16. Ветер в глазах - Эпилог

Вечер после суда

В комнате было тепло — по-домашнему, так, как бывает только зимой, когда занавески тяжёлые, а отопление чуть больше греет, чем нужно.
Артём лежал поперёк кровати, болтая ногами в воздухе, а Никита сидел рядом и пытался попасть ему ладонью в коленку, как в какую-то придуманную ими игру.
— ТАК! Ещё раз дотронешься — укушу! — Артём не выдержал и попытался отбиться подушкой.
— Да попробуй! — Никита завизжал и тут же получил подушкой в бок.
— Ай! Сдаюсь! Сдаюсь! — и не сдался ни капли, потому что снова полез щекотать.
Комната звучала смехом.
Тёплым, настоящим, тем, который бывает только у детей, которые сегодня впервые по-настоящему чувствуют себя в безопасности.
Где-то внизу, на кухне, бабушка гремела кастрюлями, готовя горячий шоколад, а дед Фёдор шёл по коридору — шагал так, будто тапочки у него были самыми важными тапочками на свете.
— Тёмка, не задуши Никиту! — крикнула бабушка снизу, даже не поднявшись.
— Он ещё нам нужен!
— Да я его убью щас! — радостно заорал Артём.
— Ага, щас-с-с, — фыркнул Никита. — Ты ж теперь домашний, ручной. Тебе теперь кусаться нельзя.
— Это кто сказал?!
— Суд. Суд так сказал. — И Никита снова зарыдал от смеха, потому что Артём кинулся на него второй подушкой.
И пока на втором этаже два мальчика рушили мир подушечной войной,
на первом — в гостиной — мир собирался обратно.
Дядя Миша сидел на диване, уткнувшись локтями в колени.
Его руки всё ещё дрожали — от вымотанной радости, от страха, от дневного напряжения.
Дед Фёдор стоял у камина и потихоньку раскручивал носок на большом пальце — так он делал, когда слушал очень серьёзные разговоры.
— Ну… — Миша вдохнул, но голос сорвался. — Ну вот… сказали же.
Справедливо, да.
Честно.
Но неприятно всё равно.
Дед Фёдор хмыкнул:
— И шо ж сказали-то?
Миша потер глаза.
— Что…
что я…
разрываю связь с Никитой.
Что неправильно делать выбор только в пользу одного ребёнка, если работал со всеми.
Что… если уж я такой хороший… мог бы подать документы и на него тоже.
Дед кашлянул, как будто этим кашлем хотел замаскировать эмоцию.
— Мог, — медленно сказал он. — Но не должен.
Ты не обязан быть отцом сразу всем, Миша.
Ты один.
Ты — человек, а не вселенная.
Он сел рядом, положил ладонь сыну на плечо.
— А главное — мальчишки-то не слышали этого, да?
И слава богу.
Никите истину скажешь позже.
Когда он станет старше, когда сам поймёт, что семья — это не только про бумаги.
— Пап… а вдруг он подумает…
— Он ничего дурного не подумает, — дед наклонился ближе. — Он тебя любит.
По-своему, но любит.
Ты для него взрослый, которому можно доверять.
А это уже больше, чем для половины мира.
Миша выдохнул и впервые за вечер позволил себе улыбнуться.
Совсем чуть, но по-настоящему.
В этот момент сверху грохнула подушка об пол и раздалось истерическое:
— НИКИТА, ТЫ МАКАКА ОБЛЕЗЛАЯ!!!
— САМ ТЫ МАКАКА!!! — фыркнул Никита.
И дом засмеялся вместе с ними — как будто стены знали, что им теперь придётся хранить эту радость очень долго.
Дед Фёдор тихо сказал:
— Вот и всё.
Живём, Миша.
Теперь — живём.
Никита лежал на полу, задыхаясь от смеха, а Артём без сил рухнул рядом, ткнувшись лбом в ковёр.
— Всё… всё… я больше не могу… — хрипел Артём. — У меня рёбра от тебя уже болят…
— Слабак, — прошептал Никита, едва сдерживая новую волну смеха.
Смех скакал по комнате, как резиновый мяч, от стен, от потолка, от их собственных голосов.
Дом слушал, дом принимал, дом сохранял.
И вот — в самый пик этого веселья, снизу раздался голос бабушки, который не требовал тишины.
Он просто был настолько домашним, что стал частью стен:
— ТАААК, РЕБЯТА! Артём Михайлович! А ну хватит беситься!!!
Мальчики замолчали ровно на полсекунды.
А потом Никита взорвался хохотом:
— МИ-ХАЙ-ЛО-ВИЧ! Ты слышал?! Ты теперь важный! Всё! Тебе теперь носки надо гладить!
Артём, закрыв лицо руками, попытался скрыть улыбку, но она прорвалась сама — прямо из груди, из тепла, из будущего.
Внизу дед Фёдор хмыкнул:
— Ну всё, сынок… поздравляю.
Теперь ты — отец.
Дядя Миша тихо рассмеялся — устало, но счастливо.
А дом… дом просто жил дальше,
уверенный, что теперь здесь всегда будет кому смеяться,
кому ругаться,
кому выдыхать,
и кому любить.
Конец.