Стефания

               
    Эпиграф: «Все люди похожи друг на друга: две ноги, две руки, одна голова. Однако мысли, душа и поступки у всех разные…»

       Пролог.
Как можно писать в начале рассказа о погоде, о природе, когда вся эта самая ПРИРОДА – лесная, дикая, естественная – вселилась внутри неё – органично, легко, гладко.

   Её звали СТЕФАНИЯ.

Когда она шла по улице, говорила с людьми или просто сидела на лавочке, то к ней слетались птицы, сбегались животные. Мужчины пытались завести знакомство, но утрачивали дар речи. Женщины ей завидовали, сторонились и лишь мелко укалывали обидной фразой за её спиной.
Её взгляд словно задавал загадку, в глазах всегда горел какой-то непонятный огонёк. Подвижные брови, ощипанные по краям пинцетом в тонкую ниточку, то взлетали, как крылья чайки, то ложились в спокойный горизонт. Она словно исполняла ими какой-то танец страсти – танго, то гнева, а то и любви – румбу.
Она выросла в лесу, обладала неведомым нам языком общения с миром, с животными, птицами. Это всё я узнал немного позже.
Стефания поведала как-то мне, что к людям она относится с пониманием и многое прощает. Но ненавидит на свете всего лишь одного человека. И этот человек – её МУЖ. 

Как бы в мире человек ни пытался приручить природу, однако стоит ему только отвернуться ненадолго, она тут же покажет, кто сильнее. Стефания поведала мне, что слышала все голоса: везде и повсюду, но прислушиваться, заметила она, имеет смысл только к своему внутреннему, голосу сердца. Она говорила очень умные вещи, и мне это нравилось. Казалось, мы были близки по духу. У неё всё сводилось к душе, к внутреннему Я.

Душа всегда подскажет через эмоции, чувства, через знаки, животных, природу, что именно не надо делать. Это я знал как будущий психолог и старался тоже прислушиваться к себе.
Стефания любила ЖИЗНЬ. В этом коротком слове – всего пять букв, а сколько впечатлений, радости и грусти!

Её проблемы лежали в семье, независимо от неё. Муж не раз за день умудрялся устраивать акты семейного насилия. Стефания уже уходила из дома три раза, но… Но муж продолжал преследовать её, как Призрак, как Тень. Не то чтобы он её так сильно любил, а просто мужчину одолевала дикая страсть к своей жертве, как к собственности, как к вещи. На дворе XXI век, а разорвать оковы брака ей оказалось не под силу: он был бизнесменом при власти, закон вроде бы защищал её, но не работал в данном случае.
Эта Тень появилась в ночи, словно средневековый призрак, и всё-таки вновь догнала свою жертву…

НОЧЬ. ПОРЫВЫ ВЕТРА шумно влетали в приоткрытую форточку. На небе уже видны были росчерки МОЛНИЙ, слышны рокоты ГРОМА. Надвигалась ГРОЗА.
Вдруг в полночь, когда я уже спал, раздался звонок от Неё. Она буквально, кричала в телефон, как бы пытаясь пересилить шум уличного ненастья:
– Если сможешь, помоги… Серёженька, скорей… Он ломится уже в дверь…
Всё-таки она вселилась в меня, я был беременный ею. Поэтому не мог не помочь, чего бы это мне ни стоило…

                Призрак ТКЕМАЛИ.            
… Месяц назад, когда я её ещё не знал, моя жизнь проходила в обыденном покое, как и у большинства граждан.
ВЕСНА в Сокольниках дышала тёплым пробуждающим трезвоном колокольчика соловья. Белая ЗИМА нехотя перекрашивала свои покрывала в болезненно-зелёные тона разгульной ВЕСНЫ.
Сегодня был тихий вечер, идеальный, чтобы отдохнуть после учёбы в универе с компанией в лесном массиве старой Москвы.
Мы шумно брели с друзьями по Майскому прОсеку. Вдруг все разом замолчали, и наши взоры устремились на одну женщину.

                Завязка.
 Навстречу шла Стефания – роковая женщина нашего района. В столице очень много красивых женщин, но эта мадам особенная.
Она не была красавицей, но мужчины вряд ли отдавали себе в этом отчет, если они, подобно братцам-кроликам, поголовно становились жертвами её чар. Её красота была от природы, целая гамма манер от лани, пантеры и лисицы, букет из бегонии, розы и глицинии.
Район столичный, а как деревня, – люди жили не только работой, но и сплетнями. Поговаривали о ней разное: кто говорил, что она цыганка, кто сказывал, что она колдовством разбивала семьи, уводя мужиков, а кто и вовсе считал её проституткой. Она ходила всегда в чёрных нарядах, одевалась по моде, была похожа на овдовевшую жену богатого торговца.
Я всегда удивлялся, как далеко могут зайти фантазии и воображение людей, которые, не зная человека, перемывают ему косточки.
Такие люди любого человека, который среди них как белая ворона, объясняют колдовством, наговорами вплоть до проституции и суеверия. Другие то же самое объясняют современными научными терминами типа воображуля, модница, психически больная, тайная любовница самогО... Интересно получается, когда оба объяснения в итоге не работают.
Жила она в уединении в старом двухэтажном доме. Появилась внезапно, недавно, но слух о ней пронёсся по улицам района холодным вихрем в геометрической прогрессии.
Каким-то странным было её женское гордое очаровательное поведение. Никто из окружающих ничего не понимал. Стефания своей пылкой внешностью, эмоциональным, зычным голоском легко могла взять в полон любого мужчину… Но не брала!
Она громко смеялась над бабьими колкими шутками, в жизни могла позволить себе чуть больше неприличия, чем другие женщины, но не была замечена в этом.
РОКОВАЯ женщина с полуприкрытой грудью, которая дышала, как у оперной певицы, с осиной талией и слегка пышными бёдрами сейчас вдруг остановилась перед нами.
– Вот Вы, – она посмотрела близко прямо мне в глаза. – Смогли бы меня проводить к дому через парк? Больно сумки тяжелы.
И она свысока посмотрела на других. Окинула большими чёрными ресницами так, будто набросила невидимые сети, и все замерли в ожидании моего ответа. У меня от её женского пронзительного взгляда внутри всё обмякло, я стал ватным и податливым. Никогда так властно, до самой дрожи, никто не посягал на мою СВОБОДУ.
Я был горд и упрям, малоопытен и безгрешен, но такого опыта общения с женщиной у меня ещё не было. Я сдался. Все, словно загипнотизированные, остались стоять как вкопанные. А меня разбирало любопытство.
А ведь мы с ней несколько раз пересекались на улице, видно рядом жили. Всякий раз она изучающе-любопытно поглядывала на меня или мне это только казалось, но было приятно.
Я подхватил её сумки. Какое-то время шли молча по лесной тропинке рядом. Рыжие меховые белки, голосистые птички сопровождали нас в ожидании корма. Моя спутница что-то посвистывала им, бросала крошки, наполняла орехами кормушки.
Иногда она, оступаясь, будто падала, касалась меня, а я её невольно подхватывал, перекладывая сумки в одну руку. Мне были приятны её тёплые касания. Там, где тропа сужалась, я пропускал её вперёд и любовался изгибами её тела.
«Сколько ей? Тридцать пять или меньше? – гадал я. – Любая красивая женщина знает свои КОЗЫРИ. Их у неё не так много. Ножки, бюст, милое личико. Посмотрим, чем…»
Она резко обернулась, поймав мой любопытный взгляд ниже талии.
– Меня зовут Стефания, – и протянула свою тёплую, мягкую руку.
Мы познакомились. Я нахально продолжал сзади рассматривать её стройные крепкие ножки.
– Ты любишь играть в ножички? – вдруг снова обернулась она и вновь поймала мой взгляд.
– Да, – залепетал я, отводя глаза. –  Мы иногда с ребятами забавляемся. А что?
– Отец мой был егерем, и мы с ним часто играли в «Земельку» – землю делили. Этот красивый парк напомнил мне тот нарисованный круг с детства. Он также разрезан на просеки. Серёжа, а ты из этого района?
– Да. Я живу на Егерской.
– Ой, почти соседи, а я вот в этом Малом Оленьем переулке. Мы пришли.
Я отметил, что даже поселилась она на улице с лесным названием и рядом с городским лесом.
За разговором даже не заметил, как быстро мы дошли. И краем глаза отметил, как за нами сзади, поодаль, шпионили мои любопытные товарищи.
А мне хотелось, чтобы путь был ещё длинней и чтобы никто не мешал нам. Мне она казалась обворожительной женщиной, похожей на Аксинью из «Тихого Дона». От нее пахло лёгкими духами и мятой, отчего хотелось понюхать её вблизи и задержать этот приятный вдох в себе.
Она словно прочитала мои мысли и попросила занести сумки к ней домой:
– Здесь я снимаю квартиру, здесь моё убежище.
Уже в комнате Стефания подошла и выглянула в окно, где за углом на улице притаились ребята, и демонстративно задвинула шторы.
– Посиди немного, пусть пацаны тебе позавидуют, – она дотронулась слегка до моего плеча. –  Хочешь чаю?
– Да, можно.
– Поможешь?
Мы пошли на кухню. Она впереди в светлой, полупрозрачной блузке и чёрной юбке. И опять мысли сбивались, я думал не о чае, глядя на «гитару» в форме китайской чайницы.
На вопрос, какой я предпочитаю чай – чёрный или зелёный, я почему-то ответил «смешанный». Всё во мне смешалось в этом доме.
– Какой ты смешной, – она заглянула мне так близко в глаза, что обожгла, как молния одинокого путника в степи. В её взгляде было что-то цыганское, живое, озорное.
И я медленно стал тонуть в её глазах. Не выдержав её напора, на всякий случай отвёл глаза в сторону.
Приятная истома охватывала всё тело.
Она словно дистанционно управляла мной: подводила блаженство к пику и отпускала, поднимала мою мужскую силу и вновь  опускала. Меня бросало словно то в огонь, то в ледяную прорубь. Стефания как будто острым тройным крючком блесны вцепилась в моё тело, душу, что я ощутил физически, как горячая кровь хлещет из меня, разливается по рукам и ногам, приливая в голову. Она, словно ЛУНА, управляла моими эмоциями и жидкостями, создавая приливы и отливы.
 А я ничего не мог противопоставить, я превратился в послушного зомби. Возьми она меня сейчас голыми руками, и я бы сдался: был полностью в её власти. Я практически ещё не знал, как себя надо вести, никогда не был в подобной ситуации.
«Зачем она меня так мучает?» – где-то в уголке ещё трезвого полушария мелькнула мысль. Но мне всё это нравилось.
И вдруг она словно услышала меня, села тесно рядышком, взяла мои руки и, глядя ниже лица, промолвила:
– Ты очень сильно похож на моего отца – любимый образ, на который ты очень похож, – она провела рукой по моим волосам. – Вот так лучше. Я неосознанно создала этот образ мужчины с детства. Но вышла замуж глупо, по молодости. Муж намного меня старше, и в жизни, в отношениях и во всём – совсем другой человек, полная противоположность моим идеалам.
– Вокруг вас так много интересных мужчин, – невпопад сказал я. – Вы легко могли бы найти себе достойного…
– Нет, другие мне не нужны ни за какие деньги, – перебила она. – Жизнь моя поселилась на кончике перочинного ножа того, кто похож на моего папу. Ты думаешь, я чокнутая?
– Нет… Наверное… Вы прекрасны.
– Он очень любил меня, а теперь его нет, и мне не хватает его любви.
– Я вам сочувствую.
Она промолчала, лишь отвернула взгляд. Встала, подошла к окну. На улице темнело. Сумерки заползали уже в квартиру.
– Друзья твои ещё не ушли, – и, оторвавшись от окна, посмотрела на меня.
– И мне пора! – то ли спросил, то ли, сожалея, вымолвил я.
– Придёшь ко мне ещё?
Я смотрел на неё и не знал, что ответить.
– Если не придёшь, то я сейчас выключу свет в комнате, и твои друзья разнесут на всю округу, какой ты хороший.
– Приду, приду, – сдался я.
– Шучу, но.., – она провела пальцами по моим волосам. – Я хотела бы тебя видеть и общаться. Вот и славненько. Я тебя буду ждать.
Я быстренько собрался и пошёл. Уже у двери Стефания задержала рукой. Я снова был в её власти.
– Соври им что-нибудь, – она снова стояла так близко, что кровь разливалась по жилам не равномерно. – Сумеешь?
Я лишь улыбнулся и кивнул головой.
Во дворе и за углом никого не было. Значит, она соврала, чтобы вырвать моё согласие. Зачем я ей?
Я пошёл длинным путём через парк. Во мне боролись два человека, а может, больше двух. Один зло говорил: «Выпей чего-нибудь крепкого, проспись и забудь её», а другой, подобрей – поблагодарить подсказывал за науку и опыт. Третий вообще хлестал меня в обе щеки – открыто встречаться ты с ней не можешь, блуд сплошной, засмеют. И не вздумай!
Друзья, когда увидели меня на следующий день, наперебой расспрашивали: «Ну как? Что у вас было? Договорились? Не понравилась?»
 – Да успокойтесь вы, вороньё! – отмахнулся я. – Просто помог донести тяжесть и выпил чай.
Вроде бы и не соврал. Но внутри разгорался пожар.  Мужское влечение всё же перебарывало: «А вдруг не узнает о нас никто? А если узнает?»
Я долго не решался вступить на путь… встречи с женщиной, которая годилась мне по возрасту чуть ли не в матери. Во мне продолжали шумно бороться разные звери, но я упорно шёл в сторону квартиры в Малом Оленьем.
Возле кафе с большими стёклами я поскользнулся и чуть не упал. Оглянулся по сторонам и увидел за стеклом её. Стефания сидела одна за столиком и яростно рвала чьи-то фотографии. Она тоже огляделась, наши взгляды встретились. Она сначала смутилась, но взяла себя в руки и махнула мне, приглашая за столик.
В кафе днём было малолюдно, и я смело присел за её столик в углу полутёмного зала. Краем глаза я увидел на разорванном фото лицо седеющего мужчины.
– Что же ты не заходишь? – спросила она, глядя прямо мне в глаза своим изумрудным пронзительным взглядом. Мне даже показалось, что она читает мои мысли, и я постарался их пригладить, чтобы не выдать свои сомнения. – Я ждала тебя. Хотела больше рассказать о себе и тебя послушать. Придёшь?
После нашей встречи в кафе я стал заходить к ней на квартиру. Тайком, озираясь, чтобы никто не увидел, украдкой пробирался в Малый Олений.
Стефания была рада каждому моему приходу, держала мою руку своей горячей рукой и взволнованно говорила:
– Ты на сегодня победитель, а я грешный цветок. Ты для меня словно живительная вода. Я хочу, чтобы ты дал мне возможность снова расцвести, ожить и радоваться.
 Она так красиво говорила и сразу читала мысли по моим глазам. Мне было приятно, что такая взрослая красивая женщина обратила на меня своё внимание. Я просто думал: почему я? Неужели только из-за того, что похожу на её отца? Вон сколько крутых взрослых мужиков за ней увивалось. Может быть, с ней нелегко? И она тут же отвечала, как будто все мои мысли были на глазах, на лбу, на руках:
 – Нет. Всё не так. Моя душа, моё сердце видят только тебя, другие пусть проходят мимо. Разумом я не могу объяснить, почему так. Я просто живу чувством, оно раскрывает мне глаза и сердце. Когда я гуляю по улицам, часто встречаются люди-предметы: человек-робот, человек-бумажка, человек-зверь. А ты не такой, ты человек-человек! Добрый, нежный и смелый.
Как мне легко было с ней! Она понимала меня с полуслова. Можно было ничего не говорить, а просто молча разговаривать какими-то волнами, как рыбы. Я готов был уже крепко  обнять её, но что-то сдерживало, может быть, разница в возрасте, а она продолжала считывать:
– Ну и что, что разница. Главное – любовь! Мы могли бы сначала пока просто встречаться, а потом уедем туда, где нас не знают. Вдвоём преодолеем всё.
Тайно встречаться? Но всякое тайное со временем всё равно становится явным. Но она снова и снова отвечала правильно, логично, в самую точку. Я устало, после вчерашнего экзамена, посмотрел на неё.
– Приляг на диван, отдохни, – предложила она и выключила свет. – А я посижу рядышком.
Я соглашался со всеми её доводами, предложениями. Она – мудрая, опытная женщина. И я – глупый, податливый, желторотый юноша. Я сбросил рубашку и брюки и юркнул под плед. Она присела рядом и в темноте тоже что-то сбросила из верхней одежды. Взяла мою руку и медленно провела ею сначала по своим ногам. Я ощутил её голые колени, затем бёдра, плечи. Стало невыносимо сдерживать себя, внутри разбушевавшийся жар страсти.
 – Ах ты, мой милый мужчина, – она гладила другой рукой мои грудь, плечи, голову, отчего было тепло и приятно, я даже задрожал.
– Ты, наверное, замёрз, – и она легла, прижалась всем своим тёплым телом. – Мне бы только голову прислонить на твоё плечо, как это делала я в детстве рядом с отцом.
Это нежное, откровенное прикосновение подействовало на меня, как ключ зажигания, для запуска моего дремавшего мужского организма, вызвав во мне жуткое возбуждение. Нет, конечно, я бывал с девушками близок, но… Но этот неземной контакт превзошёл все ожидания, как короткое замыкание. Он был совсем не таким, каким я рисовал нашу встречу десятки раз в своих юношеских фантазиях, он был неописуемым, сладостным. Руки сами стали путешествовать по её гладкой коже. Наши губы захватили друг друга в поцелуе. Я не знал, как правильно надо, поэтому просто приоткрыл губы, остальное сделала она. Впервые почувствовал мятный вкус влажных женских губ. Её руки умело снимали с меня остатки одежды, а я, словно ученик, повторял всё за ней. С каждым движением я забывал про свою застенчивость, бешеная страсть охватила меня целиком. В ответ почувствовал ещё большую страсть. Стефания властно выпорхнула из себя, будто пружина, сжатая долгим воздержанием.
– Иди ко мне, – прошептала она. – Я больше не могу…
Я снова подчинился. Через некоторое время я с наслаждением ясно почувствовал запах, тепло и влагу её тела. Мы оба наслаждались друг другом. И ночь длилась длиннее века. И всё было как будто в первый раз, но на пике страстей и эмоций.
В темноте я ничего уже не стеснялся, а только прислушивался к её дыханию, движениям и шёпоту. А она шептала:
– Не спеши, не спеши, милый мой, как же мне хорошо с тобой…
Как она ни прикрывала свой ротик ладонью, но вскрикнула, и я тут же вторил ей. Тело на пике извергло энергию, сок, встречные конвульсии, и мы без сил откинулись, отпали друг от друга, медленно возвращаясь на эту грешную землю.
Мы молча лежали ещё какое-то время. Затем она, набросив халатик, принесла фрукты, удобно легла и стала рассказывать СВОЮ ИСТОРИЮ.
Её мать была наполовину цыганкой, прекрасно пела и танцевала. Отец влюбился в неё сразу. Но они сторонились людей и жили отдельно, в лесу, на хуторе. Женскому роду по материнской линии не везло: словно проклятие висело над ними.
Вот и Стефания рано осталась без матери. Отец был добр, красив и любил её. Сначала дочь стеснялась его. Но когда по ночам в её постели вдруг стали появляться красные пятна на простыни, что-то произошло с ней внутри, будто щёлкнул переключатель: пробуждающаяся природа в ней требовала наполнения чаши любви. 
Как-то по осени страшная гроза разбудила её: ветки деревьев стучали по стеклу, хлопнула форточка. Стеша побежала к окну и замерла, увидев за стеклом мать во всём белом:
«Иди к отцу и скажи ему, чтобы он не женился на другой!» –  услышала она её голос.
Испуганная увиденным, Стеша бросилась босиком в одной ночнушке в спальню отца. Вбежала к нему, прикрывая руками в разрезе появившуюся грудь, и сказала дрожащим голоском:
– Мне там страшно и холодно. Можно, я с тобой полежу?
Он молча пододвинулся, и она легла. Как мышь, юркнула ему под мышку, прижалась к его крепкому телу. И это тепло, и родной запах, и его поцелуй в голову, и тёплое поглаживание –  всё дало ей минуту наивысшего счастья, отчего она сразу стала засыпать. Лишь услышала, как буквально прошептал отец: «Как же сильно ты стала похожа на мать! И запах, и…» Она вдруг вздрогнула всем телом, а он прижал её ещё сильней, подумал, что она испугалась. А она лишь вспомнила и прошептала сквозь сон слова матери: «Только никогда не женись!» А он гладил её в ответ и лишь промолвил: «Ах ты, моё чудо! Да никуда я от тебя не денусь!» Но она уже толком не слышала его слов. Спала, словно птенец в уютном, тёплом гнёздышке. И не было для неё никогда в жизни более безопасного места и более счастливого состояния души, чем это.
Стефания и в дальнейшем приходила в минуты отчаяния ночью в спасительную обитель. Отец гладил её по нежной беспомощной головушке, но с её взрослением, бывало, вдруг вскакивал и бежал во двор к поленнице рубить дрова. Она видела, как он яростно и ожесточённо так махал топором, что чурки и щепки летели во все стороны. А когда уставший возвращался в дом, то видел приятную картину, как дочь готовит ему любимую утреннюю яичницу с салом, луком и помидорами. Это был их любимый завтрак с женой.
–  Я буду готовить тебе всегда, только не женись, – вспоминала она наказ матери, подавая ему чистое полотенце, и добавила: – Я хочу быть тебе совсем как мама.
Она довольная своей стряпнёй садилась к отцу на колени и прижималась всем телом, как это делала мама.
«Как же ей не хватает материнской ласки!» – подумал отец, гладя её по нежному беспомощному затылку своей большой грубой мозолистой ладонью.
Но время летит и делит жизнь на этапы. Стефания подросла, тело оформилось, появились женские, приятные для взгляда сильного пола выпуклости. Она стала маленькой дамой. К отцу приезжали разные мужчины поохотиться. Однажды появился дядя Миша – большой чиновник, бизнесмен из города.
Некоторые мужчины при знакомстве с женщиной в первую очередь воспринимают её внешность, оценивая её тело, физические данные, а затем уже, возможно, обратят внимание на неё как на личность. Такой потребительский подход нарушает женские границы и является по отношению к ней в определённой степени насилием. Дядя Миша, так она сначала называла его, смотрел на юное создание таким маслянистым похотливым взглядом, что было ясно, что рисовала его буйная фантазия, когда он хитро прищуривал свои узкие глазки.
Михаил просил обращаться к нему на «Ты». Он всё время шутил и задаривал красивую молодую девушку дорогими подарками. В конце концов, вскоре попросил у отца руку и сердце дочери. К тому же добрый дядя Миша подарил егерю новенький карабин «Сайга».
Да и как тут устоять, красивый: тёмно-каштановые волнистые волосы, небрежно зачесанные набок, светлое лицо с правильными чертами: высокий лоб, темные брови с резким изломом, прямой большой нос, упрямый подбородок. В его роду были грузинские корни. Любил угощать, обожал острую, южную пищу, особенно ткемали. Друзья его иногда так и кликали: «Ткемали!».

И девушка не устояла, пошла с ним в ЗАГС. Да и отец настаивал…

… А я представил, какой красоты была невеста. Стефания, наверное, была облачена в нежное свадебное платье с кружевным лифом, смелое декольте открывало большую нежную грудь, а воздушная многослойная юбка подчёркивала и так крутые бёдра…
Но, как говорила она, их брак трещал от его загулов и измен. Принц местного разлива не упускал возможности, чтобы не трахнуть понравившуюся ему какую-нибудь новую, молодую сучку.
Стефания по дому делала всё. Михаил приходил, когда ему вздумается, ел приготовленную пищу, недовольно ворчал, придирался к чистоте в квартире, мог ущипнуть её за бедро. Накуражившись, хватал её, уже доведённую до пунцовой крайности, своими крепкими медвежьими руками и нёс в спальню. Она пыталась вырываться, царапалась, а он кусал её губы, соскИ, шею. Его губы походили на вампира. Вкус крови ощущался и на его, и на её губах. На лице насильника, как зигзаг молнии, блуждала самодовольная усмешка.
«Я люблю тебя, стерва, такую строптивую лань, – кричал он ей в ухо. – Давай ещё, дерись, детка, сопротивляйся!»
В необузданной страсти он наваливался всем своим толстым животом на обессилевшую жертву.
И вся её сущность разлеталась на мельчайшие осколки, по всей вселенной, в бесконечность. А он, удовлетворившись, поворачивался на другой бок и храпел до утра.
Только позже она поняла, что Ткемали тогда приходил к ним с отцом под маской ласкового зверя. Не найдя счастья, бедная женщина всю ночь собирала свои разлетевшиеся частички тела и души и снова склеивала их горькими слезами. Лесной девичей Вселенной в городе не получилось. Неужели она так навсегда и останется в своей семейной сингулярности.

Жизнь её была как в «золотой клетке»: вроде бы всё есть, муж вот так по-своему вроде бы любит, а радости нет никакой. Он часто разъезжал, якобы по делам, но никогда её не брал с собой. Тогда Стеша занялась саморазвитием: психология, танцы, пение. Это как-то скрасило её жизнь.
Она несколько раз заикалась уйти к отцу, если Михаил ничего не изменит в её жизни, но тот обещал взять горничную, съездить вместе на юг, ещё что-то. Но проходило время, а воз оставался и поныне стоять на том же месте.
Отца вдруг не стало. Его убили, якобы воры, когда залезли в дом, чтобы украсть карабин. Тёмная история. Убийцу не нашли. Дело поспешно закрыли. Но в опустевшем отчем доме она уже одна боялась появляться.
Стефания долго терпела грубого похотливого «дядю Мишу», потом боролась, как могла, а затем сбежала от такой грязи, так как развод он ей не давал. Ему нравилось садистски, планомерно издеваться над неопытной и такой непокорной женщиной.
Стефания вспоминала картины прошлой жизни, и на глазах её появлялись слёзы…
В течение месяца я приходил к ней регулярно. Как-то я невзначай спросил её:
– Интересно, Стешенька, а погадать на человека ты умеешь?
На что она спокойно ответила:
– Конечно, умею. Я ведь цыганка!
Я попросил погадать на себя. Тогда она переоделась в цветастую юбку и блузку, набросила на шею бусы, распушила волосы. Ну, вылитая цыганка. Стеша зажгла свечу, взяла карты и мою руку
Мне с ней было интересно. У неё оказалось много козырей, не только внешность, но она их не выпячивала, а вела себя естественно. Она прекрасно пела своим бархатным низким голосом, меццо-сопрано. Танцевала разные бальные танцы. Я тоже умел неплохо танцевать, и мы вместе ходили иногда в зал подвигаться на паркете в ритме музыки. Захватывал дух, когда я её обнимал в вальсе, но через некоторое время вроде бы привык, успокоился.  Нашу пару организаторы даже выдвинули на платный конкурс, где победителям достанется солидный куш.
Мы уже строили планы на какой-то ближайший этап нашей жизни. Я уже чувствовал, предвкушал, что он будет весьма прекрасным. Рядом со Стешей почувствовал себя совсем взрослым, опытным мужчиной…
И вдруг ночной звонок…

            Развязка.
… В ту же минуту я быстро на ходу оделся и побежал в Малый Олений на помощь. Но увы… Опоздал. Дверь открыла хозяйка. В комнате были разбросаны вещи, валялись стулья и постель оставалась разобранной.
Я представил, что теперь её снова везли насильно, под охраной, что впереди Стефанию ожидала «золотая клетка» домашней тюрьмы.
... Старушка сказала, что приезжали трое, один из них – муж, и насильно забрали бедную женщину. Она сопротивлялась, кричала, звала на помощь. Хозяйке пригрозили никому не звонить и молчать об этом.
Досада и растерянность овладели мной. Если бы мы сбежали вдвоём!
 Могу ли я сказать, что Стефания – свет моей души, зажёгшая внутри огонь? Да, она вызвала во мне какое-то, спавшее до сего дня, бурное желание и влечение. Я целый день ходил с мыслями о ней, ложился спать и просыпался с ней. Что это? Любовь или..? В голове сплошные вопросы. Ответов нет. Есть лишь мужское влечение.
Я понимал, что она не могла просто вот так навсегда уехать. Она всё предчувствовала.
Ещё раз вернулся, поискал у двери: может быть, она для меня что-нибудь оставила. Так и есть, под ковриком нашёл записку: «Ищи у входа в парк, где мы с тобой шли в день нашей первой встречи».
Она оставила знаки, по которым я не сразу нашёл вторую записку в камнях ограды парка, прямо, как в «Стене плача». В ней был крик души любящей женщины:
«Мой милый, нежный, добрый мальчик, здравствуй. У меня предчувствие, что Ткемали всё равно найдёт меня. Спасибо тебе, что не оттолкнул меня, спасибо, что был со мной. Ты дал мне насладиться самыми счастливыми минутами. С тобой я была счастлива. Ты – любовь моя, свежий глоток воздуха.
 Может быть, нам надо было не спешить, дать созреть хрупкому ростку любви. Поливать незрелое семя по капельке. Один неверный шаг, соскользнувший с тропки души сердечной, и ты летишь в пропасть неЛюбви. И снова люБоль, вновь приходится залечивать раны души. Рубца не видно, но времени надо поболее, чем заглушить рану на теле…
Мой грозный муж – страшный человек, если бы он застал нас с тобой вдвоём, я не знаю, но он мог убить нас. Но я чувствую своей цыганской кровью, что он нехорошо закончит свою жизнь.
Милый мой мальчик, я уже далеко. Я снова оступилась на своей тропинке, как тогда в парке. Сложно найти своего мужчину. Но я, кажется, только теперь нашла. Когда находишь, то уже не смотришь на возраст. Извини, я испугала тебя тогда. Прости, не сдержалась, набросилась. Это моя необузданная страсть, это от радости нашей встречи. Буду вспоминать тебя. У тебя в жизни обязательно будут желанные встречи с юными дамами, такими же, как и ты сам. Мне, конечно, больно, очень больно. Но я для тебя... Всё же надо принимать реальность, а не свои ожидания от неё. Но мы настолько погружены в себя, что бывает сложно вынырнуть в эту не желаемую для души реальность дней.
Но я всё равно буду приходить к тебе в снах, с тёплым ветром, с прохладным дождём в знойный день…»
 Я почему-то смял, скомкал записку и сунул её в карман. Набрал её номер, телефон был недоступен. Пошёл в бар и напился. Я был недоволен собой: нерешителен, несмел… и очередная рюмка опустела. Это как башкой удариться о косяк: психическая травма.
И действительно, Стефания в моих воспоминаниях непременно возвращалась: в фантазиях, с дождём среди лета, буйным, весенним ветром, срывающим с тебя белые лепестки, или выпавшим вдруг в октябре первым снегом…
И я вспоминал её снова и снова, как когда-то я пришёл к ней в очередной раз и не сдержался, спросил:
– Стефания, почему ты носишь чёрную одежду? Что это – дань моде или..?
– О, нет, мой милый, нежный друг, сначала я думала, что этот цвет мне идёт, живя рядом с таким мужем, но потом поняла, что это траур по моей прежней жизни, – перебив меня, ответила она и как-то странно засуетилась. – Но теперь пусть всё будет в прошлом. Я начинаю новый этап в своей жизни.
И она вдруг прямо передо мной стала сбрасывать с себя свою чёрную одежду, оставшись буквально в нижнем белье. Не обращая на меня никакого внимания, вроде как меня и не было рядом, она надела светлую блузку и юбку. Победно подняв руки вверх, она вскрикнула, как будто произошло какое-то чудо:
– Оля-ля. Ну как, я тебе нравлюсь?
– Светлые тона тебе намного лучше, – ответил я, но про себя подумал, что без одежды она просто сама женственность, Афродита. Я не выдержал, подошёл к ней: и целовал, и обнимал и никак не мог напиться этим странным чувством, но очень желанным. Что это? Любовь?!
– Будем считать, что самое страшное позади: трудны дороги не под ногами, а те, что пройдены душой, – и она засмеялась заразительно, звонко.
И мне очень хотелось верить в этот момент, что испытания её судьбой останутся позади. Но судьба ведёт тебя на новые испытания, словно играет тобой. Не наигралась, проклятая.
Я ещё раз набрал её номер телефона. Ответом было молчание. Телефон единожды чужим голосом сказал: «Абонент недоступен!» И тишина. Я шёл по парку, но все звери и птицы, будто почуяв неладное, примолкли. Лишь вороньё летало чёрной тучей над осколками наших встреч и остатков любви.
«Я найду тебя!» – подумал про себя и послал ей смс с этими словами в белый свет, как в копеечку…

                Вместо эпилога.
Через много лет, в один из тёплых весенних деньков, я как-то заходил в родительский дом. И вдруг неожиданно столкнулся, всё в том же Оленьем переулке, со Стешей – моей любимой некогда, роковой женщиной. Я её узнал сразу. Она почти не изменилась.
Мы обнялись, как старые знакомые: я обнял Стефанию, как любимую сестру, а она – как… Впрочем об этом Стеша скажет позже. А пока я разглядывал её и не мог налюбоваться. Всё та же мягкая цыганская красота. Волосы стали ещё чернее, видно теперь подкрашивает. Возле изумрудных глаз появились морщинки в виде «гусиных лапок» – видно жизнь её пошвыряла. Она перехватила мой взгляд и, как прежде, легко считывала мои мысли:
– Что, Серёженька? Сильно постарела?
– Что ты, дорогая, вовсе нет, – почти не соврал я.
Стеша выглядела теперь моложе меня. Это я видно сильно сдал. Но мужчинам не стоит обсуждать эти женские извечные проблемы. «Как же мне теперь поступить? – задумался я. – Такая женщина рядом!»
И во мне колыхнулось, забродило, как молодое вино, всё мужское естество. Я совсем забыл про её телепатические способности цыганки. Сначала она спросила, хотя было видно, что уже всё поняла:
– Ты ведь женат?!
И, не дожидаясь ответа, спокойно промолвила:
– Вот и хорошо. Негоже такому видному мужчине жить боболем.
– Давай-ка я познакомлю тебя со своею супругой, и мы будем все вместе дружить.
Как легко, так мне показалось, я убрал между нами все барьеры и недопонимания.
– Нет, милый мой Серёженька, так не получится, – остановила меня Стеша. – Жёны моих знакомых мужчин тут же начинают ревновать. Я знаю, уже не раз обжигалась. Да и тебя не хочу подставлять, потому что желаю тебе счастья. Вот если позволишь мне изредка встречаться с тобой, так, по-дружески. И тебе, и мне будет спокойно. Я буду знать, что есть человек, который меня любит, по-отцовски. Шучу. Но обнимала тебя, когда сейчас увидела, уже как образ своего отца. Ты мне опять напомнил моё лесное беззаботное детство.
Мы зашли в кафе. Выпили по чашечке капучино. Как мне приятно было всколыхнуть те юношеские воспоминания, от которых кружилась голова. Я вкратце поведал ей свой героический путь: от студента до писателя. Она больше молчала, а лишь только спрашивала.
Я, конечно, полюбопытствовал: что стало с её мужем – Ткемали. Она сначала ответила, что он погиб в автокатастрофе. Но через некоторое время, когда мы разговорились и немного выпили крымского вина, Стефания разоткровенничалась и поведала мне вот такую правдивую и грустную историю…
… Ткемали всю жизнь продолжал выпивать и погуливать. А ей ничего не оставалось делать, как терпеть загулы своего властного и коварного мужа. Со временем он завёл себе молодую любовницу. Но об этом она узнала позже, лишь чувствовала тогда, что назревает что-то нехорошее.
Она долго не могла привыкнуть, несмотря на лесное детство, после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим, однородным вечерам, когда было слышно на улице всё: разговоры соседей за высоким забором, лай собаки в конце коттеджного посёлка и даже хруст ветки в ближнем леску.
Стефания вышла на улицу в ту холодную осень, завершающую не только природный цикл. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней именно в тот роковой день с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами деревьев, накликая ненастье или несчастье.
Вечером ей позвонили из полиции и сообщили о гибели мужа: тот на полной скорости выскочил на встречную полосу, якобы пребывал в алкогольном опьянении и врезался в КАМаз. Но она не поверила в эту версию, так как в напитках и, будучи за рулём, он всегда знал меру. «В машине в тот день он был не один», – так просто ещё добавил тогда в трубку следователь, но вдова не придала этому большого значения. Всё равно ничего не изменить.
Лишь, когда прощались с телом покойного, она узнала основную причину его преждевременной смерти.
В зале стоял ещё один гроб. В нём покоилась какая-то чёрная, красивая женщина. Весьма похожая на неё, Стефанию, но намного моложе.
«Грузинка, – подумала вдова. – Молодая. Любовница, что ли?»
В этот момент в дверь зала, как-то подозрительно оглядываясь, протиснулся молодой грузин с букетиком фиалок, перехваченных золотой полоской фольги, и каким-то пузырьком бурой жидкости. Светло-рыжие волосы, аккуратно прихваченные лаком, чёрный дорогой костюм выдавали в нём богатого вдовца. Он прямиком направился ко второму гробу. Стефания проследила, как тот бережно положил цветы у изголовья любимой, за несколько минут выделяя скупую мужскую слезу.
Стеша смотрела на мёртвенно-белое, напряжённое лицо мужа и не проронила ни одной слезинки: уж больно чужим казался он ей. Всегда подвижный и здесь, казалось, он готов был сбежать из этого склепа куда-нибудь, лишь бы не лежать без дела дома.
В душе её блуждали странные мысли, совсем не такие, какие должны быть во время панихиды и прощанием с человеком, с которым прожила много лет, но так и не стала роднее и ближе, а лишь наоборот.
Её размышления прервал подошедший бывший муж погибшей грузинки, лежащей в гробу напротив. Тот вдруг вторично подошёл сначала к гробу бывшей жены, с какой-то бешенной яростью открутил пробку пузырька, набрал в рот сливовую жидкость, неистово пожевал её губами и с силой выплюнул на бледное мёртвое лицо. Кровавый плевок стал медленно стекать с мраморного лица на скулу и к уху. Затем направился к другому покойнику и, проходя мимо, лежащего в чёрном костюме покойного, плюнул алую жидкость ему прямо на брюки в область причинного места. Закончив свою вендетту, он поставил бутылочку у изголовья своего врага, на этикетке которой была надпись – «Ткемали», и пошёл прочь.
Никто из присутствующих даже не успел ничего понять и ничего сделать против действий безутешного нападавшего. Лишь верный охранник погибшего хозяина платком вытер сливовое месиво и побежал за нарушителем. Стефания последовала следом за буйными мужчинами. Она попросила стражей порядка в зале не наказывать пострадавшего и отпустить вдовца, лишь поинтересовалась: «Зачем он это сделал?»
– А вы что же, ничего не знаете? – удивлённо спросил тот, вытирая приставшую бурую каплю с губы. – Значит, вам ничего не сказал следователь? Моя жена умерла на коленях вашего нетрезвого мужа. Он не справился с управлением, потому что они за рулём занимались чёрте чем. Я даже не могу произнести, чем они занимались там, на скорости. Я никогда не прощу этого. Не могу…
И он резко повернулся, сгорбился и быстро вышел из храма.
Больше Стефания не смогла смотреть на своё безжизненное чудовище, с которым маялась столько лет, тут же наша вдова вышла следом, за размазанным судьбою и бывшей женою, вдовцом.

Дома она выдохнула затхлое прошлое, всё бросила, и уехала подальше от места прежней ссылки и грустных воспоминаний. Стефания вернулась в Крым, в старинный, но уютный город, где была когда-то счастлива, пусть даже короткое время.
Впереди её ждала новая, другая жизнь. Она писала стихи, а здесь возле моря то спокойного, то бушующего, сам Бог велел залечить солёной стихией свои душевные раны. И этот город назывался недаром «Богом данный».