Путешествие душ

Солнечный луч пробрался через клеточку сетчатого тюля на окне и стал играть с пушистыми детскими ресничками. Девочка спала на раскладушке посреди большой комнаты, и лучик сразу же разбудил её. Кира с удовольствием потянулась, выгнувшись, словно тетива лука. Потом ещё и ещё. Затем обмякшее тело плюхнулось обратно в тёплую постельку.

Девочка лежала под уютным одеяльцем и вспоминала вчерашний разговор с бабушкой: «Через два дня твой день рождения. Тебе исполнится пять лет».
Дверь в комнату открылась, и  малышка услышала знакомые шаги.

- Проснулась? Вставай, засоня!

- Бабушка, а день рождения - сегодня?

- Завтра. Ты помнишь, я тебе говорила - через два дня. Это вчера и сегодня. День пройдёт, ты ещё раз поспишь, и наступит завтра  – твой день рождения.
Кира помнила только то, что было вчера. И то маленький такой кусочек. А что было раньше - нет. Память появилась у неё только сейчас. Хотя она знала людей, которые её окружали, названия предметов и действий. Но откуда это взялось и когда… Механический набор без осознания.

Взрослые об этом не задумывались. Они только удивлялись, почему девочка не помнит детей, к которым её приводили поиграть, родственников и даже …мать.
                *  *  *
Лариса вскоре приехала за дочерью. Но сначала пришла телеграмма. Встречать на станцию дочку Веры Макаровны поехала соседка-почтальонша Валюша вместе с Кирой.
Телега остановилась на пыльной дороге, и девочка стала неотрывно смотреть на железнодорожную насыпь, возвышающуюся над степью. Вскоре прибыл поезд. Пассажиры выходили один за другим, и Кира то и дело тормошила за рукав Валентину:

- Тёть Валь, это моя мама?

- Нет.

- Тёть…

- Нет, не она.

Наконец все вышли из вагонов, и перрон опустел. Кира обиженно отвернулась в сторону. Наверно не приехала. Хотелось плакать.
Тут Валя толкнула девочку в плечо:

- Да вон же!

- Где?!

Стройная женщина в болоньевом плаще и высокой прической не спеша спускалась из последнего вагона по металлическим ступенькам, держа в руках небольшой чемоданчик. Всё как во сне. Время будто бы растянулось и  стало таким же тягучим, как и дрожащая в воздухе степная жара. А мама всё бежала и бежала к почтовой телеге, где сидела девочка и протягивала к ней руки.
Наконец время возвратилось к привычному всем ритму – дочь и мать коснулись друг друга.

- Кира, ты меня задушишь!

Дочка ослабила объятья. Она не видела лица матери. Только насыпь и пустой поезд. А в голове мужской голос глухо диктовал по слогам: «Ты обнимаешь совершенно чужого человека». Девочка вздрогнула от неожиданности.

Так они и остались чужими на всю жизнь.
                *  *  *
В Фессалию корабль прибыл глубокой ночью. Кирена молча села в лодку, и рабы стали грести в сторону берега. Сойдя на песок, женщина закуталась в плащ и, стараясь оставаться незамеченной, направилась в город. 

Хотя прошло много лет с тех пор как Аполлон выкрал дочь царя лапифов и увёз в Африку, она помнила здесь все потайные ходы. Но пробравшись к родному месту, увидела темнеющие стены пустых, заброшенных домов, сложенных из мегалитов. А рядом – небольшое селение. Незнакомые двухэтажные строения освещались пламенем костра, у которого коротали время постовые. Кирена услыхала чужую речь и отпрянула. Пеласги!

Так же неслышно, как и пришла, она отступила назад и стала пробираться в горы, где когда-то пасла овечьи стада и охотилась на дикого зверя.

К рассвету женщина уже добралась до склонов Олимпа, пёстрых от цветущих анемонов. Здесь начинались владения кентавров. Великанша вышла из лесных зарослей и очутилась нос к носу с двумя бравыми парнями, нервно перебирающими передними ногами. Кирена вытащила из поясной сумки подкову и подняла её над головой. Увидев знак легендарного Хирона – наставника Аполлона и его сына Аристея, кентавры опустили луки и поклонились фессалийской принцессе.
Та последовала за ними.

В большой пещере её встретил дядюшка.

- Почему одна, Кирена? Где твой муж? – Центавр вопросительно посмотрел на неё.

- Приветствую тебя, царь кентавров. Колонии Гипербореи простираются на берегах всех морей. Аполлон несколько лет не был в городе, который назвал в мою честь. Он не видел, как выросли его сыновья Аристей и Автух, зато его радуют созданные им государства и собранные народы, которым Аполлон несёт свет знаний и искусства. Порой он летит к Сарматскому морю на своей золотой машине, запряжённой лебедями, чтобы пожить в племени матери Латоны – племени латов, или как кличут их соседи – летто. Они собирают на берегу Сарматского моря янтарь и говорят, что это слезы Аполлона. Он скучает по родным людям.

И я томилась в тоске по отцу и матери. Корабль привёз меня на родной берег, но на месте, где прошли мои детство и юность, сейчас живут пеласги. Расскажи мне, дядя, что произошло?

-  Тебя увёз Аполлон, твоя сестра Фемисто ушла жить к мужу Афаманту в Беотию, а сестра Астиагия к мужу Перифасу, с которым они родили восемь сыновей.  Сыновей у отца твоего Гипсея и матери Хилданопы не было, а внуки не смогли стать во главе царства лапифов, когда их дед и бабушка стали манами – светлыми душами и переселились в воды Пенея. Зато пришли с севера пеласги, и провозгласили фессалийской принцессой дочь Пеласга – царя Триопа Лариссу. Она родила от Посейдона сыновей Ахея, Фтия и Пеласга. И воспитала из них трёх царей, которые  разделили Фессалию на три части и разметали народ лапифов.
Ты, Кирена, была воином, ты была убийцей львов, спутницей Артемиды и надеждой своего отца, но ты бросила свой народ ради любви к богу Аполлону. Где теперь Аполлон, у какой из своих жён? Где теперь твой народ? Кто соберёт лапифов?
Кира, опустив голову и сжав кулаки, промолвила:

- Я соберу стрелы в колчан, выпущу их из албанского дальнобойного лука, свергну Лариссу и верну Фессалию!

                *   *   *
Кира росла как сорная трава. Приходя к подружкам, она с жадностью слушала наставления их матерей, мерила платья, которыми хвастались девочки, и отмечала, что на ней эти наряды сидят лучше. Но мать никогда не купит для неё ничего подобного. Никогда ничего не посоветует, ничему не будет учить, не приласкает, не приободрит.

Кира часто вспоминала бабушку, к которой её увозили, пока она не подросла. Как на новогодний утренник они вместе готовили костюм Снегурочки. Наряд сшила соседка, ватой и ёлочными бусами платье украшала бабушка, а корону мастерил её младший дядя.

Мать была профессиональной портнихой, но когда Кире дали роль в школьном спектакле, наотрез отказалась тратиться на ткань и шить дочери карнавальный наряд. Пришлось, краснея от стыда, уступить роль другой девочке.

Лариса не пустила дочку учиться в музыкальную школу, когда ту после городского концерта, на котором Кира пела, пригласили директор и завуч музыкалки, сидящие в зале. Зато нагружала ребёнка тяжёлой работой. Соседи с укором смотрели, как маленькая худенькая девочка тащит от колонки тяжёлые вёдра с водой, из дома – с золой, из сарая – с углём. Как стоит над корытом и драит деревянный настил перед входной дверью. «Когда только наша Золушка делает уроки?» - удивлялись соседи.

Стиснув зубы, девочка делала всю тяжёлую взрослую работу. Когда у неё нестерпимо заболели суставы, сама пошла к врачу, сдала анализы – мать и не знала. Лишь однажды подошла к Ларисе Ивановне и тихо произнесла:

- Доктор сказала в санаторий мне надо, полечиться.

- Ещё чего! – вскипела мать. – Обойдёшься.

Другого Кира и не ожидала. Так же молча повернулась и отошла. Больше к этой теме они не возвращались.

Училась Кира хорошо, много читала. Она не злилась и не обижалась на мать, от которой, кроме упрёков и ругани, ничего не слышала. Одиночество не тяготило девочку. Вокруг неё был прекрасный мир людей, растений, животных, книг и музыки. Этот мир радовал её и дарил наслаждение.

Со временем холодность матери стала вызывать у дочери такое же безразличие. Они почти не разговаривали, девочка сама записывалась в кружки, заводила подруг, участвовала в городских и школьных мероприятиях, сама укладывалась на лечение в больницу, где её навещали друзья. Кира росла самостоятельной, решительной и независимой.

Порой ей казалось, что мать и не мать ей вовсе. Мысленно она называла её по имени, а мамой в открытую – бабушку. И никого это не коробило, не возмущало…
                *  *  *

Ларисса вскинула голову, услышав знакомое имя.

- Кирена – хозяйка Ливии, жена Аполлона.

- Пусть войдёт!

Гостья зашла в знакомую с детства залу, приблизилась к трону и поклонилась. Но поклон почтения был исполнен с таким достоинством, что Ларисса сжалась.

- Приветствую тебя, сестра!

- Какими судьбами, Кирена? Думала, никогда не увижу тебя. Что заставило тебя совершить путешествие из Африки?

Кирена и Ларисса действительно были двоюродными сёстрами, лапифы когда-то вышли из пеласгов и расселились по всей Греции. Они существовали как пальцы одной руки, но руки расслабленной, а не сжатой в кулак. Это и сыграло роковую роль в их незавидной судьбе. У Кирены всё клокотало внутри. Ларисса воссела на трон её отца, который должен принадлежать её, Кирены, семье. Но сейчас она улыбалась, и  голос её был нежен и беспечен.

- Я соскучилась по родине, хочу пройти босыми ногами по земле, которая меня растила, набраться сил.

- Принесите вина и плодов! – приказала Ларисса. Слуги кинулись накрывать стол. Она развалилась в позолоченном кресле и жестом пригласила гостью сесть напротив.

- Благодарю. Я привезла тебе подарки, сестра.

При слове «сестра» Ларисса опять напряглась. Это слово звучало как укор. Ведь это же её племя презрело законы родства и напало на латифов. Но на войне все средства хороши, считала Ларисса. Ей тоже хотелось быть фессалийской принцессой, и она ею стала. Она всегда завидовала Кирене. Особенно тому, что та жена Аполлона. Поэтому она тоже выбрала в мужья бога – Посейдона. Но царская дочь не будет пасти овец как Кирена, и не пойдёт бороться со львами. Не для того она села на трон. Её участь – блистать в золоте, нежиться в шелках, развлекаться.

- Что же ты мне привезла, милая? Чем ты можешь удивить меня? – усмехнулась Ларисса.

Кирена сделала вид, что не заметила снисходительного тона хозяйки, и всё так же мило улыбаясь, щёлкнула пальцами:

- Несите сундук.

Стоящие у дверей стражники открыли их и впустили чёрных рабов.

Один только вид высоких мускулистых мужчин с красивой, словно обсидиан, кожей привёл Лариссу в восхищение. А сундук! Он, очевидно, привезён с Аравии.  Выполненный из дорогих пород дерева, украшенный металлом с изысканной ковкой, сам по себе драгоценность!

Когда же сундук открыли, сердце Лариссы задрожало. Да, Кирена знает её слабости – красивые, изысканные вещи, роскошь, всё необычное…

- Что это?

- Мяч. Обычный мяч, набитый овечьей шерстью.

Гостья подняла над головой, подбросила и поймала круглый предмет, сшитый из разноцветных кожаных лоскутков.

- Это для игры, - и она протянула мяч сестре.

Все остальные подарки – шелка, парча, остроносая обувь, духи и мыло, серьги и бусы тоже понравились Лариссе. Она раскраснелась от удовольствия, щупала, гладила и нюхала все эти волшебные вещи… Но при этом не расставалась с мячиком. Да, да! Она обожала всё новое, необычное - развлечения, занятия спортом, диспуты, весёлые сборища.

- Ты же научишь меня играть этим…

- Мячом, - подсказала Кирена, и зелёные глаза её сверкнули холодным блеском.
                *   *   *
Вот уже двенадцать лет Лариса Ивановна жила в доме дочери. Муж умер, любимый сын пропал бесследно, брат был занят работой и постоянно ездил в командировки. Ей ничего не оставалось, как поехать к той, к кому она была равнодушна всю жизнь.

Жизнь  постепенно уходила из матери, Кира наблюдала это молча. Чтобы не обидеть старуху, которая почти ничего не видела, плохо слышала и уже перестала выходить на улицу, она украдкой убирала за ней – замывала, подтирала, подбирала, выметала… Та изо всех сил старалась не потерять лицо, показать свою самостоятельность и независимость. Мол, я не сижу на вашей шее, у меня есть деньги, я обслуживаю себя и ничего у вас не прошу.

Однако всё было уже не так. Одна Лариса Ивановна жить уже не могла. Но и в семье она жить не умела. Постоянно шло разделение: я - вы, у меня - у вас. Кира каждый раз морщилась, но терпела. «Так ты и осталась мне на всю жизнь чужой»,- вспоминала она поезд на насыпи и голос внутри себя и шла на кухню готовить.

- Чем у тебя воняет?

- Мама, я сварила суп. Налить?

- Да, я поем. Ты опять не досолила его!

- Мне нормально. Соль на столе.

- В суп с вермишелью не ложут картошку!

- Давай посмотрим в интернете.

Кира «проглатывает» «ложут», находит рецепт и зачитывает вслух рецепт супа с вермишелью, а про себя думает о том, что мамочке следовало бы учить её вести хозяйство в подростковом возрасте, а не в пенсионном.

- Ну, как?

- Очень вкусно. Спасибо, - поджала губы Лариса Ивановна. Она гордилась тем, что всегда говорила правду, даже неприятную ей самой.


Кира прекрасно чувствует воду. Супы у неё такие – любой поварихе на  зависть. И вода её любит. И спасает. И лечит. Да, там, где вода, там и она.
                *   *   *
Вода её любит. Спасает. Лечит. Кирена – внучка речного бога Пенея и наяды Креусы, дочь царя лапифов Гипсея и наяды Хлиданопы. И сейчас вода её главная помощница.

Молодые женщины в сопровождении прислуги вышли на большую площадку, заросшую травой и усыпанную цветущими анемонами. Солнце нагрело воздух, запах трав дурманил голову. На склоне ближайшей горы паслись овцы, а если посмотреть вниз с края скалы, можно было увидеть бурную реку Пеней, названную в честь их деда, услышать шум бурлящей воды.

Ларисса была возбуждена. Ей хотелось скорее заняться новой игрой. Она уже представляла, как будет подпрыгивать вверх за мячом, выпрямлять в воздухе гибкое тело и длинные стройные ноги, как её упругая грудь натянет хитон. Она потренируется и быстро достигнет совершенства в новом развлечении. А потом её увидит Посейдон, восхитится, и  его чувства к ней вспыхнут с новой силой. Такие мысли крутились в маленькой головке, украшенной золотистыми кудрями и толстыми косами.

Совсем другие думы роились в голове Киры.

Она начала игру. Она видела, как увлеклась ею Ларисса, как раскраснелись её щёки, стал томным взгляд, и раздулись тонкие ноздри. Женщины подпрыгивали вверх и ловили мяч по очереди – Лариса беспечно, поглощённая своими фантазиями, Кира - расчётливо и хладнокровно, с неизменной улыбкой на лице.
Девушки, сопровождающие их, расслабились, стали бегать по траве, собирать анемоны. То там, то тут слышался их звонкий смех.

Кира постепенно сдвигалась к обрыву и бросала мяч так, чтобы Ларисса так же приближалась к краю площадки спиной.
И вот, в очередной раз, когда подача Киры дала мячу взметнуться очень высоко, и Ларисса запрокинула голову до кружения, раздался топот копыт.

- Кентавры!  - закричали от страха девушки и бросились врассыпную. Вылетевшая на поляну конница тут же рассредоточилась, чтобы пленить всех беглянок. Только двое из них никуда не бежали. Ларисса с тревогой следила за мячом, который мог упасть в реку. Она протянула руки в прыжке и, изогнувшись в воздухе, поймала его. Но тут же оступилась и, прижав мяч к груди, рухнула спиной вниз в потоки бурлящей реки.

- Прими мой дар, Пеней! – воскликнула Кира.

Кентавры окружили жену Аполлона и преклонили пред ней колена.

- Царствуй, принцесса фессалийская!
                *  *   *
- Ребёнок мой, - наигранно обратилась к дочери Лариса Ивановна. Кира напрягла плечи.

- Мой возраст позволяет говорить мне о таких вещах. Когда меня не станет, кремируйте моё тело и развейте прах над водой. Вода очищает, смывает все грехи.

- Хорошо. Будет так, как ты хочешь.

Кира задумалась. Прошлая жизнь уже давно всплыла в её памяти. Она чётко видела все события, связывающие её с завистливой сестрой, ныне - матерью. Но хранила молчание. Смиренно терпела Ларису, её капризы, вспышки гнева на пустом месте и постоянные жалобы на судьбу.

«Моя жизнь как пустой барабан!» - раздраженно произносила Лариса Ивановна, театрально заламывая руки. В юности она мечтала быть геологом, но всю жизнь отдала торговле. Хотела любви и крепкую семью, но выскочила замуж за первого встречного, а к любимому вернулась с приплодом – Кирой. Дочь не была долгожданной и любимой. Когда молодая мать впервые увидела своё дитя, то брезгливо оттолкнула кулёк с новорожденной: «Уберите! Не хочу видеть её!» Позднее и её муж признается, что ему нужна только она, Лариса, но не их ребёнок.
Девочку постоянно кому-то подсовывали: сначала одной свекрови, затем другой, наконец – матери Ларисы, единственной, кто полюбил малышку.

- Знаешь, - откровенничала Лариса Ивановна с дочерью, - мы ведь были молодыми, нам хотелось кататься на коньках, ходить на лыжах, на танцплощадку, в театр, по гостям. Но с ребёнком никто не хотел сидеть.

Мать второго мужа откровенно издевалась над годовалой девочкой. Когда та чуть не погибла, упав в строящийся посреди дома погреб, потребовала жестоко наказать испуганного ребёнка. Лариса восприняла это как ущемление собственных прав в доме родителей мужа, и сделала всё, чтобы уйти, жить отдельно. Но мир в семье уже дал трещину, и эта трещина становилась всё шире и шире. Муж пристрастился к выпивке, откровенно погуливал и распускал руки. Лариса ненавидела свою работу, ненавидела домашнее хозяйство, возню с детьми. Она уставала от всего этого и физически и морально, ведь, чтобы не ударить в грязь лицом, выполняла любую работу, отдавая все силы.

Дети, не успев подрасти, старались быть самостоятельными, строить свою судьбу. Они жадно учились всему у друзей и подруг, внимательно слушали их родителей, словно слова чужих мам и пап относились именно к ним.

Жизнь не баловала Ларису, не давала передышки и наград. Ведь, по сути, сама жизнь была ей в тягость. То, что другие делали с интересом и лёгкостью, она каждый раз преодолевала. Вечно униженная, замордованная нищетой и грязной работой, только в мечтах она была то королевой, то принцессой, то космической воительницей.

И вот итог очередного её воплощения: она сидела на диване перед телевизором, старая, изношенная женщина и вспоминала тех, кого встретила на своём жизненном пути. Всех, кого уже не было на белом свете, и чьи обиды, нанесённые ей, Ларисе Ивановне, как клеймо врезались в её судьбу. Словно судья она обвиняла этих людей во всех своих невзгодах, а особенно – своих двух мужей, не оправдавших её ожидания, исковеркавших её жизнь. Все были виноваты! Всем покойникам она перемыла кости. Ответить ей было некому. А дочь слушала и молчала.

Полярные чувства захватывали Киру. Она и жалела мать, и презирала её за то, что та палец о палец не ударила для того, чтобы хоть чего-нибудь добиться в жизни. Всё ждала, когда ей поднесут на блюде всё, чего бы она не возжелала.

Однако времена королей прошли, и всего надо было достигать самой – своим умом, терпением, трудом. Ларисе же хотелось только развлечений. Но даже их она ждала от других как признания своей исключительности. Но какой? Придуманной?

Киру, признаться, подмывало сказать обо всём этом Ларисе Ивановне, но она понимала, что время упущено, жизнь её матери подошла к концу, ничего не наверстаешь. Да и не готова та принять эту жестокую правду. Никогда она не согласиться с тем, что делала не так что либо. («Вы просто не понимаете, что творилось у меня на душе!») Она вновь осыплет всех обвинениями. Да - нелепыми, нелогичными! Но зато будет отстаивать выбранную роль. Лучше быть жертвой, чем дурой.

Кира не могла оскорбить старуху и продолжала молчать. Ей дорого обходилась попытка сохранять спокойствие в то время, как она видела всю ситуацию в более широком масштабе, чем отношения матери и дочери. В её понимании выход у неё был один – смириться, исполнять свою роль и ждать развязки этой мистерии.

Ее брат в своё время сделал выбор. Однажды он просто сбежал, исчез из жизни полубезумной старухи, ожидавшей от близких исключительности, подвигов, высот, и начал свой, новый и неведомый ей путь. Простой и потому мудрый. Без непомерной гордыни и обязательно - славы.

Кира несколько раз нападала на след брата, но обстоятельства складывались так, что ниточка обрывалась. Кира была  фаталисткой. Она принимала судьбу, в которой брат должен был пройти по дороге жизни сам, без её костылей.

«Если появится надобность во мне, судьба сведёт нас», - думала Кира в то время как мать рыдала, заламывая руки и рисуя картины ужасной гибели сына. То его убивал собственный отец и закапывал через дорогу от дачи, то какая-то мафия…
Дочь пыталась сказать, что видела брата в пролетающем мимо автомобиле, в телевизионном репортаже о рыбаках. Но взгляд Ларисы тут же наливался ненавистью! Она – жертва, страдалица, потерявшая сына. Кто позволил себе инакомыслие?!

- Если ты считаешь, что отец убил сына и закопал под берёзой, почему ты не разроешь землю под этим деревом? Это же твой сын!- не выдержала однажды Кира.
Лариса Ивановна молчала. Всё смешалось у неё в голове – непонимание поставленной перед ней задачи и злоба, направленная на ту, что разрушает её трагическую легенду, по которой все должны её, Ларису, жалеть и восхищаться её стойкостью.

Кира переводила разговор в другую плоскость. Бесполезно говорить с тем, кто не привык слушать. Надо просто смириться с тем, что это твоя мать и ухаживать за ней, заслуживает она того или нет.

Но благие намерения Киры постоянно разбивались как лодка о скалы о новые факты, которые озвучивала сама Лариса Ивановна в своих бесконечных разговорах.

- Я сама не знаю, почему я придралась тогда к куртке Алексея, - вспомнила мать.
- Начала на него орать, зачем он её носит. Куртка как куртка…

Кира тоже вспомнила тот день. Она до вечера была на работе, а придя домой, узнала, что сына избили посреди города, когда он возвращался после учёбы домой, какие-то подростки. Прицепились к куртке. Посторонние женщины отбили у них мальчика, и он  побрёл дальше, но по дороге к нему опять пристал незнакомец, вцепился в злополучную куртку, пытался затащить на территорию некого гаража, и когда ребёнок стал сопротивляться, разбил ему нос. Вид и запах крови словно отрезвил хулигана, он брезгливо бросил Алёшку на дорогу, и тот, зажав платком нос, всё же кое как добрался до дома. Его увидел сосед и тут же отвёз в больницу, где пострадавшему оказали медицинскую помощь.

Кира  покосилась на мать – та словно лишила тогда Алёшу защиты. Лариса Ивановна постоянно придиралась к внуку, устраивала скандалы на пустом месте. Тот старался меньше видеться с бабушкой, даже когда женился и завёл своих детей, Кира сама навещала сына – к себе не приглашала. Из-за матери.

Лариса Ивановна боялась нападать на дочь открыто. Понимала, что зависит от неё. Только раз не выдержала - придумала повод, перевернув слова, придумав на ходу, что к ней якобы отнеслись неуважительно - устроила грандиозный скандал. И стоило дочери попасться ей на глаза, вновь и вновь бросалась в  атаку с ярой одержимостью.
Закончилось это тем, что Кира с мужем слегли. «Скорую»  вызвать было некому. Лариса Ивановна даже не заметила, что дочь и зять не выходят из своей комнаты. А они в то время метались в бреду, захлёбываясь кашлем. Лекарств не было. В какой-то момент Кира вспомнила, что у неё есть лечебный чай, кое-как спустилась в кухню, заварила траву и вновь поднялась в спальню. Неделю они не ели, пили этот противный приторный чай. Кира поднялась первой. Оделась и поехала в аптеку за лекарством для мужа.

Увидев вместо дочери бледную тень, Лариса Ивановна запричитала: «Что же я наделала…Что теперь будет!»  Собрала чемодан и улетела на самолёте к брату.

Там было очень весело. Брат не подпускал её к кастрюлям, она барствовала, подруги её развлекали.  Но однажды, когда брат в очередной раз уехал в командировку, и Лариса  заболела сама, она ясно поняла, что ни одна из тех, с кем можно было болтать обо всём и ни о чём, часами сидеть и бездельничать в кафе, никогда не придёт к ней на помощь. Дочь же, узнав, что мать в плохом состоянии, через всю страну начала обзванивать и родню, и знакомых  пока не добилась, чтобы Ларису Ивановну отвезли в больницу.

И тут Лариса окончательно прозрела: никто не будет ходить за ней в старости, только Кира.

Вернулась, словно ничего и не было. Дочь и зять тоже не стали вспоминать былое.
Но Ларису Ивановну раздирали противоречия. Переждав несколько лет, она вновь начала устраивать скандалы внуку, и Алексей со своей семьёй опять перестал появляться в доме матери из-за бабушки. И Кира стала замечать, что дряхлеющая родительница словно высасывает из неё силы и здоровье, стоит той открыть свой рот. А уж говорить обо всём и ни о чём подолгу она умела и любила.

Становилось понятно, что Бог соединил в одной семье врагов, идёт борьба не на жизнь, а на смерть – кто кого.

И тут Кира вспомнила мячик. Чем завершится их мистерия в этот раз, что спасёт её семью сейчас, в двадцать первом веке?  Женщина задумалась, и на её лице появилась та самая улыбка…