Когда тело знает раньше

Философский монолог под звёздами

Я шёл по ночной улице без цели. Просто шагал туда, куда тянуло тело.
Город в это время становился другим — мягким, беззащитным, почти интимным.
Днём он шумит, спорит, давит, толкает.
А ночью слушает.

И, может быть, именно поэтому я тоже начинал слышать — себя.

Луна висела низко, будто старая наставница.
А редкие прохожие проходили мимо, не догадываясь, что я веду с собой разговор,
которого избегал всю жизнь.

Всю жизнь меня учили думать головой.
«Анализируй»,
«взвешивай»,
«прогнозируй»,
«не ошибись».
Голова должна была быть главным инструментом — почти богом.

Но странное дело:
самые важные решения я никогда не принимал головой.

Не женился головой.
Не уходил с работы головой.
Не уходил от людей, которые меня душили, — тоже не головой.

Везде, где логика требовала одного, жизнь — шептала другое.

Я понял это слишком поздно, но всё же понял:
голова умеет рассуждать, но не умеет жить.

Она вечно строит теории, оправдания, страхи.
Она всё время хочет контролировать, предсказывать, объяснять.
Но когда приходит настоящий момент — тот, что меняет судьбы, —
голова оказывается беспомощной.

А тело — нет.

Я вспомнил десятки случаев, когда тело знало раньше:
руки холодели возле людей, от которых стоило уйти;
живот сжимался перед ошибкой;
в груди становилось расширенно перед правильным решением;
дыхание становилось свободным при встрече с человеком,
который потом оказался судьбой.

Тело не объясняло —
оно просто знало.

Голова всегда опаздывала.

Я остановился у перекрёстка, посмотрел на пустую дорогу —
два направления.
Два пути.
Два варианта, как в жизни бывает часто.

Голова мгновенно начала спорить:

— Если пойдёшь налево — это ближе.
— Если пойдёшь направо — там свет.
— Если ты ошибёшься…

Я устал слушать её.

Закрыл глаза.
Положил руку на живот.

И просто дышал.

Тогда произошло то, что я уже узнавал в себе словно давнего друга:
одна сторона груди стала тяжелее, другая легче.
Ступни будто сами развернулись.
И я понял — тело уже выбрало.

Голова ещё пыталась спорить, но я впервые ответил ей прямо:
«Ты — инструмент. А не хозяин».

И пошёл тем путём, который почувствовал — не тем, который рассчитал.

Ночь была теплее, чем обычно.
Звёзды светили ярче.
И вдруг я понял, почему:
впервые за долгое время я шёл туда, куда мне действительно нужно.

Не туда, где логично.
Не туда, где безопасно.
А туда, где правильно — без объяснений.

Я подумал о даосах.
Они считали голову самой ненадёжной частью тела.
Потому что она полна идей о том, как должно быть,
и не видит, как есть.

А живот видит.

Он свободен от теорий.
Он честен.
Он старше мозга.
Он связан с миром способами, которых я не понимаю —
и не обязан понимать.

В тот момент я не почувствовал озарения.
Не услышал грома.
Не увидел знамения.

Я просто шёл.
И чувствовал, как дыхание становится естественным.
Как мысли утихают.
Как исчезает тревога.

И я понял:
я вернулся домой — в собственное тело.

Голова начала замолкать, уступая место тому тихому внутреннему движению,
которое всегда вело меня верно.

И тогда я задал себе вопрос,
который почему-то никогда не задавал всерьёз:

Когда в последний раз я принимал решение телом, а не головой?

Ответ был слишком честен.

Слишком редок.

Слишком давно.

Но ночь была долгой,
и я шёл по улице,
которая начинала учить меня заново —
чувствовать прежде, чем думать,
жить прежде, чем объяснять,
выбирать прежде, чем раскладывать варианты на весы.

И впервые за годы я улыбнулся —
как человек, который вспомнил что-то важное,
почти забытое.

Что-то, что всегда было с ним.

И что никогда его не подводило.