Парижское время. Почти понедельник

Самолёт сел в Париж с опозданием на три года. Или мне так показалось – часы в аэропорту показывали время, которого не было в расписании.

Таксист вёз меня молча. На панели его машины стояла фотография собаки, которая смотрела в объектив с выражением человека, опоздавшего на собственную жизнь. Счётчик отсчитывал не евро, а количество несказанных слов.

Квартиру я снял по интернету. Шестой этаж без лифта. На площадке третьего этажа жила женщина, которая каждое утро подметала одну и ту же ступеньку. Когда я поднимался с чемоданом, она сказала:

– Вы в сорок второй?
– В сорок первой.
– Сорок второй не существует. Но почту туда приносят.

В квартире было два окна. Одно выходило во двор, где росла антенна в форме дерева. Второе – прямо в стену соседнего дома, где кто-то нарисовал окно. В нарисованном окне горел свет.

Консьержка принесла ключи. У неё были руки пианистки и походка человека, который забыл, куда шёл, но продолжает идти из принципа.

– Горячая вода по расписанию, – сказала она. – По какому?
– По своему.

Я распаковал вещи. Рубашки были смяты так, будто прожили отдельную жизнь в чемодане. Зубная щётка сломалась пополам – ровно, как по линейке.

Вышел купить хлеб. Булочная была закрыта на обед, хотя было десять вечера. Или утра – в этом квартале время текло по диагонали.

В табачной лавке продавец спал стоя, не закрывая глаз. На витрине были выставлены газеты без дат. Я купил одну. Все статьи были про погоду, которой не было.

Улица поворачивала направо, но я пошёл прямо. Оказался там же, только с другой стороны.

В парке на лавочке сидела девушка и рисовала портрет пустоты. Она макала кисть в стакан с воздухом и водила по холсту. Получалось похоже.

– Вы художница?
– Я документирую отсутствие.
– Чего?
– Всего, что должно было случиться.

Рядом мальчик запускал бумажного змея под землю. Змей нырял в асфальт, как в воду. Мать читала книгу, держа её вверх ногами, и кивала – соглашалась с автором.

В кафе я заказал сэндвич. Официант принёс две половинки, которые не складывались в целое – между ними был лишний кусок понедельника.

– У вас есть wi-fi?
– Есть, но он односторонний.
– В смысле?
– Вы можете отправлять, но не получать. Или наоборот. Зависит от дня.

За соседним столиком мужчина ел суп ложкой с дыркой. Суп не проливался – он был твёрдый, как воспоминание.

Вернулся домой пешком. Шёл два часа, пришёл через пятнадцать минут. Консьержка сидела в своей каморке и играла в шахматы сама с собой. Проигрывала обеим сторонам.

В квартире кто-то включил свет. Это был я, но я ещё поднимался по лестнице.
На кухне в холодильнике лежала записка: "Молоко скисло в будущем времени". Молока не было.

Лёг спать в пальто – раздеваться не хотелось, будто это что-то изменит. За стеной кто-то двигал мебель. Или мебель двигала кого-то – звуки были обоюдные.

Проснулся от звонка в дверь. Никого. На пороге стояла тарелка с завтраком. Яичница была холодная, но свежая. Кофе горячий, но вчерашний.
На площадке женщина всё ещё подметала ту же ступеньку. Или уже. Или снова.

– Как вам в сорок первой?
– Нормально.
– А в сорок второй лучше. Там есть балкон.
– Но вы сказали, её не существует.
– Поэтому и лучше.

Вышел на улицу. Париж был на месте, но слегка сдвинут влево. Или я был сдвинут вправо. Эффект получался одинаковый.

В метро продавали билеты в один конец, но не уточняли в какой. Я купил два – на всякий случай.

Контролёр проверил их и вернул обратно:
– Они ещё не готовы.
– К чему?
– К поездке.

Вагон тронулся до того, как я вошёл. Но я уже сидел внутри. Напротив мужчина читал книгу, которую сам же и писал – прямо по ходу чтения.

Вышел на случайной станции. Наверху оказался тот же квартал, но населённый другими людьми. Или теми же, но другими.

В витрине магазина продавались часы, которые показывали не время, а его отношение к происходящему. Сейчас было "безразлично с оттенком любопытства".

Домой вернулся через неделю. Или через час. Консьержка выдала мне почту для квартиры номер сорок два. Я взял – вдруг пригодится.

В конверте была фотография моего окна. Снятая изнутри. На фото я стоял снаружи и смотрел внутрь. Но я никогда не стоял снаружи. Пока не стоял.

Ночью в нарисованном окне напротив погас свет. Настоящая темнота в нарисованном окне выглядела подозрительно реальной.

Утром я собрал вещи. Внизу консьержка спросила:
– Уезжаете?
– Да.
– Вы же только приехали.
– Когда?
– Через неделю.

Она улыбнулась. Я тоже.

Таксист – другой, но собака на панели та же – довёз меня до аэропорта бесплатно.

– Счётчик сломался, – объяснил он.
– Показывает только правду.

В аэропорту часы всё ещё показывали время, которого не было. Но теперь я знал, который час на самом деле: всегда без пяти никогда.

В самолёте стюардесса раздавала карточки безопасности. На них была инструкция, как правильно забыть Париж. Но текст был написан на языке, который существовал только в полёте.

Когда мы взлетели, внизу остался город, который помнил меня лучше, чем я его.

В кармане лежал второй билет из метро.

Он был уже готов к поездке.