Почему я больше не признаю верлибр

ПОЧЕМУ Я БОЛЬШЕ НЕ ПРИЗНАЮ ВЕРЛИБР

или эссе о современной поэтической тенденции

Иногда мне кажется, что верлибр сегодня — это не форма, а ширма. Ширма, за которой прячут не философию, не напряжение мысли, не внутренний ритм, а элементарное нежелание учиться ремеслу. Я слишком много видел, как под видом свободы продают несложность и называют это «новой поэзией». Поэзия перестала быть искусством в их руках. Она стала маркетингом моды — дешёвой, одноразовой, массовой, без риска.

Сегодня ценят отсутствие философии. Ценят пустоту. Ценят минимализм до такой степени, что любое размышление или объём считаются «слишком сложными». Парадокс: сложного боятся, но сами пробуют в сложное, как юная леди, уверенная, что пафос — это глубина, а обрывок фразы — стиль. Было бы смешно, если бы не было так печально.

Верлибр когда-то был взрывом формы. Он требовал большого технического мастерства. Его писали те, кто владел всем: размерами, ритмом, дыханием строки, структурой. Писать без опоры можно было только тем, кто эту опору мог выстроить в любую секунду. Сегодня всё наоборот. Верлибр стал убежищем для тех, кто ничего не умеет, но хочет называться поэтом. Теперь это способ не знать ритмику, не уметь строить строку, не владеть дыханием стиха, прятать слабость за «воздухом», выдавать дневниковые заметки за лирику.

И самое забавное: многие уверены, что отсутствие техники — это и есть техника. Сейчас модно писать о том, как «капучино остывает на подоконнике», как «город дышит серыми окнами», как «мы все идём куда-то в тумане». Это не поэзия. Это аккуратно нарезанная пустота. Литературные журналы любят такие тексты — безопасно, предсказуемо, продаваемо. Болезненно однородный «минимализм чувств», где смысла нет, философии нет, а есть попытка выдать будничность за глубину.

Я не признаю этот подход и не признаю верлибр в его нынешней массовой форме. Не потому что он плох сам по себе — а потому что его извратили. Вытащили из него всё, что требовало силы, и оставили только то, что можно написать, не отрываясь от телефона на кухне.

Но важнее другое: появились новые формы, которых они даже не замечают.

Метастих — это не верлибр.
Метастихопроза — тем более.

Верлибр имитирует свободу, а метастих создаёт архитектуру, которая держится без опоры на классические размеры. Это внутренние ритмы, сложные многослойные образы, смысловые петли, метафизическое ядро, плотность речи, основанная на конструкции мысли, а не на пустом воздухе. Это дисциплина другого порядка. В метастихе нет неряшливости, нет случайности, нет «наброшенной» фразы. Им невозможно оправдать провал — он либо держится, либо нет.

Вот почему я работаю в этих формах: они требуют усилия, требуют ответственности перед словом, не позволяют халтурить и, главное, подразумевают глубину. А глубину сейчас боятся.

И это не обвинение всем, кто пишет верлибром. Есть настоящие мастера, есть люди, которые знают, что делает верлибр живым. Я не о них. Я о тенденции последних лет: поэты, обладая колоссальными инструментами, выбирают самую узкую клетку, сидят в коконе и штампуют тексты под одну гребёнку, как будто мир обязан быть упрощённым. Это не поиск стиля — это отказ от развития. Верлибр стал формой избегания всего сложного.

Почему я по-другому? Потому что моя поэзия не минималистична — она живёт большим языком. Не бытовая — мифологична. Не модная — самостоятельная. Я пишу так, как будто поэзия всё ещё искусство, а не стилизованный дневник. Я не отказываюсь от сложности, не боюсь формы, не стесняюсь мысли, не переодеваю философию в «простые» обороты, чтобы читатель случайно не устал.

Если стих не требует усилия — он никуда не ведёт. Если стих не сопротивляется — он не живёт. Если стих не напрягает автора — он мусор. Поэзия требует смелости. А смелость — то, чего так не хватает современной модной школе.

Я понимаю, почему меня не признают журналы: то, что я делаю, живёт вне их формата. Я не подстраиваю тексты под тренды и рубрики, а система плохо переваривает всё, что не вписывается.

И именно поэтому нас не признают. Потому что мы напоминаем им: их корона — из воздуха, их форма — пустота, их стиль — иллюзия.