Ничего не вижу, ничего не слышу, но говорю

Очень сложно общаться с людьми, с которыми не совпадают базовые ценности. И в жизни, и в профессии.
Все мои рассказы — это творческое изложение историй, в которых нет осуждения, а есть только моё видение ситуации и эмоции, запомнившиеся как музыкальное сопровождение сюжета. Спасибо моей сенсорной памяти, благодаря которой все сюжеты всплывают в голове, и трудолюбию, которое каждое утро требует: «Сядь и запиши всё это». Пишу.

Я очень рано стала и мамой, и педагогом — я бы сказала, одновременно. А так как я человек от природы любопытный и суетливый, то в этих двух ипостасях развивалась широко и глубоко.
В период с 16 до 36 лет я спала по 4–5 часов в сутки. Учёба, материнство, работа, поездки, бытовые хлопоты — каждая секунда жизни посвящалась делу.

Например, когда я кормила второго сына грудью, то укладывала его так, чтобы мои руки были свободны. И этими руками я копировала жесты, которыми сопровождались новости на втором канале федерального телевидения. Я уже работала по распределению в Институте социальной реабилитации для глухих, меня даже зачислили на заочное питерское отделение «Сурдопедагогика», но общаться с глухими-то я не умела. А очень хотелось стать профессионалом.

Ночами я готовила наглядные пособия по вышивке и макраме для новых студентов, писала лекции, а утром приезжала за час до начала, чтобы в секретариате сделать копии этих листочков. Сурдопереводчиков тогда не хватало, да и я с детства привыкла со всем справляться сама. Уже хорошо могла дактилировать и знала базовые жесты.

Первый муж тоже работал в этом институте. Нам составили удобное расписание: три дня он, три дня я. У нас был один проездной, нищенские педагогические зарплаты и четыре новогодних подарка. На сложные мои сессии и командировки приезжала помогать мама.

На одной из сессий мы изучали методику обучения слепоглухих. Вот кто мне тогда казался героями — сурдо- и тифлопедагоги. Задействовать сохранные сенсорные каналы у детей, у которых основные источники информации — слух и зрение — в дефиците. И эти дети получали образование, вырастали взрослыми, работали, общались, путешествовали, создавали семьи. Это — часть моей профессии. А сейчас — кусочек жизни.



Заболели дети, и понадобилось отнести их анализы в лабораторию. Государственная лаборатория была далеко, а частных тогда и не существовало.
Сибирь. Зима. Кромешная утренняя темнота.
Я несу анализы под пуховиком, чтобы они не превратились в лёд.

Захожу в тёплое помещение и одновременно совершаю несколько действий:
отряхиваю снег, снимаю самовязанные рукавицы, расстёгиваю пуховик и придерживаю баночки, подтираю оттаявшую соплю и слёзы, пытаюсь занять очередь.

Глаз выцепляет нетипичную картину: пожилой мужчина стоит, облокотившись на косяк двери, в стороне от очереди.

Я, чуток очухавшись от перехода «улица–тепло» (в Сибири это отдельный квест), обратилась к нему:
— Вам помочь?

Он не реагирует.
Я обошла его с другой стороны — в одной руке баночка с анализами, в другой — палочка для слабовидящих. Повторила вопрос — снова тишина.
Я слегка коснулась его рукой. Он ожил. Схватил меня за руку, начал что-то мычать, обтрогал меня рукой, на которой палочка висела на верёвочке.

И тут я заметила: за нами наблюдают все — и очередь, и лаборантка.

Я поняла, что дедушка слепоглухой. Вспомнив, как с ними общаются, вложила свою руку в его и начала дактилировать вопросы. Он отвечал более-менее внятной речью.
Минут через пять все формальности были улажены. Когда подошла моя очередь, лаборантка без единой эмоции сказала:

— У меня свёкр такой же. Мы с ним живём.
— А почему вы не помогли дедушке? Вы же умеете общаться со слепоглухими?
— Нет. И не собираюсь. Мы 15 лет живём вместе, и я никак не общаюсь. Муж и дети общаются, а я — нет.

В каждой избушке свои погремушки. Наверное, у меня было возмущение, но времени возмущаться не было — надо было ехать на другой конец города к своим глухим студентам.

На выходе дедушка ждал меня. Обнял. Что-то говорил. Сказал жестами и голосом:
— Спасибо.
Придержал дверь, чтобы я спокойно вышла. Джентльмен.

Пока я ехала до работы, думала: сколько бы он ещё стоял у этого косяка? И ведь не уходил. Привык решать до победного.

Вечером я рассказала эту историю домашним — они мной гордились. И я сама радовалась, что приобретённые знания пригодились.

Потом были ещё ситуации, когда я переводила слышимую речь в ладонь слепоглухих. Редкий навык, но вот пригодился же.

И да, иногда нам всем нужен переводчик в этой жизни.
Или хотя бы просто собеседник.