Балерина. Гл. 7

            Первая встреча или унижение в ритме танго.
 
Не стоит женщин обижать. Слеза так больно обжигает. Не зря, в народе говорят- бог слёзы женские считает.
 
Это был дорогой, полутёмный ресторан с приглушенным светом, мягкой музыкой и шепотом за столиками. Воздух пах трюфелями, дорогим вином и деньгами.
   Елена вошла в зал, и на мгновение всё замерло. Она была не просто красива - она все ещё сияла энергетикой только что закончившегося триумфа. На ней было элегантное, но неброское чёрное платье, подчеркивающее её балетную осанку. Она была звездой, сошедшей со сцены в мир смертных.
   Гибкая, как ивовый прут; изящный, словно у античной статуи профиль; иллюстративная линия силуэта; струящийся, плавный контур тела; высокая и статная, с осанкой балерины.
 Её фигура напоминала работу скульптора, где каждая линия была на своём месте. В ней чувствовалась не хрупкость, а упругость, жизненная сила - сила гибкого тростника, а не хрупкость стекла.
  Она не шла, а будто парила над землёй; её шаги были бесшумными, как падение лепестка; походка пружинистая и упругая, словно она только что сошла со сцены после победы.
   Увидев Антона, сидевшего за столиком Елена не шла, а владела пространством вокруг; её шаги были размеренными и полными собственного достоинства; чёткий, уверенный ритм каблуков, отбивающий такт её непоколебимой уверенности.
   Её бедра покачивались в такт невидимой музыке; движения были обволакивающими и текучими, как танец; она двигалась с грацией пантеры - мягко, мощно и осознанно.
  Её жесты были скупыми и точными, без лишней суеты; она двигалась с экономичной грацией, без резких, нервозных движений; даже чтобы поправить прядь волос, она делала это одним плавным, законченным движением.
  Её движения были дышащими непринуждённостью; она не позировала, а просто существовала, и это было идеально; в её пластике читалась лёгкость и радость бытия.
   Руки Елены двигались, как крылья птицы в полёте; её жест был похож на раскрывающийся цветок; она поворачивала голову так плавно, что казалось, время вокруг неё замедляется.
    А лучезарная улыбка, направленная в сторону мужа, озаряла всё вокруг, как внезапный луч солнца из-за тучи. Уголки её губ приподнимались, намекая на какую-то тайну, известную только ей одной; улыбка Моны Лизы, лёгкая и не до конца разгаданная.
   Елена улыбалась не только губами, но и глазами, и всё её лицо сразу светилось теплом; это была улыбка, от которой на душе становилось светло и спокойно. В её глазах искрились озорные искорки; взгляд был живым и мгновенно меняющимся, отражая поток мыслей.
 Она притягивала взгляды всех сидящих в зале мужчин и женщин, не столько внешностью, сколько необъяснимой энергией; в комнате, полной людей, взгляд невольно искал её.
   Её привлекательность была не в идеальных чертах, а в абсолютной гармонии всего облика: как она двигается, смотрит, улыбается и молчит.
 А, её красота шла изнутри - от ума, доброты и внутренней силы. Это была красота, которая с годами не увядала, а лишь преображалась. И после разговора с ней хотелось стать лучше. Она оставляла за собой шлейф лёгкости и вдохновения.
   Черты лица были не тёплыми и мягкими, а резкими, скульптурными, высеченными из мрамора или льда. Идеально симметричные, но лишенные тепла. Высокие, резко очерченные скулы, которые казались скорее архитектурным элементом, чем частью живого лица.
  Увидев Елену, Антон, буквально засиял от гордости. Он встал, помог ей сесть, поцеловал в щёку и преподнёс огромный букет белых роз. Они заказали шампанское, чокнулись, он что-то говорил ей, полный восхищения. Она пыталась улыбаться, но внутри еще тлела дрожь от визита в гримерку.
  Именно в этот момент из глубины зала на неё смотрел тяжёлый, неподвижный взгляд. Мамука, местный бизнесмен и олигарх сидел за столиком у стены с каким-то деловым партнёром. Он не улыбался, просто пил коньяк и смотрел на неё, как коллекционер на уникальный экспонат, который вот-вот приобретёт.
   За соседним столиком, демонстративно не скрываясь, сидели двое его охранников. Их присутствие было молчаливой угрозой, нарушающей все правила приличия этого места.
 Елена чувствовала этот взгляд на себе, как физическое прикосновение. Она старалась не смотреть в ту сторону, но ее спина горела.
Заиграла живая музыка - страстное, чувственное танго.
   И тут же, отставив в сторону бокал, Мамука медленно поднялся из-за стола. Он был чуть навеселе, но это придавало ему лишь еще большего хамского презрения к окружению. Он прошёл через зал, не сводя глаз с Елены, игнорируя любые другие взгляды.
Он остановился у их стола, полностью блокируя свет. Его тень накрыла Антона и Елену.
- Прекрасный вечер, - произнёс он хрипло, его акцент стал заметнее. Он не смотрел на Антона. Его глаза были прикованы к Елене, к её напряженной шее, к дрожащим ресницам.
Антон замер с бокалом в руке, его улыбка застыла и медленно сползла с лица.
Мамука нагло положил свою тяжёлую, холеную руку с массивными перстнями на обнаженное плечо Елены. Она вздрогнула, как от удара током. Её кожа застыла под его ладонью.
И только тогда он перевел взгляд на её мужа. Взгляд холодный, насмешливый, полный превосходства.
- Разрешите пригласить вашу даму на танец? - произнес он.
Фраза была формально вежливой, но тон, взгляд и его рука на плече жены говорили об обратном: «Я не спрашиваю. Я забираю. И твоё разрешение мне не нужно».
  В зале воцарилась мертвая тишина. Слышна была только музыка танго. Все смотрели на эту сцену: могущественный грузинский бизнесмен, бледная, как полотно, балерина и её муж, который казался маленьким и жалким рядом с этой глыбой.
Антон открыл рот, чтобы что-то сказать, отказать. Но он видел охранников. Он видел взгляд Мамуки. Он понимал, кем является этот человек и на что он способен. Его челюсть задрожала. Он был не боец, он - помощник режиссера, человек из мира искусства. Он был абсолютно беспомощен.
    Нет, она не пошла танцевать, а тут же вскочила и гневно сбросив руку со своего плеча, буквально прокричала:
- Мужчина, что вы себе позволяете, я сейчас полицию позову!
Антон тоже вскочил со своего места и громко проговорил:
- Она устала и не танцуе... Но не договорил, получив сильный удар  ладонью от Мамуки по носу, громко вскрикнул, из носа потекла кровь на его белую рубашку.
  У Елены от злости расширились глаза, она, уже не думала о последствиях, не думала об опасности. Она видела кровь на лице своего мужа и наглую рожу насильника перед собой.
   Она взмахнула рукой и со всего размаха, вложив в удар всю силу своих балетных мышц, влепила зарвавшемуся нахалу оглушительную пощечину.
   Звук был очень громким, сочным, унизительным. Его голова резко дернулась в сторону. На его щеке тут же проступили алые следы от её пальцев. В ресторане кто-то ахнул. Кто-то подавился вином.
 Гордый «кавказский орёл» Мамука Мананишвили буквально застыл в ошеломлении и буквально онемел от такой наглости. Никто и никогда не смел поднять на него руку. В его глазах заплясали чёрные демоны, он забыл про все - про статус, про публику, про последствия.
   Он двинулся к ней, чтобы схватить, ударить, сломать...   Очумев от такой наглости женщины, хотел ответить, но тут к нему подбежал мужчина, с которым Мамука сидел за столом, взял ему под руку и прошептал:
- Мамука Шалвович, отойдём в сторонку, а то у вас будут большие неприятности. Это наша звезда, прима- балерина нашего театра Елена Владимирова, идёмте, а то полиция уже скоро будет.
 Её весь город знает! Смотрите, все уже снимают на телефоны! Идёмте уже, кто-то скорее всего уже вызвал полицию, и пресса! Идемте, сейчас же!
   Слова «полиция», «пресса», «все снимают» и особенно её полное имя, произнесенное вслух, как ледяной душ, окатили разъяренного грузина. Сквозь туман ярости до него стало доходить: он, Мамука Мананишвили, только что был публично унижен пощёчиной от женщины, а его записали на видео.
   Он бросил на Елену взгляд, полный такой немой, животной ненависти, что стало холодно. Но, не сказал ни слова. Просто вытер рукой щеку, смахнув с руки капли крови от разбитого носа её мужа, и, грубо оттолкнув компаньона, молча пошёл к запасному выходу, а его охранники бросились следом, расчищая путь.
   Елена же продолжала стоять, вся дрожа, не от страха, а от адреналина, глядя ему вслед. А потом опустилась на колени перед мужем, доставая платок, чтобы прижать к его носу.
   В ресторане повисла гробовая тишина, которую через секунду взорвал гул десятков голосов. Скандал века был гарантирован. И все поняли война ей была объявлена открыто.