он не просто пойдёт пешком, как того требуют мусульманские традиции, по пути он будет снимать документальный фильм о своём хадже. А за ним будет следовать настоящая юрта – он уже договорился. В Медине он установит эту юрту прямо в городе и будет общаться с местными, популяризируя культуру Казахстана.
     Затем он выслал ролик, снятый с дрона – его личного, где стоит он в национальном халате небесного цвета на склоне горы где-то в окрестностях Алматы и мастерски вращает саблей. Я тут же написала, что очень хочу составить ему компанию – отправиться в хадж, пройти через неведомые и удивительные страны, и помогать ему снимать этот фильм, который наверняка получится замечательным и соберёт на ютубе миллионные просмотры, потому что это – необычно. И вообще - его можно будет хорошо продать, предложив какой-нибудь киностудии, в той же Турции, раз уж у него там связи. В общем, главное – сначала сделать продукт, а там – видно будет.
     - А что? Давайте! – подхватил он. – Мне помощники, особенно такие профессионалы, позарез нужны. Это даже интересно – казах и русская писательница совершают хадж. Православная писательница знакомится с культурой и обычаями мусульман. Вот вам и синтез культур и религий. Вот вам и изюминка!
     - Я не православная, - возразила я. – Я – мусульманка.
     - Как так? Вы же - русская? – недоумённо спросил он. – Или вы – татарка? 
     - Я – русская, - пояснила я. – Но я категорически против, когда человека причисляют к религии исходя из места его рождения и национальности. Да, я – русская, и много лет исповедовала православие, чтобы убедиться, что это – не мой путь. После чего я приняла ислам, как более позднюю, современную и совершенную религию.
     - Как это – приняли ислам? – он был обескуражен.
     - Да так: в один прекрасный день решилась – приняла омовение и произнесла шахаду. Всё! Большего, кажется, и не требуется?
     - Ну да, всё верно, - подтвердил он.
     - И после этого я почувствовала себя счастливейшим человеком, - продолжала я.
     - Когда это произошло? – спросил он.
     - В октябре 2020 года.
     - И вы ходите в мечеть?
     - Нет. В мечеть я не хожу, потому что в мечетях – люди другой национальности. Мы, русские, для них – чужие. Моё появление там вызовет недоумение… как и у вас – ведь я русская. Поэтому я совершаю намаз дома. Не пять раз в день. Но стараюсь по мере возможности.
     Здесь уместно пояснить о моих взаимоотношениях с религиями в частности, и с Богом в целом… До двадцати шести лет я, как и большинство моих ровесников, материалистов и комсомольцев, не верила в Бога, в потустороннее, и прочую хрень. Что же случилось в двадцать шесть? Я шла по улице, упала, потеряла сознание… гипс? Нет. Я унеслась в неведомое нечто – небеса цвета песка, золотисто-песочные, выскочила, как чёртик из табакерки, посреди группы серебристых теней на этом золотистом фоне, которые… стояли? висели? Я бесцеремонно вторглась в их компанию и стала требовательно задавать вопросы. Они расступились и изумлённо воззрились на меня. И стали отвечать. Что? Не помню. Но предположить могу. Скорее всего, мой первый вопрос звучал так: «Значит, тот свет – существует?» Они мне что-то отвечали… я жадно впитывала новую информацию. Как вдруг нечто потянуло меня за ноги, как если бы меня засасывал гигантский пылесос, я низринулась вниз и… захлопав глазами, очнулась… С ощущением чего-то важного. Но я не помнила ничего. Хотя, скорее всего, в подсознании отложились все мои вопросы и, главное, все ответы на них. Как будто кто-то не путём образов, не путём слов, но каким-то неведомым способом вложил в меня некое знание. Просто взял – и вложил, и оно стало во мне жить, как вирус. И это, возможно, оказало влияние на всю мою последующую жизнь. Как оказало? Ну, во-первых, я поняла, что тот мир существует, а если существует тот мир – значит, есть Бог. А если есть Бог, к нему должен быть Путь. И пройти этим Путём можно, следуя какой-то определённой религиозной традиции. Но какой? Я стала искать. Я ела просад с кришнаитами. Я пела псалмы с протестантами… И в итоге под влиянием знакомых покрестилась в Православие. Хотя – не совсем под влиянием. Мне снились сны… Мне снилась женщина в сером одеянии, какие носили в начале нашей эры – длинный плащ, капюшон, прикрывающий лицо… В руках она держала простой деревянный крест.
     - Долго ты ещё раздумывать будешь? Приходи! Пора! – загадочно заявила она.
     В другом сне меня настоятельно звали на пересечение улиц Островского и Александра Невского. Когда я спросила у коллеги, что же находится на пересечении этих улиц, она ответила мне – новый православный храм во имя Александра Невского. Я умею считывать знаки, а потому я отправилась прямиком в этом храм и покрестилась, произнеся про себя:
     - Вот я и пришла…
     Жаль, тогда в нашем городке ничего не слышно было про ислам. Кришнаиты – были, баптисты – тоже имелись, даже католики устроили костёл в чьей-то квартире… А мусульман не было вообще.
     Я помню то время - то был тяжёлый для меня период: в начале девяностых муж сошёл с ума… я осталась одна с трёхлетним сыном, не приспособленная к жизни филологиня, без средств к существованию, с удивлённо распахнутыми голубыми глазами, в которых стоял немой вопрос: что вообще происходит с этим миром?
     А потом… двадцать шесть лет я исповедовала Православие. Я делала всё, что предписано – посты, постные дни – среда и пятница, молитвы утром и на сон грядущий, исповедь и причастие еженедельно, чтение Библии и трудов Святых отцов ежедневно… Но я не чувствовала ничего! Ни на йоту я не приблизилась к Богу, не обрела благости, не преисполнилась Духа Святого. Однако, истины ради надо сказать, что это тоже был Путь. Я закалила свою волю, получила практику аскетизма. Постоянные изнурения, посты, бдения… наверное, для чего-то они были нужны.
     Но нельзя сказать, что ислама в моей жизни не было вообще… Помню, в 2002 году, в Одессе, я поехала на экскурсию под названием «Храмы Одессы». В течение дня мы посетили православную церковь, костёл, еврейскую синагогу и мечеть. Самое большое впечатление на меня произвела мечеть. Я почувствовала благодать, которую не ощутила в других храмах. Мне не хотелось уходить из той белоснежной мечети, устланной лазурным ковром.
     … А потом меня буквально выкинуло из Православия. После пожара, который произошёл, кстати, на фоне ежедневного чтения Акафиста Святому Николаю Угоднику. Когда я увидела чёрный дым, клубами валящий из моих растерзанных окон, первое, что я сказала: «Спасибо, Господи!» За что спасибо? За испытания. Наверное, это тоже было для чего-то нужно. Хотя, когда я молилась, я ожидала не новых, неподъёмных для меня испытаний и бед, а удачи и благополучия… 
     Так вот, тогда мне негде было жить. Когда уехали машины пожарной и скорой помощи, меня напичкали успокоительными, и я осталась одна, встал вопрос: где ночевать? Вечерело… Никто из друзей и знакомых не приютил меня. Кроме одного, самого дальнего знакомого, двоюродного брата моей одноклассницы. Он приехал за мной, привёз к себе, выделил мне комнату. День я отлёживалась. Потом встала и начала действовать – собирать ресурсы для восстановления сгоревшей квартиры. Все мои мысли и чаяния были только об этом. И мне удалось восстановить моё обугленное жильё за пять месяцев. И приютивший меня мужчина мне очень помог: он в одиночку вывез на своём горбу капитальный ремонт, так как денег у меня на тот момент не было. Дело в том, что незадолго до пожара я бросила нелюбимую работу, замутила собственный бизнес, который «благополучно» прогорел, и стала банкротом, так как брала кредиты на развитие этого бизнеса. Беда не приходит одна. Не успела я отойти от неудачи с бизнесом, как судьба приготовила мне новое испытание, очевидно, чтобы окончательно меня добить – этот пожар. И тогда мой спаситель сделал мне предложение сойтись и впоследствии зарегистрировать наши отношения. Я согласилась. Я была очень благодарна ему за то, что он восстановил мою квартиру, содержал меня, оплачивал коммунальные платежи… Да я бы жизнь отдала за него! Но он попросил не жизнь, а меня…
II.
     Итак, мы сошлись и стали жить в так называемом «гражданском браке». Но я считала себя добросовестной христианкой и привыкла каждую неделю исповедоваться и причащаться. Узнав, что я живу в невенчанном, незаконном браке, меня не стал исповедовать ни один священник. Меня прогнали из нескольких приходов. И я оказалась вне… вне религий, вне духовных практик… Вот тогда я и обрела изумруд ислама. Не сразу. Фильмы… Книги… Даже то, что мой мужчина считал себя мусульманином, хотя не совершал намазы и вообще имел очень смутное представление об исламе… Да, он считал себя мусульманином, скорее, чтобы быть наперекор этому миру… В общем, всё исподволь подталкивало меня к решению стать мусульманкой. Я считаю, что ислам – это более поздняя и более совершенная религия, в которой нет авторитетов, а только – единый Бог! Пророк Иса - Иисус Христос - преподал морально-нравственный кодекс, а пророк Мухаммад научил устанавливать связь с Богом. Научил намазу. Когда ты пять раз в день выхватываешь себя из рутины повседневной жизни и подключаешься к Всевышнему, меняется отношение ко всему: на первое место встаёт Бог, а потом – всё остальное.
      «Если первое место в вашей жизни занимает Бог, вам не придётся беспокоиться о том, что занимает другие места» (Исламская цитата).
     Всё верно: на всё остальное ты смотришь не с равного расстояния, а как бы сверху, ты – над: над суетой, над повседневностью, над человеческими страстями…
     И отношение к женщине в исламе другое – не как к тягловой лошади, которая должна служить всем и всему, должна работать и в поте лица своего, как и мужчина, добывать хлеб насущный. Нет! Женщина может и не работать – у неё другое предназначение. Если же она хочет работать – пусть занимается, чем хочет. Это так откликнулось моему сердцу! Да! Именно так! Я хочу заниматься творчеством! Я не хочу в поте лица своего добывать хлеб насущный и тянуть лямку, соревнуясь с мужчинами! Ах, ислам! Луна, а не солнце! Минареты, а не кресты! Жизнь, а не смерть!
     Минареты, звёзды, космос
     Бледный свет луны как компас
     Как дорога в Небеса...
     И Вселенной голоса
     Тайны мироздания
     К себе влекут
     В глубины Подсознания
     Пути ведут…
     Тогда, в конце 2020 года написались эти строки. И, как ни странно, всё как будто встало на свои места, я обрела душевное спокойствие и осознание, что река моей жизни свернула в иное, правильное русло…
     … В ответ на моё признание мой новый знакомый тоже стал более откровенен, рассказал, что он – не просто мусульманин, а суфий, потомок пророка Мухаммада и племянник суфийского шейха - К-А А-ва, который возглавляет Накшбандийский тарикат, распространённый в Средней Азии. Тарикат – это что-то типа католического «ордена», сформировавшегося вокруг святого, который обязательно должен быть потомком пророка Мухаммада.
     «Мой дядя - халиф Южно-Казахстанской и Жамбылской областей Казахстана», — с гордостью поведал мой новый знакомый. Разумеется, он сам тоже принадлежал к этому тарикату, так как дал своему дяде «байат» - клятву. И теперь он – не просто племянник этого святого человека, а его духовный ученик. Мой мозг плавился от этой необычной информации. Я только и успевала вставлять междометия – «ну и ну», «вот это да»…
     Разумеется, я – дитя ХХI века – не очень-то поверила в то, что какой-то казах – потомок самого пророка Мухаммада, для меня – почти сказочного персонажа. Зайнэ отнёсся к этому с пониманием и предложил следующее:
     - Слушай, если тебе это интересно и хочется больше узнать о суфиях, то я дам тебе контакт одной женщины, которая практикует суфизм. Она как раз живёт в Санкт-Петербурге.
     - Как? Здесь? У нас?!
     - Ну да. И у вас, в Петербурге, есть суфии. Правда, они принадлежат к другому тарикату и дали байат другому шейху. Но мы, суфии, всё равно общаемся между собой, практически все друг с другом знакомы и держим связь.
     Я попросила Зайнэ заранее сообщить этой женщине, что я готова пообщаться с ней. Иначе я постесняюсь беспокоить незнакомого человека. Он пообещал.
     Надо ли говорить, что я тут же полезла в интернет, чтобы больше узнать о суфизме, который в то время казался мне экзотикой, что-то вроде «крутящихся дервишей», больше про суфиев я ничего не знала.
     Вот что я нашла:
     «Суфизм - это мистико-аскетическое течение в исламе. 
     Суфии, как и другие мусульмане, выполняют пятикратную молитву, жертвуют милостыню, дают закят, держат пост, совершают паломничество в Мекку и Медину.    Однако больше всего суфии известны благодаря практике зикра — многократного произнесения молитвенных формул, в которых содержится прославление Создателя».
     Много чего ещё я вычитала про суфиев интересного. Но больше всего меня, искательницу духовных практик, заинтересовала суфийская духовная практика, которая закрыта для непосвящённых.
     Во время нашего следующего сеанса связи я стала расспрашивать своего нового знакомого об этой практике, однако он, как и следовало ожидать, уклончиво отвечал, что это – только для суфиев. Он-то, конечно, может рассказать, но без духовного руководителя я всё равно ничего не пойму и ничего не добьюсь.
     - Ты пока что намаз практикуй, - посоветовал он, - это обязательно для всех мусульман, это полезно всем и не требует особой подготовки и духовного руководства.
     Намаз я, конечно, практиковала. Как могла. Как вычитала в том же интернете. Особенно мне нравилось вставать на намаз ночью, чтобы оказаться наедине с Космосом.
     Намаз пять раз в день – это пять раз в день ты выдёргиваешь себя из видимого мира сего, чтобы воссоединиться с Богом…
     Это – не «надо и должна», это – «хочу», потому что обретаю восторг, возвышенное состояние и прикасаюсь к Вечности…
     Всё это я сбивчиво рассказала своему новому знакомому, надеясь на понимание. Да и кто, как не он, мусульманин, суфий, сможет меня понять?
     И он понял.
     Разумеется, в ближайшее время я вышла на связь с петербурженкой, практикующей суфизм, Региной. Мы договорились встретиться. Я ехала на встречу с замиранием сердца, в предвкушении чего-то необычного.
     Регину я узнала сразу – на выходе из метро меня ожидала женщина в розовом хиджабе и платье до пят. От неё словно исходил невидимый свет - нур, она напоминала солнышко. Крупные очки в тонкой оправе придавали её лицу особую интеллигентность и серьёзность. Через стёкла очков на мир мечтательно глядели большие карие глаза…
     Я пришла на встречу в своём обычном виде – распущенные волосы, джинсы, кроссовки, джемпер.
     У нас с Региной нашлось много общего. Во-первых, она оказалась моей ровесницей. Во-вторых, она тоже окончила филологический факультет и в настоящее время преподавала. Больше того, она тоже пробовала себя в творчестве, так, на тот момент она завершала роман.
     Мы долго гуляли в районе Садовой и не могли наговориться. Разумеется, мой первый вопрос был про этого странного Зайнэ. К моему удивлению, моя новая знакомая на полном серьёзе подтвердила, что он хорошо известен в суфийском мире и действительно является потомком пророка Мухаммада. А его дядя – великий святой, известный во всём мире, не только среди суфиев, он – автор духовных книг, крупный общественный деятель. Она безмерно уважает его, хотя принадлежит к другому тарикату.
     - Это такой человек, такой… - говорила она, молитвенно сложив руки и не находя подходящих слов.
     Но меня заинтересовала она сама! Как так получилось, что она пришла к суфизму? Регина рассказала о себе следующее: православной она никогда не была, её мать – иранская азербайджанка, но не мусульманка, так как принадлежала к советской эпохе – эпохе материализма, отец – русский, но тоже не православный, а молоканин – это такая христианская секта, признанная в своё время настолько вредной, что её последователей ссылали на Кавказ, где родители и познакомились. «Молокане очень похожи на мусульман, - рассказала Регина, - они не употребляют алкоголь, предпочитая ему молоко, возможно, именно поэтому в народе их и прозвали – «молокане». Они не признают обряды и авторитеты. Основа их вероучения – Библия, как и для мусульман – Коран. Чтение Библии и пение псалмов – вот так они общались с Богом».
     Далее Регина рассказала, как пришла в ислам. Она несколько лет жила в Индии и исповедовала индуизм. У неё даже был гуру. Потом она заинтересовалась суфизмом, вернее, его духовными практиками, выезжала на ретриты к шейху, который живёт в Индии. Индуизм всегда смущал её пантеоном богов – Вишна, Шива, Брахма… Я сразу подумала о том, что и меня в православии тоже смущали многочисленные святые, каждый из которых отвечал в представлении христиан за что-то своё, о чём конкретному святому и молились: Пантелеймону – о здоровье, Николаю – о путешествующих, Спиридону – о житейских делах и т.д. Это очень напоминало язычество, когда одному богу молились о дожде, другому – об удачной охоте, третьему – о благополучных родах… Мне всегда казалось, что молиться надо одному Богу.
     … Ислам Регина приняла лет десять назад. Вскоре после этого она совершила свою хиджру – уехала в Ингушетию, потому что Россия – не мусульманская страна, а у неё была потребность утвердиться в вере среди природных мусульман. В Ингушетии она прожила восемь лет. Работала учителем русского языка и литературы. Она рассказала также, что была замужем, разошлась, имеет двух взрослых сыновей.  Хотя в суфийской общине Петербурга есть русские мужчины, она хотела выйти замуж за настоящего, природного мусульманина. И, поскольку мечты сбываются, особенно такие праведные, она вышла замуж за узбека. Они совершили никях, то есть исламское венчание…
     Я в свою очередь рассказала новой знакомой о себе, о своих духовных исканиях. Мой рассказ удивил её:
     - Обычно наши женщины становятся мусульманками, потому что выходят замуж за мусульман, вот и приходится… А так, чтобы русская женщина сама, сознательно выбрала ислам… такое редко бывает.
     На её вопрос, как мы познакомились с Зайнэ, я рассказала, что мы – участники Фестиваля, который состоится в сентябре в Бурабае.
     Нашу встречу мы завершили в кафе, где моя новая знакомая любезно угостила меня шоколадными эклерами. Расставаясь, мы договорились, что будем общаться и как-нибудь вместе сходим в мечеть.
     При очередном сеансе связи я поведала Зайнэ о нашей встрече с Региной.
     - Дружи с ней! Она – достойная женщина, - отреагировал он.
     Я немного рассказала ему, как она пришла в ислам и, в частности, что она замужем за мусульманином.
     - А вы… замужем? – спросил он.
     - Я живу с мужчиной, который спас меня в трудные времена, - честно ответила я. – Но мы не зарегистрированы как муж и жена.
     - Почему?
     - Он не хочет. Не считает нужным. Его всё устраивает.
     - А вас?
     - А разве какую-то женщину может устроить то, что мужчина сожительствует с ней, перед родственниками и обществом не желая назвать её своей женой?
     - Послушайте, если он на вас не женится, значит, не относится к вам серьёзно.
     - Возможно.
     - Послушайте меня! Я не знаю вас, но чувствую, что мы – близкие по духу люди. Я предлагаю вам руку и сердце… да-да! Мы совершим никях! Мой дядя – шейх, Хазрат, совершит этот никях и соединит нас. И далее мы продолжим хадж вместе, снимая фильм. А потом… наши жизненные пути соединятся!
     - Я согласна! – искренне ответила я, не раздумывая ни секунды. Сердце забилось в предвкушении чего-то необычного и прекрасного. Передо мной открывалась новая, неведомая жизнь – в творчестве, путешествиях, духовных практиках, на едином Пути – к Богу!
III
     Всё время до отъезда в Бурабай я состояла в переписке с Зайнэ. Часто мы общались по видео. Его личность очень импонировала мне! Журналист, общественный деятель… Так, он получил от Правительства Казахстана гранты на обучение детей-сирот видео монтажу, на обучение инвалидов по зрению ремеслу массажиста. Тот проект назывался «Слепая Вера». Он открывал передо мной такие горизонты, о которых я и мечтать не могла. Разумеется, поскольку мы договорились переступить черту дружеских отношений, меня интересовало, что он представляет из себя как мужчина. Да, я видела его на фото и видео, но камера искажает. Мы устроили видео сеанс, чтобы посмотреть друг на друга. Мне он понравился. Что-то было в нём притягательное… Харизма? Красавцем уж точно его нельзя было назвать – полноватый, невысокого роста, с чёрной курчавой бородкой и миндалевидными глазами-маслинами.
     Так мы общались вплоть до моего отъезда. Он рассказывал, что сейчас находится в Алматы в гостях у дяди шейха.
     Как-то раз, ночью, мне не спалось. Я вышла на лоджию. С восьмого этажа открывался захватывающий вид – перевёрнутая небесная чаша, полная звёзд, таинственно мерцающая луна и вдали силуэты высоток. Мне нравятся такие моменты – когда только я - и небо, бесконечное и бескрайнее… живое, взирающее на меня, чувствующее, думающее со мной в унисон… В ту ночь на небе сияла старая луна. И я подумала, что вместе с этой убывающей луной завершается один этап моей жизни – и вскоре начнётся другой.
     В этот момент пришло сообщение от Зайнэ:
     - Не спишь?
     - Откуда знаешь?
     - Чувствую тебя.
     - Не сплю.
     - А что так? Или ты на намаз встала?
     - Да, - слукавила я, - а ты?
     - И я. Уже закончил.
     - У вас уже утро… Желаю тебе хорошего дня!
     - И тебе! Скоро мы встретимся и уже никогда не расстанемся! Амин!
     - Амин!
     И вот наступил долгожданный день отъезда. Я села в самолёт, который должен был доставить меня в Омск. Мне посоветовали, что так лучше. Далее, из Омска, на автобусе я должна была доехать до Щучинска – маленького захолустного городишки близ курорта Бурабай. Мой самолёт прилетал в Омск ранним утром – около шести. А автобус до Щучинска отходил от торгового центра в шесть часов вечера. Получалось, что в Омске я пробуду почти весь день. Я посмотрела, какие достопримечательности я успею там посетить.
     Но всё вышло не так, как я запланировала. Начать с того, что после бессонной ночи в самолёте я прилетела в Омск вымотанная. У охранника в аэропорту я спросила – есть ли где-то поблизости гостиница? Оказалось, что гостиница находится прямо через дорогу. Номер стоил около четырёх тысяч, что меня удивило и смутило. Дама на стойке регистрации сообщила, что есть номера подешевле, но – с удобствами на этаже или с подселением. Больше всего в тот момент мне хотелось выспаться, а потому подселение меня не устраивало. Я заплатила около четырёх тысяч даже не за сутки, а за несколько часов. Ну, что ж… Такова цена отдыха и спокойного сна.
     Оказавшись в номере, маленьком, но с большой кроватью и удобствами, я первым делом отправилась в душ, затем повалилась на кровать, поставила на айфоне будильник и провалилась в долгожданный сон.
     Проснулась я не по будильнику, а, как обычно, по своим внутренним часам. Ещё даже оставалось немного времени, чтобы прогуляться в окрестностях гостиницы. Однако я прилетела в Омск не в самое лучшее время – осень, низко нависшие серые тучи, мелко накрапывающий холодный дождь… Погода к прогулке явно не располагала. Разница в погоде между Петербургом и Омском оказалась разительная: в Петербурге в сентябре ещё лето, деревья не тронуты желтизной, всё зеленеет, а в Омске почти вся листва пожелтела и уже начала облетать под порывами промозглого ветра. Так что осматривать город не захотелось, да и времени уже не оставалось. Я вызвала такси, которое доставило меня к торговому центру, а там нас уже ждал автобус.
     Автобусом оказался «минивэн», в котором мне досталось крайне неудачное место – на заднем сидении, да ещё и посередине. А ехать предстояло аж девять часов. В Щучинск мы должны были приехать ночью, около трёх. Ещё одна бессонная ночь…
     Впрочем, во время этой длительной поездки скучать не пришлось: я познакомилась с соседями по сидению справа и слева, и мы разговорились. Слева сидела женщина по имени Елена, примерно моего возраста. Она постоянно жила в Кокшетау, а в Омск ездила погостить к сыну и внуку. Справа сидел молодой человек, индеец, с длинными чёрными дредами. Как его-то занесло в Казахстан? Бог весть. На русском он изъяснялся с трудом. Единственное, что мы поняли – он приехал сюда в поисках работы. Я, в свою очередь, рассказала, что еду на фестиваль в Бурабай.
     Пересекли границу России с Казахстаном уже поздним вечером. У погранзаставы выстроилась очередь из всевозможных транспортных средств. В ожидании своей очереди я запрокинула голову и утонула взглядом в чёрном, усыпанном звёздами, небе. Чужом небе. Там, на горизонте, под небесным покрывалом спали другие земли – бескрайние кулундинские степи, по которым в незапамятные времена кочевали со своими юртами тюркские племена, а ещё дальше небесный свод опирался на заснеженные горы… Серп старой луны стал совсем тонким, как волос. И буквально несколько часов осталось до того момента, когда моя старая жизнь закончится – и начнётся нечто новое.
     Но вот подошла моя очередь. Я вернулась с небес на землю, вошла в ярко освещённый контрольно-пропускной пункт, предъявила российский паспорт молодому пограничнику-казаху с загадочными раскосыми глазами, после чего мы двинулись дальше на юг.
     Дорога настолько сблизила меня и моих случайных попутчиков, что мы обменялись контактами и решили, что будем переписываться. Надо ли говорить, что эти люди почти сразу исчезли моей жизни. И если с Еленой мы ещё пару раз поздравили друг друга с праздниками, то индеец навсегда растворился в темноте Кокшетау.
     После того, как мои попутчики вышли, я перебралась на более комфортное место у окна и задремала.
     Около трёх часов ночи автобус остановился на привокзальной площади Щучинска, где и выгрузил меня в чернильную темноту, а сам поехал дальше.
     Изучая накануне карту Щучинска в своём айфоне, я увидела, что в нескольких десятках метров от железнодорожного вокзала находится отель. Однако действительность вновь разрушила мои ожидания. Привокзальная площадь была погружена в полную темноту – ни одного фонаря. Слабый свет пробивался лишь сквозь окна здания железнодорожного вокзала. И я – с чемоданом посреди этой площади, по обе стороны которой – непонятные заросли. Именно в них мне предстояло нырнуть, чтобы выйти по другую их сторону в надежде оказаться у отеля. Да ещё и непонятные личности вокруг… Местные алкаши? Бомжи? Я рассудила, что безопаснее всего пойти в здание вокзала. Там наверняка должна быть какая-то комната отдыха. Я заволокла чемодан вверх по ступенькам и вошла в тускло освещённый зал ожидания. Никого. Подошла к справочной – пусто и темно. Что делать? У кого спросить? Огляделась, заметила охранника, дремлющего у входа. Он подтвердил, что комната отдыха здесь есть, расположена на втором этаже и неопределённо махнул рукой, указывая направление.
     Втащив чемодан на второй этаж, я открыла дверь и оказалась в тёмном коридоре, освещённом тусклой лампочкой. Прямо напротив входа располагалась кабинка, очевидно, коменданта этой негостеприимной гостиницы. Я подошла, постучала. Тишина. Однако слабый гул работающего телевизора позволял сделать вывод, что в кабинке кто-то есть и этот кто-то бодрствует. Я постучала настойчивее и, поскольку молчание было мне ответом, негромко позвала:
      - Эй, здесь есть кто-нибудь?
     Наконец дверь открылась, и моему взору предстала пожилая казашка. Окинув меня недобрым взглядом, она спросила:
     - Чего надо?
     - Переночевать.
     - Как вы сюда попали?
     - Через дверь, - недоумённо ответила я.
     - Чёрт! Значит, я её не закрыла, - ругнулась женщина. Она тут же стремительно подошла к двери и закрыла её на ключ, чтобы обезопасить себя от ночных визитёров.
     - На сколько вам надо комнату? – это она уже обратилась ко мне.
     - Буквально на несколько часов. Утром я перееду в отель в Бурабае.
     На самом деле вселение в отель должно было состояться не ранее двух часов пополудни, как и везде, но я подумала, что как-нибудь договорюсь, доплачу. Тем временем комендантша назвала стоимость.
     - Устраивает, - кивнула я.
     - У вас что – тенге, рубли? – с пренебрежением спросила женщина.
     - Евро.
     - Чай? Кофе? Поужинать? – её лицо расплылось в угодливой улыбке.
     Меня позабавило магическое воздействие слова «евро», я поблагодарила её и сказала, что единственное, чего я хочу – выспаться. А вот потом уже можно и кофе.
     Хозяйка показала мне номер, который должен был стать моим пристанищем на ближайшие несколько часов. Номер походил на узкий пенал, с одного конца которого находилась дверь, с другого – окно без занавесок. Из мебели - только две кровати с продавленной металлической сеткой, без белья. Одну кровать занимала пожилая казашка, которая что-то смотрела в своём смартфоне. Шкафа здесь не имелось – вещи вешались на крючья в стене. Я, не раздеваясь, повалилась на свободную кровать. Последнее, что я услышала, прежде чем провалиться в сон, слова моей соседки:
     - Здесь ужасно холодно!
     Спала я плохо, так как в глаза мне бил яркий свет электрической лампочки под потолком, моя соседка натужно кашляла, а из её смартфона доносились голоса и звуки выстрелов, видимо, она смотрела фильм.
     Проснувшись ранним утром, я ощутила, что означали слова моей соседки про ужасный холод. Пенал больше походил не на гостиничный номер, а на холодильник. Из щелястого окна сифонило. Соседка по-прежнему восседала на своей кровати со смартфоном в руках.
     - Как холодно! – воскликнула я и стала дышать на заледеневшие пальцы.
     - Я ж и говорю, - бесстрастно подтвердила она. – Спать здесь невозможно. Боюсь застудиться и заболеть ещё больше.
     Я вспомнила её надрывный кашель.
     - Вы болеете?
     - Да. Я приехала сюда подлечиться. Дети мне путёвку в Бурабай купили.
     У меня возникло только одно желание – побыстрее покинуть это неуютное место. Волоча за собой чемодан, я постучала в кандейку комендантши. Она моментально появилась на пороге всё с тем же слащавым выражением лица.
     - Что-то вы рано.
     - Поеду в отель. Вот, хочу рассчитаться.
     - Может, кофе, чай?
     - Нет, спасибо.
     Я отсчитала ей евро и поспешила покинуть неуютную гостиницу.
     На привокзальной площади дежурил местный извозчик, развозивший клиентов на ржавом жигулёнке, судя по виду, помнившему ещё советские времена. Я назвала отель – и мы поехали. Я жадно глядела в окно, потому что ничто так не возбуждает меня, как новые места. Сначала проехали по улочкам Щучинска, унылого городка, застроенного панельными пятиэтажками да ржавыми гаражами. Разбитые дороги, редкие и чахлые кустики…
     - Мне шестьдесят лет, - флегматично рассказывал водитель, - а ничего здесь за шестьдесят лет не поменялось. Всё, как было, так и есть.
     Вскоре мы выехали из городка и далее путь наш лежал через сосновый лес. Стало понятно, что мы въехали в зону фешенебельного курорта – дороги прекрасные, по обе стороны то тут, то там – современные отели, утопающие в зелени дубрав. Между стволами сосен можно было увидеть озёра в обрамлении лесистых холмов.
     - Горы? Здесь? Откуда? Разве мы не посреди Кулундинской степи? – высказала я своё удивление.
     - А вот, не зря это место называют жемчужиной Казахстана, - с готовностью ответил водитель. – Степи – и вдруг этот заповедник. Наша «казахстанская Швейцария» - горы и озёра.
     Наконец мы подъехали к моему отелю. Его окружали высокие, кронами уходящие в небо, сосны. Озеро виднелось вдали, в просвете между деревьев. Я вошла в уютный холл и спросила, не могу ли заселиться немедленно. К моему удивлению, мне дали добро. И доплачивать не пришлось. А также выдали ключ от номера в виде пластиковой карточки. Лифт поднял меня на третий этаж. Я без труда отыскала дверь своего номера, вошла и огляделась: залитая солнцем комната, окно в пол, две кровати, по обе стороны от каждой – прикроватные тумбочки. Всё чистенькое. Санузел блестит и сверкает. Удобный зеркальный шифоньер со множеством плечиков. Я тут же развесила на них свои немногочисленные наряды, на туалетном столике в ванной расставила батарею пузырьков и склянок с косметическими средствами… и упала на кровать, закутавшись в лёгкое тёплое одеяло, с намерением хотя бы пару-тройку часов посвятить сну.
     Однако сон как рукой сняло. Напротив, хотелось всё здесь изучить, хотелось сломя голову нестись куда-то. Только не спать! 
     Да и движение в чате Гильдии не давало уснуть: айфон постоянно пикал, оповещая о том, что чат пополняется новыми сообщениями – вот кто-то ищет попутчиков от Астаны до Щучинска, кто-то сообщает о том, что добрался и всё отлично, а кто-то спрашивает – с кем он будет в номере… Стоп, а вот и моя фамилия, наряду с призывом: «Отзовитесь, мы будем жить в одном номере. Вы уже на месте? Вас заселили?». Я тут же набрала сообщение, что я на месте, заселили, всё хорошо, она может смело идти в наш номер.
     Через какое-то время в дверь постучались.
     - Да, да! Открыто! – ответила я.
     Дверь отворилась и в номер вошла крупная эффектная дама примерно моего возраста: высокая, фигура – «песочные часы», из-под шляпы до пояса струятся золотисто-рыжие кудри, загорелое лицо с крупными чертами.
     - Это здесь я буду жить? – спросила с акцентом и недоверчиво огляделась. Но, увидев меня, смягчилась.
     - Да. Ваша кровать – эта. Добро пожаловать! – ответила я.
     Вскоре мы уже оживлённо болтали. Мою соседку звали Таня И. «Именно Таня, не Татьяна, - подчеркнула моя новая знакомая. – Я – Таня по паспорту. У нас, в Болгарии, Таня – это самостоятельное имя». Таня рассказала, что она – болгарка по происхождению, но постоянно живёт в Испании, так как имеет двойное гражданство – Болгария и Испания – благодаря браку с испанцем. Таня – художник-самоучка, поэтесса, по профессии – гид. Здесь, на фестивале, она – финалистка и в номинации «Поэзия», и в номинации – «Фотография». «Хотя я не фотохудожник», - заметила она. Вообще эта рыжая особа оказалась весьма открытой и откровенной. Для нас, русских, такая открытость с первых минут знакомства кажется странной, но Таня со своим бешеным темпераментом и манерами больше напоминала цыганку, нежели славянку. За несколько минут она поведала мне всю свою жизнь. Удачный брак, но несчастливая семейная жизнь. С мужем они практически не живут. Она – в постоянном движении. Как гид, всё время ищет себе новые туры, направления, группы, лишь бы не сидеть с вечно брюзжащим стариком-мужем. Мне, в свою очередь, пришлось рассказать ей о моём назревающем романе с Зайнэ. Она казалась заинтригованной, однако поморщилась, узнав, что он – казах.
     «Как хорошо, что нас поселили вместе! – щебетала она. – Я так боялась, что меня подселят к какой-нибудь бабке! И та будет ворчать, что я ей мешаю, что ей надо спать, отдыхать и так далее».
     Вскоре в чате появилось объявление, что всех приглашают в отель «Rixos» к часу дня на открытие фестиваля.
     И вот мы на месте. Холл отеля с высоченными потолками, уходящими куда-то в бесконечность, заполнен народом – это всё члены нашей Гильдии. Торжественное открытие, приветственное слово председателя Гильдии и её основателя, Марата А., выступления наиболее почётных членов Гильдии – музыканта и продюсера из Австралии, администраторов Гильдии из Лондона, хранителей Гильдии из Казахстана, Узбекистана, Израиля… Предоставили слово и Тане. Она говорила на русском и английском.
     После торжественного открытия на микроавтобусах мы переместились в другой отель – «Дом у озера», где в небольшом уютном холле вечер продолжился в более непринуждённой, неофициальной обстановке. Народ заказывал пиво или воду, что-то на ужин, и просто общался. Каждый из нас вставал и коротко представлял себя. 
     И вот тут появился Зайнэ.

IV

Как раз во время моего выступления. Я стояла под прицелом десятков взглядов творческих людей со всего мира. На мне было маленькое чёрное платье и туфли на высокой шпильке, когда в холле появился он: на голове – красная бандана, джинсы со множеством карманов, словом, сразу видно богемную личность. Зайнэ тут же стал снимать моё выступление. Несмотря на волнение при его появлении, я договорила, продемонстрировала свои книги и вернулась на место. Кивком головы он предложил мне выйти.
     И вот мы на улице. Идём по направлению к озеру и бросаем друг на друга пытливые взгляды. Вживую он оказался симпатичнее, чем по видеосвязи. Значит, камера его не любит, как и меня. Кругом горы и над ними – купол осеннего неба. Подошли к самой воде.
     - Не передумала? – спросил Зайнэ.
     - Нет.
     - Если что, я договорился с местным муфтием, он заключит никях, так что эту ночь уже можем провести вместе.
     - Нет, - возразила я. – Здесь, на фестивале, мы будем соблюдать приличия, как будто мы – посторонние. То есть все дни фестиваля я буду жить со своей соседкой. А что касается никяха, я бы хотела, чтобы никях совершил твой дядя, шейх… И вообще, - добавила я, - мне до сих пор не верится, что так можно, что всё это серьёзно. Ты можешь доказать серьёзность своих намерений? Доказать, что твои родственники в курсе, не против и твой дядя благословляет наш брак?
     - Айн момент…, - сказал он и жестом указал на скамейку, стоящую на берегу озера.
     Мы присели на эту скамейку, оказавшуюся прохладной – всё-таки сентябрь, и он углубился в свой смартфон – что-то кому-то писал, отправлял… Затем протянул мне смартфон, и я прочитала следующий диалог:
     «Зайнэ: Я женюсь. Моя невеста хочет, чтобы Хазрат совершил наш никях. Я пишу ему -он не отвечает. Занят?
     Ишинай: Что ещё за невеста?
     Зайнэ: Позже расскажу. Но у нас всё серьёзно.
     Ишинай: Сколько ей лет?
     Зайнэ: 57.
     Ишинай: Зульфия вас убьёт.
     Зайнэ: Так что Хазрат?
     Ишинай: Сейчас поговорю с ним…»
     Прочитав этот диалог, я спросила:
     - Кто это – Ишинай?
     - Это жена Хазрата.
     - А кто такая Зульфия?
     - Не хотел тебе говорить… Это моя жена.
     - Так ты женат?!
     - По шариату. Я не люблю её. Меня заставил жениться на ней Хазрат пять лет назад. Она наша дальняя родственница, из нашей общины. У неё трое детей. Муж бросил её. Хазрат её пожалел и велел мне на ней жениться, чтобы для меня это стало испытанием.
     - И где сейчас эта Зульфия?
     - В Турции.
     - У вас есть совместные дети?
     - Есть. Дочь. – Поскольку я изумлённо молчала, Зайнэ горячо заговорил: - Я не могу бросить Зульфию. Она – наша. Меня осудят. Но один «талак» я ей уже сказал.
     - А что это?
     - Если муж скажет жене три раза «талак», значит, он отпускает её. Если он скажет «талак» один раз, значит, жить он с ней не хочет, но для сохранения её репутации она остаётся его женой перед обществом… Но на тебе я могу жениться не только по шариату! Если хочешь, мы пойдём в российское посольство и заключим официальный брак.
     - Да, это нужно сделать, - согласилась я.
     Удивительно, но то, что Зайнэ женат, нисколько не шокировало и не расстроило меня, и уж тем более не повлияло на моё решение. Ну, есть жена. И что? Он же с ней не живёт.
     В этот момент его смартфон просигналил о том, что пришло сообщение. Зайнэ прочитал и протянул смартфон мне. Сообщение пришло от самого шейха.
     «Хазрат: Привози свою невесту. Я заключу ваш никях».
     - Ну, что, убедилась? – спросил он. – Убедилась, что мои родственники в курсе и сам Хазрат готов поженить нас?
     - Да, - ответила я, находясь в состоянии изумления. Всё происходящее казалось мне сказкой, чем-то невозможным, чудесным.
     В этот момент к нам подошла одна из участниц фестиваля.
     - Скажите, - явно волнуясь, обратилась она к Зайнэ, - с вами можно обсудить возможный фильм? Я представляю…
     Не обращая на неё внимание, Зайнэ опустился передо мной на одно колено и протянул футляр, в котором лежал массивный серебряный перстень с казахским орнаментом.
     - Я предлагаю тебе руку и сердце, - сказал Зайнэ. – А этот перстень – наш фамильный, старинный, он принадлежал ещё моей бабушке. Я хотел подарить его той женщине, которую полюблю. Ты со мной?
     - С тобой! – решительно сказала я, и он надел мне перстень на палец.
     - Прими и другие подарки, - сказал Зайнэ и, поднявшись, достал из пакета серебряное восточное украшение на руку, его ещё называют «Пандора», серьги в национальном казахском стиле и хиджаб.
     Девушка, ставшая невольной свидетельницей предложения руки и сердца, стояла как вкопанная, затем, почувствовав себя лишней, поспешно удалилась. А мы с Зайнэ обнялись, смеясь.
     А над нами кружился его дрон, с высоты снимая эту сцену, которая должна была стать частью семейного архива.
     Я влетела в свой номер, переполненная впечатлениями.
     - Ну, что? – с любопытством спросила Таня, вскочив с постели при моём появлении.
     - Сделал предложение! – воскликнула я, помахав перед её лицом рукой, украшенной массивным экзотическим перстнем.
     - Да ты что?! Вах, ну и дела! – хлопая глазами, изумлялась она.
     Затем я продемонстрировала ей другие его подарки. Она заставила меня надеть на руку «пандору», а хиджаб мы мерили вместе.
     - Слушай, - в свою очередь рассказала моя новая подруга, - когда ты выступала – он появился. Я сразу поняла, что это он! Я подошла к нему и спросила: «Вы – Зайнэ?» - «Откуда вы знаете?» - «Мы с Полей живём в одном номере, и она мне всё про вас рассказала». Тогда он кивнул в твою сторону и сказал: «Да, я люблю эту женщину». А потом он сказал, что подумывает сделать тебе предложение при всех, хочет всех ошеломить. Но я его отговорила.
     - Какой ужас! – воскликнула я, представив, что мог устроить Зайнэ, если бы не Таня.
     - Я ему сказала, что он может только всё испортить, если не посоветуется с тобой.
     - Правильно! – одобрила я.
     На другой день мы втроём – я, Зайнэ и Таня – решили пожертвовать мероприятиями фестиваля ради того, чтобы осмотреть окрестности и проникнуться энергетикой места. Зайнэ приехал на стареньком автомобиле своего знакомого, у которого он остановился в Щучинске. Выглядел мой жених аутентично – голубой халат, «чапан», так называется эта казахская национальная мужская одежда, на поясе – сабля. С гордостью этот странный человек продемонстрировал письменное разрешение МВД Республики Казахстан на право ношения декоративного оружия. Мы загрузились в ржавый жигулёнок и поехали на одно из озёр «Казахстанской Швейцарии». Озеро и впрямь оказалось живописным – обрамлённое горами, словно голубая жемчужина, в которой отражается небо. На его берегу расположились торговцы сувенирами. Зайнэ купил мне чётки с бусинами из кедра. Мы наняли моторную лодку с проводником – молодым казахом, вызвавшимся одновременно с управлением лодки вести экскурсию. Мы пролетели по глади озера мимо живописных скал и высадились на каменном выступе, подобно когтю, торчащему посреди озера. Наш экскурсовод тут же рассказал местную легенду об этом островке. Я запомнила лишь, что если смотреть на скалистый выступ с одной стороны, то видишь девичий профиль, а если с другой – профиль старухи в платке с крючковатым носом. Зайнэ забрался на самый высокий скалистый отросток и, опустившись на колени, стал выкрикивать в небо слова азана на арабском:
     - Ашхадулля илляха иль аллах…
     Это выглядело потрясающе!
     После водной прогулки мы ещё немного прогулялись мимо лотков торговцев. Таня сфотографировалась в национальном одеянии с живым дрессированным соколом, усевшимся ей на локоть.
     Когда мы проходили мимо каменного трона – тоже местной достопримечательности – Зайнэ забрался на него, уселся по-турецки, живописно расположив вокруг полы чапана и распорядился:
     - Снимай! Сейчас я буду говорить обращение к нашему президенту.
     Я включила камеру, махнула и он начал говорить:
   - Господин президент, я обращаюсь к вам на русском, так как мы оба учили русский и знаем его хорошо, может, даже лучше казахского… Так вот, я позволю себе донести до вас проблемы, которые волнуют наших сограждан…
     Когда он закончил свою речь, я спросила:
     - А президент услышит то, что ты сейчас хотел до него донести?
     - Мне всё равно, услышит или нет, - усмехнулся Зайнэ, - для меня важнее то, что моё обращение к президенту услышат мои подписчики и поймут, что я душой болею за них, за нас, за нашу страну.
     И он тут же поведал, как во время чёрной полосы вынужден был таксовать. Так вот, даже будучи водителем такси, он придумал передачу «Глас народа из такси», суть которой состояла в том, что он обращался к своим пассажирам с просьбой прямо здесь, в салоне автомобиля, обратиться к президенту, задать вопрос, высказать свое мнение, возможно, просьбу… Слушая его рассказ, я в который раз подумала, что журналист – не профессия, а образ жизни. Даже таксуя, журналист сумел создать из этого медиа продукт – телевизионную передачу. Он тут же продемонстрировал мне записи. Особенно удивил меня рэп, который он сымпровизировал со своим пассажиром за время короткой поездки: «Господин президент… президент… президент…»
     Увидев тир, в котором стрелять надо было из настоящего лука, Зайнэ тут же потребовал лук и стрелы и, натянув тетиву, выстрелил. Первая стрела пролетела мимо мишени. Вторая же попала прямо в яблочко. Он радовался, как ребёнок.
     - Ты видела это?! Видела?!
     Я ему сказала, что не только видела, но и снимала. И видео получилось весьма живописным. Глядя на него, красиво и гордо целившегося из лука, в развевающемся лазурном чапане с казахским орнаментом, я представляла, что перенеслась в прошлое, во времена, когда тюркские племена кочевали по бескрайней кулундинской степи и вот также целились в вольных, как и они, птиц…
     Я всё больше убеждалась, что Зайнэ – креативный и творческий человек, при этом есть в нём что-то по-детски чистое и наивное. Так, он каждому встречному восторженно объявлял, обнимая меня за плечи:
     - Вы представляете, это – русская писательница из Санкт-Петербурга, и она скоро станет моей женой!
     Все смеялись, считая это забавной шуткой – уж очень разные мы были: он – в национальном казахском одеянии, с саблей на боку, и я – современная европейская женщина.
     - Прекрати! – раздражённо говорила я.
     - А что такого? – удивлялся он. – Ведь ты же станешь моей женой?
     - Ну, стану.
     - Тогда в чём же дело? Ведь я просто счастлив от того, что ты согласилась разделить со мной мой жизненный путь! И я горжусь тем, что ты – писательница, что ты – из самого Санкт-Петербурга, и что ты – русская.
     Пока мы рассматривали у лотка сувениры, продавец, молодой казах, потихоньку спросил у меня:
     - Вы и вправду выходите за него замуж?
     - А что? – осторожно спросила я.
     - Да он же шут! – презрительно отозвался парень.
     И я посмотрела на живописного Зайнэ другими глазами – уж очень не вписывался он в реалии нашего мира… Про таких говорят – не от мира сего. Таких не понимают и зачастую обижают.
     Знакомый Зайнэ, который вызвался покатать нас по разным живописным местам Бурабая на своём жигулёнке, тоже с удивлением спросил меня:
     - А что, вы правда… э-э… выходите замуж за него?
     - Правда, - ответила я, улыбаясь.
     - Но ведь он – мусульманин, суфий. Вам, православной, тяжело придётся.
     - Я тоже мусульманка, - возразила я, чем удивила его.
     - Правда?!
     - Правда. И то, что он – суфий, мне очень даже импонирует.
     - А что вы знаете про суфиев?
     - Знаю, что это – философское мистическое течение в исламе, что суфии занимаются духовными практиками. Они входят в транс, и в этот момент у них – изменённое состояние сознания.
     - А по-моему, - сказал наш водитель, - у Зайнэ всегда – изменённое состояние сознания. Ему даже в транс входить не надо.
     Этот день запомнился переполнявшим нас счастьем – мы хохотали и шутили без умолку, и все трое – русская, болгарка и казах - очень сдружились, как будто знали друг друга много лет. А над нами летал дрон, фиксируя все моменты этого удивительного дня.
V
     Когда мы оставались наедине, Зайнэ вёл себя корректно. Единственное, что он себе позволял – это взять меня за руку. Как он объяснил – у мусульман считается грехом связь с мусульманкой без брака. С женщиной другой религии – запросто. А мусульманку трогать нельзя без благословения священнослужителя.
     Мы прогуливались по берегу живописного озера, любовались белоснежными лебедями, плавающими по его неподвижной глади и, конечно, обсуждали предстоящее путешествие. Зайнэ рассказал, что из Алматы мы двинемся в Туркистан. Там у него земельный участок, на котором он в будущем планирует построиться. Сейчас там под присмотром конюха пасётся табун его лошадей.
     - Что? У тебя свой табун? Зачем?
     - Ну что ты! Лошади – это очень выгодно. Вот, к примеру, машина. Мёртвая вещь. А лошади – живые. И они размножаются. Машина не произведёт на свет ещё одну машину, а лошадь произведёт ещё одну лошадь… Я обязательно покажу тебе моих лошадей!
     В Туркистане Зайнэ планировал снять фильм о своём прадеде, который построил там мечеть. Далее мы должны были посетить Узбекистан. Там у Зайнэ тоже есть родственники. После – Актау, где у него живёт сестра. На кораблике пересечь Каспийское море и высадиться в Азербайджане. После чего наш путь должен пройти через Иран, Ирак и так мы окажемся в Саудовской Аравии, где и находятся Мекка и Медина, конечная цель нашего хаджа. Мы были так сконцентрированы на предстоящем путешествии, что не обсуждали, где будем жить после того, как оно завершится.
     - Ну, где… да где угодно, - отмахнулся Зайнэ. – Можно в Алматы, можно в Туркестане, только там построиться нужно будет. Там только земля… и кони.
     - Но ты-то где живёшь?
     - В Стамбуле я живу, - нахмурился он.
     - Ну, вот. К тому же там у тебя работа. Ты же для турецкого телевидения документальные фильмы снимаешь.
     - В Стамбуле у меня жена и дети. Трое её и одна моя, дочка. Моя джан!
     - Это её так зовут?
     - Нет, это по-нашему «душа». Джан – душа. А зовут её Дениз.
     - Так почему мы не можем жить в Стамбуле?
     - Ну, ты же не будешь жить с моей женой и её детьми, правильно? Так что в Стамбул нам путь закрыт.
     - Но у тебя там работа.
     - Я работу в любом месте найду… Слушай, мы с тобой такой фильм снимем, что его каждая телекомпания купит. К тому же, это такое необычное путешествие! Точно! Мы будем снимать хронику нашего хаджа. В социальных сетях у нас количество подписчиков достигнет миллиона – и вот тогда мы уже будем всем условия диктовать.
     - Как?
     - Ну, например, размещать рекламу, снимать интервью за деньги, демонстрировать мерчи…
     Рассуждения Зайнэ о перспективах нашей будущей жизни показались мне расплывчатыми. Как специалист в области SMM-маркетинга, я не обольщалась, что популярность в соцсетях позволит нам разбогатеть. Но я – авантюристка. Главное, ввязаться, а там – видно будет. К тому же путешествие к священным местам мусульманского мира заворожило меня.
     Разумеется, я рассказала Зайнэ о своём семейном положении:
     - У меня два сына. Одному двадцать пять…
     - Кем работает?
     - Да так… ищет себя. Сейчас работает в ресторане барменом.
     - Слушай, если он примет ислам, мы его заберём в нашу общину, которая в ОАЭ. Там ему помогут. К какому-нибудь бизнесу определят, а дальше всё от него зависит.
     - Я с ним поговорю… А второй сын… Ему тридцать три.
     - Возраст пророка Исы. А он чем занимается?
     - А вот он ничем не занимается. Он инвалид. У него психика.
     - Значит, любимец Аллаха, - безо всякого удивления или неловкости заключил Зайнэ. – Видишь, как мне повезло – у меня ещё два сына прибавились. Какой я богатый мужчина! К тому же один – любимец Аллаха. Волшебник. Я так называю таких, как он. Ведь они не от мира сего. Мы не знаем обо всех их скрытых возможностях.
     Меня растрогало, что этот мужчина считает чужих детей богатством. У нас таких, как я, называют «баба с прицепом» и зачастую чужие дети для наших мужчин – препятствие для заключения брака и вообще серьёзных отношений.
     - Так вот, - продолжила я. – Я не могу его бросить. Я – его опекун. Брат поможет ему. Но я тоже должна быть рядом. Поэтому хотя бы раз в месяц мне надо будет наведываться домой.
     - Поначалу – конечно. А потом, как определимся, где будем жить, заберём его.
     - Заберём?
     - Заберём. Найдём ему работу…
     - У него такое заболевание, что он не может работать.
     - Значит, не будет работать. Как хочет.
     - Но чтобы летать туда-сюда – нужны деньги.
     - Вот об этом вообще не переживай! Я зарабатываю – ты тратишь. Договорились?
     Такое заявление вновь произвело на меня благоприятное впечатление. Вспомнилось, когда я временно потеряла работу, бывший муж, отец моего ребёнка, укорял, что я сижу на его шее и требовал, чтобы я выходила на любую работу, хоть проституткой, хоть дворником, но приносила деньги в семью.
     - А если у тебя не будет работы? – продолжала я перечислять свои страхи и опасения.
     - Если даже какое-то время у меня не будет работы, нас не оставят. Пойми – ты пришла в большую семью. Да и наша суфийская община – это тоже семья. А я в этой семье занимаю не последнее место. Я – племянник самого шейха! Да многие суфии вообще считают высшей наградой, если им позволят оказать мне какую-то услугу. Садака самому потомку пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует, это дорогого стоит! И потом – всё от Аллаха!
     Что касается Тани, она отнеслась к моему жениху скептически:
     - Он – мюсюльманин, - сказала она. – Всё-таки мы относимся к христианской культуре. Ислам – это что-то чуждое.
      Фестиваль длился три дня.
      Разумеется, эти дни были наполнены не только общением с Зайнэ. Я познакомилась с интересными людьми из разных стран – Англии, Австралии, США, Израиля, Испании, Германии, Беларуси, с которыми мы до сих пор на связи. Так что теперь у меня друзья – по всему миру.
     Презентация моего творчества с загадочным названием «Миры Полины П.» проходила в конференц-зале отеля «Rixos». Я рассказывала о своих романах и творческих планах, демонстрируя на большом экране фантастические изображения, сгенерированные искусственным интеллектом. После моего выступления ко мне подошёл импозантный мужчина в тёмном деловом костюме, представился – Алишер, живёт в Ташкенте, пишет малую прозу и пьесы. Спектакли по его пьесам с успехом идут в театрах Узбекистана. Его супруга – Индира, эффектная женщина в мусульманском наряде и хиджабе, - поэтесса мирового уровня. Её книги переведены более чем на тридцать языков и издаются во многих странах. А три года назад она стала победительницей конкурса, проводимого нашей Гильдией, в номинации «Поэзия», её стихи перевели на английский и издали отдельной книгой в Великобритании. Супруги приезжали на презентацию в Лондон, и Индиру приглашали выступить на лондонском ТВ. Алишер сообщил также, что они с женой выпускают литературную газету «Книжный мир», и могут напечатать мои небольшие произведения, переведённые на узбекский. Мы обменялись контактами.
     На всеобщей презентации, когда каждый автор представлял себя и своё творчество, зачитывая небольшой фрагмент своего произведения, Алишер попросил меня прочитать его миниатюры, так как на русском изъяснялся с акцентом. Я прочитала несколько и была впечатлена силой их воздействия при лаконичности средств…
     Впоследствии я приезжала к ним в гости, в Ташкент.
     Героиней фестиваля стала Катя из Москвы, девушка тридцати лет, худенькая и очень хорошенькая, с улыбчивым лицом, обрамлённым озорными кудряшками. Она была неизлечимо больна – рассеянный склероз, хотя родилась совершенно здоровой, профессионально занималась балетом и в шестнадцать лет даже вошла в труппу Большого Театра. До сих пор в сетях можно найти её танец Кармен на сцене Большого театра, где она – в красном платье, свободная, лёгкая, грациозная, как танцующая роза. Это был её звёздный час. А потом – непонятна слабость, повышенная утомляемость – и в итоге неожиданный и оттого ещё более шокирующий диагноз… Она ушла из балета, но не сдалась. Если филигранные пируэты уже не для неё – она займётся тем, что пока ещё может. И Катя стала заниматься каратэ. И снова профессионально – очень быстро она получила Чёрный Пояс. Отрабатывая приёмы, она представляла, что нокаутирует своего главного врага – коварную болезнь, разрушившую её мечты. И она била воздух вновь и вновь – кулаком, разрывала его молниеносным взмахом ноги, как будто от этого зависело её выздоровление. Но чуда не случилось – болезнь не ушла, она продолжала прогрессировать, и через какое-то время девушка вынуждена была прекратить и занятия каратэ… Тогда она нашла себя в творчестве! Она стала рисовать. Да-да, парализованной рукой она пыталась водить кистью по холсту. Когда отнялась правая рука – она продолжила творить левой. Когда и левой она уже не могла удержать кисть, то стала рисовать ногами – макала их в смешанные на палитре краски – и водила ими по холсту. И в живописи эта талантливая девушка тоже стала профессионалом – её картины нашли своих покупателей. Она стала продавать их и жить творчеством, как настоящий художник, в чём, кстати, не всегда успешны художники, окончившие училища. Катя привезла на фестиваль несколько своих работ, которые украсили холл отеля. На вернисаже толпился народ – как участники фестиваля, так и туристы. Они рассматривали её картины, выполненные в стиле авангарда, но наибольший интерес вызвала, конечно же, сама художница, восседавшая в инвалидной коляске, в воздушном голубом платье до пола, цвет которого очень шёл её синим, как небо, широко распахнутым глазам, удивлённо и радостно смотрящим на всё, что её окружает. К сожалению, на фестивале никто не купил её работы – а она наверняка надеялась на это, и ей пришлось везти их обратно. Позже член нашей Гильдии, лондонский корреспондент, написал об этой мужественной девушке статью и опубликовал её на английском языке в одном из популярных лондонских изданий.
     На фестивале были и другие героини. Лена М. из Ташкента, эффектная стройная блондинка со струящимися локонами до пояса, на мероприятиях Гильдии появлявшаяся неизменно в национальной узбекской одежде – длинном зелёном платье в пол, украшенном восточным орнаментом, и национальной узбекской шапочке на белокурых волосах. Она писала стихи для детей. На фестивале рождались коллаборации, вот и Лена с поэтессой из Беларуси Марией объединились: Мария перевела на белорусский стихи Лены, и позже вышла книга для детей, красочно оформленная и нарядная.
     Сама Мария, белорусская поэтесса, тоже заслуживает уважения и восхищения: она всю жизнь проработала учительницей, а стихи начала писать около семидесяти лет. Вот и пусть после этого кто-то засмеётся, когда услышит, что в семьдесят жизнь только начинается. Вообще я согласна с гипотезой, что люди, которые постоянно меняются, чему-то учатся, начинают осваивать новую сферу деятельности – выглядят моложе тех, кто считает, что лучшие годы позади и они вступили в «возраст дожития». Мария выглядела намного моложе своих лет – элегантно одетая, стройная, с модной стрижкой и моложавым приятным лицом. За несколько лет, посвящённых творчеству, она стала знаменитой в Беларуси и за её пределами, у неё вышло несколько книг. Кстати, стихи она пишет прекрасные, даже на взыскательный вкус, на русском и белорусском.
     Меня совершенно очаровала Нина Я. из Израиля. Она представляла собой типаж интеллектуальной блондинки: не только прекрасная внешне, но и очень талантливая. Нина увлекалась историей Италии ХVI века. И действие в её авантюрно-приключенческих романах с элементами мистики происходило именно в тот период. До сих пор с теплом вспоминаю, как мы сидели с Ниной в холле отеля «Дом у озера», ели пиццу и не могли наговориться – я восхищалась ею, она – мной. Словом, мы нашли друг друга как два единомышленника и близких по духу человека. Если бы не расстояние, мы наверняка стали бы подругами.
     И, конечно, стали бы близкими друзьями с Геннадием Г., тоже из Израиля. Поэт, влюблённый в творчество Владимира Высоцкого, он подкупал своей искренностью, от него словно исходил свет. Его стихи, которые он читал торопливо и эмоционально, выделялись среди всех. Геннадий стал всеобщим любимцем.
     Члены Гильдии – не только писатели, поэты и художники. Но и коучи. Да-да, на следующий год Гильдия даже проведёт Международный фестиваль коучинга в Кыргызстане. И одним из участников фестиваля была коуч из Алматы, Елена Б. В моём понимании она выглядела как идеальный коуч – позитивная, как солнышко, с золотисто-рыжими волосами, и вообще с внешностью яркой и располагающей. Во время фестиваля она провела с нами несколько практик, одна из них, например, была направлена на то, чтобы все раскрепостились, сбросили оковы официоза и поближе познакомились друг с другом. Сама она при каждом удобном и неудобном случае… танцевала, чем, наверное, удивляла окружающих. Встанет, к примеру, раскинет руки, держащие цветастый платок, и заскользит лебёдушкой. Она профессионально занималась народными танцами. Меня поразило то, как она прочитала всю меня, несколько минут вглядываясь в моё лицо бездонными синими глазами.
     - Всё так! – воскликнула я. – Но откуда вы знаете? Вы же меня совсем не знаете!
     Вот это коуч – настоящий психолог и немножко ясновидящая!
     Впрочем, обо всех участниках фестиваля рассказать невозможно. Их было около шестидесяти, каждый – уникальная личность, каждый – со своей изюминкой. Я упомянула только тех, с кем мне удалось подружиться.
     Последний день завершился банкетом и праздничным концертом, во многом составленным из выступлений талантливых членов нашей Международной Творческой Гильдии. Австралийский музыкант играл на рояле Рахманинова… Певица из Бишкека, Марина Б., исполняла русские романсы на фоне британского флага, так как все мероприятия Гильдии проходили под флагом Великобритании, чтобы обозначить принадлежность этой Международной организации. Это выглядело символично – русская певица, исполняющая русские народные песни и романсы на фоне английского флага… Символично, потому что наша культура способна достучаться до любого сердца, и вообще нет границ и разницы в национальностях, вероисповедании и прочего, для истинного искусства. Для нас выступили и местные звёзды, исполнив национальные казахские песни. Особенно всем понравился юноша Сандер, который самостоятельно освоил несколько струнных тюркских инструментов - домбру, кобыз, саз...
     В завершение фестиваля вручались награды. Таня получила приз за фотографию. Я – третье место в номинации «Проза» за свою книгу о жизни журналистов-телевизионщиков.
     Зайнэ, конечно, тоже привлёк всеобщее внимание. Сначала он всем рассказывал о предстоящем хадже, о том, что за ним проследует до самой Медины юрта, помахал саблей под прицелами камер, снял ролик о нашем пребывании на фестивале… Кстати, ролик получился очень трогательным: мы все собрались на берегу озера, за нашими спинами – пожелтевшая листва, печальный предвестник осени, дрон сверху снимает нас, мы – маленькие на фоне больших гор, бескрайних просторов, и фоном - казахский певец поёт лирическую песню о том, что он был одинок, но нашёл здесь свою душу… Я сразу поняла, что эту песню Зайнэ наложил фоном неслучайно: он был одинок, пока на фестивале не встретил меня, и в нём вновь возродились любовь и надежда…
     Зайнэ призвал всех участников фестиваля подписаться на его канал, а иначе они не смогут увидеть ролик и, следовательно, себя.
     - Сколько здесь участников? Пятьдесят? Больше? Если все они подпишутся на мой канал, представляешь, на сколько сразу возрастёт число подписчиков, - говорил он, потирая руки.
     Зайнэ стал просто героем дня и с роликом, и со своим заявлением, что совершит хадж автостопом и установит юрту в Медине. А когда он публично заявил о том, что у него появился спонсор, заинтересовавшийся хаджем и согласившийся профинансировать его, тут уже у всех раскрылись рты, особенно когда он объявил, что спонсор этот – международная компания «RedBull». Зайнэ тут же поставил троих наших писателей на каком-то красивом фоне, вручил им бутылочки с «RedBull», заставил выпить их содержимое на камеру и дружно произнести слоган: «RedBull» окрыляет!» Якобы спонсору должно это понравится. Я же была невероятно горда своим мужчиной!
     Привлекло внимание и его необычное имя. Он рассказал, что имя Зайнэ Ла Биддин – арабского происхождения, означает «украшение верой». Однако его близким, особенно сёстрам, это имя показалось чересчур трудным, поэтому они стали звать его просто Зайнэ.
     Но вот фестиваль подошёл к концу. И дальше Зайнэ предложил такой план: поскольку ему надо было уехать раньше – он собирался по делам в Астану, мы договорились, что я самостоятельно поеду на поезде в Алматы, где он меня встретит. Честно говоря, всё происходящее казалось мне розыгрышем, настолько необычно всё это было. Однако, когда он попросил у меня данные паспорта, а через несколько минут мне на WhatsApp прилетел электронный билет на поезд, я поверила.
     И вот мы с Таней на том самом вокзале, куда я приехала всего три дня назад. А как будто месяцы прошли с тех пор, столько всего произошло и так всё изменилось. Таня купила билет до Астаны на ближайший поезд. Мы обнялись и наши пути разошлись.
VI
     Для своего мужчины, оставшегося в Петербурге, я придумала следующую легенду: задерживаюсь, отправляюсь в тур по Средней Азии. На самом деле, некоторые наши «гильдийцы» действительно поехали в подобный тур, выступая по библиотекам и домам культуры... Почему я не сказала правду? Причина ясна: пока что всё казалось мне нереальным и невозможным, к тому же я не знала, как сложатся наши отношения с Зайнэ дальше, а потому я пока воздержалась идти на разрыв с человеком, который помог мне в трудные времена и с которым мы прожили в согласии четыре года.
     Но вот и поезд на Алматы. Я подошла к своему вагону и протянула проводнице айфон, на экране которого был электронный билет. Честно говоря, я думала, что проводница не пустит меня в поезд, скажет что-то вроде того, что билет недействительный. Такое развитие событий меня бы не удивило. Вот это было бы правильно. А пока – всё неправильно, всё невозможно. Однако проводница мельком взглянула на дисплей айфона и кивнула:
     - Проходите.
     Зайнэ купил мне билет в плацкартный вагон. Это меня нисколько не расстроило – я неприхотлива и тоже считаю, что сутки можно потерпеть и плацкарт. Со мной в купе ехали две русские пожилые дамы. Как выяснилось после – к местам своего детства. Мне досталась верхняя полка. Я не хотела ни с кем общаться и сразу забралась к себе наверх. И поезд повёз меня на юг, в неизведанное.
     Пришло сообщение от Зайнэ:
     - Ты в поезде?
     - Да. Всё в порядке.
     - Я дал твой контакт своей сестре – Жаннет. У нас так принято – невесту перед свадьбой приветствует старшая женщина в семье. Мама умерла. Поэтому с приветствием к тебе обратится моя старшая сестра. Так что не удивляйся.
     Через некоторое время Жаннет действительно наговорила мне сообщение следующего содержания:
     «Дорогая Полина, мы рады приветствовать вас! Я – Жаннет, старшая сестра Зайнэ. Мы так обрадовались, когда он рассказал, что нашёл женщину по душе и полюбил её! Мы так рады, что вы согласились стать супругой моего дорогого брата и стать его верной спутницей, разделить с ним оставшиеся годы жизни. Мы с нетерпением ждём вас, чтобы познакомиться поближе! Наверное, сейчас вам немного не по себе – вы едете к незнакомым людям, в неизвестность. Не бойтесь! Иногда надо решиться и поменять свою жизнь! Вы станете частью нашей большой семьи. У вас появятся сёстры, братья, племянники. Я очень люблю своего брата! Он – замечательный! У него всегда есть идея, ради которой он готов горы свернуть, ради которой он живёт. Он – творческий человек в нашей семье. И мы рады, что он нашёл в вашем лице единомышленницу. Дело в том, что первая жена моего брата была девушка приземлённая. Её ничего не интересовало, кроме нарядов и благоустройства своего дома. Мой брат – не такой. И женщина ему нужна под стать. В общем, если что – я на связи. Звоните и пишите в любое время».
     Я была тронута этим тёплым приветствием совершенно незнакомой женщины. Особенно меня согрели её слова, что теперь я стану частью их большой семьи. Дело в том, что после смерти мамы и тётей я осталась совершенно одна. Я – и мои дети. Один – инвалид. Другой – молоденький парень, который ещё не нашёл себя. У них никого нет, кроме меня, а у меня – никого, кроме них. Случись что – никто не поможет, не подставит плечо. Мы – одни в целом мире, огромном, чужом. И вдруг – семья, сёстры, братья, племянники… На душе потеплело, я почувствовала какую-то защищённость, осознание, что я – не одна.
     В ответном сообщении я поблагодарила Жаннет за участие и заботу, созналась, что мне действительно не по себе.
     «Мы окружим вас заботой и любовью, и вы быстро привыкните к нам», - немедленно ответила она.
     И так мы с ней переписывались и переговаривались всю дорогу. Оказалось, что она – моего возраста (Зайнэ же – на шесть лет моложе меня). Она – вдова, живёт в Актау, это на берегу Каспийского моря. И она с нетерпением ждёт нас к себе.
     Поезд приехал в Алматы около одиннадцати часов вечера. С волнением я вышла на перрон. Однако не увидела, чтобы меня кто-то встречал. В растерянности я постояла на платформе. Но ничего не происходило. Мои попутчики растворились в темноте. Я вышла из здания вокзала на улицу… И увидела Зайнэ! Он выглядел потрясающе и необычно: на голове – тюбетейка с орнаментом, белая арабская туника до щиколоток, белые брюки… и алая роза в руке!
     - Зайнэ! – облегчённо выдохнула я.
     - Всё-таки приехала! – воскликнул он. – А я уже испугался, что ты передумала. Все пассажиры с вашего поезда прошли, а тебя нет. Хвала Аллаху, ты всё-таки приехала!
     И мы наконец-то обняли друг друга, смеясь, как дети.
     - Идём, - засуетился Зайнэ, - нас ждёт машина.
     - Куда мы?
     - Домой, к Хазрату. Он нас ждёт.
     Мы закинули мой чемодан в багажник, разместились на заднем сидении салона.
     - Ассалам алейкум! – впервые обратилась я с этим приветствием к водителю.
     - Ва алейкум салам, - ответил он.
     Зайнэ перемолвился с ним на незнакомом мне языке, и мы поехали. По дороге мой жених рассказывал, что дом Хазрата расположен за городом. Сейчас шейх совершит никях, мы переночуем у него, а остановимся у одного суфия по имени Асылбек, где и поживём какое-то время.
     - У Хазрата все комнаты заняты – мюриды, ученики, - объяснил он.
     - Хорошо. Но мне надо вернуться домой, - сообщила я. – Со дня на день я жду оповещение о готовности моего загранпаспорта.
     - Да, это важно, - согласился он. – В Казахстан можно по российскому, а вот в Узбекистан уже нужен загран. А наша следующая после Туркестана локация – Узбекистан, Ташкент. Там у меня родственники. Ну, разумеется, я покажу тебе Бухару, Самарканд. А потом двинем в Актау, к сестре, и дальше продолжим наш хадж, снимая фильм и любя друг друга.
     Мы приехали в дом шейха около полуночи. Огромный особняк, обнесённый капитальным забором. В просторном дворе – несколько дорогих джипов. В темноте угадываются очертания сада, где-то беспокойно шумит арык. Мы прошли в гостиную – просторную комнату, устланную мягким зелёным ковром. Я с любопытством огляделась, а впоследствии и тайком сфотографировала обитель шейха. С потолка свисала роскошная люстра, состоящая как бы из множества волшебных ламп Аладдина, как в восточном дворце. Посередине стоял дастархан, покрытый скатертью с национальным орнаментом. У противоположной стены – диван. И больше – никакой мебели. Только на полках вдоль одной из стен – книги на незнакомом языке, вышитые арабской вязью золотом на ткани аяты и, как я узнала позже, родословная пророка Мухаммада.
     Мы присели на диван. Через несколько минут к нам вышла полноватая женщина в мусульманской одежде, примерно моего возраста. Это оказалась та самая Ишинай – супруга шейха. Критически оглядев меня, она решительно воскликнула:
     - Э, нет, так не пойдёт! В таком виде показывать её шейху нельзя.
     Ещё бы – джинсы, свитер, распущенные волосы. Она вышла. Через какое-то время вернулась с зелёным платьем в пол.
     - На голову что-то есть? – спросила она.
     Я поспешно натянула на голову странный головной убор типа банданы, подаренный мне Зайнэ.
     - Вот, хиджаб.
     - Не пойдёт, - возразила она. – Какой же это хиджаб? Шея открыта. Волосы виднеются.
     Ишинай вновь куда-то вышла и вернулась с платком. К этому моменту я уже облачилась в зелёное платье с тюркским орнаментом на груди, повязала на голову принесённый платок. Взглянув на себя в маленькое зеркальце, я увидела не мусульманку, а русскую крестьянку в платочке, с простым открытым лицом, картофелинкой носа и небесно-голубыми глазами.
     Алую розу, преподнесённую мне Зайнэ, Ишинай поставила в вазу, а вазу – на дастархан.
     И вот в помещение вошёл шейх в сопровождении жены и двух молчаливых суфиев. На вид ему было лет шестьдесят пять. Добродушное лицо с седой бородкой. На голове – белая чалма. Одет в длинный чёрный чапан… Он протянул мне руку, которую я поцеловала и прижала к своему лбу – это традиционное получение благословения у мусульман. Затем шейх разместился на диване. Его жена почтительно присела рядом. Суфии остались стоять, сосредоточенно глядя перед собой. Мы с Зайнэ встали перед ним, держась за руки. Шейх внимательно и заинтересованно оглядел меня.
     - Какое у вас русское лицо! – воскликнул он. – Настоящая русская женщина! Сколько вам лет?
     Я ответила.
     - Зайнэ младше вас, а выглядит намного старше. Как вы с ним познакомились?
     Я коротко рассказала ему историю нашего знакомства.
     - Так вы – писательница?
     - Да.
     - Дядя, - вмешался Зайнэ, - она нам очень нужна! Русская писательница, которая приняла ислам!
     - Ну ладно, ладно, - добродушно улыбнулся шейх. – И вы готовы последовать за ним? – обратился он ко мне.
     - Готова! – решительно подтвердила я.
     - И вас ничего не пугает?
     - Ничего.
     - Насколько я поняла, - подала голос Ишинай, - она – такая же сумасшедшая и отчаянная, как наш Зайнэ. Они подходят друг другу.
     Мы с Зайнэ переглянулись и улыбнулись друг другу.
     - А как давно вы стали мусульманкой? – продолжал задавать вопросы Хазрат.
     Я рассказала.
     - Да какая она мусульманка, - снисходительно заметил Зайнэ, - пока так только, интересуется. Но под моим… и вашим руководством… станет!
     - Хорошо, - кивнул шейх. – Мой племянник – потомок пророка Мухаммада, салаллам алейхи вас салам, в сорок третьем колене, от его внука Хасана. Вот, посмотрите, здесь представлена родословная потомков нашего пророка.
     Мы подошли к стене, на которой в застеклённом стеллаже было помещено изображение родословного древа.
     - В сорок втором колене потомками пророка Мухаммада были я и мой покойный брат, отец Зайнэ.
     Шейх вновь опустился на диван.
     - Перед никяхом, - сказал он, - надо провести обряд таубы – очищения от грехов.
     Я опустилась на дрожащие колени. Шейх прочитал надо мной несколько аятов из Корана, примерно такого содержания:
     «О, верующие! Кайтесь перед Аллахом искренне! И возможно, ваш Господь простит ваши грехи и введёт вас в райские сады, воистину, Аллах любит кающихся!»
     - Теперь несколько наставлений, - объявил он.
     Ишинай повернулась к нам и, подняв указательный палец, многозначительно проговорила:
     - Наставления нашего шейха! Слушайте внимательно!
     - Когда дышите, проговаривайте имя Аллаха. На вдохе – Алла, на выдохе – хууу. Таким образом каждый ваш вдох и выдох буду посвящены Господу миров. И ещё практикуйте следующее: сконцентрируйте внимание на сердце, представьте, что это мир Адама, затем переместите своё внимание в ту часть груди, что справа от сердца – там мир Мусы (Моисея), после чего вновь верните своё внимание влево, на этот раз – чуть выше сердца, и представьте, что там мир Ибрахима (Авраама), а затем переместите своё внимание направо – там мир Исы (Иисуса), а в центре – мир нашего Пророка Мухаммада, салалах алейхи вас салам.
     Я не очень поняла, для чего это. И лишь спустя месяцы узнала, что это – суфийская духовная практика для очищения латиф – то есть энергетических центров, расположенных в груди: Сердце, которое символизирует золотой цвет и образно олицетворяет мир Адама; Дух – красный цвет, мир Мусы; Тайное – белого цвета, мир Ибрахима (Авраама); Сокровенное – чёрного цвета, мир Исы (Иисуса); и в центре, где мир пророка Мухаммада, Самое Сокровенное, зелёного цвета. Я знаю, что, согласно восточным учениям, в центре груди находится четвёртая чакра – Анахата, традиционно обозначаемая зелёным цветом. Насколько же всё в этом мире перекликается и сколько граней у Истины, которая не имеет национальной и религиозной принадлежности!
     Практикуют очищение энергетических центров – латиф, ученики, которые готовятся стать суфиями. Об этом я тоже узнала позже.
     - Дядя, - озабоченно сказал Зайнэ, - у Полины нет мусульманского имени. Нареките её, пожалуйста! Я бы хотел, чтобы она носила имя Хатиджи – жены нашего пророка, его музы, его соратницы и подруги. Потому что для меня Полина будет то же, что и Хатиджа для пророка Мухаммада. Она будет моей помощницей, единомышленницей, она будет вдохновлять меня и поддерживать, когда я опущу руки и упаду духом.
     - Хатиджа, говоришь?.. – задумчиво спросил шейх и посмотрел на меня. – Нет, она – не Хатиджа… Хм… - шейх подумал с минуту. – Я нарекаю тебя Нургуль. Это арабско-персидское имя. «Нур» - в переводе с арабского «свет». «Гуль» в переводе с персидского – «роза, цветок». Значит, имя твоё – «Сияющая роза» или «Сияющий цветок».
     - Красиво! – воскликнула Ишинай.
     Зайнэ промолчал. Ему не понравилось, что дядя не сделал так, как он просил. Но, очевидно, его ясновидящий дядя разглядел, что у меня – иной путь, нежели быть помощницей и музой.
     - Ну, а теперь при свидетелях совершим никях! – объявил шейх.
     Мы с Зайнэ опустились перед ним на колени…
      Обряд никяха у мусульман не так долог, как у православных обряд венчания. Нет той торжественности, возвышенности, когда в голову приходит мысль о том, что браки заключаются на Небесах. Шейх прочитал над нами несколько аятов на арабском, спросил, согласны ли мы сочетаться браком, а свидетелей – свидетельствуют ли они, что всё здесь происходит по обоюдному согласию. После церемонии шейх с супругой и суфиями покинули нас. Тут же в помещении появились две девушки в одеяниях до пят и хиджабах, поставили на дастархан лёгкие закуски, чайник с горячим ароматным чаем, мёд, орехи и сухофрукты, а также тарелочки с национальным казахским орнаментом и две пиалы. Затем бесшумно удалились.
     Мы с Зайнэ разделили скромную свадебную трапезу. Первая брачная ночь у нас прошла на том же диване, где восседали шейх с супругой…
      Дастархан украшала подаренная мне роза. Засыпая, я видела, как она светится, окутанная призрачным лунным светом… А, возможно, мне только казалось…
VII
     Ранним утром, ещё даже не рассвело, Зайнэ разбудил меня на утренний намаз – фаджр. Перед намазом необходимо полное омовение – гусль. Я вышла во двор. Накануне мне показали, что справа от выхода находится душевая. Спустившись с крыльца, возле которого рядами стояла обувь – как мужская, так и женская, я добралась до душевой, найти которую оказалось не трудно, так как внутри светила тусклая лампочка. Приняв душ, я почувствовала себя бодрее несмотря на то, что катастрофически не выспалась. Выбрав из целой кипы полотенец самое пушистое, вытерлась и бесшумно вернулась в дом.
     Несмотря на ранний час, весь дом уже был на ногах. Все спешили в домашнюю мечеть, которая располагалась на цокольном этаже. Она представляла собой просторное помещение, устланное коврами. Коричневая полукруглая дверь была расположена со стороны Каабы. Лицом к ней располагались домочадцы шейха во время намаза. Спиной к этой двери садился сам шейх для назидательных бесед со своей уммой. Вообще эта запертая дверь показалась мне весьма таинственной, как будто откроешь её, а там…
     Женщины, по традиции, во время намаза находились отдельно от мужчин. Нас отделяла резная перегородка с восточным орнаментом. Однако сквозь резное кружево мы могли видеть шейха и, конечно, хорошо слышали всё, что он говорил своим негромким мягким голосом. Женщин было семь – всё жёны мюридов. Мужчин больше – некоторые мюриды жили у шейха без семьи.
     Шейх на арабском прочитал азан, затем мы совершили утренний намаз в четыре ракята. Я тогда ещё не знала, как совершается намаз и просто повторяла за женщинами.
     После намаза мы с Зайнэ вышли в садик, где с шумом текла мутная вода в арыке. Там мы встретили шейха. Он протянул мне руку, которую я поцеловала и прижалась к ней лбом.
     - Чем без дела ходить, невестка, сходи-ка на кухню, помоги другим моим невесткам, - добродушно произнёс шейх и удалился.
     Зайнэ показал мне, где кухня.
      Кухня оказалась большой и вмещала шкафчики, два холодильника, плиту и длинный разделочный стол, у которого уже хлопотали четыре молодые женщины. Увидев меня, они приветливо улыбнулись и что-то спросили на казахском. Я жестами показала, что не понимаю. В свою очередь, они совсем не знали русского. Так что на этом вся моя помощь и закончилась.
     Когда я вернулась в ту комнату, где провела ночь, Зайнэ, вернувшийся откуда-то из внутренних лабиринтов этого огромного дома, сообщил, что шейх подарил ему на свадьбу коня, который будет доставлен на его землю в Туркистане, а мы сейчас переедем в дом к одному из суфиев, Асылбеку.
     - У Хазрата все комнаты заняты мюридами. Не будем же мы жить в гостевой. Я думал пожить у моего дяди и тёти, но они отказались принять нас, потому что Зульфия узнала, что я взял вторую жену и сейчас звонит всем родственникам и жалуется, что я её бросил.
     - Получается, в Алматы у тебя нет своего жилья? – уточнила я.
     - Нет.
     - А где твой дом, в Турции, где сейчас Зуля живёт?
     - Нет. В Турции мы с Зулей жили на съёмной квартире. Сейчас она там с детьми.
     - На что живёт? Ведь съёмное жильё надо оплачивать?
     - Ну, она неплохо зарабатывает – у неё в Стамбуле бизнес. Она занимается ювелиркой.
     - Получается, у тебя нет своего жилья?
     - У меня земля в Туркестане. Когда я вернусь с хаджа, я приступлю к строительству дома.
     - Значит, у тебя есть деньги, чтобы построиться?
     - Нет, - ответил он, насупился, помолчал и добавил: - ладно, ты – моя жена и должна знать… У меня нет денег. Я – банкрот. Все мои карты арестованы. Я вообще не умею распоряжаться деньгами. Когда они у меня появляются, я трачу их направо и налево. Вот и…
     Передо мной стала приоткрываться неприглядная правда.
     - На что же ты собираешься строиться?
     - Так мы заработаем! – с энтузиазмом воскликнул Зайнэ. – Говорю же, во время хаджа мы будем выкладывать весь наш путь в социальные сети. У нас появится огромное количество подписчиков, а подписчики – это деньги.
     - А этот твой спонсор – «RedBull»? Сколько они обещали дать за рекламу?
     - Да он пока ещё не спонсор и ничего не обещал, - смущённо ответил Зайнэ. – Пока я только веду переговоры с его представителем.
     Значит, соврал… Тут я впервые задумалась – во что же я ввязалась… Зайнэ заметил перемену в моём настроении и заговорил горячо:
     - Да не переживай ты! Дядя нас не оставит. Я же потомок самого пророка Мухаммада, салаллаху алейхи вассалам, мне каждый мусульманин будет рад помочь. Ещё бы! Это же такая садака, такая награда…
     Позже я поняла, что Зайнэ – настоящий дервиш, нестяжательный, не имеющий имущества, кроме того, что умещается в его рюкзак – несколько комплектов одежды, декоративная сабля, ноутбук, дрон да принадлежности для хиджамы. Как я узнала позже, хиджаму он делал почти ежедневно и очень гордился, что в этом он подобен пророку Мухаммаду. Вечный странник и шут Зайнэ!
     По дороге к дому Асылбека, который располагался от дома шейха в пяти минутах ходьбы, Зайнэ тащил мой чемодан, подпрыгивающий на ухабах, а сам говорил без умолку:
     - Чего приуныла? Ты же писатель! Ты радуйся, что тебе предоставилась возможность пожить у настоящих суфиев, погрузиться в колорит, так сказать, увидеть жизнь суфиев изнутри.
     - Да я радуюсь, - отвечала я без особого энтузиазма.
     - Асылбек – замечательный, вот увидишь! Асыл – это мёд по-казахски, - продолжал жизнерадостно вещать Зайнэ. – Получается, что Асылбек – медовый господин, как-то так…
     При дневном свете я разглядела то место, куда меня привёз мой новоиспечённый муж. Это был пригород Алматы, который выглядел, как обычная деревня – капитальные дома по обеим сторонам дороги за массивными заборами, вдоль дороги – полное отсутствие тротуаров. Единственный магазинчик, в который мы потом заходили, размещался в подвальчике и не мог похвастать разнообразным ассортиментом. Неподалёку находилась сельская мечеть, маленькая и уютная, утопающая в кустах шиповника и пахнущая свежеструганным брусом.
     Дом Асылбека был много скромнее, чем дом шейха - одноэтажный, полностью скрытый за металлическим забором с вечно запертой калиткой. Перед входом в дом – маленький заасфальтированный дворик с хозяйственными постройками, а за домом – обширный огород, весь урожай с которого к тому времени был уже собран.
     - Привет, келин! – такими словами встретил меня хозяин дома.
     - Келин? – недоумённо переспросила я.
     - Келин – значит, невестка, - пояснил он. – Зайнэ – мой брат. Ты – его жена. Стало быть, моя невестка. Келин. Раз вышла замуж за казаха – привыкай к нашему языку.
     Сам Асылбек оказался настоящим великаном, крепким и кряжистым, как дуб. Возраста он был примерно моего и позже рассказал, что служил в Афгане. Он носил длинный чёрный чапан и молельную тюбетейку на поседевших волосах. И в целом вид имел весьма эпичный и колоритный. Особенно когда играл на домбре – двухструнном казахском национальном инструменте с грушевидным деревянным корпусом и длинным грифом.
     - О, камуз! – воскликнула я, впервые увидев сей музыкальный инструмент и сразу же узнав его по турецким фильмам.
     - Домбра! – поправил он. – Это у турок камуз. Он немного другой.
     Асылбек приказал разуваться у порога, вещи на вешалке при входе не оставлять, а заносить всё в комнату, которую он выделил для нас. Это была гостиная их деревенского дома, в которой из мебели имелись лишь диван, журнальный столик, небольшой посудный шкафчик и этажерка, на которой лежали свёрнутые коврики для намаза. Платяного шкафа не имелось, так что немнущиеся вещи у меня по-походному лежали в чемодане, у Зайнэ – в рюкзаке, а мнущиеся мы развешивали на спинку дивана. Спали мы, как это заведено у азиатских народов, на полу. Хозяева выдали нам перину, подушки и два толстых одеяла.
     Помимо Асылбека, в доме проживали: его жена, которую мне было сказано называть Бике, причём поначалу я думала, что это её имя и лишь позже узнала, что это слово переводится на русский как «хозяйка», и четырнадцатилетняя дочь Нурилэ, которую звали просто Нури. Бике была женщиной крупной, под стать своему мужу, тоже примерно моего возраста, носила мусульманскую одежду и хиджаб. Работала она, как я поняла, бухгалтером. Иногда она уходила на работу, иногда приносила какие-то документы на дом, и сидела с ними в столовой, разложив их на обеденном столе. Асылбек же не работал нигде, получал пенсию. Нури ходила в школу. Она одевалась, как все девочки её возраста, но тоже носила хиджаб, даже дома женщины его не снимали. Впрочем, на то имелись причины: в доме постоянно проживало несколько мужчин. Как объяснил Зайнэ, оказывая этим людям гостеприимство, хозяин дома считал, что занимается благотворительностью – садака. Среди них были и совсем молодые юноши, которые, как и многие среди казахской молодёжи, не владели русским, и были двое мужчин лет шестидесяти, которые владели русским в совершенстве, поскольку родились в Советском Союзе и служили в Советской Армии. Позже они общались со мной, расспрашивали про Петербург, про то, как я приняла ислам и познакомилась с Зайнэ.
     … И потянулись мои дни жизни у суфиев. Я прожила у них всего месяц, а мне казалось, что лет десять, так как время текло там по-другому.
     Утро начиналось с того, что мы просыпались ни свет, ни заря, примерно в начале четвёртого. За окном ещё было по-осеннему темно и сумрачно. Я облачалась в подаренное мне Ишинай длинное зелёное платье, надевала хиджаб и шла в душевую, где принимала омовение, что очень взбадривало меня, после чего возвращалась в нашу с Зайнэ комнату. Мы стелили коврики для намаза, садились на них и медитировали.
     Позже я узнала, что суфиев критикуют за то, что они поклоняются мёртвым. В самом деле – Зайнэ учил меня медитации, направленной на то, чтобы встретиться со своими почившими родными.
     - Набери воздуха, - наставлял он меня, - и задержи дыхание на столько, на сколько сможешь. Ты начнёшь задыхаться, но должна терпеть. А как ты хотела? Хочешь встретиться со своими мамой, папой, бабушкой? Вот! Ты должна умереть, чтобы встретиться с ними. Поэтому не дыши.
     Я задыхалась, в глазах у меня мелькали цветные круги, наконец, я, как рыба, заглатывала воздух.
     - Ну, как? – спрашивал Зайнэ. – Увидела кого-нибудь?
     - Никого не увидела, - честно признавалась я.
     - Да ну? – удивлялся он. – А я как только начинаю задерживать дыхание – так сразу они все вокруг меня.
    После этой практики Зайнэ читал азан по-арабски, затем мы совершали утренний намаз – фаджр.  Потом муж разрешал мне поспать. Окончательно просыпались мы, когда в окно заглядывало хмурое осеннее утро. Нури к этому времени уже уходила в школу. Бике успевала наготовить обильную трапезу, к которой мы все и приступали. Все – это хозяин дома, Асылбек, иногда Бике, мы с Зайнэ и приживальщики.
VIII
     Покушать азиаты любят. Стол ломился от всевозможных невообразимо вкусных яств. Зайнэ особенно старался откормить меня, так как считал меня слишком худой. Моя по-девичьи тонкая фигура с узкими бёдрами, тонкой талией и длинными стройными ногами, отшлифованными в спортзале, с параметрами 90-60-90, которые так ценятся в нашем обществе, не была им оценена. Конечно, европейская мода вся ориентирована на стройную спортивную фигуру – облегающие наряды, подчёркивающие талию и обтягивающие бёдра. Стоит набрать лишний вес – облегающие кофточки безжалостно продемонстрируют складки на боках и выпирающий животик, а штанишки – широкие ляшки и обвисшую задницу. Мусульманская мода более демократична: там вообще нет размеров. Одни и те же шаровары что на стройную, что на полную фигуру, прикрытую сверху безразмерной абайей. В исламе женщина не должна «сексуалить» - демонстрировать своё тело, волосы, привлекательные для мужчин округлости. И при этом закутанная с ног до головы мусульманская женщина выглядит гораздо более сексуально и притягательно для мужчин, чем раздетая, раскрытая европейская женщина, выставляющая на всеобщее обозрение свои телеса. В мусульманской женщине есть тайна: а что там скрывается под абайей?.. В мельком обнажившейся ножке столько соблазна, сколько нет в полностью обнажённых ногах какой-нибудь любительницы мини. А эти чёрные миндалевые глаза в прорезях никаба… А ещё в мусульманской одежде женщина более защищена от липких взглядов и беспардонного разглядывания. Она - как невидимка. Она как бы в домике – всех видит, а её – не видит никто.
     Иногда после завтрака мы с Зайнэ на обычном городском автобусе ехали в Алматы. Выходили в пригороде на большом базаре, где мой муж покупал мне разную одежду – платки и хиджабы, мусульманские костюмы, кожаные сапоги и даже калоши – совершать хадж в непогоду.
     Мы стали завсегдатаями в рядах женской мусульманской одежды. Продавщицы, все в хиджабах и юбках до пола, сторонились меня. Видно же, что женщина европейской наружности. Однако после того, как мой супруг восторженно рассказывал им, что я, его жена, русская, приняла ислам, их отношение ко мне разительно менялось. Их лица расцветали улыбками:
     - Машаллах! Проходите, сестра! Что бы вы хотели?
     И я начинала выбирать, дивясь необычной одежде.
     Надо отметить, Зайнэ не был жаден. Наоборот! Я даже пыталась отговорить его от трат. При этом своих денег у него не имелось. Некоторую сумму отправил Асылбеку Хазрат на содержание племянника и невестки. Но Зайнэ выманил у того все деньги.
     - Асылбек, отправь такую-то сумму по номеру телефона такому-то, банк Каспий, для такого-то… я хочу купить жене платок... Асылбек, ты на связи? Отправь такую-то сумму…
     - Неудобно, - говорила я.
     - Ерунда, - пожимал плечами Зайнэ, - напротив, это для Асылбека честь помочь потомку пророка Мухаммада. Помню, как мне в детстве старушки руки целовали. Я же потомок самого пророка!
     Вот таким он и вырос – принц, сознающий своё высокое и необычное происхождение, избалованный и капризный.
     По базару Зайнэ ходил в своём лазурном чапане с саблей на боку. Торговцы проявляли к нему интерес, спрашивали, настоящая ли сабля. Он доставал её из ножен и позволял рассматривать и трогать её. Торговцы цокали языками, удивлялись.
     - Вот что значит сабля! – вещал он им. – Вот вы – продавцы. Но каждый казах при виде сабли забывает, что он – продавец, и вспоминает, что он – воин!
     После таких его слов продавцы прочувствованно пожимали ему руку.
     Но чаще каждый наш день начинался с того, что мы шли в дом Хазрата перенимать его знания.
     Все мюриды собирались в домашней мечети. Шейх усаживался по-турецки перед таинственной коричневой дверью. Перед ним полукругом сидели мужчины. Женщины, по обыкновению, за перегородкой.
     - Что такое иман - вера? – говорил как-то шейх, глядя на собравшихся так пристально, словно видел их насквозь, и перемежая свою речь длительными паузами. – Вера – это постоянно давать понять Богу, что мы нуждаемся в нём и постоянно его благодарить. В этом мире нам не принадлежит ничего. Это – мир Аллаха. Мы здесь – лишь гости, странники. Это всё равно как прийти в гости к радушному хозяину, который нас примет, накормит, обогреет. Разве мы не будем говорить ему «спасибо»?.. А что такое намаз? Это когда мы предстаём перед Богом и говорим: «О Аллах, спасибо тебе за то, что я пользуюсь тобой. Ты создал меня, мою душу. Я пользуюсь Тобой все миллиарды лет, сколько существует моя душа. И буду пользоваться Тобой вечно. И за те семьдесят лет, что я нахожусь в этом материальном мире, спасибо Тебе. Альхамдуллюлях! Не требуйте материального богатства у Аллаха, подумайте – как он уже вас вознаградил… Ведь вы – это чудо! Ваш мозг в секунду совершает тысячу операций, как компьютер. Почему вы слышите? Почему видите? Почему говорите? Кто одарил вас этим? У вас есть энергия, сила, разум… А где ваша благодарность Создателю? А где ваша ответственность за эти дары? Ведь однажды Хозяин спросит с вас… А сейчас он хочет услышать от вас только два слова: «прости» и «спасибо». Я никогда не смогу расплатиться с Тобой, о, Аллах, за всё, что Ты дал мне!
     С тех пор я как можно чаще стараюсь благодарить Бога за всё, чем Он одарил меня, стараюсь находить благо даже в малом, даже в скорби. Ведь от Него всё – во благо! Либо для нашей радости, либо для того, чтобы испытать и, как следствие, сделать нас сильнее и мудрее…
     Такие беседы продолжались по несколько часов, прерываясь лишь для намаза. После все расходились на обед. Шейх с Ишинай обедали у себя. Мы с Зайнэ – у Асылбека. После обеда шейх обычно отдыхал. Послеполуденный отдых у мусульман называется «кайлюля». Кайлюля упомянут в Коране и Сунне Пророка, который сказал: «Отправляйтесь на полуденный отдых, ибо, поистине, шайтаны не делают этого». Вообще считается, что тот, кто встаёт на намаз ночью – получает особое благословение Аллаха. А чтобы бодрствовать ночью – нужно поспать днём.
     Как-то раз Зайнэ предложил переночевать в Алматы, чтобы насладиться видами ночного города. Он забронировал номер в гостинице. Асылбека мы предупредили, что ночевать не приедем. На дневной намаз Зайнэ сводил меня в главную мечеть, возле которой была установлена юрта с национальным орнаментом. В юрте продавали восточные сладости и крепкий чёрный чай с верблюжьим молоком. Помимо нас туда забрёл какой-то иностранец. Увидев живописного Зайнэ, он тут же начал его фотографировать. Затем они, поджав под себя ноги, уселись за дастарханом и стали болтать на английском, угощаясь чаем. Мой супруг велел мне снимать их с намерением выложить видео в социальные сети.
     Обедали мы во время наездов в Алматы в различных кафе, разумеется, в халяльных, которые Зайнэ хорошо знал. Усаживались на подушки за роскошно накрытым дастарханом, где я по достоинству могла оценить национальную кухню: душистую баранью шурпу, манты, плов… При халяльных кафе, как правило, находились молельные комнаты, устланные коврами, где можно было совершить намаз. Но в тот день Зайнэ пригласил меня в небольшой ресторанчик, хозяином которого был его знакомый суфий, молодой парень по имени Рашид. Он лично встретил нас, отвёл в отдельный кабинет, где дастархан ломился от яств. Я приняла его за русского, так как меня ввели в заблуждение его светло-русые волосы и голубые глаза. Я и вести себя стала с ним более раскованно, как с земляком, тоже принявшим ислам. Однако после Зайнэ рассказал, что Рашид – самый настоящий казах. На мой вопрос о нетипичной внешности только плечами пожал. Рашид денег с нас не взял, сказав, что ему за честь угощать потомка Пророка, да ещё и с новобрачной.
     - Молодожёны приносят удачу! – сказал он.
     - Рахмет! – поблагодарила я его. Я уже знала, что «рахмет» значит «спасибо».
     На улице совсем стемнело. Мы гуляли по скверам и площадям Алматы, любуясь подсвеченными фонтанами, среди весёлой беспечной молодёжи. Зайнэ со всеми заговаривал и обязательно сообщал, что я, его жена, русская, приняла ислам. Я уже стала привыкать к его чудачествам и перестала злиться.
     В тот вечер, гуляя по ярко освещённой Площади Республики, над которой возвышалась стела, увенчанная фигурой «Золотого человека» на крылатом барсе, мы познакомились с уличными музыкантами, приехавшими из Турции. Общительный Зайнэ тут же стал задавать им вопросы и снял на видео фрагмент их выступления. А я, слушая их рассказы и песни, подумала, что здесь другая цивилизация – азиатская.
     Потом мы познакомились с девчонками, которым щедрый Зайнэ купил мороженое и, конечно, не преминул рассказать, что мы – молодожёны. Девочки – им было лет по пятнадцать - с интересом рассматривали меня, а потом одна из них сказала мне:
     - Вы – красивая.
     - Спасибо.
     - Вы вот только что вышли замуж, а сколько вам лет?
     - Пятьдесят семь, деточка, - ответила я.
      Девчонки дружно рассмеялись, и та, что спрашивала, заявила:
     - Если вам – пятьдесят семь, то мне – семьдесят восемь! – и они вновь рассмеялись, посчитав мои слова неуместной шуткой. Мне, с одной стороны, приятно было, что они не дали мне моих лет, но, с другой, я подумала, что в глазах молодых пятьдесят семь – это глубокая старость, это уже такой возраст, когда просто неприлично устраивать свою личную жизнь. И, конечно, образ худенькой особы в экстравагантном костюме, в турецких шароварах, на высоченных шпильках не укладывался в их стереотип о старости.
     - Я очень люблю Алматы! – говорил Зайнэ, одной рукой обнимая меня за плечи, другой - с гордостью обводя кругом. – Ты только посмотри, какая красота! Алматы – это культурная столица Казахстана… Ты меня извини, что я мало тебя вожу везде, всё больше по рынкам, но это потому, что мы готовимся к хаджу. Надо прикупить всё необходимое для похода. Так что в этот наш приезд мы не увидим всего, но нам здесь всю жизнь жить – мы постоянно будем приезжать сюда, а может, здесь и поселимся в итоге – у меня же здесь столько родственников! Хазрат здесь! Я всё покажу тебе… Мы сходим в театр, обязательно сходим… в музей… о, он сам – как дворец… или как мечеть… в общем, тысяча и одна ночь… А парк имени Первого Президента… эх, жаль, нам уезжать со дня на день.
     Когда стало совсем поздно, Зайнэ предложил сходить в ночной клуб. Мы сидели за барной стойкой и пили чай. На мне был арабский костюм, на ногах – высокие шпильки, на голове – чалма. Вид, очевидно, я имела довольно экзотический на фоне по-европейски одетых людей. Потом Зайнэ вытащил меня на танцпол. Помню, что играла песня «Super girl», которую я очень люблю. Я танцевала, а Зайнэ снимал меня на телефон. Потом дал телефон какой-то девушке и присоединился ко мне, а она нас снимала.
     Когда мы вышли из ночного клуба, я предложила на этом закончить вечер и поехать в гостиницу, однако Зайнэ разгулялся и потянул меня в другой ночной клуб, где у него работали диджеями друзья. Несмотря на мои протесты и жалобы на усталость, он был неумолим. Он вообще очень любил танцевать и искренне веселился, весь отдаваясь музыке и танцу, причём, как истинный мусульманин, без алкоголя. Мы пили фруктово-ягодное смузи, лимонад, но алкоголь – ни-ни. И мне это казалось непривычным, потому что в нашей традиции - веселиться под градусом.
     Ночной клуб, в который мы пришли уже за полночь, назывался просто – «Танцы». Он потрясал своими размерами, состоял из нескольких огромных танцполов и залов со множеством столов, за которыми выпивали и закусывали сотни людей, так что и места свободного найти было невозможно. Я безумно устала, поэтому, когда Зайнэ привёл меня на один из танцполов, где сразу же встретил своих друзей диджеев и стал с ними оживлённо болтать, я попросила, чтобы он куда-нибудь посадил меня, а сам развлекался, сколько ему угодно. Он нашёл место на бесконечно длинном диване как раз между столами, за одним из которых сидела компания казахских девушек, деликатно вкушавших пирожные, а за другим – компания русских парней, обильно употреблявшая крепкие напитки.
     - Девчонки, можно, моя жена посидит тут? – спросил он у казашек. – Она устала, а мест больше нет.
     Девушки закивали головами. Я села и задремала, убаюканная монотонной музыкой и гулом голосов. Как вдруг мой сосед, сидящий с компанией русских парней, вырвал меня из дрёмы жёсткими словами:
     - Убирайся отсюда! Нам не нравится, что ты здесь сидишь.
     Я обалдела от такого хамства и незаслуженной обиды.
     - Я мешаю?
     - Не мешаешь, но сам твой вид нам неприятен. Вали отсюда! - прошипел незнакомец сквозь зубы, сверля меня стальным взглядом прищуренных глаз.
     Растерявшись, я встала и поплелась искать Зайнэ, однако заблудилась в бесконечных пространствах этого злачного места и, увидев выход, устремилась туда. Я попала в фойе, где курили. Там было дымно и сквозило от постоянно открывающихся дверей. Шум зала доносился сюда приглушённо. Я совершенно не понимала, что делать… Где искать Зайнэ?    К счастью, он вышел сам со своим знакомым. Оба оживлённо жестикулировали и что-то обсуждали.
     - О! А ты почему здесь? – удивился он при виде меня.
      Я рассказала ему о неприятной ситуации. Зайнэ, как и следовало ожидать, вспыхнул и ринулся обратно в зал.
     - Стой! Не надо! Давай лучше уйдём! – пыталась я остановить его, но тщетно.
     Зайнэ подбежал к столику, за которым сидела компания. Я следовала за ним.
     - Это они? Кто из них? – в бешенстве выкрикивал он.
     - Они. Конкретно – вот этот, только давай лучше уйдём.
     - Как ты посмел обидеть мою жену?! – схватив обидчика за грудки, закричал Зайнэ.
     - А в чём дело? – холодно спросил тот, пытаясь убрать с себя его руки.
     - Как ты посмел?! – выкрикивал Зайнэ.
     Собутыльники незнакомца повскакали с мест и попытались оттащить своего приятеля.
     - А что, собственно, такого? – возразил тот. – Мы сидим, отдыхаем, и вдруг рядом с нами садится эта чужая женщина. Она стала нас напрягать своим присутствием. Я сказал ей, чтобы она шла отсюда. Мы здесь – своей компанией, у себя. Нам чужие не нужны.
     - У себя?! – прицепился к слову Зайнэ. – Вы, русские, здесь у себя? Вы тут не у себя… Это я - у себя! Казахстан – дом казахов. А вы здесь – пришлые. И мы не потерпим, чтобы какой-то русский прогонял мою жену… Ребята! – крикнул он собравшейся на шум казахской молодёжи. – Смотрите-ка, что позволяет себе этот русский! У себя он, видите ли…
     - Обнаглели! – подхватил кто-то. – Гнать их отсюда!
     Началась потасовка. Разбилась тарелка, которую в неразберихе кто-то смахнул со стола. Я в этот момент чувствовала себя ужасно неловко: из-за меня разгорался скандал на национальной почве. При этом люди другой национальности защищали меня от людей моей национальности. Абсурд! И я подумала, что ведь я в своём восточном одеянии, в чалме – чужая для наших. «Чужой среди своих».
     К нам уже спешили охранники. Через несколько минут мы с Зайнэ были выставлены на улицу. Мы шли по ночной Алматы, мой муж – немного впереди. Он ругался не умолкая.
     - Из-за тебя! Всё из-за тебя! – истерил он. – Ты испортила мне вечер! Я разведусь с тобой! Уматывай обратно в свой Санкт-Петербург!
     Я понимала, что он говорит это в запальчивости и в скором времени будет умолять о прощении… Но лучше бы он этого не говорил. Можно сказать, что это событие стало началом конца…
IX
     Я ничего не отвечала, молча плелась за ним, с неприязнью глядя в его широкую спину. Так мы дошли до отеля, где Зайнэ забронировал номер. Уставшая, я завалилась на широкую кровать, не раздеваясь, по-походному. После незаслуженной отповеди я не желала обнажаться перед этим человеком.
     Какое-то время он сидел на кровати, отвернувшись. Затем быстро повернулся, зыркнув на меня раскосыми глазами, стремительно напал на меня, сорвал с меня одежду и овладел страстно и дико, как когда-то монгольский воин, сын степей, овладевал славянской невольницей…
     А после жарко шептал мне в ухо: «Как я тебя люблю!». Я, однако, решила воспользоваться моментом и заявила:
     - Если ты хочешь развестись, я готова!
     - Что ты! Что ты! Я тебя никуда не пущу! – вновь нападение на меня, возбуждённое горячее дыхание у самого уха.
     - Тогда извинись! Ты был неправ. Ты оставил меня рядом с этими бандитами, а сам ушёл развлекаться.
     - Прости! Прости! – сильно прижимая меня к себе, повторял он.
     - То-то же… И впредь не смей повышать на меня голос.
     Этой ночью на намаз мы не вставали. Утром позавтракали в кафе. Зайнэ казался задумчивым.
      - Слушай, - высказался он наконец. – А ведь нам это даже на руку.
      - Что - на руку? – не поняла я.
     - Да весь этот скандал.
     - Да? И каким образом?
     - Мы поймаем хайп на этом.
     - Как?
     - Ну, смотри… Бандиты напали с угрозами на русскую писательницу, путешествующую по Казахстану… Об этом могут и в прессе написать!
     - Ой, прекрати.
     - Нет, а что? Вот прямо сейчас мы пойдём в отделение милиции и напишем заявление.
     - Слушай, давай оставим это! – запротестовала я. – Ещё не хватало, чтобы моё имя трепали в связи с этой сомнительной историей. Ага, русская писательница шляется по ночным клубам и нарвалась на оскорбление пьяной компании.
     - Я сказал – пойдём, значит, пойдём. Я твой муж. Ты должна меня слушаться.
     Делать нечего. Мы пошли в отделение милиции, где написали заявление. Милиционеры, молодые казахи, с недоумением слушали нас, не понимая, в чём суть проблемы.
     - Ну как же! – распинался Зайнэ. – Это русская писательница, которая путешествует по Казахстану, и вдруг такое отношение, угрозы… Какое впечатление останется у неё от нашей страны? Причём, обратите внимание, напали на неё не казахи, а русские! На свою же, русскую! Они вообще ведут себя нагло и много себе позволяют. Их необходимо наказать для острастки.
     Однако чувствовалось, что милиционерам вся эта история не нравится, как и мне.
     Когда мы шли из отделения милиции, Зайнэ продолжал распинаться:
     - Мы создадим из этого прецендент! Их найдут и накажут.
     - Как их найдут?
     - Ну, там же камеры везде.
     - А накажут за что?
     - Ну, как… за то, что они тебя оскорбили, угрожали.
     - На камерах не будет видно, что он угрожал. Там и не слышно будет, что он говорил. Музыка гремела. Со стороны всё выглядело цивилизованно – сидели рядом, потом я вдруг встала и ушла (Кстати, так впоследствии и вышло – в милиции Зайнэ объяснили, что не видят, в чём прецендент).
     Однако он не желал слушать мои доводы, а уже нарисовал себе картину, как мы станем героями телевизионных сюжетов, как виновников арестуют и т.д. Слушая его бред, я думала о том, что с ним, во всяком случае, не соскучишься. Он постоянно попадает в истории.
     - Я понервничал и у меня поднялось давление, - заявил он. – Я плохо себя чувствую. Надо делать хиджаму.
     - Чего делать?
     - Идём! – решительно заявил он. – Ты должна это увидеть.
     Он привёл меня в городскую поликлинику, где находился специальный кабинет, в котором, одетая по мусульманским обычаям в хиджаб, пожилая медсестра сделала ему хиджаму.
     Хиджама – это кровопускание. По преданию, к этой процедуре часто прибегал пророк Мухаммад. Процедура заключается в том, что пациенту производят скальпелем порезы на некоторых частях тела. На места порезов ставятся банки, которые заполняются кровью. Зрелище не для слабонервных. К примеру, у меня закружилась голова и я поспешно отвернулась. Однако, когда мы вышли, мой муж на полном серьёзе заявил, что отныне я буду делать ему хиджаму, так как он не намерен больше оплачивать подобную процедуру в медицинских учреждениях.
     - Я?! Да я в обморок упаду.
     Я решила, что он шутит, однако уже через пару дней поняла, что всё серьёзно. Зайнэ заявил, что плохо себя чувствует и единственное, что может ему помочь – хиджама.
     - Видела, как делать надо? Давай!
     - Не буду. Я не умею.
     - А зачем я тебя в поликлинику водил? Чтобы ты научилась.
     Делать нечего – я начала готовиться к процедуре. Решено было провести её в огороде. Среди пожелтелой скошенной ботвы установили колченогий стул. На садовый столик, покрытый изрезанной ножом клеёнкой, я разложила инструменты – скальпель, банки, бинты.
     - Инструменты же не обработаны! – пробовала я возмущаться. – Сплошная антисанитария… Если бы хоть спирт был…
     - Ошпарь их кипятком, этого достаточно, - бесстрастно отвечал Зайнэ.
     Так я и сделала. Когда всё было более или менее готово, он оседлал стул, разделся до пояса и повесил футболку на спинку. Начало октября в южном Казахстане тёплое.
     - С именем Аллаха, милостивого и милосердного! – произнесла я и, обречённо вздохнув, полоснула скальпелем плечо пациента. Из раны тут же потекла кровь. Я ловко прилепила к ней банку: - О, исцеляющий…
     Такие же манипуляции я проделала с другим его плечом и коротко остриженной головой. Некоторое время он сидел, являя собой жуткое зрелище – как красные лампочки, горели на нём наполненные кровью банки. Особенно смешно выглядела красная лампочка, то бишь банка, на макушке. Через некоторое время я сняла банки, из которых тут же хлынула кровь. На этот случай у меня были припасены бинты, которые быстро пропитывались кровью. Использованные бинты я бросала на землю рядом со стулом, и сразу же прикладывала к ранам свежие. Когда процедура закончилась, на место с использованными бинтами натаскали сухого хвороста, ботвы и подожгли.
     - Ну как, полегчало? – спросила я Зайнэ.
     - Конечно! – ответил он на полном серьёзе.
     Но главным для меня было, конечно, не чудачество Зайнэ, а общение с мудрым и просветлённым человеком, его дядей, шейхом. Как-то Хазрат удостоил меня личной беседы, пригласив в уже знакомую мне гостиную.
     - Ты научилась делать намаз? – спросил он.
     - Да. Вроде бы…
     - Что такое намаз? – задумчиво глядя куда-то сквозь меня, стал рассуждать шейх. – Представь, когда ты стоишь на намазе, ты стоишь во всех мирах, потому что тело твоё – это не только материальная оболочка. Оно присутствует во всех мирах. Когда ты умрёшь, твоё видимое тело, твоя материальная оболочка, исчезнет, но останутся все другие твои энергетические тела, останется твоя душа… И всегда думай, что Аллах тебя видит. Ты Его не видишь – а Он тебя видит.
     - А зикр? Когда можно делать зикр?
     - А ты знаешь, что такое зикр?
     - Зикр с арабского переводится как поминание Бога. Этот мистическая практика для того, чтобы достичь личностного общения с Богом.
     - Зикр можно делать после намаза. А можно – в любое время. Зикр – это многократное поминание имён Аллаха до тех пор, пока не ощутишь внутри себя божественное присутствие.
     - И что, я действительно смогу ощутить в себе Бога?!
     - Это зависит от духовного развития человека. Я понимаю, что сложно сосредоточиться на том, чего ты не видишь и поначалу не чувствуешь – на Аллахе. Поэтому для начала, делая зикр, ты можешь сосредоточивать своё внимание на мне. Я – ваш Пир, я - вот он, имею образ, меня легко представить... Да ты можешь и не делать зикр – Пир сделает зикр за всех вас, моих детей.
     Однако меня не устраивало, что кто-то будет общаться с Богом вместо меня.
     - Учитель, как я пойму, что чувствую божественное присутствие?
     Он вытащил чётки и стал перебирать их. Затем заговорил медленно, прикрыв глаза.
     - Вот ты сделала намаз. Так? Переходишь к зикру. Зикр начинается с символа веры – шахады: «Ля илляха илла-Алаху…» - «Нет бога, кроме Аллаха». При этом сосредоточь духовный свет в левой части груди, где сердце, затем перемещай его наверх и вправо, пока он не вернётся в исходное место. Таким образом, совершается полный круг в груди - закир. Помнишь, о чём я рассказывал тебе в первый день твоего приезда?
     - Помню.
     - Так вот… Дальше ты произносишь сам зикр, то есть поминаешь красивые имена Аллаха, у которого, как известно, 99 имён, например, Аль-]Хакам – Высший Судья, Аль-Басыр – Всевидящий, Аль-Адль - Справедливый и т. д. Помни, что главное – это сердце. Сердце должно участвовать в зикре! Без этого поминание имени Аллаха становится бессмысленной и бесполезной рутиной. Тут главная задача - вселить Того, Кого ты поминаешь – Аллаха - в своё сердце… А как поймёшь? Ты почувствуешь своё сердце. Это состояние ни с чем не спутаешь. А потом… ты можешь и не произносить ничего – сердце становится органом зикра. Поначалу ты можешь почувствовать небольшую боль в области сердца. Оно – плотское, непривычно ему от таких высоких вибраций. Находясь в состоянии божественного присутствия, человек совершенно забывает об окружающем мире. Человек начинает осознавать нераздельность человеческого и Божественного начала. 
     - Я знаю, что в буддизме есть такая мистическая практика, когда ты много раз произносишь: «Меня нет, я – Ничто». И вот тогда, когда ты растворился в пустоте, ты ощущаешь Бога.
     - Возможно, я не практиковал буддизм… Главное, что твоё индивидуальное «Я» полностью растворяется во всепоглощающем Божественном единстве.
     - А в таком состоянии только чувствуешь, или что-то видишь? Например, тонкие миры?
     - По-разному. Могут быть звуки, могут появляться и образы. Аль-Газали, к примеру, говорил о видении огней, которые иногда проносятся как молнии. Многие суфии видят вспышки света… А заканчивай практику словами… - Хазрат скороговоркой произнёс на арабском короткую фразу.
     - А как это переводится? Я же не запомню. Мне бы пока на русском произносить.
     - Переводится: «Аллах везде, где бы я ни находился». Главное – помнить, что в любом вашем состоянии, во благе ли, в болезни ли или во грехе, Аллах всегда с вами.
     По вечерам мой муж иногда уединялся и нервно с кем-то разговаривал. На мои расспросы отмалчивался. Наконец решил рассказать:
     - Это Зуля… звонит постоянно нашим родственникам, не может смириться с тем, что я женился. Истерит.
     - Ааа, - протянула я. Эта тема меня мало интересовала.
     - Она меня заблокировала, - продолжал Зайнэ. – Я боюсь, что она не позволит мне видеться с дочкой.
     Я только плечами пожала.
     - Слушай, - предложил он. – А давай-ка ты позвонишь ей.
     - Я?!
     - Ну да.
     - Зачем?
     - Проявишь уважение. Всё-таки она – старшая жена. Может, если её уважить, она успокоится.
     - И что я ей скажу?
     - Скажешь, что ты – моя вторая жена, что ты глубоко уважаешь её и признаёшь её старшинство.
     Меня это позабавило и поначалу я со смехом отказывалась, но, поскольку он загорелся этой идеей и постоянно приставал ко мне с требованиями уважить его жену, я в итоге согласилась. Он дал мне её контакт, и я написала ей, как он сказал. Очень быстро она ответила. Зайнэ оказался прав: с большим достоинством Зульфия написала мне, что она обо мне всё знает, желает нам удачи, Зайнэ больше своим мужем не считает, общаться не желает ни с ним, ни со мной, с дочкой видеться ему разрешает. Кажется, он успокоился. А когда жена разблокировала его и прислала свежие фото и видео дочки, настроение у него улучшилось.
     - Джан моя, джан, - чуть ли не со слезами на глазах приговаривал он, любуясь малышкой.

X
     Из чата Гильдии Зайнэ удалили, поскольку он повёл себя не политкорректно в связи с новым витком палестино-израильского конфликта. Одно из требований руководства Гильдии – не лезть в политику. В принципе, я с этим согласна. Оно, конечно, «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», но высказывать свою позицию во внешней и внутренней политике означает опускаться до всех грязных политических интриг и склок. К тому же, в Гильдии состояли люди разных национальностей, в том числе и представители стран, конфликтующих друг с другом. И когда Зайнэ написал в чат обращение к евреям, которых, кстати, в Гильдии было немало, с требованием – «руки прочь от мусульман Палестины», его выкинули из чата и заблокировали. В «личку» ему приходили гневные сообщения от израильтян, у которых имелся свой взгляд на извечный палестино-израильский конфликт.
     - Ты представляешь – они выкинули меня из чата! – возмущался он. – Я написал Марату с требованием вернуть меня в чат как члена Гильдии, а он мне ответил, что, поскольку я нарушил правило Гильдии не вмешиваться в политику, я буду исключён, пока всё не уляжется.
     Политкорректность вообще скользкая дорожка, на которой не знаешь, где поскользнёшься.
     Как-то раз Зайнэ рассказал мне:
     - Я родился и вырос в Советском Союзе. Русский язык я считал своим родным. Другого не знал.
     - Ты не знал казахского?
     - Нет. Все говорили на русском, ну, может, только в деревнях – на казахском. Я вырос на русской культуре, русской литературе, как и всякий советский человек. После школы я поехал поступать в московский техникум. Меня переполняли самые радужные мечты! Москва… наша столица… Это было в конце восьмидесятых. И что же я там узнал? Я был в шоке!
     - Что ты там узнал?
     - Что, оказывается, для русских я – чурка. Ваши русские парни несколько раз избили меня, приговаривая – «чурка, убирайся обратно в свой Казахстан». А ведь я считал себя таким же, как они, русским, вернее, советским человеком. И тогда я понял, что мы для вас – чужие. Вот ведь как получается: сначала вы, русские, превратили нас в манкуртов, не знающих ни своего языка, ни своей культуры. А потом, когда мы стали считать себя такими же, как вы, русскими, вы дали понять нам, что мы – чужие, вы стали относиться к нам с великодержавным презрением. После такого приёма я уехал из Москвы, поступил в институт здесь, в Алматы и стал учить казахский. Теперь я – патриот Казахстана. Вот почему я хожу в национальной одежде с саблей. Я хочу, чтобы каждый казах при виде меня вспомнил, что он – казах… Тебе мы тоже справим национальный казахский наряд.
     - Мне-то зачем?
     - Чтобы казахи видели, что ты – русская - не относишься к ним свысока, уважаешь их культуру.
     Как выяснилось, Асылбек тоже отличался обострённым чувством национального достоинства, что чуть не привело к конфликту. Дело было за ужином. Мы сидели большой семьёй, включавшей помимо хозяина дома и его жены с дочкой, нас с Зайнэ и приживалов. Речь зашла о Петропавловске.
     - Петропавловск – русский город, как и многие города на севере Казахстана, - опрометчиво сказала я.
     - Да как ты смеешь, келин, так говорить?! – хозяин в сердцах бросил вилку на стол. – В моём доме, за моим столом!
     - Разве я не права? – растерялась я. – Это же очевидно: город основан в царствование Елизаветы как крепость Святого Петра для защиты южных русских рубежей, позже переименован в Петропавловск.
     - Да кто тебе такое сказал?!
     - Это все знают.
     - Кто знает? Вы, русские? А мы, казахи, по-другому знаем.
     - Но разве это неправда?
     - Нет, конечно! Петропавловск основали казахи. Это наш город! А вы, русские, пришлые, его переименовали.
     - Но в истории написано…
     - В чьей истории такое написано? В вашей истории? А в нашей – по-другому. Ваша, русская, история, всегда возвеличивала вас и принижала другие народы. Вот, например, ты знаешь, кто спас Москву от Наполеона?
     - Кто?
     - Казахи!
     - В смысле?
     - В прямом! Казахские отряды нагрянули и отогнали Наполеона. После этого ход войны 1812 года переломился.
     - Но в истории…
     - Она всё про историю тут говорит! А Константинополь кто захватил?
     - Османы.
     - Нет, казахи!
     - Как же казахи?
     - А так! Я же говорю: мы – великий народ!
     - Но тогда как он оказался у османов?
     - Мы им отдали.
     - Почему?
     - Потому что он нам не нужен. Пусть берут. Не жалко.
     Я не удержалась и расхохоталась. Асылбек тоже улыбался добродушно. Но тут выступил Зайнэ.
     - А что ты смеёшься? Ты не согласна, что мы – великая нация?
     - Согласна-согласна, - поспешила я успокоить его.
     - Вы, русские, в своё время сделали из нас манкуртов – мы забыли свой язык, свою культуру, стали, как вы, говорить только на русском, мы знали только русскую культуру…
     - Так мы-то чем виноваты? Разве вас кто-то заставлял?
     - Вот как ты заговорила! Пошла вон из-за стола! Убирайся обратно в свою Россию!
     Едва сдерживаясь, я поднялась из-за стола и удалилась в нашу комнату. Это что, всегда так будет? Из столовой до меня доносился срывающийся на фальцет голос Зайнэ. Робкий стук в дверь…
     - Да, войдите!
     В комнату проскользнула Нури и присела рядом со мной, сочувственно поглаживая мою руку.
     - Не расстраивайтесь, Нургуль! Ну, вот он такой…
     - Я и не расстраиваюсь. Только знаешь, Нури, что я поняла? Что никогда я для вас своей не стану.
     - Ну, что вы! Мы приняли вас, как родную…
     - Я это ценю! Спасибо вам! Вы – замечательные!
     Разумеется, через полчаса Зайнэ уже целовал мне руки и уговаривал всё забыть. Однако моё недовольство нарастало.
     Кроме этих его истерик, мне не нравилось, что он помыкает мной, относится ко мне как с прислужнице. Я к такому не привыкла.
     - Где мои очки? – спрашивает с недовольством.
     - Откуда же я знаю? Вспоминай, куда положил.
     - Ты – жена, отныне ты отвечаешь за мои вещи. Я кладу свои вещи, куда хочу, и не обязан запоминать. Ты обязана помнить. Как только спрошу, где очки или ещё что-нибудь, будь готова тотчас же подать.
     Или приказывает:
     - Принеси мне чай с малиной.
     - Я не знаю, где малиновое варенье у хозяйки.
     - Ну так спроси.
     - Неудобно тревожить. Они в своей комнате. Может быть, отдыхают.
     - Мне какое дело? Я хочу чай с малиной! Пойди и принеси.
     Скрепя сердце, я скреблась под дверью хозяев и робко спрашивала, где я могу взять малиновое варенье – муж просит чаю.
     Вообще его отношение к женщине мне не нравилось. Так, он неоднократно повторял, что женщина – менее совершенное существо, нежели мужчина, что спастись в исламе женщина может только благодаря своему мужу.
     - Ты только благодаря мне можешь войти в рай, - снисходительно повторял он.
     - Почему? Разве я не должна ответить за свои дела?
     - Вы, женщины, можете войти в рай только благодаря своим мужчинам.
     «Что это за мнение такое странное? Разве Господь не создал женщину равной мужчине по значению? – думала я. – Разве женщины не самодостаточные личности? Разве мой духовный путь, путь к Богу, это не мой путь? Разве мне нужен кто-то, чтобы почувствовать Бога и прийти к нему? Пройти свой путь? Прожить свою судьбу?»
     - А мужчины благодаря кому могут войти в рай? – иронично спросила я.
     - А мужчины – благодаря шейху! – добродушно улыбаясь, подхватил Асылбек. – Вот я, к примеру, на намазы не встаю, зикры не читаю. Зачем, когда шейх за всех нас молится? Но я преклоняюсь перед нашим шейхом. За бороду его ухвачусь – и в рай прилечу.
     Я не понимала духовную леность Асылбека – как можно лениться заниматься духовными практиками? Сама я постоянно искала общения с Хазратом и в те редкие мгновения, когда он находил время побеседовать со мной, старалась узнать как можно больше от этого мудрого и праведного человека. Я была счастлива, когда он пригласил меня на муракабу.
     Муракаба – это вид духовной практики в суфийской мистической традиции, основанный на самонаблюдении и созерцании.
     По приказу шейха я совершила омовение, поскольку должны были читаться аяты, которым нельзя внимать в неочищенном состоянии. Затем мы с шейхом прошли в молельную, сделали намаз в два ракята, после чего сели друг напротив друга, поджав ноги.
     - Смотри на меня так долго, как сможешь, чтобы, когда ты закрыла глаза, мой образ отпечатался на радужке твоего глаза.
     - Вижу, - ответила я.
     - Теперь сосредоточься на сердце, - сказал шейх. – Впусти меня в своё сердце. Следом за мной туда войдёт и Аллах.
     Затем шейх стал скороговоркой произносить на арабском суры Аль-Ихлас, Аль-Фатиха.
     - Дыхание! – провозгласил шейх. – Со вздохом через нос мысленно произнеси Алла, с выдохом – ххууу…
     Некоторое время я дышала, затем, настороженная тишиной, осторожно спросила:
     - А… что дальше?
     - Жди, - загадочно ответил Хазрат.
     Я не знала, чего ждать, просто равномерно вдыхала и выдыхала, и повторяла Аллаххууу. Постепенно образ шейха полностью растворился в темноте. Но появились другие образы. Я как будто перенеслась куда-то и бессознательно плыла по волнам неведомого.
     Не знаю, сколько времени прошло, я полностью потерялась в пространстве и времени, а когда очнулась – не сразу поняла, где я, лежу я, стою или сижу, мне показалось, что я вообще подвешена в воздухе вниз головой. Мой язык сам произносил слова арабской молитвы. Что это? Разве это не сура Аль-Ихлас? Но ведь я же её читаю во время второго ракята… Я открыла глаза – и всё вспомнила. Я сижу в домашней мечети шейха, сам он – передо мной, сидит, закрыв глаза и, шевеля губами, перебирает чётки. Почувствовав, что я пришла в себя, он открыл глаза и с улыбкой глядя на меня, сказал:
     - Машаллах! Машаллах!
     - Что это было? – спросила я заплетающимся языком. Мне показалось, что и движения у меня замедленные, как будто я ещё не вполне вернулась… откуда?
     - Ты из мира бытия перешла в Божественный мир, мир Божественных энергий. И хотя ты постояла на самом его краешке и то недолго, но если мы будем практиковать муракабу, то ты быстро всему обучишься.
     Зайнэ в итоге начал ревновать Хазрата ко мне.
     - Хазрат уделяет тебе больше внимания, чем мне.
     - Так что? Он меня обучает. Ты-то уже всему обучен.
     - Не всему, - буркнул он. – В конце концов, я его племянник и потомок Пророка, а ты – кто? Всего лишь женщина. Почему он предпочитает тебя?
     - Ну так спроси его самого, - ответила я.
     Мне не нравилось такое пренебрежительное отношение к женщинам в целом и ко мне в частности. А это постоянное напоминание всем, что он – потомок пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, свидетельствовало о его нафсе, то есть гордыне. Вот ему бы не помешала практика «Я – ничто». 
     Не нравилось мне и отношение Зайнэ к моему творчеству. А уж творчество для меня – это святое. Со сколькими мужьями я рассталась из-за того, что они пренебрежительно относились к главному делу моей жизни! «Нет, чтобы борщ сварить – она, видите ли, творит…»
     Вот и Зайнэ как-то сказал:
     - А про что твои книжки? («Именно так, не книги – книжки»)
     - Возьми да почитай.
     - Вот ещё! Запомни, я – Достоевский, ты при мне – Сниткина, ты – моя помощница, секретарша.
     Ну и ну! Этот человек, написавший за всю жизнь один, да и то очень сырой рассказ, называет себя Достоевским, а меня, написавшую шесть концептуальных романов, секретаршей при нём.
     Чаша терпения переполнилась после одного случая… Зайнэ в очередной раз купил мне мусульманский костюм – абайю и юбку до пола. И велел примерить. Я нарядилась, на голову надела хиджаб. Он стал снимать меня на видео.
     - Поклонись! – приказал.
     - Зачем?
     - Я отправлю это видео Хазрату. Ты же проявишь уважение к нашему шейху?
     Приняв всё это за шутку, я поклонилась…
     На другой день, когда Зайнэ был чем-то занят и оставил свой ноутбук с включённым WhatsApp, я, услышав характерный звук пришедшего на этот мессенджер сообщения, взглянула на экран и прочитала: «Пусть, пусть кланяется! Пусть русские ещё ниже нам кланяются».
     Дрожащей рукой я открыла сообщение и увидела видео, где я кланяюсь, отправленное какой-то казашке. Я посмотрела другие чаты. Оказалось, что это видео было отправлено примерно тридцати его знакомым казахам, а также членам нашей Гильдии, в том числе её председателю, Марату. А когда мне пришло сообщение от Тани, в котором она возмущалась, что я позволяю так с собой обращаться, я уже была накалена до предела.
     Разумеется, когда Зайнэ явился, я с возмущением напустилась на него.
     - А что такого? – удивлённо глядя на меня, простосердечно удивился он. – Они все так рады, что ты – русская писательница – теперь с нами.
     Я поняла, что спорить с ним бесполезно.
     И решила бежать.
XI
Но как? Я – в деревне где-то под Алматы. Постоянно под присмотром. Если я буду красться к воротам с чемоданом, меня сразу же вычислят. Если Зайнэ и Асылбек не заметят, могут заметить Нури, Бике, приживальщики. Я даже подумывала о том, чтобы бросить здесь чемодан со всеми вещами и просто сбежать. Жалко некоторые вещи, мои книги… Больше всего жалко оставлять Хазрата! Я так привыкла к нашему общению, к тому духовному пиру, которым я наслаждалась под руководством Пира, моего шейха… Но в итоге я готова была всем пожертвовать, лишь бы вырваться на свободу!
     Но как? Допустим, мне удастся выскользнуть из постоянно запертых ворот незамеченной. А дальше?
     А тут ещё мой петербургский мужчина стал донимать меня звонками. И, как будто чувствовал, звонил всегда в самый неподходящий момент, когда я была с Зайнэ. Я сбрасывала его звонки, отключала телефон. Но совсем игнорировать его не могла. Когда я снимала трубку, он сразу начинал засыпать меня вопросами:
     - Как ты? Что у тебя происходит?
     - У меня очень насыщенная жизнь. Я гощу у суфиев. Насыщаюсь колоритом.
     - А этот казах, дервиш, он тоже там?
     - Ну, он тоже здесь, конечно.
     - Когда ты вернёшься?
     - Ну, не знаю…
     - Поля, возвращайся, мне плохо без тебя!
     А дни проходили за днями. Разумеется, не всё было плохо. Выдавались и радостные моменты.
     Вспоминаю плов из баранины, который Зайнэ готовил во дворе Асылбека в котелке на костре, а я снимала процесс на камеру, после чего его выставили в социальных сетях…
     Вспоминаю музыкальные вечера после изобильного ужина, когда живописный Асылбек в тюбетейке и зелёном бархатном чапане играл на домбре народные казахские напевы… И уроки казахского языка, которые давала мне Нури…
     Мне казалось, что я уже всю жизнь живу с суфиями, что я всю жизнь в исламе. Я так сроднилась с хиджабом, что воспринимала его как продолжение моих волос. Я привыкла носить длинные платья и ловко приподнимала подол, когда во дворе Асылбека приходилось переступать через грядки. Намаз стал моим образом жизни. Я привыкла под утро, когда небо ещё чернее чёрного, но уже где-то занимается рассвет, принимать душ в простом деревенском доме, а после вставать на намаз. Теперь, если бы кто-то вздумал поучать меня или читать нравоучения о том, как надо, я могла с чистой совестью ответить: «Что вы знаете об этом? А я знаю об этом всё. Я всю жизнь прожила с суфиями». Европейская цивилизация стала казаться мне чем-то нереальным, как жизнь на другой планете.
     - Хазрат, - сказала я шейху как-то. – Мне кажется, что я уже целую вечность живу у вас.
     - Время – понятие относительное, - уклончиво ответил он. – Если так кажется, значит, так оно и есть… А что у вас с моим племянником? Ты счастлива с ним?
     - Счастлива, - слукавила я, опустив глаза.
     - Мой племянник доставляет мне много проблем и огорчений. Мы часто конфликтуем с ним. Но есть у него одна черта, которая искупает все его недостатки. Эта черта присуща всем потомком пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха.
     - Какая?
     - У него доброе и любящее сердце. Да, он вспыльчив. Вспыхнет как порох, а потом – опять сама доброта.
      Я умоляюще посмотрела в доброе лицо Пира.
      – Учитель, суфийские практики много работают над сердцем. А вот у меня сердце… молчит. Оно у меня не доброе и не любящее. Я совсем его не чувствую.
     - Молись - и почувствуешь… Давай-ка присядем.
     Мы сели на скамейку под навесом, увитым виноградными лозами, листья которых совсем пожелтели. Под нашими ногами с шумом текла вода арыка. Мелкие брызги достигали моего лица и приятно освежали.
     - Не бросай всё, чему ты здесь научилась, хорошо? – по-отечески ласково сказал Хазрат. – Ты – Нургуль. Сначала сама напитайся нуром – божественным светом иных миров, а потом распространи этот свет среди людей. Рассказывай им! Ведь ты – писатель. Твоя миссия – писать… об этом. Люди могут быть просветлёнными, могут иметь удивительный опыт. Но вот описать его не могут. И он уходит с ними… У тебя же есть уникальный дар – дар слова. Пиши!
     - О чём?
     - Аллах скажет тебе, о чём. Я же скажу так – пиши, чтобы люди чаще поднимали голову и смотрели на небо… Это тебе моё напутствие.
     Он положил ладонь мне на голову, поверх хиджаба.
     - Да благословит тебя Аллах!
     Он говорил и смотрел так, словно прощался со мной. Но почему?
     Всё произошло внезапно. Мне пришла смс-ка на телефон о том, что мой загранпаспорт готов, о чём я тут же сообщила Зайнэ.
     - Отлично! – воскликнул он. – Наконец-то мы можем двигаться дальше. А то засиделись у Асылбека.
     - А куда дальше?
     - Как я и говорил, в Узбекистан. Через Туркменистан. Коней тебе своих покажу. И мечеть, которую мой дедушка там построил. Оттуда в Актау к сестрёнке Жаннет. Потом через Каспийское море – в Азербайджан, ну, и дальше. К благословенной Мекке! Вот, смотри, - он протянул мне свой смартфон, на экране которого девушка в хиджабе и лёгкой абайе голубого цвета играла с набегавшими морскими волнами. – Скоро и ты также.
     - Скоро, это когда?
     - Через месяц.
     - А когда мы в Мекке будем?
     - Думаю, в феврале. Побудем там, а весной, на навруз, обратно.
     - И что дальше?
     - А что дальше? – наивный взгляд.
     - Где мы будем жить? И на что жить?
     - Решим! – беспечно ответил он.
     Однако меня его ответ не удовлетворил.
     - Мне надо лететь за паспортом, - напомнила я.
     - Конечно! Я скажу какому-нибудь суфию, своему фанату, чтобы он тебе билет купил на самолёт до Санкт-Петербурга. Кому бы? Кому? О! Напишу тому парню, у которого мы в кафе обедали.
     - Рашиду? А он купит? Это же не дёшево.
     - Садака самому потомку пророка Мухаммада… Тебе на какое число?
     - Да хоть на сегодня! Чем раньше, тем лучше.
     - И то правда. Мне уже надоело тут сидеть. Хочется в дорогу! А обратно на какое?
     - Обратно не надо. Я же не знаю, сколько времени у меня займут все бюрократические процедуры.
     - Верно. В общем, напишешь. Как только – так я сразу тебе обратный билет куплю. Только долго там не задерживайся! Два-три дня – и обратно. Хорошо?
     - Договорились.
     Через некоторое время Зайнэ переслал мне на айфон билет на самолёт. Сердце моё сильно забилось в предвкушении скорого освобождения. Не надо бросать чемодан с вещами, не надо сбегать, скрываться и прятаться. Всё происходит с его согласия.
     Поскольку билет он купил мне без багажа, все наряды, которые он мне подарил, за исключением худи, пришлось оставить. Худи я надела на себя. С сожалением смотрела я на кожаные сапожки с национальным орнаментом, лёгкие и изящные, на разноцветные платки и хиджабы… Я еду в другую цивилизацию. Там мне это не понадобится.
     Тёплого прощания не было. Предполагалось, что я вернусь дня через три. Зайнэ посадил меня в ночное такси и… Когда мы выехали за пределы посёлка, я выдохнула.
     Ф-ф-ф-у-у-у…
     А когда прилетела в Петербург и окунулась в привычную жизнь, такую предсказуемую, такую пресную, мне так стало не хватать смешного дервиша Зайнэ, человека-катастрофу, как я его прозвала, человека-приключение.
     Я рисовала в своём воображении, как мы идём на юг, в сторону благословенной Мекки, под мягким азиатским солнцем. На мне казахские кожаные сапожки и хиджаб, ветер развевает абайю. Рядом идёт Зайнэ в лазурном чапане, с саблей на боку, как сказочный персонаж, а вокруг – бескрайние степи. Мы ночуем в юрте, которая двигается за нами. Я лежу на шкуре барана и смотрю вверх, туда, где, через отверстие для дыма костра, к нам заглядывает ночное небо с мириадами звёзд, которые не заслоняет свет рекламы, фар автомобилей и фонарей. Небо здесь первозданное и дикое, как рождённый в степях вороной скакун…
     Дома я перестала вставать на намаз. Сначала наслаждалась тем, что можно спокойно нежиться в постели, потом, правда, охватило смутное беспокойство, словно я лишила себя чего-то важного и прекрасного, как-то обделила себя, но это иллюзорное ощущение быстро растаяло, как сон…
     - Ну давай уже, возвращайся! Неделя прошла, - решительно заявил мне Зайнэ, с которым мы регулярно созванивались.
     - Дела… - попробовала отговориться я.
     - Ты паспорт получила?
     - Да, но…
     - Ну и какие ещё могут быть дела? Бросай всё и прилетай. Ничего с собой не бери. Здесь тебя и оденем, и всё, что надо, купим.
     - А давай! – решилась я.
     Через пару часов мне на айфон прилетел билет на самолёт с датой вылета – через два дня. Я сообщила своему мужчине, что лечу в Казахстан, лечу надолго, меня пригласили отправиться в творческую экспедицию, снимать фильм. Старший сын будет на попечении младшего, пока… Мой мужчина пытливо смотрел на меня. Думаю, он всё понимал.
     - С этим казахом, что ли? С дервишем?
     - Ну, дервиш тоже там будет. Всё-таки он режиссёр.
     В курсе происходящего была Регина. Когда я сообщила ей, что вернулась, она сразу же спросила:
     - А ну-ка, рассказывай, что там у вас с Зайнэ произошло?
     - В смысле?
     - Он написал мне сообщение с просьбой поддержать его жену, чтобы она не передумала возвращаться.
     Пришлось ей всё рассказать.
     - Ну и ну! Вот так приключение! Я и мечтать не могу, чтобы познакомиться с этим шейхом, а ты – раз, и познакомилась! И что ты думаешь делать?
     - Не знаю. Правда, не знаю. Я разрываюсь надвое.
     - А знаешь, что я думаю…
     - Не надо! Не говори ничего! Я хочу сама прийти к какому-нибудь решению.
     А Зайнэ продолжал писать:
     - Я готовлюсь к твоему приезду. Ещё накупил тебе разного всего. У Асылбека мы уже жить не будем. До отъезда поживём у моего дяди.
     - Это который не хотел нас впускать из-за Зули?
     - Да. Но теперь всё иначе! Я столько рассказывал дяде и тёте, какая ты, и Хазрат о тебе хорошо отзывался. Где, говорит, моя невестка Нургуль? Так что дядя с тётей готовы нас принять. Как приедешь, сразу же принеси байат шейху! Уже пора. А ещё у меня для тебя столько сюрпризов…
     - Каких именно?
     - Ладно. Об одном скажу: я в первый же день прокачу тебя на подвесной дороге на вершину горы. Оттуда такой вид! Весь мир будет перед нами! Вот сама увидишь.
     Эти два дня были мучительны. Меня клонило то в одну сторону, то в другую. Я не могла ни на что решиться…
     Но вот наступил день Х – день отлёта.
     Полечу!
     Я собрала рюкзак. На телефон пришло оповещение, что пора собираться в аэропорт.
     - Пора! – воскликнула я.
     - Пора… – обречённо сказал мой мужчина.
     Я подхватила рюкзак, двинулась к выходу и… остановилась. Лететь или остаться? Если разобраться, что меня ждёт здесь? Обычная жизнь, завтра то же, что вчера. Чего я не видела в этой жизни? Чем она может меня удивить? А что ждёт меня с Зайнэ? О! нас ждут путешествия и удивительные приключения. Я представила, как мы приближаемся к Мекке. Дорога тянется сквозь пустыню, ту библейскую пустыню, по которой Моисей – или Муса – водил евреев 40 лет. Нас догоняет машина. Мы машем рукой. Машина тормозит. Зайнэ что-то говорит водителю на английском. Араб за рулём приветливо машет, мол, садитесь. Мы садимся и мчим к благословенной Мекке. И вот уже в знойном мареве маячат шпили Аль-Харама…
     - Пора выходить, а то опоздаешь, - голос моего мужчины вторгся в мои грёзы.
     Я сделала несколько шагов... Бросила рюкзак и выдохнула:
     - Остаюсь!
XII
     Меня накрыли противоречивые чувства – тоска, отчаяние, сожаление о принятом решении, и облегчение оттого, что решение принято…
     - Завтра же идём в ЗАГС! – категорично заявил мой мужчина.
     Я написала Зайнэ о том, что не вернусь. Причина? О, причин можно найти сколько угодно. Главная – у меня сын-инвалид. Я не могу его оставить. Туманные заверения, что мы его заберём… куда? Меня не устраивают.
     - Почему ты тогда пошла в отношения? – взывал он.
     Когда я начала с тобой отношения, я не знала, что ты – дервиш, что ты - не от мира сего, что тебе негде жить, что ты – вечный скиталец. Такая жизнь не для меня. Как и любой женщине, мне нужна стабильность и хоть какой-то комфорт, а не ночёвки на полу в домах суфиев, пусть и гостеприимных, но чужих.
     Он то проклинал меня, то умолял, присылал стихи, в которых называл меня «холодное сердце». Я не читала их, лишь пробегала краем глаза. Писала мне и Жаннет. Ей я объяснила всё, как есть. Она, как женщина, поняла меня. «Очень жаль, - писала она. – Мой брат так полюбил Вас! Он в отчаянии! Мы обеспокоены его состоянием».
    Я чувствовала себя кругом виноватой, предательницей, обманщицей, авантюристкой. Но поступить иначе не могла. Я потребовала у него талак. Один талак Зайнэ мне дал. Это значило, что я свободна, но если захочу возобновить с ним отношения, то это возможно. Он как бы оставляет для нас шанс ещё быть вместе.
     Не скажу, что расставание с Зайнэ далось мне легко. Я заболела. Почти месяц провела в постели. Врачи не могли понять, что со мной… Поставили мне диагноз – запущенную онкологию. Месяц я жила под домокловым мечом этого диагноза. И только спустя месяц я выздоровела. Я считаю, что эта болезнь была послана мне свыше за то, что я повела себя, наверное, непорядочно и по отношению к Зайнэ, и по отношению к моему мужчине. Какие я испытывала в этот период мучения моральные и физические – известно одному Господу. Скажу так – за то, что я обидела потомка пророка Мухаммада, я откупилась этой болезнью…
     Я вышла замуж за своего мужчину. И жизнь потекла по привычному руслу. Но я постоянно возвращалась в мыслях к Зайнэ и его дяде, шейху, и думала – для чего всё это было?
     А потом пришло осознание. Зайнэ должен был привести меня к шейху! По-другому я бы не смогла к нему попасть. Но пути Господни неисповедимы… Шейх нарёк мне имя и тем самым дал новую жизнь, как бы перекодировал меня. Потому что имя – это важно. Неслучайно же люди, приходящие к исламу, берут себе мусульманские имена. О важности имени говорит нам и Библия. Вот пример из «Книги Бытия» (Быт. 32:27,28): «И сказал: как имя твоё? Он сказал: Иаков. И сказал [ему]: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль…»
     О чём же говорит моё имя? Нур-гуль… Сияющий цветок. Цветок, испускающий свет – нур. Не тварный, не материальный свет. А свет иных миров. Какой свет могу я дать миру? Прежде всего, это свет моего творчества, усиленный иманом – верой.
     Если Бог сказал нам: «Вы – боги,
     И сыны Всевышнего - вы»
     Нам открыты любые дороги,
     Нам по силам любые мечты.
     Нам по силам сдвигать мирозданье,
     Создавать иные миры.
     Нам по силам менять сознанье
     И правила этой игры.
     Шейх благословил меня. И его благословение также наложило на меня отпечаток. Просто у меня иной путь, нежели у доброго смешного Зайнэ. Впрочем, и в этом есть своя символика – я сочеталась браком с потомком пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует... И хотя пути наши разошлись, и он дал мне один талак, но браки заключаются на Небесах. Я стала невесткой не только шейха, но и самого Пророка, ведь Зайнэ приходится ему пра-пра… правнуком.
     Но у меня свой путь. Не находиться в тени Зайнэ и следовать за ним, а идти по своему пути. И светить своим, а не отражённым светом. Быть солнцем, а не луной. А Зайнэ требовал бы от меня быть именно луной и всегда задвигал бы в свою тень.
     И всё-таки жизнь моя поменялась. Не сразу. Но благословение и напутствие шейха постепенно делало своё дело.
XIII
     А хадж я всё-таки совершила. В отличие от того же Зайнэ, который по-прежнему сидит то в Алматы, то гарцует на своих скакунах в Туркестане, и не выезжает дальше Узбекистана. Откуда знаю? Слежу за ним через социальные сети. Знаю, что он долго не мог оправиться после нашего расставания. Он не выходил в социальные сети больше года. Вышел, когда в мусульманском мире отмечался праздник Навруз – наступление весны и возрождение природы. «Жизнь продолжается, будем жить дальше», - сказал он.
     Итак, его мечта так и осталась мечтой: не совершил он хадж, не снял фильм…
     Хадж совершила я. Это произошло в июле 2025 года. Решение было принято спонтанно, меньше, чем за месяц. Как часто и происходит в моей жизни – всё идёт потихоньку и ничто не предвещает перемен, как вдруг…
     Разумеется, мне было безумно интересно побывать в Саудовской Аравии, ведь эта страна закрыта для европейцев. Находиться в святая святых – Мекке - немусульманам строго запрещено законодательством Саудовской Аравии. Однако в истории были некоторые исключения. Первым известным немусульманином, посетившим Мекку, считается итальянский путешественник из Болоньи Людовико де Вертема, побывавший в Мекке в 1503 году. Одним из самых знаменитых немусульман, посетивших Мекку, является сэр Ричард Фрэнсис Бёртон, совершивший хадж из Афганистана под вымышленным именем в середине XIX века. И немусульманами были французские спецназовцы, которые по просьбе правительства Саудовской Аравии в 1979 году освобождали захваченную террористами мечеть с заложниками. Самолёты также не летают над Меккой, чтобы немусульмане не могли оказываться в этом месте, даже будучи на борту самолётов, то есть даже на высоте в несколько километров люди, не приобщённые к исламу, не могут осквернять Аль-Харам – Запретное место.
     И вдруг я, одна из немногих европейцев, окажусь там и увижу всё своими глазами!
     Наша группа паломников в составе тридцати человек из разных городов и посёлков России собралась к назначенному времени в аэропорту Домодедово. Как и ожидалось, русских было мало, всего двое – я и Светлана из Сургута, эффектная статная женщина сорока восьми лет. Остальные – татары, ингуши, чечены, дагестанцы, таджики… То есть природные мусульмане.
     Когда самолёт авиакомпании «AirArabia» взмыл в воздух, из динамиков доносилось не привычное «Дамы и господа…», а «Аллах Акбар» и чтение аятов. Я сразу поняла, что через несколько часов окажусь в другом мире. В другом мире – мягко сказано… На другой планете! Совершенно иная цивилизация, которой нет дела до нас.
     Первое, на что обратила внимание – одежда. Здесь одевались не так, как в нашем мире. Это общество, которое совершенно не затронула европейская мода: мужчины – в белых костюмах, женщины – в чёрных чадрах до пола, с прорезями для глаз, или в чёрных бурках – паранджах, где и прорезей для глаз не было – их скрывала вуаль. Соответственно, в магазинах не найдёшь европейской одежды – только абайи, паранджи, чадры, всевозможные головные уборы: хиджабы, шейлы, амиры, химары, никабы.
     Второе, но, конечно, именно это главное – образ жизни, подчинённый намазам. Молельные комнаты при аэропортах, отелях, кафе и ресторанах…
     И два благословенных города – Мекка и Медина…
     Лучезарная Медина… Действительно лучезарная. От города словно золотистая аура исходит. Таким и запомнился – солнечный, яркий, радостный. Место, где жил пророк Мухаммад последние годы своей удивительной жизни, где он похоронен.
     Нас поселили в пятизвёздочном отеле. В номерах – по четыре человека. Ещё в дороге у нас обозначился неформальный лидер – Амира, чеченка из Грозного. Как сказал ей один из наших мужчин: «Вы – не такая, как все. Вы – другая». Ей было сорок пять, но больше двадцати пяти не дать – юное лицо со смуглым румянцем, красивое – соболиные брови, огромные карие глаза с длинными ресницами, тонкий нос и нежные губы. Горделивая осанка, поступь королевы… Ещё в Москве, в аэропорту она подошла ко мне и спросила: «Вы одна? Я тоже. Давайте держаться вместе». Многие женщины хотели поселиться именно с ней, подходили, шептались, уговаривали. Но, несмотря на наши желания и предпочтения, нас поселили так, как, очевидно, было распределено с самого начала. К моему удовольствию, нас с Амирой поселили вместе. Также к нам присоединились мама и дочка, азербайджанки иранского происхождения. Этому соседству я тоже обрадовалась – обратила на них внимание ещё в аэропорту. Красивые женщины. Яркие, как цветы. Мама – Зейнаб, худенькая женщина лет шестидесяти пяти, и дочка, Милике, тридцати пяти лет, тоненькая, хорошенькая, черноглазая. Было в ней что-то такое чистое, что я поначалу предположила, что ей лет двадцать. Они жили в Москве. Мама в прошлом учительница труда, сейчас на пенсии. Дочка – учительница музыки.
     - Моя девочка – такая чистая, - позже рассказывала Зейнаб. – Представьте, ей тридцать пять, а её не касался ни один мужчина. Не то, что не целовал, за руку не держал. Она постоянно молится.
     Оно и видно было: Милике казалась девочкой не из этого мира, настолько добрая, чистая, неземная, ангельская.
     Все мы, конечно, сразу же подружились. Но особенно мы сблизились с Амирой. Она была женщина образованная – два высших, юридическое и филологическое. А вот с личной жизнью у неё не сложилось. В юности она была влюблена в ингуша. Они уже собирались пожениться, как вдруг она случайно услышала разговор родителей.
     - Славный он парень, - говорил отец, - но… ингуш. Конечно, я желаю своей дочке счастья, но…
     Этого «но» хватило Амире, чтобы разорвать отношения с любимым – не хотела она огорчать отца. После она вся ушла в учёбу. На мужчин не смотрела. Хотя сватов присылали многие. Наконец её мама заявила – пора выходить замуж! То всё учёбой отговаривалась, а теперь учёба позади, пора свою семью заводить – и так в девках засиделась. И Амира вышла за первого же мужчину, который посватался к ней после приказа мамы. Он был старше её в два раза, разведён. Работать не любил. Амира стала в их семье добытчиком – квартиру купила, обставила, стремилась, чтобы был уют. Вот только счастье в этой уютной квартире не поселилось. С мужем она рассталась. Просто развернулась и ушла, оставив всё. Самое обидное, что детей они не смогли завести.
     - У него и от первого брака детей не было. Ах, как же я попалась!
     - А тот, ингуш?
     - Несколько лет с ума сходил, убеждал, уговаривал, а потом женился. Сейчас у него трое детей.
     - Общаетесь? Знает он, что ты развелась?
     - Общаемся. Знает. Но он женат. Поздно…
     Впрочем, Амира рассказала, что один из самых преданных её поклонников, который тоже сватался к ней ещё до мужа, недавно разошёлся с женой и сейчас вновь предлагает ей руку и сердце.
     - Ну, а ты?
     Амира помолчала, а потом сказала:
     - Молись за меня. Ты – не такая, как мы. Мы родились в исламе. А ты приняла ислам, потому что Аллах тебя позвал. Твои молитвы скорее до Него дойдут.
     Ко мне наши паломники относились уважительно, но отстранённо, не очень понимая, что я из себя представляю. А вот к Светлане они относились с иронией, дескать, какая она мусульманка… Особенно шокировала она наших мужчин, когда появилась в ресторане с тюрбаном на голове и в облегающем платье до пола с глубоким декольте.
     - Светка, прикройся! – крикнул ей из-за своего столика таджикский муфтий из нашей группы.
     - Жёнам своим замечания делайте, - невозмутимо ответила она.
     Отель наш располагался очень удачно: дорогу перейти и – мечеть Рауда – сердце Медины. Там же и усыпальница Пророка, по преданию, рядом с комнатой его жены Аиши. Ах, эта Рауда лучезарная, залитая солнцем, от которого защищали белоснежные зонтики, распускающиеся, как цветы, на рассвете и свёртывающиеся в бутоны на закате! Рауда белоснежная на фоне яркого голубого неба, Рауда, благоухающая розами. Уходящие в бесконечность колоннады, в которых легко заблудиться. Райские сады…
     Кстати, про райские сады и про легко заблудиться…
     Я отправилась к усыпальнице Пророка часов в одиннадцать вечера. Перед мечетью - толпы людей, ничуть не меньше, чем днём, свет сотен фонарей, отражающийся в белоснежном мраморе пола. Я помнила, что войти надо через тридцать вторые ворота. Нашла их. Вошла. Оставила свою обувь на полочке у входа. И отправилась мимо колонн, которые, как в калейдоскопе, сливались, дробились на галереи, расходились, как в лабиринте… Скоро я поняла, что заблудилась. Я начала блуждать, но вокруг – сотни одинаковых колонн и неисчислимое множество галерей, перетекающих одна в другую, расходящихся в разные стороны, упиравшихся в тупики. Завидев вдали выход, я поспешила туда, и выбежала на улицу в одних носках. Стала спрашивать у охранников на английском, где находятся тридцать вторые ворота, однако они не понимали меня. Я хотела обойти Рауду, однако входы по какой-то причине были перекрыты. Охранники стали жестами показывать мне, что проход закрыт. Я уже мысленно попрощалась со своими туфельками, прикидывая, где я смогу купить новую обувь. Но всё же взяла себя в руки и, повторяя «Бисмилляхи рахмани рахим» («С именем Аллаха Милостивого и Милосердного»), вернулась внутрь Рауды. И опять колонны, галереи… Я просто шла, повторяя молитву, безо всякого ориентира, так как глазу не за что было зацепиться. И вдруг! Вот они – тридцать вторые ворота! Вот полочка, на которой по-прежнему стоят мои туфельки. Как будто кто-то невидимый за руку привёл меня на это место. Я подхватила туфельки, но выходить из мечети не стала, а вновь пошла вперёд, заворачивая то направо, то налево. И вдруг – Амира! Стоит величавая, статная, серьёзная, как обычно, и смотрит на меня.
     - Амира! Что ты здесь делаешь?! – восклицаю с удивлением.
     - Тебя жду, - спокойно отвечает она.
     Я не стала её спрашивать, почему она меня ждёт, почему ждёт именно здесь, я лишь спросила:
     - А… где мы?
     - Это райские сады.
     - А почему они райские?
     - Потому что здесь есть что-то из рая.
     Ну да, конечно, райские сады - только в таком месте и возможны чудеса.
     - А вот, смотри, усыпальница Пророка!
     Мы совершили намаз перед усыпальницей.
     В Медине я своими глазами увидела, что такое садака. Это когда каждый стремится сделать что-то приятное другому. Так, на выходе из Рауды какие-то женщины раздавали нам лепёшки и конвертики со сливочным маслом... Амира купила у продавщицы чёток целую связку и подарила каждому паломнику нашей группы… Один из паломников нашей группы оплатил праздничный ужин за всех (отмечали праздник Ашура).
     Но вот время пришло попрощаться с Мединой. Мы загрузились в автобус и двинулись в Мекку. По дороге наш гид вещал:
     - О, хаджи, прощайтесь с Лучезарной Мединой! Впитывайте в себя последние мгновения в этом городе…
     - Амира, - обратилась я к своей подруге, - а Медина по энергетике отличается от Мекки?
     - Отличается. В Медине ты можешь обращать внимание на красоту зданий, на людей, так ведь?
     - Конечно! Я только и кручу головой – так всё интересно и необычно.
     - Ну, вот. А в Мекке ты не будешь думать ни о чём. Только об Аллахе.
     И вот, после нескольких часов езды через каменистую пустыню под непрерывное произнесение Тальбии «Лябайк Аллахумма Лябайк…» показалась величественная строгая Мекка – Благородная Мекка, в которой сконцентрирована энергетика ислама. Белоснежная мечеть Аиши, куда мы вошли обычными людьми, а вышли в состоянии ихрама. В состоянии ихрама ты – как святой, ты не можешь причинить себе вреда – это грех, и не можешь причинить вреда другому, животному, растению, насекомому, даже непреднамеренно. Мужчины надевают на себя белые одеяния – ихрамы. Женщины – остаются в своём обычном виде.
     Главная цель нашего хаджа – мечеть Аль-Харам, над которой взмывают в небо минареты, увенчанные полумесяцем, а огромные круглые часы на одной из башен-небоскрёбов отражают вечность. Кааба, с вечным круговоротом людей вокруг, который не останавливается даже ночью, а в одном из её углов - таинственный Чёрный камень – камень неземного происхождения.
     По преданию, Кааба – первый дом для поклонения Богу. Построен ещё Адамом, так как он скучал по месту, которое напоминало бы ему об общении с Отцом Небесным. Чёрный камень, по его просьбе, был сброшен с Небес на землю, прямиком из рая, чтобы у Адама было что-то оттуда, как напоминание о счастливых днях. Вернее, изначально камень был белый, по структуре – что-то типа оникса. По преданию, он почернел от грехов людей. Сейчас он вставлен в серебряную оправу. Прикоснуться к нему почти невозможно – он всегда облеплен людьми, не подступиться. Кстати, из всей нашей группы прикоснуться к нему сподобилась именно Светлана. Несмотря на то, что наши паломники скептически относились к её мусульманству, она вскоре стала неформальным лидером. Кто укачивал плачущих детей, чтобы мамочка могла спокойно помолиться? Света. А кто вышагивал впереди всех с поднятой рукой, зычным голосом призывая не отставать? Заметная благодаря своему высокому росту, она собирала нас вокруг себя, как наседка цыплят, чтобы никто не потерялся.
     Мы совершаем Таваф – в состоянии ихрам семь раз обходим Каабу против часовой стрелки, непрерывно произнося соответствующие аяты. Таваф можно совершать и за другого человека. И тогда произносить молитвы и дуа – просьбы, от его имени. Всего я совершила восемь тавафов и семь умр. Одну – за супруга. Остальные – за себя.
     Бег саи между скалистыми холмами Сафа и Марва – как и Таваф, неотъемлемая часть умры. Преодолевая расстояние между ними в беге саи, я представляла, как в библейские времена Хаджар (Агарь) бегала между этими холмами под палящим солнцем, ведь тогда это была мёртвая пустыня, как карабкалась она по их скалистой поверхности, чтобы оглядеть окрестности – нет ли поблизости оазиса, нет ли воды, чтобы напоить умирающего от жажды ребёнка, будущего пророка Измаила, родоначальника арабов… А всего в полукилометре от неё возвышалась Кааба – первое место поклонения Богу. Какой была тогда Кааба? Конечно, без покрывала, сложенная из камней…
     Аль-Харам, Кааба и эти холмы – то место, куда спускались ангелы и где совершались чудеса. И молитвы матери Измаила были услышаны – Архангел Гавриил (Джабрииль) спустился с Небес и ударом ноги (или крыла) открыл источник чистой и очень вкусной воды – сама пробовала, которую назвали Замзам, что в переводе с арабского означает «Стой, стой» - именно так кричала Хаджар Архангелу Гавриилу, когда увидела воду. Почему именно эти слова? Может, она боялась, что с его исчезновением и вода исчезнет? А, может, хотела поблагодарить его?..
     Источник Замзам находится в 20 метрах от Каабы. Вода эта изливается в изобилии, что непривычно для пустынной страны со столь засушливым климатом.
     После умры нужно выйти из состояния ихрама. Для этого мужчины бреют головы, а женщинам достаточно отрезать локон. 
     В Медине и Мекке мы находились в непрестанной молитве, так что постепенно достигли возвышенного состояния и стали чувствовать баракят – благодать. Пророк Мухаммад сказал, что один намаз в Мечети Аль-Харам равен ста тысячам намазов. Если так, то за эти две недели я намолилась за всю жизнь. Вставая на намаз, я улетала куда-то, о чём мне сказала Амира.
     - Ты стоишь, глаза полуоткрыты, но ты не здесь. Я несколько раз окликнула тебя, но ты даже не сразу услышала.
     Это да. Ведь я долго жила у суфиев.
     В Мекке тоже все стремились сделать садака – в мечети Аль-Харам в изобилии разливали воду Замзам, что было как нельзя кстати при такой жаре – июль в Саудовской Аравии! Женщины ходили по рядам молящихся и раздавали, кто – финики, кто – чётки, кто – печенье и конфеты. Повсюду в мечети расположены стеллажи, на которых – тысячи Коранов на арабском. Люди берут их и читают в перерывах между намазами. Мы с Амирой купили по Корану с печатью Медины и Мекки – признак подлинности, и тоже положили свои Кораны на стеллажи. И теперь меня греет мысль, что какая-то женщина листает мой Коран и читает его.
     Впрочем, садака в Мекке не ограничивается мечетью. Я видела в городе палатки, где бесплатно раздавали питание желающим. Мы тоже сподобились пообедать вместе со всеми. Никакой давки не было. Видно было, что такая практика – повседневная для Мекки. А уж бутилированная питьевая вода раздаётся в большом количестве всем желающим прямо с грузовых автомобилей, которые могут остановиться в любой точке города, раздаётся, пока не опустеет кузов.
     Разумеется, меня интересовали люди вокруг. Если все мужчины в мечети Аль-Харам были в ихрамах, то женщин я могла рассмотреть подробно и даже пообщаться с некоторыми на английском. Мне довелось пообщаться с женщиной из Газы. Она постоянно плакала и молилась о детях, оставшихся там. Много было женщин из мусульманских стран – Йемен, Пакистан, Египет, Кувейт… Некоторые женщины выглядели весьма живописно – цыганистые платья, цветные покрывала, монисты на руках и ногах, рисунки из хны на теле...
     Из хаджа я вернулась другая. И мне стало казаться, что я уже не смогу жить так, как раньше, что жизнь моя должна резко поменяться. Однако дни проходили за днями, а ничего не менялось. Та же повседневная суета и монотонные будни. Но мне после того духовного накала, который я испытала в хадже, всё стало казаться мелким, незначимым, неважным. И я затосковала. Хотелось тех же эмоций, таких же ярких впечатлений, большей осознанности бытия. Я всё ждала, когда Господь поменяет мою жизнь, всё вопрошала в молитвах: «Когда моя жизнь поменяется? Ведь после хаджа не должно быть так, как до него». Ответ пришёл мне в аяте из Корана:
      «Воистину, Аллах не меняет положения людей, пока они не изменят самих себя». (Сура «Ра’д», аяты 10-11)
     И я поняла, что должна измениться сама. Не внутренне, на уровне эмоций, смутных желаний и ощущений, я должна изменить своё поведение, свой образ жизни, ценности и приоритеты… Например, что для меня важнее – творчество или деньги, ради которых надо отказаться от творчества пусть и на время? А если творчество – то о чём? О суете этого мира? Карьере? Способах заработка? Страстях человеческих?.. Я ответила себе: надо писать о том, что возвышает, вдохновляет думать о прекрасном, добром, вечном, побуждает почаще поднимать глаза к небу… Тогда жизнь наполнится смыслом и не будет больно от бесцельно прожитых лет.  Я изменилась. И жизнь изменилась, не сразу, постепенно. И мой путь продолжился дальше:
     Туда, где по утрам звучит азан
     Где носят женщины хиджабы
     Откуда близко Аль-Харам
     И побережие Акабы…
     Но это уже другая история…
     Старая луна растворилась в черноте ночного неба. Полнолуние… Рождается новая луна, начинается новый период жизни.

2025г.
Все изложенные в произведении события являются плодом воображения автора, любое их совпадение с реальными местами, людьми, организациями — абсолютно случайно, любые совпадения с действительностью случайны.