ЖЕНЯ Памяти друга

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записей!
Написать его биографию было бы делом его друзей;
но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя
по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…

А.С. Пушкин. Путешествие в Арзрум
во время похода 1829 года.

1

Как мы узнаём друг друга? По внешности? По одежде? Вы уверены?
По молодости я носил усы. До 45 лет. Но примерно раз в год сбривал их, освежал, так сказать. И люди, впервые видевшие меня без усов, просто не узнавали меня – настолько это изменяло мой внешний облик (ключевое слово – внешний). Чего уж там, если жена и та вздрагивала – как с чужим мужиком, говорит. Приведу пару примеров (это было гораздо позже, но лучше запомнилось).

Как-то я, сбрив усы, пришёл на работу в школу, где я был завучем. Школа деревенская, маленькая, кабинет с директором школы у нас был один на двоих. Директор был уже в кабинете. «Привет!», – сказал я ему и направился за свой стол. Стал вынимать какие-то бумаги. И вдруг слышу: «А вы кто?! А вы зачем роетесь в столе Сергея Юрьевича?!». «Я это, Раиль, я – Сергей Юрьевич! Просто усы сбрил». Долгий недоверчивый взгляд.
 
В тот же день после работы – в магазине. А времена были – девяностые годы, зарплату не платили.  Продавщица Гуля отпускала продукты под запись в тетрадочку, но только учителям и пенсионерам – знала, бюджетникам рано или поздно деньги дадут. Вот я ей и говорю – дай-ка мне то-то и то-то. А она возмущённо: «А деньги у вас есть?! Покажите!». «Какие деньги, – говорю, – я забыл, как они выглядят! В тетрадочку себе запиши, как обычно!» «У нас только для своих! А вас я не знаю!» «Гуля! – начинаю я закипать. – Я – Сергей Юрьевич, завуч школы! Только без усов! Ты меня прекрасно знаешь!» «Сергея Юрьевича я знаю, а вас – нет!» Выручил зашедший в магазин директор. «Да он это, он! Я и сам его не узнал!» А то бы не видать мне продуктов…
И таких примеров можно привести множество.
 
А вот та же ситуация с Женей.
Сбрил усы, весь день все ахают-охают, не верят, что это я. Вечером встречаемся с Женей на Ленина. Здороваемся, идём по улице. Женя никак не реагирует, начинает что-то рассказывать. «Женя! – прерываю я его. – Посмотри на меня! Ничего не замечаешь?» Он внимательно, даже тревожно, осматривает меня с головы до ног. «Нет. А что?» «Я усы сбрил». Смотрит на моё лицо. Долго, изучающе. И совершенно серьёзно спрашивает: «А у тебя усы были?»…

Ещё пример. Купил я пальто – красивое, демисезонное, приталенное. Все на моё пальто обращают внимание, хвалят. Встречаемся с Женей. Никакой реакции. «Женя! – не выдерживаю я. – Глянь! Я пальто купил!» Он осматривает, ощупывает ткань. И говорит: «Хорошее пальто… А раньше ты в чём ходил?» Что бы я ни сделал со своей внешностью, что бы ни напялил на себя – Женя не обратит внимания, но узнает меня безошибочно. Собственно, как и я его. Потому что «внешность» – это внешнее. Так как мы узнаём друг друга? По внешности? По одежде? Ой-ли!
 
…То горб пришью на спину,
Согнусь – не разогнуть…
Тщета – менять личину,
Он видит мою суть…

(Из стихотворения «Снайпер», 1993)

Суть… Вот что мы видим (или не видим, если её нет) в людях. Вот как мы их узнаём…
Порой смешно (и грустно) наблюдать, как кто-то хвастает, счастливый, своим приобретением – будь то модный смартфон, крутой гаджет или дорогой автомобиль. Ты какое ко всему этому имеешь отношение? Ты этот смартфон придумал? Ты этот гаджет собрал? Ты этот автомобиль спроектировал? Ты-то здесь где? Чем ты гордишься? Деньги на приобретение – и те не заработал, родители дали… Человек интересен тем, что он собой представляет, тем, что он делает. Своими мыслями, суждениями, своим мировоззрением. Своим внутренним миром. Душой. Во всяком случае, мне. И Жене.
Проблема в том, что людей, у которых этот самый внутренний мир отсутствует, становится всё больше.
 
2

Евгений Русаков родился в Омске 6 июля 1959 г. Когда ему было полтора месяца, родители переехали в Петрозаводск. А когда Жене было 4 годика, родители развелись, и мама Жени, Инна Евгеньевна, уехала с ним в Пермь. Причина развода родителей Жени – банальная измена. Простить Инна Евгеньевна не смогла…
Оттуда в 1969-м, когда Жене было 10, они отправились в Уфу – здесь были нужны концертмейстеры (специальность Инны Евгеньевны). В Уфе она вышла замуж за дирижёра театра оперы и балета Муталова Гайнетдина Хайретдиновича, человека в Уфе и за её пределами известного – он уже тогда был народным артистом Башкирской АССР. Он на долгие годы стал отчимом Жени, и пережил его ровно на год.
Учился Женя в уфимской школе №39. Из-за болезни (туберкулёз) он пропустил целый учебный год. С болезнью справились, но школу он окончил на год позже сверстников. Поэтому, хотя мы одногодки, он учился на курс младше меня. Я – на французском отделении, он – на английском.

3

Я помню, как началась наша дружба. Но не помню – когда, то ли в 1978-м, то ли в 79-м. Какое было время года – тоже не помню. Наверное, это было неважно.
Как-то после занятий кто-то (не помню кто) позвал меня к Жене Русакову – его родители были на гастролях, трёхкомнатная квартира в его полном распоряжении, чем и предложил воспользоваться мой товарищ. Женю я, конечно, знал – на инфаке все ребята, в силу их малочисленности, знают друг друга – здоровался с ним за руку, обменивались иногда репликами – но не более того.

От инфака до улицы Пушкина путь недолгий. Каково же было моё удивление, когда мой спутник привёл меня к дому, в котором я до этого многократно бывал – здесь жил мой друг и одногруппник Шура Платонов (сын известного художника Анатолия Платонова). А Женя, как оказалось, жил в соседнем подъезде.

Открыл нам не Женя, а юноша (опять же, не помню кто, но с инфака, конечно), взявший на себя роль распорядителя, который сразу же, как только мы пересекли порог, заявил нам: «Кто уважает пиво – милости просим направо, кто предпочитает напитки покрепче – налево. Выбор за вами!» И тут же исчез. И слева, и справа до нас доносились голоса и смех не только ребят, но и девчонок. Спутник мой сделал выбор и покинул меня. А вот я не пошёл ни направо, ни налево – я пошёл прямо. (Когда не знаешь, куда идти – иди прямо). Потому что там, в своей небольшой комнате, дверь в которую была распахнута, в полном одиночестве сидел за письменным столом, что был у окна, и курил папиросу гостеприимный хозяин – Женя Русаков. Картина эта показалась мне отчасти странной, отчасти забавной, но в любом случае – любопытной, оттого привлекательной. В смысле – привлекла моё внимание. Это я потом уже додумал, что инициативу пригласить к себе гостей проявил не Женя, а кто-то из его одногруппников, с кем он поделился новостью о том, что его родители уехали на гастроли. А Жене просто было неудобно отказать. Сам же он больших компаний не любил – не помню его присутствия ни на одной из наших коллективных попоек, а предпочитал неспешный обстоятельный разговор с интересным собеседником.
 
Я подошёл к нему. «Можно?» Он кивнул, тут же встал из-за стола, извлёк из шкафа второй стакан, наполнил его пивом и поставил передо мной. Я отхлебнул и спросил, почему он не с гостями. «Шумно там», – ответил он. И начался наш разговор (незаконченный до сих пор). Время от времени Женя брал в руки гитару, играл, пел битлов. Я спросил – а «A day in the life» можешь? Я битлов с этой песни открыл. Конечно. И спел. Хорошо спел, у него был абсолютный слух и приятный голос. А сколько, говорю, ты песен Beatles можешь спеть? Он пожал плечами – сотню, может, больше. Он был из того поколения, которое в массе своей шло на инфак с единственной целью – понимать песни ливерпульской четвёрки. А уж потом всё остальное. Я тоже взял в руки гитару, сбацал свою песенку про баранов (утеряна), сыграл плохо, спел ещё хуже, но текст Женя одобрил… Говорили обо всём – о музыке, о политике, об учёбе, о преподавателях. И о смысле жизни, конечно, как же без этого…

Гости постепенно расходились – мы не обращали на это внимания. Кто-то уходил по-английски, кто-то заходил попрощаться – нас это только отвлекало. Наконец мы остались одни. И всё никак не могли наговориться. Ушёл я запоздно – с сожалением, что этот вечер кончился, но и с радостной воодушевлённостью, что обрёл не просто друга, а родственную душу…
 
4

С того памятного вечера началась наша дружба. Мы пронесли её через всю жизнь. Женя всегда оставался в Уфе, я же уезжал то в Стерлитамак, то в Свердловскую область, то в деревню в Гафурийский район на целых десять с лишним лет. Встречи были редки, но мы регулярно писали друг другу длинные письма, т.е. связь наша не прерывалась вплоть до самой смерти Жени.

А тогда, в студенческие годы и позже, я часто бывал у Жени. Иногда, если время было позднее, Инна Евгеньевна, мама Жени, оставляла меня ночевать.
 
…Мы здесь выпили, наверно,
Как бы только не соврать,
Две, а может, три цистерны,
Ну, а может, и все пять.
Здесь треть жизни просидели,
Будто несколько минут,
Здесь все песни Beatles спели,
Все и лишнюю одну…

(Из стихотворения «Русакову Жене», 1981)

Женя был идеальный собеседник – он умел слушать. Не делать вид, что слушает, а именно слушать. И слышать. От Жени у меня секретов не было. Это просто счастье, если есть человек, которому ты можешь рассказать о себе всё. Я не всегда вёл себя хорошо, но Женя никогда не осуждал меня, умел сочувствовать, переживать вместе со мной. Как тут не вспомнить Антуана де Сент-Экзюпери: «В мире достаточно судей. А друг создан для того, чтобы принять тебя таким, какой ты есть».

Он часто бывал первым читателем моих стихов. Если вы думаете, что он меня захваливал, то вы совсем не знаете Женю – он не мог врать другу. Реплики его были короткими, но честными: «Слабовато», «Не очень», «Не событие». Тем ценнее были для меня его отзывы о понравившихся ему стихах: «Хорошо», «В точку» или просто, кивая: «Да!» Я уже вовсю печатался (и Женя искренне радовался каждой моей публикации), когда он сказал: «Наконец-то ты стал писать хорошие стихи!»

5

Однажды, курсе на третьем или четвёртом, Женя не пошёл на занятия, а дождавшись, когда родители уйдут на работу, вернулся домой. На следующий день он сделал так же. И ещё, и ещё… Так он прогулял половину курса. Приближалось время экзаменов. И тут совершенно случайно на улице повстречались Инна Евгеньевна и Тамара Михайловна, замдекана инфака. А они были знакомы. Тамара Михайловна, естественно, поинтересовалась, как здоровье Жени и скоро ли он выйдет на занятия, а то ведь сессия скоро. У Инны Евгеньевны земля ушла из-под ног. Женю дома, понятно, ждал «разбор полётов». Тамара Михайловна предложила оформить Жене академический отпуск. Но он отказался: «Сдам экзамены экстерном». Он был уверен в себе, потому что всё это время он занимался самостоятельно, ему так было комфортнее, он опережал своих сверстников, и преподаватели уже не могли дать ему что-то новое – этим новым он давно овладел. Потому он и перестал ходить на инфак – ему там было неинтересно.

Жене стараниями Тамары Михайловны разрешили сдавать экзамены экстерном. И он их сдал на «отлично» – все, кроме одного. Один преподаватель заявил, что не может студент, не посещавший его занятий, сдать экзамен на «отлично», и поставил ему «хорошо». А Тамара Михайловна взяла с Жени слово, что впредь он занятий пропускать не будет. Такое же слово с него взяли и родители дома. И занятий он больше не пропускал…

6

Английский Женя знал превосходно. И постоянно совершенствовал свои знания в языке. Уже в студенческие годы к нему обращались за советом не только однокурсники, но и студенты постарше, уже тогда он был авторитет.
Помню, как в конце 80-х приходил к Жене в «Башнефть» на Советской площади, он работал там переводчиком. В это время к нам с Запада повалило много товаров, инструкций к которым на русском языке не было. И Женя был нарасхват. Начальство «Башнефти» закупило партию джипов, и «Руководство по эксплуатации» (или как там оно называется), а это целая книга, пришлось переводить Жене.

Надо сказать, что атмосферу, царившую в те годы в кабинетах «Башнефти», никак нельзя было назвать трезвой. Здесь имелось несколько буфетов и чуть меньше столовых, и в них совершенно свободно в рабочее время продавался алкоголь. Можно было остограммиться или взять бутылку на вынос. Женя брал с собой. Всякий раз, когда я приходил к нему, он выдвигал ящик своего письменного стола, где красовались початая бутылка водки и рюмка. Тут же мы и выпивали, практически не таясь, просто находящиеся в кабинете люди не обращали на нас никакого внимания. Женя постоянно жаловался мне на столь «невыносимые условия труда» – как устоять в подобной обстановке?! И со временем это безобразие прикрыли, т.е. буфеты и столовые, конечно, остались, но водки в них уже не было. Хотя пиво ещё некоторое время продавали.

И потребляющие сотрудники, отлучаясь якобы на перекур, даже если некурящие, были вынуждены бегать в столовую в здании Совета Министров БАССР через дорогу, где можно было пропустить стопку-другую. Бывали здесь и мы с Женей…
Об его уровне владения языком говорит такой пример.
Появился в своё время в Уфе банк под названием «Восток». Банку понадобился переводчик, и был объявлен конкурс. Женя как раз искал работу и пришёл на конкурс. Каково же было его удивление, когда он застал здесь преподавателей с инфака (ФРГФ), которые учили его в своё время английскому языку. Вузовские преподаватели, как и многие тогда, пребывали в это время в плачевном состоянии, вот и пришли попытать счастье. Жене было очень неловко, потому что на работу взяли его, а не кого-то из них…

Женя – знаток английского, знаток творчества группы Queen – высоко оценил мои переводы песен Freddie Mercury. И уже никому не удастся убедить меня, что они не хороши…

Я в своё время окончил платные курсы машинописи и делопроизводства при Уфимском доме офицеров и набираю текст слепым десятипальцевым методом. А Женя безо всяких там курсов делал то же самое не только на кириллице, но и на латинице!

После четвёртого курса я проходил переводческую практику на химзаводе в Стерлитамаке. Заводские переводчики, супружеская пара, увы, не помню их имён, в первый день моей практики дали мне перевести небольшую заметку из научного журнала. И текста было всего-то чуть больше половины страницы А4. А сами как-то заговорщически переглядываются, подмигивают друг другу. Я с энтузиазмом взялся за перевод, думал, сделаю его максимум за полчаса. Но не тут-то было! Знакомые мне по отдельности слова вместе складывались в какую-то бессмысленную абракадабру. А мои старшие товарищи лукаво улыбаются, но не вмешиваются. Промучился с текстом весь рабочий день – результата нет. Я на грани отчаянья, что делать – не знаю. И тут мой старший коллега спрашивает, улыбаясь: «Ну и как?» «Никак! – говорю. – По отдельности – всё понятно, а вместе – бред какой-то». Он наугад ткнул пальцем в текст: «Это какое слово?» «Descendre», – говорю. «Как переводится?» «Спускаться, спуститься». «А теперь вот здесь посмотри!», – и берёт со шкафа здоровенный фолиант, на нём значится «Франко-русский технический словарь». Ищу и нахожу в нём «descendre» – «расщепление ядра»! Вот это да! Это даже не глагол, а существительное, другая часть речи. И с общеупотребительным словом никакой видимой связи. «Но это же, – говорю, – фактически другой язык!» «Именно так!» – кивают мои улыбающиеся коллеги…
А Женя технический английский изучил самостоятельно, на инфаке его не преподавали. Потому он и был востребован.

7

Женя постоянно занимался самообразованием, особенно по специальности, много читал. Думаю, способность к самоорганизации (самодисциплине), без чего невозможно никакое самообразование, проявилась и окрепла у него, когда он вынужденно из-за туберкулёза провёл весь 7-й класс дома. Часто предоставленный самому себе, Женя погружался в чтение, предавался размышлениям и не умел скучать. Тогда же у него появилась верная подруга – гитара. Помимо гитары Женя играл на пианино и флейте. В общем, он не тяготился одиночеством, ибо интересный человек интересен не только окружающим, но и себе.
 
Это вынужденное годовое затворничество, наверное, повлияло на последующее поведение Жени – вернувшись к людям, он так и не стал, что называется, компанейским. Это вовсе не значит, что он был нелюдим и сторонился людей, вовсе нет. Люди тянулись к нему, в нём несомненно было обаяние, он притягивал своим спокойствием, достоинством, выдержанностью, серьёзностью, основательностью, степенностью, порядочностью и благородством. Не знавшие его полагали, что он строг и категоричен, а он был удивительно добр и снисходителен, отзывчив и терпим. Он выглядел старше своих лет, взрослее своих сверстников (он и был взрослее – духовно), что также не могло не вызывать к нему почтительного отношения.

Другое дело, что далеко не всем он позволял приблизиться к себе, держал дистанцию. Из тех, с кем он дружил, назову Олега Торгашёва и Ильдара Самерханова. Мы редко собирались вчетвером, чаще втроём, но и это было уже не «то». Полноценное общение, конечно, это когда один на один.

8

Женя отличался удивительной способностью – он не запоминал анекдотов. Что позволяло мне периодически рассказывать ему одни и те же анекдоты. Женя морщил лоб – что-то знакомое! Но концовку, а в ней вся соль, всё равно вспомнить не мог и каждый раз хохотал как в первый. Я и сейчас слышу его заразительный смех.

В 1987-м и 88-м годах Женю как будто прорвало – в этот период он написал 140 песен на мои стихи. И одну – на свои собственные («Дети застоя»).

Свой первый магнитоальбом мы записали 27 декабря 1987 года в (ни за что не догадаетесь!) дурдоме. Ну да, в психбольнице на Владивостокской, 4. Женя работал там одно время заместителем начальника цеха, ключи от помещений были у него на руках, и не одну ночь мы провели здесь.

Прекрасно играя на гитаре, обладая абсолютным слухом и хорошим голосом, Женя чурался публичности и пел только в узком кругу друзей. Мне же хотелось, чтобы наши песни слушала более широкая аудитория.
Записанную кассету я показал Мухе (Мухаметзянову), он тогда возил в Москву заинтересованным людям записи наших местных рок-команд. Он посоветовал сделать более качественные записи, нельзя, мол, серьёзным людям давать такую кустарщину. Ну да, кустарщина – микрофон да кассетный магнитофон. Но где и как записаться качественно – мы не знали. Точнее, я не знал, а Женю это не очень-то и заботило, он сочинял и пел, что называется, «для души».

Вторую кассету мы записали на квартире моего друга и одноклассника Геши Карелина в 1988-м году. Это я их свёл, и Геша привлёк Женю в заводской вокально-инструментальный ансамбль, оформив ему пропуск на завод (то ли 210-й, то ли УАПО на Аксакова). В ансамбле Женя играл на клавишных. Но своих песен не исполняли – руководство контролировало репертуар и разрешало только советскую эстраду.

Позже я показал наши песни Гнусину Вячеславу Сергеевичу, создателю и бессменному руководителю рок-клуба «Стерлитяне». Я тогда жил и работал в Стерлитамаке и часто бывал у него дома. Познакомила нас Альфира Арсланова из газеты «Стерлитамакский рабочий», в которой я тогда активно печатался. Гнусин готов был предоставить площадку для выступления Жени, тогда возможность у него такая была. Я звонил Жене, писал письма и даже ездил в Уфу – уговаривал Женю приехать в Стерлитамак. Он вроде как был не против, но и не горел желанием. Точку в моих стараниях-попытках поставила Инна Евгеньевна: «Вы там пить-гулять будете! Никуда он не поедет!» Как будто мы без этого не пили, не гуляли…

В 2006-м я пережил пожар. В чём был, с тем и остался. Одна кассета сгорела полностью, вторая пострадала меньше – плёнку я переставил в другой корпус, и почти всё содержимое удалось сохранить. Позже переписал песни в mp3 в компьютер и разместил в Интернете – теперь не пропадут. Половина песен (те, что мы так и не записали) пропала безвозвратно, но остальные я надеюсь записать на студии LPS Марса Гинатулина. Слух у меня далеко не абсолютный, голоса не всегда хватает, но песни останутся. И я верю, что они найдут себе рано или поздно своих достойных исполнителей.

9

Как-то Женя позвонил мне и сказал: «Болтаются у меня давно две строчки: «Ослабела воля В плане алкоголя». Я слишком ленив, чтобы писать продолжение, а у тебя, может, что и получится – дарю!» Песня у меня написалась легко и быстро, чему есть простое объяснение – Женя был лёгкий человек, светлый. Песню я так и назвал – «Ослабела воля», и по телефону пропел её Жене. Он посмеялся и одобрил. Несмотря на кажущуюся несерьёзность песни, она оказалась, увы, пророческой в отношении его.

Ослабела воля
В плане алкоголя,
И подруга Оля
Бросила меня!
Больше пить не буду!
Меньше, правда, тоже,
Кончится не кризис –
Кончусь скоро я!

(Из песни «Ослабела воля», 2009 г.)

Последний его звонок был за две недели до смерти. Он попросил прийти к нему с пивом. К этому времени я уже успел записать песню в домашней студии у Сергея Приказчикова. Я взял флэшку с записью, по дороге купил пива и отправился к Жене. С первых минут общения с ним мне стало ясно, что он обречён. И от этого было страшно. Я боялся, что наши взгляды встретятся, потому что в моём он бы безошибочно прочёл приговор себе. Он успел сильно похудеть, его фланелевая рубашка висела на нём. «Аппетита нет, – пожаловался он, – кусок в горло не лезет». От любого простого действия он тут же уставал, нужна была передышка, любое движение давалось с трудом, через силу. Женька, Женька, у тебя рак! Но разве мог я сказать ему это?! Нужно было вести себя, как ни в чём не бывало, а это оказалось невероятно трудно. Женя рассказал о своём походе в поликлинику, из которой вернулся незадолго до звонка мне. «Что врачи говорят?» «Ничего не говорят, гоняют из кабинета в кабинет. Рентген ничего не показал. Сегодня «кишку» глотал. Слава Богу, завтра никуда не надо. Сегодня еле дошёл до дома. Сказали, отлежитесь пока». «Что, и не выписали ничего?» «Нет. Переутомился, наверно». Мне было ясно, что Женю списали. Было ли это ясно ему? Думаю, нет. Иначе он бы мне сказал. Скорей всего, именно в это время, а точнее после того, как Женя покинул поликлинику, врач звонил его жене Наталье (а она потом Инне Евгеньевне) и говорил ей, что у Жени тотальный рак (я и не знал, что такой бывает), метастазы буквально во всех органах (показала ФГС), рак не операбельный и любое лечение бесполезно. От Жени отреклись и отправили его домой умирать. Говорить ему об этом или нет – пусть решают сами. Женщины решили, что не нужно. Но всего этого я ещё не знал. Вспомнил о песне, предложил послушать, чтобы переключить его внимание. На какое-то время мне это удалось. Запись Жене понравилась, похвалил, я наконец-то увидел его добрую обаятельную улыбку. Уходил я с тяжёлым сердцем, понимая, что, скорее всего, не увижу его больше живым. «Всё обойдётся, Женя, всё образуется», – сказал я ему явную ложь на прощание. Я соврал другу, которому никогда ни разу не врал. Прости, дружище!

С того дня я вздрагивал от каждого телефонного звонка. До тех пор, пока этот звонок не раздался.
6 июня 2010 г. мы с утра поехали с Иришей за город. Меня не оставляло предчувствие – зря едем, придётся возвращаться. Так и случилось. Позвонила Инна Евгеньевна: «Серёженька, приезжай! Женя умирает!» Мы срочно вернулись в город. Я успел застать друга живым, но без сознания. В течение часа мы – я, Инна Евгеньевна и Наталья (дочку отправили к родителям Натальи, чтобы не травмировать) – наблюдали, как умирает Женя. Должно быть, ему было больно, он тихо постанывал, но агонии не было, он не метался, а как будто время от времени пытался улечься поудобнее. Незадолго до кончины он перестал стонать, открыл глаза, привстал и посмотрел на нас. Он будто даже улыбнулся. Был ли его взгляд осознанным – не знаю, Инна Евгеньевна уверена, что был. Это продолжалось несколько секунд, после чего Женя снова слёг. Скоро его дыхание прервалось. Инна Евгеньевна закрыла сыну глаза, я перевязал руки и ноги. А вот подбородок подвязать забыл, о чём жалею до сих пор. Так с полуоткрытым ртом его и похоронили. Мой косяк…

Женя умер ровно за месяц до своего дня рождения, немного не дотянув до 51.
Через год, 1 июня 2011 г., Инна Евгеньевна закрыла глаза мужу – Муталову Гайнетдину Хайретдиновичу.
 
Досталось ей, врагу не пожелаешь… Доживала одна, но одинока не была – внучка Оля вместе с мужем Альбертом навещали её, покупали продукты. Оля работает продавщицей. Сильная, уверенная в себе, красивая девушка. У Альберта редкая специальность – художественная сварка. Показывал мне фото своих работ – впечатляет. Навещал Инну Евгеньевну и я – до пандемии. Потом общались только по телефону. Не забывали её и дети Муталова от первого брака. И не давали скучать три иждивенки-озорницы – шикарные крупные кошки разных цветов. В свои 88 она была в здравом уме и твёрдой памяти, рассказывала мне при встрече и по телефону анекдоты, чего не умел делать её сын и мой друг…

Второго мая этого (2023) года Инна Евгеньевна умерла. В январе она сломала ногу и уже не вставала. Увы, я не проводил её в последний путь – её внучка Оля позвонила мне уже после похорон. Дело в том, что в своём телефоне Инна Евгеньевна не записывала имён, и Оля не знала, какой номер мой – звонила наобум. И, наконец, попала. «Здравствуйте, Инна Евгеньевна!» – сказал я. И услышал в ответ: «Это Оля. Бабуля умерла»…

10

Мы были удивительно разными. Женя – спокойный, рассудительный, медлительный, основательный. Я – порывистый, шумный, шустрый, что называется – торопыга. Как тут не вспомнить пушкинские строки:
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лёд и пламень
Не столь различны меж собой…
Женя, если не успевал подготовить хотя бы один вопрос, договаривался с преподавателем о переносе экзамена. А потом приходил и сдавал на «пять». Я же мог перед экзаменом прочитать только один вопрос, зайти в кабинет и взять билет именно с этим вопросом. Т.е. Женя рассчитывал только на себя, а я – на случай, и этот случай мне предоставлялся. «Авантюрист!» – говорил обо мне Женя, и в этом не было осуждения, скорее, комплимент. Тем более, что нередко мои авантюры удавались.

Женя пил степенно и никогда не напивался до безобразия. Алкоголь не менял его характер – он оставался вежливым и миролюбивым. И в милицию его не забирали. Чего не скажешь обо мне. Жене принадлежит такой афоризм: «Пьяный Фроловнин – это то, что лучше сто раз услышать, чем один раз увидеть». Меня алкоголь делал агрессивным, задиристым, драчливым, порой неуправляемым и заставлял ввязываться даже в те драки, которые меня не касались. Я умел находить приключения, то и дело оказываясь в отделении милиции или просыпаясь в вытрезвителе. Но вот пьяных междусобойчиков между нами не было ни разу – друг к другу мы относились всегда бережно.
 
Мы были удивительно разными. Но несмотря на внешнюю непохожесть малознакомые, но проницательные люди часто принимали нас за… братьев! Потому что мы и были братьями – пусть не по крови, но по духу…

…И всё дела, куда-то надо, вечно спешка.
А что – слабо уж нам, на всё махнув рукой,
Проговорить всю ночь, под водочку, конечно,
Без женщин, но с гитаркою родной?!

И спеть «Мишель», и пару песен Фрэдди,
И из Высоцкого – помянем! – «прррротопи-и-и!»,
И, невзирая на разбуженных соседей,
Про ямщика, замёрзшего в степи…

Мы застоялись. Не вписались. Опоздали?
Не состоялись?! Но не рано ли судить?!
Я не сдаюсь. А ты? Вот видишь – нет ли, да ли,
Нам всё равно всё это надо обсудить…

(Из стихотворения «Другу. Предновогоднее послание», 1996 г.)

11

Была у меня проблемка – я с трудом запоминал дни рождения своих товарищей. Причём день помнил, а вот месяц путал. Это сейчас соцсети подскажут, а тогда подсказать было некому. И я прибегал к разного рода ухищрениям. В случае с Женей (будучи уверенным, что день рожденья у него – в мае) в октябре 1987 г. я сочинил такой экспромт:

Появился майский жук,
Стало быть, родился друг
В этом месяце – Евгений,
И я рад, что он не гений –
С ними трудно, говорят.
Правда, жаль, что я не гений,
Но зато Евгений рад.

(«Экспромт», 1987 г.)

На что в письме он мне ответил: «Экспромт понравился. Вот только как бы увязать первую строчку с месяцем июлем?» Что делать? После долгих сомнений заменил первую строчку на «Сыплет тополиный пух». Ну да, с натяжкой – у нас он в основном в июне сыплет. И зарёкся после этого экспромты писать!

Я довольно точно – по свидетельству наших общих знакомых – описал Женю в своём рассказе «Жест».  Даже имя не стал менять. Есть упоминание о нём (с цитированием его песни) и в моём рассказе «Кошка на рельсе».

Иногда Женя дарил мне темы стихотворений. Такие стихи я посвящал ему («Мы», 1989 г., «Не даёт покоя», 2001 г. и др.).

12

В январе 2008-го Женя, пьяный и без телефона, отправился на ночь глядя ко мне в гости. А жил и работал я тогда в детском оздоровительном центре («пионерлагере» по-старому) в посёлке Акманай. Путь из города не близкий. Из автобуса №110 он позвонил мне с телефона, который выпросил у кондуктора, и сказал, что едет ко мне. Я сразу сильно встревожился, плохое предчувствие заставило меня попытаться отговорить его от этой авантюры – он был у меня лишь однажды, это было летом и со мной, дорогу, конечно, не запомнил. А теперь была темень и тридцатиградусный мороз. Но Женя стоял на своём…

Предчувствие, как всегда, не обмануло – Женя заблудился. И до меня не дошёл. Я всю ночь не спал, то и дело выходил на улицу, всматриваясь в темноту – где ты, дружище?! Всю ночь он проплутал не весть где. К утру, промёрзший, выбрался обратно на трассу. В маршрутке – повезло! – оказался врач, у которого был с собой спирт. «Вы обморозились», – сказал он и растёр ему спиртом лицо и руки. Но мизинец на левой руке Жене позже всё же ампутировали. «Если бы я был профессиональным музыкантом, это было бы трагедией», – сказал он мне. Но он не был профессиональным музыкантом, да и просто музыкантом уже не был – гитара из дома давно исчезла, т.к. Наталья, став его женой в 1991-м году, по прошествии совсем небольшого времени заявила: «Деньги надо зарабатывать, а не на гитаре тренькать!»
 
Наталья – тот случай, когда штамп в паспорте резко меняет женщину. И, понятно, далеко не в лучшую сторону. Я не стану здесь описывать их семейную жизнь – Женя это не одобрил бы. Скажу лишь, что в 96-м у них появилась дочка Оля, взгляды на воспитание которой у родителей резко разошлись, из-за чего Женя сильно переживал, но поделать ничего не мог. Атмосфера дома становилась всё более невыносимой, вот и понесло Женю в конце концов в мороз и ночь…
Брак был ошибкой. Уверен, именно он спровоцировал рак. Да и рифма слишком уж точная…
К концу жизни Женя всё чаще заводил разговор о разводе, но удерживала дочь, которую он очень любил. Решиться так и не успел…

13

Ты был из тех, дружище Женя,
Кто мог, хотя наш дух и слаб,
Мечтать о чём-то, кроме денег,
Судить о ком-то, кроме баб.

(Из песни «Женька», 2023 г.)

Женька не мог противостоять хамству, пасовал перед наглостью, терялся от обмана и необязательности. И сильно переживал из-за этого. Он идеализировал людей, и всякий раз, больно ударяясь о реальность, удивлялся не столько их несовершенству – он был снисходителен к человеческим недостаткам, – сколько тому, что люди вполне себе довольны собой и вовсе не стремятся стать лучше, такое им просто в голову не приходит.

Однажды во время наших посиделок с Инной Евгеньевной я спросил её: «А кто ж его таким воспитал – благородным, порядочным, великодушным? Не Вы ли?» Она подумала и ответила: «Нет, не я – Гайнетдин»…

По временам мне казалось, что по какой-то нелепой ошибке Женю занесло к нам из другой эпохи – эпохи, ценившей в людях как раз эти качества: благородство, порядочность, честность. Настолько он дисгармонировал с окружающей его средой, выпадал из неё. Оттого Женя и выпивал – алкоголь хоть как-то примирял его с этой средой, позволял обитать в ней… Но потом вспоминал, что не было на нашей планете такой эпохи. Значит – не из другой эпохи, а из другого мира. Надеюсь, теперь он вернулся в него – к себе подобным, оставив нам надежду, что такой мир всё-таки где-то существует…
 

Закончил 29.09.2023.