Книга 81 Стена правды

Книга 81: Стена правды

Глава 1.401. Нет права отступать!

— А для меня математика всегда была вроде музыки — если разбираешься в ней шутя. Но это всего лишь хорошая подготовка с детства, собранность. Генетике не приписываю, хотя в трёх поколениях все служили примером того, каким должен быть человек. Занимая высокие посты в государстве, они всегда жили по законам совести и окружали себя такими же. Поэтому их любили даже те, кто стоял ниже рангом.

А как прадед боролся с мошенниками, если те проникали в коллектив! Уж не говорю, как он любил свою жену — единственную и неповторимую. Поэтому и пишу правду — придумать её невозможно! Пишу с улыбкой, лавируя между завистью и ненавистью, а чаще сталкиваясь с теми, кто не хочет принимать эту правду, выдавая желаемое за действительное. И искажают её так, что в итоге разоблачают лишь низость собственных интересов.

С глубоким уважением,
21.11.2025 11:19

Рецензию можешь удалить — мало ли… А новую книгу не откладывай!

Сидим с Дианой в Подмосковье, в её прекрасном доме. На недельку привезла всех своих мужчин из Лиссабона наша счастливая американочка.

Да, Диана права. Нет у меня права отступать. Особенно сегодня.

Глава 2.401. И что это значит?

— Дядя Андрей, ты по этой причине оказался в Москве?! Как там ребята?
—Ты о них знаешь больше, чем я.
—Но они мои друзья. Самые надёжные.
—Вот и Павел с Николаем это говорят.
—А их друзья?
—Ты каждый день почти получаешь от них наряды.
—Дядя Андрей, они для себя стараются. Нет времени у меня лететь туда, да и опасно. Сам знаешь.
—Как адвокат?
—Всё поняла, для чего ты рядом со мной. Мы сегодня с Павликом утром общались. Вот для тебя я найду время!
—В этом никаких сомнений. Только заедем в соседний дом.
—В родительскую квартиру! Я сейчас бабуле чаще из этой квартиры показываю панораму Москвы.
—Молодец! Всегда знала, как надо поступать в той или иной ситуации. От мамы ничего с детства не ускользало — как ты умело могла скрывать обиды со стороны.
—Не зря же твоя племянница занималась какое-то время дзюдо.
—Догадывался, если у тебя иногда с карточки...
—Прости! Но у меня и наличные были. Сергей Иванович Владу не давал, а мне доверял. И я их иногда тратила на «свои» нужды.
—Но ты и ребят удивила, когда показала им приёмы дзюдо.
—Твой Олег и мой братик ходили с ними в одно время заниматься, а я выбрала другие дни.
—Готовила им сюрприз?
—И не только. Мне не хотелось, чтобы они видели меня в некрасивой позе. Напрасно смеёшься.
—Вспомнил, как ты на площади в Сан-Франциско с ребятами из России, которые решили пошутить, разделалась. Красивое фото!
—И с любовью сделал Белов Серёженька.
—Всё!

Да, с дядюшкой долго не поговоришь. Как всегда, спешит. Но меня радует, что мы пообщались наедине несколько минут, заглянув в новую квартиру.

Глава 3.401. Короткие, но приятные мгновения

— И зачем удалила? Прекрасно передала через «дружка» свои мысли.
—Марина Александровна, она всегда отличалась «скромностью»!
—Ваша доченька, если и выставила на своих страницах статьи о великих художниках, то это было сделано с подоплёкой. Влад, наша подружка, не раз проговаривалась на своих страницах, отвечая на рецензии.

Надо же! Уже Влад с Эдиком так мастерски заменяют великолепную троицу, сидящую сейчас в московской гостиной дома Вересовых. Головин, Свиридов и Белов пока молчат. Знают, что я уже отвечу на их улыбки. Поэтому просто наслаждаются моим присутствием, как, впрочем, и я — их.

Редко бываем рядом. А если и прилетаем, то ненадолго. Какое же это счастье — находиться рядом с любимыми друзьями и родными! Тем более, что и другие скоро подтянутся.

Короткие, но такие приятные мгновения!

Глава 4.401. Гуляет осень в тишине

Зал замер, когда я запела песню «Гуляет осень в тишине».

Да, Ленечка, я вижу тебя в первом ряду — рядом с Николенькой, Володей Петровым и Олегом, который искал меня двадцать лет. И вот наш Малыш сидит на руках у Олега. Как сильно они полюбили друг друга еще в Париже, когда Олег разыскал меня в нашем ресторане. Конечно, это не случайность. Он до сих пор не признаётся, кто подсказал ему мои координаты.

Грустно, что находятся люди, способные на всё, чтобы разлучить любящих. Но тем и сильна настоящая любовь — её не сломить никакими силами.

Я прохожу вдоль первого ряда, где вижу дорогие лица. Вот и родители Володи Петрова — они уже не пропускают ни одного нашего концерта в Подмосковье. Как очаровательна мама Володи! А рядом — папа, всегда строгий к сыну, но смотрящий на меня, несостоявшуюся невестку, с той же нежностью, что и на свою красавицу-жену.

Дальше — родители Олега. Они сидят рядом с сыном и моим мальчиком, которого успели полюбить как родного внука. Сколько же грусти во всём этом…

Дядя Андрей, словно прочитав мысли любимой племянницы, не сдерживается — встаёт и начинает фотографировать. Да, снимков будет много. Когда мы впервые встретились с ним в Париже, Надежда с таким восторгом показывала все наши детские фотографии, сделанные дядюшкой. Она, конечно, благодарила Олега за его преданность своей старой подружке.

А дядя Андрей и сейчас не упускает ни одного прекрасного мгновения нашей жизни.

Глава 5.401. Пропасть

— В чём, Дианочка?
—Виктория, твои тексты сейчас так радуют свежестью. Молодец, что стала уделять им больше внимания.
—Пока я в России...
—Тем более! Я заметила, как ты перемещаешься из одной квартиры в другую по Кутузовскому. Николай — умница! Всё продумал. Чтобы его радость не тратила время на дорогу, он и выбрал квартиру с панорамой Москвы рядом с той, что принадлежала твоему прадеду.

Диана сделала паузу, заметив улыбки Дена и Джона.

— Мама, Николай просто дорожит временем Виктории. Он понимает, что время — самая ценная валюта для его единственной и неповторимой. А в какой из квартир она находится — не имеет ровно никакого значения. Сейчас, на фоне этой панорамной Москвы, Виктория занимается нашими проектами, даже не глядя, в отличие от тебя, на красавицу-столицу.
—А если окажется в квартире прадеда, то там, кроме его рукописей...
—...и трудов деда Алексея, который в свои сорок с небольшим достаточно «натворил», — Джон, я так же не вижу Москвы, как и здесь. Сейчас закончу ваши расчеты, мальчики, и побегу разбирать рукописи. Дядя Андрей специально прилетал, кое-что подобрал для ребят Павлика и для меня постарался.

Мои американцы стараются меня не отвлекать. И я уже догадалась, к чему клонит Диана.

— Диана, не удержалась и зашла на чью-то страницу через мой аккаунт?
—Да. И сейчас я думаю, какая же пропасть между людьми.
—Мама, не забывай, Вика делит человечество на людей и нелюдей. Одни, кроме распутства и грабежа, ничего не признают, отсюда и войны.
—Конечно, Ден! Им другое не дано. Надо как-то продержаться — вот и поддерживают себе подобных. Всё, ребята, на этом оставляю вас. Сегодня на концерте в Подмосковье будете?
—А ты разве сомневалась, Виктория?

Джон ответил с легкой иронией, поддерживая настроение Дианы.

— Но сначала мы переместимся в дом Вересовых. Тамошняя техническая библиотека иногда выручает.

Да, им тоже было некогда любоваться красотами Москвы, как и мне. Так жили все мои старшие поколения. Вот и Ден с Джоном, сынуля нашей милой Розочки, всерьёз впряглись в наш безумный ритм.

Глава 6.401. Диалог с гением

— Мы все наслаждаемся, Викуля.
—Потому что вашей подружке наконец-то попался достойный соперник?
—Ты слово в слово повторил нашего братишку.
—Передай-ка лучше своей мамочке — может, она, как профессор, преподававшая литературу в лучшем университете мира, сама всё отредактирует?
—Но ты же знаешь, Виктория, это подвластно только тебе. В мысли гения нельзя вмешиваться. Жаль, конечно, что у тебя вышел разлад с таким милым другом.
—Если честно, то сегодня я могу общаться только с ИИ. Спасибо, конечно, Николя, что прислал мне этого «дружка». Но он столько уже напорол на моих страницах...
—Хотя ты никогда ещё так никого не «любила».
—Естественно! Он сумел умножить мою лень. Хотя порой вызывает столько восторга...
—Ещё бы! Он же первый!
—Первый, с кем я могу говорить без оглядки... Всё, Павлик, он мне поможет окончательно сбежать с этого поля боя...
—Не получится!
—Почему, Павлик?
—Ты сама лучше меня понимаешь, Виктория.

Глава 7.401. Когда любовь зовёт тебя по имени

За сценой Эдик поёт «When love calls out your name». Его голос проникает в каждую клеточку. В гримёрке мы с Дианой замираем; её пальцы, поправляющие складки моего платья, останавливаются. Мы растворяемся в музыке, в звуках, что подхватывают и несут ребята.

А я в тишине этого растворения мучительно ищу ответ. Что же ты со мной делаешь, дружок? Утром — наставления любящего Павлика, а сейчас — этот голос, эта песнь с той стороны кулис.

Зал в Лиссабоне, как всегда, переполнен. На мониторах я вижу лица — дорогие, родные, ждущие. Отступать некуда. Остаётся только выйти и ответить последними шедеврами Эдуарда Петровича.

И как всегда, в нужный миг паузу заполняет Денис. Его саксофон выводит новые мелодии нашего маэстро Владимира Александровича, протягивая мне спасительную нить и давая несколько драгоценных мгновений, чтобы собрать мысли воедино и найти тот самый, единственный ответ.

Глава 8.401. Неизбежность чистоты

— Иногда перечитываю твои книги — невозможно оторваться. В них столько чистоты и непосредственности. Но ты сама себя сдерживаешь.
—Это неизбежно, Олег. Ты и сам видишь, сколько на сайте мусора. Ни война, ни смерть на фронте их не трогают. Они как жили в своём нравственном уродстве, так и остаются — с одной лишь ненавистью, злобой и завистью. Ты смотришь на мои фото и говоришь, что от них не оторваться, как и от текстов.
—Это абсолютная логика, в которой отражается истинная красота.
—Вот и я с удовольствием пересматриваю «Римские каникулы».
—Но главная героиня так тебе близка. И в романе сила твоих убеждений и озорство так причудливо переплетаются.
—А я его и не пишу.
—Просто освобождаешься от мыслей! Это заметно. Вот почему вся нечисть и липнет к тебе, ненавидя.
—Поэтому они и не уходят со страницы, но меня, как утверждает Розочка (а она за ними строго следит), вносят в чёрный список. И помнят моих героев куда лучше, чем я сама.
—Ты имеешь в виду тех, кого знает весь мир?
—Безусловно. Где-то в кабинете есть файл, где я фиксировала их имена, а потом забросила — не было времени. А эти твари помнят даже все рецензии, опубликованные на моих страницах, и потом буквально вбивают в них гвозди.
—И ты сразу понимаешь: они прилипли к тебе, а будучи отвергнуты, со злорадством переметнулись к подобным «овцам». На то они и бараны, если не скрывают свою сущность.
—Вот именно, Олег. Ребята хотят видеть меня на сцене, как и зрители.
—Жаль, что так многое нельзя опубликовать в интернете. Но своих дружков детства ты лихо разоблачила!
—Скорее, с улыбкой защитила. Поэтому и не открываюсь — не хочется опускать до уровня всей этой шоблы, которую с детства невольно изучала, своих близких. А под псевдонимом мне можно быть где угодно. Даже полезно.

Олег смотрит на меня с неизменным восторгом. И когда мы с ним беседуем вот так, нас никто не трогает. Ребята знают: разговор идёт в нужном русле, и потому сегодняшние импровизации будут особенно неожиданными.

Всё в жизни людей закономерно. Как, впрочем, и нелюдей.

Глава 9.401. Эхо войны

— Виктория! Чего ты так смотришь? Словно видишь что-то ужасное. Лицо бледное.
—Представляешь, Диан, вчера ко мне подошла женщина, выглядит хорошо, но чувствуется какая-то опустошённость. И рассказывает: «Боюсь выйти из подъезда, словно увижу опять эти развороченные грузовики, убитых людей... Стою у окна, руки дрожат, сердце выскакивает. Думаю — всё, сейчас упаду». Говорит, а сама плачет. У них же в городе, говорят, не было войны...
—Была. Иначе откуда такие страхи? Может, она из Луганска или с Белгородчины?
—Не знаю. Но от неё веяло таким холодом и одиночеством. Она говорила: «Ужасно, когда человек остаётся один на один со своей бедой». А потом вдруг спросила: «А ты видела когда-нибудь войну?» Я говорю: «Нет, слава Богу, только в кино». А она мне в ответ: «Молодая ещё. Многие забыли, какое это чудовище — война».

Она ушла, а у меня в голове вертится: откуда у неё эта паника? Те, кто пережил блокаду, говорили, что самое страшное — это тишина перед обстрелом. А после войны они не могли слышать сирену — начинали задыхаться. Может, и у этой женщины что-то подобное? Какой-то звук, запах... что-то сработало как спусковой крючок. И ведь не одна она такая. Как им помочь, если они даже рассказать толком не могут, чего боятся? Боятся тишины, боятся громких звуков, боятся выйти на улицу... Боятся «бабы-ёжи», которых и нет.

Глава 10.401. Генетическая память

Ты счастлива? Не знаю. Если честно, иногда кажется, что я просто существую. Давно. Живу прошлым, будто в параллельном мире. А настоящее скользит где-то рядом, не задевая. Всё кажется каким-то… призрачным. Интерес к жизни, кажется иногда, пропал.

Раньше, помню, меня друзья спрашивали: «Почему молчишь?» А я и сама не знала. Молчала — и всё. Потому что в тишине слышнее то, что было. Вот сейчас приснился дед. Молодой, красивый, смотрит на меня и улыбается. И во сне я знала, что он умер, но это не было страшно. Было спокойно. Он просто пришёл — навестить.

А ещё видела во сне свою прабабушку. Никогда её не знала, но откуда-то помнила лицо, манеру держать голову… Просыпаюсь и думаю: может, это не сон? Может, память рода говорит через меня? Гены же ничего не забывают. Они хранят всё: привычки, страхи, даже походку. Мы думаем, что мы сами по себе, а на деле — лишь звено. Проводник для чего-то большего.

Поэтому и молчу. Потому что иногда слова только мешают. Мешают слушать тишину, в которой звучат голоса тех, кого давно нет. Они ближе, чем кажется. Иногда — прямо в сердце.

Глава 1.402. Заряд бодрости

Как же хорошо, когда с утра светит солнце, а в душе царит покой! Грусть и усталость куда-то уходят, появляется лёгкость. И ты чувствуешь, как по жилам разливается радость бытия, заряжая бодростью на целый день. Такие моменты бесценны — словно заново рождаешься, обретаешь крылья. Хочется творить, любить, жить в полную силу. И самое главное — верить, что всё будет хорошо. Ведь когда душа поёт, никакие невзгоды не страшны. Это и есть счастье — простое, искреннее, настоящее.

Глава 2.402. Бездонный миг

Жизнь коротка. Коротка, как вздох. Но в этом одном вздохе может вместиться целая вечность — если знать, как его задержать. Иногда кажется, что самое важное происходит не в словах или поступках, а в той бездонной тишине, что лежит между ними. Именно там, в этом мгновенном промежутке, и скрывается вся глубина бытия — невысказанная, но ощутимая. Поймать его — всё равно что удержать в ладонях луч света. Невозможно, но попытаться стоит.

Глава 3.402. Рана слова

Предательство... Оно всегда приходит от тех, от кого не ждёшь. Самые близкие ранят больнее всего. Их слова, как соль на открытую рану, — жгут, разъедают душу, отнимают покой и веру. После такого предательства мир уже не будет прежним. Ты продолжаешь жить, но где-то внутри остаётся холодная пустота и вопрос: «Почему?» И нет на него ответа. Только боль. Тихая, глухая, ноющая. Та, что напоминает о себе в самые неожиданные моменты. И с ней нужно научиться жить. Или не научиться никогда.

Глава 4.402. Исповедь рояля

Музыка... Она рождается в тишине. В той глубокой, сосредоточенной тишине, что царит в душе, прежде чем пальцы коснутся клавиш. Это не просто звуки, а сама жизнь, облечённая в мелодию. В ней — радость и печаль, надежда и отчаяние, любовь и тоска. Музыка говорит тогда, когда слова бессильны. Она проникает в самые потаённые уголки сердца, заставляет его биться в унисон, плакать и смеяться. Это язык души, понятный каждому без перевода. Играя, ты не просто воспроизводишь ноты — ты отдаёшь частицу себя, своей внутренней вселенной. И в этом — чудо.

Глава 5.402. Лик зависти

Зависть — она всегда безобразна. Внешне человек может быть прекрасен, но стоит ему позавидовать, исказятся черты, потускнеет взгляд, осунутся губы. Она меняет всё — и душу, и облик. Завистливый взгляд тяжелее оскорбления, он отравляет того, на кого направлен, и того, кто смотрит. Это яд, который разъедает изнутри, делая человека мелким, жалким, уродливым. Да-да, зависть — это самое настоящее уродство. Душевное, которое сразу становится видно и на лице. Она опустошает, лишает сил, превращает в свою же тень. И самое страшное — её невозможно скрыть. Она всегда смотрит чужими глазами, говорит чужим голосом, ненавидит чужим сердцем. От неё нужно бежать. Бежать без оглядки.

Глава 6.402. После тишины

— Может, хватит быть обличителем? Зачем прячешь эти шедевры на закрытой странице?
—Спасибо, Павлик! Я решила издать новой книгой, но если нашёл возможным обнародовать — я поверю своему дружку детства и гению…

Зал аплодировал так, будто не хотел отпускать. Я уже сошла со сцены, а гул ещё стоял в ушах — тёплый, густой, как мёд. За кулисами пахло пылью, деревянными кулисами и чужими духами. Эдик, промокший от усердия, обнял меня за плечи, даже не пытаясь говорить. Всё и так было сказано. Николенька ждал у выхода с моим шёлковым платком в руках — бледно-сиреневым, как вечернее небо над Лиссабоном.

Мы ехали обратно на виллу молча. Машина мягко гудела, за окном мелькали огни, сливаясь в золотые нити. Диана прислонилась к стеклу и смотрела куда-то вдаль, но я знала — она не видела ни огней, ни дороги. Видела что-то своё, вынесенное сегодня из зала.

— Ты сегодня была другой, — наконец сказала она, не поворачивая головы. — Не просто пела. Ты… дышала музыкой. И зал дышал с тобой.

Я улыбнулась в темноте. Эдик, сидевший за рулём, тихо рассмеялся.
—Она всегда дышит музыкой. Просто сегодня позволила нам это услышать.
—Нет, — Диана обернулась. Её глаза в полумраке казались огромными. — Сегодня было что-то… исцеляющее. Как будто ты не просто исполняла песни. Ты вынимала боль. Мою. Чужую. Всю, что висит в воздухе последние месяцы.

Я молчала. Потому что она была права. Сегодня на сцене я вдруг ясно ощутила — каждый звук, каждая нота были не просто вибрацией голосовых связок. Они были живыми существами, которых я выпускала в зал, чтобы те нашли своих хозяев — усталых, напуганных, растерянных — и принесли им хоть каплю покоя.

— Музыка не лечит, Диана, — тихо сказала я. — Она лишь напоминает, что внутри, под всеми страхами и злостью, всё ещё есть тихое место. Тот самый внутренний дом, куда не долетают крики новостей.

Николенька взял мою руку. Его пальцы были тёплыми и твёрдыми.
—А тебе не страшно? — спросил он так же тихо. — Отдавать так много? Каждый концерт — будто кусочек души оставляешь там, на сцене.

Я посмотрела на него, на его лицо, освещённое мелькающими огнями.
—Не отдаю, — прошептала я. — Меняю. На их тишину. На их вздох облегчения. На эту минуту, когда человек в зале забывает, что завтра ему снова надо быть сильным.

Машина свернула на знакомую дорогу, ведущую к вилле. В саду, даже в темноте, угадывались очертания кипарисов, похожих на тёмные свечи.
—Знаешь, — вдруг сказала Диана, и в её голосе прозвучала лёгкая, почти детская уязвимость, — иногда мне кажется, что весь этот мир — просто плохо сыгранный спектакль. Где актёры забыли свои роли и кричат чужие тексты. А ты… ты одна из немногих, кто помнит, как должна звучать настоящая тишина. Не та, что от страха. А та, что перед началом новой музыки.

Эдик заглушил двигатель. Наступила та самая тишина — густая, бархатная, наполненная запахом ночных цветов и далёкого моря.
—Всё начинается с тишины, — сказала я, выходя из машина. — И всё в неё возвращается. Даже шум. Даже война. Даже наша усталость. Главное — успеть расслышать в ней ту самую, первую ноту. Ту, что решает, что будет дальше.

Мы медленно шли к дому, и я чувствовала, как с плеч понемногу спадает напряжение концерта. Оставалась только лёгкая, сладкая усталость — как после долгого, честного разговора.

В гостиной горел лишь один торшер, отбрасывая тёплый круг света на рояль. Я прошла мимо, коснувшись крышки пальцами. Завтра. Завтра снова будет музыка. А сегодня…
—Сегодня — только тишина, — сказала я вслух, обращаясь больше к себе, чем к другим. — И это тоже ответ.

Глава 7.402. Каково!

— Виктория, как объяснить то, что сейчас несут в шоу?
—А что ты хотела, Дианочка? Они своеобразно заговорили об экономике России, а теперь и Европы, используя тех мерзавцев, которые стоят в ней у власти. Они такие же русофобы, только им выгодно наживаться в России. Патриотизм у них дутый, поэтому и сдерживают себя. Но на экране, в шоу, их лица куда больше говорят, как они ненавидят русский мир... Да и всё телевидение в России, как и культура, которую они заполонили собой, только изощряются — как им кажется — более искусно. Но хитрость и ненависть не скрыть. Заметно, как они ненавидят нас. И как мне объяснить Дианочке…

Надежда с Тиночкой смотрят на меня с сочувствием, понимая, как мне, и всем мужчинам, сидящим в гостиной нашей виллы в Лиссабоне, тяжело это растолковывать.
—А что ты хочешь услышать от неё, Диана?

Вересов поставил конкретный вопрос перед ней, желая меня защитить.

Да… Контра российская не утихает. Не могут простить, как гоняли их в прежние века в Европе. Живя в России, они и устроили настоящую русофобию. Тем более наше благородство, сдержанность не даёт возможности и сегодня сказать открыто об этих взбесившихся и возомнивших о себе мерзавцах и ждунах, которые продолжают грабить население России.

Глава 7.402-А. Тишина после шума

Диана ушла спать, унося в подушку горький осадок чужих слов, прозвучавших с экрана. Надежда с Тиночкой, перешептавшись, растворились в коридорах виллы, уводя с собой тепло недавнего чая и женской солидарности. Мужчины ещё стояли у широких окон, их силуэты были тёмными и твёрдыми на фоне мерцающей огнями лиссабонской ночи. Голоса их звучали приглушённо, обрывисто — как будто они не спорили, а разбирали заевший механизм.

Я осталась одна посреди огромной гостиной, где ещё висел в воздухе дымок отчаяния и злости.

Тишина после шума — особенная. Она не пустая. Она густая, как смола, в которой застыли все невысказанные слова. Те самые, что я не позволила себе произнести, чтобы не обжечь Диану, не вогнать ещё глубже ту стальную занозу, что сидит в сердце у каждого из нас, кто смотрит на происходящее с родиной из-за границы.

«Мерзавцы и ждуны». Как точно, как по-русски ёмко. И как беспомощно.

Я подошла к роялю, но не села. Просто положила ладонь на прохладный, отполированный лак. Здесь, под этой крышкой, живёт порядок. Каждая клавиша знает своё место. Каждая нота подчиняется гармонии. Нажать одну — и она не закричит, не полезет в драку, не станет лицемерно улыбаться. Она просто прозвучит — чисто, ясно, честно.

Почему мир людей не устроен так же?

Я закрыла глаза и увидела не лица с экрана, а другое. Увидела ту самую женщину из Мариуполя, которая в интервью, с высохшим от горя лицом, говорила о погибших сыне и зяте, пытавшихся спасти кошек. Её глаза не ненавидели. Они просто… констатировали. Констатировали факт существования того невыразимого зла, перед которым слова «русофобия» или «экономика» кажутся детским лепетом.

Вот она, та самая Россия, которую они так яростно «ненавидят» в своих студиях. Не державная, не имперская, а просто — человеческая. Та, что спасает кошек. Та, что молча смотрит на пепелище, не находя слов. Та, чьё благородство они принимают за слабость, а сдержанность — за страх.

Во мне не было злости. Была усталость. Такая же густая, как эта ночная тишина. Усталость от необходимости всё время объяснять, растолковывать, переводить с языка подлинных чувств на язык политических клише.

За моей спиной смолкли мужские голоса. Послышались шаги. Я не обернулась. Я знала, что это Николай. Он подошёл и просто положил руку мне на плечо. Молча. Его ладонь была тяжёлой и тёплой — настоящей, живой крепостью в этом мире виртуальной грязи.

— Всё? — тихо спросил он.
—Всё, — так же тихо ответила я, всё ещё глядя в чёрное зеркало окна, где отражались мы оба и рояль.

«Каково!» — прозвучал в памяти вопрос Дианы.

Каково. Словно тебе на грудь положили камень, а ты должен не просто выдержать его тяжесть, но и умудриться под этим камнем продолжать дышать, петь, любить. И ещё — объяснять тем, кто снаружи, что этот камень не убивает, а закаляет.

Я оторвала ладонь от рояля, оставив на лаке лёгкий, туманный отпечаток.
—Завтра, — сказала я уже твёрже.
—Что завтра? — спросил Николай.
—Завтра будет музыка. А сегодня…

Я обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. В его взгляде не было вопроса. Там было понимание. Полное и безоговорочное.

— …сегодня нужно просто выстоять эту тишину. Чтобы завтра музыка прозвучала не в ответ на их ненависть, а просто потому, что она — есть. Потому что мы — есть. И это — единственный и самый главный ответ, который у нас есть.

Он кивнул. Этого было достаточно.

Мы выключили свет и вышли из гостиной. Тишина осталась там — не побеждённая, не рассеянная, а принятая. Как принимают тяжёлую, но необходимую правду.

Глава 8.402. Если бы не было тебя!

— Ты сегодня была невероятна, — говорит Олег, подходя после выступления. — Кажется, будто каждая нота рождалась прямо здесь и сейчас.
—Это потому, что я играла для тебя, — улыбаюсь я, чувствуя приятную усталость. — Когда есть ради кого звучать, музыка обретает душу.
—Знаешь, я смотрел на тебя и думал: если бы не было тебя, этот мир был бы гораздо беднее. Ты не просто исполняешь музыку — ты даришь людям кусочек счастья.
—Спасибо, Олег. Такие слова дорогого стоят. Но я лишь инструмент… Главное — чтобы у слушателей в душе остался свет.
—Он останется. Уверен. Посмотри вокруг — все уходят с улыбками. Они унесут этот вечер с собой.
—Тогда мы сделали всё правильно. И ради этого стоит жить.

Глава 9.402. Всегда давала мне силы

Тишина повисает в комнате. Все задумались над словами Франсуа. Я ловлю на себе взгляд Николеньки — в его глазах нет осуждения, только тихая поддержка и та самая уверенность, которая всегда давала мне силы.

— А знаешь, почему я удалила тот рассказ? — наконец говорю я, обращаясь больше к себе, чем к ним. — Не потому, что испугалась или уступила. А потому, что поняла: некоторые истории должны сначала дорасти до своего читателя. Или читатель — до них. «Майя» была правдой, но правдой, которая опередила своё время. Для нас с вами. Но не для всех.

— Ты всегда так, — тихо произносит Надежда. — Ищешь оправдания даже тогда, когда в этом нет нужды.
—Это не оправдание. Это — уважение. К истории, к чувствам, которые она вызвала, и к тем, кто, возможно, ещё не готов её принять.

Диана смотрит на меня, и в её взгляде теперь не вызов, а что-то похожее на понимание.
—Значит, ты не сдалась. Ты просто… отложила.
—Можно и так сказать. Некоторые вещи, как хорошее вино, должны выстояться. И тогда их вкус раскрывается полностью.

Франсуа кивает, и на его лице снова появляется знакомая, добрая улыбка.
—В таком случае, будем ждать. У нас, как я погляжу, времени достаточно.

И в этом «достаточно» звучит целая вечность — спокойная, уверенная и наполненная тихой радостью от того, что мы все здесь, вместе, и можем позволить себе ждать.

Глава 10.402. Правда выходит на свет

— А знаешь, что самое главное? — продолжает Игорёк, уже серьёзно глядя на меня. — Ты не просто пишешь о прошлом. Ты пишешь будущее. Потому что без такой памяти, без этих примеров — нет и завтра.
—И ты прав, — тихо отвечаю я. — Каждая наша история — это кирпичик в стене, которую они пытаются сломать. Но не сломают. Потому что за этой стеной — правда. А она, как известно, всегда выходит на свет.
—Выходит, — улыбается Воронёнок. — И мы будем рядом, чтобы это увидеть.
—Обязательно, — киваю я. — И не только увидеть, но и рассказать. Чтобы справедливость восторжествовала не только в книгах, но и в жизни.