Велосипед

Легкий ветерок колышет тюль на открытой балконной двери. Солнце не торопится к полудню и пока только ласкает начинающие желтеть листья деревьев. Шорох проезжающих машин, карканье ворон, обрывки каких-то мелодий… громкие голоса прохожих, смех…
Не знаю, как долго я стою посреди этой комнаты… 
Ночью, еще в поезде, долго не мог уснуть. Под перестук колес почему-то все повторял про себя  когда-то услышанное «все поездки таят в себе возможность невозвращения».  К чему это относилось, все никак не мог понять.  Всю свою сознательную жизнь я постоянно куда-то ехал. В начале, с родителями по разным военным гарнизонам, так что пока учился, сменил шесть школ в разных городах. Потом поездки по студенческим стройотрядам. Дальше, уже инженером по «стройкам века». Полстраны наверно исколесил. А тут вдруг эта непонятная фраза…
Уже год как я на пенсии. Никак не могу привыкнуть, что никуда не надо спешить, ничего наперед не планировать, никуда не надо ехать.  Странное ощущение оторванности от  привычного внутреннего миропорядка.  Даже появилась какая-то, я бы сказал, невесомость. Своих родителей совсем недавно похоронил, жена умерла два года назад, дети разъехались, у них своя жизнь.  И от этого появилось чувство одиночества или свободы. Пока не решил, хорошо это или плохо.  Нет, меня это не тяготит, просто непривычно как-то.  А тут вдруг всплыло, что нужно ехать. Про себя, подумал, а почему бы  не слетать  «без руля и без ветрил», сменить хоть на время ставшую привычной обстановку «оседлости».   
Дело в том, на мое имя пришло официальное письмо. По завещанию Комаровой Надежды Ивановны все ее имущество теперь принадлежит мне и в двухмесячный срок я лично должен появиться и вступить в наследство.
И вот теперь я стою в этой комнате. Стою и не знаю, что мне теперь делать с этим неожиданным  наследством. И еще пытаюсь вспомнить хоть что-то из моего раннего детства.
Я родился в этом городе. Но  его совсем не помню, мы уехали, когда мне было 4-5 лет. В городе оставалась тетя Надя, которую я тоже не помню,
Родители, пока они были живы, переписывались с ней. Меня же заставляли сначала каракулями, потом более-менее приличным подчерком подписывать ей к праздникам открытки. Потом… жизнь моя  завертелась и помчалась. Как-то стало не до родственных связей.
Дом старый, похоже, начала двадцатого века. Квартира небольшая. Крохотная кухонька, холодильник «Саратов», газовая плитка на две конфорки, стол, пара табуретов и открытые полки с утварью. Окно, выходящее во двор, почти полностью закрыто ветвями старой шелковицы. Туалет с сидячей ванной, тут же унитаз. Комната квадратов на двадцать, плотно заставленная мебелью середины прошлого века.  Кровать с металлическими прутьями   грядушек  с шариками, перина, горка подушек, с неизменным  прибитым к стене гвоздями ковром,  с царевичем мечтающим заполучить царевну-лягушку. Тут же  рядом шифоньер с зеркальной дверцей. По другой стороне громадный комод с кучей дверок и ящиков. У окна с дверью, выходящей на балкон  большое кресло в  кожаной обивке, посреди комнаты  круглый стол и «венские» стулья. И все это пространство заполнено салфеточками, половичками, вышитыми скатерками, кружевными покрывалами и прочим рукоделием.
В дополнении, рядом с комодом тумбочка с современным телевизором «MUSTERI»  а  вся стена от комода до двери заполнено рамочками разных размеров и фактуры с фотографиями, грамотами, открытками и картинками, вырезанными из «Огонька».
И во всем этом тесноватом пространстве у меня вдруг возникает ощущение, что хозяйка этого по-стариковски уютного «гнездышка»,  вот-вот, войдет в комнату, всплеснет руками и молвит  «Это кто же это к нам такой пожаловал?»…
И это же ощущение, которому пока не придумал название, заставило меня подойти и начать рассматривать «галерею». Была надежда все-таки вспомнить, как выглядела тетя Надя. На первой же фотографии была молодая девушка в форме старшины с  маленькой девочкой лет девяти, прижавшейся к ней. На груди старшины несколько медалей, орден «Красной Звезды» и нашивки за ранения
Занявшись несложным подсчетом, я вдруг понял, что эта старшина и есть тетя Надя, а девочка… неужели…  это моя мама! Такой маленькой я никогда ее не видел. Чтобы не было сомнений, рядом знакомая свадебная фотография моих родителей. 
А вот эту фотографию я впервые вижу. Голенький годовалый младенец, глядящий  широко открытыми глазами и ртом, прямо на меня.
- Бог мой!.. Неужели это я?  Но тогда… - я стал лихорадочно искать другие доказательства моего присутствия в этой комнате. Но вот же вот… вот  открытка к первому маю с моими каракулями «Дарагая тетя Надя, паздравляю с праздником! как пожаваете. Сохраните мой лисипед я скоро пиеду. Ольке пивет.  Вова».
И тут у меня к горлу подкатывает  ком. Пришлось стиснуть зубы и задержать дыхание.  Только этого еще не хватало, чтобы под старость так расслюнявиться. Про этот «лисипед»  это… как бы… это надо же, вспомнил. Да, был такой, с синей рамой и гудком».
Я еще раз оглядел комнату, только что под кровать не заглянул. Где здесь может быть, мой трехколесный велосипед, где мое детство?
 «Эк, куда тебя занесло»? Сам же себя остановил, ну, конечно же, здесь велосипеда не может быть, это же квартира тети, а вот где мы тогда жили, тоже еще вопрос. 
Может быть... я быстро вышел на балкон. Вышел и ослеп от солнечного света, и в этом свете вдруг так явственно «увидел»… увидел, как малец в матроске и бескозырке гоняет по этому балкону на велосипеде, громко дудит в мкдную трубу с резиновой грушей и кричит на весь дом «поберегись»…
Балкон в этом доме необычный. Он тянется по всему фасаду дома от угла до угла, И двери всех квартир выходят на этот общий балкон, так что вполне возможно, что такое могло быть на самом деле.
Медленно вернулся в комнату и рухнул на кресло, отозвавшееся глубоким вздохом. Что-то непонятное, давно забытое копошилось в моей голове, заставляя неровно биться сердце. Только через несколько минут все же смог успокоился и с горечью сказал сам себе – «Ну, вот, тетя Надя, я и вернулся. Прости своего дурня племянника, что так поздно, вспомнил - жизнь замотала».
Но почему-то мысль о маленьком велосипеде продолжала сверлить мозг,  где-то же он должен быть.  И совершенно непонятно,  что это я так зациклился на этом «лисипеде»… он верно давно уже в металлоломе, полвека прошло.  И, потом, на кой он тебе сдался?
Я не курю уже… лет пять, наверно. А тут вдруг начал шарить по карманам в поиске сигарет. Виной ли тому теткин портсигар, лежащий на тумбе возле телевизора, который я машинально взял. Портсигар, по-видимому, серебряный, на крышке герб Советского Союза и гравировка «Нашей Надюхе, лучшему снайперу первого Белорусского фронта».   Я даже не пытался вспомнить, курила ли она, портсигар был пуст, и запаха в нем не было.   Зато с улицы потянуло ароматом приличного табака. А еще послышался голос
- Васыль, иды снидать. Хватит пялиться на девок  бздыхных. Насыпаю тебе борща с галушками, как ты любишь.
- Матэ, погодь чуток. Сейчас он уйдет, вот уже считает монеты…
- Борща ждать не будет, греть не буду понова.
Я снова вышел на балкон. Слева, в самом конце балкона на инвалидной коляске сидел парень лет  чуть больше тридцати. В морской бинокль что-то рассматривал на другой стороне улицы, а в углу его рта тлела сигарета.  В дверях же его квартиры  руки в боки стояла дородная баба,  как я понял, его мать. Увидев меня, она вдруг расплылась в улыбке и громко позвала
- О це я бачу, к покойной Комарихе сродня прибула. Подь-ка сюды, мил человек, побалачим. Уж не племяш ли Ивановны будешь, много про тоби поминала?  Припозднился тилько, уж полгода как схоронили.
Парень в коляске развернулся и уставился на меня через бинокль. Надо сказать, неприятное ощущение, словно тебя раздевают. Захотелось даже, заслониться ладонью. Я подошел, представился.
- Здравствовать вам.  Чернов Владимир Викторович, племянник Надежды Ивановны.
- И вам не хворать. Таки и подумали. Ну, а я Степанида, то сын мой Микола. Долгонько вже ждала вас тетушка. Надолго ль к нам, али тилько продать хату?
- Не хочу оправдываться.  Только с неделю назад узнал. Пока с квартирой не решил, продам наверное…  У меня к вам пара вопросов, если не возражаете.
- Шо смогу зараз кажу. Спрошай.
- А не знаете, где в этом доме прежде Черновы жили?
- А вот туточки и жили, иде мы с Миколкой живем. Как Черновы съихали, так нас сюды и определили. Это ж сколь рокив тому? Поди полстолетя. Я здесь и Миколку свого родила.
- А вот, скажем… понимаю, глупый вопрос,  от Черновых из имущества что-либо сохранилось?
-  Хиба ин знат. Може что и було, так може Надежда до соби прибрала.
- А где же она могла хранить, квартирка-то маленькая?
Михаил, теперь уже без бинокля рассматривал  меня, вдруг встрепенулся и задумчиво произнес
- А в халабу;де ее, что во дворе смотрели?
- Я здесь ничего не помню, мальцом родители увезли, э… халабуда это?
-  Сараюшки во дворе стоят, у каждой квартиры своя конура. А вы, Владимир… э…
- Викторович.
- Ага. Я так бачу, что вы курнуть шибко хотите, вона как на пачку зыркаете. Берите.
- Не откажусь.
- Матвевна! Ты у хаты? – вдруг зычно на всю улицу крикнула Степанида. Я от неожиданности чуть не поперхнулся табачным дымом,  голуби, что мирно ворковали на перилах балкона, шумно взлетели. А из нутра дома, в его дальнем конце как эхо отозвалось
- Ось пяток хвылин…
- Высунься швидче, гостя до тебе.
- Да иду вже.
Через минуту на балкон,  вытирая руки об фартук, вышла женщина, издали показалось мне, что ей лет сорок с небольшим. И снова у меня что-то сжалось в груди да так, что попятился и, наткнувшись на коляску, ухватился за нее. Михаил поддержал, взял у меня сигарету и бросил в стеклянную банку на полу.
- Давно не курили? Эй, поплохело штоль? Вон как сбледнули.
- Пройдет – только и сумел шепнуть.
Женщина, которая шла мне навстречу, была так похожа на мою покойную жену. У меня дух перехватило - та же фигура, такие же волосы темно-русые с сильной проседью, такой же..  Но чем ближе она подходила, тем более я стал понимать, что ошибся.
Близоруко щурясь, она же на ходу еще начала меня отчитывать
- Что Сорокин, с повинной пришел. Только не говори, что потерял книгу. Я уже собралась в полиц… -  и тоже поняв, что ошиблась, вдруг как-то по-девичьи засмущалась и стала убирать прядь волос со лба   - Вы простите, немного ошиблась, приняла вас за читателя…
Выручила Степанида
- Матвевна, очки надо с собой носить. Это не твой должник, а…
- Да-да, теперь вижу.  Простите, вы верно из  отдела культуры, мне должны были...?
- Чернов Владимир Викторович, племянник Комаровой Надежды Ивановны – представился я -  Простите, а вас..?
- Куприна Ольга Матвеевна…
Или мне показалось, но и у нее что-то внутри екнуло. И повисла неловкая пауза.
И снова Степанида нарушила молчание
- Матвевна, сей господин ищет ключ от сарайки Ивановны. Ты должна знать, где он может быть.
- Да-да, конечно, ключ… Во… Владимир Викторович, сейчас я…  ах да, на кухне посмотрите над холодильником. Такой большой… там должен быть.  Вы извините, я… у меня на плите кастрюля…
Повернулась и быстро, чуть не бегом пошла. И уже у своей квартиры обернулась, будто пытаясь что-то вспомнить, и уже тихо ушла.
- Михаил, приглашай гостя к столу, пошла накрывать, борщ стынет.
Степанида ушла, а я все никак не мог придти в себя.
- Можно я вас буду дядей Володей звать? – Михаил с нескрываемым интересом смотрел на меня.
- Можно просто Владимир.
- Владимир, а пошли борщ рубать.
- Нет, Миша, у меня дела еще есть. Как-нибудь в другой раз…
- Ну, в другой, так в другой… тилько вот матэ забидится…   Ладно,  заходьте, еще покурим… - чуть усмехнулся - если вам здоровье позволит.

Я спустился во двор. «Халабуду» под номером быстро нашел. Пришлось немного повозиться с замком.  Оставил дверь открытой, чтобы хоть что-то рассмотреть. Хламу здесь было немного, из того что в хозяйстве не нужно, но и выбросить жалко. Честно, ожидал больше…  В дальнем углу на широкой полке нашел велосипед тщательно укрытый мешковиной.  Пришлось немного почихать, на ткани был слой пыли, про себя хмыкнув, «полувековой».
Поднялся в квартиру. И начал разглядывать это «чудо техники». При этом никаких эмоций не испытал и даже удивился этому.  Еще подумал «ну, вот, получил свой лисипед… и что? Что с того? Неужели думал на нем еще покататься, вспомнить детство»?
Только тронул грушу гудка, как резина прямо в руке у меня рассыпалась. Но колеса на удивление не поддались тлению, еще могут послужить. Но все равно, этот раритет нуждается в «прокачке».
И тут я почувствовал голод. И даже пожалел, что отказался от борща с галушками. Но главное, я уже знал, что мне нужно дальше делать… чем заняться.

Вернулся я в квартиру часа через полтора нагруженный нужным инструментом и материалом. Про себя тоже не забыл. По дороге на «блошиный» рынок успел съесть три чебурека, не испытав при этом изжоги.  Уже возвращаясь, в «Карусели» что как раз против моего дома, затарился холостяцким набором продуктов на день-другой. Включил холодильник и положил припасы в него. Мне показалось, что этот старенький холодильник даже заурчал от удовольствия, оттого что его вспомнили.
Два часа у меня ушло на то, чтобы почистить от ржавчины и смазать все нужные части  велосипеда, подтянуть все гайки. Отсутствующую грушу заменил… большой клизмой, купленной в аптеке, вместо наконечника теперь у нее была начищенная до блеска медная труба. Чуть тихонько попробовал ее звучание, хотя было искушение нажать на грушу из всех сил.   В довершение же к рулю приделал светодиодный фонарь… как деталь из двадцать первого века. Своей работой остался доволен – это было самое главное.
Когда приводил в порядок «место сборки» и уже  мыл руки, в балконную дверь постучали. Я открыл.
Перед дверью  стоял малец лет пяти, с черной кудрявой шевелюрой и карими, как маслины глазами.
- Бари ереко – пролепетал он.
- Барев дзез – ответил я. Прости, но больше слов по-армянски я не знаю. – Ты по-русски понимаешь?
- Да.
- Тогда заходи. Как тебя зовут?
- Тигран
Он прошел в комнату. Было видно, что он бывал в ней прежде. По сторонам не глядел, а сразу же увидел велосипед. В одно мгновение я понял, зачем этот лисипед был мне нужен – чтобы как раз подарить вот этому чернявому мальцу
- Нравится?
- Ха…
- Если хочешь, он будет твоим
- Шноракалютюн…  спасибо,  а можно?
- Конечно, забирай.
Первым делом,  Тигран ударил по груше. Труба громко отозвалась… слившись с радостным воплем мальца. Мне показалось, что я тоже что-то такое крикнул
Тигран выкатил на балкон велосипед, сел на него, несколько раз еще попробовал гудок. Отъехал пару метров, но вдруг, сделав широкий разворот, вернулся и подъехав к двери сказал
- Татик Оля, ари, хац утенк…  Бабушка Оля приглашает тебя на ужин.