Ёлка желаний глава 3

Глава 3. Нежданные гости и «простофиля» в коже

Три дня Анна Петровна жила, как сапёр на минном поле. Каждая мысль проходила строгий цензурный комитет в её голове. Она научилась мысленно добавлять «с любовью» и «на благо» к любым случайным порывам раздражения. Гном под ёлкой лежал, присыпанный снегом, и не подавал признаков жизни. Анна Петровна начала надеяться, что всё закончилось — странный сон наяву, вызванный предпраздничным стрессом.

Но на четвёртый день, под вечер, во двор с оглушительным рёвом вкатил чёрный мотоцикл. Звук был таким, что дрогнули стекла в её серванте. Анна Петровна, протиравшая фамильный сервиз, вздрогнула и подошла к окну.

С мотоцикла, ловко перекинув ногу, спрыгнула девушка в элегантном бежевом пальто и с белоснежной шапочкой на белокурых волосах. «Лиза!» — сердце Анны Петровны ёкнуло от радости. Внучка! Она не ждала её так рано, до праздника ещё неделя.

Но радость длилась секунду. За рулём мотоцикла сидел молодой человек, от вида которого у Анны Петровны отвисла челюсть. Он был облачён в чёрную кожу с головы до ног. Из-под шлема выбивались пряди иссиня-чёрных волос. На его руках, шее и даже на лике (Боже, на лице!) виднелись татуировки. На груди звенела массивная серебряная цепь, а на запястьях браслеты с шипами, от которых, казалось, можно было истечь кровью от одного неловкого движения.

Лиза что-то крикнула ему на ухо, смеясь. Молодой человек заглушил двигатель, снял шлем, и Анна Петровна увидела неглупые, но дерзкие карие глаза. Он оглядел двор с видом хозяина мира и сказал что-то громкое. Донеслось обрывками: «…чё за спальный район, тишина-то мёртвая…» и «…старушкам только тут и впадать…»

Язык его был странным, уличным, усыпанным непонятными словечками вроде «чилл», «краш» и «селлинг». Анне Петровне показалось, он говорил на марсианском диалекте пренебрежительного подростка.

«Невоспитанный, наглый, испортит мне девочку!» — пронеслось в голове панической, жгучей мыслью. И в тот же миг, забыв про все свои осторожности, она подумала ясно и зло: «Вот бы этого… этого простака в коже… чтоб он почувствовал себя полным идиотом! Прямо сейчас! Чтобы слова застревали, а вид был… ну, чтобы Лиза увидела, кто он на самом деле!»

Она даже не вспомнила про ёлку. Это был чистый, сконцентрированный импульс материнской (вернее, бабушкиной) ревности и страха.

Во дворе вдруг резко сработала сигнализация на соседской машине, завыв сиреной. Молодой человек, которого Лиза представила как Стаса, вздрогнул и обернулся. И в этот момент на него с голой верхней ветки старой липы слетела и громко шлёпнулась ему прямо на плечо огромная, сонная ворона.

Стас ахнул, замахал руками. Ворона, каркая, уцепилась когтями за его дорогую кожаную куртку.
—Да отсъе… отсъеб… — начал он своё коронное словцо, но язык вдруг будто заплетёлся. — От-от-отлепись, птица… немытая!

Он заёрзал, пытаясь стряхнуть птицу, и поскользнулся на утоптанном снегу. Ноги сами собой поехали в забавном, почти клоунском танце. Чтобы удержаться, он инстинктивно ухватился за единственную опору — за миску замёрзшей собачьей еды у подъезда. Миска перевернулась. Стас, окончательно потеряв равновесие, плюхнулся в сугроб, но уже сидя и с перевёрнутой пластиковой миской на голове, как шлемом космического дебила.

Ворона, торжествующе каркнув, взмыла в небо.

Лиза сначала ахнула, потом — к ужасу Анны Петровны — рассмеялась. Звонко, заразительно.
—Стас, Боже мой! Ты как в комедии! — закричала она.

Стас сидел в сугробе, с миской на голове, весь перемазанный в снегу и собачьих радостях. Его крутой, брутальный вид растворился, оставив лишь сконфуженного, мокрого и очень глупо выглядящего молодого человека. Он попытался встать, поскользнулся ещё раз и выругался, но его сленг теперь звучал жалко и неубедительно: «Вот это краш, блин… полный… селлинг моего лица…»

Анна Петровна на кухне, наблюдая за этим фарсом, сначала сжала кулаки от злорадства. Получил, простак! Но потом её взгляд упал на Лизу. Девушка, смеясь, подбежала к Стасу, протянула руку, чтобы помочь ему подняться. В её глазах не было отвращения или разочарования. Была веселая, почти нежная снисходительность. «Она… она его жалеет? Или это ещё хуже — ей смешно, и он теперь для неё не угроза, а… шут?»

И тут холодный укол пронзил сердце Анны Петровны. Она вспомнила о гноме. Вспомнила Витины наушники. Злое желание исполнилось. Но разве она хотела, чтобы внучка смотрела на избранника с жалостью? Разве она хотела сделать из него униженного клоуна? Она хотела, чтобы Лиза разочаровалась, а не умилилась!

Желание сработало буквально. Слишком буквально.

Внизу Стас, наконец, встал, с позором сняв с головы миску. Он что-то бормотал, отряхиваясь, и его уличный пафос окончательно испарился, оставив лишь растерянность подростка.

«Нет, — подумала Анна Петровна с новым, леденящим ужасом. — Так нельзя. Это не исправляет. Это калечит моменты. Нужно… нужно что-то хорошее. Для Лизы. Чтобы этот вечер не был испорчен. Чтобы она запомнила что-то светлое, а не этот дурацкий цирк».

Она сосредоточилась, выдыхая злость и впуская на её место тревожную, но искреннюю заботу. «Пусть у Лизы будет прекрасный вечер. Пусть она увидит в нём… не только это. Пусть он покажет, что может быть и другим. Хоть на минуту. И пусть у меня на душе станет спокойно».

Она не знала, подействует ли это после только что исполненного «заказа». Но рискнуть стоило.

Внизу Лиза, всё ещё улыбаясь, вытащила из сумки пакетик салфеток и протянула Стасу. Он неловко принял их, и их взгляды встретились. Вдруг его сконфуженная гримаса сменилась на обычную, даже немного застенчивую улыбку. Он что-то сказал тихо, без всякого сленга, простыми словами: «Извини. Полный провал. Как тебе не стыдно со мной рядом быть?»

Лиза покачала головой и взяла его за рукав. «Пошли, я тебе у нас чаю налью. Бабушка, наверное, уже нас видела. Только куртку эту… может, у подъезда оставишь?»

Они пошли к подъезду. А Анна Петровна, переводя дух, бросила взгляд в сторону спящего двора. Там, под ёлкой, в сугробе, на миг мелькнул и погас зелёный огонёк. То ли от фонаря, то ли нет.

Вечер, к её удивлению, прошёл… нормально. Стас, предварительно сняв куртку и браслеты, оказался тихим и вежливым. Он с трудом, но поддерживал разговор о погоде, чае и даже помыл за собой чашку без напоминания. Лиза сияла. Анна Петровна видела, что девочка счастлива, и её сердце сжималось от противоречия. Этот «простофиля» явно был для Лизы кем-то важным.

Проводив гостей (они уехали на такси, мотоцикл остался во дворе), Анна Петровна долго стояла у окна. Она не радовалась. Она была в смятении. Она применила силу дважды за вечер. Сначала — как грубый топор. Потом — как тонкий скальпель, пытаясь залатать нанесённую ею же рану. И не знала, что выйдет в итоге.

Одно она понимала теперь точно. Эта сила — не игрушка. Это оружие и лекарство одновременно. И чтобы им пользоваться, нужно быть мудрее, чем она есть. А мудрость, как известно, приходит с опытом. Часто — горьким.

Она посмотрела на снег, в котором отпечатался след от упавшего Стаса. «А что, если следующий «заказчик» будет не такой невинный, как я? — подумала она. — Что, если чьё-то злое желание будет по-настоящему страшным?»

Ветер качнул ветви общественной ели, и гирлянды замигали тревожным, аварийным светом. Похоже, новогоднее волшебство только набирало обороты. И Анне Петровне предстояло решить: быть его невольной исполнительницей или… научиться им управлять.