Вдовец

Утром Арменак Акопыч шёл по огороду. Ногой выровнял грядку, поправил куст, выдернул сорняк под кизиловым деревом — и вдруг рухнул. Хрястнула ветка. Из уха тонкой нитью стекала кровь. Он попытался подняться, но мог лишь полусесть.

Подышал немного, набрал красных плодов в ладонь и думал:
— И грушу эту, с громадным стволом, я посадил, когда женился. И тутовники, и старые яблони. Только вот кизил ещё маленький.

Огород у старика был расчесанный: грядки с кинзой — отдельно, колья, симметрично вбитые в землю, — для стручковой фасоли.

И пел он умело — отрывок из оперы «Ануш», тот, что запомнился ему. Вспашет землю, выпрямит спину, посмотрит вдаль и начнёт:
— Эй, высокие горы, я взываю к вам,
И вы пойте со мной, горы — необъятные, как горе моё.

Пел, смутно вспоминая покойную жену — её гитару и синее платье. От этих воспоминаний он чуть всплакнул. Платком закрыл левый глаз и откинул голову назад. Сам не заметил, когда ослеп.

Втянул сладкий аромат сухофруктов с крыш, всматривался в соседские дома и размышлял:
— Хотел бы я, чтобы и на моей верёвке висели две наволочки.
Вон, как у Микаэля. Тот всё время хвастал своими романами, упрекал: «Ты женщин не делаешь». А я всё боялся, что осудят.

Спелые кизилы один за другим постукивали по голове, и Арменак Акопыч вспоминал свою жизнь: с того дня, как тайком от матери делал яичницу, забыв о масле. Запах гари наполнил всю избу, а он испугался: выбежал вон и спрятался в хлеву. Его искали долго. Отец кричал: «Арменак, выходи, сынок, ругать не будем!» А он всё глубже забивался и ковырял стену от праздности. Там и нашёл кипу николаевских рублей. Поглядел, повертел и закопал обратно: испугался — мол, раз уж их тут спрятали, то пускай и останутся.

После того случая он долго не разговаривал. Боялся.
Бабки повели его на кладбище — страх отогнать.
«Бабах!» — неожиданно из-за камня выскочила бабка и стукнула крышками от казана. Он заикнулся. А то упрекать будут…

Так он и говорил с трудом, пока в восемнадцать его не повели на войну. «В атаку!» — приказали. Он хотел отступить, но пошёл вперёд, стрелял и думал: «Сбегу — опозорят». Даже два самолёта сбил.

Следом вспомнил он лицо того чиновника, что послал его работать в соседнее село. Он каждый день проходил вёрст шесть через лес. И палку себе сделал — от волков отбиться. Да отказаться не мог — «трусом назовут».

Когда ему было сорок, умерла жена. И все твердили: «Женись снова, Арменак». Но он не стал: скажут — «что за отец, опять женился».

И сегодня Арменак Акопыч приподнялся, вздохнул, хотел звать на помощь, но лёг обратно. Мысль остановила его:
— Вдруг скажут: «Ишь ты, сто лет прожить вздумал»…