Ёлка желаний глава 5

Глава 5. Испытание на прочность

Наступило завтра — тихое, снежное, безмятежное. Анна Петровна, вооружившись блокнотом с «Правилами», пыталась медитировать над чашкой остывающего чая. Внутри царил хрупкий, выстраданный покой. Она училась ловить каждую мысль-сорняк и выдёргивать её с корнем, прежде чем та успевала прорасти в нечто материальное. Это было изнурительно, как хождение по канату.

Именно в этот момент, когда она почти поверила в свою обретённую уравновешенность, в дверь постучали. Три робких, но настойчивых удара. Не Лизина энергичная дробь. Сердце Анны Петровны сжалось предчувствием.

На пороге стоял Витя. Её младший внук, тихий, замкнутый студент-программист, которого она всегда считала безопасной, книжной и немного отстранённой копией его отца. Сегодня он казался ещё более блёклым, чем обычно. Лицо недовольное, взгляд избегал встречи с её глазами.

— Бабушка, можно? — пробормотал он, протискиваясь в прихожую, не дожидаясь ответа.

— Конечно, Витенька, проходи. Как раз пирог яблочный допекла, — голос её прозвучал неестественно бодро.

Они сели на кухне. Витя молча поглощал кусок пирога, явно не чувствуя его вкуса. Тяжёлое молчание висело между ними, как густой туман.

— Бабуль, — наконец начал он, всё ещё глядя в тарелку. — Мне нужно поговорить. Серьёзно.

— Я слушаю, родной.

— Я… я хочу жениться. На Ирочке. Ты её… в общем, знаешь.

Анна Петровна знала. Ирочка — решительная девушка с взглядом аудитора, уже приходившая с Витей на пасхальный обед и оценивающим взглядом осматривавшая квартиру. Ощущение лёгкого холода пробежало по спине Анны.

— Это хорошо, — осторожно сказала бабушка. — Рада за тебя. Когда свадьба?

— Летом. Но есть проблема, — Витя поднял на неё глаза. В них не было ни тепла, ни смущения. Только холодный, практический расчёт. — Нам негде жить. Ипотеку нам не одобрят, снимать — дорого и глупо. У тебя тут большая трёхкомнатная… тебе одной слишком много.

В воздухе запахло грозой. Анна Петровна почувствовала, как из глубины души начинает подниматься чёрная, густая волна — обида, предательство, страх. Она сжала под столом руки, впиваясь ногтями в ладони. Правило первое. Пауза. Вдох-выдох. Раз, два, три…

— Я предлагаю цивилизованное решение, — Витя говорил чётко, будто зачитывал договор. — Есть хороший частный дом престарелых за городом. Очень достойный. Я всё узнал. Там тебе будет комфортно, за тобой будут ухаживать. Мы с Ирой будем приезжать каждое воскресенье. Привозить всё, что скажешь. Конфеты, лекарства, что захочешь.

Каждое слово било точно в сердце. «Увезут. Запрут. Выбросят, как старый хлам. А он… он будет приходить по воскресеньям, как в долгую командировку к неудобному родственнику». Ярость и отчаяние захлёстывали с головой. Мысль родилась сама собой, яркая, мстительная, смертоносная: «Чтоб у тебя, внучек, всё в жизни пошло наперекосяк! Чтоб эта твоя Ира тебя кинула, чтоб работа не ладилась, чтоб ты понял, что такое потерять дом!»

Мысль набрала силу, зарядилась всей её болью. Она уже почти сформировалась, почти улетела в мир, чтобы творить своё чёрное дело. Анна Петровна физически ощутила её, как сгусток тьмы, готовый вырваться наружу.

И тут её взгляд упал на блокнот, лежащий рядом на буфете. Большими буквами: «ПРАВИЛА».

СТОП.

Она закрыла глаза. Глубокий, дрожащий вдох. Выдох. Счёт. Десять. Девять. Восемь…

— Бабушка? Ты что, ничего не скажешь? — голос Вити прозвучал раздражённо.

Она открыла глаза. Боль отступила, оставив леденящую пустоту и острую, ясную необходимость выжить. Не как ведьма, мстящая внуку. А как человек, защищающий свой очаг.

Правило второе. Перевод.

Она посмотрела на Вити. Не на предателя, а на запутавшегося, слабого мальчика, которым он и был.

— Витя, — её голос прозвучал тихо, но твёрдо. — Я не хочу, чтобы у тебя в жизни что-то ломалось или рушилось. Я хочу, чтобы ты был счастлив. По-настоящему. Но счастье не строится на том, чтобы делать несчастными других. Даже старую бабушку.

Она говорила это не только ему. Она говорила это во Вселенную. В тот самый эфир, который, возможно, теперь её слушал. «Я не хочу ему зла. Я хочу, чтобы он понял. Понял сам».

Витя нахмурился, смущённый её спокойствием.
—Это не несчастье, это логично! Ты сама тут будешь мучиться одна!
—Мой дом — моя крепость, Витенька. И я не собираюсь её сдавать, — она встала, подошла к окну. Во дворе под ёлкой сиял на солнце свежий сугроб, скрывавший гнома. — Ты говоришь о доме престарелых как о решении. А для меня это звучит как приговор. И знаешь, что я тебе скажу? Прежде чем решать чужие судьбы, разберись в своих чувствах. Ты хочешь жениться на Ире или боишься её потерять, если не предоставишь квартиру?

Витя покраснел и отвёл взгляд. Его уверенность дала трещину.

И в этот самый момент в тишине квартиры раздался резкий, пронзительный звонок мобильного телефня. Витин. Он вздрогнул, достал аппарат. На экране горело имя «Ирочка». Он ответил, отойдя в прихожую.

Анна Петровна не слышала слов, но слышала тон: сначала визгливый, требовательный, потом — растерянный, а затем и вовсе приглушённый. Разговор был коротким. Витя вернулся на кухню бледным, с трясущимися руками.

— Что… что случилось? — спросила она, хотя уже чувствовала лёгкое, необъяснимое покалывание в кончиках пальцев — знакомое чувство «последействия».

— Ира… — он сел, будто подкошенный. — Ира только что… нашла в моей старой переписке на компьютере сообщения… от другой девушки. Годовой давности. Она кричала, что всё кончено, что я лжец, и что о свадьбе не может быть и речи. Как она… она даже не должна была туда лезть…

Он говорил сбивчиво, в полном смятении. Анна Петровна смотрела на него, и в душе не было торжества. Была лишь странная, леденящая уверенность. Это не было проклятием. Это было… последствием. Прямым, честным и немедленным. Он собирался построить семейное счастье на лжи и вытеснении родного человека. И фундамент этого «счастья» дал трещину в тот самый момент, когда он озвучил свой план.

Фокус на себе, вспомнила она. «Я хочу мира. Хочу остаться в своём доме. Хочу, чтобы внук одумался».

— Видишь, — очень тихо сказала она. — Прежде чем делить чужое жильё, стоит навести порядок в своём. И в компьютере тоже.

Витя поднял на неё взгляд, полный растерянности и какого-то нового, недетского страха. В нём будто что-то переломилось.

— Бабушка, я… я, кажется, ошибался. Ужасно ошибался.

Он просидел ещё час, молчаливый и подавленный, потом ушёл, неловко поцеловав её в щёку. Дверь закрылась.

Анна Петровна подошла к окну. Сугроб под ёлкой казался нетронутым. Но, присмотревшись, она заметила: снег вокруг того места, где лежал гном, слегка просел, образовав почти идеальную круглую воронку. А на нижней ветке старой ели, прямо напротив её окна, сидела та самая огромная ворона. Она не пикировала, не каркала. Она просто сидела, повернув голову набок, и смотрела одним чёрным, блестящим глазом прямо на неё. Потом медленно, важно взмахнула крыльями и улетела в серое зимнее небо.

Это не было страшно. Это было… деловое. Как кивок партнёра, подтверждающий сделку.

«Хорошо, — мысленно сказала Анна Петровна гному, дому, двору, всему этому странному новому миру. — Договорились. Тонкая настройка продолжается».

Она взяла со стола «Этику» Спинозы, найденную накануне, и прижала книгу к груди. В доме было тихо, но тишина эта больше не была гулкой и тревожной. Она была насыщенной, полной невысказанных, но теперь уже понятных смыслов. Первое серьёзное испытание было пройдено. Не силой проклятия, а силой выдержки, перевода и странной, непонятной помощи от маленького садового гнома под новогодней ёлкой. Впереди было ещё много вопросов. Но теперь она знала — она не одна. И у неё есть правила.