Дожить до рассвета

Это было похоже на жизнь в аквариуме, где всё вокруг приглушенно и искажено, а воздух — густой и вязкий. Амалия наблюдала за миром через это мутное стекло: люди спешили, смеялись, жили, но ни одно из их чувств не проникало к ней. Она чувствовала себя манекеном в витрине, идеально неподвижным, но с бьющимся где-то очень глубоко, под слоем пыльного бархата, сердцем.
Тяжесть, эта невыносимая, ноющая тяжесть, стала её единственным спутником. Она обволакивала её утром, когда лучи солнца, казалось, специально жгли глаза, и душила ночью, не давая уснуть от навязчивого шепота безнадёжности. Она потеряла вкус к еде, цвет к небу и смысл к словам.
Иногда, в самые тёмные часы, подступал соблазн — просто сдаться. Прекратить это ежедневное, изнуряющее сражение с пустотой. Но где-то в самой сердцевине её существа, в уголке, куда не могла дотянуться эта серая мгла, горел крошечный, упрямый огонёк знания.
Она знала, это было не интуицией, а холодной, неоспоримой истиной, что эта тьма — лишь затяжная, страшная буря, а не конец света.
Она не утонет в этом море тоски.
Её разум, хоть и измученный, не сломается окончательно.
Она не совершит того, о чём ей шептала усталость.
Это было единственное, что держало её на плаву: уверенность, что где-то впереди, за горизонтом, есть другой берег. Берег, где солнце светит по-настоящему тепло, а смех звучит не фальшиво, а своим собственным, лёгким голосом.
Её задача была чудовищно проста и одновременно невыносимо сложна: просто дышать. Переставлять ноги. Дожить до того дня, когда это знание — о том, что всё пройдет — станет не просто холодной мыслью, а горячим, радостным ощущением.
Изо дня в день, сцепив зубы, Амалия держалась за этот огонёк. Она ждала. Не выздоровления, не чуда, а простого, тихого Рассвета. И в глубине души она знала, что однажды, она проснется, и тяжесть, наконец, просто уйдёт, как вода сквозь пальцы, оставив после себя лишь чистое, омытое ощущение жизни.