Рая просила передать

Рая просила передать



Утро было тихим, чайник на плите только закипал.
София молча начала доставать десерт. Мой отец Гоги сидел, читал газету за столом.
— Гоги, передай чайник.
Он передал.
Она взяла, медленно, не глядя — глаза были пустые, мыслями где-то далеко. Наклонила чайник над его стаканом. Кипяток медленно заполнил стакан, перелился через край, потёк по стеклу на блюдце, потом на стол.
Я издали похлопал отца по руке. Повернул его к матери. На маму.
Он тихо встал, взял у неё чайник и попросил:
— Садись. Я налью.
Молча вытер лужу.
Мама села за стол. Посмотрела на свой пустой стакан. Сказала ровно:
— Рая умерла.
Гоги поставил свой стакан. Звякнуло.
— Умерла?
— Ночью. Ближе к утру. Чай ещё тёплый.
— Кто звонил? Кто-то звонил? Наша Рая умерла?
- Да. Я же говорю — Рая умерла. - Кто-то звонил?
- Нет. Кто мог звонить? У нас телефона нет. Нет, нет. Не звонил.
— Никто не звонил. Ты же знаешь. Когда они уходят — приходят ко мне прощаться. А потом говорят: «Всё, я пошёл». Только в этот раз иначе.
Она смотрела в пятно на скатерти.
— Я эту ночь с ней просидела. Во сне. Она была в Бруклине, в больнице. Я держала её за руку. До конца. Умерла у меня на руках. Ещё дышала, когда сказала: «Передай всем. Я одна. Совсем одна. И позвони моей семье в Тбилиси и Моше. Сказала — оповестить всех».
— Гоги! О боже... Рая умерла.
Гоги схватил её за плечи.
— Ты всю ночь с ней была?
— Всю ночь. Чувствовала, как остановилось сердце. Потом она поцеловала меня и исчезла. Это было так реально, так естественно, будто не спала всю ночь. Запах её духов на мне. И вкус вина во рту. Она успела допить. Она исчезла.
— Надо звонить.
Она велела.
— Гоги, куда звонить?
— До двенадцати Мария дверь не откроет. Леван запрещает.
— Откроет. Это её последнее слово.
Она вышла в подъезд босиком. Я — следом. София постучала в дверь Левана. Сначала тихо, потом громче. Дверь открылась.
Леван, полуголый, он был сонный, огромный, как шкаф, босиком.
— А, это ты... — сказал он, прищуриваясь от светлой лампочки на лестничной площадке. — Вестница смерти.
Она положила ладонь ему на грудь и отодвинула, как огромный шкаф. Прошла к телефону.
— Леван, я редко звоню.
— Редко.
Повернулась София и пальчиком указала на него:
— Очень редко.
София подняла чёрный телефон, поднесла ближе, уселась на диван у журнального столика. Махнула головой, показала на спальню Левана и спросила:
— Где твоя придурошная?
— Её неделю нет, — сказал Леван. — Надеюсь, её во сне не видела.
София ничего не сказала. Его лицо... Лицо Левана изменилось, и лёгкое небритое лицо осветилось довольной улыбкой.
— Думал, это Мария стучит. Думал, ты — Мария. Мария...
Леван нервно сел на чёрное кресло и долго нервно зажигал зажигалку.
— София, — обратилась к нему, — ты ей дома звонил?
— Взял трубку его отец и попросил не звонить больше. Я думал, ты — Мария.
— Иначе бы не открыл.
— Знаю.
Она крутила диск старого телефона. Леван смотрел.
— Ты её… во сне не видела?
За упокой не пила?..
Моя жена Мария — жива?
За упокой с ней не пила?.. Во сне не видела?
София молчала.
Леван выдохнул.
— Надеюсь, нет.
— Нет, — тихо сказала она. — Не видела... Успокойся.
— Молодец.
Он отошёл и остановился в дверях спальни.
В трубке послышался сонный голос:
— Алё? Кто?
— Рая, это ты? Такую рань! Рая, ты можешь звонить? Угадал? Больше некому в твоей Америке... Сейчас вечер.
София молчала...
— Это не Рая. Это София.
— Моше, привет! Я София.
— Какая София?
— Подруга Раи. Ты меня помнишь? На твоё день рождение ты ко мне целоваться лез — я тебя пощечину... Помнишь?
— Да... София? О-о, привет, София! Я очень рад... Давно не виделись.
Леван улыбнулся, почесал голову, и на слово «пощечину» прописала ему стало даже весело. На диване прикурил, улыбается.
— Алё, София, Раи нет дома, она в Америке. Через месяц приедет.
— София? София, ты слышишь?
— Рая умерла. Только что. В Бруклине. Одна была. Совсем одна. Просила передать.
Леван закрыл лицо руками. Сигарету так и не докурил, и он убежал в спальню.
— Кто умер? Кто? София! София?! Кто умер?
— Рая... Рая умерла.
— Ты откуда знаешь, София? Ты этого не можешь знать! Сегодня у неё должна быть операция! Я вчера ей из Тбилиси звонил! София, кто тебе сказал?
— Я её видела во сне...
— София, ты говоришь — во сне? И ты звонишь сюда для этого?
— Да... Она умерла сегодня ночью и просила тебе передать.
— Также, как три года назад просила твоя сестра передать, что она умерла...
— Моше... о боже... Не звони сюда больше, понимаешь? София... не звони больше... ненавижу.
Из трубки крик:
— НЕ ЗВОНИ СЮДА БОЛЬШЕ НИКОГДА!
Гудки.
София положила трубку. Встала.
Леван вскочил, бросился в спальню. Дверь хлопнула. Ушёл от взгляда Софии.
Дверь прихожей я медленно прикрыл и пошёл вслед в квартиру за мамой.
София вернулась, села на диван. Гоги обнял её. Я стоял в дверях, не входя.
За окном начался дождь. Сначала тихо, потом сильнее. Ливень. Дождь шёл, будто и город знал, что в Бруклине умерла Рая.