Проект остров. Глава IV

ГЛАВА IV. АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА

Осень вступила в свои права окончательно и бесповоротно. Воздух стал прозрачным и острым, как лезвие. Листва в парке культуры и отдыха, что раскинулся на высоком берегу Шексны, горела пожаром увядания — багряной, охристой, лимонной. Это был не печальный конец, а яркая, почти дерзкая попытка уйти со сцены с достоинством. Сверху, с высоты колеса обозрения, город казался игрушечным: красно-кирпичные корпуса, серые панельные кварталы, и над всем этим — дымовые трубы «Северстали», строгие, как карандаши, рисующие на пергаменте неба белесые полосы.

Они устроили пикник на краю парка, на лужайке, откуда открывался вид на речную гладь, уже тронутую первыми ледяными заберегами. Расстелили на земле плотное шерстяное одеяло в клетку, сверху — пледы из грубой ангорской шерсти. В большой плетёной корзине лежало богатство, добытое в местных лавках: круг душистого, чуть влажного «Пошехонского» сыра, завернутый в пергамент; гроздья синего винограда, покрытые матовым инеем; сэндвичи на бородинском хлебе с тончайшими ломтями ростбифа, горчицей с мёдом и листьями рукколы; и на отдельной тарелке — эклеры, купленные в кондитерской у вокзала, с хрустящей засахаренной корочкой и заварным кремом, пахнущим настоящим ванильным стручком.

Но главным сокровищем была бутылка местного игристого, произведённого на маленькой винодельне под Вологдой из северных ягодных сортов. Вино было не шампанским, а чем-то своим — более кислым, более лесным, с ароматом морошки и тёмного хлеба. Оно пенилось в бокалах нежно-янтарной пеной.

Ренье, разливая его, казался непривычно оживлённым.
—Сегодня, друзья, мы покидаем Азию и Европу. Мы отправляемся в Новый Свет. К тем, кто понимает в конкуренции за людей не понаслышке. К американским учёным. Они не строят утопии. Они разбирают механику выбора по винтикам. И предлагают инструменты. Готовые. Острые.

Он отхлебнул вина. Игристые пузырьки щекотали язык.
—Первый инструмент. Гэри Беккер. Человеческий капитал. Молодёжь — не статья расходов. Это — актив. Инвестиция.

Спор первый: можно ли измерить душу в рублях?

Лиза, отрезая ножом кусок сыра, положила его на хрустящий хлебец. Сыр был упругим, солоноватым, с ореховым послевкусием.
—Инвестиция… Это звучит цинично. Как будто мы покупаем людей.
—Нет, — возразил Ренье. — Мы покупаем не людей. Мы покупаем их потенциал. Их будущие навыки. И делаем это открыто. Система ваучеров. Выпускник череповецкой школы, идущий в ЧГУ на металлурга или IT-шника, получает на счёт, скажем, сто тысяч. Не наличными. На конкретные цели: курсы, сертификация, стартап. Это не подачка. Это стартовый капитал для его собственного человеческого капитала.

Баэль, откинувшись на локте и глядя на медленно вращающееся колесо обозрения, улыбнулся.
—Поэтично. Город становится венчурным капиталистом. Инвестирует в самые рисковые, но и самые перспективные активы — в молодые умы. А что, если актив сбежит? В Москву, в Питер, за границу?

— Риск есть в любом инвестиционном портфеле, — парировал Ренье. — Но его можно минимизировать. Специфическим человеческим капиталом. Мы финансируем не абстрактное «высшее образование», а конкретные навыки, востребованные именно здесь, на нашей земле. Знания по цифровизации прокатного стана, по экологии промзоны. Эти знания меньше котируются на глобальном рынке, но бесценны — здесь. Это и есть якорь.

Ржевский, тщательно собирая сэндвич, хмурился. Ростбиф был идеальной прожарки, розоватый внутри, с ароматом розмарина и чёрного перца.
—Якорь из знаний… Сомнительно. Знание — вещь нематериальная. Его можно унести в голове. Нужны якоря попрочнее. Дом. Семья. Друзья. То, что не унесешь.

— Именно! — воскликнул Ренье. — Но чтобы появился дом, семья, друзья — нужна первоначальная причина остаться. Этой причиной и может стать наш ваучер. Первая нить, связывающая человека с местом. Дальше сработают другие теории.

Он откусил от сэндвича. Соус с мёдом и горчицей, острый и сладкий одновременно, идеально сочетался с насыщенным вкусом мяса и горечью рукколы. Это была еда, дающая силы, а не просто заполняющая желудок.

Спор второй: формула счастья: 3Т или 3Д?

— Второй инструмент, — продолжил Ренье, вытирая пальцы бумажной салфеткой. — Ричард Флорида. Креативный класс. Его формула: Технологии, Талант, Толерантность. Но для Череповца я предлагаю добавить четвёртую «Т» — Терпение. Или заменить на «3Д»: Доступность, Достоинство, Действие.

— Объясни, — попросила Лиза, наливая себе ещё вина. Игристое было лёгким, но с глубоким, почти танинным послевкусием.
—Технологии у нас есть. «Северсталь» — это высшая лига промышленных технологий. Но они невидимы, закрыты за заборами. Нужно сделать их публичными. Не хакатоны в актовом зале, а публичные лаборатории. Чтобы любой мог увидеть, как рождается сталь будущего. Талант… он есть, но он утекает. Значит, плохо с двумя другими «Т». С Толерантностью — открытостью среды. И с Терпением — готовностью ждать отдачи от вложений в людей.

Баэль взял виноградину. Она лопнула во рту, выпуская взрыв прохладной, терпкой сладости.
—Толерантность в Череповце… Это не про мигрантов. Это про внутреннюю миграцию. Про отношение коренных к приезжим из деревень, из других городов. Про готовность принять нового. У нас с этим туго. Город-крепость, город-завод. Менталитет осаждённой цитадели.

— Поэтому нужен «аудит привлекательности», — настаивал Ренье. — Не отчёты для галочки, а честный, жёсткий анализ. Сколько у нас коворкингов? Сколько новых кафе открылось за год? Сколько выставок современного искусства было? Насколько безопасно на улицах после десяти? Цифры. Только цифры. Они покажут, где мы на самом деле находимся на карте привлекательности для креативного класса.

Ржевский мрачно разглядывал эклер. Он надкусил его, и густой ванильный крем выступил на срезе.
—Всё это хорошо для дизайнеров и программистов. А для рабочего? Для инженера? Им что, ванильные эклеры и выставки важны?
—Важно ощущение города, в котором живёшь, — тихо сказала Лиза. — Чистые улицы. Работающий транспорт. Где есть куда сходить с девушкой, с детьми. Где не стыдно пригласить друга из другого города. Это и есть Достоинство. Город, который уважает себя и своих жителей. И это касается всех — и рабочего, и инженера.

Ветер донёс с реки запах мокрого песка, водорослей и первой шуги — мелкого льда. Запах был свежим, очищающим. Они накинули пледы на плечи.

Спор третий: экономика кафе и мультипликатор роста

— Третий инструмент, — Ренье открыл блокнот, но тут же отложил его, предпочитая говорить, глядя в глаза. — Энрико Моретти. Кластерный подход. Один высокотехнологичный работник создаёт пять рабочих мест в сфере услуг. Это ключ к диверсификации. Наш гигант, «Северсталь», должен стать не потребителем, а генератором малого бизнеса.

— «Инновационный пояс», — кивнул Баэль. — Звучит масштабно. Но как заставить гиганта повернуться лицом к пигмеям? К стартапам из двух человек в гараже?
—Через открытые конкурсы, — сказал Ренье. — Через «Фабрику проектов» на базе ЧГУ. Завод публикует список технологических вызовов: снизить энергопотребление, автоматизировать контроль качества, найти применение отходам. Студенческие команды соревнуются в решениях. Победитель получает не грамоту, а контракт на пилотное внедрение и деньги на развитие. Так рождается симбиоз. Завод получает инновации, студенты — реальный опыт и перспективу своего дела здесь же, в городе.

Лиза нарезала сыр тонкими ломтиками. Аромат усилился, смешавшись с запахом пледов и осенней листвы.
—Это и есть тот самый мультипликативный эффект. Инженер, оставшийся работать на таком стартапе, будет ходить в кафе, ходить в спортзал, нанимать няню для ребёнка. Он создаст эти пять рабочих мест просто фактом своего существования и своего заработка. Но для этого нужна критическая масса таких инженеров. Не один, не два. Десятки. Сотни.

— Значит, нужно начинать с одного, — философски заметил Ржевский. — С первого успешного кейса. С истории, которую будут рассказывать. «Вот Виктор, выпускник ЧГУ, он придумал софт для контроля шлака, получил грант от завода, открыл свою фирму, теперь у него пятнадцать сотрудников, и все они — череповчане». Таких историй нужно десять. Тогда появится мода. Мода оставаться.

Они помолчали, слушая, как шуршат под ветром опавшие листья. Колесо обозрения завершило очередной круг, замерло, высадило пару подростков, чей смех донёсся сквозь прохладу.

Спор четвёртый: архитектура выбора и сила бездействия

— Четвёртый инструмент — самый коварный, — улыбнулся Ренье. — Поведенческая экономика. Теория «подталкивания». Ричард Талер. Люди ленивы. Они выбирают путь наименьшего сопротивления. Значит, нужно сделать так, чтобы правильный выбор — остаться, участвовать, развиваться — был самым лёгким.

— Автоподписка на льготы, — сразу поняла Лиза. — Выпускник получает письмо: «Для вас автоматически активирована скидка на ипотеку по программе «Молодой специалист». Если вы не хотите участвовать, отпишитесь, пройдя по ссылке». Большинство не отпишется.
—Или упрощение, — добавил Баэль. — Одно окно. Один сайт. Одна заявка на всё: и на ваучер, и на стажировку, и на консультацию по бизнесу. Чтобы не нужно было обивать пороги семи кабинетов. Чтобы чувствовать, что город — твой партнёр, а не препятствие.

Ржевский попробовал виноград. Сок был похож на холодный мёд.
—Манипуляция, — буркнул он, но без прежней ярости. — Мягкая, но манипуляция.
—Не манипуляция, а архитектура выбора, — поправил Ренье. — Мы не запрещаем уезжать. Мы просто делаем процедуру остаться — простой и приятной. Как эти сэндвичи. Всё подобрано, приготовлено, осталось только взять и съесть. Город должен быть таким же — удобным, предсказуемым, вкусным в своих повседневных проявлениях.

Он взял эклер. Хруст был идеальным.
—И общественные пространства. Не просто лавочки. А столы, где можно работать. Розетки. Wi-Fi. Места, где студент с ноутбуком случайно услышит разговор двух инженеров о проблеме и предложит решение. Город должен провоцировать случайные, полезные встречи. Это и есть социальная инженерия в лучшем смысле.

Спор пятый: сила слабых связей и цена доверия

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая Волгу в цвет расплавленного железа. Стало холоднее. Они закутались в пледы плотнее.
—Последний инструмент, — сказал Ренье, и его голос прозвучал почти торжественно. — Социальный капитал. Роберт Патнем. Ценность связей, доверия, взаимопомощи. То, что держит людей на месте прочнее любых контрактов. Но эти связи нужно создавать. Намеренно.

— Платформа «Череповец.Сообщество», — предложил Баэль. — Но не очередная мёртвая соцсеть. А живой инструмент. Где студент может найти наставника в «Северстали». Где молодой маме — соседку для прогулок с коляской. Где музыкант — барабанщика для группы. Цифровой костёр, вокруг которого собирается племя.
—И микрогранты, — добавила Лиза, её глаза горели в свете заката. — Не миллионы. 50, 100 тысяч. На скейт-парк во дворе. На фестиваль поэзии в заброшенном цеху. На субботник с пикником после. Когда люди вместе делают что-то для своего места, они начинают чувствовать его своим. Это и есть тот самый «связующий социальный капитал». Невидимая, но прочнейшая сеть.

Ржевский вздохнул. Он смотрел на колесо обозрения, которое снова пришло в движение, унося вверх новую кабинку с людьми.
—Слишком красиво. Слишком… системно. Будто город — это машина, которую можно починить, подобрав правильные гаечные ключи теорий. А люди — винтики.
—Нет, — резко сказал Ренье. — Люди — не винтики. Они — те, кто решает, остаться в этой машине или выйти из неё. Теории — не гаечные ключи. Это — диагностические приборы. Они показывают, где трещина, где ослабла связь, где не хватает масла. А чинить будем мы. Конкретными делами. Ваучерами. Технопарками. Упрощением процедур. Скверами.

Наступила тишина. Догорала заря. С Волги потянул ночной холод. Они стали собирать корзину. Остатки сыра, пустая бутылка, смятые салфетки. Пикник заканчивался. Но разговор — нет.

— Итог, — сказал Баэль, помогая Лизе сложить плед. — Пять американских теорий. Пять проектов для Череповца. Инвестиции в человеческий капитал. Аудит и развитие креативной среды. Создание инновационного кластера вокруг завода. «Подталкивающая» архитектура городских сервисов. И строительство социальных сетей, сообщества. Это и есть пазл. Разрозненные кусочки картинки будущего.

— Будущего, которое можно начать собирать завтра, — заключил Ренье, застёгивая портфель. — Не с громких заявлений. А с первого ваучера. С первой опубликованной технологической задачи от «Северстали». С первого упрощённого регламента в мэрии.

Они шли через темнеющий парк. Под ногами хрустел гравий. Воздух был полон запахом прели, реки и далёкого, но всегда присутствующего, дыма. Это был запах дома. Сурового, несовершенного, но своего.

На выходе из парка, уже у самых ворот, Баэль остановился, достал из кармана смятый листок.

— Набросал, пока мы спорили, — сказал он просто и прочёл, не глядя на бумажку, глядя в уже почти чёрное небо, где зажглась первая крупная, холодная звезда.

(на английском)
The theories arrive from far across the sea,
In cold,precise and brave geometry.
To measure hope,to calculate the choice,
And give a data-driven,steady voice.

We speak of capital, of clusters, ties,
Beneath these vast and ever-changing skies.
A picnic on the edge of autumn’s blaze,
Where simple,local things deserve our praise.

The cheese, the wine, the bread’s substantial crack,
A fragile,temporary, brave Zodiac.
To build not just with numbers,graphs, and plans,
But with the touch of ordinary hands.

To nudge the course of an entire fate,
Before it is,perhaps, already late.
To weave a net of weak and strong regard,
Within a city living on its guard.

So take these tools, American and keen,
And plant them where the Volga’s banks are green.
Not as a foreign,superimposing creed,
But as a way to fill a local need.

(перевод)
Приходят теории из-за дальних морей,
Холодной,точной, смелой геометрей.
Измерить надежду,просчитать выбор, шанс,
И дать обоснованный,данных, гулкий глас.

Мы говорим о капитале, кластерах, связях,
Под этими необъятными,вечно разными связями.
Пикник на краю осеннего пожара,
Где простые,местные вещи заслуживают дара.

Сыр, вино, основательный хлеба хруст,
Недолговечный,смелый, зодиака искусств.
Строить не только числами,графиком, планом,
Но прикосновением руки обычной и рьяной.

Подтолкнуть течение целой судьбы,
Пока она,быть может, уже не гробы.
Сплести сеть из связей и слабых,и прочных,
Внутри города,живущего настороже.

Так возьмите инструменты, американские, острые,
И посейте их,где волжские берега ещё прочные.
Не как чуждую,навязывающую веру,
А как способ наполнить локальную меру.

Он смял листок и сунул обратно в карман. Они вышли на освещённую улицу. За их спинами парк погрузился во тьму и тишину, лишь колесо обозрения продолжало свой неторопливый, бессмысленный и прекрасный круговорот. Впереди был город. Его проблемы. Его чугунная реальность. И его хрупкая, новая, только что рождённая за пикником — надежда. Надежда, вооружённая теорией.