Большой ребёнок

Громогласный эксцентричный бунтарь, великан, как его называли в иностранных газетах, производил впечатление знающего себе цену и не признающего авторитеты человека. Поэт-трибун на самом деле был в душе ребёнком, плачущим и остро переживающим невнимание и критику коллег, отказы нравившихся ему женщин. Таким Маяковского знают немногие.
Личность Владимира Маяковского была многогранна.  Прирождённый оратор, эффектно реагирующий на выпады противников, бизнесмен, говорящий о себе «с Маяковским не прогадаешь, а только выиграешь», страстный любовник и неисправимый картёжник, кутила и пламенный сторонник революции, а главное – самобытный ярчайший поэт. Так каким же на самом деле он был?

Человек с чувством собственной важности…

Владимир Маяковский всегда считал себя Поэтом с большой буквы. Он знал себе цену, искренне считал, что ему обязаны многие, за его талант и за то, что он есть.
В 1913 году скромно пописывающий стихи симферопольский купец Владимир Сидоров, по просьбе своего кумира Игоря Северянина пригласил Владимира Маяковского принять участие в турне по Крыму с выступлениями. Для осуществления задуманного мероприятия, получившего громкое название «Первая олимпиада футуристов», пришлось привлечь также известных симферопольских бизнесменов и благотворителей Шнейдеров. Сидоров возил поэтов по Крыму, оплачивал их проживание и, не скупясь, угощал.
При этом Маяковский замечал Северянину: «не мы разоряем Сидорова, а он нас: мы ему даём своими именами значительно больше, чем он нам своими купецкими деньгами».
Союзы творческих личностей с благотворителями и меценатами существовали всегда, и, по-хорошему, это должны быть взаимовыгодные союзы. Никто не обязан был вкладывать в раскрутку Маяковского собственные средства, тем более что в то время поэт-футурист считал себя великим в основном только в собственном воображении. И когда Сидоров намекнул Маяковскому, что его карман не бездонен, тот жёстко ответил: «Всякий труд должен быть оплачен, а разве не труд – тянуть за уши в литературу людей бездарных? … У нас с вами не дружба, а сделка». Да… молодой, полный сил и энергии Маяковский, беззаботно путешествовал и гулял за чужой счёт и при этом высокопарно рассуждал о дружбе и сделке… Под стать Маяковскому и Северянин не ценил помощь купца, хотя оба с удовольствием транжирили его деньги. А Маяковский заодно и Северянина не ценил. «…Когда мы доехали с ним до Харькова, – вспоминал он, – то я тут только обнаружил, что Игорь Северянин глуп».
Эпатажность и самомнение Маяковского наглядно проявлялись у него уже в начале его творческого пути. Эти качества не оставляли поэта в течение всей жизни. В Берлине он всегда заказывал себе в ресторане обед словами Гейне: «Подайте обед мне и моему гению».
В стихотворении «Юбилейное» без свойственной ему ложной скромности и пиетета перед великими Маяковский обращался к Александру Пушкину:
После смерти
                нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
      а я
  на эМ.
Кто меж нами?
                с кем велите знаться?!
Чересчур
      страна моя
                поэтами нища;.

Боялся многого

Удивительно, человек, не боявшийся застрелиться, трепетно относился к собственному здоровью, удивляя знакомых мнительностью. У поэта было несколько фобий, с некоторыми он пытался бороться, с другими жил, мучаясь сам и мучая других. Современники отмечали, что Маяковский боялся подхватить какую-нибудь заразу. Он не брался за дверные ручки голыми руками, подкладывал платок или бумажку. В своё время я работал с одним худеньким небольшого роста парнишкой. Его за глаза звали «Зайчик». Он всегда открывал двери, взяв в руку бумажку. Сотрудники над ним откровенно посмеивались. Я представляю, какое удивление у современников вызывал крупный Маяковский с лицом не ангела, а молотобойца, открывавший двери с бумажкой и избегавший рукопожатий. В 1929 году поэт написал призыв для санплаката: «Долой рукопожатия! Без рукопожатий встречайте друг друга и провожайте».
Когда я читал воспоминания Лили Брик, то обратил внимание на то, что Маяковский выходил из ванной в свою комнату «неся перед собой свои большие мокрые руки». Мне показалось это весьма оригинальным и поэтичным. Но скорее всего Маяковский боялся лишний раз открывать дверь и вытирать руки полотенцем, которым могли воспользоваться Лиля и Осип Брики.
Боялся Маяковский не только вирусов, но и болезней.
Как-то на одно из своих выступлений Маяковский приехал простуженным. Выступил, но ему стало хуже. Поэт вызвал врача и стал выяснять, не рак ли у него пищевода? Все заверения врача, что недомогание вызвано простудой, Маяковского не успокоили.
В другой раз, узнав, что перед его приездом на очередное выступление в городе прорвало канализацию, Маяковский отказался пользоваться водой из-под крана. Он в детстве переболел брюшным тифом, причиной заражения которым стала сырая вода.

Если так не хочешь помереть ты,
товарищ,
не пей сырой воды!
Кишит в воде вибрионов рой, –
товарищ,
                не пей воды сырой!!
         Холера идёт, не поддавайся ей!
         Товарищ,
                сырой воды не пей!
          Орите,
                кричите на все лады:
          Не пей, не пей, не пей сырой воды!!!

И хотя последствия аварии до приезда Маяковского благополучно устранили, он закупил нарзан, и стал им умываться, использовал для бритья и заваривал на нём чай.
Со свойственным юмором поэт спрашивал: «Как узнаешь, когда чай из нарзана кипит? Ведь он постоянно булькает».

Любовь должна быть неизменной

Кроме любви твоей,
мне
нету солнца
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
Он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.

Важнейшее место в жизни Маяковского, как и у многих поэтов, занимала любовь. Главная возлюбленная поэта Лилия Брик, а тех в кого он неистово влюблялся кроме неё, было много, вспоминала: «Маяковский понимал любовь так: если ты меня любишь, значит, ты мой, со мной, за меня, всегда, везде и при всяких обстоятельствах. Не может быть такого положения, что ты был бы против меня – как бы я ни был неправ, или несправедлив, или жесток. Ты всегда голосуешь за меня. Малейшее отклонение, малейшее колебание – уже измена. Любовь должна быть неизменна, как закон природы, не знающий исключений…»
Звучит красиво, одновременно жестоко, эгоистично и главное – невыполнимо! Любовь одного – мучение и терзание. Любовь двоих – радость и восторг. Наверное, поэтому Маяковский чаще страдал, чем радовался. Ведь прежде чем предъявлять завышенные  требования к другому, необходимо самому их исполнять. На деле Маяковский многих искренне любил и многим изменял, не видя в этом большой проблемы.
Лилия Брик, говоря о любовных чувствах Владимира Маяковского, утверждает: «Были ли женщины, которые его так любили? Были. Любил ли он их? Нет! Он их принимал к сведению. Любил ли он сам так? Да, но он был гениален. Его гениальность была сильней любой силы тяготения. Когда он читал стихи, земля приподнималась, чтобы лучше слышать. Конечно, если бы нашлась планета, неуязвимая для стихов… но такой не оказалось!»
«Нет ничего нового под солнцем», – изрёк когда-то мудрый Соломон. Чтобы по-настоящему возлюбить настоящего Поэта – необходимо быть настоящей Музой…
Маяковский и другие значимые поэты упорно искали свой идеал любимой женщины, но, не найдя, страдали, спивались, стрелялись, коверкали свою жизнь, размениваясь на первых встречных и продолжали искать ту единственную, которую сами и выдумали…

Жил, чтобы всех удивлять

Маяковский был максималистом – ему было нужно всё или ничего. Так он относился к любви, к творчеству, к жизни. Боялся старости. Своим возлюбленным говорил, что нужно жить лишь до старости. Он постоянно проверял у окружающих отношение к себе, свою нужность, свои силы.
Лиля Брик вспоминала, что он часто говорил: «застрелюсь, покончу с собой, 35 лет – старость! До тридцати лет доживу. Дальше не стану».
Об этом же он говорил и Наталье Симоненко, в которую был влюблён. Однажды во время их общения, Наталья сказала:
– Я очень боюсь смерти. Знаю, что это глупо, а всё равно боюсь.
– Смерть не страшна, страшна старость, старому лучше не жить, –задумчиво возразил Маяковский.
Такой ответ не устроил юную девушку.
– А что же делать, когда наступит старость, и когда считать, что она наступила?
– Для мужчины 35 лет уже старость, для женщины раньше.
Эта мысль укоренилась в сознании Маяковского с молодых лет. В 1916-м году поэт попытался застрелиться, но произошла осечка. В какой-то момент желание завершить счёты с жизнью превратилось в хроническую идею. В его предсмертной записке есть такие слова: «Я с жизнью в расчёте и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид».
Вероятно, в душе он не обладал той уверенностью, какую позиционировал внешне. Он, по словам Лили Брик, был внешне звонким, слушал собственный голос. Считал себя знатоком человеческих душ, но когда она сказала Маяковскому, что он слишком доверчив и не разбирается в людях, поэт обиделся на неё как маленький.
«Маяковский, был одинок не оттого, что он был не любим, не признан, что у него не было друга, – вспоминала Брик. – Его печатали, читали, слушали так, что залы ломились. Не счесть людей, преданных ему, любивших его. Но всё это капля в море для человека, у которого «ненасытный вор в душе», которому нужно, чтобы читали те, кто не читает, чтобы пришёл тот, кто не пришёл, чтобы любила та, которая, казалась ему, не любит».

Большой ребенок

В начале своей поэтической карьеры, когда Маяковский позиционировал себя ярким ниспровергателем всевозможных  устоев, даже чаепития считал пережитком прошлого, поэт решил прочесть доклад о футуризме в присутствии писателей и художников. «Разомлев от брожения» готовился к запланированному мероприятию несколько дней. Встав перед собравшимися, а их на квартире, где он выступал, было человек тридцать, он слишком громко произнёс: «Милостивые государи и милостивые государыни», – все заулыбались. Он выкрикнул ещё несколько фраз, умолк и ушёл из комнаты.
Лиля Брик вспоминает: «Сгоряча не рассчитал, что соберутся друзья, что орать не на кого и не за что, что придётся делать доклад в небольшой комнате, а не агитировать на площади. Его успокаивали, утешали, поили чаем. Совсем он был ещё тогда щенок…»

Глубокая и стыдливая сердечность

По воспоминаниям поэта Вандурского, общаясь в узком кругу польских пролетарских литераторов, Маяковский был очень сердечен: «Это была та особенная, человеческая сердечность, глубокая и стыдливая, очарование которой знали только близкие друзья поэта».

Маяковский, позиционируя себя пролетарским трибуном, скрывал свои нежные чувства, старался показывать себя твёрдым и решительным. Но с близкими друзьями и любимыми женщинами раскрывался с другой стороны. Был вежлив и галантен.
Как-то раз Маяковский чем-то обидел Зину Свешникову, с которой был когда-то в близких отношениях. Она заплакала. Он пришёл в отчаяние, бросился в ноги, тоже стал плакать, говорить – что же это я, старый дурак, наделал!
Маяковский обожал кошек и собак. Относился к ним с любовью и уважением. В Чехии на обеде с левыми литераторами поэт не решался согнать кота, расположившегося на его стуле. Так и простоял почти весь обед. После обеда поэт сфотографировался с котом, который позволил взять себя на колени.
 
Истово верил в социализм

Владимир Маяковский, о котором Иосиф Сталин сказал: «Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление», истово верил в социализм, в построение нового справедливого общества и считал себя пролетарским писателем.
В 1927 году в Ростове появилась резкая рецензия на поэму Маяковского «Хорошо!». Молодой критик Иосиф Юзовский назвал её «Картонной поэмой», сравнив с арками из папье-маше, которые ставят к празднику на несколько дней. Это потрясло Маяковского, он встретился с критиком, но тот стоял на своём. Вот как описывает эту встречу публицист Бенедикт Сарнов.
«Вчера, – говорил Юзовский, – стреляли в секретаря крайкома. В округе, по лесам бродят вооруженные банды. На улицах города валяются трупы. А у вас? «Сыры не засижены… Цены снижены…» Какие сыры? Где вы их видели, эти сыры? «Землю попашет, попишет стихи…» Где это, интересно знать, вы увидели этих ваших опереточных крестьян?!»
Маяковский слушал, не перебивая. Долго и мрачно молчал. А потом сказал: «Значит, так. Через десять лет в этой стране будет социализм. И тогда это будет хорошая поэма… Ну, а если нет… Если нет, чего стоит тогда весь этот наш спор, и эта поэма, и я, и вы, и вся наша жизнь…»
После этого спора прошёл год. Маяковский продолжал искренне верить в социализм. Выступая в Ливадийском дворце, в котором для крестьян устроили санаторий, увидел их гуляющих в пижамах и пришёл в восторг. Поэт с чувством прочитал стихотворение «Чудеса!», которое написал в своё прошлое посещения санатория:
…где можно
ещё
читать во дворце –
что?
Стихи!
Кому?
Крестьянам!

Он до конца жизни верил, что своим творчеством перевоспитывает людей, считал, что обывательский быт страшнее Врангеля и нещадно бичевал его в своих стихах.
Маяковский верил, что все жертвы, которые были во имя Революции, были не напрасны.
О своей будущей судьбе и своём творчестве поэт как всегда задиристо и громогласно заявил:
Мне наплевать
       на бронзы многопудье,
мне наплевать
                на мраморную слизь.
Сочтёмся славою –
      ведь мы свои же люди, –
пускай нам
 общим памятником будет
построенный
                в боях
      социализм.

Совершая поездки за рубеж, он считал себя полпредом СССР. Маяковский не только читал стихи и беседовал о современной поэзии, но и при возможности агитировал за построение нового справедливого общества – социализм.
«Вот он, Маяковский! Так же прост и велик, как и сама Советская Россия!» – писал о нём репортёр русскоязычной газеты «Новый мир», выходящей в Нью-Йорке.
Своё отношение к заграничной жизни Маяковский лаконично выразил строчками:
Я в восторге
  от Нью-Йорка города.
Но
    кепочку
 не сдерну с виска.
У советских
 собственная гордость…

Рассматривая приведённые выше штрихи к биографии Владимира Маяковского, подробный анализ его личности заслуживает большой, как и сам поэт книги, читатель сам решит, кем он был и как его воспринимать.
И хотя жизнь Маяковского, казалось, уже достаточно хорошо изучена, в ней всё же имеются тёмные, неясные фрагменты, не всегда логически объяснимые и понятные сегодняшнему поколению. В любом случае, поэт не был баловнем Судьбы – его жизненный путь был всегда напряжённым. Маяковский был талантливым агитатором новой власти, глашатаем строящегося социалистического общества, олицетворением переломной во многих отношениях эпохи.
Ибо так охарактеризовать себя можно было только в то взбалмошное революционное время:
Я сам расскажу
;;;;;;  о времени
;;;;;;;;;;;и о себе.
Я, ассенизатор
;;;;;; и водовоз,
революцией
;;;;;;мобилизованный и призванный,
ушёл на фронт
;;;;;; из барских садоводств
поэзии –
;;;   бабы капризной.

Своим творчеством призванный революцией поэт заслужил право остаться в истории. Но пророком, опередившим своё время, как ни старался – не стал…
И как бы мы к нему теперь не относились, безусловно, одно – Маяковский ярчайшая и многогранная личность. После его ухода прошло около ста лет, и то, что он нам до сих пор интересен, это подтверждает.

;