Глава 8. Дом, уютный дом

 Только через пару минут долгого и затяжного разглядывания обоев, журналист, наконец, полностью осознал, что уже дома. Ещё некоторое время прошло так же на автопилоте. Ноги ещё не болели, это с ними произойдёт завтра… Но уже были как не свои. А голова – как медный котелок... Надо было расслабиться и получить толику удовольствия. Ни на что другое он не был сейчас способен.
 
Усадив врана, сняв его с плеча, на мягкий армчеар, он некстати вспомнил, что Дорогуша называет «сию мебль» старинным словом  «кресло».  И даже «седлище».  Но сам-то Иоганн точно знал, что кресло не имело откидной спинки, трансформирующей его в диван с помощью подлокотной кнопки, в нём отсутствовало ручное управление для разворота и передвижения и не было вибромассажёра для спины. Видал он в антикварном музее так называемое «кресло». Ну, ещё были так называемые «офисные кресла» - вращающиеся стульчики со спинками и подлокотниками.

Затем Кролас нажал на кнопку дверцы большого шкафа-купе, и она плавно отъехала.  Двигаясь как в замедленной съёмке, Иоганн медленно извлёк из шкафа пушистый домашний анорак с капюшоном. Ему этот мягкий анорак, ещё в эпоху ритзибойства, подарила на день рождения одна симпатичная герла. И потому, он до сих пор пах устойчивым парфюмом. Впрочем, та знакомая называла эту вещь то ли худи, то ли халатом - но в этих тряпках Кролас не сильно разбирался. Главное, чтобы было тепло, мягко и приятно.
 
Переодевшись в домашнее и нацепив хауз-бутсы с головами пушистых мягких крокодильчиков, тоже кем-то подаренные, Иоганн прошествовал в рейнрум. Опять некстати, он вспомнил, что Дорогуша зовёт рейнрум и бас одинаково: баня. Вообще, его коллега очень любил щеголять старинными и псевдорусскими словечками. Нажав на «вом-плюс» и войдя вовнутрь, Кролас с удовольствием ощутил потоки льющейся сверху воды. Музыку, подсветку и вибромассаж в рейнруме он никогда не включал. Они его не расслабляли и не успокаивали. А, наоборот, сильно бесили, если кто-нибудь услужливо дополнял ими его уединение. Особенно, если он был в усталом виде.

   «Музыка в рейнруме – это все равно, что телекс в пубе», - вспомнил он фразу Дорга.
 
«И вот в этом-то мы с Доргом, наконец, едины, - усмехнулся Иоганн. – Только, этот фрукт зовёт этот самый пуб «отхожим местом». Это глупо. Все знают, что «пуб» происходит от слов «писсуар, унитаз, биде» – в одном флаконе, так сказать. И от слова «публика» его тоже производят, но уже в шутку. А «отхожее место» - это нечто с пизанс-территории».

Ещё раз тщательно намылив спину, он подумал: «Что-то мне всякая непотребщина в голову прёт: пубы там, Дорогуша… Вспоминает, наверное. Зинка наверняка ему раззвонила, что я всё-таки успел со статьёй в номер».

Потом он подставился под ветряк и вскоре высох.
 
Выйдя назад, к врану, Кролас от неожиданности вскрикнул. Его вран лежал (лежал!) лапками кверху, закрыв глаза…

    Но вот Тенгу приоткрыл левый глаз и прокашлял:
- Медетир-р-рую! Что, дружок, сел на понт?

- Странное выражение: «понт» – это по-французски «мост», вообще-то… Но, я действительно здорово сбрендил от стрёма, - ответил Иоганн. – Лучше, не делай так больше.

- Пр-ривыкай! И…я тоже хочу в р-рейн-р-рум, - прокаркал вран.

     Кролас, впихнув врана под струю, включил душ в режиме «контраст».
 
     «Не знаю, как ему. Надеюсь, не осерчает», - подумал он.
 
   Затем, рухнув в армчеар, Кролас «пультанул» телекс и, подъехав в армчеаре к тирвару, извлек из ящика несколько шопснабов. Открыл первый попавшийся, на котором было написано, что он «придаёт хорошее настроение и обладает неизменным вкусом омлета с ветчиной». И, включив фильтр-воте на 60 градусов, запарил содержимое пакета, моментом получив что-то, обрётшее форму высокого пирога. Да, его предки такого не жевали. И «пейзанское» происхождение до сих пор позволяло ему восторгаться  подобными мелочами. Нацедив себе также стакан «холодненькой», то есть, чистой, отфильтрованной воды,  он принял привычный дневной запас различных бадов и мутагенклиматиков.

По телексу, тем временем, шло какое-то нудное шоу, посвящённое предвыборному тусняку. Анкюлотный «спикмаскер» (это, на пергазетном, спикмейкер, только абсолютно заказанный) вещал вдохновенно что-то о непревзойдённых талантах «одного из наших достопочтенных Отцов Города… Сделавших большой вклад в усовершенствование Пирамиды Ростова». Ещё долго этот дядечка на экране распинался о том, что, да, мол, «Эхнатон – это наш символ, символ совершенного Города Солнца, каким и является наш Город, воплотивший самые дерзкие мечтания предков». Далее, он заявил: «Эхнатон – это образ деятеля, избравшего, как и наш город, поклонение солнцу, а Пирамида  - символ устойчивости и материальной незыблемости». От этих потоков речи спикмаскер плавно просочился к возвеличиванию «вновь переизбираемого на многие лета» товарищу Штык Феогниду Соломоновичу. За избрание мэром которого все должны дружно проголосовать на  следующих выборах.

     На другом канале, куда переключился Кролас,  кто-то весь в жёлтом натужно блеял о том, что «нам будет весело всегда». «Это – так же отвратно, как и политика», - подумал Иоганн и снова нажал на кнопочку переключения каналов.

Он было остановился на передаче про дендрарий, где показывали новые редкие мутагенвиды. Но тут внизу экрана замелькал Зинкин номер, и бегущей строкой поползла просьба переключиться на Мега TV++.  Кролас тут же набрал Зинку, которая выпучила на него глаза и быстро-быстро затараторила. Так быстро, что он даже не сразу въехал в тему. К тому же, обалдел от вида Зинки, переодетой уже по-домашнему: волосы у неё были заплетены во множество косичек, каждая из которых увенчивалась змеиной головой, а небрежно наброшенный ярко-алый халат с глубоким вырезом, расписанный драконами, весьма эффектно открывал некоторые её формы. На Зинкином лбу красовалась громадная магнитоброшь в виде фиолетового камня, а на шее висел амулет, стилизованный под старинный кинжал. Зинка пила какую-то, невыносимую даже на вид, бурду для похудания, в числе экстрактов которой плавал даже рыбий хвостик... Вернее, она втягивала эту дрянь в себя через золочёную коктейль-тьюбу.

«Хорошо, что кси-плэй-бавард не передаёт запаха», - подумал Кролас. Он специально не спешил устанавливать более совершенную программу.

И, наконец-то, он въехал задним числом, что Зинка говорила о том, что по  Мега TV++ показывают «убойный ночной шокдисэгри» с участием Дорогуши, который, по словам Зинки, «влип конкретно».
 
Кролас тут же переключился на молодёжный «мега» и стал злорадно наслаждаться.

    Картина была неприличной до своеобразного великолепия.
   Дорг, одетый в чёрную рясу, заправленную по бокам в журналистские джинсы, помахивал большим золочёным крестом и орал на высокого, атлетического сложения парня в розовом трико  с длинной, пшеничного цвета, косой:

- Бога побойся, отрок! Почто явился сюда, мирных людей стращать!

     Атлет, на котором кроме розового трико были только телесного цвета галоши в форме голой ступни, выхватил со стола огромный кубок с водярой и плеснул прямо в пасть Дорогуше.

   - Попский прихвостень! Так вы говорите, что все верующие должны мясо есть и водку жрать? Залейся! Только, нет этого в Евангелии! И Христос не проповедовал!

  - Ивановец несчастный, Порфирию молившийся! Это ты мне в укор ставишь? Бес тебя путает, пить тебе мешает! Как выпьешь стакан - бесы на тебя и нападают! А верующий человек - крепкий человек! Наш батюшка Амвросий хоть ведро водяры высосет, и на ногах только крепче стоять будет! - воинствующий Дорг вопил, повизгивая, а в конце подобного заявления скатился и вовсе на фальцет.

Дорогушу под хохот "золототысячников" пытались уже оттащить "свои": религиозные черносотенные ребята в рясах явно намеревались заткнуть ему глотку. А верзила Петроний, красный как рак, пытался дотянуться до Дорга через соседний столик. Наверное, хотел набить ему морду за такой бред и посрамление священнослужителей.

   Внизу, в четверть экрана оставленная Иоганном Зинка вещала ему бегущей строкой, ехидно улыбаясь:

- Наш Драгомир Свистлицкий, ты знаешь, оттягивается: отгул взял. Пошёл в кафешке посидеть. На халяву. Не знаю, сладок ли на халяву уксус, но, видишь сам, в черносотенном кафе "Душистая акация" кроме постных рож ничего постного не наблюдается, а наш Дорг до того влез в образ черносотенца в газете, что и наяву вступил в их общество и теперь имеет членский билет. Для внедрения способом погружения... Ну, а тут золототысячники пронюхали об "Акации" и решили сделать на "чернушников" компромат: о том, как они тратят пожертвованные на их общество средства. Этот, в розовом - из шок-дисэгри-плэй-юниоров. Переодетый в "золотого". Они сами, эти самые «золототысячники», решили пока не мараться. Выдвинули вместо себя ритзибоя.

    Тем временем, на экране Петроний ухватил-таки через стол Дорга за рясу, потом обошёл разделяющее их препятствие и врезал Дорогуше так, что бедняга улетел под столы. Кто-то налетел на Петрония. Началась суета и общая драка. Все смешались в кучу. Кто-то опрокинул софит. По экрану пошла рекламная пауза. Так резко, что даже Зинка выключилась.

На весь экран теперь показали здоровенный двухспальный армчеар-сексодром и пристающую к молодому красавчику слегка потрепанную жизнью анкюлотную даму в пеньюаре. На этом фоне проговаривалось, что все, конечно, кто читает, слушает и смотрит… (деланная пауза) в курсе, что в городе, несмотря на некоторое закрывание глаз на проникновение части пейзан в него, а также на коммунятники и на искусственное выращивание младенцев, возможное с трёхмесячного возраста плода вне утробы матери, количество рождённых детей с каждым годом падает, а население медленно, но постоянно сокращается.

  «И дело не только в том, - вещал и далее бодрый голос, - что многие женщины не хотят испытывать даже малейшие неудобства, связанные с родами, а в том, что многие (согласно анонимному анкетированию, 80% жителей) не испытывают никаких приятных ощущений от занятия сексом или не способны на него совсем. Наш препарат - сексживит, в виде розовых конфет в прозрачной упаковке, сделает вашу жизнь интересней».

  Парень на экране томным голосом обещает: «Я сейчас, дорогая!» Отходит в сторону и принимает пилюлю. Затем экран наполняется радужными световыми пятнами и недвусмысленными стонами и звуками. «Сексживит - это море любви!» – звучит голос за кадром.

   А вот и снова, на весь экран, возник Дорогуша. И золотарь в розовом. Теперь они сидели по разные стороны стола. Сзади – «свои», с обеих сторон, причём, заломившие им обоим назад руки.

  - Вы хоть за речью своей следите! Сплошной новояз! Долой! - орал потный Дорг.

  - А вы - устаревшие ретрограды! И для вас Шамбала - пустой звук, а Учителя Человечества - не существуют!

  - А вы даже молиться разучились!

  - А вы мантры петь не умеете!

  - А вы - напустили таинственности! Жидомасонские правнуки! Церковь должна быть доступна всем!

  - Да! Вы зато - всем доступны! Особенно, в кафе «Душистая акация!» Разврат сплошной!

  - Не согрешишь - не покаешься!

  - А согрешишь единожды - продолжишь всё дальше и дальше!

  - А вы считаете, что главное - здоровье телесное, а не дух, искра Божия!

  - А вы - и то, и другое ко всем чертям послали!

  - А вы…

  Экран погас. Кто-то рубанул телекс. Иоганн обернулся. Рассерженный вран, весь всклокоченный и похожий на ежа, стоял сзади. С него капало, и он оставлял за собой мокрые следы. Это он и выдернул шнур телекса. И теперь укоризненно молчал.

   Иоганн, тоже молча, взял его на руки и отнёс назад, в рейнрум. Выключил там «контраст», подающий то холодную, то хорошо тёплую воду, и поставил врана под ветряк. Когда тот высох, так же молча принёс Тенгу обратно и запарил перед ним ещё один шопснаб, который тот уныло склевал.

   - Обижаешься? - спросил затем Кролас, как можно ласковей.

   - Нет. Просто, вечер-ром враны не болтливы. И я устал, - ответил Тенгу. - Закрой теперь шор-ры - и ложись уже спать. Утро вечер-ра мудренее…

Кролас закрыл шоры: в смысле, подошёл к окну и нажал на кнопку, и те сами автоматически опустились.

Новенькие шоры были его гордостью. И одной из последних покупок. Иоганн ненавидел пустые окна без шор: всё время что-то мигает, проносится, шумит и гремит. А шоры не только экранируют то, что за окном, но также изолируют и все уличные звуки... Изнутри его новые шоры смотрелись просто как ночное небо. А на внешней стороне его шор, со стороны улицы, на окне, расположенном очень высоко, вблизи второго яруса города, огромный леопард бежал по джунглям... Бежал до бесконечности.

Иоганну очень нравились его шоры.

- Ложись спать, - сказал ему в спину вран. - Завтра будет трудный день.

  И Кролас почему-то сразу послушался. Действительно, разделся и лёг, откинув назад спинку армчеара. И включил на двадцать минут вибромассажёр для спины.

- Впрочем, я совсем не хочу спать, - сказал он при этом врану. - Нервы, адреналин в крови... Сам понимаешь. До дома смертельно хотел спать - а сейчас перехотел. Душ неожиданно не расслабил, а взбодрил.

   - Сейчас заснёшь, и с лёгкостью... Дружок, хочешь, я р-расскажу тебе сказку? - передразнил вран какую-то детскую передачу. – А ведь, правда же. Р-расскажу, - добавил он грустно. - Может, и не одну.

- Валяй, - устало буркнул журналист.

    И вран, сев у него в изголовье, первым делом сказал самокритично:
  - Враны отличаются одним редкостным занудством: они вечерами рассказывают р-разные истории. Итак, я пр-риступаю…

  Кролас закрыл глаза и приготовился слушать.
  - Из книги Алконоста, страница пятьсот тридцать восемь, - начал вран мелодичным заунывным голосом. На миг Иоганну показалось, что этот голос возник внутри его черепной коробки. А потом, он больше ничего не воспринимал, кроме текста самой книги…

...Старой-старой видится мне эта планета. И были на Земле тысячи и тысячи войн, мор и глад… Пустыни стирали города с лица земли. Менялись континенты, разрушались берега, затоплялись острова. Тысячи людей сжигались в горнилах топок или закапывались живыми в землю. Другие несчастные убивались карой небесной, испепеляющей всё живое… И всё это привело к тому, что вновь число людей стало вновь мало, да и не  известно стало им самим. Ибо нет для них более никакой возможности исчислить себя.

   Неисповедимы пути Господа, но не деяние это рук его, и нет ему необходимости оправдываться в не содеянном им…

   Первые войны, о которых поведал нам шелест листьев, это войны за добычу и за женщин. Потом последовали войны территориальные, за землю и золото. Затем - кровавые войны за власть под знамёнами и лозунгами разного покрова и пошиба, которые переросли в войны политические, называемые «холодными»: войны ненависти, предательства и лжи.
 
В конце старого мира, всем стали править деньги, уничтожая остатки совести и добрых чувств. Так возникли новые, внутренние войны, впоследствии названные почему-то "диснейлендовскими". Вечный праздник для одних, нищета и вымирание – для других, в пределах одной и той же страны… На смену им пришла великая война хакеров. Она закончилась гибелью интернет-сети и  единого мирового пространства. Одновременно, возникли гиперпустыни, благодаря которым связь между отдельными участками земли, где остались люди, прервалась. Мир раскололся на части.

   Но всё это - лишь присказка, прелюдия начала описания войн психологических, войн времени «бесконечного перехода» - последней из эпох. Началась эпоха психологических войн на замкнутых пространствах. Войн на поражение. Поражение чувств, ума и человечности. когда снова выживали самые сильные, с когтями и клыками. Так обернулся полный круг истории.

   Это - один из возможных вариантов, который то ли был, то ли есть, то ли будет...

  Потом голос то ли прервался, то ли Иоганн заснул раньше, чем это произошло - но,  так или иначе, но он больше не слышал врана.

Он спал. Он был во сне. И шёл по улицам незнакомого города. С башенками и шпилями, с аккуратно подстриженными газонами… Города, мокрого от дождя, полного цветов, травы, деревьев. И сейчас там шёл лёгкий дождик, и потому пахло клейкой листвой, цветением, и город был окутан лёгкой, полупрозрачной дымкой тумана.

   Наяву Иоганну ни разу в жизни не приводилось видеть такой светлый дождь. А в Городе он и вовсе никогда не шёл на его памяти. Летом воздух здесь был всегда раскалён до предела, а зимой - здесь царил бесснежный, иногда довольно сильный, мороз.

   А там, во сне, настало время, когда дождь уже заканчивался, и воздух пропитался озоном, а с мокрых ветвей капало. Ласково и нежно проглядывало  меж облаками солнце, выхватывая косые нити далёкого дождя. И вдали, от здания к зданию, протянулся  семицветный полукруг радуги. Наяву Иоганн никогда не видел радугу.

   И он знал, что был сейчас во сне. И теперь видит Город Дождей...

   Там, во сне, он, наконец, остановился на старой площади, мощёной булыжником, гладком и отшлифованном веками. Здесь совсем не было людей. Город был пуст. Посреди площади бил фонтан, и каскады струй воды спускались в небольшой водоём. И солнечные лучи искрились в каплях падающей влаги.

   Внезапно, Иоганн услышал голос Тенгу. Похоже, что вран имел способность проникать даже в чужие сны... Во всяком случае, теперь он незримо присутствовал здесь, в этом его сне.

 «Посмотри на свои руки. Зафиксир-руй на них своё внимание», - сказал ему хриплым голосом Тенгу.

   Иоганн послушался - и посмотрел на руки. Пальцы на них были слишком длинные и какие-то зеленоватые. И... они начали удлиняться.

   Когда он посмотрел на них, то вдруг почувствовал что-то, похожее на ощущение, будто тебя вытаскивают из пруда за волосы, и вокруг уже была какая-то зелёная муть. Затем его резко кинуло отсюда в пустынную, заброшенную местность, где валялась искорёженная, занесённая пылью бронемашина, обвеваемая песчаными бурями. Картина завершалась фиолетовым небом и красным светилом. Затем его немедленно зашвырнуло вновь, но уже во что-то, отдалённо напоминающее родимый Ростов. Но там, на пустынной тёмной улице, среди голых зданий окраины, он спасался бегством, а его настигал, дыша ему в затылок, незнакомый тип, весьма напоминающий вчерашних серых людей: Иоганн обернулся и увидел его. А также и то, что "серый" был без глаз. На их месте явно обозначились два больших белых бельма. Кролас закричал и припустил сильнее, но вскоре ноги почти не слушались его, а преследователь настигал. Достигнув глухого, но не слишком высокого забора, Кролас перепрыгнул через это препятствие, и оказался в странном, нереальном саду.

Там росли безлистные невысокие деревья с серебристыми стволами. Их ветви склонялись к земле под тяжестью огромных орехов, имеющих зеркальную оболочку. Он подошёл к ближайшему из них, осмотрелся. Вокруг, кроме деревьев, не было никого и ничего. А ему очень захотелось сорвать такой странный орех, он и сорвал один из них и стал рассматривать его зеркальную, гранёную поверхность. Вдруг, неизвестно откуда, появилась старуха, тоже отражаясь в одной из граней. Она потянулась к его ореху узловатыми, костлявыми пальцами и злобно зашипела:

     - Отдай! Это - сад Владимира Тараканова!

     - Тараканова...Тараканова..., - повторило раскатистое эхо.

     Но Иоганн лишь глубже всмотрелся в орех, и тогда он стал похож на обычный, грецкий, только очень большой. Который стал полупрозрачным, так, что стало видно его содержимое. Внутренность грецких орехов всегда напоминала ему… полушария головного мозга. Впрочем, через секунду это снова был уже не грецкий орех, а гранёный шар, и снова с зеркальными гранями. И, в одной из его граней, он вдруг увидел тоненький  шпиль… Одного, только что виденного им, здания. Да, несомненно, то была башенка... Города Дождей...

     Но тут всё закружилось, зашумело у Иоганна в голове, и его вышвырнуло долой, прочь, из этого сна... То ли в темноту, то ли в обычный сон.