Благовест

    БЛАГОВЕСТ

    — Ну, так что, батюшка? Здравствуйте!
    — Чего это?
    — Ну, позвонить. Вы же обещали.
    — Когда это? Не мог я ничего обещать. А уж такого тем паче. А уж тебе тем более.
    — Я и виски принесла, как договаривались.
    — Да потише ты, девка! Ишь, раскудахталась. Попридержи язык свой бабий! Поди-ка во двор, подожди там.
    Внутри церковной ограды город совсем не ощущался. Его даже слышно не было. Как будто я чудесным образом оказалась в тихой деревне. Дорожки, выложенные красным кирпичом, разбегаются. Перевёрнутые вёдра на скамейке устроились. На них тряпки половые сохнут. Рыжая кошка чутко спит в траве. Из дверей трапезной запах варёной капусты разносится. А по краям двора, ближе к ограде, лопухи с крапивой густо выстроились, пёстро разбавленные ромашковыми космеями.
    — Ну что ты встала посередь двора, как кулич пасхальный?
    — Сами же сказали.
    — Ох, бабы, ни грамма в вас скромности. Ты без платка? Не годится так. Да и платок не сгодился бы. Поди к колокольне, я сейчас.
    На вид колокольня была много старше церкви. На выступах её ярусов прорастали деревца. Кирпич потемнел, а кое-где и поискрошился от ветра и дождя. Даже удивительно, что она выдерживает вес тяжёлых колоколов. Сама церковь три года назад была капитально отремонтирована и сейчас сияла золотистым куполом. По праздникам тут не протолкнуться. А я и не хожу сюда по праздникам. Мне бы только в колокола позвонить. Вот загорелась этим и всё тут!
    — На-ка, надень. — Подошедший батюшка протянул мне старую офицерскую фуражку.
    — А зачем?
    — Надевай, говорю! Это звонаря нашего, Петра. Увидят, что я с девками по колокольне лазаю, заклюют, праведники картонные. То есть, виноват, пустобрёхи неуёмные.
    — Николай Иванович, так я накрываю обед? — окликнули батюшку с крыльца.
    — Погоди, Настасья. — Батюшка резво прикрыл меня своим большим телом. — Мы тут с Петром звоны поналаживаем, потом и отобедаем.
    — А он разве здесь?
    — Здесь, здесь. Сходи на рынок пока, прикупи овощей.
    — Так всё есть.
    — Ну, фруктов там разных! — рассердился батюшка. — Колбасы купи!
    Батюшка снял с двери колокольни навесной замок и тихо сказал мне:
    — Давай, пошла и пошустрее!
    Ступени круто завинчивались вверх. Идти первой в юбке было как-то неловко. Я хотела было пропустить батюшку вперёд, но тот шлёпнул меня по заднице и строго повторил:
    — Давай шустрее!
    С каждым шагом внутри колокольни становилось светлее: мы выбирались из тени деревьев. Подъём мне давался легко, а вот батюшка сильно задышал и стал отставать.
    — Не гони, не гони, девка! Вот ведь, коза бойкая. Ноги, поди, в магазине купила?
    — Это почему?
    — Уж больно быстрые они у тебя. Да и ладные, словно руками сделаны, а не... То есть, виноват, хорошо постарались родители. Ты фуражку-то уже надевай, что ты её в руке держишь?
    Наконец мы добрались до верхнего яруса. Вид отсюда открылся потрясающий. Весь центр города был виден. Как же здорово узнавать знакомые здания с высоты! Стадион, цирк, театр, но особенно церкви красиво смотрятся. И река видна с мостами, и — ай! — мой дом! И деревья, снизу такие высокие, а тут я вровень с их пышными макушками стою, будто в траве густой. Машины внизу малюсенькие, почти неслышимые. Только вот ветрено тут и даже прохладно.
    — А почему, батюшка, окна в колокольнях не застекляют? — поёжившись, спросила я.
    Батюшка сел у стены на скамейку и, успокоив дыхание, деловито сказал:
    — Это тебе, милая, не тёплая спальня с будильником, а место, где глас божий людей поддерживает, и в печалях, и в радостях. Так что, девица, языком зря не трепли, времени у тебя не много. Вон тут другие языки висят, посерьёзнее твоего, — указал он на колокола. — Музыку звонную тебе не сложить, даже не пытайся, только народ озадачишь. Поочерёдно подёргай за верёвки, пораскачивай, что сможешь, и довольно на этом будет. А я тут послушаю, да и здоровьице своё поправлю. Что-то тяжеловато мне сегодня. Какое, ты говоришь, подношение приготовила?
    Я достала из сумки бутылку виски и поставила на скамью рядом с батюшкой. Он проворно запустил руки в рясу и вынул оттуда толстый огурец и рюмку. Тут же налил и, перекрестившись, выпил.
    — Ух, хороша водица, даром, что не православная! Как хоть называется? «Блэк саббат» — прочитал батюшка вслух. — Это что же получается: «Чёрная суббота», что ли? Ну ты и выбрала! Была такая при Советах, но только не чёрная суббота, а рабочая, что, впрочем, сути не меняет. Эх, что хоть за шабаш у тебя в голове? Взяла бы какую-нибудь «Белую лошадь».
    — Да я, батюшка, по-английски вообще не понимаю. Так, по этикетке выбрала.
    — Прости, Господи, бабу глупую, да вразуми мозги её куриные! Ну чего стоишь, начинай.
    Колоколов было много и все разных размеров. От каждого тянулись верёвки и все они собирались в одном узле. А в некоторые колокола можно было звонить, нажимая на деревянную педаль. Но от этого я сразу отказалась, поскольку на каблуках была. Самый большой колокол висел на металлической перекладине. Толстая верёвка от него была привязана к перилам, которые ограждали место звонаря. Я сразу решила начать с него, но батюшка тут же попытался отговорить меня:
    — Этот тебе не раскачать. С ним и мужик не каждый справится. Начни с зазвонных, потом средние попробуй, а большой оставь.
    Но я всё-таки потянула язык большого колокола. Да, тяжело. Решила, буду покачивать его в перерывах между другими, может, и получится. А пока резко дёрнула узел, на котором сходились несколько верёвок.
    — Дрзбинь-бам-бац-бас-трлим-м-м! — оглушающе разнеслось по округе.
    — Да ты что делаешь, непутёвая?! — подскочил на скамейке батюшка, хрупая огурцом. — Бабы есть бабы, лишь бы пошуметь! Это не звон у тебя, Анна. Это ты как бы пустую бутылку в пустой таз швырнула. Я же говорил, не звони разом, поочерёдно звони. Не собрать тебе, непутёвой, звоны в ансамбль. Тут опыт нужен и чувство. Каждый колокол свою тональность имеет, назначение своё, душу свою. Да что там — имя своё имеет! А тебе лишь бы вдарить, посильнее да бестолково.
    Батюшка налил себе, быстро проговорил: «Прости, Господи, дуру глупую!», перекрестился и выпил.
    — Что, прям, у каждого колокола имя есть?
    — И имя есть, и судьба.
    — И вы их на слух по именам можете узнавать?
    — Имена-то условные, сами давали для лучшей ориентации при наладке и обучении. Вот ты лучше звони в каждый по отдельности, а я тебе имя его называть буду. Так оно спокойнее мне будет, а тебе познавательнее. Да сильно верёвки не тяни, поделикатнее, как с милым в постели. То есть, виноват, хотел сказать, что не ты тут главная, а он — колоколец.
    Я слегка подёргала верёвки, прислушиваясь к лёгкому звучанию. Да, все по-разному звучат. Наконец выбрала один и позвонила в него.
    Звук был ровный и в меру долгий. Как музыка в машине, которую специально не слушаешь, но которая и не мешает.
    — Ну что, батюшка, узнали?
    — «Боголюбский» это, как не узнать. Основательный, срединный в ансамбле.
Я дёрнула за другую верёвку. Звук пошёл тоже ровный, но душевнее. Да и задержался подольше.
    — «Мудрый», тоже из срединных, но помягче и голосом пониже.
    В именные колокола звонить было интереснее, чем я вообще это себе представляла. Жаль, подругам не сказала, что здесь буду. Вот те обзавидовались бы! Я стала выбирать следующий, перекладывая в руках верёвки. Но тут от порыва ветра зазвенел один из колоколов. Батюшка как раз занёс очередную рюмку.
    — Ху! «Демидов», — с трудом выговорил он. — Не закреплён ещё, как следует. Новенький, уральского отлива. Поправим на неделе.
    Колокола здесь установили, когда ремонт церкви делали. Про это и в газетах писали. Но, видимо, тут ещё надо поработать мастерам. Вот и сейчас я потянула сразу две верёвки, дуплетом хотела батюшку с толка сбить, а в ответ тишина, как будто кто-то держал эти верёвки по другую сторону. Но батюшка всё подметил.
    — Это праздничные, «Минин» и «Пожарский». Подвязаны они, чтоб в будни случаем не сыграть.
    — Особенные, что ли?
    — Торжественные они, сильные.
    Ну и пусть. Я тогда вот этот подёргаю. Но — опять тишина. Ещё подёргала, но тот упорно молчал. Недоумённо посмотрела на батюшку, но он опять наливал — «Ну, будем здравы!». Тоже что ли праздничный колокол, подвязанный? Я покачала главный колокол, но язык до краёв его ещё не доставал.
    И вдруг тот, который не откликался, зазвенел. Мягко-мягко так, но звук был коротким, как будто кот мурлыкнул.
    — «Горыныч». Он вечно запаздывает. Отрегулировать надо ему длину верёвки, а то долго до него доходит.
    Действительно, каждый колокол тут был своеобразный. Неудивительно, что их ещё по именам называют.
    — Батюшка, а почему только мужские имена у колоколов? А женских имён почему нет?
    Батюшка скривился, будто я ему предложила съесть лягушку, и снова налил. «Дай, Господи, бабам ума и скромности!»
    Следующий колокол прозвучал странно. С «гхыканьем», как мне показалось, будто и не колокол это, а горшок с землёй.
    — Он что, треснутый?
    — Нет, не треснутый. «Буряк» это. Шабашники с Украины прошлым летом отливали. Не голосист, согласен, но и взяли за него недорого.
    Ещё один удар — и такой чистый-чистый звук пошёл.
    — «Шаляпин». По нему все другие настраивать можно. Толково сделан. Иди, Анна, присядь. Устала, поди.
    Я села на скамью рядом с батюшкой. В ушах позванивало. А глаза мои, наверное, горели от восторга. Батюшка наполнил рюмку и протянул мне.
    — На-ка, выпей за почин свой потешный. Надеюсь, любопытство своё сполна утолила?
    — Ага!
    Виски обожгли горло и перехватили дыхание. Сразу вспомнила, как после первого класса была у бабушки в деревне. На улице однажды долго гуляла с деревенскими и пить захотелось. Вбежала в дом, где гости сидели, схватила со стола кружку эмалированную и осушила её залпом. А в ней самогон оказался! Двое суток спала, как убитая!
    Тут неожиданно прозвенел один из колоколов.
    — «Демидов», от ветра? — спрашиваю, откусив огурец.
    — Нет, это «Радостин». Сам не знаю, когда он звонит и отчего. Даже не помню, где он закреплён. Разберёмся и с ним. Ещё капнуть тебе?
    — Нет-нет, а то, не дай Бог, упаду с колокольни. Я лучше ещё немного большой колокол покачаю.
    «Прости, Господи, бабам их упорство бестолковое!». Батюшка выпил и махнул на меня рукой.
    От виски всё во мне горело, но и сил как будто прибавилось. Я резво взялась за верёвку большого колокола.
    — Батюшка, а что там за колокола на лавке стоят? Запасные, что ли?
    — Да какой запас, старьё это. То есть, виноват, раритеты. Владыка просил по деревням их раздать. Народа там, в приходах, почти нет, но хоть звоном колокольным землю русскую утешить.
    — А у них тоже имена есть?
    — Были, но я уже и не помню. Вон тот, крайний справа, вроде, «Нордкап».
    — Как?
    — «Нордкап». Да это и не колокол вовсе, а так, рында корабельная.
    — А откуда она здесь?
    — Лет сто назад настоятелем здесь был бывший матрос Северного флота. После службы он и умыкнул её с корабля. То есть, виноват, оприходовал для дела благоверного.
    — А там под лавкой ещё какие-то колокола стоят, чёрной краской помеченные.
    — Это битые, да всяко-разные осквернённые. На переплавку пойдут.
    — Осквернённые? А такое бывает?
    — Всё бывает на земле грешной. Был в районе, к примеру, один богатый, церковь со звонницей построил. Да только устроил в ней притон с пирами да с девками лёгким. Был наказан Богом, а заодно и колокола с ним
    — А у них тоже имена были?
    — Были, может, и имена, но теперь-то что. Языки у них всё равно повыдерганы.
    Устав раскачивать большой колокол, я села рядом с батюшкой. Выпили ещё по одной.
    — Что же, пора возвращаться, — сказал батюшка, утирая ладонью бороду. — Душевно посидели, с пользой. Недопиток пока к себе в сумку убери. Внизу заберу, понадобится к обеду.
    И не успели мы встать, как ударил главный!
    Воздух разом сплющился, потом расширился. Уши заложило, словно в них выстрелили парафином. Дыхание на время остановилось. 
    Батюшка вскочил на нетвёрдых ногах и, отыскав в панораме из окна колокольни кафедральный собор, принялся неистово молиться на него: «Прости, владыка, слугу твоего грешного! Да пошлёт Господь на тебя глухоту временную, на время греха моего необдуманного. Дай Бог здоровья детям твоим, процветания епархии нашей...».
    — А этот как называется? — прокричала я из-за спины батюшки.
Батюшка резко обернулся и обжёг меня своим гневным взглядом.
    — «Благовест» это! Не ко времени, ох, не ко времени ты его тронула. Да откуда в тебе столько силы бесовской?! Ох, не сносить мне головы, не замолить чудину бабью!
    Небо почернело от взметнувшихся ворон и голубей. С деревьев посыпалась листва. В плотном расходящемся звуке скривились дома. Машины внизу, казалось, замерли, а люди и вовсе исчезли.
    «Вот же, блин, раскачала!» — с ужасом и одновременно с диким восторгом думала я, схватившись обеими руками за фуражку на своей оглушённой голове.