Золотые руки...
Музыка была его метронoмом. Особенно в те дни, когда предстояла долгая, изматывающая многочасовая операция. Тогда музыка бодрила Артёма не хуже густого крепкого кофе, но без нагрузки уже на свой мотор.
Медбрат — мягко придерживал руку пациента, чтобы та не дрогнула при введении анестезии. Анестезиолог привычно шутил:
— Если б все сердечники слушали Сюткина, то давление у клиентуры падало не от пропофола, а от ностальгии.
Улыбок за стерильными масками видно не было, но Артём улыбался.
— Разрез по средней, — едва заметно кивнул он. Сестра подала скальпель №10.
Случались и курьёзы. Так он ещё новеньким ассистентом, нервничая перед своей первой «лапарой» — то есть перед лапароскопической операцией, перепутал педали и вместо коагуляции включил промывку. Ударил фонтан физраствора.
— Совсем как в Петергофе... — съязвил кто-то.
Такие мелочи он собирал как бусины — в памяти, зашитые между трагедиями, тех кого спасти не удалось и сухими протоколами бумаг.
Операция закончилась ближе к вечеру — из тех, что будто проживаются вместе с пациентом: тихо, долго и очень внимательно.
В коридоре пахло кофе из аппарата и чем-то больнично-утешительным — смесью хлорки, усталости и человеческой надежды. Там сидел мужчина в поношенной куртке. Он вскакивал при каждом открытии двери, но, увидев Золотарева, замер, будто подсудимый перед приговором.
— Всё прошло хорошо, — сказал Артём мягко, садясь рядом, чуть не касаясь плечом.
— Правда? — глаза мужчины блеснули.
— Правда. Отец ваш — крепкий. Сердце будет работать не хуже прежнего.
Мужчина закивал столько раз и так быстро, что казалось — он повторяет движение помпы на операционной стойке. А потом неожиданно спросил:
— А вы правда музыку слушаете?
— Исключительно в нерабочее время.
Мужчина хмыкнул, выдохнул и пошёл к выходу на ходу кому-то звоня. Золотарёв ещё пару секунд смотрел ему вслед, чувствуя, как усталость разливается по его шее, плечам и рукам.
Свидетельство о публикации №225120902041