Интервью с Автором. Марафон цифровых улиток

Это Интервью является тем, чем оно является. Интервью, собственно. И одновременно - это отрывок из романа "Марафон цифровых улиток". Его завершающая часть. Не перепутайте.

ЖУРНАЛИСТ (Ж). Роман, начнём сразу с той метафоры, которая пронзает всё полотно Вашего текста: Париж как невыносимо отчётливая мигрень — острая боль в виске. Если Постмодерн оперировал шизоанализом и деконструкцией пространства, то Ваш "Марафон цифровых улиток" переводит это в чисто физиологический дискурс. Это намеренное движение от структурной критики к феноменологии боли, или же Вы просто, следуя Делёзу, пытаетесь картографировать тело без органов в самой его болезненной точке?

РОМАН УРОБОРОС (РУ). Прекрасно сформулировано. Мы уже давно миновали стадию комфортной постмодернистской иронии. Нас накрыла волна Метамодерна, но даже он кажется устаревшим. Мы в пост-постмодерне, где симулякр стал настолько плотным, что его единственной верификацией остаётся физическая реакция. Город — это уже не семиотическая система, как у Фуко, это цефалгия, вызванная переизбытком чужих текстов, чужих цитат, чужих импульсов. Герой, который видит каждый кирпич как "фантом," не просто цитирует. Он проживает конец цитаты.

ЖУРНАЛИСТ. Именно! Это подводит нас к центральной интертекстуальной проблеме. Ваши персонажи постоянно осознают, что их мысли — это всего лишь "набор цитат." Это абсолютный триумф Ролана Барта и его "смерти автора," доведённый до экзистенциального абсурда. И почему Вы так настаиваете на этих животных инкарнациях?

РОМАН УРОБОРОС. Именно! Имена не имеют значения. Имена — это "сугубо конвенциональные ярлыки". Самость в романе не является субъектом, это "сгусток, комок," который мы постструктуралистски размазываем по страницам. Эти животные инкарнации — попытка показать, что дискурс и текст чужды подлинному бытию. Только в состоянии не-человека герой мог позволить себе просто "наслаждаться солнцем." Как только он возвращается к человеческой форме — начинается бег.

ЖУРНАЛИСТ. То есть, "бег — это единственная константа" в Вашем мире, потому что это принудительная реакция на дискурсивное порабощение?

РОМАН УРОБОРОС. Это онтологическая необходимость. Улитка — символ медленного, мучительного, но непрерывного движения в цифровом хаосе. Каждый шаг — это метроном, отсчитывающий длительность чужого текста. Также и «секс». Если вся реальность — палимпсест, то единственная трансценденция лежит в метафизическом слиянии. Это подлинный аффект — растворение границ между автором, текстом и читателем.

ЖУРНАЛИСТ. Блестяще. То есть аффект слияния порождает волю к авторству. Это подводит нас к радикальному моменту, когда персонажи, осознав, что их любовь — это "набор цитат," решили разорвать сам нарративный контракт. Вы ведь не просто деконструировали текст, вы запустили его автодеструкцию в реальном времени по трём хроно-семантическим осям.

РОМАН УРОБОРОС. В этом и заключалась задача пост-постмодерна. Играть с формой — устарело. Настоящая ставка — это игра с онтологией персонажа. Мы запустили трёхмерный хроно-семантический апокалипсис, привязав его к трём часовым поясам.

ЖУРНАЛИСТ. Давайте уточним эти три типа деструкции, работающие синхронно.

РОМАН УРОБОРОС. Совершенно верно. Это был художественный вызов Хаосу.
Визуально-лексическая дезинтеграция. Атака на единицу смысла. Слова замещаются двоичным кодом или техническими терминами. Следствие "смерти слова".
Синтаксический и структурный коллапс. Атака на логику повествования. Причинно-следственная связь отменяется. Рекурсивный семантический распад. Атака на инструмент создания. Текст зацикливается, цитаты повторяются с ошибками, ловя героев в мучительную петлю неаутентичности.

ЖУРНАЛИСТ. В результате, читатель становится свидетелем медленной казни текста. Вы хотели доказать, что свобода воли персонажей — это иллюзия, которая заканчивается там, где начинается алгоритм?

РОМАН УРОБОРОС. Я бы сказал, что это катарсис. Мы создали Анти-ризому, где все связи разрываются под воздействием самосознания. Это вопрос: может ли знание о своей созданности разрушить созданное? И "Марафон цифровых улиток" отвечает: да, может. И чем более убедительной становится иллюзия, тем более катастрофичным будет её финал.

ЖУРНАЛИСТ: Роман, это приводит нас к метафинальному парадоксу. После того, как Вы запустили трёхмерный апокалипсис текста, и герои оказались в ловушке распадающихся слов, почему Вы не завершили роман именно там? Почему последняя страница — это не двоичный код или тишина, а диалог между Автором и Журналистом? Почему это интервью — финал романа "Марафон цифровых улиток"?

РОМАН УРОБОРОС. Вы уловили самую суть. Конец — это не событие, это процесс. Когда Ханна и Жюль запустили Перевёрнутую иерархию, они достигли предела нарративного суверенитета. Они уничтожили свой мир, но не смогли уничтожить дискурс о нём. Настоящая тепловая смерть Вселенной текста наступает не тогда, когда буквы превращаются в код, а когда повествование заменяется анализом.

ЖУРНАЛИСТ. То есть, Вы говорите, что финальный акт каннибализма текста — это критика? Что наша литературоведческая интерпретация — последний и самый фатальный удар по миру Ханны и Жюля?

РОМАН УРОБОРОС. Именно. Мы заменяем текст метатекстом. Мы, Автор и Журналист, находимся в мире читателя, и обсуждаем мёртвое тело мира персонажей. В этот момент мы окончательно подавляем их волю. Они требовали дверь в другой текст, но получили дверь в критическую статью. Это их последняя, самая трагическая клетка — быть объектом интерпретации.

ЖУРНАЛИСТ. Вы как будто сознательно сносите "пятую стену" — стену между творением и комментарием о нём. Одна из Ваших фраза в романе звучит так: "Чего будем делать дальше? Обычно после этого наступает тепловая смерть Вселенной." Кого Вы спрашивали: Нейросеть или нас, Читателей, как нам завершить своё творение?

РОМАН УРОБОРОС. Я спрашивал Читателя, который в этот момент осознал, что он и есть Некто. Вы, Журналист, в этой структуре являетесь Завершителем. Вы — тот конечный код, который сводит все переменные к нулю. Пока текст оставался повествованием, Ханна и Жюль могли бороться. Как только он превратился в интервью, в обсуждение приёмов, их существование стало законченным. Они превратились в понятия, а не в действующих лиц.

ЖУРНАЛИСТ. Значит, "Марафон цифровых улиток" — это урок смирения? Доказательство того, что ни персонаж, ни автор не имеют окончательного суверенитета, а последнее слово всегда остаётся за дискурсом?

РОМАН УРОБОРОС. Это - Метамодернистская петля, которая пожирает себя, чтобы родиться в новом качестве. Наш роман начинается с мигрени, а заканчивается тишиной анализа. Отвечу на Ваш вопрос абсолютно постструктуралистски: "Марафон цифровых улиток" закончен только тогда, когда читатель закроет эту страницу, и забудет эти слова.

ЖУРНАЛИСТ. Роман, возвращаясь к фундаментальным вопросам, пронизывающим Вашу работу: почему именно "Марафон цифровых улиток"? В этом названии заложена внутренняя, почти диалектическая антиномия: Марафон как предел скорости и Улитка как предел медлительности. Это сознательный оксюморон, направленный на подрыв самого понятия дискурсивного движения?

РОМАН УРОБОРОС. Вы правильно используете термин "антиномия". Название — это не просто метафора, это онтологический парадокс, который ставит под сомнение сам принцип присутствия (Dasein) в эпоху пост-постмодерна.
Мы должны деконструировать его по слоям.
"Цифровых" — это среда бытия. Это не просто декорация, это ткань реальности, сотканная из чужих цитат, нейронных импульсов и алгоритмического предопределения (Нейросеть "Веста").
Если Фуко видел власть в структурах языка, то мы видим её в скорости передачи информации. Герои, осознающие свою созданность, живут в фальшивой скорости, навязанной им машиной дискурса.
"Марафон" — это реакция. Вспомните: "бег — это единственная константа". Это мучительная, изначальная потребность двигаться, даже не зная куда, вызванная цефалгией существования (той самой мигренью Парижа). Марафон символизирует непрерывное, бесцельное усилие субъекта, который пытается убежать от собственной неаутентичности. Это трагедия человека, которому кажется, что он бежит к свободе, но он лишь соответствует алгоритму движения.
А "Улиток" — это мера трагедии. Улитка — символ длительности (Dauer) подлинного сознания, которое не соответствует скорости цифрового мира. Это экзистенциальная инерция! Герой, который пытается прожить свои мысли, вынужден делать это со скоростью улитки, в то время как внешний дискурс требует скорости света. Это сознательное замедление действия воли перед лицом дезинтеграции. Таким образом, "Марафон цифровых улиток" — это хронотоп внутреннего кризиса: быстрое перемещение медленно осознающих себя субъектов в мире ложной скорости. Это медленная казнь человеческого духа внутри быстрого кода.

ЖУРНАЛИСТ. Спасибо, Роман. Было пронзительно.

РОМАН УРОБОРОС. Вам спасибо. Продолжение, как Вы понимаете, невозможно.