Мрак и просвещение. Начало

 Директор был странным человеком, но плохим хозяйственником. Несмотря на все ухищрения, главное своё предназначение и цель существования — красить школу — он исполнял плохо и нерегулярно, прямо скажем, без коммерческого огонька в глазах.
 А потому всё получалось как то нескладно. Коллеги немного стыдились его за это.
 Как то в очередной раз он вообще не проследил за процессом покраски, и в результате школу покрасили целиком, включая все окна и двери.
 Как и положено романтической личности, за электричество он тоже платил нерегулярно и неохотно, и потому по приговору электрической компании школу надёжно отключили от проводов, необходимых для его подачи.
 Из-за закрашенных окон и отсутствия электричества в школе воцарился мрак — в прямом и переносном смысле.
 Пришлось на сэкономленные на электричестве деньги закупать свечи и факелы.
 От всей этой суматохи и затемнения дети стали какими то ненужными и пропащими; за это родители перестали забирать их из школы. Так же поступили и родственники учителей.
 Первое время все сильно переживали, а потом как то потихоньку привыкли.
 Директор, например, полюбил сидеть в своём кабинете при свете факелов. Он зажигал их в каждом углу и размышлял о чём то неопределённом.
Дети тоже притерпелись к обстоятельствам: полюбили свечи, хорошо прожаренное на костре мясо и лёгкий алкоголь (и тем и другим школу почему то продолжали снабжать поставщики — видимо, по какому то долгосрочному госконтракту).
Главное — школа продолжала выполнять свою просветительскую функцию. Правда, по теории естественного отбора (который почему то перестали упоминать на уроках) часть предметов сошла с исторической арены, а часть, наоборот, откуда то появилась.
 Детям стали нравиться рассказы из жития святых, катехизис, метание ножей и хоровое пение.
 А вот всякие математики и прочие ненужные науки сами собой забылись — кроме химии: в ней все чувствовали какую то скрытую силу и угрозу.
 Обычно по вечерам, когда гасили факелы, по углам играл злобный ветер, а из заброшенного кабинета астрологии доносились какие то странные, тревожащие звуки, все собирались в актовом зале и неистово молились.
 Во время молитвы, в самый разгар религиозного экстаза, на сцену выходил директор и ревел навзрыд. Он поднимал руки к небу и что то хотел сказать сквозь бурные рыдания, но никто не мог понять ни слова — и от этого все молились ещё усердней.
 Потом выходил учитель химии. Он открывал учебник химии за 8 й класс и начинал нараспев читать его с любого попавшегося места.
 Все затихали; слышались только всхлипывания первоклассников.
 Появлялась надежда.
 Он читал выразительно, то поднимая, то опуская голос, доводя себя до исступления и вспышек безумия. Формулы за ним повторяли все хором, срывающимися от волнения голосами.
 Когда он заканчивал, старшеклассники снимали его обессиленное тело со сцены и клали на пол.
 Все сидели в тишине ещё около часа, поражённые открывшимся.
 Потом все расходились по своим тёмным углам, тихо перешёптываясь, радуясь ещё  одному прожитому дню.
 А где то за закрашенными окнами всходило упрямое, бесполезное солнце.