И пала тьма

Ночь первая.

Где прячется одиночество?



Головная боль началась несколько месяцев назад, и с тех пор она повсюду со мной. Иногда она уходит. Обычно — когда я на работе, очень занят, и кажется, нет времени не то что на обед, нет времени даже на головную боль. Хорошо, что я ухожу с работы поздно: меньше времени остаётся на головную боль и одиночество.



Прошлой ночью по телевизору показывали замёрзшую в бескрайней снежной пустыне полярную экспедицию, в сотнях километров от которой не было никого — ни белых медведей, ни даже тюленей. А ещё раньше я смотрел документальный фильм про одиноких космонавтов, находящихся тысячи километров от Земли. Не то чтобы я интересовался документальными фильмами — просто ночью, когда я возвращаюсь с работы, телевизор больше ничего не показывает. Правда, вчера вместо документального фильма показывали мультфильм про Ивана-Царевича, который шёл спасать свою принцессу.



Моё одиночество только кажется не таким страшным, как у них, но оно такое же. Липкое, тягучее, тикающее старыми настенными часами в глубине квартиры. Как и полярнику или космонавту, если со мной что-то случится, никто не поможет мне в моей двухкомнатной квартире на седьмом этаже серой многоэтажки на окраине забытого всеми маленького города. Никто из соседей не откроет мне дверь, когда я приду просить о помощи.



Нас учат не открывать дверь незнакомым людям. А я не думаю, что люди, живущие по соседству, знают, кто я, как, впрочем, и я не знаю их всех. Нас учат, что за дверью нас поджидают маньяки, грабители и мошенники, которые хотят нас обмануть, ограбить, а после — убить. Поэтому установите себе дверь потолще, установите два, а лучше три дверных замка, установите камеру видеонаблюдения и сигнализацию. И ни в коем случае, слышите! — ни в коем случае не открывайте дверь незнакомцам.



Нет, моё одиночество хуже. Они, находясь при смерти, будут думать о том, какую замечательную жизнь прожили, какую пользу принесли обществу. О них расскажут по телевизору, возможно, в их честь даже возведут памятник или назовут улицу. А я буду умирать один, никому не нужный, у себя на кухне. Никто обо мне не вспомнит, никто не позвонит спросить: «Как я себя чувствую?»



Только соседи через месяц станут жаловаться на жуткий запах. И уже тогда они постучат в мою дверь — справиться о том, как у меня дела, а на самом деле узнать, не хотел бы я навести порядок в своей квартире и избавить их от этого ужасного тухлого запаха. Но теперь уже я им не открою. И не потому, что боюсь открывать дверь незнакомцам, и не потому, что боюсь маньяков и мошенников, а потому, что источником этого запаха будет мой разлагающийся труп.



Странные события, начавшиеся сегодня ночью, подарили мне ещё одного спутника. К мигрени и бесконечному одиночеству присоединилось чувство страха. Теперь страх, пока ещё совсем слабый, преследовал меня постоянно.



Я, как всегда, поздно ушёл с работы и теперь сидел в почти пустом салоне автобуса, медленно ползущего по ночному городу. Стоял декабрь, но снега не было. Были лишь лужи, грязь и шквалистый ветер, который сквозь неплотно закрытые двери проникал внутрь автобуса и заставлял пассажиров съёживаться и оглядываться в поисках, откуда это так дует.



Автобус въехал колесом в глубокую выбоину на дороге, и его сильно встряхнуло. И тут снова началось. Боль зародилась в левом виске и растекалась по голове, пока не заполнила её всю. Зрение теряло чёткость. Глаза становились более чувствительными к свету. Левую руку ощутимо покалывало, предвещая скорое онемение.



Объявили мою остановку, и звук взорвался внутри головы, причинив нестерпимую боль. Тошнота подбиралась к горлу, и я, резко встав со своего места, подошёл к двери, чтобы как можно скорее выйти из этого пропитанного потом, маслом и мазутом грязного салона.



Не успели двери полностью распахнуться, как я уже выбежал на улицу и набрал полные лёгкие холодного зимнего воздуха. За мной с шипением закрылись двери, мотор напрягся, и автобус, дрожа, пополз дальше.



Автобусная остановка находилась рядом с моим домом. Так близко, что отсюда были видны окна моей квартиры. Торопиться было некуда — дома меня никто не ждал. Два моих спутника, мигрень и одиночество, были и так со мной.



А в квартире меня ждали разве что пустота с её тенями в углах комнаты и тишина, которую изредка нарушал приглушённый звук телевизора, звук капающей воды в темноте кухни и тиканье настенных часов.



                ***



Одиночество. Одиночество появилось, когда от меня ушла супруга. Она ушла — пришло одиночество.



Жена говорила мне: «Ты неудачник, ты ничего не добился». Она говорила: «Ты ничего не умеешь, ты ничего не делаешь по дому!» Я отвечал: «Ну, да», — и продолжал смотреть по телевизору футбол.



Потом она сказала: «Ты не ухаживаешь за мной, не говоришь ласковых слов, не водишь меня по ресторанам и не даришь подарки». Я ответил: «Ну, да», — и продолжил смотреть футбол.



Потом она пришла и сказала: «У меня есть другой, я ухожу от тебя». Я сказал: «Хорошо…» — и продолжил смотреть футбол.



Она ушла, посмотрев на меня с презрением и жалостью. Я продолжил смотреть футбол. Моя команда в том сезоне проиграла.



Жена ушла. Осталась пустота. Пустота и кое-какие её вещи. Пустота обволокла квартиру, забралась во все самые тёмные углы. А вещи я собрал и сложил в ящик тумбочки. Этот ящик я больше никогда не открывал.



Я продолжил жить с гнетущей, нависающей надо мной пустотой. Музыка затихла, я слушал тишину и ждал, когда закончится кассета. Всё, что могло случиться, уже случилось. В жизни больше ничего не произойдёт.



Футболисты заключали многомиллионные контракты, а у меня сломался электрочайник, и теперь я кипятил воду в грязной, в подтеках кастрюле на газовой плите. Футбольные клубы выигрывали чемпионаты. А я обнаружил дырку в одеяле, под которым пытался спрятаться от окружающей меня пустоты. Тоска и пустота забирались ко мне под одеяло через эту дырку, заставляя меня съёживаться и сильнее укутываться. Я смотрел в окно и слушал шум ветра, пытающегося прорваться сквозь щели в оконной раме. Люди на улице, завернувшись в тёплую одежду, спешили по своим делам. Подняв воротники курток и наклонив головы, они противостояли ветру. Мысли о смерти возникали всё чаще. От них спасала лишь работа. Тогда-то я и стал задерживаться допоздна.



                ***



Мимо меня, ревя сгнившим глушителем, пронеслась старая колымага, вырвав из воспоминаний. Я ещё раз посмотрел на свой дом. Он спал. Свет горел лишь в окне квартиры на восьмом этаже — прямо над моей. Окна моей квартиры были, как всегда, темны. Уже давно они не встречали меня тёплым жёлтым светом, который означает, что по тебе скучают и любят, а на столе ждёт горячий ужин. В освещённом окне был различим чей-то силуэт. Кто-то стоял по ту сторону стекла и смотрел на улицу. Я попытался вспомнить, кто там живёт, но быстро потерял интерес и, переступая лужи, направился к дому.



В лифте со мной ехали два старика. Один нажал кнопку восьмого этажа, а второй тихо, вполголоса, говорил что-то про покойников. Увидев мой интерес, он осёкся и всю оставшуюся дорогу молчал. И хоть я ничего не понял, от их разговора стало не по себе. «Наверное, в квартире, где горит свет, кто-то умер», — подумал я, выходя из лифта.



Дверь моей квартиры от лифта отделяет длинный узкий коридор, на потолке которого подвешены три люминесцентные лампы с датчиками движения. Та, что ближе всего к лифту, уже включилась и мерцала, издавая жуткое жужжание. От этого мерцания голова заболела ещё сильнее, а прерывистый звук поселил внутри меня липкий животный ужас. Лампа дрогнула, будто колебалась — впустить меня или оставить в темноте, и на миг коридор провалился в чёрную пустоту. Я ускорил шаг. Шёл так быстро, что лампы над головой не успевали включаться вовремя: они с громким щелчком загорались у меня за спиной, уже после того как я вбегал в темноту. Ключ я подготовил заранее и теперь на скорости вонзил его в замочную скважину, словно опытный фехтовальщик. Раздалось два щелчка замка — и я очутился в прихожей.



Напротив входной двери висит зеркало, и прежде чем дверь за мной закрылась, я успел в отражении увидеть длинный освещённый коридор, лишь в конце кратковременно проваливающийся во тьму под звуки неисправной лампы: ж-ж-ж-ж-ж-г-г-г-ж-ж-ж-г-ж-г-ж.



Приняв душ, я сел ужинать прямо на диване. Диван всегда находился в разложенном состоянии, из-за чего мешал полноценному проходу по комнате и служил мне одновременно и кроватью, и местом приёма пищи. Обычно мой ужин состоял из бутербродов или лапши быстрого приготовления. Сегодня это была пицца, купленная днём на обеденном перерыве. Теперь она выглядела несъедобной. Она была сухой и твёрдой. Но, запив чаем, я съел её за пару минут.



В телевизоре сестра Бабы Яги объясняла Царевичу, что Яга — мёртвая ведьма, лежащая в гробу, закопанном где-то на опушке леса. Покончив с ужином, я убавил громкость, стряхнул крошки с дивана и, не раздеваясь, уснул.



Я ещё не успел погрузиться в сон, как в квартире наверху что-то громко упало. «Гроб упал?!» — пронзила меня дикая мысль. Затем послышалась возня, и я провалился в сон.



Мне снились похороны. Зима. Снега на кладбище почти не было. По небу неторопливо плыли серые облака. Слабый морозный ветер щипал мои щёки. На редких, без листвы деревьях кричали большие чёрные вороны. Я пробирался сквозь толпу к гробу. Людей было так много, они стояли так плотно, что продвигаться было нелегко. Когда я наконец подошёл ближе, люди стали хватать меня за руки, волосы, одежду, пытаясь удержать. Но я прорывался вперёд, меня словно магнитом тянуло к усопшему. Я вырвался из толпы так резко, что не удержал равновесие и упал на колени прямо перед гробом, стоящим на двух облезлых табуретках рядом с выкопанной ямой. Я встал, отряхнулся и подошёл ближе.



В гробу, в чёрном костюме, лежал покойник. Руки и ноги его были связаны верёвками. Кожа покойника была белая и маслянистая, один глаз был приоткрыт — он двигался и смотрел по сторонам, будто кого-то искал.



«Закрой», — прошептали из толпы. За ним повторил кто-то другой, и ещё кто-то, и вот уже весь погост наполнился криками: «Закрой глаз», «Закрой ему глаза».



Неожиданно его взгляд застыл на мне. Его мёртвый, бледный глаз смотрел прямо на меня. Ледяной ужас пронзил меня.



«Беги», — раздалось у меня в голове. — «Беги и не оглядывайся».



Но прежде чем я успел что-то сделать, покойник немного приоткрыл рот и что-то очень тихо произнёс. Толпа разом стихла. На кладбище воцарилась тишина. Даже вороны замолчали, которые до этого орали в унисон всему этому сонмищу.



Я наклонился к нему, чтобы расслышать, что он пытается сказать. Его бледные губы слабо шевелились. Голос был очень тихий, глухой и далёкий, но я всё равно что-то услышал. Он прошептал: «Спаси» или «Прости».



«На, возьми», — внезапно сказал он громким лающим голосом, и его голова повернулась в мою сторону. Приоткрытый мёртвый глаз по-прежнему смотрел на меня.



«Молчи», — прошептали у меня за спиной.



Я обернулся посмотреть на церемонию, в поисках помощи или подсказки, что мне делать. Один из присутствовавших уже стоял рядом со мной. Он приблизился ко мне настолько, насколько это было возможно, и закричал мне в самое лицо: «Молчи!»



Раздался громкий стук. Я открыл глаза. В дверь стучали.



Я встал и взглянул на часы. Было три часа ночи. Перед тем как открыть, я посмотрел в дверной глазок. Коридор был освещён ярким люминесцентным светом. Около двери никого не было, только, как и раньше, мерцала лампа возле лифта. Отпирая дверь, я решил, что стук, наверное, мне приснился. Но открыв её и убедившись, что ярко освещённый и наполненный жужжанием ламп коридор пуст, меня осенило: если никого нет, то почему горит свет? Свет включается от датчика движения, и раз уж он горит, значит, здесь точно кто-то был. Значит, это было не во сне. Может быть, кто-то стучал в дверь к соседям? И только я об этом подумал, лампа возле лифта моргнула последние несколько раз и погасла. Через несколько секунд заморгала и погасла вторая лампа на пути к моей двери. Третья лампа, висящая у входа в мою квартиру, осталась гореть. Прошло несколько долгих секунд, но свет не погас. Словно датчик улавливал движение. Испугавшись, я с силой захлопнул дверь. Но успел заметить: на полу лежал ключ. Я решил не поднимать его, запер дверь и снова посмотрел в глазок. Коридор погрузился во тьму. Я вернулся в постель и попытался вспомнить кошмарный сон, но сон уже растворился и ушёл в забвение. Мои мысли занял этот пугающий ночной визит, но на долгие рассуждения уже не хватало сил. Мысли путались, смешивались и терялись. И только перед самым сном где-то в глубине памяти всплыли слова: «На, возьми». «Что взять?» — подумал я и уснул.



Ночь первая.

Чья это квартира?



В дверь постучали. Я оторвался от окна и обернулся. Посреди комнаты на двух табуретках стоял гроб. В нём лежало бездыханное тело моего деда, которого я, впрочем, почти не знал. Он и с моей матерью, своей единственной дочерью, общался мало, а я и вовсе видел его всего пару раз. Знакомый матери обещал прийти помочь с похоронами. Наверное, это он.



Я прошёл в прихожую и открыл дверь. На пороге, в темноте, стояли двое: знакомый матери — я видел его пару раз, поэтому сразу узнал, — и ещё какой-то мужчина в возрасте.



— Света у вас на этаже нет, — констатировал второй.



Я поздоровался и пригласил их войти. Прежде чем закрыть за ними дверь, я сделал шаг в коридор и вгляделся в темноту. Но дальше нескольких метров, освещённых рассеянным светом из открытой двери квартиры, ничего не было видно. Стало холодно и жутко, и я поспешил вернуться обратно.



Второй мужчина, увидев покойного, заметно напрягся. Он долго и пристально смотрел на гроб, не произнося ни слова. В комнате повисла тяжёлая пауза.



— Нужно, чтобы кто-то всю ночь сидел рядом с ним и читал молитву! — наконец произнёс он. — И нужно закрывать ему глаза, как только он их откроет, — скороговоркой добавил он.



От этих слов у меня пересохло в горле. Он сказал не «откроются». Он сказал «откроет». Не «если», а так, словно глаза мертвеца обязательно должны открыться.



— Откроет глаза? — переспросил я, стараясь скрыть нахлынувший страх. До этого момента я испытывал лишь лёгкое волнение, находясь с мертвецом один. Я успокаивал себя мыслью, что скоро кто-то придёт, и я смогу вызвать такси и уехать. Но теперь страх, до этого притаившийся глубоко внутри, вырвался наружу.



— В доме есть иконы? — не обратив внимания на мой вопрос, спросил второй мужчина, который нравился мне всё меньше.



— Нет… наверное, нет… не знаю… — я всё ещё пытался не показывать, что мне страшно, но получалось всё хуже. — Я не буду сидеть здесь с ним всю ночь.



Стыдно было признаться, что мне страшно, но провести ночь с покойником я не собирался.



— Всю не нужно. Я сейчас съезжу, кое-что сделаю, вернусь и подменю тебя, — командным тоном произнёс мужчина. Он наклонился над гробом и, склонившись к самой голове мертвеца, тихо продолжил, словно обращаясь не ко мне, а к покойнику: — И тогда ты сможешь вернуться домой.



Они ушли так же внезапно, как и появились, напоследок велев завесить все зеркала. Зеркал было два — в прихожей и в ванной. Я нашёл в шкафу старые простыни и накрыл ими зеркала. Свет во всей квартире, конечно же, оставил включённым. После этого закрылся в другой комнате и решил не выходить до возвращения мужчин. Сидеть рядом с мертвецом я не собирался.



Так бы я и просидел, если бы спустя время не захотел в туалет. Я терпел сколько мог, пытался отвлечься. Нашёл в шкафу старую потрёпанную книгу — толкование снов. Открыл на первой попавшейся странице: «Если покойник во сне заговорит с вами — это к скорой смерти». Не лучшая книга для чтения в такой ситуации. Я забросил её обратно. Но спустя полчаса понял, что терпеть больше не могу.



Я приоткрыл дверь и посмотрел в сторону гроба. Покойник мирно лежал. Бегом, не сводя глаз с деда, я проскользнул мимо него в туалет — и так же бегом вернулся обратно. Всё это заняло не больше минуты. Но когда я уже вбежал в комнату и на мгновение мой взгляд скользнул на мертвеца, он смотрел на меня!



Я застыл, как вкопанный. Изо рта вырвался стон. Голова закружилась, сердце вырывалось из груди, пульс стучал в висках так, что голова наполнилась болью. Я, словно заворожённый, продолжал смотреть на него, боясь пошевелиться. Он смотрел на меня, но больше не подавал признаков жизни.



Свинцовой рукой я захлопнул дверь. На негнущихся ногах подбежал к прикроватной тумбе, схватил её и забаррикадировал вход. Вряд ли это поможет, но хоть что-то. Я судорожно огляделся, пытаясь найти ещё что-то тяжёлое. Шкаф слишком большой, его не сдвинуть. Кровать! С грохотом придвинул её к двери, думая при этом, что он лежит в соседней комнате и слушает. Я убрал тумбу и быстро задвинул кровать на её место. Немного подумав, положил тумбу на кровать — для тяжести. Потом обошёл импровизированное укрепление и сел напротив двери, готовый в любой момент упереться всем телом, если покойник попытается войти.



Тут я понял, что у меня по щекам ползут слёзы. До этого я не обращал на это внимания, а заметил лишь теперь, когда слёзы попали в рот и я почувствовал солёный вкус на языке. Я попытался вспомнить хоть одну молитву, которую в детстве слышал от бабушки. Не вспомнив ничего, я просто повторял трясущимся, всхлипывающим голосом: «Господи, помоги мне. Господи, помоги мне». Зато я вспомнил, как бабушка рассказывала: на кого покойник посмотрит — того он хочет забрать с собой.



Не знаю, сколько прошло времени, но я немного успокоился. Я слышал, что у покойников могут самопроизвольно открыться глаза, да и голова могла повернуться на бок. Наверное, так и случилось. Я читал, что бывали случаи, когда воздух выходит из лёгких, и кажется, будто мертвец кричит, лежа в гробу.



Думая об этом, я даже представил, как мне будет стыдно перед этими мужчинами, когда они вернутся. И на мгновение проскользнуло желание убрать все эти нагромождения и просто не открывать дверь до их прихода. Но я быстро отказался от этой идеи.



Я решил думать о чём-то хорошем. Я представлял, как завтра днём в компании друзей буду рассказывать про эту жуткую ночь, и мы будем смеяться. Друзья скажут: «Ну ничего, зато теперь квартира своя есть, съедешь от матери». Не думаю, что смогу после этого жить здесь. Я пока и не собирался никуда переезжать, а потом всё это забудется.



И как-нибудь вечером, сидя в этой квартире со своей девушкой, а может быть уже женой, укутавшись в одеяло и потягивая кофе из больших горячих кружек, я расскажу ей эту пугающую историю про мою первую ночёвку здесь. А она будет бояться и говорить: «Неправда, ты всё это придумал». Потом мы пойдём спать. Она уснёт, а я буду ещё долго лежать в кровати и думать — правда ли всё это со мной происходило, или на фоне стресса и усталости просто разыгралось воображение.



И с этими мыслями я уснул.



Ночь вторая.

Одиночество живёт здесь



Когда стоишь в большом круглосуточном продуктовом магазине, трудно поверить, что где-то в этом городе есть место без людей. Очередь на кассе, очередь в туалет, автомобили стоят в очереди на выезд с парковки. Но стоит автобусу отъехать от магазина и проехать несколько остановок — улицы пустеют. Автомобили теперь стоят припаркованными вдоль дороги, по тротуару проходят редкие поздние пешеходы. Ни пробок, ни очередей, ни привычной дневной суеты и шума. Я смотрел в грязное стекло автобуса, ползущего по промокшему, опустевшему городу. От вибрации двигателя окно дребезжало, а боль в голове расползалась быстрее, чем обычно.



Сегодня, в перерыве на работе, я сбегал в аптеку и попросил таблетки от головной боли.

— Но эти мне не помогают, — сказал я провизору, молодой девушке в белом облегающем халате, когда увидел знакомую упаковку на прилавке.

— Но эти самые лучшие! — ответила она.



И мне ничего не оставалось, как взять их. И теперь я сидел и жалел, что у меня нет с собой воды. Я бы мог проглотить одну таблетку без воды, но одна мне точно не поможет. А проглотить без воды больше одной у меня не получится.



Я нащупал в кармане помятую пачку сигарет. Курить я бросил. Решил, что голова, если и не перестанет болеть совсем, то хотя бы будет делать это не так часто. Каждый день я брал с собой на работу на одну сигарету меньше, пока в пачке не осталась последняя. В тот день я перестал курить. Но пачку всё равно ношу с собой — так спокойнее. Со временем она сильно помялась, и сама сигарета пришла в негодность. Сигарета погнулась, часть табака высыпалась. Рядом с ней в пачке лежала зажигалка.



Объявили мою остановку. Я поднялся и направился к выходу.



В холле на первом этаже две бабушки обсуждали парня, который «был такой молодой и повесился». Заметив меня, они стали говорить тише, подозрительно поглядывая в мою сторону, ожидая, когда меня заберёт лифт и увезёт отсюда поскорее.



Я подумал, что этот парень, наверное, жил в квартире сверху, и тут же вспомнил, как ночью там что-то падало, потом кто-то бегал и суетился. Вспомнил про стук в дверь и про кошмарный сон, подробности которого, впрочем, уже не помнил. Всё это было очень странно.



Я снова посмотрел в сторону старушек — только для того, чтобы убедиться, что я здесь не один. Не хотелось сейчас оставаться одному. Они по-прежнему разговаривали шёпотом, чтобы я ничего не услышал. До меня долетали лишь обрывки фраз: «…его внук…», «…мать попала в больницу…».



Раскрылись двери лифта, и я подумал, что, может, стоит позвонить своему единственному оставшемуся другу, предложить встретиться и переночевать у него. Пока я думал, двери лифта закрылись, а я так и остался стоять, не тронувшись с места. Бабушки замолчали и посмотрели на меня с любопытством.



Я повторно нажал кнопку и вошёл в лифт.



Сегодня лампа, которая вчера моргала, уже не горела. Вместо неё моргала другая. Я быстро прошёл к своей квартире. На коврике у двери по-прежнему лежал ключ. Утром я его не поднял — решил, пусть найдёт уборщица и оставит в холле на первом этаже, как она всегда поступает с найденными вещами. Но ключ всё ещё был здесь. Видимо, уборка сегодня не проводилась.



Я взял его, сунул в карман и вошёл в квартиру. Закрыл за собой дверь, запер на замок и посмотрел в дверной глазок. В коридоре поочерёдно, начиная от лифта, погасли все горевшие лампы.



Мысли не давали покоя. Что вчера ночью происходило в квартире наверху? Кто стучал в мою дверь? И наконец — от чего этот ключ? Может быть, от квартиры повесившегося парня? Проверять это я точно не буду. Но если это так, как он оказался здесь? От этой мысли стало жутко — так жутко, что даже голова перестала болеть.



Свет я решил сегодня на ночь не выключать. Включил погромче телевизор и попытался прогнать прочь все эти мысли. На экране Иван-Царевич выкапывал труп Бабы Яги и ложился в гроб вместо неё, чтобы попасть в царство мёртвых и вызволить свою невесту. Как объяснила сестра Яги, только так можно незамеченным пробраться в загробный мир. Гроб, пропитанный запахом сырой земли и смерти, не даст мертвецам почуять человеческий дух.



Веки стали тяжелеть, сознание теряло ясность, и я уснул. Когда проснулся — телевизор бесшумно транслировал помехи. Но проснулся я не просто так: мне показалось, что стучали в дверь. Я уже почти уснул снова, но очередной громкий стук мгновенно привёл меня в себя.



Вспомнив события прошлой ночи, я весь затрясся. Совсем не хотелось идти к двери. Я подумал: может, подождать, и он — кто бы это ни был — уйдёт. Но стук раздался вновь, заставив меня вздрогнуть.



Не спеша, на цыпочках, я подошёл к входной двери. Перед тем как заглянуть в глазок, прислушался. В тишине было слышно, как гудят лампы в коридоре, и больше ничего.



Я осторожно посмотрел. За дверью стоял один из стариков, с которым мы поднимались в лифте прошлой ночью. Судя по всему, уходить он не собирался.



И я ему открыл.



— Доброй ночи, прошу прощения, что вынужден побеспокоить вас в столь поздний час, — с ходу начал он. — Я понимаю, прозвучит это для вас глупо, но вчера в вашем доме умер пожилой мужчина. Вы, наверное, уже слышали? — он сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня.



— Я слышал, что повесился молодой человек, — сонно отозвался я. Чувство опасности прошло: мужчина угрозы не вызывал, хоть и вёл себя странно. Меня снова стало клонить в сон.



— Так вот, — продолжил он. — Мы люди старые, из деревни, соблюдаем старые обычаи. Сегодня хотим провести похоронный ритуал. И я хотел бы вас попросить никому не открывать дверь этой ночью. Я понимаю, звучит это странно и смешно, но нам так будет спокойнее. — Он замолчал и замер, но губы его продолжали двигаться, как в фильме, где перевод плохо синхронизирован с картинкой.



«Так я бы никому и не открыл, если бы ты не барабанил мне в дверь полчаса», — злостно подумал я, а вслух спросил: — А почему?



Глаза закрывались, ужасно хотелось спать, но любопытство взяло верх.



— Видите ли, — он стал говорить заметно тише, — покойный при жизни занимался колдовством. А колдун должен перед смертью кому-нибудь передать своё проклятие, иначе душе не будет покоя. Если же он этого не сделает, у него остаётся три дня. Три дня после смерти, пока душа находится рядом с телом. В это время он может вселиться в кого-то.



— Вот поэтому я и прошу вас никому не открывать дверь, — закончил дед. Мы стояли молча и смотрели друг на друга. Спустя мгновение его рот стал медленно раскрываться.



В ужасе я захлопнул дверь, но тут же подумал, что у меня остался вопрос, и открыл её снова.



— А вы собираетесь обходить все квартиры в до…? — слова застыли у меня на губах.



За дверью уже никого не было. Пустой коридор и внезапное исчезновение собеседника вернули страх. В коридоре моргали две лампы из трёх. Третья, ближе всего к лифту, не горела вовсе. От этого мерцания начали болеть глаза.



Секунда — и дальняя лампа погасла, погрузив конец коридора в темноту. Тьма ползла по коридору, приближаясь ко мне. Гудение оставшейся лампы становилось всё громче, слушать это стало невыносимо. Вот и она заморгала, на мгновение погрузив меня в кромешную тьму, затем вспыхнула в последний раз и погасла.



И пала тьма.



Я с шумом захлопнул дверь.



Ночь первая.

Так всё же чья это квартира?



Я проснулся от боли в шее. Я уснул, сидя на полу, прислонившись спиной к кровати. Резко подняв голову — ударился затылком о деревянную спинку. Провёл рукой по голове. Рука отозвалась тысячами мурашек, бегущих по ней. Через несколько секунд туман сна развеялся, и я вспомнил, где нахожусь и что со мной происходило. Осмотревшись по сторонам, я не сразу придал значения изменениям вокруг — сон ещё не отпускал меня. И тут я увидел... Ужас сковал тело. Словно меня облили ледяной водой, и она тут же превратилась в лёд. Передо мной была дверь в комнату, где я уснул, но я был не в ней — я был снаружи. Я сейчас нахожусь не там, где уснул! Я в помещении, где стоит гроб! Значит, головой я ударился не о спинку кровати. Головой я ударился о гроб!



Я попытался повернуть голову, но шею пронзила острая жгучая боль. Периферийным зрением я успел заметить красную ткань, которой был обёрнут деревянный гроб. Стало трудно дышать. Сердце забарабанило так, что казалось — лёд, сковавший меня и не дававший пошевелиться, разломился и с звонким шумом посыпался на землю. Или это звенело у меня в голове.



Я вскочил на ноги и побежал к двери. Путь преграждала кровать с тумбой, которой я сам же заблокировал проход. С грохотом сбросив тумбу, я отодвинул кровать, ножками царапая паркет. Влетел в спасительную комнату и захлопнул дверь.



Когда я проделывал все эти движения, мне и в голову не приходило думать о странности происходящего. Но теперь, оказавшись внутри и оглядевшись, я заметил то, что раньше ускользало из внимания. Главная нестыковка была очевидна: дверь была заблокирована изнутри, а чтобы войти, мне пришлось разобрать баррикады снаружи. Теперь, стоя внутри, я понял — я сам разрушил своё укрытие и ворвался в комнату покойника. На самом деле я проснулся в своей комнате, но мёртвый дед внушил мне обратное, заставив выбраться из убежища прямо к нему в руки.



Я ещё не успел как следует осмыслить это, когда заметил, что гроб пуст!



— Ну всё! С меня хватит! — сказал я громко самому себе, слипшимися пересохшими губами. — Надо отсюда валить!



С этими словами я рванул к выходу. В прихожей пришлось тормозить так резко, что, проскользив по паркету, я рухнул на пол и стал грести руками назад, прочь от двери.



У входа, спиной ко мне, стоял мертвец. Услышав шум, он медленно развернулся и пошёл в мою сторону. На его шее, на верёвке, болтался ключ, который ещё недавно торчал в замке.



Он двигался медленно, издавая хрустящие и чавкающие звуки. Иногда ударялся плечом о стену, будто терял равновесие. Ноги подкашивались, шаги были неестественные — словно он тряпичная кукла, которую сверху держат за невидимые нитки. Один его безжизненный глаз был чуть приоткрыт.



Я лежал на спине и полз назад. Остановился только когда упёрся головой в гроб. Покойник тоже остановился. Его голова, осматриваясь, повернулась из стороны в сторону. Мертвец стал принюхиваться, громко вдыхая воздух носом. Я видел, как неестественно широко расширялись его ноздри. Он искал меня.



Вспомнив недавно увиденную по телевизору сказку, мне пришла безумная мысль — спрятаться в гробу. Я медленно поднялся с пола. Под ногой скрипнул паркет.



Мертвец, уловив звук, обнюхал воздух и быстрым шагом направился ко мне. Я вскочил и резко прыгнул в гроб. Это сработало — он прошёл мимо. Гроб, пропитанный запахом мёртвого тела, укрыл меня.



Я не мог отдышаться. Сердце билось так громко, что казалось — мертвец его слышит. Увлечённый поиском, он вышел в другую комнату, но вскоре вернулся. Постоял. Огляделся по сторонам своим чуть приоткрытым глазом. Подошёл к гробу.



Споткнувшись, он ухватился за край гроба. Кожа на его руке — белая, потрескавшаяся, свисала, будто это не кожа вовсе, а плохо надетая перчатка, на размер больше. Ногти длинные, жёлтые, грязные. Лицо такое же бледное, как и руки.



Из-под чуть приподнятого века на меня смотрел помутневший, мёртвый зрачок. Раньше он не мог видеть меня — глаз был прикрыт и различал лишь то, что находилось прямо перед ним. Но теперь, когда я оказался так близко, его поле зрения захватило и меня.



Он меня нашёл!



Мертвец протянул ко мне костлявые руки. Всё произошло очень быстро. Я сорвал ключ с его шеи и, не теряя ни секунды, бросился к выходу.



Я преодолел семь этажей так быстро, что не успел опомниться, как очутился на улице. Ключ остался у меня в руке. Было очень холодно. На мне были всего лишь брюки, свитер и домашние тапочки. Ветер и мокрый снег, больно хлещущий по лицу, мгновенно вернули меня к реальности. На улице не было ни одного прохожего.



— Интересно, который час? — подумал я, обходя дом, чтобы заглянуть в окно ужасной квартиры. — Что мне делать дальше? Обратно я не вернусь, а домой добираться в другой конец города. Общественный транспорт уже не ходит, можно было бы уехать на такси, но деньги остались в квартире, в куртке. Интересно, через сколько я замёрзну насмерть?



Я остановился и стал считать этажи: — Пять, шесть, семь, восемь, — произнёс я вслух. Света нет, но как будто включён телевизор. А нет, это на седьмом. На восьмом оба окна были темны. Но когда я убегал, свет ещё горел. Это я помнил точно.



Многоэтажка смотрела на меня тёмными окнами. Лишь в одном окне на седьмом этаже слабо моргал какой;то свет, похожий на свет от включённого телевизора.



Я присел на лавочку и стал ждать. Не знаю, сколько я так просидел, но за всё это время не появился ни один прохожий, по дороге не проехала ни одна машина. Я перестал чувствовать пальцы на ногах. Я встал, чтобы размяться. Ещё раз посмотрел на окна. На седьмом этаже по;прежнему кто;то не спал, либо спал, но с включённым телевизором. Нужно было пойти и попросить помощи. Хотя бы попросить позвонить.



Я решился и вошёл в подъезд.



                ***



Я шёл по коридору до двери квартиры, хозяин которой, как я думал, сейчас смотрит телевизор. За спиной раздалось прерывистое гудение, и лампа позади меня стала мерцать. Я украдкой обернулся, посмотрел на лампу и, ускорив шаг, пошёл дальше. Когда я проходил под второй подвешенной к потолку люминесцентной лампой, она проделала то же, что и первая. Я остановился. Первая лампа моргнула в последний раз и погасла, а та, что была надо мной, стала громко гудеть и бешено мерцать. Гудение заполнило всё пространство, оно забралось ко мне в голову. Я вгляделся вглубь коридора. На секунду показалось, что из тьмы на меня кто-то смотрит. Что-то зловещее стояло там, в глубине коридора, прячась за светом. Я попятился к двери. Надо мной вспыхнула и замерцала очередная лампа. Я продолжил идти спиной вперёд, вглядываясь в пустоту коридора.



Периферийным зрением уловил движение. Высокая, болезненно худая фигура качнулась из стороны в сторону и исчезла. Я застыл. В голове кричало: «Беги! Беги! Беги!», но тело не слушалось. Ужас сковал меня. Я стоял, надеясь, что больше ничего не увижу. Но я увидел.



В мерцании света, в ту короткую паузу между вспышками, проступал силуэт — высокий, неестественно худой. Существо кралось, приближаясь, но не прямо: оно скользило от стены к стене, словно без опоры могло переломиться надвое. В мигающем свете его движения были рваными, резкими, нечеловеческими.



Существо раскрыло пасть. Чёрные глаза впились в меня. Я попятился назад. Лампа над головой заморгала быстрее, и шаги существа ускорились. Я повернулся к двери, трясущимися руками постучал. Ключ выскользнул из пальцев. Я закрыл лицо руками и понял — это конец.



Ночь третья.

И пала тьма



Ночью пошёл снег. Ветер утих, и снег медленно опускался на землю, укрывая собой замёрзшие лужи. Сегодня в холле никого не было. Я дождался лифта, вошёл и нажал кнопку своего этажа. Двери закрылись и через полминуты открылись снова, но уже на седьмом этаже. В коридоре было темно. Горела лишь одна лампа из трёх. И та уже моргала на последнем издыхании. Громко жужжала, заполняя своим гудением всё пространство коридора. Это была самая дальняя от лифта и самая ближняя к моей квартире люминесцентная лампа.



— Что происходит со светом на моём этаже?! — нервно подумал я, остановившись под гудящей лампой и глядя вверх. Лампа жужжала: ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-г-г-г-ж-ж-ж-ж-г-ж-г-ж, мерцая в такт жужжания. Ж-ж-г-г-ж-б-ж-б-г-ж… похоже, ей становилось хуже. Ж-ж-ж-б-г-ж-б-б-беги-ж-ж-ж… ЧТО??? «Беги?» Я чётко услышал: «Беги»…



Внезапно лампа погасла. Стало совсем темно. Трясущейся рукой я нащупал ключ в кармане и вбежал домой. Дома я немного успокоился. Принял душ, включил телевизор, открыл холодильник. Холодильник обдал меня морозной свежестью. Запаха еды в этой свежести не прослеживалось. Но был какой-то другой запах. Неприятный. Источником запаха служила урна с мусором под мойкой. Я уже давно не выбрасывал мусор. Я решил просто выпить кофе и идти спать. И нужно вынести мусор.



Я пошёл в домашних тапочках. Наступил на замёрзшую лужу. Лёд треснул, и тапок исчез в тёмной воде. Всю дорогу обратно я смотрел на следы, оставляемые мокрым тапком, и представлял, что это кровавые следы, а я — раненый, пытаюсь удрать от племени каннибалов.



Вошёл в лифт и, всё так же глядя себе под ноги, нажал кнопку.



                ***



Света в коридоре, конечно же, не было. За моей спиной затворились двери лифта, и стало совсем темно. Только лунный свет, тускло пробивающийся из общего балкона, кое-как освещал площадку.



Я на ощупь пошёл к двери своей квартиры. Достал ключ, сделал два оборота и вошёл внутрь. И вот тут я понял, что это не моя квартира! Наверное, я случайно нажал кнопку не того этажа и прошёл к двери, не заметив ничего подозрительного в темноте коридора. А найденный ключ всё это время лежал у меня в кармане!



Из глубины квартиры доносился чей-то тихий монотонный голос. Я хотел развернуться и бежать отсюда. Но любопытство взяло верх. Я глубоко вдохнул и шагнул вглубь квартиры.



В квартире было темно. Её освещал лишь тусклый свет из окна. Я нащупал выключатель на стене, но свет не включился. Посреди комнаты стоял пустой гроб, рядом с ним — фигура человека. Я узнал в ней чудаковатого старика, который приходил ко мне прошлой ночью. Он стоял и что-то рассказывал, словно обращаясь к гробу.



— Тогда я испугался, — говорил он. — Я пообещал парню, что вернусь и помогу ему, но я не вернулся. Я знал, что не вернусь. Я знал, что это ты для меня приготовил ловушку.



В соседней комнате творился хаос. Кровать стояла посреди комнаты. Разбитая, перевёрнутая тумба лежала рядом на полу, содержимое шкафа было вывернуто на пол перед ним, будто его стошнило всем этим барахлом. На паркете виднелись глубокие шрамы от железных ножек кровати.



— Я тебя узнал сразу, как увидел, — продолжал сумасшедший старик, — хоть и прошло много лет. В последний раз мы виделись, когда были ещё детьми. Но я тебя узнал, как только увидел твой труп в гробу.



Внезапно старик замолчал и повернул голову в мою сторону. От неожиданности я вздрогнул и выронил ключ.



Я упал на колени и стал шарить руками по грязному полу в поисках ключа. Я посмотрел в сторону гроба. Сразу этого не было видно, но теперь, когда глаза привыкли к темноте, когда я присел, я увидел: за гробом на корточках сидел мертвец. Он был одет в чёрный погребальный костюм. Один его глаз был немного приоткрыт. Он обнюхивал воздух вокруг себя.



Я замер. Покойник встал во весь рост и медленно пошёл прямо на меня. Он споткнулся о табуретку, на которой стоял гроб, но, не обращая на это никакого внимания, двинулся дальше, увлечённый моим запахом. Старик продолжал молча смотреть в мою сторону.



Рука нащупала ключ, и я рванул к выходу.



Я выбежал из квартиры и по тёмному коридору побежал к лестнице. На лестнице тоже не было света. Я бежал как сумасшедший и подвернул ногу, но скорость не убавил. Я весь дрожал. Каждый шаг отдавался болью в мышцах, в голове звенело, в горле пересохло. Ниже седьмого этажа свет уже был. Со светом бежать стало легче. Голова кружилась. Я стал хуже видеть. Нужно было убираться отсюда как можно скорее, а завтра я вернусь сюда с кем-нибудь. Но не один! Только не один!



Я остановился только у автобусной остановки, к которой как раз подъезжал автобус. Двери, похожие на лифт, отворились, и я вошёл в слабо освещённый салон. В автобусе никого не было. Зато было тепло и сухо. Я сел у окна и уставился в пол. Мне нужно было отдышаться. От быстрого бега меня тошнило. Я не знал, куда я еду. Нужно было собраться с мыслями и решить, что делать дальше.



Я посмотрел на свои руки — они были бледные, как у покойника. Постепенно чувство первобытного страха сменилось мыслями о том, что я в безопасности. Захотелось выпить кофе, залезть под тёплое одеяло, прижаться к своей, уже бывшей, жене и уснуть. Мне даже показалось, что я уловил аромат кофе, как это бывало по утрам, когда супруга вставала раньше меня и готовила нам завтрак. А я просыпался позже, когда этот сладковато-горький запах заплывал в нашу спальню и будил меня.



Теперь я уже чётко чувствовал этот аромат. Но это был не аромат сваренного кофе. Запах был такой, будто ты нюхаешь кофейные зёрна или открыл банку с молотым кофе и прямо из банки вдыхаешь аромат.



Картинка перед глазами стала расплываться, меня клонило в сон. Я достал из кармана помятую пачку, вынул из неё последнюю сигарету и чиркнул зажигалкой. В мгновение воздух вокруг меня наполнился огнём, осветив мою кухню. Я стоял с зажжённой зажигалкой рядом с газовой плитой. Из залитой водой конфорки с шипением вырывался газ.



Из соседней комнаты сестра Бабы Яги зловещим голосом объясняла телезрителям, что она обманула Царевича и теперь выкопает его и съест.



Раздался взрыв... Наступила тишина... И пала тьма.



Эпилог



В полумраке комнаты, освещённой лишь светом луны, рядом с пустым гробом стоял старик.



— В детстве, когда мне было девять, мы с другом Костей пробрались ночью в дом мёртвого колдуна. Я не помню, что случилось той ночью, но после неё Костя тяжело заболел. Родители возили его в соседнюю деревню к бабке;ведунье. Люди говорили, что она сказала, будто болезнь можно передать другому. С тех пор вся деревня стала их сторониться. Позже семья уехала. Куда — никто не знает. Прошли годы. Я думал, что никогда больше тебя не увижу. Но вот мы встретились.



В прихожей что-то щёлкнуло. В углу за гробом дрогнула тень. Старик продолжал:



— Тогда я испугался. Я пообещал парню, что вернусь и помогу ему, но я не вернулся. Я знал, что не вернусь. Я знал, что это ты для меня приготовил ловушку.



— Я тебя узнал сразу, как увидел, хоть и прошло много лет. В последний раз мы виделись, когда были ещё детьми. Но я тебя узнал, как только увидел твой труп в гробу.



Старик почувствовал на себе взгляд. Замолчал. Медленно повернулся. В комнате стоял парень, что жил этажом ниже. Вчера старик заходил к нему, но не мог вспомнить, зачем. Он пытался восстановить в памяти весь вчерашний день, начиная с того момента, как оставил внука наедине со своим мёртвым дедом. Но ничего не получалось — память была пуста. Тень скользнула к парню. Тот заметил её и резко рванулся к двери. Вместе с ней они выбежали из квартиры, оставив старика одного.



Старику стало тяжело стоять, и он прилёг, не заметив ни высоты кровати, ни узкого бортика, через который он перевалился. Сразу пришло спокойствие, какого не было уже несколько дней — густое, как шерстяное одеяло. Он закрыл глаза и позволил себе раствориться в этом спокойствии. Сон, как тихая река, унёс его прочь. Но вскоре оборвался. Тело затекло, тесная одежда давила, словно чужая. Попытался пошевелиться, но руки и ноги не отвечали. С усилием он приоткрыл один глаз. Вместо потолка — верхушки деревьев. Тёмные, голые, врезавшиеся остриём в бледное небо, они стояли неподвижно. Вороны прорезали воздух своими скрипучими голосами. Потом он увидел его. Парень, который мгновение назад выбегал из квартиры, теперь стоял прямо перед ним. Лицо бледное, взгляд испуганный. Он смотрел на старика так, будто видел не человека, а само воплощение ужаса.



Старик хотел закричать, но голос сорвался. Остался только шёпот, едва слышный, как дыхание тихого зимнего ветра:



— Помоги…



И этот шёпот, слабый и отчаянный, повис над кладбищем, смешался с криками ворон и холодом зимы. А затем растворился в воздухе, пока не исчез окончательно в пустоте неба.