Вырваться из ада... гл. 25 В пути, ты мне свети

 гл. 25 В пути, ты мне свети, моя звезда ...
                ВК 16.12.25г.

 После неудавшегося побега и поимки нас, в кровь избитых, швырнули в сырой и темный подвал, где мы промучились пять суток. Хлебали холодную воду, стонали да грызли куски брошенной кормовой макухи для скота.

Добавили ежедневно каждому по десятку розог и привязывали колючей проволокой к столбу часа на три. Мы выдержали. И крепко запомнили.

Потом стали гонять на всякие ремонтные работы на станцию Чир, где вручную растаскивали развороченные бомбами амбары, мостили разбитые дороги после бомбежки нашими самолетами.

Глядели мы мрачно, исподлобья на стучащие колесами к Сталинграду платформы с самолетами, техникой, лошадями-битюгами.
К вечеру брели под конвоем вдоль полотна железной дороги с длинными штабелями авиабомб, буртами зерна. Километровые склады на станции и берегу реки были заставлены цистернами с горючим, высились под брезентом зеленые ящики с боеприпасами.

По улицам лязгают гусеницами серые танки с черными крестами. Прут самоходные пушки, грузовые машины с прицепами и груженные пехотой.
- Сталин капут! - орут солдаты в нашу сторону. - Москва капут, рус!
- Шнель! Шнель! ( Быстро! ) – сгоняют нас прикладами конвойные с заполненной улицы.

Тревожный багровый закат в полнеба усиливает наши смятенные души.

Как далеко было тогда до Берлина и красного знамени победы над рейхстагом!..

После неудачного побега и упираясь глазами в эту военную силищу, у многих пропадала вера, что устоит дерущийся Сталинград. Иные безнадежно и боязливо молчали. При мне плевались и говорили:
- Николай, не быть нам в победе. Хоть вешайся…
- Мы не вылезем из этого котла смерти!
- Эх, - кашлял кто-то, - немцы раньше отдавали пленных из лагеря, если местные признавали их мужьями, а то сынами.
- Ага, - обозвался другой, - было да прошло, на-ка, выкуси…

- Мужики, мы солдаты, жизнь еще не кончена,… не вешайте нос. - отрезал я. – Не распускайте нюни. Вытрите сопли!
И крепче стискивал зубы, убеждая их и себя не терять веры и не падать духом. Иначе к черту надежды на перелом в войне. Надежда - наш маяк, иначе беда.

Однажды к вечеру налетели два наших самолета и стали бомбить склады, часть бомб попала в боеприпасы и все начало взрываться. В ответ застучали немецкие пулеметы.

Охрана нашей колонны бросилась прятаться. Пользуюсь паникой, я и еще кто-то, кинулись через пути к лесу.

Бежал, покуда хватало сил, аж в груди, в легких резало, стал задыхаться. Оглянулся. На станции гремело, продолжали рваться боеприпасы, полыхало оранжевое пламя, дымища в пол неба. Погони за спиной не увидел. Смахнул со лба кровь, с недавнего шрама на лбу.
Отделился я от бежавших и поспешал один, ведь кого понадежнее знал, те ушли с Ренардом к фронту, и теперь надеялся только на себя.

Зашел потаясь на хуторок, попросил что-то кинуть в рот, в лесочке пролежал до сумерек и стал продвигался в сторону фронта. Шел проселочными дорогами при луне, от ходьбы и согревался. Уже холодало.

К жилью пробирался, просил малость отогреться. Выбирал хатенки поплоше, победнее, простые люди жалостливые, а в зажиточных дворах можно нарваться на старосту, а то и полицаев.

Бабы подкармливали, совали вареную картошку, обрезки соленого сала, одежку латаную от мужей. Одинокие, а то вдовы солдатские, как-то предлагали остаться у них, да стать на учет у старосты, как беженцу гражданскому и работать в сельхоз общине. Кивали на таковых, здесь уже прижившихся. Нет, не мое это, отсиживаться - и я отказывался.
Другие подсказывали, где стоят фрицы, чтобы обойти их звериное «кубло». Ночевать не оставляли, боялись, наскочат полицаи и всех порешат.

Пробирался всякими кружными, ну, волчьими стежками. Мимо полей, голых перелесков, стоящих у обочин, словно скелеты, редковетвистых деревьев. В ночи, в стонах и свисте стылого ветра слышался мне гомон и гул лагеря. Пока везло. Никем не задерживался. Одна мысль свербила голову – как бы не сплоховать, не попасться.

На расспросы люди остерегали - недалече в хуторе Деминском у немцев лагерь и в нем военнопленных больше тыщи, мрут от голода и дизентерии. Сторожат их сотни четыре полицаев, злющих украинцев. Они выслуживаются в облавах да розыске партизан. Вот их надо бояться. Рыскают как овчарки по всем дворам и дорогам, вынюхивают.

Жаловались хуторяне, что наша сволота тоже повылазила из нор, как гадюки, и прислужничает по сбору молока, яиц и кур. Отобрали коров, свиней, овец, чем детей кормить в зиму? Если не выйдешь на ихние работы – готовься к порке.

Комендатура поставила старостами тех, кто служил в белой армии да настроен против Советов. Колхозы назвали общинами, вместо председателей поставили своих доверенных слуг-управляющих.
Ругались люди, негодовали на них.

- Назначили нам в бывшем колхозе "Красный партизан" такого. При советской власти кузнецом был, тихий. А тут откуда что взялось. Арапник в руках и бьет этой плеткой куда попало. Смотришь на поле, бригадиры все с арапниками. Чуть бы передохнуть, а он - по спине. А дальше хуже, потащат к коменданту. Там разложат и всыпят розгами. Ввек не забудешь.

- А еще агитируют вести во дворах личное хозяйство. Хотя сами тащат, выгребают подчистую все из наших сараев, кладовок, чердаков и погребов.
- Как-то старушки собрались и давай гадать - скоро ли придет, воротится советская власть. Донесли свои же - и всех бабок постреляли.

Встреченные женщины, глядя на меня, молодого, покачивали головой:
-Ой, берегись, сынок! Намедни немцы схватили враз четырех мужчин в хуторе Тибиревском и Степановском, увезли и расстреляли. Вроде, это были связные партизан. Те и очухаться не успели.

Ужасали меня услышанные немыслимые зверства.

Местные бабы второпях, сквозь слезы, говорили, что за рекой Чир женщины разыскивали могилы убитых родителей.

Наткнулись на свежую яму, сверху ее валялись куклы, машинки, рогатки… Когда разрыли яму, в ней оказались трупы детей. То была расстреляна ребятня Нижнечирского детдома для умственно отсталых детей. Женщины зарыли яму и ушли, от греха подальше.
Кастелянша этого дома Донскова видела, как немецкие офицеры погрузили из детдома в две крытые машины 47 детей от 3 до 12 лет, с игрушками. Потом за станцией Нижний Чир старших расстреляли, а малышей лет пяти и слабеньких сталкивали в яму живыми.
Так живьем и завалили их, невинных.

Господи, я аж вскинулся от такого зверства и стрельнуло в голову, а живы ли мои Валя с сыном Шуриком, которых со всеми гонят из Сталинграда в неволю...
Долго сидел в закутке какой-то развалюхи, уставившись в бездонное звездное небо. Даже во рту появился привкус злости и ненависти.

Мой час настанет, был уверен - мстить и бить, и тронулся к фронту дальше через этот казачий край.

Поглядывал на ночное небо, Полярную ведомую звезду. В пути, ты мне свети, моя звезда... Звезда Надежды. Просто так я не сдамся.

До костей пробирали утренние, с белесой изморосью на пожухлой траве, холода. Ступал ногами едва, весь съежился.

На хуторе в крайнем курене дымила труба, тявкала Жучка, звякали ведра. На верху соломенной клуни ворковали голуби. По-домашнему все, мирно. Попросил обогреться.

Хозяин, с жидкой бородкой, запустил в сени, спросил кто я и откуда.
- Да ты весь посинел!
Крикнул жене, чтобы снесла что-нибудь поесть – и ушел во двор кормить птицу. Шмыгнула с печи девчушка.

На меня из красного угла смотрел с иконы строгий лик Николая Чудотворца, по вере - он мой покровитель. Под лавкой жмурился черный кот, на ней лежала кожаная плетка с короткой ручкой.

За столом жадно хлебал я из миски гороховый суп.
 Вернулся хозяин и усмехаясь балаболил, что немцы, мол, уже заняли Сталинград, идут на Камышин и Саратов. А война скоро закончится, как только они возьмут Москву и убьют Сталина. И здесь скоро "капут" партизанам.

Я кусал хлеб и молчал. Хотя от горячего супа и разморило, но внутренне весь напрягся.

Он не спеша развернул бумажный листок.
- Вот, слухай на меня. Приговор немецкого суда по хутору Деминскому на шестерых баб «…приказывается всех стоящих под № 1-6 расстрелять, так как они держали связь с партизанскими бандами». Смекаешь?

А сам ощерился и уставился на мой незаживший шрам на лбу да обтрепанный вид. Мне стало не по себе.
- Немцы дюже надеются на нас, справных казаков. Уже сделали в станице Нижне-Чирской комендатуру и гестапу. А земли и инвентарь возвернут казакам…
На-ка, глянь! - и сунул мне в руки листовку немецкую с призывом к красноармейцам «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!» и «пропуском в плен».

Тут почуял я неладное, понял, что нарвался на беду...
Хозяин хмыкнул, подтянул шаровары с лампасами, заправленными в сапоги. Поправил на иконе рушник, перекрестился и произнес:
- Ниспошли здравия воину Гитлеру и силы ему разбить врагов -большевиков...

Внезапно с треском распахнулась дверь. Вломилось два здоровяка в красноармейской форме, с белыми повязками «полицай» на левой руке и принялись лупить меня палками. Третий лоб с винтовкой стоял у двери.

Понятно, пока я хлебал, казак тянул время и заливал мне в уши, а сам отослал девчонку к полицаям - вот и все, хана моей свободе…

Тащили меня дружно мимо "гостепреимного" казака и висевшей иконы Николая Чудотворца, моего заступника.

Вели - и били, везли на телеге -добавляли, волокли в какой-то сарай, тоже колотили.

Ничего,  выдюжим, где наша не пропадала - была моя последняя мысль, когда столкнули сверху в погреб. А подколодным гадюкам, выжидавшим немцев-освободителей, еще  наступим на хвост и голову оттяпаем. Помирать мне еще рано.
Глухо, словно крышка гроба, закрывая лаз, грохнула надо мной тяжелая деревянная ляда. Темнота...

Читатель, оставим на время персонаж нашего повествования.
Добавим о возмездии оккупантам...

После освобождения станицы был составлен Акт о расстреле гитлеровскими палачами 47 детей из Нижне-Чирского детского дома.
15 декабря 1943 г. в Харькове состоялся судебный процесс о зверствах немецко-фашистских захватчиков над мирными жителями на Украине и в России.

Читаем показания на суде М.П. Буланова, бывшего красноармейца,  шофера грузовика, водившего зачастую передвижную газовую камеру. Загружая в нее живых людей, к месту закапывания   он привозил трупы.

Это он возил детей на расстрел. Цитируем.
«Подъехав к яме, я, по приказанию шефа отделения, а также и другие гестаповцы стали водить детей к яме, около которой стоял гестаповец, немец Аликс, фамилии точно не знаю. В упор из автомата в голову он расстреливал детей, после чего сталкивал их в яму. Дети, видя происходившее, вырывались и кричали: «Дядя, я боюсь», «Дядя, я хочу жить, не стреляйте в меня» и т.д., но на это немцы не обращали внимания.
…От немцев я получал содержание 90 марок или 900 рублей, также получал паек, солдатский. Кроме того, вещи от расстрелянных советских граждан, которые оставались, когда немцы отбирали себе лучшие, а прочее давали нам».

Военный трибунал приговорил М.П. Буланова к смертной казни через повешение. Он вместе с подельниками участвовал и в других злодеяниях на территории России и Украины.

В Харькове, на площади, при стечении более 40 тысяч жителей, бойцов Красной Армии, советской и иностранной прессы, над Булановым и другими осужденными за зверское истребление граждан, приговор был приведён в исполнение.

«Всё закончилось за несколько минут. Обвиняемых затащили в кузова четырёх открытых грузовиков и поставили на табуреты. Затем им на шеи накинули петли. Повязки на глаза не надевали. Во время предварительных действий троих из четырёх заключённых пришлось поддерживать. Буланов потерял сознание; Ритц и Ретцлафф побледнели как полотно; у них потекли слюни, и подкосились ноги».1.

Журналист, писатель Константин Симонов, работавший на процессе, писал, что Буланов, погубивший сотни людей, принять свою участь достойно не смог. К виселице его вели под руки, ибо ноги его не держали, подкашивались. «Вздернули, как мешок с дерьмом», — заметил журналист.

Так началось возмездие за учиненный геноцид советского народа и открыта дорога к Нюрнбергскому процессу 1945 года, на котором были осуждены главные нацистские преступники.

Суровый Мамаев курган.
Родина-мать с мечом видна через Волгу из г. Волжского.

Там в 2023 году проходила жгучая, бьющая по нервам, сценическая реконструкция заседания Харьковского трибунала.

Это был значимый творческий проект Центра культуры и искусства «Октябрь» и Волжского филиала Международного юридического института под названием «Реквием 1942…02.09. Суд. Высший».

Если Вы посетите Государственный Архив Волгоградской области, его сотрудники могут ознакомить с хранящимся здесь уголовным делом о расстреле воспитанников Нижнечирского детского дома.

Такие трагедии должны навечно оставаться в памяти поколений

Продолжение следует...
    
..................
1.https://en.wikipedia.org/wiki/Khark...